"Королева мести, или Уйти навсегда" - читать интересную книгу автора (Крамер Марина)

Часть 1

Ноябрь – самый противный месяц в году. Еще не зима, но уже и не осень – все раскисло, снег идет с перерывами, никак не желая укрывать голую землю. Небо становится низким, серым и мрачным.

И настроение соответствующее. Самая мучительная пытка – в ноябре выходить из дома и ехать куда-то. Отвратительный месяц… Во всяком случае, Марина была искренне в этом убеждена, потому что только в ноябре ее мучили припадки немотивированной агрессии. В этом году, правда, все началось немного раньше…

… – Господи, да прекратите вы маразм! – Коваль просто кипела от злости, меряя шагами кабинет Барона в офисе "Империи удачи". – Ребенку год, с какой стати я буду закатывать вечеринку, как на вручении "Оскара"?

– Марина Викторовна, это не моя идея, мамой клянусь! – божился взмокший от напряжения Барон, вытирая большим клетчатым платком плешивую голову. – Это Жека приезжал неделю назад, просил все сделать.

Опять слишком самостоятельный Хохол решил что-то без ее ведома! Как же она устала от его упрямства! И Барону, бедному, досталось под горячую руку.

– Ладно, Михалыч, извини, погорячилась, – признала Марина, садясь за стол и вытаскивая из сумочки пачку сигарет. – Просто Женька рехнулся от сознания, что у него есть сын, вот и чудит. Значит, так – никаких вечеринок не будет, я даже думать об этом не желаю, день рождения сына отмечу дома и без всякой помпы.

– Клоунов хотя бы закажите, – посоветовал Барон, роясь в визитнице. – Дети это любят.

– Да?

– А то! Себя не помните в детстве?

В ее детстве не было никаких клоунов, если не считать таковыми постоянно меняющихся мамашиных собутыльников. Но зачем об этом знать управляющему?

– Не помню, – она докурила сигарету и попросила: – Вот это ты на себя возьми, ладно?

– Как хотите. Значит, по бумагам все? – он принялся убирать со стола огромные папки с договорами, аккуратно расставляя их на полках.

– Да, Михалыч, ты молоток, все правильно сделал. Если возникнут проблемы, звони.

Марина подхватила с вешалки свое пальто и попрощалась. В приемной ждали охранники, болтали с хорошенькой секретаршей Оленькой, та кокетничала, сидя на краешке стола, закинув ножку на ножку и заливисто хохоча. Рыжеволосый улыбчивый Сева что-то рассказывал вполголоса, секретарша то и дело наклонялась к нему, чтобы лучше слышать, а серьезный, чуть мрачноватый Гена снисходительно улыбался, наблюдая за тем, как легко и быстро умел его напарник расположить к себе любую девушку.

– Все, гастроли цирка окончены! – объявила Коваль, берясь за ручку двери, и Сева с Геной сорвались с дивана. – До свидания, Ольга. Кстати, сидеть на столе – примета плохая, говорят, замуж не выйдешь.

– До свидания, Марина Викторовна! – смущенно пробормотала она, одергивая короткую юбочку.

На улице Марина насмешливо посмотрела на своих телохранителей:

– Что, дрогнуло сердце спецназовцев?

Они заулыбались, но не ответили. Эти двое были очень серьезными мужиками, никаких шашней ни с кем не заводили, во всяком случае, хозяйка об этом не знала. Она уселась в машину, велев ехать домой, и набрала мобильный Хохла.

– Дорогой, ты закончил? – Женька ездил к Марининому племяннику Николаю в футбольный клуб за списком игроков, с которыми собирался перезаключить контракт на следующий сезон новый главный тренер.

– Да, котенок, жду вас на выезде из города, – отозвался он. – У меня для тебя сюрприз.

"Ага, один сюрприз от тебя я уже сегодня получила, и ты за него ответишь дома!" Но вслух она проговорила мяукающим тоном:

– Ты заинтриговал меня, родной мой…

Женькин смех в ответ подсказал, что Коваль сделала все правильно, именно такой реакции он от нее и ждал. За последние два месяца, с появлением в их жизни маленького Егорки, очень многое поменялось, в том числе и сам Хохол.

Он стал мягче, все больше времени проводил с малышом, отказываясь иногда даже от поездок с Мариной, поручал ее телохранителям. Но если она была дома, то и ей старался уделить как можно больше внимания. Было ощущение, что он искренне верит в то, что мальчик – их с Мариной сын, а не ребенок ее погибшего мужа и молодой девчонки, случайно разбившейся в автомобильной аварии. Егорка звал его папой, к нему первому бежал с ревом, ударившись или проснувшись ночью от страшного сна, и за это Хохол был готов подпрыгнуть и достать ему с неба звезду. Марина иногда даже ревновала, когда из двух пар протянутых рук Егорка выбирал Женькины. Хохол смеялся и утешал:

– Котенок, просто я чаще бываю с ним, вот и все, а любит он нас одинаково. Ты бы видела, как он ждет тебя по вечерам, как на каждый шум у ворот отвлекается, чем бы ни был занят!

Но ей от этого не становилось легче – Марина прекрасно знала, что мать она никудышная, дома бывает редко, а с тех пор, как вернулся из-за границы Гриша Бес, времени на сына почти не остается. Найти няню они так пока и не смогли, поэтому все заботы о ребенке взяли на себя Хохол и домработница Даша.

На прошлой неделе Марина опять заезжала в агентство, но предложенные кандидатки ее снова не устроили – то не тот возраст, то образования нет, то просто неприятная внешность. Тупик.

Вспомнив об этом сейчас, она постучала по плечу телохранителя Гену:

– Слушай, что там с твоей сестрой? Она вообще собирается ехать сюда или нет?

Гена повернулся и расстроенно сказал:

– Ох, Марина Викторовна, проблемы там у нее, стала продавать квартиру, а ее кинули какие-то гастролеры, ровно на половину суммы нахлобучили.

– Так ты-то чего здесь сидишь? Езжай, помоги.

– Я ж на работе…

– Ой-ой-ой, какие мы незаменимые! Сева возьмет пока Данилу, вот и все, – пожала Марина плечами. – Ты ж понимаешь, что я еще и о себе думаю – доверить ребенка чужому человеку у меня рука не поднимается, а Дашка, бедная, и так по горло в делах, куда ей еще и Егорка! Кстати, горничную я взяла новую, а то скоро Дарья свалится – нас трое, да вас бригада целая, всем угоди, всех накорми, за всеми убери.

Эта мысль уже не раз приходила ей в голову, но Даша упорно отказывалась пустить на свою территорию еще кого-то – она много лет работала в доме, еще до появления Марины, считала всех живущих членами своей семьи и не желала делить ни с кем. Но она не становилась моложе, и ей было тяжеловато везти этот воз. Так в доме появилась Катя. Сегодня вечером она должна была впервые приехать в "Парадиз".

На выезде из города, сразу за постом ГАИ, стоял Женькин "Навигатор", а сам он курил, облокотившись о дверку. Юрка посигналил, и они пронеслись мимо не останавливаясь. В зеркало Марина увидела, как Хохол отбросил окурок, прыгнул в машину и сорвался с места, догоняя "Хаммер".

– Так, Юрик, тормозни-ка на обочинке, – велела она, прищурившись, и водитель тяжело вздохнул, зная, что за этим последует.

Они поменялись местами, Коваль выждала, пока Женька пронесется мимо, и только после этого надавила на газ. "Хаммер" с ревом сорвался с обочины, в считаные секунды догоняя "Линкольн" и оставляя его далеко позади. Сидящий на первом сиденье Сева проклял, кажется, все на свете, глядя, как за окном на бешеной скорости мелькают голые деревья. Марина поехала чуть помедленнее, давая Хохлу возможность догнать, а потом снова поддала газу, стремительно отрываясь от него. Словом, до самого дома она травила и любовника, и охрану, пока, наконец, не показались ворота коттеджа. Остановив джип перед гаражом, Марина вышла и насмешливо посмотрела на въезжающего в ворота Женьку.

– Ну что, черепаха? Дополз? – спросила она, когда Хохол вышел из машины, бросив ключи подошедшему Коту.

Он сгреб ее и встряхнул так, что у нее едва не отвалилась голова.

– Спятил, на хрен?! Отпусти сейчас же! – заорала Марина, но Хохол рявкнул еще громче:

– Еще раз увижу, будешь ездить на электричке! Совсем башки нет? Когда начнешь думать о ком-то, кроме себя? Ребенок с кем останется, если что с тобой случится, дура беспонтовая?

– Перебор, Женя! – зло ответила Марина, сощурив глаза и глядя на него из-под челки. – Не смей приближаться ко мне сегодня – пришибу на хрен!

Высказавшись, побежала в дом, где ждал сын. Сегодня с ним оставалась Виола, специально приехавшая из города, так как Даше одной было не управиться. Едва Марина успела повесить на вешалку пальто, как по лестнице застучали шажки маленьких ножек, раздался детский крик:

– Мама! Мама! – а за ним голос подруги:

– Егорка, осторожнее, упадешь! Стой, бандюга!

Но кто мог остановить Марининого сынулю, если он собирался первым добежать до мамы! Уж точно не Ветка! Коваль подошла к лестнице и протянула руки, подхватывая Егорку на руки и кружась с ним по холлу.

– Привет, родной мой! Я так соскучилась! – Он тыкался мордочкой ей в шею, делая вид, что целует – подсмотрел у Хохла, тот всегда с утра будил Марину поцелуем. – Ах ты, котенок мой! – Она поцеловала его в щечку и тут только заметила Ветку, стоящую на нижней ступеньке лестницы – она вся цвела и пахла, излучая счастье.

– Ты чего это? – удивилась Коваль, перехватывая Егорку под коленки и поворачиваясь к ней.

– Слушай, Бес приезжал, привез тебе цветы, – сказала она, показывая рукой на огромную корзину красных роз, стоящую у входа в каминную.

– С чего бы? – удивилась Марина.

– Сказал – мириться хочет.

"Ну понятное дело! Наорал, как на проштрафившуюся малолетку, а теперь мириться!"

Из-за того, что Коваль обзавелась ребенком, Бес едва не сожрал ее, ругая последними словами. Узнав, кто отец, немного остыл, но все равно дал понять, что это самый глупый поступок в ее жизни. Но это уже его проблема, и Марине они "до звезды", как любит говорить ее племянник.

– И по какому поводу ты так возрадовалась жизни? – полюбопытствовала она, направляясь вместе с Егором в спальню. – Хочешь, угадаю? Он тебе свидание назначил?

– Как ты узнала? – порозовела пойманная на слове ведьмочка.

– Блин, тоже мне секрет! Да он когда еще меня просил его с тобой свести! – фыркнув, Коваль посадила Егора на кровать. – Посиди, котенок, я переоденусь. Так что?

– Ну да, назначил, – призналась Ветка. – Пригласил в ресторан.

– Подозреваю, в какой именно! На скидки не рассчитывайте, взяли моду! Я так разорюсь на фиг!

Ветка захохотала:

– Не бойся, твой "Шар" не пострадает, мы идем в другое место! Ты же знаешь, я терпеть этих твоих выпендрючек не могу, Коваль!

– Мне полегчало! – сообщила Марина из гардеробной, меняя костюм на домашние джинсы и майку.

– Слушай, а чего это Хохол на тебя во дворе орал?

– Сбрендил совсем, придурок! Погоняла на джипе немного, так он чуть по швам не лопнул! – она вышла, надев мягкие тапочки – ноги ныли от непривычно высокой шпильки, хотелось чего-то уютного. – Вошел в роль отца семейства на все сто, теперь только успеваю уворачиваться. Да, мой сладкий? – Марина подхватила на руки мальчика, сосредоточенно вертевшего в ручках ее сотовый. – Совсем наш папка спятил, за руль маму не пускает, охране хвосты накрутил так, что теперь костьми лягут, а меня только на заднем возить будут. Пойдемте ужинать, а? Есть хочу – аж в голове шумит.

– Я поеду, Маринка, – заторопилась Ветка, снимая халатик и набрасывая на себя какое-то необыкновенное платье из тонкой шерсти яркобирюзового цвета. – Мне ж еще собраться надо, волосы уложить, то-се…

– Ага, и про "то-се" не забудь, а то вдруг разочаруешь "смотрящего", а он мне потом голову отвернет! – насмешливо поддела Коваль. – Чтоб все в ажуре было!

– Отвали, дорогая, ревнуешь, что ли? – не осталась в долгу противная Виолка, показав язык и выскочив из спальни. – Я тебе позвоню потом! – раздалось уже с лестницы.

– Вали-вали, – пробормотала Марина, спускаясь следом за ней.

Они с Егоркой проводили Ветку до двери и отправились в кухню, где колдовала Даша.

– Ой, Марина Викторовна, у меня не все еще готово, – виновато сказала та, помешивая что-то в кастрюле. – Закрутилась с этой девочкой новой, пока все показала, рассказала, объяснила!

– А она приехала все-таки? – усевшись за барную стойку и отобрав у Егора мгновенно схваченное яблоко, спросила Марина.

– Что она, дурочка, от такого места отказаться?

– Молодая?

– Нет, не очень – лет за тридцать.

– Спасибо, Дашенька!

– Ой, Марина Викторовна, а вы все про свои годы переживаете! – засмеялась она. – Во-первых, вам тридцать четыре всего, во-вторых, на них вы никогда не выглядели, а в-третьих, все неизбежно состаримся, вот что!

Они посмеялись, Даша продолжила готовить ужин, а Марина рассеянно наблюдала за тем, как Егорка рвет на мелкие кусочки попавшую ему в руки бумажную салфетку. Сзади раздались шаги, в кухню вошел Женька, поздоровался с Дашей и потянулся к Егорке, но Коваль отвернулась, не дав даже прикоснуться к мальчику.

– Так! Обиделась? – Он развернул ее к себе, заглядывая в глаза, но Марина опустила их, уткнувшись лицом в Егоркину макушку. – Серьезно, что ли?

– Отстань от меня, я же тебе сказала!

– Котенок, перестань! – попросил Женька, садясь на корточки и глядя на нее снизу вверх. – Я просто испугался – на такой скорости гоняешь, аж жутко! Егор, скажи маме, чтоб не злилась, – попросил он, взяв Егорку за ручку. – Смотри, он сейчас заплачет!

– Не заплачет.

– Нет, скажи, сынок, заплачет, и я заплачу тоже! Заревем Дарье всю кухню, пусть плавает, раз нас мама не любит, – продолжал дурачиться Хохол, и Марина не выдержала, фыркнула. – Вот, уже лучше! Ну-ка, теперь поцелуй папу… – Он встал на колени и дотянулся до ее губ. – Не сердишься больше?

– Толку-то на дурака сердиться! Егор, не надо! – это относилось к сыну, пытавшемуся затащить в рот подвеску, висевшую на цепочке. – Что ж ты в рот-то все тянешь, хулиган?

Он поднял головенку, хитро глядя матери в лицо, но подвеску выпустил.

– Зубки у него по бокам режутся, Марина Викторовна, – заметила Даша, накрывая на стол. – Сегодня Виолу Викторовну так за плечо укусил, она аж подпрыгнула!

– Вот-вот! Это точно твой сын, Коваль, – ты ж тоже все время за плечо зубами рвешь! – прошептал ей на ухо Хохол, незаметно для Даши сжав зубами мочку, и Марина вздрогнула. – Я соскучился по тебе, котенок, с ума сойду до ночи…

– Сходить, к счастью, не с чего, так что я не волнуюсь! – пошутила она, поцеловав его в лоб.

– Готово, Марина Викторовна, можете садиться, – позвала Даша, подвигая к столу высокий Егоркин стульчик. – Вот твоя большая ложка, вот твоя большая чашка, – приговаривала она, подавая Егорке ложку и специальную тарелку на присоске, чтобы не соскальзывала со стола.

Все эти штучки и приспособления отыскивал где-то Женька, считавший, что у сына должно быть все только самое лучшее и удобное. Марина не мешала, хотя Ветка часто говорила, что зря они приучают ребенка к роскоши с таких лет.

– Знаешь, я не боюсь его разбаловать – у меня достаточно средств, чтобы он жил так, как привыкнет, до конца своей жизни.

– Все равно зря! – не соглашалась подруга, хотя и сама не прочь была побаловать Егорку то новой машинкой, то мягкой игрушкой.

– Ветка, его отец оставил такую кучу денег, что хватит еще и внукам, так что пусть.

Наблюдая за тем, как сын возит ложкой по тарелке, Коваль чувствовала себя самой счастливой. Оказывается, никакая операция не в состоянии убить материнский инстинкт, он просыпается как-то сам по себе, не подчиняясь ни рассудку, ни обстоятельствам жизни. Вот сидит ребенок, появление которого не входило в ее планы, а она уже не может представить себе, что его могло и не быть, если бы не слепой случай, не судьба, вмешавшаяся в их жизнь. Егорка повернул к Марине измазанную кашей мордочку, и она не удержалась от смеха:

– Жень, смотри!

Но Егорка почему-то вдруг обиделся и, надув губы, разразился ревом на весь дом. Хохол покачал головой, взял полотенце и вытер ему личико:

– Не реви, ты ж мужик! Подумаешь, мама смеется! Давай я тебе помогу.

Но Егор брякнул по столу зажатой в кулак ложкой:

– Сам!

– Ну сам, так сам, – согласился Хохол, поправляя на нем нагрудник. – Никогда не смейся над ним, котенок, – тихо сказал он, обращаясь к Марине. – Ты же видишь, он копия Малыш, и характер у него такой же.

– Скажите пожалуйста! – пробормотала она. – От горшка два вершка, а уже с характером!

– А что ты хотела? Вспомни, кто его отец.

– Ты его отец, и хватит об этом! – отрезала Коваль, не желая погружаться в тягостные и болезненные воспоминания о погибшем муже. – Можно поужинать спокойно?

– Можно. Но ты плохо ешь, не нравится?

– Я устала, – она бросила на стол палочки, которыми ела рис с креветками, и пошла к себе, оставив Хохла с Егоркой заканчивать ужин.

Приняв душ и облачившись в ночную рубашку, Марина забралась в постель, на самом деле почувствовав себя больной и разбитой. Взяв в руки книгу Сайгё, без которого теперь почти не засыпала, она стала рассеянно перелистывать страницы, но ничего подходящего к случаю не нашла, закрыла глаза, отложив книжку в сторону. Дверь едва слышно открылась, вошел Женька, присел на край кровати, положил руку ей на лоб, но Марина стряхнула ее.

– Где Егор?

– С Севкой мультики смотрит. Ты лежи, лежи.

– Его купать нужно.

– Я сам, ты не переживай, я его и уложу, и сказку почитаю.

– Могу представить! – с сарказмом откликнулась Коваль. – После твоего чтения он всю ночь спать не будет.

– Да ладно тебе! – улыбнулся Женька, пристраиваясь на кровати рядом с ней и обнимая. – Что с тобой, котенок?

– А что там за история с Егоркиным днем рождения?

– Ой, не рамси, котенок, давай до завтра отложим, – попросил он, морщась. – Мне Барон позвонил уже, рассказал, что ты гневаться изволила. Не хочешь – устроим все дома, посидим семьей, шарики там, фонарики и все прочее. Я погорячился, хотел праздник устроить, но раз ты против…

– Я не против, но, Женя, ты ведь понимаешь, что не стоит афишировать, что теперь у нас есть сын, это опасно, Женя! Мало ли что и кому взбредет в голову! Я не хочу, чтобы с ним что-то случилось, не хочу подвергать его риску!

– Все-все, успокойся, не шуми, – попросил Хохол, поглаживая ее по голове. – Я не подумал. Хочешь, я тебе чаю сделаю?

– Не надо. Егора пора укладывать. – Марина попробовала встать, но Хохол не дал.

– Я сам уложу. Тебе телевизор включить?

– Кассету принеси какую-нибудь.

Он принес ее любимого "Крестного отца" с Марлоном Брандо в главной роли. Марина смотрела на экран, и из глаз сами собой текли слезы. Брандо чем-то неуловимо напоминал ей Егора, ее любимого Малыша…

Она отчетливо помнила его лицо до того, как он сделал пластическую операцию, его яркие синие глаза, его улыбку. Память причиняла невыносимые страдания, хотя прошло уже какое-то время и она не осталась одна – рядом всегда был Женька, а теперь еще и маленький Егорка. Но как можно забыть то, что связывало ее с Малышом? То, как он любил ее и был готов на любые жертвы, на любые безумства, только бы она оставалась с ним? Сколько раз он подставлял свою голову, пытаясь оградить Марину от неприятностей, рисковал деньгами и жизнью… И сколько он прощал ей…

– Мама, мы пришли сказать "Спокойной ночи", – виновато произнес Хохол, появляясь из двери, ведущей из спальни в детскую, с наряженным в пижамку Егоркой на руках.

– Мама! – вторил ему и сын, потянувшись к ней ручонками.

– Ни в какую – к маме, и все! Я ему говорю, мол, пусть отдыхает мамочка, пусть спит, а он орет и не ложится.

Марина взяла Егорку на руки, покачала его немного, прижав к груди. Он привык засыпать, положив ручку ей на грудь. Заметив, что мальчик клюет носом, Марина попыталась передать его Женьке, но Егорка сразу же вцепился в ее рубашку:

– Нет!

– Все-все, нет, конечно, – согласилась она, снова прижимая его к себе. – Конечно, нет, мой родной, я тебя никому не отдам.

Только через полчаса он наконец-то уснул, и Коваль осторожно унесла его в детскую, уложила в кроватку и прикрыла одеяльцем.

Вернувшись в спальню, забралась под одеяло и закуталась, стуча зубами. Женька пощупал лоб:

– Ты не заболела?

– Нет, просто холодно что-то…

– Я ж тебе подарок приготовил, совсем забыл!

Он ушел куда-то, вернувшись с большим пакетом, из которого вывернул на постель черную норковую шубу. Марина улыбнулась:

– Ты с ума сошел!

– Не нравится?

– Я же говорю – с ума сошел! Такая красотища… погодика… – Она встала с постели и надела шубу – та оказалась в пол, прямая и с капюшоном, как Марина и любила. – Женька… обалдеть, какая вещь! – искренне сказала она, разглядывая себя в зеркале.

– Носи на здоровье, – улыбнулся довольный Хохол, любуясь ею.

Коваль повернулась к нему и увидела, как блестят его глаза, как он смотрит на нее… Опустившись на кровать прямо в шубе, она поцеловала его в губы, взяв в ладони лицо:

– Мне уже неловко, ей-богу! Ты меня совсем разбаловал.

– Мало. Мало я тебя балую, котенок мой. Чем я могу удивить такую женщину, как ты?

– Женечка, мне ничего не нужно. Я люблю тебя не за то, что ты делаешь мне какие-то подарки, а за то, что ты просто мой. Теперь зиму хочу – надо обновить, – пошутила Марина, погладив мех рукой.

– Ничего, котенок, скоро снег выпадет – обновишь.

Коваль бережно сняла обновку, повесила ее на вешалку и убрала в гардеробную.

Она легко относилась к подаркам, не замечала их стоимости. А Хохол постоянно испытывал дискомфорт: не всегда он мог подарить любимой женщине то, что хотел и считал нужным.

Через неделю, как раз накануне Егоркиного дня рождения, в офис без предупреждения посреди дня ворвался Хохол. Он без объяснений вытащил Марину из-за стола и подтолкнул к вешалке с одеждой.

– Что происходит? – недоумевала Коваль.

– Не волнуйся, все в порядке. Просто приехала-таки наша долгожданная Лида! – Женька подал куртку, натянул Марине по самые брови черную вязаную шапочку и замотал шею шарфом. – Вот так.

– Что Лида? – поинтересовалась Коваль, уже сидя в машине.

– Ты знаешь, нормальная баба, простая такая, сразу со всеми перезнакомилась, освоилась, и Егор к ней пошел без вопросов, даже со мной не поехал.

Марина почувствовала легкий укол ревности – ее мальчик не поехал встречать маму, предпочел остаться с почти незнакомой теткой… А Хохол, словно не замечая ее состояния, продолжал:

– И теперь у нас с тобой есть время, чтобы заехать в "Шар" и посидеть там вдвоем, хочешь?

– Не знаю.

– Ну что опять? – развернув ее лицом к себе, поинтересовался он.

– Женька… я так хотела эту няню, а теперь, когда она появилась… ведь она будет проводить с Егором все время, и мне уже не будет места рядом с ним, он отвыкнет…

– Господи, да тебе самой еще няня нужна! – вздохнул Женька, целуя ее в нос. – Как он может от тебя отвыкнуть, когда ты – его мать?

Возле ресторана было на удивление пусто, хотя время обеденное, обычно яблоку негде упасть. В зале за столиками сидело человек десять, не больше, и Коваль недовольно оглядела это безобразие, спросив у бессменного мэтра Кириллыча:

– Что так-то? Народу надоело?

– Да бог с вами, Марина Викторовна! – замахал руками тот. – Просто я, зная, что вы приедете, никого не пускаю, а выгонять тех, кто уже пришел, не в правилах заведения.

– А-а! Тогда понятно. И чем сегодня меня удивит повар? – привычным жестом протягивая Хохлу ногу на входе в татами-рум, поинтересовалась она.

– А что придумаете, то и подадим! – улыбнулся он.

Марина секунду подумала, а потом быстро произнесла несколько слов по-японски. Мэтр кивнул, сделал какие-то пометки в блокнотике и вышел, а Хохол улыбнулся:

– Ну ты даешь, котенок! Как на родном!

– Да я-то ладно, только кулинарию и знаю, а вот Череп, тот мог стихи по-японски часами рассказывать. – Коваль чуть задумалась. – Знаешь, мы с ним иногда на матрасе в бассейне лежали, и он мне в любви объяснялся… Так странно, вроде понимаешь, про что говорит, но язык-то чужой, а слова чудные какие-то…

– А Малыш?

– А что Малыш? Ему и говорить ничего не надо было, просто в комнату войдет – и все, я готова. И иногда страшно делалось – разве можно ТАК понимать друг друга, чтоб без слов совсем? – Марина села очень прямо, вытянув ноющий позвоночник, и Хохол вдруг сказал:

– Ты так вписываешься в это место, Коваль, словно специально для него и родилась.

– Никогда не думала об этом, если честно. Мне просто нравится здесь, я столько вложила в этот ресторан, что теперь даже не представляю, как можно без него жить.

Официантка принесла заказ, и они принялись за еду. Марина жмурилась от удовольствия, наслаждаясь тонким вкусом блюд, а Женька поглядывал на нее с легкой улыбкой:

– Ну что, кайф?

– Не то слово!

Марине вдруг страшно захотелось Женькиных поцелуев, объятий, его придурей… Он, видимо, тоже это почувствовал, отложил хаси и провел по ее губам пальцем:

– Что, котенок, продолжения хочешь?

– Хочу…

– Здесь?

– А что? Разве не за этим ты предупредил мэтра о приезде? Я ведь знаю, что ты задумал…

– Котенок… ты сумасшедшая… девочка моя…

"Беспредел полный, не ресторан, а дом свиданий! Но черт с ним, пусть".

Хохол отлично помнил, как она уединялась в татами-рум с Егором и в день его рождения, и в свой собственный, а он, верный телохранитель, только с тоской смотрел на раздвижную дверь, не смея ворваться и отнять свою любимую у ее мужа. Права не имел. А теперь все его, делай, что хочешь. Вот он и гасит ее на столе в татами-рум ее же ресторана, сбросив на пол посуду и даже не удосужившись снять джинсы, вот так ему захотелось, видите ли… Хорошо, что нет никого, а то ментов бы вызвали – к бабке не ходи, такие звуки несутся из-за плотно задвинутой двери, что сразу ясно становится – не суши ребята едят…

Оторвавшись от Марины, удовлетворенный Хохол рухнул на диван и простонал:

– Обалдеть… Давно уже такого не было…

– Я тебе больше скажу – вообще никогда! – засмеялась она, вставая со стола и подбирая свои вещи, разбросанные по всей татами-рум. – Ты меня совсем опустил, как вокзальную девку, в ресторане прямо гасишь… В следующий раз хоть заплати, что ли.

– Ты обиделась? – расстроился Женька, и она, засмеявшись, села к нему на колени, обняв за шею:

– Дурачок, разве я могу на тебя обижаться? Мне с тобой хорошо, ты же знаешь. И сегодня все было отлично.

– Правда? – Его теплые руки лежали на ее талии, и Марина чувствовала, как они слегка подрагивают.

– Разве я тебя когда-нибудь обманывала?

– Поедем домой, котенок, хочу с тобой в сауну, помнишь, как у нас там бывало? Ты такая теплая, нежная, я даже думать об этом не могу спокойно… как ты лежишь рядом со мной, а я тебя трогаю…

– Родной, все, что захочешь… – пообещала она, коснувшись губами его щеки.

Дома ждал неприятный сюрприз – явилась Ветка, сидела в каминной с чашкой кофе и сигаркой, пускала дым колечками. Марина испытала легкое раздражение и досаду – ее появление слегка нарушило их с Женькой планы на остаток вечера.

– Ты чего явилась? – не особенно любезно поинтересовалась Коваль, развязывая пояс куртки.

– В гости. Что – нельзя? – с вызовом ответила ведьма, затягиваясь сигарным дымом. – Навязываюсь?

– Навязываешься, – согласно кивнула Марина, садясь в кресло и вытягивая ноги. – Женечка, будь добр, сапожки сними! – Хохол вырос как изпод земли, опустился на колени, игнорируя Веткино присутствие, стянул сапоги, выкинув их в коридор.

– Устали ноги? – заботливо спросил он, разминая пальцами правую ступню.

– Я вам не очень мешаю? – насмешливо осведомилась Ветка, глядя на их упражнения.

– Очень, – подтвердил Женька, не оборачиваясь. – Но не выкидывать же тебя на ночь глядя!

– Я не претендую! – фыркнула она. – Приехала к подруге поговорить, но ей не до меня – кобель слюной исходит!

– Так, за базаром следи, лярва! – вмиг вскипел Хохол, но Ветка никогда его не боялась, поэтому усмехнулась и спросила:

– Что, в точку попала? А ты молодец, Хохол, не потерялся по жизни! Пригрелся возле Коваль, теперь почти хозяин в этом доме, важный стал! Будто никогда на побегушках у Строгача не был!

– Ветка! Сдурела, на хрен?! – рявкнула Марина, схватив вскинувшегося Женьку за руку. – Что за бред?!

– Бред, говоришь? А ты взгляни со стороны на себя и на него! – посоветовала нимало не смущенная Веточка. – Полгорода ухохатывается, на вашу семейку глядя!

– И что? Мне должно быть до этого дело?

– Должно! Ты слишком заметная персона, чтобы так себя вести!

– И что теперь? – спокойно спросила Коваль.

Ветка недоуменно посмотрела на нее, перевела взгляд на руку, пальцы которой побелели, стискивая Женькино запястье, узрела новое кольцо и моментально сменила тему:

– Ой, какое колечко! Когда купила?

– Женька подарил, а что?

– Ух ты, какой богатый стал! Платина, бриллианты! Дела идут, Хохол?

– Ты чего догреблась до меня сегодня? Не получала давно? – мрачно спросил он, погладив Маринину руку. – Так честно признайся, мы все исправим.

– Как ты его терпишь, Коваль? – закатила глаза подруга, откинувшись на спинку кресла. – Ведь хам трамвайный!

– Так, все! Я устала от тебя, Ветка, говори, зачем явилась, и сваливай, я еще сына не видела, а у него день рождения завтра, между прочим. – Марина решительно поднялась с кресла, и Ветка вслед за ней тоже пошла к двери каминной.

– Я приехала просто так. Ты привыкла, что всем от тебя что-то нужно, Маринка, уже и подумать не можешь о том, что к тебе единственная подруга может прийти без дела. Пока, дорогая!

– Постой! – Коваль перехватила ее за руку. – Ты обиделась? Прости меня, просто Женька хотел провести этот вечер со мной. Егорке наконец-то нашли няню, поэтому все так… У тебя действительно ничего важного?

– Хотела с тобой про Беса пообщаться, но ладно, в другой раз.

– Тогда до завтра? Ты ведь приедешь?

– Не стыдно спрашивать? – укоризненно покачала головой подруга. – Разве я могу не приехать поздравить своего любимого мужчину?

Они засмеялись, обнялись, и Ветка исчезла за дверью. Марина побрела наверх, в детскую, откуда доносился смех Егорки. "Надо же, я почти час дома, а он даже не вышел ко мне! Что же там за Мэри Поппинс?"

Посреди детской на полу возился с железной дорогой сын, а рядом сидела невысокая худощавая женщина с каштановыми волосами до плеч, одетая в строгие серые брюки и простую голубую водолазку. Они одновременно обернулись на звук открывшейся двери, и Егорка проворно пополз на четвереньках к Марине:

– Мама!

Она присела на корточки, подхватила его на руки:

– Привет, мой родной! Я так соскучилась по тебе, Егорушка!

Он тыкался мордочкой ей в шею, ручками вытащил шпильки из узла волос, распустив их по спине.

– Мама! – Это он тоже подсмотрел у Женьки, Хохол всегда распускал ей волосы, едва только Марина возвращалась домой.

– Ну все сделал? – улыбнулась она, забирая у него шпильки. – Так лучше?

– Да!

– Отлично. А теперь дай-ка мне познакомиться с твоей няней, Егорка, – Коваль повернулась к вставшей с пола женщине: – Вы, насколько я понимаю, Лидия, сестра Гены?

– Да, Марина Викторовна. Здравствуйте.

– Как ваше отчество?

– Не нужно, просто Лида.

– Мне неудобно – я моложе вас, а вы зовете меня полным именем.

– Ну и что? – пожала она плечами, убирая выбившуюся прядь волос за ухо. – Мне совершенно все равно, а Егору и вам удобнее будет звать меня просто по имени.

– Как хотите. Я вижу, вы уже присмотрелись немного к моему мальчику…

– Да, очень доброжелательный ребенок, только сразу идет к чужим на руки, это плохо.

Вот этого Марина и сама всегда боялась – Егорка абсолютно лишен осторожности и недоверия.

– А с этим можно как-то справиться?

– Попробовать можно, конечно, – с сомнением сказала Лида. – А вообще… хороший парень, спокойный.

– Да ладно! – засмеялась Марина, ущипнув Егорку за щеку. – Это он просто не в духе, да, сынок? Обычно мы такие заводные – куда там волчку! Ну что, на сегодня вы свободны, Лида, я устала и хочу прилечь, а Егорку мы потом с Евгением Петровичем сами уложим, это традиция такая. Завтра у молодого человека именины, а послезавтра мы с вами обговорим все условия, зарплату, жилье, хорошо?

– Это не срочно, Марина Викторовна. Деньги у меня пока есть, жить буду у Генки, – начала она, но Коваль перебила нетерпеливо:

– Лида, правило номер один в этом доме – тут работают и тут же живут, уезжая только на выходные. В коттедже охраны свободны три комнаты, выбирайте любую, Даша покажет.

– Как скажете. – Она вышла из детской, помахав Егорке рукой.

– Ну что, приятель, – обратилась Марина к сидящему на руках сыну. – Идем на кухню, там папа ждет.

Они поужинали вместе, и Марина все время ловила на себе странные взгляды Хохла. Потом она возилась с Егоркой, купала его, читала на ночь книжку до тех пор, пока он не уснул в своей кроватке, сунув под щеку кулачок. Коваль погладила его по голове, примостила рядом его любимого медвежонка и тихонько вышла из детской.

Хохол лежал в спальне на кровати, смотрел новости.

– Жень… – Марина села рядом, положив руку на его расписанную татуировками и шрамами грудь. – Ну что с тобой?

– Ничего, котенок, не бери в голову, – он погладил ее руку, но даже головы не повернул.

– Если ты о том, что тут Ветка намолотила, так выбрось из головы – мне безразлично…

– Ты ошибаешься, котенок, – мягко перебил он. – Ветка права – кто я по сравнению с тобой? Уголовное быдло, портящее тебе жизнь…

Марина ударила его по щеке со всей силы, даже ладонь заныла, Женька дернул головой, но промолчал, только смотрел на нее собачьими глазами.

– Никогда, слышишь, никогда больше не смей говорить этого! У меня никого нет ближе, чем ты и Егорка, слышишь? Ты не себя, ты меня обижаешь этими словами! – зашипела она ему в лицо.

– Прости, я испортил тебе вечер…

– Родной мой, никого не слушай, я ведь люблю тебя… – прошептала Коваль, положив голову ему на плечо. – Ведь ты знаешь это, да?

– Да, котенок, знаю, – его руки обняли ее, прижали к широкой груди. – Я хотел тебе сегодня праздник устроить, а видишь, что вышло…

– А что? – Марина закинула руки ему на шею. – По-моему, все очень даже замечательно – Егорка спит, мы с тобой кайфуем, никто не мешает… Погладь меня еще, знаешь ведь, как я это люблю…

У нее было ощущение, что Женька старается вытеснить из ее головы Веткины слова, но их там и так уже не было – Марина прекрасно понимала, что все это ревнивый бред ее дорогой подружки. С Егором-то тягаться она боялась, а вот Хохла подкусывала регулярно, не понимая, что, если бы Коваль не удерживала взрывного Женьку, он уже давно открутил бы ей голову.

…С утра Марина с Хохлом на цыпочках вошли в детскую и остановились у кроватки, в которой мирно посапывал розовый спящий Егорка. Вскинутые кверху ручки были сжаты в кулачки, он чему-то улыбался, и личико было просто ангельским. Правда, проснувшись, ангелочек мгновенно превращался в чертика, но это позже, а пока у Марины даже сердце защемило.

– Жень, смотри… улыбается… – прошептала она, коснувшись руки Хохла.

– Снится что-то, будить жалко.

Но Егорка уже проснулся сам, открыл глаза и сел, зацепившись руками за борт кровати. Марина вытащила его и поцеловала, прижав к себе:

– С днем рождения, котенок!

Хохол подхватил их на руки, и Егорка завизжал от восторга. Так, в охапке, Женька и снес обоих на первый этаж, где в гостиной был приготовлен подарок. Марина тоже видела его впервые, Женька занимался этим сам, пока она отлеживалась в больнице, – посреди комнаты красовался маленький джип, точная копия Марининого "Хаммера". Поставив Марину на пол, Хохол забрал Егорку и усадил в машину:

– Вот так! Твоя мама не признает ничего другого, а ты все же сын Коваль, так что держи фасон.

– Где ты взял этого монстрика? – поинтересовалась Марина, разглядывая крошечный джип, за рулем которого восседал сын.

– Пацаны из Германии привезли, только пару дней назад Комбар вернулся.

– Специально заказывал? – удивленно спросила она, глядя на огромного Хохла снизу вверх, и он улыбнулся:

– Ну да. "Ауди" у него уже есть, так пусть и "Хаммер" будет.

Украдкой от увлекшегося Егорки он поцеловал Марину, подняв за подбородок голову, но ребенок заметил его маневры:

– Нет! Моя мама!

– Ух, чертенок глазастый! – захохотал Женька, вытащив его из машины и подкинув вверх. – Твоя, говоришь? Нет, дорогой, она и моя тоже, моя любимая, вот так!

Егорка, однако, был другого мнения, надул губы и замахал кулачками:

– Нет, моя! Моя!

Хохол со смехом уворачивался от него, а Егор разошелся не на шутку, и Марина решительно вмешалась:

– Прекрати! Ты зачем папу обижаешь? Я тебя накажу, Егор!

– Нет!

– Что значит – нет? Я сказала – прекрати!

– Не ругай его, котенок, он же маленький! – вступился Хохол. – Он ведь не понимает.

– Все он понимает, глянь только на эту хитрую мордаху! – Она ущипнула Егорку за щеку, и он тут же спрятал личико на груди у Женьки, вцепившись руками в черную рубашку. – Ага, как припекло, так к папе!

Но что-то нашло на мальчика, и вдруг он решил поспорить с Женькой за права на мать, хотя обычно ни на шаг не отходил от Хохла, гонялся за ним так, что Марине бывало даже обидно. Но вот сегодня он решил почему-то, что хочет быть только с ней, причем один на один, и орал дурным голосом, едва только кто-то приближался к ним.

– Вот приклеился! – смеялась Даша. – То от Женьки не отходит, а то Марину Викторовну оседлал – не оторвешь!

А Егорка сидел у Марины на руках за столом, прижавшись, как мышонок, сверкал хитрыми глазенками по сторонам и только успевал открывать рот навстречу ложке с кашей. Коваль посмеивалась, целуя его в макушку, но на душе скребли кошки – Малыш не дожил до того дня, когда смог бы увидеть ее с ребенком на руках. С его ребенком. Марина знала, втайне он очень хотел, чтобы у них был сын, но знал, что это несбыточная мечта, и потому почти не разговаривал с женой на эту тему. И теперь вот она сидит в его доме, в его кухне, и на руках у нее его сын. И мальчик радостно пачкает ее шелковый халат овсянкой, а самого Малыша уже нет и никогда не будет…

Женька, неплохо изучивший Марину за эти годы, моментально заметил перемену в настроении и даже причину понял:

– Котенок, родной, не надо. Не трави себя.

– Все, Женя, все, не буду. – Она вытерла глаза салфеткой и посмотрела на Хохла. – Видишь, я уже не плачу…

Женька подошел к ней и обнял вместе с Егоркой, который тут же завопил недовольно. Словом, парень никак не желал делить Марину даже с ним.

– Хватит киснуть, идите наряжаться! – велел Хохол, поднимая их со стула. – У нас праздник или что?

День рождения прошел очень удачно, приехали Ветка и Колька, позвонил из Москвы отец, ужасно довольный тем фактом, что он снова дед, звал к себе на новогодние праздники, и Марина обещала подумать. Все было очень весело, даже охрана обрядилась в ушки на пружинках, доведя хозяйку до икоты, настолько комично выглядели немалой комплекции ребята в детских масках.

– Твоя идея? – корчась от смеха, спросила она у Женьки, но тот и сам был удивлен не меньше.

– Нет.

– Да ладно!

– Котенок, зуб даю – не я!

– Это Сева! – тут же сдал начальника Данила, и Марина закатилась еще громче, повернувшись к Севе, у которого еще и красный поролоновый нос был прицеплен.

– Сева… кошмар!

– Зато весело! – безапелляционно заявил он, улыбаясь и демонстрируя вставные клыки.

Короче говоря, праздник удался, Егорка умотался так, что уснул сразу, едва его головенка коснулась подушки. Марина с Женькой пошли в каминную, сели у огня, достали бутылку "Хачиеды".

– Что, котенок, все ушли, давай с тобой отметим? – предложил Женька, и она согласилась:

– Давай.

– Вот оно, котенок – семья. Ты и сын – что еще надо?

Глаза Хохла влажно блеснули, и он спешно отвернулся, чтобы не показать Марине: безбашенный Жека тоже может иметь внутри нечто человеческое.

– …Что-то вы бледная, Марина Викторовна, – заметила за завтраком Даша, подавая кофе. – Не выспались?

Хохол фыркнул, а Марина томно прикрыла глаза:

– И не говори, Дашенька! Пойду прилягу, пожалуй.

Она и в самом деле легла в спальне, растянувшись на кровати с контрактом господина главного тренера, срок работы которого истекал через неделю. Нужно было придумать что-то, чтобы удержать его здесь, продолжить работу с командой, которую ему удалось вывести на седьмое место с последнего.

Пока Марина вчитывалась в строчки контракта, пытаясь найти хоть какую-то зацепку, вошел Женька, молча закрыл на ключ дверь, игнорируя ее удивленный взгляд, и забрал бумаги.

– В чем дело? – недовольно поинтересовалась она, глядя снизу вверх.

Хохол вздохнул, сел рядом на кровать и взял Марину за руку.

– Знаешь… Мне иногда кажется, что я вообще тебе не нужен.

– К чему сейчас ты затеял этот разговор? – разозлилась она, садясь и внимательно глядя на него. – Устал спокойно жить? Встряски захотелось?

– При чем здесь это? Просто ты ведешь себя так, словно между нами нет ничего, словно для тебя нет разницы между мной и тем же Севой, например.

– А ты хочешь, чтобы я орала на каждом углу – смотрите, люди, я сплю с Жекой Хохлом? Давай фотографии в газетку подарим, пусть все знают.

– Я же не о том…

– А о чем тогда? Я подозреваю, к чему весь этот цирк – опять будешь замуж звать? – Марина встала и взяла сигарету, закурила, отвернувшись к окну.

– И буду, – согласился Хохол, садясь в постели. – А чего, собственно, ты так упираешься?

– Объяснить для тех, кто на броне?

– Ну объясни мне, тупому уголовнику, – насмешливо отозвался он, щелкая зажигалкой.

– Женя, – Коваль повернулась к нему, взглянув прямо в глаза, – Женя, не корчи из себя идиота, ты ведь прекрасно знаешь, почему я отказываюсь. Неужели тебе доставляет удовольствие мучить меня этим вопросом снова и снова?

– Я не могу понять, долго ли еще ты будешь хранить верность мертвому Малышу? Пока он был жив, у тебя не было такого понятия – верность, ты помнишь, Коваль? – прищурился Хохол, затягиваясь сигаретой. – Ты была и с ним, и со мной, а может, и еще с кем. А теперь вдруг на тебя напало…

– А может, поэтому и напало, а, Женечка? Потому, что раньше всякое бывало? Может, я жалею, что была с тобой, пока Егор был жив?

– Ну да, совесть мучает!

– Это что – смешно?

– Нет, дорогая, это печально. Ништяк ты меня сейчас опустила – на место, псина, как сказал бы покойный Строгач, – грустно улыбнулся Женька, вставая с постели. – Ну прости, если что не так сказал. Знаешь, Коваль, я устал от тебя. Люблю до одури, а устал, словно пять вагонов разгрузил.

С этими словами он вышел из комнаты, оставив Марину одну.

Она сначала разозлилась так, что искры из глаз полетели, а потом решила – пусть повыделывается, защемило мужское достоинство! Сам же и приползет на брюхе, в первый раз, что ли?

Марина приняла душ и снова легла, углубившись в изучение контракта, от которого ее так бесцеремонно оторвал Женька. Зацепок не было никаких, значит, придется встречаться с Младичем лично и выслушивать его требования, ничего не поделаешь. Она позвонила племяннику и попросила организовать встречу с главным тренером завтра вечером.

– Тебе отец звонил? – спросил Колька, и Марина не сразу поняла.

– Чей?

– Ну чей-чей, мой, разумеется!

– Нет, а был должен?

– Был, – вздохнул Колька. – Новость хочешь?

– Ну?

– Разводятся предки мои, вот тебе и "ну"!

Марина растерянно отвела от уха трубку, словно не веря, что из нее донеслась такая нелепость и странная весть, потом переспросила:

– Как разводятся?

– Мариш, ну ты маленькая, что ли? Официально разводятся, то есть перестают быть мужем и женой.

– Погоди, Коля, я плохо соображаю. – Она села, нашарила сигареты. – Давай подробно.

– Подробно я и сам еще не знаю, отец позвонил, говорит, все, мол, Колян, ты уже парень взрослый, самостоятельный, а мы с мамой решили разойтись. Ну и погнал про то, что меня от этого меньше любить никто не станет, что быть родителями они не перестают и все такое в том же роде. Прикинь, тетка, какая тема?

– Да-а! – протянула Марина, ошарашенная новостью. – А мне-то он почему должен звонить?

– Ну как? Ты ж ведь сестра, вдруг чего посоветуешь!

– Ага, нашел советчицу по вопросам семьи и брака! – фыркнула она. – От меня вон Хохол свалил час назад, тоже развод и девичья фамилия!

– А чего это Петрович взбрыкнул? – удивился Колька.

– Вот знала б прикуп, не страдала бы! Ладно, если хочешь, приезжай ко мне вечером, посидим, подумаем.

– Ночевать оставишь?

– Блинчиков на завтрак захотелось? – поддела Коваль, зная его любовь к Дашиным блинам с вареньем.

– Что тебе, блинов жалко? – засмеялся он.

– Конечно, нет, дорогой ты мой! Приезжай.

– Тогда до вечера?

– Да. И Младича разыщи, не забудь. Хочу пообщаться на тему, как жить дальше.

– Придумала что-то? – заинтересованно спросил Колька, и Марина только вздохнула:

– Пока не знаю. Крутится что-то в голове, а оформиться в здравую мысль никак не может. Но вдруг…

– А-а! Молодец ты, тетка, вечно изобретешь что-нибудь. Ну давай, до вечера тогда.

"Легко ему говорить – изобретешь! – подумала она, выключая телефон. – А мне бы вот знать, что именно и как изобрести… Чем я могу заинтересовать искушенного москвича, чтобы он остался в нашей дыре и работал на всю катушку? Денег у него, видимо, и так нормально, раз он не настаивал на повышении зарплаты, квартира здесь ему тоже вряд ли нужна, не жить же ему в нашем городе, не Москва все-таки. Черт… И посоветоваться абсолютно не с кем, никому не нужен этот гребаный футбол в этом гребаном регионе… Мэру, что ли, звякнуть, помнится, он заикался о каком-то попечительском совете, который якобы создал мой покойный супруг и его корпорация".

Стоп! Корпорация! Корпорация, черт ее возьми! Как же она выпустила это из поля зрения, ведь у нее все права на эту контору после гибели Егора! Ведь Коваль законная жена погибшего владельца, у нее контрольный пакет акций, и она даже знает, где хранятся все бумаги и документ, подтверждающий ее права на наследство. Незадолго до своей гибели Егор оформил свою корпорацию на жену… Все, как в первый раз, только конец у истории был абсолютно другим. Вспомнив об этом, Коваль сразу сообразила, что именно может предложить главному тренеру, и в том, что идея его заинтересует, тоже не сомневалась.

Вечер провели втроем – Марина, Колька и Егорка, которому сумасшедший дядюшка привез огромную мягкую собаку.

– Коля, это же просто монстр какой-то! – смеялась Марина, наблюдая за тем, как сын и племянник возятся на барбосе, затеяв борьбу.

– Зато смотри, какой чудесный коврик получился! – ответил Колька, повалив Егорку на спину и щекоча его под мышками.

– Мама! На, на! – вопил Егорка, имея в виду, что мать должна взять его на руки, и ей пришлось подчиниться.

– Идемте ужинать, мальчики. – С сыном на руках она пошла на кухню, где Даша оставила накрытый стол.

– А где Петрович-то? – спросил Колька, усаживаясь рядом с высоким Егоркиным стулом.

– А черт его знает, не хочу про это, – отозвалась Коваль, повязывая сыну фартук и протягивая ложку. – Ешь сам, Егор, ты ведь большой мальчик.

Колька с любопытством поглядывал в ее сторону, но Марина старалась не подать виду, что переживает и нервничает по поводу Хохла, сосредоточенно наблюдала за возившим ложкой по тарелке сыном. Племянник пожал плечами и принялся за жаркое из кролика, которое у Даши всегда выходило просто изумительно аппетитным. Коваль потягивала текилу, изредка забрасывая в рот оливку, и молчала, погрузившись в свои мысли. Строптивый Женька решил проучить ее, уехал куда-то и, не исключено, не вернется сегодня ночевать. "Ну можно подумать, я его вдруг приревную к кому-то! Я мужа собственного не ревновала ни к кому, а уж этого-то! Тоже мне, сокровище!" Это она непроизвольно сказала вслух, и Колька удивленно вскинул глаза от тарелки и переспросил:

– Кто?

– Что? – не поняла Марина.

– Кто сокровище?

– А-а… да так, о своем думаю.

– Не ври ты мне, тетка, – проникновенно произнес племянник, положив свою руку поверх ее. – Я же понимаю, о чем ты, – Петрович где-то шастает, а ты переживаешь.

– Не хватало еще! – запальчиво отозвалась она, выдергивая руку и хватая пачку сигарет. – Я не из тех, кто переживает из-за подобной мелочи!

– Ну-ну, – ехидно высказался Николай, снова углубляясь в содержимое своей тарелки. – И не кури – тут ребенок, между прочим!

– Ты посиди, я его уложу, и поговорим.

Вытащив из стула упирающегося Егорку, Марина под мышкой унесла его в ванную, переоделась в халат и сунула недовольного сына под душ. Под теплыми струйками настроение у мальчика наладилось, он, как и мать, любил воду, мог купаться подолгу, но сегодня она решила вымыть его на скорую руку. Уложив Егора и почитав ему на ночь сказку, Марина чуть сильнее повернула регулятор температуры на батарее, укрыла сына одеялом, поцеловав в макушку, и на цыпочках вышла из детской, притворив дверь.

Колька переместился в каминную, развалился там в кресле с чашкой чая. Коваль уселась напротив, закинув по привычке ноги на решетку камина.

– Ну, давай о делах. Младича нашел мне?

– Да, он согласен встретиться с тобой завтра вечером.

– Ой, спасибо-то ему какое! Снизошел до бестолковой в футбольных делах бабы! Вот радость-то! – Она закурила, выпустив облако дыма в потолок.

– Прекрати дурачиться, – поморщился Колька. – Ему вообще до звезды, кто ты и что, он поднял здесь денег и теперь свалит со спокойной душой, а мы опять в творческий поиск…

– А не будет никакого поиска, Коленька, – спокойно сказала Марина, разглядывая тлеющий кончик сигареты. – Никуда этот хрен с горы не денется, вот увидишь.

– Ага! С чего ты это взяла?

– Я тебе говорю – не денется. Есть вещи, от которых не в силах отказаться никто. И Младич тоже не сможет.

– Ты намекаешь, что заставишь его остаться? – нажав на слово "заставишь", переспросил племянник, поставив кружку на столик.

– Зачем так? Нет, не заставлю, просто сделаю ему такое предложение, что у него глаза загорятся от предвкушения. Ты только прикинь, Коля, – город у нас небольшой, и вдруг здесь, на ровном месте, вырастет команда, способная играть в Высшей лиге. Ты отказался бы работать здесь при этом раскладе? – Марина внимательно смотрела на обалдевшего парня, а он не знал, что ответить – то ли рассмеяться, то ли пальцем у виска покрутить. – Что ты молчишь, не веришь?

– Ты что, фамилию сменила? Сестра Стругацкая? Писательфантаст? – Колька никак не мог взять в толк, о чем она вообще говорит. – Да эта команда едва-едва зацепилась во Второй лиге, чудом просто, а ты на "вышку" замахиваешься! Это ведь совсем другой уровень, другие вложения, да стадион другой, наконец, база тренировочная! Где ты возьмешь это все за два-три года?

– Построю, – спокойно ответила Марина. – Возьму – и построю.

– Блин, тебе лампочку стряхнули где-то! Как ты построишь, на какие деньги?

– На свои.

– Да если даже ты продашь все, что у тебя есть, включая машины, дома и даже тряпки, тебе все равно не хватит даже на сотую часть!

– Коля, это уже не твоя печаль. Откуда ты знаешь, что есть у меня? Может, я богаче арабских шейхов, а?

– Тетка, ты ведь не всерьез сейчас, признайся! – попросил он. – Прикалываешься?

– Давно уже я так серьезно ни с кем не разговаривала.

– Блин, ни фига не понимаю! – Колька вцепился в волосы, подергал их, словно проверяя на прочность, и жалобно посмотрел на нее. – Это я такой кретин или ты замутила что-то непонятное?

– Поживем – увидим! – подмигнула Коваль, поднимаясь из кресла. – Все, дорогой, идем спать, я устала, а завтра тяжелый день.

День-то днем, а вот ночь предстоит тоже еще та – Хохла ведь так и нет дома, и где болтается этот гад, непонятно. А спать одна Марина отвыкла, ей просто необходимо чувствовать рядом с собой мужское тело, к которому она может прижаться… "Блин… И не позвонил даже, урод!"

Но сама звонить тоже не стала – пусть знает, что она не переживает. В принципе, у Марины было подозрение, что уехал самолюбивый любовник в Горелое к своей бабке, больше некуда ему ехать, нет у него никого, но ведь могло же и случиться что-то, не дай бог… Она пролежала без сна очень долго, пока, наконец, глаза сами собой не закрылись от усталости.

Утро ничего нового не принесло, если не считать приехавшей Ветки, ввалившейся в спальню прямо в мокром пальто и сапогах.

– Спишь еще? Уже утро давно!

– Черт тебя побери, Ветка, – заголосила Коваль, взглянув на часы, – половина восьмого… Я ненавижу вставать в такую рань, ты ведь знаешь! – Она накрылась с головой одеялом, но настырная подруга стянула его.

– Вставай, соня! Я пойду скажу Даше, чтобы кофе варила, а ты не лежи, иди в душ!

– Чтоб тебя в старости внуки так будили! – пробурчала Марина, нехотя вставая с кровати и прислушиваясь к звукам, доносившимся из детской – там явно плакал мальчик. – Ну что случилось, маленький мой? – Она вошла в комнату и протянула руки к сидящему в кроватке Егорке, который тихонько хныкал, уткнувшись личиком в плюшевого мишку. – Ты почему плачешь?

– Папа… – прорыдал Егорка, хватаясь за ее руки и вставая в кроватке на ножки. – Папа…

– Ну, сволочь, я тебе припомню! – пробормотала Марина в адрес Хохла, вытаскивая сына и беря его на руки. – Не плачь, мой родной, мама с тобой. Пойдем умываться?

– Нет! Папа… – закатывался Егор, заливая слезами ее халат.

Марина ходила с ним по комнате туда-сюда, заговаривала зубы как могла, и он понемногу успокоился, дал умыть себя и переодеть и теперь сидел на кровати, играя телефонной трубкой. Коваль переодевалась, поглядывая в сторону сына, и едва не упала, заметив, как он прикладывает трубку к уху и бормочет в нее:

– Папа… папа…

"Надо же, как привязался он к Хохлу, про меня, небось, и не вспомнил!" Подхватив сына на руки, она спустилась на кухню, где за столом сидела Веточка, а у плиты колдовала Даша, то и дело сбрасывая со сковородки румяные блинчики.

– Доброе утро, Марина Викторовна! – улыбнулась она, отрываясь от своего занятия и подавая чашку кофе. – Сейчас я Егоркину кашу принесу, остывает.

– Привет, мой сладкий! – Ветка потянулась к посаженному в стул Егору, чтобы поцеловать его в щеку, но он отвернулся. – Мы не в духе сегодня?

– Все утро вопит – папа, папа! – с досадой высказалась Марина, отпивая кофе.

– А где, кстати, Хохол? Бегает?

– Где-то бегает, наверное.

– Что значит – "где-то"? – удивилась Ветка, отставив чашку.

– Ой, отвали хоть ты! – сморщилась Коваль. – Не знаю я, где он, вот и все!

– Поругались?

– Не знаю даже. Как в анекдоте – выхожу утром из ванной, а мы, оказывается, уже в разводе! Егор, не балуйся! – она отняла у мальчика салфетку, которой он возил по столу. – Он дома не ночевал, я даже не знаю, где он.

– Ты смотри-ка, характер демонстрирует, быдло уголовное, – протянула Веточка, и Марина вдруг моментально озверела:

– Заткнись!

– Ты чего, Коваль? – захлопала накрашенными глазками Веточка.

– Я же сказала – не сметь говорить хоть что-то про Женьку при мне! Плохо доходит, Ветуля?

– Ты точно крышей двинула, подруга! Что я сказала-то такого? Можно подумать, что-то новое открыла!

– Я больше на эту тему не говорю, – отрезала Марина, вытаскивая Егорку из стульчика и вытирая его мордашку. – Пойдем, мой маленький, Лиду поищем, а то у мамы дела, а тебе гулять нужно.

Лида обнаружилась в детской, сидела на маленьком стульчике и задумчиво крутила в руках Егоркину машинку. При Маринином появлении она даже головы не повернула, так и сидела, уставившись в одну точку, и Коваль это очень не понравилось. Она подошла ближе, тронула няню за плечо:

– Лида, что с вами?

Она вздрогнула, бросила машинку на пол и посмотрела на хозяйку совершенно пустыми глазами:

– А? Здравствуйте, Марина Викторовна…

– Лида, вам плохо?

– Нет-нет, все в порядке, задумалась просто. Егорушка, пойдем, маленький, оденемся и на улицу, дождик кончился.

Взяв у Марины мальчика, Лида пошла к шкафу с одеждой, начала доставать оттуда какие-то вещи, и Коваль немного успокоилась, чмокнула Егорку в щеку и пошла к Ветке.

Та уже перестала обижаться, характер у нее был такой легкий, что Марина всякий раз удивлялась. Если бы с ней кто-то обошелся подобным образом, она вообще бы больше слова не сказала, даже не посмотрела бы, а Ветка прощала все и всем на удивление быстро, совсем не помня зла. Коваль села рядом с ней, обняла, положив голову на худое плечико:

– Ветулечка, прости меня, родная, я не хотела… просто я отвыкла жить одна, понимаешь? А Женька… он ведь один у меня остался, нет больше никого, никому я не нужна…

– Не плачь, Маринка, – поглаживая ее по голове, проговорила Ветка. – Я же не потому так сказала, что хочу повлиять на ваши отношения, я прекрасно понимаю, что ты не такая, как я, ты не можешь жить без мужика, а Хохол, какой бы он ни был, любит тебя и делает счастливой. Ты не переживай, он никуда не денется, пофыркает и вернется – куда ему идти?

И тут до них донесся душераздирающий вопль – кричал Егорка где-то во дворе, Марина вскочила, схватила с вешалки куртку и, выбежав на улицу, замерла прямо на крыльце от жуткой картины. Посреди двора стоял сын в окружении оскалившихся собак… Они замерли, ожидая неверного движения со стороны ребенка, чтобы наброситься и…

Дальше раздумывать было некогда, она закричала, но собаки не реагировали, наблюдая за плачущим мальчиком. Марина сунула руку в карман куртки, вспомнив, что ее "вальтер" должен быть там, позавчера упражнялась в стрельбе и забыла убрать его. Так и было, пистолет лег в руку сам, Коваль достала его, и сзади заорала Лида.

– Заткнись, идиотка! – процедила Марина, вскидывая руку и думая только о том, как не напугать ребенка выстрелом.

– Марина Викторовна, не надо, лучше я! – крикнул Кот, высовываясь из сторожки у ворот и щелкая затвором "калаша", но она запретила:

– Не смей, придурок, в ребенка попадешь! – И сама выстрелила в ближайшего к ней пса – тот завизжал и упал, остальные двое отскочили, залившись лаем.

Кот уже бежал из сторожки, пинками раскидывая тычущихся ему в ноги собак. Коваль бросилась к Егорке, схватила на руки, прижимая к себе вздрагивающее от плача тельце:

– Все-все, котенок, успокойся, мама с тобой. Кот! Привяжи эту кодлу и надень намордники, иначе сейчас сам на цепь сядешь! И труп убери! А ты, – обернулась она к стоящей на крыльце Лиде, – марш в мой кабинет, я буду через пять минут! – Развернувшись на каблуках домашних туфель, пошла в дом, на ходу крикнув Ветке, чтобы поднялась в детскую. Егорка продолжал плакать, вцепившись ручками в ее халат, Марина на ходу раздевала его, швыряя на пол вещи. – Детка моя, не плачь, больше никому тебя не доверю, будешь со мной…

Ветка прибежала следом, на ее личике было беспокойство:

– Господи, кошмар какой! Кто спустил с цепи этих монстров? Ребенок во дворе, а эти звери без намордников! Напугался сильно?

– Прилично. Ветуля, побудь с ним пять минут, я только эту идиотку вышвырну и вернусь, а охрану попозже нахлобучу, не до этого…

Коваль вошла в кабинет, где на краешке стула сидела бледная как смерть Лида, вытянувшаяся в струнку при ее появлении:

– Марина Викторовна…

– Так, молчать и слушать! – отрезала она. – Через час чтобы духу твоего здесь не было, иначе – не обижайся, скормлю этим самым собакам! Поняла?

– Марина Викторовна, я не виновата… Это ведь не я собак отпустила… – не совсем уверенно произнесла Лида. – Ведь это не могла быть я, правда же? – Она смотрела на хозяйку растерянно и словно спрашивала, а не утверждала.

– Ты спятила? Я откуда это должна знать?

– Но ведь я не могла… не могла же я сама, своими руками, правда же? – шептала Лида, глядя на Марину расширившимися от ужаса глазами. – Ведь правда, Марина Викторовна, не могла же?..

"Черт возьми, да она же ненормальная! – дошло вдруг до Коваль. – И этой помешанной я доверила своего ребенка…"

Не сводя глаз с по-прежнему бормочущей что-то Лиды, Марина набрала номер мобильного Генки и велела бегом явиться к ней. Когда тот вошел, она молча кивнула в сторону его сестры, и охранник опустился перед стулом, взяв ее за руку:

– Лидуся, что с тобой? – Но она только бормотала о том, что не могла отпустить собак. – Марина Викторовна… – Гена поднялся и виновато посмотрел на хозяйку. – Я подвел вас… Она вроде нормальная была, а тут вдруг… Видимо, сына вспомнила, его собаки порвали… Простите меня.

– Да ты-то при чем? Ты ж не психиатр, а ей лечиться нужно. Позвони Валерию Михайловичу, он тебе поможет, в стационар сестру твою определит. И сделай так, чтобы я никогда больше ее не видела.

Марина вышла из кабинета, оставив охранника разбираться с сестрой, и побрела в детскую. Надо же, как бывает, – сгорел какой-то предохранитель, и женщина спокойно поставила чужого ребенка в ситуацию, при которой погиб ее собственный малыш… Выйди Марина на крыльцо на пять минут позже, не умей она обращаться с оружием – и страшно подумать, что могло бы случиться… Ее всю трясло, так всегда бывало после сильного нервного напряжения, сейчас еще бы в обморок не упасть, успеть до стула добраться. В детской она бессильно опустилась на пол, чувствуя, как внутри все опустело, никаких эмоций, ничего… Ветка испуганно смотрела на подругу, держа на руках успокоившегося Егорку:

– На тебе лица нет, что случилось?

– Давай не сейчас, – попросила Марина, прикрыв глаза. – Слишком много событий для одного утра.

– Может, ты приляжешь? А я пока с Егором побуду, – предложила ведьма, присаживаясь на корточки и заглядывая в глаза. – Давай, Маришка, ложись…

Она проводила Марину в спальню, прихватив с собой и ребенка, помогла лечь, укрыла одеялом, но та вдруг потребовала:

– Дай его мне! – и уложила мальчика рядом с собой, прижав к груди и уткнувшись лицом в его макушку.

– Я тут, поспите, – прошептала Ветка, выходя из спальни и закрывая за собой дверь.

Егорка притих, отходя от пережитого кошмара, прилепился к Марине и только иногда вздыхал со всхлипом. Она поглаживала его по спинке, обтянутой теплой рубашкой, шептала на ухо какую-то чушь, целовала, прижимая к себе, и он уснул, вцепившись ручкой в полу ее халата, чтобы не сбежала ненароком. Они проспали до вечера, встали только к ужину, поели и опять ушли в спальню. Всю ночь Егорка проплакал, то и дело вскакивал с постели, Марина ловила его, пыталась успокоить, но через какое-то время он опять просыпался и начинал плакать. Она мучилась с ним почти неделю, вызывала врача, но и приехавшая Лариса Алексеевна не смогла выявить причину. Егорка потерял аппетит, все время капризничал, выматывая и себя, и Марину, и Дашу, иногда сидевшую с ним. Коваль забросила все свои дела, отменила встречу с Младичем, сославшись на болезнь ребенка, проводила все время рядом с мальчиком, но ему становилось только хуже. Егорка похудел, глазенки ввалились, все больше времени он проводил в кроватке, а не с игрушками. Да Марина и сама стала похожа на привидение, совершенно забыв о себе, отдаваясь только сыну. Наконец, не выдержав этого маразма, Ветка решительно запихала подругу вместе с Егором в джип и велела Юрке везти их в Горелое.

– Давай-давай, Коваль, там все-таки бабка, она Егорку полечит, испуг у него сильный, понимаешь? И не возвращайся сюда, пока не вылечишь!

Марина плоховато соображала, куда они едут и зачем, но вдаваться в подробности просто не было сил, а потому она молча сидела на заднем сиденье "Хаммера", прижав к себе одетого в теплый комбинезон Егорку. Машина затормозила у ворот бабкиного дома, Коваль вышла, велев Юрке ехать обратно:

– Я позвоню тебе, когда понадобишься.

Толкнув калитку, вошла во двор – у сарая стоял темносиний "Навигатор"… И сам Хохол вышел из гаража, вытирая руки какой-то тряпкой.

– Ты? Зачем приехала? – голос звучал почти враждебно.

Марина подняла на него глаза, и выражение его лица моментально сменилось, став испуганным и озабоченным:

– Господи… случилось что-то? Котенок, что с тобой?

Он метнулся к ней, хватая за плечи и вглядываясь в лицо, потом прижал ее голову к груди и прошептал:

– Прости меня…

– Мне не до этого, – глухо проговорила она, пытаясь освободиться из его рук. – Женя, где баба Настя? Егорку нужно срочно лечить, у него сильный испуг, он заболел.

– Да что стоим-то, идем в дом, – засуетился Хохол, подталкивая ее к крыльцу.

В доме было жарко натоплено, очень чисто и как-то уютно и спокойно, и Марина почувствовала себя немного лучше. Баба Настя сидела в кресле со своим неизменным вязанием, обернулась на скрип двери и охнула, увидев ее:

– Маришка! Женька, не стой столбом, шалопут, помоги раздеться! Сейчас я, сейчас… – Она проворно встала и направилась к Марине, но, заметив у нее на руках спящего Егорку, остановилась. – Так это и есть ваш сын?

– Да… баба Настя, помогите мне, ради бога, я умру, если с ним что-то случится…

– Не мели ерунды! – рассердилась старушка, махнув в ее сторону рукой. – Что с мальцом-то?

– Собаки… собаки напугали…

– Наши, что ли? – удивился Хохол, осторожно забирая Егора и укладывая на кровать в маленькой комнате.

– Наши, Женька…

– Ну-ка, идите отсюда оба! – велела бабка, закрывая за собой дверь и оставаясь с Егоркой. – Не мешайте, позову, как управлюсь, а раньше этого в дом – ни-ни!

– Идем, котенок, поговорим на улице, – Хохол потянул Марину за рукав куртки, вывел на крыльцо. – Покурим?

Она молча взяла протянутую сигарету, закурила, стараясь унять дрожь в руках, но ей это не удавалось, и тогда Женька обнял ее, выбросив сигарету:

– Тебе плохо, котенок?

– Мне ужасно… – прошептала она и заплакала, пряча лицо на его груди. – Никогда больше не бросай меня… мне так ужасно без тебя…

– Прости меня… прости меня, котенок мой, я больше ни за что тебя не брошу. Ты мне веришь?

– Да, – прошептала Марина, слизывая с губ слезы. – И ты прости меня за все…

– Котенок, не говори глупостей, любимая. Ты устала? Хочешь, я тебе постелю хотя бы в сенях, на лежанке? – предложил он, но она отказалась:

– Нет… давай здесь посидим.

– Ты замерзла, вон, руки холодные какие, – заметил Женька, сжав ее пальцы и поднеся их к губам. – Давай погрею… – Он расстегнул на груди рубаху и сунул туда Маринины ледяные руки. – Вот так… Я соскучился по тебе, родная моя, так соскучился… Скажи, ты приехала бы, если бы не Егорка?

– Нет.

– Стерва! – захохотал Хохол, поднимая ее на руки. – А я ведь так и знал – не приедешь и не позвонишь, чертова сучка, ни за что первая не заговоришь! Что за характер у тебя, Коваль?

– Какой есть…

– Ну теперь-то я тебя не отпущу, не надейся!

Он закружил ее по двору, подбрасывая вверх, и тут неожиданно повалил снег, такой сильный, что, пока они добежали до сарая, оба оказались в пушистых белых шапках.

– В дом-то нельзя, бабка сама позовет, как закончит, – проговорил Женька, стряхивая с головы белые хлопья. – Придется здесь сидеть.

– Посидим, – согласилась Марина, сбрасывая куртку и оставаясь в черном, обтягивающем тонком свитере. Глаза Хохла опасно блеснули – его всегда возбуждала обтягивающая одежда, не скрывавшая ни одного изгиба ее стройного тела.

– Котенок… ты меня разводишь… – прошептал он, положив руки ей на бедра и касаясь губами мочки уха. – Скажи честно, чего ты сейчас хочешь?

– Ты ведь и сам все знаешь… но Егорка… я очень боюсь, Женька, так боюсь, если б ты знал… Представляешь, эта Лида оказалась психически больной – отпустила собак, стояла и ждала, что будет с моим ребенком. У нее сына точно так же псы разорвали, от этого она умом тронулась, а я доверила ей Егорку, даже не узнав, кто она и что за человек… Неужели теперь у Егора на всю жизнь испуг останется?

– Котенок, не волнуйся, бабка плохого не сделает, наоборот даже… Иди ко мне, – прошептал он, увлекая Марину за собой на сеновал, где на самом верху стога был разложен старый тулуп.

…Потом в волосах там и тут торчали соломинки и какие-то листья, а все тело пахло сухой травой, заставляя вспоминать происшедшее между ними. Хохол посмеивался, лежа в сене с соломинкой в зубах.

– Ты скучал по мне? Нет, молчи, я и так знаю… – Марина, отбросив за спину волосы, легла к нему под бок, обняла за талию и положила голову на грудь. – Ты ведь скучал по мне, Хохол, мучился, изводил себя мыслями о том, что я заменила тебя кем-то, да? И это тоже я знаю… Но ты поверь – мне не до этого было… И скучать по тебе мне тоже было некогда – столько навалилось всего…

Хохол слушал это молча, только перебирал ее волосы, накручивая пряди на палец. Марина знала, что уже в первый день без нее он проклял все на свете, в том числе и свое сокровенное желание жениться, неизменно приводящее к скандалам, но решил выдержать фасон и проучить строптивую бабу. И, если бы не так внезапно заболевший Егорка, он покобенился бы еще недельку и приполз на брюхе, как делал обычно. Ведь сама Коваль ни за что не приехала бы к нему, никогда, – страдала бы, мучилась, но не приехала бы, и только страх за сына пригнал ее в Горелое. Женька тоже это знал, а потому сейчас старался ничем не спровоцировать ее, не сказать и не сделать ничего, что заставило бы своенравную Марину собраться и уехать.

– Досталось тебе, моя дорогая?

– И не говори… Что ж так долго бабка твоя возится?

– Так это дело не быстрое, и не за один раз все вылечивается, я помню – она меня тоже от испуга лечила в детстве, воду какую-то с воском над головой лила, а потом из этого воска вышло то, что меня напугало, прикинь? – Хохол пощекотал ее соломинкой по шее, и Марина улыбнулась:

– Не надо, Жень…

– Я так рад тебя видеть, котенок, ты представить не можешь, – признался он, водя этой соломинкой по ее лицу. – Я соскучился по вас, по тебе и по Егору.

– Ты не представляешь, что мне пришлось пережить за то время, когда он плакал и звал тебя, когда по телефону с тобой разговаривать пытался. – Она уперлась подбородком в его грудь и заглянула в глаза. – Женька, теперь ведь не только я, теперь ведь еще есть и он, ты никогда не задумывался об этом? Он – твой сын, пусть и не родной, но он-то этого не знает…

– Котенок, я виноват перед вами, опять самолюбие взыграло, не смог справиться… Вы мне каждую ночь снились, я тут волком выл, бабку пугал. Она говорит – засунь ты, Женька, гордыню свою туда, куда Макар телят не гонял, езжай домой, повинись, она простит, я знаю. А я – нет, бабка, не поеду, пусть подумает! А она мне раз и говорит: ну и дурак ты, внучек, мол, довыделываешься, бросит тебя Маринка, тогда повоешь. Нашел, мол, причину – замуж баба не идет! Так ведь и не прежнее время-то, так живи, без росписи, никто не осудит. Я и задумался – а правда, чего я тебя в загс тащу так упорно? Ты ж и так жена мне, зачем что-то мутить? Ведь жена же, Маринка? – Он посмотрел на нее с надеждой, и Коваль не осталось ничего, кроме как согласиться:

– Конечно, Жень.

– Все, котенок, больше слова не скажу. Замерзла? – Он набросил ей на спину свою куртку. – Может, баню затопить?

– Давай, а то я опять простыну.

– Я мигом, котенок, ты пока тут побудь, а то снег-то валит. Закутайся теплее, а я на тебя еще сенца кину – в нем тепло.

Хохол выбрался из ее объятий и скатился с сеновала вниз, бегом направляясь в баню, а Марина закуталась в его куртку и тулуп, свернулась калачиком, подтянув ноги к груди. Сквозь щель в двери сарая она видела, как Женька принес охапку дров, как за ним под крышу крыльца бани подтянулись собаки, как из дома выглянула баба Настя, крикнув Женьке:

– Где Маринка-то? Пусть в дом идет, замерзла, поди!

– Иду, баба Настя! – отозвалась Коваль, спускаясь с сеновала и пробегая через двор к дому. – Ой, снег-то какой, неужели не кончится? – Она сбросила мокрую куртку в сенях и вошла в комнату.

Егорка, уже раздетый до колготок и футболки, возился на диване и, увидев Марину, заулыбался, задрав мордашку:

– Мама!

– Да, мой маленький, я пришла. Как ты тут? – Она усадила его на колени, пригладила волосенки на макушке и посмотрела на усевшуюся в кресло бабку. – Ну что, баба Настя?

– Дак что – испуг у парня, полечу, пройдет. Ты мне вот что скажи – больно знакомый парнишка, видала я его раньше, а где – не вспомню, старая стала, память не та уже.

Она внимательно смотрела на Марину сквозь стекла очков, и той было неуютно от этого взгляда, она поежилась и отвела глаза.

– Не знаю, баба Настя…

– Ты опять за свое, Маринка? – покачала головой бабка, и в голосе послышалась укоризна. – Я ж еще тогда тебе сказала – я хоть и старая, да из ума пока не выжила. Ведь парнишка этот – Нателкин, соседки моей, я его летом от сглаза лечила, ты тогда здесь жила, у меня. И что ж это вы надумали, безбожники?

– Почему – безбожники? – прижав к себе Егорку так, словно кто-то хотел отнять его, спросила Коваль.

– А матерь-то его где?

– Так погибла она, баба Настя, в сентябре еще погибла, на машине попала в аварию, и Егорка в больнице лежал. Я из больницы его и забрала…

– Сама, что ль, Нателка-то погибла или, может, помог кто?

– Да вы что?! – вполголоса закричала Марина, вскочив с дивана. – Как вы можете-то?!

– А что тут такого? Женьке человека убить – как курицу зарезать, я-то знаю, – спокойно перекидывая петли со спицы на спицу, сказала бабка. – А уж для тебя ежели, так он и думать не станет – любого порешит. В толк не возьму только, почему именно этот мальчонка вам понадобился?

– Да потому что он – сын моего погибшего мужа! – рявкнула Коваль, зажав Егоркины уши ладонями. – Вот почему! Потому, что эта тупая корова пыталась отнять все, что было в моей жизни – Егора моего, пыталась через ребенка вернуть его себе! И даже после его смерти она не оставила этих попыток, даже когда мы с Женькой пришли к ней и предложили денег, только чтобы она уехала отсюда! Она убила моего любовника, просто взяла и застрелила ни в чем не повинного человека только за то, что он любил меня, как и Егор! Не ее – меня! – Марина не могла остановиться, кричала уже во весь голос. – Всю мою жизнь меня ненавидели бабы, но только эта курица посмела отомстить мне таким диким образом, это ведь из-за нее чуть не сел Женька, которого там вовсе и не было! Она решила подставить меня, а подставила его! И не надо обвинять нас в том, чего мы не делали, ни я, ни ваш внук!

– Остынь, девка! – вдруг повысила голос спокойно до этого слушавшая бабка. – Я ведь не чужая вам, могу говорить все, что думаю. А про мальчонку так скажу – Нателкина родня на него не шибко-то претендовать будет, не нужен он им, лишний рот, а вот попробовать денег из тебя потянуть – запросто могут, алкаши поганые. Так что ты на улицу со двора с Егоркой не выходи, ни к чему это. И на меня не серчай, я как лучше хочу. И еще вот что скажу тебе, пока Женьки нет… Не гони ты его, любит ведь тебя, как ослеп вроде, ночами в подушку тут ревел, и это Женька-то мой, который с мальства не плакал! Взрослый мужик, а как ребенок малый – люблю, а справиться не могу с ней.

– Он давно живет со мной, а так и не понял, что справиться со мной никому не под силу. – Успокаиваясь, Марина села на диван, спустив Егорку на пол. – Такая уж уродилась непокорная. Егорка, не надо, сынок. – Она отобрала клубок ниток, который он схватил и попытался сунуть в рот. – Я тебе говорю – не надо! Отнеси бабушке. – И он заковылял к бабкиному креслу, держа клубок обеими руками. – Вот умница моя, помощник!

Баба Настя посмеялась над ними, не прерывая своего занятия, и тут появился Хохол, при виде которого Егорка взвизгнул и рванул навстречу. Женька присел на корточки, раскинув руки, и Егорка вмиг оказался в его объятиях, цепляясь ручонками за шею.

– Привет, мужичок! Вырос-то как! – Женька подбросил его вверх, потом усадил на руку и пощекотал животик. – У, пузо-то наел какое! Непорядок! Ты ж у меня спортсменом будешь!

– Ой, мама, второго марафонца я не переживу! – простонала Марина, хватаясь за голову, и Женька засмеялся:

– Видишь, сынок, мама не хочет спортсмена. А кого хочет наша мама?

– Вырастет – сам решит!

– Баня готова, пойдем? – Хохол ссадил Егорку на диван и повернулся к Марине. – Егора будем брать?

– Возьмите, я потом за ним приду, – откликнулась бабка.

– Ой, ходок еще нашелся! – фыркнул Женька. – Сам принесу, ты только постель приготовь нам.

Прихватив полотенца, они пошли в баню, где Егорка, к удивлению, долго и совершенно спокойно лежал на полке в парилке и даже позволил Женьке пару раз хлопнуть себя веником.

– Наш человек! – определил Хохол, заворачивая разомлевшего от пара мальчика в полотенце. – Ты погрейся пока, котенок, а я бойца унесу, спит вон уже. Смотри, как быстро разморило его… – Он заботливо прикрыл голову Егорки краем полотенца, закутал сверху еще и своей курткой и понес в дом, а Марина легла на полок в парилке, растянувшись на прогретых, чуть пахнущих смолой досках.

Женька вернулся быстро, закрыл дверь и скинул с себя спортивные брюки, присоединяясь к ней:

– Соскучилась, маленькая? – Его руки легли на ее живот, поползли вверх, к груди. – Господи, Коваль, я так по тебе тосковал… Кто бы мне сказал, что я буду мириться с девчонкой, которая моложе меня почти на десять лет, у которой такой стервозный характер, которая будет издеваться надо мной похлеще, чем вохра на учениях… Маринка, я ведь действительно тебя люблю.

Она засмеялась, ложась на бок и подпирая голову кулаком, Хохол устроился рядом, спрятав лицо на ее груди и прижавшись всем телом.

– Женя… не уходи больше, ладно?

– Родная моя, да теперь не выгонишь, даже если захочешь! – засмеялся он, водя языком по ложбинке между грудей. – Никогда… Знаешь, я понял одну простую вещь – вы моя семья, ты и Егор, и без вас мне просто жить незачем. Ну встал, поел, тусанулся туда-сюда – а потом-то что? А вот приехали вы, и все приобрело смысл какой-то, есть сын и есть ты, и каждому я должен время уделить, по головке погладить хотя бы…

– Да, а меня не только по головке. И не столько по ней! – Марина потянула его за ухо, и он совершенно серьезно согласился:

– Тебя – не столько. Но признайся, тебе приятно, что я стараюсь заботиться о тебе?

– Жень, а кому это не приятно? Все любят внимание.

– Ну все или не все, а ты-то просто королева среди прочих! И я даже понял, почему так. Тебя в детстве никто не гладил по головке, не дул на разбитую коленку, не прикладывал холодную ложку к синякам, правда? Ну так теперь ты в каждом мужике ищешь заботливого папочку.

– Это плохо?

– Нет, котенок, это нормально. Но при этом ты не умеешь принимать эту заботу, сворачиваешься в клубочек, как ежик, и колючки выставляешь. – Улыбаясь, Женька убрал с ее лица волосы и прикоснулся губами ко лбу. – А я ведь не сделаю ничего, чтобы тебе навредить, ты же сама знаешь.

Марина обняла его, прижимаясь к влажному телу, и молча кивнула головой. Во многом он был прав – она бессознательно искала среди мужчин того, кто смог бы заменить ей отца, который появился у нее только в очень взрослом возрасте, старалась компенсировать себе отсутствие отцовской любви и заботы. И эту заботу дарили сперва Череп, потом Малыш, а теперь вот и Хохол… Хотя, видит бог, непросто им это давалось.

Они спали втроем, прижавшись друг к другу вплотную, и Женька то и дело набрасывал край одеяла на Маринино голое плечо, боясь, что замерзнет. С утра, забрав проснувшегося Егора, он стал собираться:

– Идем-ка к бабушке, пусть мамуля наша поспит, только вот тряпки твои прихватим…

– Мама! – Егорка решил на дорожку все-таки разбудить мать, но Хохол решительно выставил его из комнаты:

– Тут постой и помолчи, горлопан! Сейчас приду.

Он порылся в сумке, которую никто вчера не разобрал, нашел Егоркины вещи и тоже вышел, закрыв плотно дверь. Марина снова задремала и проспала часов до одиннадцати, проснувшись от запаха пирожков с капустой, которые неизменно пекла в ее приезды баба Настя. Закутавшись в халат, Коваль вышла на кухню и застала там милую картину – бабка лепит пирожки, то и дело поворачиваясь к плите и сбрасывая очередную порцию со сковороды в большой таз, Хохол курит в углу возле русской печи, а Егорка восседает за столом, весь по уши в муке и с куском теста, который нещадно мнет ручками, повторяя бабкины действия.

– Вот и мамка встала, смотри, внучек, кто пришел! – не прерывая занятия, проговорила баба Настя, обращаясь к Егору, и тот повернулся к Марине.

– Мама! На! – И протянул кусок теста, который перед этим тискал.

Хохол засмеялся, сунув окурок в печку:

– Сынуля пирожок тебе состряпал, видишь, котенок, как хорошо двух мужиков иметь!

– Спасибо, родной! – она поцеловала Егорку в перепачканную мукой щеку. – Мы его сейчас на сковородку положим, и потом мама его съест, хорошо? Доброе утро, баба Настя.

– А мне – не доброе, что ли? – Хохол обнял ее сзади за талию и поцеловал в шею, отведя в сторону волосы.

– И тебе тоже, – Марина повернулась к нему, чмокнув в щеку. – Пойдем, польешь мне, умоюсь.

– Ну пойдем.

В сенях было холодно и сыро, Коваль поежилась, пробуя пальцем ледяную воду в ведре и представляя с содроганием, как Женька с утра обливался такой водичкой на улице.

– Сейчас чайник принесу, а то тебе неприятно будет. – Хохол прекрасно знал, что она с трудом переносит холод, потому принес чайник и урегулировал, так сказать, несоответствие.

Умывшись, Марина окончательно проснулась, подобрала волосы кверху и посмотрела на Хохла – тот улыбался.

– Ты чего?

– Никак не привыкну, что здесь ты просто моя жена.

Она потрепала его по затылку, поцеловала в нос и пошла в кухню, где баба Настя только закончила выпечку, убрав со стола муку и выставив таз с румяными теплыми пирогами.

– Где пропали? Садитесь, пока горячие. Жень, молоко прихвати из холодильника, – распорядилась она, доставая из шкафа кружки.

Марина усадила Егорку на колени, разломила перед ним на тарелке пирожок и подвинула стакан с молоком.

– Мама, на! – он тут же схватил половинку и попытался засунуть ей в рот. Пришлось подчиниться и откусить.

– А теперь сам.

– Нет, мама, мама! – Егорка не отстал до тех пор, пока она не съела весь пирог с его тарелки, и только после этого согласился есть сам.

– Смотри, какой заботливый! – покачала головой баба Настя, глядя на их маневры. – Как тут и был, надо же!

– Ну ты сказала, бабка! – возмутился Женька. – Он же наш, Маринка ему мать!

– Ну-ну, – кивнула бабка. – Только глядите, как бы Нателкина кровинка не проснулась в пацане, нахлебаетесь тогда. Не родной он вам.

– Опять?! – взвился Хохол, вскакивая из-за стола. – Что ты каркаешь все время, как ворона старая?! Что в нем проснется, когда он и не знал ее толком? Маринка – его мать, а отец у него был такой, что тебе и не снилось, – грамотный, образованный, не быдло какое-то! И не смей вообще больше об этом заговаривать!

– Сядь на место! – негромко приказала Марина, не поднимая глаз от тарелки. – Ну?! – И, когда Женька сел, взглянула ему в глаза. – Что разорался?

– Пусть думает, что говорит!

– Я сказала – не ори. Ребенка напугаешь.

– Да идите вы!.. – Он вскочил, перевернув табуретку, и выбежал из дома, хлопнув дверью.

Егорка вертел головенкой, пытаясь понять, что происходит, а потом вдруг заплакал, ткнувшись личиком Марине в грудь. Она встала, заходила по комнате, успокаивая его, но он не прекращал, всхлипывал, подрагивая плечиками, и тогда бабка поднялась и забрала его, направляясь в маленькую комнату и указав Марине глазами на дверь – выйди, мол. Та прихватила куртку и вышла во двор, закурила, сев на лавку. У сарая Хохол махал топором, раскалывая огромные чурки – злость разгонял.

– Жень, остановись на минутку. – Но он не реагировал, продолжая опускать топор на ни в чем не повинные чурки с такой силой, что они разлетались в щепки. – Хохол! Ты оглох, что ли?

– Ну?

– Что – ну? Сюда подойди, – покачивая ногой в такт его ударам, проговорила Коваль.

Женька отбросил топор и приблизился к ней:

– Говори.

Она отбросила окурок, встала и обняла его за шею, прижавшись всем телом. Хохол ошалел, ожидая чего угодно, только не этого.

– Ну что ты, мой мальчик? Что ты так вызверился на старую бабулю? Прослушай и не реагируй, мы-то с тобой знаем, что все будет так, как мы сами решим, как воспитаем. Ну, Жень… перестань, любимый мой, не надо так…

– Господи, котенок, я так испугался вдруг – а если она права и Егорка станет каким-нибудь…

– Ну каким? – перебила она, разглаживая пальцем складку между бровей. – Каким он может стать рядом с нами? Мы же все сделаем, чтобы он рос нормальным, чтобы все у него было, правда? И ты научишь его всему, что сам умеешь…

– Ага, как разборки вести и стрелки забивать! – вздохнул Женька, садясь на лавку и усаживая Марину на колени. – Мы ведь с тобой уроды, котенок, если по обывательским понятиям судить.

– Пусть. Нам нет дела до этого. И Егор никогда не будет таким, какие мы с тобой, никогда не будет заниматься тем, чем мы.

– Да, котенок, не будет, – эхом откликнулся Хохол, покачивая ее на коленях.

…Они прожили у бабки десять дней, пока она лечила Егорку, и все эти дни Марина пыталась помирить их с Женькой, но настырный Хохол не мог простить бабке слов о том, что Егор не их сын. Как Марина ни пыталась убедить его в том, что она не со зла сказала, ничего не помогало – Женька упорно игнорировал бабку, не разговаривая с ней. Но и сама баба Настя осталась при своем мнении, хотя к Егорке привязалась и проводила с ним много времени, рассказывая ему какие-то старые сказки. Да и он тоже доверчиво жался к бабкиным коленям, мог подолгу стоять возле ее кресла, завороженно глядя за тем, как мелькают спицы в ее вязании. В день отъезда Егорка назвал ее бабой, и старушка всплакнула, расчувствовавшись:

– Внучек ты мой, умница моя! Ты уж приезжай к бабушке, не забывай! Маришка, летом-то приехали бы, пусть бы Егор на воздухе побыл, тут все же лес рядом, речка, разве в городе-то так хорошо?

– Конечно, баба Настя, обязательно, – пообещала Коваль, обняв ее и целуя в морщинистую щеку.

Женька возился у машины, даже не подошел попрощаться, за что Марина всю дорогу его ругала.

– Перестань, котенок, это наши с ней разборки, ты ни при чем здесь! Тебя она любит, хотя я так и не понял, как это вышло, – она обычно всех девок моих шалавами называла, а с тобой, вишь, как дружит! – отмахнулся он, и Коваль засмеялась:

– Так до меня шалавы и были, сам же рассказывал! А я девушка серьезная и приличная!

– Ага! – фыркнул Женька. – Знала бы она про твои "приличия"!

– Так она и знает, и ей, кажется, все равно…

Через три дня после возвращения Марины из Горелого позвонил Младич:

– Марина Викторовна, я хотел бы увидеться с вами перед отъездом, это возможно?

– Вы уезжаете? – разыграла искреннее удивление Коваль, хотя прекрасно знала даже номер рейса.

– Да, контракт кончился. Так я могу рассчитывать на встречу?

– Хорошо, давайте встретимся сегодня вечером в моем ресторане. Не возражаете?

– Отлично. Тогда в семь?

– Договорились.

Хохол, наблюдавший за ней во время этого разговора, недовольно поморщился:

– Я думал, мы проведем вечер вдвоем.

– А я его и проведу вдвоем. Но не с тобой, к сожалению. Ты останешься дома, дорогой.

– А что так? – напрягся вдруг Женька, подозрительно глядя на Марину.

– А то – я не на свидание еду, а по делу, мне нужно заставить этого черта остаться здесь и работать с моей командой дальше. А если со мной поедешь ты, то все превратится в обычный вечер с выпивкой и ничего не значащим трепом. – Она поцеловала Женьку в щеку. – Не обижайся, любимый, я решу все проблемы и вернусь, а тогда – делай все, что захочешь…

– Смотри – ты сама это сказала, – хищно улыбаясь, прошептал Хохол ей на ухо, и Коваль вздрогнула от предвкушения умопомрачительной ночи.

Ровно в семь вечера она сидела в татами-рум своего ресторана в компании главного тренера, одетого, как всегда, в безупречный костюм от "Армани", благоухающего дорогущей туалетной водой и вообще излучающего удовлетворение жизнью. Он расслабленно возлежал на диване и смотрел на Марину с нескрываемым интересом.

– Ну что, господин Младич, давайте о делах, – предложила она после второй чашки саке, и он вальяжно улыбнулся:

– О каких делах, Марина Викторовна? Мой контракт закончился, я уезжаю в Москву, буду рассматривать другие предложения.

– А они уже есть?

– Пока нет, но, думаю, поступят.

"Самоуверенный какой, – подумала Коваль, внимательно глядя на него. – А если не поступят, тогда как?"

– А рассмотреть возможность продолжения нашего сотрудничества вы не желаете?

– Мне кажется, я выполнил условие, поставленное вами – команда удержалась в тройке лидеров, так чего вы еще хотите? Это, в принципе, потолок, даже выше, скажу честно. – Младич подцепил палочками суши и довольно ловко окунул в соус.

– Вы думаете?

– Тут думать не надо, и так все видно.

– Скажите прямо, Мирослав Йожефович, вы не хотите работать здесь потому, что президент клуба – женщина?

– Побойтесь бога, Марина Викторовна! – захохотал Младич. – Мне казалось, мы неплохо ладили, вы не лезли в мои дела, а я не вникал в ваши! Но Москва есть Москва, вы же понимаете! Там совсем другие возможности, другие задачи…

– Другие деньги, – подхватила Марина в тон ему, и он согласно кивнул.

– Да, и деньги другие.

– И дело только в этом? – Она продолжала изучать его лицо, но на нем не дрогнул ни один мускул, не пробежало ни тени.

– И в этом тоже, но отчасти. Скажу откровенно – у вашего клуба нет перспективы, и футбол здесь… местечковый, что ли. Уровня нет.

– Так давайте сделаем этот уровень – в чем проблема? – пожала плечами Коваль, вытаскивая сигарету.

Младич уставился на нее так, словно перед ним сидела не Марина, а какое-то инопланетное существо, предложившее ему полет в другую галактику.

– Вы понимаете, о чем говорите? Вы рассуждаете, как дилетант на трибуне, простой болельщик, не искушенный во всех подводных течениях и всей околофутбольной кухне. Что значит – сделаем уровень? Вы стадион свой видели? Это ж полигон для учений танковых частей, а не футбольный газон. А ваша база? Санаторий для умственно отсталых инвалидов! Куда вы лезете, милая барышня? – Младич кипел праведным гневом, а Коваль совершенно спокойно за ним наблюдала.

– Мирослав Йожефович, я прекрасно понимаю, что легче и быстрее взять почти готовую команду, с хорошей базой, отличным стадионом, приличной материальной поддержкой, где-нибудь поближе к Москве, а вообще идеально – в самой Москве, чуть-чуть доработать – и ты в полном шоколаде, супертренер. А вот если попробовать взять такую команду, как моя, далеко от центра, в глухой глубинке, создать все с нуля и привести ее в Высшую лигу? Вы не думали об этом?

– Куда привести?! Да с вашей командой только первенство водокачки можно выиграть, и то, если очень сильно напрячься! – заявил он, не понимая, шутит эта непростая девица или говорит серьезно.

– Да? А вы попробуйте, – посоветовала она, отпивая саке и обмахиваясь большим веером.

– Что? Стать чемпионом водокачки?

– Я не понимаю вашего сарказма, господин Младич. Ведь большинство игроков были приглашены сюда по вашей просьбе, если я ничего не путаю.

– Да, но…

– А не надо никаких "но", – подавшись вперед, перебила Коваль. – Я ведь абсолютно серьезно предлагаю – давайте создадим здесь команду, способную к соревнованиям на высшем уровне. Стадион я построю за год, причем такой, что и в Москве не снился никому – крытый, с раздвижной крышей и натуральным газоном, базу тоже приведу в порядок. Игроков начнем растить своих, создадим школу. Я понимаю, это выглядит нереально, но ведь если приложить усилия, то результат обязательно будет.

Младич был в шоке, он никак не мог переварить все, что она сейчас наговорила и напланировала. Коваль снова закурила и выжидающе смотрела на растерянного тренера.

– Мирко, соглашайтесь, я серьезно. Я сделаю все, что пообещала, я никогда не бросаю слов на ветер.

– Вы хоть понимаете, КАКИЕ это деньги? – выдохнул, наконец, Младич, проморгавшись.

– Разумеется.

– И они у вас есть?

– Есть, – кивнула она. – Я ведь богатая вдова, Мирко. Мой муж владел огромной строительной корпорацией, после его гибели она принадлежит мне. Да и без этого я весьма небедная девушка – у меня крупная сеть ресторанов и казино, если вы этого не знали. Так что деньги – самая меньшая из всех проблем.

– А самая большая?

– Вы, – абсолютно серьезно ответила Коваль.

– Я?!

– А что вас так удивило? Мне нужен тренер, способный воплотить мои мечты в реальность, и он есть, но почему-то сидит сейчас и тупо упирается, отказываясь от перспективы. Странно, да? Вы когда-нибудь работали в Высшей лиге, Мирко?

– Нет.

– Тогда я вообще ничего не понимаю – вам предлагают это на блюдечке, а вы отмахиваетесь. Да, это случится не завтра, но случится же! Даже если без вас. Представьте, как обидно будет сознавать, что именно вы могли бы привести мою команду к такому результату?

– Вы сумасшедшая, Марина Викторовна, – выдохнул Младич, и Коваль поняла, что выиграла.

– Я это знаю. Так вы обдумаете мое предложение?

– А есть выбор? – засмеялся он, беря ее за руку.

– Думаю, нет.

Младич еще долго смеялся, но смех этот был уже не издевательским, а каким-то скорее нервным – он и сам не понял, как дал так быстро уговорить себя ввязаться в эту авантюру. Но Марина никогда не отступалась, уж если ей что-то было надо, шла по головам, но свое получала, и на сей раз тоже это удалось. Вот он, главный тренер, сидит готовенький, предвкушает большие деньги и немалые перспективы. В принципе, он-то ничего не потеряет, в случае неудачи просто уедет в свою Москву, а вот она, Коваль, кучу денег вложит, и еще не факт, что все получится. Но теперь уже поздно отступать.

– Так может, мы все же перейдем на "ты", раз предстоит долгая и тяжелая работа? – предложил Младич, дотягиваясь до кувшинчика с саке.

– Почему нет? – согласилась она, обмахиваясь своим бело-черным веером.

Они выпили, глядя в глаза друг другу, и Младич вдруг улыбнулся:

– Знаешь, я подумал, что мне придется везти сюда жену, раз уж я тут надолго.

– Не проблема. Любая квартира в любом районе города – твоя, только выбери.

– Я не о том. Понимаешь, я не думаю, что это удачная идея – проводить с ней много времени вряд ли смогу, по роду деятельности буду вынужден общаться с тобой больше, чем с ней.

– Вынужден? Хорошее определение! – усмехнувшись, Коваль отложила веер, взявшись за палочки и дотягиваясь до блюда с роллами.

– Ты не так меня поняла – общение с тобой не в тягость, скорее наоборот, и этого-то я и боюсь. Моя жена жутко ревнива, хотя по идее ревнивцем должен быть я – она моложе меня на десять лет.

– Я была моложе мужа на четырнадцать и ревновала его крайне редко, да практически вообще не ревновала.

– Ты рано вышла замуж?

– Скорее поздно, мне было двадцать семь лет, – она закурила, удивляясь в душе самой себе – никогда не говорила с чужими о своей жизни, о своем муже. – По нынешним временам – старая дева.

– Ну, все бы такими были! Я уверен, что твой муж с тебя глаз не сводил, боялся, что уведут.

– Ты удивишься, но у нас был очень странный по обывательским понятиям брак – я гуляла, как кошка, а Егор практически никогда не выказывал недовольства, не пытался образумить меня, понимая, что бесполезно, – я такая, какая есть, и пытаться переделать меня смысла нет.

– Я убил бы тебя, если бы ты была моей женой.

– Так поэтому я и не твоя жена! И вообще – не слишком ли ты влез в мою личную жизнь, господин тренер? Пора домой, меня ребенок ждет.

– В двенадцать часов? Да он спит уже давно, – возразил Младич. – Может, мы поедем куда-нибудь в другое место?

– Нет, мы не поедем в другое место, – решительно отказалась Марина, вставая. – Тебя отвезти в гостиницу?

– Нет, доберусь сам. – Младич был явно раздосадован отказом.

– И все же я настаиваю. Ты поедешь с моими парнями, так будет спокойнее.

– Зачем тебе такая толпа охраны? – спросил он, когда они вышли на улицу, а рядом моментально оказались Сева и Гена.

– Жизнь такая. Гена, отвезете господина Младича в гостиницу, – распорядилась Марина, садясь в свой джип. – Увидимся через неделю, Мирко! – она помахала рукой в приоткрытое окно и велела Юрке ехать домой.

Хохол не спал, ждал, сидя в каминной перед огнем с банкой пива в руке.

– Ты опять из банки хлещешь? – Марина подошла и отняла у него жестянку. – Ну, Жень, ты ж не шпана в подворотне, правда?

– Иди ко мне! – игнорируя нравоучения, проговорил Хохол и, когда Коваль приблизилась к его креслу, усадил на колени и впился в ее рот, размазывая по лицу красную помаду. – Почему так долго?

– Упирался господин Младич, пришлось долго уговаривать, – обняв его за шею, промурлыкала она.

– Не спрашиваю, как тебе удалось это, – просто не хочу знать.

– Охренел совсем?! Ты это о чем? – Коваль уперлась руками в его грудь и отстранилась.

– Не кричи. Ну-ка… – Его рука скользнула под платье, и Марина инстинктивно сжала ноги, разозленная его подозрениями. – А что такое? Ты ведь любишь, когда я тебя глажу.

– Достал! Что ты себе позволяешь? – возмущенно спросила она. – Как ты можешь не доверять мне?

– Доверять – тебе? – усмехнулся Женька, одергивая платье. – Я что – лох какой-то? Как можно доверять бабе, у которой в мозгах один секс, а, Коваль?

– Хочешь, я тебе по морде врежу? – поинтересовалась она, убирая его руку со своей ноги.

– А если в ответ получишь? – в тон ответил Хохол, возвращая руку на место. – Ты ж понимаешь, что я могу и не стерпеть, как всегда, а просто взять и ответить.

– А сможешь?

– Да за не фиг делать! – совершенно серьезно заверил Женька, и что-то подсказало ей, что он не шутит.

– Может, мы прекратим ругаться? – попробовала Марина зайти с другой стороны. – Я устала…

– Ага, расскажи мне, как ты устала! – кивнул Хохол, осторожно выдергивая из ее прически прядь волос и наматывая ее на палец. – Устала языком молотить, что ли?

– И это тоже. Такой противный гад оказался!

– Ты мне зубы-то не заговаривай, между прочим, – не повелся Хохол.

– Нет… слушай, а пойдем в бассейн? – вдруг предложила она. – Прикинь, какое там эхо – ты рехнешься.

Хохол заржал от души, но остался доволен фантазией, встал и понес ее вниз, в выложенный изумрудной кафельной плиткой бассейн. Там было прохладно и темно, но Женька включил подсветку воды и повернул регулятор температуры, и, пока он неспешно раздевал ее, воздух нагрелся. Хохол получал удовольствие, прикасаясь к Марине то нежно и осторожно, а то грубо и больно, так больно, что она вскрикивала, и это еще сильнее возбуждало его. Она уже была раздета, а сам он продолжал стоять в джинсах и черной футболке, не торопился раздеваться – это несоответствие только усиливало эффект, Женька ощущал себя полновластным хозяином, которому стоит только головой кивнуть – и любое желание будет удовлетворено в полной мере и без возражений.

…Коваль плотнее закуталась в большое полотенце, поджав под себя ноги, и наблюдала за тем, как Хохол курсирует туда-сюда по зеленоватой воде, подсвеченной снизу маленькими яркими лампами. За эти годы она успела привыкнуть к нему, даже по-своему полюбить, он был ей нужен, ухитрился стать частью ее жизни. Марина смотрела на него и понимала, что, кроме него, ей и надеяться-то больше не на кого – отец далеко, да и нет с ним никакой близости в принципе, брату сейчас тоже не до нее – развод какой-то выдумал… А Хохол всегда рядом, он понимает ее и знает, он любит ее и старается принять такой, какая есть, хотя дается ему это с бо-о-ольшим трудом.

– Ты чего, котенок? – отфыркиваясь и мотая головой, Хохол выбрался из бассейна и присел перед ней на корточки. – О чем думаешь?

– О тебе, – улыбнувшись, Марина погладила его по выбритой наголо голове – недавно он все-таки вернулся к давнишней прическе, удивив и обрадовав Марину.

– И это приятно, – Женька склонил голову ей на колени, сев на пол. – Ты думаешь обо мне – это уже что-то, дорогая моя.

– Жень, перестань, не надо. Эти пустые разговоры так выматывают, если б ты знал! Почему я должна тебе вечно что-то доказывать, оправдываться? Тебе постоянно требуется подтверждение того, что я с тобой, что не свалила никуда.

– А чему ты удивляешься? – поднял глаза Женька. – С такой бабой, как ты, постоянно нужно рукой по койке шарить – на месте или нет.

Коваль засмеялась, вставая из шезлонга и направляясь в сауну:

– Идем, я так сильно замерзла, что уже ничего не чувствую.

Хохол оторвался по полной, натерев ее какой-то настойкой и плеснув на каменку своим любимым эвкалиптом, от которого в голове мутилось. Марина хватала горячий воздух ртом, как рыба, выброшенная на песок, но Женька не выпускал ее из сауны до тех пор, пока она не взвыла и не пригрозила не пускать его в спальню. Пока Марина приводила в порядок волосы, Женька заварил свежий зеленый чай с лотосом и принес прямо в постель, осторожно опустил поднос с чашкой на кровать и уселся рядом. Напиток источал такой изумительный запах, что Коваль зажмурилась от предвкушения неземного наслаждения.

– И как ты его пьешь с таким удовольствием? – поинтересовался Женька, забираясь под одеяло и устраиваясь поудобнее. – Ведь отрава форменная, ни вкуса никакого, ни цвета.

– Ага, чифирь из "Цейлонского" куда круче! – согласилась она, отпивая глоток чая.

– Да что ты про это знаешь, женщина? Это ж настоящий кайф, блаженство!

– Ну еще бы! – фыркнув, Марина поставила чашку на поднос. – Видела я, как ваши морды выглядят от этого блаженства! И вообще – давай спать, уже третий час ночи, если ты заметил.

– Устала? – Он обнял ее, укладывая на бок и пряча лицо в волосах. – Завтра будешь спать столько, сколько захочешь, никому не позволю подойти, даже Егорке.

Через неделю в офис "Империи" позвонил Младич и сообщил, что обдумал предложение и даже готов кое в чем помочь.

– Только предупреждаю сразу – мгновенного результата не жди, становление команды – процесс длительный, а с твоими амбициями…

– Да что ты знаешь про мои амбиции, Карлеоне! – перебила Марина, не понимая, откуда выскочило это прозвище, впоследствии намертво приклеившееся к главному тренеру. – Я просто хочу довести начатое дело до логического конца, вот и все. И я рада, что ты согласен помочь, поверь, я это очень ценю.

– Ловлю на слове – поужинай со мной завтра, – тут же попытался извлечь выгоду из похвалы Младич.

– Не выйдет. Но пообедать могу запросто.

– Отлично, тогда я заеду за тобой завтра в час.

– На трамвае? – пошутила она, зная, что машину он не водит. – Или на такси?

– По контракту мне положена "Тойота" с водителем, если я правильно помню.

– Правильно, однако есть одно маленькое "но" – контракт твой закончился, а вместе с ним и "Тойота" исчезла. Теперь у тебя нет выбора, Мирко, – придется подписать новый, потому что на трамвае я не езжу.

– Умеешь ты схватить за причинное место и больно сжать! – оценил ее юмор Младич. – Придется подписать!

На том и расстались.

Марина была уверена, что Женька не оценит ее согласия пообедать с главным тренером наедине, без него, но, в конце концов, это ведь не флирт. Убрав мобильник в карман, она нажала кнопку, и через секунду в кабинет вошла Ольга.

– Кофе, Марина Викторовна?

– Нет, чай и Хохлу позвони, пусть за мной подъедут.

Женька с Егоркой был в цирке, Марина долго пыталась убедить его, что ребенку еще рано посещать подобные места, все равно ничего не поймет, но упертый Хохол настоял на своем и повез-таки сына на представление. Они опять стали неразлучны, няню найти по-прежнему не удавалось, и Женька здорово выручал, взяв все заботы о Егорке на себя. Правда, постоянно беспокоился о том, что не может быть рядом с Мариной, доверяя ее Даниле и Севе с Геной:

– Котенок, ты уж сама повнимательнее, ладно? Пацаны, конечно, дело знают, но старайся не влезать никуда.

Влезать особо было некуда, Бес не напрягал, увлеченный Марининой подругой, все пытался уломать ее переехать к нему, но наученная горьким опытом Веточка не торопила события.

– Сама прикинь, – рассказывала она Марине, приезжая в гости, – ну на фиг мне опять головняк? Так я сама себе хозяйка, хочу – останусь у него, не хочу – встану и уеду, никто не помешает.

– Умнеешь, ведьмочка! Нечего очертя голову кидаться в авантюру, особенно с такими, как Гришка.

Но Гриня, видимо, увлекся всерьез, даже стал в делах помягче, а однажды приехал к Коваль посмотреть на Егорку. Он категорически отказывался видеть его, считая, что Наковальня сделала глупость, усыновив мальчика, и не реагировал на приглашения заехать, просто совсем перестал бывать в ее доме, хотя раньше частенько заглядывал пропустить стаканчик-другой. И вот вдруг явился в прошлое воскресенье, застав всех троих во дворе, – выпал снег, и Хохол катал Марину с сыном на санках. Когда ворота открылись, и "Крузер" Беса въехал во двор, они не прервали своего увлекательного занятия, продолжая дурачиться. Вальяжный Гришка в дорогой длинной дубленке выбрался из джипа, оперся о дверцу и наблюдал за происходящим снисходительно и с улыбкой. Наконец его заметили, и Хохол перевернул Марину с Егоркой прямо в сугроб. Мальчик радостно хохотал, щеки его раскраснелись, глазенки сверкали, он пытался сгребать ручками снег, чтобы насыпать его на мать.

– Весело у вас! – насмешливо протянул Бес, подходя ближе и подавая Марине руку, чтобы помочь подняться. – Привет, Наковальня.

– Привет-привет! – отряхивая снег с комбинезона, отозвалась она. – Какими судьбами?

– В гости заехал к родственнице, что – не могу?

– Можешь. Егор, поднимайся, снег холодный, – повернувшись к сыну, Марина поставила его на ноги, отряхнула снег, поправила шапку. – Домой пойдем?

– Нет! – заявил он, топая ногой. – Нет!

– Ох, какой характерный! – с каким-то даже уважением в голосе проговорил Бес, с интересом разглядывая Егорку. – Ну давай пять! – Он присел перед мальчиком, протянув ему руку, и Егорка, давно приученный Хохлом и всей охраной к подобному приветствию, протянул ему свою мокрую варежку. – Ты гляди! – изумился Гришка, пожимая маленькую ручку. – Наш человек!

– Ага, хрен вам всем! – заявила Коваль, беря сына на руки и прижимая к себе. – Он мой, и не будет таким, как вы.

– А как же? – тут же отреагировал Бес. – Наследник ведь.

– Он унаследует легальное, и хватит про это! – отрезала она. – Идем в дом.

Бес кивнул своим охранникам, и те вытащили из машины огромного медведя, ростом едва ли не с Хохла.

– Племяннику, – объяснил он Марине. – Не чужой, поди. А похож, Маринка, одно лицо просто… – добавил он вполголоса.

– Да.

Настроение у нее испортилось – упоминание о схожести Егорки с Малышом всегда причиняло боль, она расстраивалась оттого, что муж так и не увидел этого чуда, сидящего сейчас у нее на руках и тыкающегося носиком в ее шею. Бес тоже заметил помрачневшее лицо, слегка обнял за талию:

– Прости, я не хотел… Но он действительно очень похож на Егора, сразу в глаза бросается. И хорошо, что на него, – никто не станет копать, твой – не твой.

– Мне все равно, пусть копают: по документам его мать – я, а больше никто ничего не нароет. Ты проходи в гостиную, я сейчас Егорку раздену и тоже спущусь. – Марина сбросила ботинки и пошла к лестнице, крикнув Даше, чтобы накрыла стол в гостиной.

Егорка вдруг раскапризничался, никак не желал раздеваться, Марина злилась, но он все равно упирался и орал до тех пор, пока не пришел Женька и не забрал его, ноющего и трущего глаза кулачками.

– Иди, котенок, мы тут сами, ему просто спать пора. Я уложу и спущусь.

Бес был в шоке, услышав, чем занят Хохол.

– Охренеть, дорогая! Как это у тебя выходит? Жека Хохол – и вдруг нянька! Ты тигров дрессировать не пробовала?

– Пробовала – слишком примитивно, – улыбнулась Марина, садясь в кресло. – Хохла намного улекательнее.

– Ну еще бы! – не упустил своего Гришка. – Кнутом и пряником, знаем-знаем!

– Ой, расслабься уже, а? Ты чего вдруг ко мне приехал, родственник?

– Может, хоть по рюмашке предложишь?

– И предложу, – согласно кивнула она и, повернув голову в сторону двери, крикнула: – Даша, очень долго сегодня, очень долго!

– Уже готово, Марина Викторовна! – Даша с подносом появилась в гостиной, быстро и ловко накрыла на стол, достала из бара водку и текилу, и Бес удивленно вздернул брови:

– Сама, что ли, догадалась?

– Моя Дарья знает все и обо всех. Это просто ходячее досье по вкусам и привычкам нашего сообщества, Гриня. Вот если бы на твоем месте сидел Ворон, например, то на столе обязательно появилось бы ржаное шотландское виски, а чуть позже – печеные яблоки с медом и орехами. – Коваль протянула ему стакан.

– Слушай, а как ты ее этому научила? – наливая ей текилу, а себе водку, поинтересовался Гришка. – Это ж хороший тактический ход, любому приятно, когда его желания исполняются.

– Никто ее не учил, она по жизни такая, любит, когда всем хорошо. Дашка в этом доме раньше меня появилась и, как только мы с Егором поженились, на второй день уже знала обо мне почти все – какой кофе пью, как часто, что предпочитаю на завтрак, а что на обед, даже во сколько люблю вставать по утрам. Она и про охрану мою все знает – кому чай с сахаром, а кому с молоком, кто мед ложками ест, а кто варенье.

– Молодчина. Ну где там мужик твой, скоро явится? – нетерпеливо спросил Бес, покручивая стакан с водкой в руке.

– Что, не терпится шары залить?

– Давно не пил, поди, разучился…

– Ага, смешно очень!

– А не смешно, что ли? Твоя подруга прямо за ноздри взяла: не пей, много не кури, мяса поменьше, овощей побольше! – пожаловался Гришка. – Меня на зоне так не прессовали, как она!

– Я предупреждала – девушка серьезная.

Вошедший Хохол был не особенно доволен, что Марина держит в руке стакан с текилой, но промолчал, только головой качнул.

– Егорка спит?

– Куда ему деваться? Что празднуем? – спросил Женька, садясь за стол.

– Родственник заехал в гости в кои-то веки. Будешь? – она кивнула на бутылки, но Хохол отказался:

– Нет.

– А что так? – встрял Бес. – На службе не потребляешь?

– Я не на службе, а у себя дома. А пить не хочу, сорваться боюсь. – Женька спокойно набросал в тарелку салатиков и устроился поудобнее, берясь за вилку. – И тебе, дорогая, тоже можно пропустить. Давно голова не болела?

– А ты говоришь – Ветка! – повернулась Марина к Гришке, кивая в сторону Хохла. – Видал, у меня как? Так и смотрит, как бы чего не вышло!

– Если я за тобой смотреть не буду, ты такого начудишь – не дай бог! – Хохол посмотрел укоризненно, и Марина нахмурилась – к чему эти разборки при постороннем человеке?

Но и косые взгляды, и попытка забрать у нее бутылку до добра, естественно, не довели, и Коваль в компании Беса довольно прилично набралась. По ходу пьянки успела-таки выудить из Гришки кое-какую информацию – на ее многострадальный клуб начал претендовать недоброй памяти Гришкин приятель Кадет, вышедший с зоны не без бесовского участия. И это Марине совсем не понравилось. К тому же лейтмотивом беседы стала Гришкина мысль на тему, что, мол, если попросит, так ты добром отдай, Наковальня, а то хуже будет.

– Кому – мне? – Она прищурилась и глянула на развалившегося в кресле родственника весьма недобрым взглядом. – Ты не забыл, с кем разговариваешь?

– Да я-то не забыл, а вот ему по фигу, кто ты и что. Кадет хочет иметь футбольный клуб – и он его заимеет, будь уверена.

– Теперь меня послушай: хочет он что-то иметь, так пусть сам и поищет себе, а на мое рот не разевает! – вспылила Коваль, хватая сигарету. – Здесь его никто не ждет, можешь так и передать!

– Ох и дура ты, Маринка! – вздохнул Бес, беря из вазы яблоко и отхватывая от него приличный кусок. – Это ведь тебе не со мной зубатиться, Кадет – мужик серьезный, а к бабам у него вообще особый счет – слышала, наверное? Свернет тебя в бараний рог, и я не помогу ничем, просто не смогу.

– Подавится! – отрезала она, сунув окурок в пепельницу.

Бес внимательно и совсем трезво посмотрел ей в лицо, протянул руку, погладил по щеке и снова вздохнул:

– Жалко мне тебя, девочка, такая еще молодая, жить да жить… Хохол, ты береги ее, ладно? Больше ничем помочь не смогу.

Он тяжело поднялся, шатнувшись, побрел к двери, крикнул Бармалея. Марина продолжала сидеть в кресле, даже не отреагировав ни на его высказывание, ни на то, что он уезжает. Она не могла сказать, что не было страшно, это было бы ложью, но и поджилки не особо затряслись – слышала она и еще более крутые угрозы. Уступать какому-то черту свой клуб она не собиралась, но теперь нужно было подумать о безопасности маленького Егорки, не дать кому-либо причинить ему вред.

– Женя, к Егору нужно приставить отдельного охранника, давай Севе поручим, – подняв глаза, сказала она курившему рядом Хохлу.

– Как скажешь, – равнодушно откликнулся он, и это равнодушие укололо.

– Как скажу?! А сам как думаешь?

Он развернул ее к себе, вцепился в плечи железными пальцами и зашипел в лицо:

– Я скажу тебе, как я думаю! Я думаю, что ты рехнулась, на хрен, со своими понтами! Ты готова рискнуть даже жизнью годовалого пацана, только бы никто не сказал, что Наковальня отдала свое! Только чтобы никто не усомнился в твоей бесконечной крутизне! Ладно, тебе наплевать на меня, я к этому привык, но ребенок! Подумай об этом! Не доводи все до беспредела, я тебя прошу, ради Егорки – не доводи!

– Нет! – отрезала она, оттолкнув его и направляясь в спальню.

В душе Марина была абсолютно согласна с Женькой, могла подписаться под каждым его словом, но просто так, без сопротивления, отдать команду… Это не укладывалось в голове. Она сделает все, чтобы не пострадал ребенок, но и клуб тоже постарается не отдать, не для того вложила в него столько денег и нервов, чтобы запросто подарить кому-то.

Хохол не пришел, давая понять, что сердится и не желает разговаривать, а Марина долго не могла уснуть, ворочалась с боку на бок в постели. "Да, опять я перегнула, опять влезла во что-то, не подумав ни о ком, кроме себя, а в этой ситуации такое поведение чревато очень большими неприятностями".

Она встала, накинула халат и тихонько пошла в детскую, где в своей кроватке, разметавшись во сне, посапывал Егорка. Подвинув к кроватке стул, села и положила голову на скрещенные на перилах руки, глядя на спящего мальчика. Он чему-то улыбался, и на щечках появлялись ямочки, а носик смешно морщился, как у кролика. Коваль просидела возле него всю ночь, до самого утра так и не сомкнув глаз, и все время напряженно думала, как же уберечь мальчика от возможных неприятностей. Егорка проснулся и сразу потянул к матери ручки, сонно еще пролепетав:

– Мама…

– Да, мой хороший, я с тобой. – Она вынула его из кроватки и прижала к себе, укачивая, чтобы он подремал еще немного.

Егорка ухватился за борт халата, уткнулся мордашкой в грудь и снова засопел, пригревшись, как котенок. Вскоре появился Хохол, злой и небритый, мимоходом чмокнул Марину в макушку и буркнул:

– Доброе утро.

– Судя по тебе, вряд ли оно очень доброе, – заметила она шепотом, чтобы не разбудить Егора. – В чем дело?

– Спал плохо. А ты чего в такую рань подпрыгнула?

– Я и не ложилась. Ты ведь знаешь, я не могу спать, когда тебя нет рядом.

– То-то я и смотрю, глаза красные, а подумал – с похмелья болеешь. Давай мне Егора и иди ложись.

– Не хочу, – отказалась Марина. – Женя, ты злишься на меня?

– Злюсь?! Да я прихлопнуть тебя готов, ты не представляешь, как руки чешутся! – взревел шепотом Хохол, останавливаясь возле окна и опираясь руками на подоконник. – Я всю ночь ворочался, все думал, какими словами тебя убедить отказаться от мысли потягаться с Кадетом!

– Жень, а ведь еще ничего и не началось, что мы в панику ударились? Может, и не будет никакой тяжбы, может, это опять Бес решил меня за нервные окончания подергать?

– Ну да! – с сарказмом проговорил Хохол. – Такие, как Кадет, слов зря не произносят, и раз уж он обмолвился Бесу, то будь уверена, так и есть, как Гришка тебе рассказал.

Коваль подняла на Женьку глаза и твердо сказала:

– Я не отступлю, понимаешь? Лучше сдохну.

– Кому лучше? Мне? Или, может, Егорке лучше будет, если он во второй раз потеряет мать? Дура!

– Возможно. Но клуб не отдам.

– Да иди ты на хрен, Коваль! – заорал Хохол, выскакивая из комнаты. – Беспонтовая идиотка!

От его крика Егорка проснулся и заплакал, и Марина моментально отвлеклась от Женькиных слов, успокаивая ребенка. Кое-как уговорив мальчика, она понесла его в ванную, умыла, поменяла пижаму на спортивный костюм и спустилась с Егоркой на руках в кухню, где уже Даша накрывала стол к завтраку. Усадив сына в стульчик, Марина подвинула тарелку с овсянкой и протянула Егору ложку:

– Вперед, боец!

Рассеянно помешивая ложечкой кофе в чашке, она наблюдала за тем, как Егор пытается самостоятельно есть кашу, то и дело роняя часть содержимого на стол. Даша посмеивалась возле плиты:

– Нелегкая работа, да, Егорка?

– Сам! – пробурчал мальчик, и Даша закатилась еще громче:

– Вот настырный чертенок! Сам – и ваших нет!

– Давай помогу? – предложила Марина, потянувшись к нему рукой, но Егорка проворно убрал ложку за спину и заявил:

– Мама, нет! Сам!

Коваль покачала головой, удивляясь тому, насколько он похож в этом на нее – сам, мое, не трогай! Как будто он ее родной сын…

– Папа! – заголосил радостно Егорка, повернувшись к двери и заметив там Женьку, вернувшегося с пробежки.

– Привет, мужичок! – отозвался тот, вешая на крючок ветровку и направляясь в душ. – Ешь давай кашу, приду – проверю.

– Ты слышал, что папа тебе сказал? – строго спросила Марина. – Кушай быстро!

– Нет! – хитро сощурив глазки, заявил Егорка.

– Ну не обижайся тогда, папа придет и накажет тебя, дорогой мой.

– Нет!

– Да!

– Ну маму же папа не наказывает, хотя есть за что, – раздался за спиной голос Хохла. – А уж за тарелку каши ребенку точно ничего не будет. Давай помогу. – Женька сел рядом с Егором и взял ложку, которую тот беспрепятственно отдал. И даже позволил докормить себя кашей. Егор Малышев-младший не признавал женского участия, а вот мужское – запросто.

Марина ревниво наблюдала за ними, допивая кофе. Ее всегда удивляло вот это – Хохол, такой жестокий и отмороженный, при общении с ребенком становился совершенно другим человеком, заботливым, мягким. И Егорка тянулся к нему… Она же была чем-то вроде любимого плюшевого медвежонка – утром нужно поцеловать маму, на ночь мама должна читать сказку, но если это сделает папа, то будет еще лучше. Маму ждут вечером из города, звонят ей на мобильный, если вдруг задержалась, а вот папа всегда рядом, с ним весело и интересно, он разрешает многое и почти не ругает. Словом, мать из нее вышла никудышная, в этом она признавалась себе честно. Хорошо, что Хохол оказался настоящим отцом…

Следующие три дня они провели в молчании, игнорируя друг друга, – молча завтракали, Марина уезжала в офис, Хохол оставался с ребенком, – чем они занимались весь день, она не знала. Вечером так же молча ужинали и расходились по разным углам. Даже Егорка как-то присмирел, почти не хулиганил и все чаще сидел в своей комнате, тихонько возился с машинками. Марина понимала, что ситуация зашла в тупик, но уступать и просить прощения было не в ее правилах.

Прошла еще неделя, близился день рождения Малыша, в этот день Марина всегда ездила на кладбище и проводила там пару часов. Обычно ее сопровождал Женька, но теперь она даже не заговаривала на эту тему, собираясь ехать с Геной и Севой. Надев черную норку, Коваль присела в прихожей на пуфик, застегивая сапоги, и тут к ней подполз на четвереньках Егорка, схватившись за полы шубы и пытаясь встать на ноги. Она усадила его на колени и потрепала по волосам:

– Ты откуда? Маму провожать пришел?

Он задрал мордашку и заглянул ей в лицо. В его глазенках была такая недетская грусть, что у Марины защемило сердце, она уткнулась в его макушку и тяжело вздохнула. Они, двое упертых взрослых, заставляли страдать маленького, беззащитного человечка, который разрывался между ними. Он не мог ничего сказать, но понимал, что между родителями что-то происходит, раз они перестали приходить к нему в комнату вдвоем, раз перестали сидеть вместе у камина и пить чай, раз больше папа не поднимается в спальню, а сразу после ужина уходит к себе в комнату рядом с прихожей. Марина прижала Егорку к себе и зарыдала в голос, напугав его этими неожиданными слезами.

– Мама… мама… – лепетал он, пытаясь вывернуться из ее рук, и вдруг тоже заплакал.

Из гостиной выскочил Хохол:

– Что тут у вас? – и осекся, увидев, что они плачут оба. – Котенок, девочка моя, что случилось? – Он присел на корточки и попытался заглянуть ей в глаза, но Марина отворачивалась. Осторожно забрав сына, Женька убрал с ее лица волосы и спросил тихо: – Котенок, тебе плохо?

– Да… – выдохнула она, поднимая голову и глядя на него. – Мне плохо…

– Погоди-ка… – Он встал, отнес успокоившегося Егора на кухню, сдав Даше, а сам вернулся в прихожую, взял Марину за руку и повел в каминную. – Ну что с тобой, котенок?

– За что… за что ты со мной так, Женя? – всхлипывая, спросила она.

– Я хочу, чтобы ты задумалась о том, что делаешь. Я не хотел, чтобы ты мучилась, поверь, мне и самому невыносимо это молчание, я много раз хотел просто вломиться к тебе в спальню и прекратить это все, но останавливался уже на пороге. Я хочу научить тебя думать не только о себе, котенок.

– Не учи старую кошку новым трюкам, Хохол, – пробормотала Коваль, промокая глаза платком.

– Ты на кладбище собралась?

– Да.

– Хочешь, с тобой поеду? – предложил он, и Марина благодарно посмотрела на него. – Все, пять минут посиди, я только переоденусь.

Ей полегчало – когда Женька был рядом, она расслаблялась и чувствовала себя спокойно и уверенно. Через пять минут Хохол вышел из своей комнаты в черном костюме и дубленке нараспашку, поправляя на ходу кобуру с пистолетом под мышкой.

– Поехали, котенок, я готов.

В машине, однако, он отодвинулся от Марины, чуть приоткрыл окно и закурил, но одно то, что он сам предложил поехать, значило для нее много. У ворот кладбища Женька вышел из машины, купил в ларьке белые розы и протянул Марине. Она машинально поблагодарила, отключившись от мира и настраиваясь на общение с мужем. Так было всегда – она разговаривала с мертвым Егором, словно он слышал ее и мог ответить, просто не хотел. Всех это удивляло, и только Ветка понимала подругу, говоря, что там, за чертой, тоже есть жизнь.

Дорожка, ведущая к могиле, была расчищена от снега, в оградке тоже был полный порядок – кладбищенский сторож исправно следил за этим, отрабатывая зарплату. Коваль села на скамейку, теребя в руках цветы, охрана встала по периметру, шагах в десяти, чтобы не мешать, и только Хохол стоял, облокотившись на оградку. Было тихо и морозно, нетронутый снег искрился и переливался тысячами огоньков, и на Марину, как всегда здесь, опустилось спокойствие и умиротворение. Она смотрела на черный мрамор памятника, а перед глазами стоял Малыш – живой, любимый… Только теперь она начала понимать, как неправильно жила все эти годы, как мало внимания уделяла мужу, закрутившись в вечных своих проблемах и разборках, как обижала его своей категоричностью и непримиримостью. И ни разу за все время Егор не выказал своего недовольства, не сказал ни слова по этому поводу. Он относился к ней как к капризному, взбалмошному ребенку, которого долго ждали и которому теперь позволяют все, наверное, не надо было. Марина была почти уверена, что, если бы Егор раз и навсегда категорически запретил ей что-то, она не посмела бы ослушаться. Но Малыш был слишком деликатен и не считал для себя возможным такое поведение. Если бы не она, сейчас он был бы жив…

– Ты не замерзла? – вырвал ее из раздумий Женькин голос.

– А? Нет, не замерзла, – встрепенувшись, Марина надломила стебли у роз и положила букет к подножию плиты – белое на черном… – Поедем домой.

Не оглядываясь, она пошла по дорожке к машинам, всегда уходила именно так, просто боялась: оглянется – и уже не сможет уйти. У джипа зашарила руками по карманам шубы в поисках сигарет, но не нашла, вопросительно глянула на Женьку, и тот протянул ей свою пачку. Молча покурили, не глядя друг на друга, Коваль села в машину, надвинув на глаза капюшон и вынув из сумки черные очки. Слезы появились неожиданно, потекли по щекам, оставляя дорожки. Никогда в своей прошлой жизни она столько не плакала, как в эти последние два-три года, раньше считала слезы проявлением слабости, а теперь вдруг плачет по любому поводу…

– Поплачь, моя хорошая, легче будет, – глухо проговорил Хохол, притягивая ее к себе и прижимая голову к плечу.

Марина всласть порыдала, спрятав лицо на Женькиной широкой груди, почувствовала, как понемногу отпускает. Хохол, когда хотел конечно, умел быть настоящим психологом, знал, что и как сказать, какие слова найти, чтобы вернуть ей равновесие и уверенность, и за это Марина была ему очень благодарна.

– Может, прогуляемся? – предложил он, поняв, что она пришла в норму и способна соображать.

– Давай в "Мир игрушек" заедем, – попросила Марина, вытирая глаза платком. – Хочу Егорке что-нибудь купить.

– Шопинг – лучшее лекарство? – усмехнулся Женька. – Тогда лучше в салон белья заехать, тебе там всегда кайфово.

– Не хочу в белье, хочу в игрушки.

– Да как скажешь, в игрушки так в игрушки. Юра, давай на Советскую, – постучал в перегородку Хохол, и машина свернула в переулок с центрального шоссе. – Разбалуешь парня, котенок.

– Ну и что? Пусть. Я и сама не против поиграть во чтонибудь, – призналась она шепотом, и Женька засмеялся, чмокнув ее в нос.

– Ты сама еще такой ребенок иногда, даже странно.

Они долго ходили по огромному магазину игрушек, выбирая Егорке подарок, спорили, дурачились, как дети. В конце концов остановились на большом автодроме, по которому можно было гонять множество маленьких машинок, а Марине Хохол преподнес большую черную кошку с грустной мордочкой и печальными зелеными глазами.

– На тебя похожа, правда?

– Знаешь, мне никто не дарил игрушек, – вдруг произнесла она, обнимая подарок обеими руками. – Ни в детстве, ни потом. Цветы, бриллианты, духи, шубы и даже машины были, а вот простых мягких игрушек не было.

– Ну я рад, что хоть чем-то тебя удивил, – улыбнулся Женька.

– Я ее в спальне поселю, на кровати.

– Ну вот еще! – возмутился он, открывая тяжелую дверь и выпуская Марину из магазина на улицу. – В спальне на кровати живу я, и никого больше там не будет!

Она захохотала и побежала, прижимая к себе кошку, а Хохол скроил грозную мину и погнался за ней до машины. Охрана наблюдала с недоумением – утром не разговаривали, а сейчас носятся по улице, как малолетки, да еще с игрушками в руках.

– Марина Викторовна, вам Младич звонил, – отрапортовал Сева. – Вы трубку в машине оставили, а у него какой-то разговор к вам.

– А-а, я и забыла! Из-за тебя, между прочим, я сорвала деловой обед с главным тренером! – заметила Коваль, укоризненно взглянув на Хохла.

– И я при чем? – пожал тот плечами. – Езжай, обедай.

– Уже поздно – обед должен был состояться десять дней назад! И если сейчас обиженный Младич откажется от контракта… – Марина сделала угрожающее лицо и зашипела: – Ты сам будешь тренировать мою команду! Вот как я накажу тебя!

– Ой, напугала! – фыркнул Хохол. – Да я их враз научу в футбол играть, поломаю двоих, остальные задумаются!

– Ну да, ну да, о твоих методах убеждения мы наслышаны… – пробормотала она, набирая номер мобильного Младича. – Алло, Мирко? Добрый день, извини, что я пропала так надолго, проблемы были. Ты хотел мне что-то сказать?

– Да, хотел. Ты что-то говорила о квартире в центре? – произнес Младич с легким акцентом, к которому Коваль уже успела привыкнуть.

– Было дело. Ты нашел что-то стоящее?

– Нашел. Но цена…

– Вопрос не в том, – перебила она. – Лишь бы тебе было там удобно, остальное мелочи.

– Ты не понимаешь – хозяйка просит такую сумму, что даже в Москве это дорого.

– Это не твоя забота. Мне нужен адрес, и завтра ребята съездят и все там посмотрят и обговорят. Ты не обиделся, что я не приехала обедать?

– Обиделся, и теперь ты должна мне два обеда! – засмеялся Младич. – Поверь, я сумею получить с тебя этот долг!

– Ну попробуй, – согласилась Марина, прощаясь. – Все, парни, домой, я устала.

– Что, даже белье выбирать не поедем? – удивился Хохол, убирая в багажник огромную коробку с игрушками. – Я тебя не узнаю, это совсем не похоже на мою Коваль!

– Ну если ты настаиваешь…

Поехали в торговый центр, в Маринин любимый бутик белья "Соблазн", где она провела около часа в примерочной, выбрав несколько умопомрачительных комплектов всех цветов радуги. Хохол только ухмылялся довольно, предвкушая, видимо, как вечером она продемонстрирует ему обновки и чем это закончится. Уже на выходе из бутика Коваль нос к носу столкнулась с Веткой, которая едва не сгибалась под тяжестью огромных пакетов с покупками.

– О, как кстати! – обрадовалась она, целуя подругу в щеку. – Мне какой-то гад оба колеса в машине пробил, представляешь? Я с горя пошла вразнос, набрала вон всякой ерунды, как теперь до дома дотащить, просто не представляю!

– Не вопрос, поможем, – засмеялась Марина. – Женя, позвони Севе, пусть посмотрят Веткину машину, а мы пока кофе попьем.

Хохол вынул мобильный и отошел в сторону, что-то сказал Севе и вернулся, забирая у обеих пакеты:

– В машину брошу, не пойдете же вы с такими кулями в кафе.

– Женечка, ты – прелесть! – щебетнула Ветка, чмокнув его в щеку. – Идем, Маринка! – И она потянула Коваль в небольшую кофейню на втором этаже.

Сев за столик в углу, они заказали кофе и пирожные, закурили, ожидая заказ. Марина разглядывала неожиданно похорошевшую подругу с любопытством – она сделала новую прическу, макияж стал ярче, да и наряд был абсолютно не в ее стиле. Обычно она предпочитала светлые тона, а тут вдруг шоколадного цвета брючный костюм, красные сапоги на шпильке, сумочка в тон им и такие же перчатки, поверх коричневой шубки небрежно накинут длинный красный шарф.

– Что-то ты имидж поменяла, подруга, – заметила Коваль, гася в пепельнице недокуренную сигарету.

– Влюбилась! – хохотнула Ветка.

– Ну да! Расскажи вон официанту эту новость, а мне можешь не заливать, не поверю.

– Я тебе клянусь, Маринка! Такой мужик… – И она томно закатила тщательно подведенные глаза.

– Это Бес-то? Тоже мне, мужика нашла!

– О, вот тут ты не права, дорогая! Ты ж его совсем с другой стороны оцениваешь, а я его знаю как человека, – запротестовала Веточка, кидаясь на защиту своего любовника. – Он такой внимательный, галантный…

– Не хочу о неприятном, но, помнится, Строгач тоже сначала был галантен, щедр и внимателен, – перебила Марина. – Вспомни, чем закончилось.

– Ой, да ну тебя! – скривилась подруга, наблюдая за тем, как подошедший официант расставляет на столике приборы, тарелочки с пирожными и чашки с дымящимся кофе. – Умеешь ты пафос сбить! Гришка не такой.

– Все они, Ветуля, не такие, особенно сначала, – вздохнула Коваль, ложечкой снимая взбитые сливки с пирожного. – Откуда только потом что берется!

– Ты про Хохла, что ли? Смотрю, помирились?

– Мы и не ссорились. Просто он все время пытается меня перекроить под себя, а я этого не люблю, просто терпеть не могу. Я никогда не прогибалась ни под кого, такой уж характер, а Женька не понимает, постоянно старается сделать из меня образцовую жену и мать. Из меня!

Ветка засмеялась, помешивая горячий кофе:

– Да, Коваль, это ты сейчас верно подметила – какие из нас с тобой жены? Один сплошной головняк! Вот почему я и не хочу замуж – зачем напрягаться самой и напрягать еще кого-то?

– Ну меня-то никто особо не напрягает, – заметил вернувшийся Хохол, усаживаясь рядом с Мариной и по-хозяйски кладя руку на плечо. – И потом, согласись, котенок, я не так много требую от тебя, правда? Я не ломаю твоих привычек, не заставляю стоять у плиты и шарить по углам с пылесосом, но немного внимания и понимания хочу, как любой нормальный мужик.

– Это ты-то нормальный? – удивилась Ветка, поставив на блюдце чашку. – Не льсти себе, дорогой, – среди вас просто не бывает нормальных, и Коваль твоя – тоже бешеная!

– Согласен, – смиренно кивнул он, поглаживая Маринино плечо, обтянутое пушистым черным свитером, и незаметно для Ветки пробираясь рукой под распущенные волосы. – Возможно, ты права, но ведь и жизнь у нас тоже – не дай бог никому, сама знаешь. И в этой жизни я хочу иметь что-то только мое.

– Да? А ты хоть раз поинтересовался у нее, чего она-то хочет в этой своей чокнутой жизни? Она, женщина, к тому же не совсем здоровая? – подавшись вперед, Ветка вперила в лицо Хохла свои прозрачные голубые глазищи, и тому явно стало не по себе. – Я тебе скажу, Женечка, – никто из вас, кобелей, ни разу в жизни о ней не подумал, вы только вид делали, что заботитесь о ней, любите ее, а ведь это совершенно не так! Вы любили только себя и заботились только о том, как бы не остаться без нее!

– Ветка, прекрати, – велела Марина, потрясенная ее словами, – ей никогда не приходила в голову подобная мысль.

– Да помолчи ты! – с досадой отмахнулась подруга. – Дай мне хоть раз в жизни сказать все, что я хочу! Тобой пользуются, а ты даже не замечаешь этого, жертва тяжелого детства! Ты искала себе папочку, а эти скоты в брюках делали из тебя куклу для удовольствий! Все, что им было нужно, это только твое тело, только власть над ним – и ничего больше, понимаешь? Сознавать, что вот эта шикарная телка принадлежит тебе – это ведь мечта, я сама знаю!

– Хватит… Я прошу тебя – хватит… – Марина уже не могла сдерживать себя, вскочила, оттолкнув Хохла, едва не упавшего со стула, и побежала на улицу.

Неслась, не разбирая дороги, прохожие шарахались, как от чумной, – начало декабря, а она в свитере и брюках, без шапки… Завернув в какую-то подворотню, Марина оказалась в небольшом дворике, опустилась на запорошенную снегом скамейку и замерла. В висках стучали Веткины слова, и от них было больно и противно – получалось, что никому в этой жизни Коваль не была нужна как человек, скорее только как игрушка… Вот так и бывает – за внешним благополучием и красивым фасадом скрывается что-то неприглядное. Ей уже тридцать четыре, а что хорошего было в ее жизни? Только Егор…

– Вот ты где! – рядом на скамейку приземлился Хохол, переводя дыхание. – Так бегать… Господи, замерзла ведь. – Он снял дубленку и набросил ее Марине на плечи. – Мариш, котенок, поедем домой! – голос звучал почти жалобно. – Поедем, я прошу тебя, простудишься и опять заболеешь.

– Мне все равно, – произнесла она бесцветным голосом, уставившись в одну точку.

– Не пугай меня, котенок, поедем, там ведь сын ждет…

– Какой сын? – Коваль вообще ничего не понимала, находясь где-то не здесь.

– Наш, твой и мой, Егорка – помнишь? – Хохол был в шоке.

– Нет.

Поняв, что с ней происходит что-то странное, он позвонил Севе:

– Севка, тачки подгоните к большому дому с аркой, мы во дворе. И быстрее – не месяц май, а она раздета совсем!

Пока машины ехали, Женька обнимал Марину, прижавшись к затылку губами и плотнее закутав в дубленку. Она молча изучала стену дома, словно важнее занятия в жизни не было. Когда из подлетевших джипов выскочила вся охрана, Коваль недоуменно обвела эту толпу взглядом – зачем столько народа?

– Марина Викторовна… идите в машину, – Сева взял было ее за руку, но Марина вырвалась:

– Не хочу.

Телохранители переглянулись, и Хохол одним махом поднял ее на руки, преодолевая сопротивление, уселся на заднее сиденье джипа, прижав к себе.

– Гони, Юрка, ей врач нужен срочно! Севка, набери Валерию Михайловичу, пусть подъедет к нам срочно с психиатром.

– Зачем? – удивился Сева, высовываясь между сидений.

– Затем! Было уже такое, она сама не справится. Ну сука Ветка, жаль, времени не было, но я ей еще объясню популярно! Вот тварь, прекрасно знает, что Маринка на слова ведется, как кролик на удава, и все равно! Больше близко не подпущу, лярву розовую!

Марина слушала все это так, словно речь шла не о ней, не о ее подруге и вообще ни о ком, в голове было пусто и гулко… Во дворе дома к ним кинулись отвязанные собаки, и Женька пнул одну из них, чтобы не прыгали и не пытались достать хозяйку лапами. Кобель, заскулив, бросился в будку, а сука ощерилась, шерсть на загривке поднялась дыбом.

– Кот! – заорал Хохол, поднимаясь на крыльцо. – Опять?! Кто, на хрен, собак спустил посреди дня?! Я, сука, тебя рядом привяжу!

– Все, Жека, сейчас уберу. – Кот бежал от ворот с цепью в руке. – Тайга, на место!

– Уроды! – бушевал Женька, пинком открывая дверь и входя в прихожую. – Пора гайки закручивать, совсем оборзели! – Поднявшись в спальню, он осторожно опустил Марину на постель, стянул сапоги и брюки, укрыл одеялом. – Вот так, котенок, сейчас приедет доктор…

– Не надо никого…

– Перестань, – попросил он, ложась лицом ей на грудь и обнимая обеими руками. – Мариша, выброси из головы все, что эта дура наговорила, это неправда. Ты вспомни – Малыш любил тебя, жизнь был готов отдать и отдал, разве это значит, что он тобой пользовался? А Череп? А я? Разве мне что-то нужно от тебя, кроме того, чтобы просто быть рядом? Родная моя, да делай что хочешь, я ни слова не скажу, только не уходи от меня. Ну хочешь, я сам с этим Кадетом встречусь? Не поймет нормально, я ведь и по-другому могу. Котенок, ты только не сомневайся во мне, нет ничего страшнее. Я же люблю тебя, Коваль, я в жизни никому этого не говорил, только тебе.

Марина молча слушала его монолог, но смысла почти не понимала, в ее мозгу плавала только одна мысль: "Я не нужна никому, я, такая, как есть…"

В это время дверь приоткрылась, и в комнату, шатаясь и опираясь руками за стену, вошел Егорка. Что случилось с Мариной в этот момент, она ни тогда, ни потом так и не смогла объяснить, но, увидев ребенка, вдруг заорала нечеловеческим голосом:

– Уберите его! Уберите его отсюда, я не могу! Я не хочу его видеть!

Хохол винтом слетел с постели, схватил перепуганного мальчика в охапку и выскочил с ним из спальни, крича на лестнице:

– Даша! Даша, иди сюда, быстро! Возьми Егора, иди погуляй с ним! Сева, Дашка с пацаном на улицу собирается, с ними будь! Да быстрее вы все!

Он вернулся к Марине, пытаясь успокоить, но она продолжала кричать и молотить кулаками по подушке, и тогда Женька просто скрутил ее, выдернув пояс из валявшегося на пуфике махрового халата. Коваль попыталась вцепиться ему в плечо, но он, увернувшись, дал ей две ощутимые пощечины, и Марина сразу замолчала и перестала вырываться.

– Прости… – пробормотал Хохол, сбегал в ванную, намочил полотенце и приложил к ее горящим щекам. – Больно?

– Уже нет.

– Может, поспишь?

– Нет.

– Мне уйти или с тобой побыть? – Он погладил ее по взлохмаченным волосам, пригладил.

– Мне все равно, – процедила Марина. – Руки развяжи.

– Драться не будешь?

Она зло посмотрела на Хохла:

– Не разговаривай со мной так, словно я чокнутая! Развяжи!

– "Развязали, но вилки попрятали", – засмеялся Женька и распутал узлы пояса, стягивающие ее запястья. – Чаю хочешь?

– Лучше текилы.

– О, подруга, вот это лишнее! – весело проговорил, входя в комнату, Валерка Кулик. – Здорово, Жека! – Они с Хохлом пожали друг другу руки. – Ну колись, что с тобой, – спросил он, присаживаясь на край кровати и беря Марину за руку.

– Со мной?! – искренне удивилась она. – Я в порядке. Вообще не понимаю, что за шухер здесь?

– Шухер?! – заблажил Женька. – Да ты из кафе рванула в одном свитере и неслась, как почтовый экспресс, я еле догнал! И потом – Егорку велела убрать с глаз, это нормально, что ли?!

– Выйди вон! – негромко сказал Валерка, и Хохол неожиданно подчинился. – Так, подруга моя дорогая, дошла ты со своей жизнью до ручки, пора отдыхать. Я бы на твоем месте…

– Вот когда будешь на моем месте, тогда и начнешь свои идеи реализовывать! – отрезала Коваль, садясь и поджимая ноги. – Но тебе, Валерик, это не грозит, как ты понимаешь, поэтому побереги свои советы тому, кому они нужнее, чем мне.

– Дура ты, Коваль, – вздохнул он. – Я ведь помочь хочу, а ты брыкаешься.

– Не надо мне помогать! Сама справлюсь.

– Вот от этой твоей самостоятельности все твои проблемы. Ты просто подумай о том, что люди хотят тебе помочь – я, Женька твой, да мало ли, кто еще.

– Мне ничего от вас не нужно, понимаешь? Я не верю в вашу искренность, мне все время кажется, что мной пользуются. И это, кстати, недалеко от истины.

– Да не пори чушь, – поморщился Валерка. – Мне от тебя ничего не надо, и вспомни – ты сама предложила работать на тебя, я не напрашивался. А Женька, по-моему, вообще ничем, кроме тебя, не интересуется – вот ты есть, все у тебя в порядке, и ему достаточно. Не ищи в людях подвох, Маринка, это может закончиться тем, что вокруг тебя и в самом деле никого не останется. И потом, чем ребенок-то провинился? Ему тоже ничего не нужно, кроме любви и заботы, он же не понимает еще ничего.

– Вырастет – поймет! – она поежилась, как от холода, хотя в спальне было даже душно. – Поймет и станет таким же, как и все.

– Ты точно ненормальная.

– Да будь я нормальная в вашем понимании, разве стала бы я той, кто есть? Ни фига подобного! Колотилась бы в больничке денно и нощно, получала бы три копейки и радовалась, что есть рабочее место! Но я изначально не такая, я родилась не такой и выросла не такой, потому и живу не так, как все! – Марина взяла сигарету из пачки, валявшейся на тумбочке. – Тебе не понять этого, Валерка.

– Ну где уж мне! Нам до вас, как до Австралии пешком! И не курила бы ты столько.

– А еще мне пить вредно, я слышала.

– И это тоже. Так что? Поговоришь с моим приятелем?

– Давай я за тебя дальше расскажу – он у тебя психиатр, много лет практикует, душевный человек и все такое, да? – Коваль выпустила дым колечками и задумчиво посмотрела на кончик сигареты. – Валера, мне ведь не пять лет, и я не лохушка с улицы. Я прекрасно знаю, что ты привез с собой врача, он сейчас сидит в гостиной с Хохлом и пьет кофе, так что не надо меня на суету сажать.

Валерка засмеялся, похлопав ее по руке:

– Ну ты же умница, сама все понимаешь и знаешь. Так разговаривать будешь?

– Нет, Валера, не буду, – спокойно сказала Марина, ткнув окурок в пепельницу. – Не буду, даже не уговаривай. Вот таблеток мне оставь каких-нибудь, это можно, а врача своего вези туда, откуда взял.

– Ну смотри, – вздохнул он, открывая свой кейс и доставая стандарт элениума.

– А что так мало? – удивилась она, оглядывая десять таблеток.

– А чтобы соблазна не было!

– У-у, это ты зря, приятель! Я не из тех, кто таким способом из жизни уйдет! Меня завалят из огнестрельного оружия или взорвут в джипе, только так умирают в моем мире, Валерик! А таблетки – это для лохов.

Валерка молча покрутил у виска пальцем и поднялся, собираясь уходить, на пороге задержался, повернулся к Марине и хотел что-то сказать, но потом вдруг только махнул рукой и вышел, закрыв за собой дверь.

С этого дня жизнь Марининых домочадцев превратилась в кошмар. Она придиралась ко всем, начиная с Даши и заканчивая охраной на воротах, постоянно ходила злая и всем недовольная, орала по поводу и без – словом, вела себя как самодур-помещик, которому все не так. Хохол из сил выбивался, стараясь не выпускать ее из виду, чтобы не терроризировала домашних, делал все, чтобы на глаза Марине не попадался маленький Егорка, плач которого она слышала каждый вечер через стену, отделяющую спальню от детской. Ребенок ревел и звал маму, но Коваль не подходила к нему, не обращала внимания.

– Котенок, ну нельзя ведь так, – пытался образумить ее Хохол. – Он ведь ничем не виноват, он маленький, скучает, тебя ищет.

– Скажи, что я умерла.

– Тьфу, беспонтовая! Что ты городишь?

– А что? Я могу умереть в любой момент, ты ведь знаешь, – спокойно возражала Марина, не обращая внимания на выражение его лица, становившееся одновременно растерянным и каменным. – Пусть привыкает к этой мысли.

– Мариша, прекрати, ты уже перегибаешь палку. Пожалей ребенка – он страдает ни за что.

– А я? За что страдаю я?

– Да потому, что тебе это нравится! – не выдержал однажды Женька, когда она в сотый раз задала ему этот вопрос. – Ты от этого удовольствие получаешь! Сидит тут, на хрен, и жалеет себя – ах я несчастная, ах мне плохо, ах меня не любят и не понимают! А ты-то сама? Ты любишь кого-нибудь, кроме себя? Понимаешь других? Да хрен-то! Только свои проблемы, свои придури! Никого не жалко – ни меня, ни ребенка!

Марина недоуменно воззрилась на него, не понимая, что случилось, почему вдруг Хохол посмел так с ней разговаривать. Но что-то было в его словах такое, что заставило задуматься, – а ведь и правда, она всегда думала только о себе, забывая часто о тех, кто находится рядом.

Тот же Хохол вынужден постоянно быть начеку, чтобы вовремя сгладить ее формулировки, которые Марина в последнее время частенько допускала в общении с охраной и горничными, а взамен получает только фырканье и припадки злости. Он спит вместе с ней, но прикоснуться не решается, потому что в ответ сразу слышит что-нибудь грубое и откровенно хамское. Как терпит – загадка. Другой мужик уже давно врезал бы, и все встало бы на свои места, а чего ждал Хохол, разыгрывая картину смиренного терпения, Марина понять не могла, да и не хотела.

Ночью она вдруг проснулась от плача в соседней комнате. Егорка заходился, а Хохла почему-то не было, и тогда Коваль встала и пошла в детскую, чтобы избавиться от рвущего душу рева. Мальчик сидел в кроватке, обняв обеими ручками медвежонка, раскачивался из стороны в сторону и плакал так по-взрослому, что у Марины внутри все съежилось от жалости к крошечному человечку. Она приблизилась к нему и протянула руки:

– Иди сюда…

Егорка поднял на нее прозрачные от заполнивших их слез глаза и пробормотал:

– Ма-ма… мамуя… на, на меня!

Марина вытащила его из кроватки и прижала к себе, чувствуя, как он вздрагивает и всхлипывает, цепляясь ручонками за ее рубашку.

– Ш-ш-ш! Не плачь, мой родной, я с тобой, с тобой… Пойдем спать к маме, да?

Егорка успокоился почти сразу, едва они улеглись на водяной матрас в Марининой спальне и укрылись одеялом, но руку, крепко державшую бретельку рубашки, так и не разжал, словно боялся, что Марина опять оставит его одного. А в ней щелкнул какой-то механизм, заставивший вернуться на землю и с ужасом увидеть, во что она превращается. Она замкнулась на себе, на своей драгоценной персоне, и ничего не видит вокруг себя, просто не хочет. Вот лежит рядом теплый маленький комочек, сопит носом ей в грудь и счастлив оттого, что мама с ним, что она защитит, если что, пожалеет, погладит по голове, успокоит. Разве в детстве она сама не мечтала о том же? Разве ей не хотелось, чтобы рядом была мама, а не вечно синяя от запоев пьянчужка в нестираном халате, растрепанная и лохматая? Разве она не мечтала о том дне, когда мать бросит, наконец, пить и станет такой, как другие мамы, – нежной, заботливой, любящей? Что станет интересоваться Мариниными делами в школе, спрашивать, с кем она дружит, какие книжки читает, что ее волнует? И сколько раз Марина клялась себе, что никогда не будет такой, как она, что ни за что не заставит страдать своего ребенка, будет любить его и что он будет для нее всегда на первом месте. И что же теперь? Она отталкивает сынишку совсем так же, как когда-то ее отталкивала мать. Когда это дошло до Марины, она обхватила спящего Егорку руками и тихо заплакала, роняя слезы на его макушку, на темные завитки волос, совсем таких же, как у его отца.

– Прости меня, родной мой… прости, Егорушка, мальчик мой любимый… Я больше никогда не сделаю так, клянусь тебе всем, что у меня есть…

– Вот он где! – Дверь распахнулась, и в луче света появился Хохол. – А я зашел в детскую – нету…

– Закрой дверь! – шепотом приказала Коваль, прикрыв Егоркины уши руками. – Что разорался? Ночь на дворе, а он бродит… Ложись уже!

Женька закрыл дверь и начал раздеваться, потом осторожно нырнул под одеяло, прижимаясь к ней:

– Котенок мой…

– Егора разбудишь.

– Я ничего… просто соскучился очень… – Его губы коснулись ее шеи. – Тебе лучше?

– Мне и не было хуже. Давай поговорим обо всем завтра, хорошо? – Она дотянулась рукой до его щеки и погладила. – Мне очень многое нужно тебе сказать, родной мой, очень многое.

Она проснулась от мягкого прикосновения крошечных ладошек к лицу – Егорка сидел рядом и трогал ее, словно проверяя, мама ли это. Когда Марина открыла глаза, он заулыбался, демонстрируя свои восемь зубов:

– Мамуя…

– Иди, поцелую, – предложила она, и он подполз к ней, забрался верхом и прикоснулся губками к щеке. Марина засмеялась, повалила его на кровать и стала целовать куда придется. Егорка визжал от восторга, барахтался, пытаясь освободиться, но она не давала, продолжая свое занятие. – Ты мой сладкий… Съем тебя сейчас! Нет, иди сюда! Ах ты, хулиган, куда пополз?

Они дурачились до тех пор, пока не явился Женька и не заставил встать и идти в душ. Он приучал Егорку к обливанию холодной водой, хотя Марина всякий раз протестовала, считая подобные методы закаливания зверством.

– Молчи, женщина! – смеялся Хохол, опрокидывая на стоящего в ванне Егорку ведро воды. – Было бы ему плохо, стал бы он так хохотать? – Мальчик в самом деле, вопреки здравому смыслу, не ревел, а хохотал во все горло. – Он же мужик у нас, да, Егор? Иди-ка сюда, вытираться будем.

Он вытащил ребенка из ванны, завернул в большое полотенце и понес в детскую, и тогда Марина спокойно смогла встать под душ.

Даша рот раскрыла от изумления, когда Коваль вышла к завтраку и смиренно попросила у нее прощения за все, что ей пришлось услышать за последнее время.

– Да что вы, Марина Викторовна, подумаешь! Вы же не со зла, я не первый день в этом доме работаю, никогда от вас ничего плохого не видела.

– Даша, мне на самом деле очень неудобно, поверь, я не хотела тебя обижать. Просто… такая полоса, что ли, в жизни…

– Прошло – и ладно, – отмахнулась домработница, ставя перед ней чашку кофе. – Может, салатик?

– Нет, спасибо. А где мой боец?

– Егорка-то? Одеваются с Женькой, сейчас спустятся.

– Смотри, сынок, мама без нас завтракать села! – объявил Хохол, пригибаясь в дверном проеме, чтобы не ударить сидящего у него на шее Егора. – Мы-то бы ее подождали, а она – нет!

– Я не завтракаю, а пью кофе.

– Все равно, могла нас дождаться.

Любовь Хохла к семейным посиделкам за столом была неистребима и Марине непонятна, но он постоянно настаивал на том, что за стол должны садиться все вместе, и ей приходилось хоть иногда с этим считаться. Даша подвинула Егорке тарелку с оладьями и пиалку с вареньем, поставила огромное блюдо, полное дымящихся золотистых оладушек, на середину стола.

– Завтракайте, я пока пойду в спальне белье поменяю.

Хохол, дождавшись, когда она выйдет, сунул палец в свою пиалку с вареньем и, глядя Марине в глаза, провел им по ее щеке и губам, ожидая реакции. Но ее не последовало, и тогда он, притянув Коваль к себе, стал медленно облизывать варенье, пока, наконец, не добрался до рта, в который и впился. Краем глаза она видела, как с интересом наблюдает за ними Егорка, забывший даже сунуть в рот оладью. Потом он вдруг мазнул себя по лицу испачканной вареньем рукой и заявил:

– Папа, на, на!

Марина с Хохлом так и покатились от смеха, глядя на эту забавную мордаху, всю вымазанную смородиной.

– Ах ты, хитрюга! Нет уж, вот тебе салфетка, сам вытирайся! – Женька протянул ему салфетку, но Егор был совершенно другого мнения на этот счет – ему хотелось, чтобы и его умыли таким странным способом, поэтому он сморщил нос и заревел. Марина вынула его из стульчика, посадила к себе на колени и поцеловала в щеку, потом взяла салфетку и вытерла остатки варенья с его личика.

– Вот так. Не плачь, ты у меня и без смородины самый сладкий. Давай лучше оладьи кушать, а то остынут совсем.

Но Егор, как обычно, сначала стал толкать кусочки ей в рот, и только после этого начал есть сам.

– Может, на санках покатаемся? – предложил Женька после завтрака, сидя в гостиной перед телевизором. – На улице не холодно вроде, да и солнышко припекает.

– Мне поработать надо, документы по "Империи" лежат, отчеты, договора. Вы идите, а я попозже.

– Вечно ты… – начал было Хохол, но осекся. – Ладно, мы с Егором вдвоем покатаемся, а ты работай, раз нужно.

Он поцеловал ее в макушку и пошел в детскую, подхватив возившегося на полу Егорку под мышку. Минут через десять хлопнула входная дверь – они ушли.

Коваль заперлась в кабинете и стала рассеянно просматривать бумаги, привезенные Бароном. А ведь еще нужно как-то начинать реализовывать свой грандиозный проект, касающийся футбола… "Черт, кто тянул меня за язык? И теперь умри – но сделай, иначе грош цена моей хваленой репутации человека, всегда держащего свое слово. И посоветоваться не с кем…"

Она сняла трубку и позвонила Ивану – компаньону погибшего Малыша. Он обрадовался, наивный, не ждал подвоха, приветливо болтал о какой-то ерунде, и Марине наконец надоело тянуть резину:

– Иван, а я ведь не про погоду поговорить позвонила. Я хочу свою долю корпорации.

– Не понял… – растерянно проговорил обескураженный таким заявлением Иван. – Ка-какую долю?

– Давай не будем дурака валять. Ты прекрасно знаешь, что настоящая фамилия твоего погибшего компаньона вовсе не Грищенко, а Малышев. Егор Сергеевич Малышев. А я – его вдова. И как вдова имею право на часть корпорации, а уж если быть до конца откровенной, то мне принадлежит контрольный пакет акций "МБК", – произнеся это, Коваль закинула на угол стола ноги и затянулась сигаретой. – Теперь ты понимаешь, о чем речь?

– Нет. С чего ты решила вдруг, что я куплюсь на эту туфту?

– С того, что у меня в банковском сейфе хранится документ, подтверждающий мое право собственности и право распоряжаться контрольным пакетом акций.

– Я должен лично просмотреть эти бумаги, – заявил Иван, но и это Марина предусмотрела.

– Как ты понимаешь, подлинники документов я тебе не предоставлю, но заверенные нотариусом копии могу прислать с секретарем в офис хоть сегодня.

– Хорошо, но я все равно ничего не понимаю.

– И не вникай, – посоветовала она проникновенно. – Дольше проживешь. Всего доброго тебе, Ваня, позвони, как ознакомишься с бумагами.

– Да, всего доброго, – машинально ответил выбитый из колеи москвич, явно не ожидавший такой прыти от женщины.

Марина положила трубку и задумалась. Половину дела она сделала: в том, что трусоватый Иван не дернется и искать правды в разных государственных учреждениях не станет, она не сомневалась. Осталось найти хорошего грамотного архитектора, который воплотит ее мечты в наброски и проекты, отыскать поставщиков качественных материалов… "Господи, сколько всего…" Она обхватила руками голову и застонала, прекрасно понимая, что в одиночку ей ни за что не справиться с этим проектом. Как же не хватало сейчас мужа, ее погибшего заместителя Сереги Розана… Они-то помогли бы как никто, дали бы нужные советы, поддержали… Но что толку страдать о том, чего уже никогда не будет? Нужно отрывать зад от кресла и начинать делать.

Марина решила немного развеяться, наскоро оделась и вышла во двор, где катались на санках Хохол и Егорка. Щеки мальчика раскраснелись на легком морозце, он хохотал, нарочно падая с санок в снег, а Женька возвращал его на место, и через минуту все повторялось снова.

– Весело у вас! – с завистью проговорила Коваль, глядя на них с легкой улыбкой.

– Иди к нам, котенок! – позвал Хохол, довольный тем, что Марина все-таки вышла на улицу.

– И что, ты меня тоже прокатишь? – с сомнением спросила она, приближаясь к ним.

– Кот! – заорал Женька, оглянувшись в сторону сторожки. – Возьми пацана на пять минут!

Костя, на ходу набрасывая на плечи спортивную куртку, прибежал к ним и подхватил Егора на руки:

– Пойдем, я тебе порулить дам! – И утащил мальчика в гараж.

Хохол проводил их взглядом и повернулся к Марине:

– Ну садись, что ли?

Он катал ее по двору до тех пор, пока санки, наткнувшись на ледяной ком, не перевернулись и Марина не упала в сугроб. Хохол прыгнул следом, наваливаясь на нее и целуя в холодные щеки и губы:

– Котенок… красавица моя, как же я тебя люблю!

– И я тебя, Женька… Спасибо тебе за терпение. – Она смотрела в его серые глаза, обрамленные пушистыми ресницами, и видела, как ему приятно то, что она сейчас говорит.

– Котенок, разве же я тебя терплю? Я люблю тебя такой, какая ты есть. – Он убрал выбившиеся из-под шапочки волосы, снова поцеловал. – Маришка, не пугай меня больше, я тебя прошу.

– Я сама не понимаю, что произошло, – тихо призналась Коваль. – Мне вдруг стало так паршиво, словно Ветка заглянула мне в душу и нашла там что-то такое, что я старательно прятала от всех. А с Егоркой… я не прощу себе этого никогда, я ребенка чуть от себя не оттолкнула, зарывшись в свои проблемы. И ты во всем прав был, Женька, мне даже страшно иногда оттого, что ты бываешь настолько прав.

– Я немножко больше пожил и чуть-чуть больше видел в жизни, особенно всякого дерьма. И мне очень хочется, чтобы ты этого не знала или знала как можно меньше. Хватит валяться, замерзнешь. – Он помог ей подняться и заботливо отряхнул снег с комбинезона. – Пойдем водителя своего забирать – сейчас реву будет… Кот, поганец, приучил его в "Хаммере" руль крутить, теперь не оттащить.

Егорка действительно восседал за рулем джипа, сосредоточенно крутя его в разные стороны и издавая какие-то звуки.

– Маму прокатишь? – поинтересовалась Марина, открывая дверку и садясь на пассажирское место, и Егорка, улыбнувшись во весь рот, согласно кивнул. – Ну заводи, поехали.

Ей пришлось просидеть в джипе минут двадцать, пока удалось, наконец, уговорить сына пойти домой. Марина вытащила его из-за руля и понесла, прижав к себе.

– Давай, я, – предложил Женька, но Егор, на удивление, отказался и отвернулся от протянутых к нему рук. – Ого! – вздернул брови Хохол. – Маме тяжело, между прочим!

– Не тяжело, – улыбнулась она, пошлепав Егорку по попе. – Это же мой котенок. Да? – И они с сыном потерлись носами, в самом деле как кошки. – Видишь? Я же говорю – котенок мой.

После обеда Марина с Егоркой прилегли в спальне, она тихонько рассказывала ему на ухо сказку до тех пор, пока он не задремал, посапывая носиком. Тогда Коваль осторожно выбралась из-под одеяла и вышла из спальни, спустившись в каминную к кайфовавшему в кресле с сигаретой и банкой пива Хохлу.

– Опять? – возмутилась она, отбирая у него жестянку. – День Сурка – вхожу в комнату, а там ты с банкой пива!

Хохол засмеялся, привлекая ее к себе и усаживая на подлокотник кресла.

– Не могу отвыкнуть, из стакана не тот вкус, сама попробуй.

– Я не пью пиво.

– А почему, кстати?

– Не знаю. Возможно, потому, что хорошо помню, как мать с утра за пивком бегала, чтобы здоровье поправить. А возможно, потому, что любовники сразу к дорогим напиткам приучили. – Марина улыбнулась, чмокнув Хохла в щеку. – Разозлился?

– А должен?

– Ну-у-у… хотелось бы… – промурлыкала она, чуть сжав зубами мочку его уха. – Ты разозлился бы… сгреб бы меня в охапку… отнес к себе…

– Говори… – Хохол закрыл глаза, прислушиваясь к постепенно захватывавшему его возбуждению.

– Ты содрал бы с меня халат… а под ним, сам знаешь…

– Все, хватит, идем ко мне! – не вынес Женька, подхватывая ее на руки и унося в свою комнату, где бывал теперь редко, только переодевался. Он сделал все именно так, как Коваль ему рассказала, не упустил ничего, основательно замучив ее и оставив на теле пару синяков. Заметив, наконец, что она устала, Хохол выпустил ее тело из своих ручищ, бережно укрыл одеялом и прошептал на ухо:

– Котенок мой… ты самая лучшая…

– Принеси попить, во рту пересохло, – тоже шепотом попросила Марина.

Женька принес минералку, поднес стакан к ее губам, и Коваль жадно выпила воды, немного отдающей лимоном. Хохол смотрел с нежностью, это было так странно и трогательно, ему удивительно шло это выражение лица. В такие моменты никто и не подумал бы, что почти половину жизни этот человек провел за решеткой.

– Жень… полежи со мной, пока Егорище не проснулся, – попросила Марина, сворачиваясь в клубок.

– Конечно, родная, я ведь знаю, как ты любишь так полежать. – Он устроился рядом, обняв ее и дыша в шею. – Поспи, пока есть время, а я на тебя посмотрю, на мою красавицу… Знаешь, я помню, как впервые тебя увидел. Я еще тогда подумал – а грудь у этой ляльки настоящая или нет?

– Ну хорошо, хоть не врешь, – сонно заметила она, прижимая к груди его руку с синей вязью татуировки. – А то начал бы – мол, глаза твои увидел… Все так говорят. А ты по-честному – сиськи, мол, и все тут.

– А чего? Так и было, – целуя ее в ухо, отозвался Женька. – Мне тогда так захотелось к тебе прикоснуться, раздеть тебя, зацеловать до синяков… вот как сейчас… А ты была недоступная, чужая. Потом стала чужая жена, и снова нельзя… а потом приехала… и я тебя получил, ты сама мне отдалась, я и не надеялся, даже не мечтал, понимал, что не допрыгну. Котенок, я люблю тебя больше всего на свете, нет ничего дороже тебя.

– Как ты живешь со мной? – Марина повернулась к нему и обняла, прижимаясь и заглядывая в глаза.

– А как? Мне неважно, что ты думаешь по этому поводу, я хочу быть с тобой и буду. – Он провел пальцем по губам, по носу. – Ох, Коваль, какая же ты трудная! Тебе постоянно хочется выглядеть каким-то чудовищем, а на самом-то деле ты совершенно другая. Ты просто ребенок, который попал в такие условия, при которых ему пришлось резко вырасти, стать взрослым и бороться за право жить в этом мире.

Марине иногда было даже не по себе от этих его приступов проницательности, когда Хохол вдруг начинал рассказывать ей про нее же. В такие моменты из его лексикона начисто пропадали блатные словечки и жаргон, он говорил очень связно и интересно, и Коваль потом всегда удивлялась, почему в обычной жизни он не говорит так, как наедине с ней.

– Имидж, котенок, – так, кажется, ты любишь говорить? – смеялся он. – Я все же Жека Хохол, а не ботаник из университета.

– А тебе бы это подошло. Кстати, откуда ты слов таких нахватался? Говоришь, как пишешь, – поинтересовалась она сегодня.

– Котенок, я до восьмого класса отличником был, это потом, как в город переехал, так и перестал в школу ходить. А потом на малолетке книги читал – времени-то вагон. Ну и у Строгача тоже ведь непростые люди бывали, приходилось соответствовать, не с Бармалеем же равняться!

– Это точно! – засмеялась Марина. – Вот уж у кого мозг с булавочную головку! За что Гришка его так приблизил, не понимаю!

– За то, что не башкой работает, а кулаками сначала. Это ты у нас умных любишь, а Бес – нет, он хочет, чтобы вокруг него не думали, а тупо исполняли то, что он прикажет. – Хохол чуть пошевелил затекшими пальцами, погладил ее грудь. – Может, хватит воспоминаниями делиться?

– Золотой ты мой, ты ж так редко мне что-то про себя рассказываешь! – сладко потянулась Марина, подставляя грудь его жадным губам. – Поцелуй меня еще…

Уговаривать не пришлось, конечно… Они еще долго ласкали друг друга, забыв обо всем и обо всех, а Егорка, проснувшись и не обнаружив рядом маму, заорал так громко, что Марина сорвалась с кровати, едва накинув халат, и побежала наверх, перескакивая через ступеньку. Влетев в спальню, она упала рядом с сыном, обхватив его и прижав к себе:

– Маленький мой, я здесь, я никуда не ушла. Не плачь, котенок, мы с тобой сейчас пойдем, умоем личико, потом спустимся к Даше, она нам даст покушать чего-нибудь вкусненького, да? – говоря это, она поднялась вместе с Егоркой с кровати, пошла в ванную, умыла его прохладной водой. – Все? Успокоился? Вот и умница моя.

Они спустились вниз, где на кухне уже сидел Женька, фыркнувший в кулак при их появлении:

– Успела?

– А то! – Марина подмигнула, усаживая Егорку в стульчик. – Умеючи-то…

– Папа! – заулыбался мальчик, протянув Хохлу ручку, которую тот бережно погладил пальцами.

– Выспался, парень? Сейчас перекусим и поиграем с тобой, а мама пусть займется чем-нибудь. Котенок, ты сегодня никуда не собираешься?

– Вроде бы нет, – пожала плечами Коваль, поправляя волосы и плотнее запахивая халат. – А вы меня не хотите взять поиграть?

– Нет, дорогая, это игры для мальчиков, да, Егор? – подмигнул сыну Женька.

– Ой, можно подумать! Я всю жизнь играю только в те игры, которые предназначены исключительно для мальчиков! Но раз вы оба так решили, то я займусь тем, чем положено девочке. Приму ванну, расслаблюсь и лягу спать пораньше, вот так! – Она показала им язык, и Егорка засмеялся, глядя на то, как дурачится мама.

Марина и в самом деле улеглась в джакузи, насыпав в воду морской соли с яблочным экстрактом, и долго нежилась в зеленоватой пузырящейся воде, мечтательно глядя в потолок. Но, разумеется, весь кайф был испорчен звонком драгоценного родственника Гриши.

– Привет, дорогая, давно тебя не видел! – радостно заблажил в трубку Бес. – Слышал, ты приболела?

– Было немного, но сейчас уже все в порядке, – неохотно сообщила она – надо же, и заболеть нельзя так, чтобы никто об этом не узнал.

– А я тебе вот по какому поводу звоню – мой приятель хочет встретиться с тобой…

Ну, елки, началось!

– А я вот не хочу с ним встречаться! – резко ответила Марина, понимая, что, возможно, вот этого-то и не стоило говорить.

– Ты что – не понимаешь, да? – изумленно переспросил Бес, начиная терять терпение. – Я же сказал – Кадет хочет тебя видеть.

– И я должна удовлетворить это его желание?

– Нет, бля, ты не должна – ты обязана! – взревел Гришка. – И прекрати эти свои понты! Завтра вечером чтобы у меня была как штык, и никаких выкрутасов! – взбешенный родственничек бросил трубку.

Коваль закрыла глаза и погрузилась в воду с головой, задержав дыхание. Спокойной жизни опять пришел конец, опять кто-то чего-то хочет от нее… "Как же надоело-то все, господи! Я ж прекрасно понимаю, зачем меня зовут завтра эти два урода – будут окучивать на тему команды. С кем бы мне поговорить об этом, кому предложить долю, чтобы не впустить в свой огород чужого?" – И тут ее осенило – Ворон! Спокойный, серьезный мужик, и потом, у него какието разногласия с Бесом, на этом тоже можно запросто сыграть… Вынырнув из воды, Марина схватила трубку и нашла в записях номер Ворона. Он ответил не сразу, и голос его показался каким-то раздраженным.

– Алло, кто это? – спросил Ворон неприязненно.

– Это Коваль.

– А-а! – тон моментально поменялся. – Здравствуй, дорогая, где пропала? Не заезжаешь ко мне совсем, и Женька твой бывать перестал.

– Некогда, Ворон, да и вообще – мы ж теперь люди семейные, не до куража!

– Ой не смеши – ты, и вдруг не до куража? Не поверю! Серьезно говорю – приехала бы, посидели бы с тобой, пообщались.

– Между прочим, есть повод – я хочу обсудить с тобой один вопрос.

– Заинтриговала! – засмеялся Ворон. – Когда красивая женщина хочет обсудить что-то, то лучше согласиться – вдруг передумает? Когда мы увидимся?

– В принципе, еще не поздно, может, приедешь ко мне?

– А не лучше на нейтралке?

– Ты меня боишься, что ли? – удивилась Марина совершенно искренне. – Мне казалось, что между нами нет ничего, что могло бы заставить тебя относиться ко мне с подозрением.

– Не в том дело. Просто я люблю говорить о делах не в домашней обстановке, чтобы не расслабляться. А у тебя Дашка накормит до отвала, и сам не заметишь, как подпишешься на что-нибудь! – засмеялся в ответ Ворон, и Коваль перестала напрягаться.

– Хорошо, тогда где?

– Приезжай в "Тишину", посидим у меня в кабинете.

Не совсем нейтралка, конечно, но Марина сейчас была не в той ситуации, чтобы диктовать условия, а потому согласилась:

– Хорошо, договорились.

Она выбралась из джакузи и начала собираться, позвонив предварительно Севе и предупредив о наметившемся визите. Когда Марина уже почти была готова к выходу, в спальню ввалились Хохол и Егорка. Ее вид сразу не понравился Женьке, он ссадил сына с шеи на кровать и недовольным тоном поинтересовался, куда это Марина направляется на ночь глядя.

– У меня встреча с Вороном, – застегивая пуговицы на черной кофточке, отозвалась она.

– Почему я не в курсе? Мне ведь тоже собраться надо, не ехать же в спортивном костюме!

– Уже в курсе. И ехать со мной не надо. Жень, мне нужно срочно увидеть Ворона, и именно сегодня, пока не стало поздно, иначе потом все осложнится, понимаешь? – Марина подошла к нему вплотную и посмотрела снизу вверх прямо в глаза. – Я хочу подстраховаться.

– От чего?

– Мне звонил Бес, завтра он ждет меня для беседы с Кадетом. Ты ведь понимаешь, что за тему они хотят со мной обсудить.

– Слушай, я не пойму политику твоего родственничка, – положив руки ей на плечи, произнес Хохол задумчиво. – То он тебя любит, аж заходится, а то начинает подлянки строить.

– Да тут родственные чувства вообще ни при чем, – поморщилась Коваль. – Когда речь идет о деньгах, Бес перешагнет через любого, ты ведь сам мне об этом говорил. Он брата не постеснялся шантажировать, а что уж обо мне говорить.

– А с Вороном-то ты что собралась обсуждать?

– Хочу попросить поддержки и помощи, если что.

– А взамен что собираешься предложить? – подозрительно поинтересовался Женька, перемещая руки с плеч на ее талию.

– Успокойся, не то, о чем ты подумал, – улыбнулась Марина, встав на цыпочки и целуя его в губы. – Я же не стану испытывать судьбу и проверять, на что способен мой ревнивый мужчина!

– О, я способен на многое! – заверил он, поднимая ее над полом. – Против меня и этот черный, ну который свою бабу задушил…

– Отелло, что ли? – усмехнулась Коваль, глядя ему в глаза.

– Вот, точно, Отелло. Так вот – он против меня просто плюшевый мишка, запомни это! – шутливо зарычал Хохол, подбрасывая ее вверх.

Егорка вдруг надул губы и заревел:

– Папа! Папа, нет! Нет!

– Папа шутит, Егор, – отбиваясь от Женьки, сказала Марина. – Иди ко мне, мой маленький.

Сын тут же залез на руки и обхватил ручками за шею, прижимаясь всем тельцем и пряча мордашку в ее волосах. Марина погладила его по спинке, обтянутой синей маечкой, вдохнула исходящий от ребенка молочный запах.

– Ты что кушал сейчас? Печенье с молоком?

Егорка кивнул, не переставая дышать ей в шею.

– Даша только начала ужин готовить, а он есть запросил, – объяснил Женька. – Егор, иди ко мне, мама на работу поехала. Котенок, я тебя прошу – будь осторожна, подумай о нас, ладно? Или, может, мне все-таки с тобой поехать?

– Нет, Женя, не надо – а Егор как же? Не волнуйся, любимый, я буду осторожна, обещаю тебе.

– Ох, твои бы слова да богу в уши! – вздохнул Хохол, забирая у нее сына. – Позвони мне сразу, как только поедешь домой, хорошо?

– Позвоню.

Коваль взяла сумку, сунула в нее мобильник и пачку сигарет и вышла во двор, на ходу застегивая черную норку – Женькин подарок. Машины уже стояли, готовые к выезду, возле "Хаммера" курили охранники и водитель. При виде хозяйки бросили окурки и как по команде вытянулись в струнку. Марина удивленно вздернула брови:

– Я что – генерал на плацу? Что за цирк?

– Пошутить хотели, – смутился Сева, открывая ей дверку машины.

– Не прошло, – заметила она, подбирая полы шубы и садясь в джип. – Юмористы!

Марине почему-то было совсем не до смеха, она нервно растирала ледяные пальцы, даже теплые перчатки не грели, а левая рука вообще не согревалась, сказывались переломы, полученные в ходе близкого знакомства с местной милицией.

– Юра, включи печку, мне холодно.

– Да что вы, Марина Викторовна, кочегарит на всю катушку! – отозвался Юрка, глядя в зеркало заднего вида.

– Странно, а я мерзну, – пробормотала она под нос, набрасывая на голову капюшон шубы и пряча в рукава руки.

Уже стемнело, все-таки зима, а через три дня – день рождения. И хороший подарочек преподнес родственник Гриша – завтра попробуют они на пару с этим Кадетом окучить Марину так, что мало не покажется.

– Приехали, Марина Викторовна, – коснувшись ее плеча, произнес Гена, и Коваль очнулась от своих мыслей:

– Что? А, хорошо, выходим.

Стоянка перед "Матросской тишиной" была почти совсем пуста, если не считать трех машин, принадлежащих Ворону и его охране, и еще четырех иномарок посетителей. Ну оно и понятно – завтра будний день, поэтому народа в кабаке немного. Хотя завсегдатаи этого заведения вряд ли трудятся на государственных предприятиях, да и вообще вряд ли где-либо трудятся. В полутемном зале сновали официанты в полосатой униформе, напоминавшей зэковскую робу, негромко играл ансамбль на сцене. А вот и сам хозяин – спускается по лестнице со второго этажа, где располагаются у него кабинет и небольшие апартаменты на случай, если Ворон не в состоянии будет покинуть заведение.

– Молодец, не опаздываешь! – Ворон поцеловал ее в щеку и небрежно кивнул охранникам: – Располагайтесь, парни, отдыхайте. Надеюсь, ты доверяешь мне, дорогая? – повернулся он к Марине, беря под руку.

– Теперь уже поздно думать о недоверии, – улыбнулась она, идя вместе с ним наверх.

– Ты умница, Коваль, – похлопывая ее по руке, сказал Ворон, пропуская перед собой в кабинет. – Всегда удивлялся, как тебе удается выворачиваться из любых ситуаций почти без потерь.

– Да уж, без потерь, – машинально проговорила Марина, сбрасывая шубу ему на руки и садясь в кресло рядом с низким стеклянным столом. – Давай о чем-нибудь другом, только не обо мне, хорошо? Терпеть не могу таких разговоров.

– Как скажешь. Текилу? – Ворон стоял у бара, перебирая бутылки.

– Лучше коньяк, замерзла что-то.

Он поставил на стол широкие коньячные рюмки, достал бутылку французского "Наполеона" и коробку каких-то импортных конфет. Расположившись напротив Марины и налив золотистый напиток в рюмки, Ворон поднял свою и внимательно посмотрел на гостью:

– Ну выкладывай, что у тебя ко мне?

– Понимаешь, – начала она, покручивая в ладонях рюмку, – у меня начинаются большие неприятности. Тебе о чем-нибудь говорит имя Кадет?

– Да. И что?

– А ты знаешь, что он – лучший друг нашего дорогого Гриши Беса?

– И это знаю, – кивнул Ворон, отпивая глоток коньяка.

– Так вот, этот самый Кадет нацелился на мой футбольный клуб, а я, как ты понимаешь, совершенно не собираюсь уступать его никому. Я вложила много денег и начала крупный проект по развитию футбола в нашем регионе и теперь поворачивать назад не имею никакого желания.

– И что ты хочешь от меня?

– Помоги мне, если вдруг что-то начнется. – Коваль смотрела в черные глаза Ворона и ждала реакции.

Он не торопился, смаковал коньяк и разглядывал Марину, но она видела, что мысли его где-то далеко, он взвешивает что-то, прикидывает.

– Ты просишь у меня защиты, Наковальня? – наконец произнес он, стряхивая с себя эту задумчивость.

– Да.

– Это странно и нехарактерно для тебя, ведь так? В чем подвох?

– Подвоха нет, – честно сказала она. – Больше того – я готова предложить тебе долевое участие в проекте.

– Мне нужно подумать.

"О, черт, только не это! Мне нужен четкий и конкретный ответ именно сегодня, потому что завтра вечером может быть уже поздно".

– Ворон, я клянусь тебе своим сыном – нет никакого подвоха, мне действительно нужно, чтобы ты вступился за меня перед Бесом, если что. Подумай о том, что сегодня прижмут меня, а ведь будет еще и завтра, когда Кадету может понадобиться что-то твое. И к кому ты обратишься тогда? А ведь ты меня знаешь – я не забываю ни добра, ни худа. – Марина не сводила глаз с его лица, по которому пробежала тень сомнения. – Решайся, Ворон, завтра будет поздно.

– Не дави на меня, – окрысился тот, и она замолчала.

Пауза затягивалась, Коваль закурила, нервно барабаня ногтями по подлокотнику кресла.

– Слушай, а где Хохол твой? – вдруг спросил Ворон, потянувшись к своей пачке и вытягивая из нее сигарету.

– Дома, с сыном.

– Как же он выпустил тебя одну?

– Я не одна – у меня шесть человек охраны.

– Думаешь, помогут, если что?

– Ты о чем? – подозрительно спросила она, ткнув в пепельницу окурок.

Ворон захохотал, откинувшись на спинку кресла, потом вдруг успокоился и серьезно ответил:

– Ты слишком многим поперек горла, Наковальня. Черные затаили на тебя зло за Мамеда и Азамата, да и макаровские тоже. Я недавно разговор слышал, будто убрать тебя хотят.

– Тоже мне, новость, – вздохнула она. – Регулярно ктото собирается меня убрать.

– Напрасно ты так легкомысленно относишься к этому, девочка, – покачал головой Ворон.

– Ну что мне теперь, в бункер закрыться? Так кому надо, и там достанут. От смерти не спрячешься, Ворон, значит, такая судьба. Вспомни, как погиб мой муж, – тихо сказала Марина, глядя прямо перед собой.

Он неловко обнял ее за вздрагивающие плечи, встряхнул:

– Ну что ты, девочка, успокойся. Что ж теперь поделаешь… Малыш хорошую жизнь прожил, все имел.

Она поднялась, выпрямившись во весь рост:

– Мне пора. Спасибо, что выслушал.

– Погоди, не уходи так, – задержал ее Ворон. – Я согласен помочь тебе, если что. В конце концов, ты мне как родная. Рассчитывай на мою поддержку.

– Мои условия в силе – ты можешь войти в долю в проекте.

Она поцеловала его в щеку с чувством искренней благодарности. Ворон снял с вешалки ее шубу и проводил вниз, в зал, где неожиданно пригласил на танец. Марина не танцевала медленных танцев со дня гибели Егора, просто не могла, но тут вдруг согласилась, и они кружились с Вороном в вальсе, а Маринина охрана изумленно таращилась на хозяйку, стоя по периметру зала. Когда музыка кончилась, Ворон поцеловал ее руку и сам довел до машины, помог сесть и попросил позвонить ему сразу после визита к Бесу.

– Домой, Юра, – велела Марина водителю, откидываясь на спинку сиденья и закрывая глаза.

– Все нормально, Марина Викторовна? – тихо спросил Сева, высовываясь между сидений.

Она молча кивнула, не открывая глаз.

– Красиво танцуете, хозяйка, – заметил Гена, касаясь ее руки. – Замерзли руки? Юра, печку подкочегарь.

– Не надо, потерплю, – пробормотала Марина. – А про танцы… накатило что-то, сама не поняла. Женьке не говорите, бзыкнет опять.

– Как скажете.

В доме было темно, только в каминной горел огонь, уютно потрескивали березовые поленья. Хохол сидел в кресле с книжкой Сайгё, курил и читал. Услышав, что Марина вошла, бросил сигарету в камин и вышел в прихожую, опускаясь на колени и снимая с нее сапоги.

– Все в порядке?

– Вроде да.

– Удалось? – Женька поднялся, помогая снять шубу, мимоходом чмокнул в шею. – Соскучился…

– Я устала, Жень… – Она виновато посмотрела на своего любовника, потерлась носом о его майку.

– А я тебя жду, чай заварил, думал, посидим вдвоем, поговорим…

– И посидим, почему нет?

– Так устала ведь. – Женька поднял ее на руки и понес в каминную, где в кресле лежал ее халат. – Давай помогу переодеться.

Марина подчинялась его рукам с удовольствием, поворачивалась так, как он просил, до тех пор, пока не оказалась переодетой в черный шелковый халат и домашние туфли. Женька усадил ее в кресло, заботливо прикрыл ноги теплым пледом и подвинул кресло ближе к камину, зная, как Марина любит сидеть у огня и смотреть на пламя, языки которого медленно лижут лежащие в камине дрова, превращая их в угли. Она взяла обеими руками протянутую ей чашку с зеленым чаем, согреваясь, а Хохол, усевшись напротив, открыл книгу и наугад прочел:

"Несчастный!" – шепнешь ли ты?

Когда бы могло состраданье

Проснуться в сердце твоем!

Незнатен я, но различий

Не знает тоска любви.

– Ты о чем? – Марина сделала глоток и зажмурилась от удовольствия.

– Ни о чем, просто понравилось.

– А мне показалось, что ты решил опять пожалеть себя. Любишь ты, Женька, индийские мелодрамы!

– Терпеть не могу! – засмеялся он, закрывая книгу и откладывая ее на столик. – Мне просто захотелось отвлечь тебя от твоих проблем. Давай поедим? – И жестом фокусника он сдернул салфетку, накрывавшую поднос, на котором оказались тарелки с суши и сашими из семги, салаты из капусты и соленых огурчиков, Маринины любимые дынные шарики и чашечки с соусами и васаби. – Прошу!

– С ума сошел! – выдохнула Коваль. – Ночь на дворе, а тут такое!

– Давай-давай, знаю ведь, что ты у Ворона вряд ли чтото съела.

Это было ее правилом – никогда не есть в том месте, где ведет переговоры или разборки, если только это не ее точка: мало ли что. Поэтому Марина ужаснулась только для вида, а на самом деле была рада возможности побаловать себя любимыми блюдами, да и Женькина забота всегда была приятна. Они ужинали долго, и Женька обстоятельно пересказал все, что произошло за время ее отсутствия с Егоркой, – как он играл, как ел, как купался, какую книжку они читали перед сном. Марина слушала внимательно, не желая пропустить ничего из этого рассказа. Как же повезло, что Хохол настолько увлекся своей новой ролью, что Егорка стал ему родным сыном… Марина понимала, что он делает это не только из любви к ней и из уважения к ее мужу, а еще и потому, что мальчик действительно пришелся ему по душе и помог исполнить давнюю мечту иметь ребенка. Всетаки в Хохле оказалось намного больше человеческого, чем в Марине. Иногда ей в голову приходила одна странная мысль – стоит оглянуться назад, и весь ее жизненный путь окажется обычным кладбищем, на котором похоронены ее враги, ее друзья, ее любовники, ее муж… Вот Коваль – и вот могильные плиты, отмечающие какието этапы ее жизни… В такие моменты Марине становилось страшно и пусто на душе.

– О чем задумалась? – дотронувшись до ее щеки, спросил Женька, и она машинально ответила:

– Ни о чем…

– Не ври, я же вижу. Опять вспоминаешь? – Он пересел на подлокотник ее кресла и обнял Марину за плечи. – Котенок, время идет, а ты все стараешься уцепиться за прошлое, нельзя так. Надо сейчас жить, сегодня, понимаешь?

– Если бы это было так же просто сделать, как сказать! – вздохнула она, уткнувшись лбом в его бок и обнимая руками за талию. – Женька, мне иногда так тяжело, так противно, что жить не хочется…

– Не говори этого! А как же мы – Егорка, я?

– Знаешь, мне порой кажется, что я не настолько уж и нужна вам. Подожди, не перебивай! – Видя, что он собирается возразить, Марина закрыла его рот ладонью. – Помолчи, ладно? Ты только не подумай, что сейчас мне просто хочется, чтобы ты пожалел меня и утешил, нет. Я на самом деле так считаю. Я плохая мать, я плохая жена, и не ты первый попал на этом, Малыш тоже… Иногда я думаю – а зачем, собственно, я живу, когда от меня только неприятности? Что хорошего я сделала?

– Дура ты! – рявкнул Женька, отрывая ее ладонь ото рта. – Мне по фигу, что и кому ты мечтаешь сделать, мне достаточно того, что ты рядом, что я вижу тебя и слышу, что я живу с тобой! И перестань думать обо всем человечестве, подумай о себе! Нам хорошо рядом с тобой, и мне, и Егору, а до остальных нам и дела нет! И вообще – хватит, задолбал этот разговор, давай о чемнибудь другом.

– Например?

– Например, о том, что послезавтра у тебя день рождения. И по этому поводу я приглашаю тебя туда, куда ты сама захочешь, и там выполню все, чего потребуешь. Даже если придется голым по улице бегать, – засмеялся Хохол, целуя ее в макушку. – Но надеюсь, что все-таки не придется.

– А это заманчивая идея, кстати, спасибо, что подсказал! – промурлыкала Коваль, и Женька взмолился:

– Я ж просто для примера сказал!

– Ой, зачем ты штору открыл? – заканючила Коваль, накрывая простыней голову и пытаясь спастись от бьющего в глаза солнечного света. – Ну, Женька-а!

– Вставай, засоня! – смеялся Хохол, открывая окно настежь и впуская в комнату морозный воздух.

– Не хочу, у меня сегодня день тяжелый! Дай мне хоть немного поваляться!

– Ну валяйся. Кофе сварить тебе? – Он присел на край кровати и погладил ее через простыню.

– Свари, только не очень крепкий.

– Сейчас принесу.

Женька чмокнул ее в плечо и пошел вниз, а к Марине из соседней комнаты пришлепал сын, забрался на кровать и стал ввинчиваться под руку, тихонько поскуливая.

– О боже мой! – простонала она, обнимая Егорку и прижимая к себе. – Что ж ты полежать-то мне не даешь?

– Мамуя… – довольно промурлыкал Егорка, погладив ее ручкой по лицу и хитровато глядя в глаза.

– Ах ты, хитрюга! – засмеялась Коваль, целуя его в носик. – Маленькая, хитрая поросюшка!

Мальчик тихонько посмеивался, то и дело пряча курносую мордочку на ее груди, а Марина все прижимала его к себе, целуя то лохматую макушку с темными завитками, то розовую щечку, то маленькую пухлую ручонку, тянущуюся к ее лицу. Когда в комнату вошел Женька с подносом в руке, Егорка шустро спрятался под простыню с головой и затих, притаившись.

– Это кто тут в постели у моей жены? – грозно спросил Женька, едва сдерживая смех, и в тот же миг показалась хитрая мордашка сына:

– Я! Папа, я!

– Ах это ты? Вылезай! Пусть мама спокойно попьет кофе, а ты марш в ванную умываться!

– Нет!

– Я вот тебе дам – нет! – Женька поставил поднос на тумбочку и вытащил Егора из-за Марининой спины, унося в ванную.

Оттуда послышался сначала визг, а потом довольный хохот – значит, обливаются водой, черти. Коваль с наслаждением пила ароматный кофе и жмурилась от яркого солнца, заполнившего комнату. Если бы не сегодняшняя встреча с Бесом и Кадетом, этот день вполне мог бы стать счастливым и приятным…

– Мамуля, мы готовы завтракать! – объявил Женька, внося к ней завернутого в полотенце Егорку и усаживая его на постель. – Смотри, какой чистый и красивый мужчина! – Он потрепал мальчика по мокрым волосам, и Егорка задрал головенку, глядя на Хохла с такой любовью, что Марине стало немного завидно – на нее он так смотрел очень редко. – Ну-ка, поцелуй маму, – сказал Женька и сам первым прижался к ее щеке губами. Егор последовал его примеру, ткнувшись в другую щеку и затаив дыхание. – Видишь, котенок, какие у тебя мужики? С утра всю оближут, обцелуют, а ты жалуешься!

– Нахал! – обиделась она, толкнув его в плечо. – Когда это я жаловалась? Я же вас обоих люблю, я жить не могу без вас, мальчики мои!

– Тогда вставай, мы без тебя завтракать не хотим, – подловил Женька, поднимая Егорку на руки и направляясь в детскую. – Принимай душ, а мы пока оденемся.

Счастливое семейное утро, естественно, было омрачено звонком Беса с напоминанием о вечерней встрече. Коваль бросила трубку на подоконник и взяла сигарету, направляясь на крыльцо. На улице было солнечно и морозно, по снегу носилась единственная уцелевшая собака, при виде Марины моментально ретировавшаяся в будку. Коваль криво усмехнулась – даже животные ноги уносят, если она покурить вышла, кошмар какой-то.

– Доброе утро, Марина Викторовна! – крикнул из сторожки у ворот Костя. – День-то какой хороший, да?

– Кому как, Кот, кому как, – пробормотала она. – Где Сева с Генкой?

– С утра в сауну рванули, к вечеру готовятся.

– Молодцы, не теряются. Юрка машину на сервис гонял?

– Еще не вернулся, а уехал раным-рано, часов в семь, наверное.

Кот вышел из сторожки, устав, видимо, орать из окна, подошел к крыльцу:

– А что вы без куртки-то? Не лето.

– А не болела давно, – насмешливо высказался за ее спиной Хохол, набрасывая Марине на плечи свою дубленку. – Не можешь без фокусов? – укоризненно спросил он, закутывая ее плотнее и обнимая. – Бес?

Коваль кивнула, тяжело вздохнув и выбросив окурок в стоящую у крыльца урну, уставилась на чисто выметенные дорожки. Женька развернул ее к себе и заглянул в глаза:

– Я не прошу, я ставлю перед фактом – одна не поедешь. Все, не обсуждаем! Я должен быть с тобой рядом.

– Женя, я не хочу подвергать тебя унижениям, ты ведь понимаешь, что в первую очередь они станут давить на психику, а ты – мое слабое место, я не потерплю ни слова в твой адрес.

– Да мне на…ть, кто и что скажет, ты ведь сама меня научила. Мне нужно быть с тобой рядом, чтобы никто не посмел тебя обидеть, котенок мой. И не возражай, я все равно поеду.

– А ребенок?

– А Даша? Маринка, я тебя прошу – не упирайся, это бесполезно.

– Женя, ты ведь не охранник… – начала было Коваль, но он решительно перебил:

– Я больше, чем охранник.

– Вот именно. Не подставляйся, я прошу тебя, я не переживу, если с тобой что-нибудь случится, уже не могу больше терять… – Она смотрела в серые глаза и понимала, что все, о чем бы она сейчас его ни попросила, останется не услышанным. Женька не менял принятых решений.

– Ты не потеряешь меня, потому что я твой на всю оставшуюся нам с тобой жизнь. И хватит про это. – Он поцеловал ее в губы, потом еще раз. – Я так люблю тебя, Маринка, если бы только слова такие были, чтобы выразить… Ты такая красивая у меня, как картинка прямо.

– Подхалим! – Марина вздохнула и, встав на цыпочки, дотянулась до его губ. – И за что я тебя, дурака, люблю?

– А за то, что я тебе все прощаю и делаю все, что ты захочешь. Пойдем в дом, холодно ведь. – И он утянул ее внутрь, прижав в прихожей к стене и покрывая жаркими поцелуями лицо и шею. – Моя ты сладкая…

– Папа! – заорал приползший из кухни на четвереньках Егорка, хватаясь за Женькины брюки и вставая на ноги. – Моя мамуя!

– О господи! – закатил глаза Хохол. – Не успеешь наедине с тобой остаться, как тут же претендент какой-нибудь возникнет!

– Мама, мама, на! – Егорка тянул к матери свои ручонки, пытаясь завладеть ее вниманием.

Марина взяла его на руки, чмокнула в щеку, поправила задравшуюся рубашку.

– Ну все, отвоевал? Доволен?

– Моя! – гордо заявил сын, победно глядя на стоящего рядом Женьку, и тот засмеялся:

– Вылитый Малыш, он тоже всегда забирал тебя у меня. О, вот только не плачь, я ж не со злом вспоминаю, – опередив ее слезы, заторопился Хохол, заметив прикушенную нижнюю губу.

– Я и не плачу.

– Вот и не плачь.

– Вот и не плачу! – рявкнула Коваль, толкая его в плечо, чтобы освободил дорогу. – Идем, Егорка, я с тобой поиграю.

Они засели в детской и около часа катали машинки, усадив в них зверей и всяких роботов, коих у Егора было просто неприличное количество. Женька не мешал им, понимая, что Марине необходимо отвлечься от мучающих ее мыслей и предчувствий, а кто, как не ребенок, мог помочь в этом? Егорка тоже был рад тому, что мама никуда не убегает, не торопится, а сидит на полу в его комнате и самозабвенно возится с его игрушками. Он то и дело подползал к ней и целовал то в щеку, то в руку, то просто прижимался всем тельцем и заглядывал в глаза.

– Ну что ты? – не выдержала Марина, усаживая его на колени. – Мы ведь играем с тобой, а ты отвлекаешься.

Егорка обнял ее за шею и затих. Его сердечко колотилось, как маленькая птичка, и Марине вдруг стало почему-то так жалко этого крошечного человечка, который хочет что-то сказать, но слов еще не знает, а чувств и эмоций у него уже полно. И ведь он о чем-то думает сейчас, что-то чувствует…

– Хочешь, я тебе книжку почитаю? – предложила она, вставая с пола и направляясь к книжному шкафу и вытаскивая с полки Егоркину любимую сказку о Колобке, которую он знал, кажется, наизусть.

Сев на диванчик, она усадила сына поудобнее и открыла книжку, погружаясь в мир лисичек-сестричек и зайчиков-побегайчиков. Егорка слушал внимательно, то и дело стукая ладошкой по толстой картонной странице. Марина не заметила, как он задремал, ткнувшись личиком ей в грудь. Тихонько переложив его в кроватку и укрыв покрывальцем, она на цыпочках вышла из детской, закрыв дверь. Если бы она могла остановить время и оттянуть момент встречи с двумя этими мерзкими уродцами…

Сев в кухне на высокий табурет, Коваль налила себе зеленый чай, бросила в него ломтик лимона и застыла над чашкой, подперев руками щеки. "Может, и в самом деле послушаться Беса и отдать то, что хочет его приятель? И пусть это будет его головной болью? Но ведь именно благодаря приобретению этой команды я оказалась на Кипре и встретила там своего мужа, которого считала погибшим… Если бы не это, мы с ним могли вообще больше не увидеться…"

Марина не могла расстаться с этой командой, уже не представляла, как без нее будут идти дела, там ведь ее племянник, в конце концов. Ну почему, почему из всех клубов во всех захудалых городах страны этот Кадет выбрал именно тот, в который вкладывала деньги она?

– О чем задумалась? – спросил Женька, входя в кухню с большими сумками, полными продуктов, – видимо, помог Даше, вернувшейся с рынка.

– Да все о том же. Жень, что мне делать, скажи? – Марина подняла на него глаза и ждала ответа, который, конечно, мало что решил бы.

– Я не могу давать тебе советов, ты их все равно не слушаешь. – Он поставил сумки на пол, отошел к окну и вынул сигареты. – Но, если честно, будь я на твоем месте, хрен бы отдал.

Коваль захохотала, спрыгнула с табурета и подошла к Хохлу, обняв его за талию. Он тоже улыбнулся и свободной рукой подхватил ее, усадив на подоконник и поднеся к губам зажженную сигарету. Марина затянулась, выпуская дым колечками:

– Вот видишь! А на меня орешь постоянно!

– Котенок, дело в другом – я мужик, а ты…

– А я – нет, но что это меняет? Где сказано, что раз уж я женщина, мне положено уступать все и по первому требованию? Почему ктото считает, что он умнее меня? Только потому, что отсидел больше, чем я прожила? Это глупо.

– При чем тут… Просто ты всегда всем как бельмо в глазу – слишком молодая, слишком красивая, слишком самостоятельная. Мужики таких не любят.

– Ну да! То-то вас от меня палкой не отгонишь!

Женька опять улыбнулся и поцеловал ее в нос:

– Ну что ты как маленькая? Ведь прекрасно понимаешь, о чем речь, – да, иметь рядом с собой такую женщину по кайфу каждому, престиж и все такое, но делать с тобой дела – тут уж увольте, каждый мужик считает себя по определению умнее бабы.

– Это точно! Чем ничтожнее мужик, тем выше у него самомнение, – согласно кивнула Коваль, болтая ногами. – Мне раньше смешно бывало наблюдать, как какой-нибудь бестолковый коммерс, увидев меня впервые, начинал нести всякую чушь, считая, что баба все проглотит. И про низкие доходы, и про высокие ставки по налогам, и про несанкционированные выплаты ментам, сэсникам и пожарным… Блин, ну неужели я сама всего этого не знала? Тогда какой смысл был просить "крышу", если денег якобы нет? У меня что, фонд бесплатной поддержки лохов?

– Я слышал, ты никому никогда не скидывала.

– Еще чего! Скинь одному, потом другому, а там, глядишь, уже тенденция! Поэтому я могла только повысить, а скинуть – извините!

– Ух и злючка! А сын-то где? – спохватился вдруг Женька.

– Спит у себя. Читали-читали книжку да и уснули. Плохо, что до обеда выспится.

Марина спрыгнула с подоконника и взяла со стола очищенную морковку, хрустнула ею и протянула Женьке:

– Будешь?

– Не хочу, я ж не заяц.

– Скажите пожалуйста! – Она заставила его все-таки откусить кусочек, как он ни сопротивлялся. – Вот так, и нечего упираться.

– Вечно ты со мной как с дрессированной собакой – сидеть, лежать, стоять, грызть! – пробурчал он, недовольно жуя морковку.

– Я же тебя люблю.

– Я тоже люблю тебя, котенок.

…Ровно в семь вечера Коваль в сопровождении Хохла, Севы и Гены вышла из машины у коттеджа Беса. Бармалей, сидевший на лавке у ворот с сигаретой в зубах, при виде ее подпрыгнул:

– Ой, Марина Викторовна, а я вас встречаю – Бес велел сразу проводить к нему. Только… – замялся он, нерешительно глянув в сторону Хохла. – Жека, без обид – тебя велено не пускать.

– С чего бы вдруг? – спокойно поинтересовался Хохол, явно собиравшийся проигнорировать бесовское распоряжение.

– Ну… Бес так велел, а мое дело маленькое.

– Так не пойдет, – отрезал Хохол, берясь за дверную ручку. – Я прекрасно помню, как она одна к Строгачу приехала и что из этого вышло. Сейчас так не будет. Да не мандражируй ты, скажут – выйду, – успокоил он струхнувшего Бармалея.

– Жека… я ведь и силой могу не пустить, ты ж понимаешь… просто из уважения к Марине Викторовне… – пробормотал Бармалей.

– Я же сказал – не мандражируй, все под контролем.

Они вошли в дом и поднялись по лестнице на второй этаж, в кабинет Беса – огромную, шикарно и дорого обставленную комнату.

– Не слабо! – заметила Марина, усаживаясь в кресло у большого круглого стола и подвигая к себе пепельницу. – Интересно, сам-то где? Опять понты эти Гришкины…

– Не понты, дорогая, а психологическая тонкость, – раздался в дверях голос Беса.

– Скажите, какой психолог стал! – протянула она, поворачиваясь и вздрагивая от неожиданности и омерзения.

Прямо на нее, не мигая, смотрело отвратительное существо, иначе назвать стоявшего рядом с Гришкой у Марины язык не повернулся бы. Низкорослый, безобразно толстый, страдающий одышкой человек с водянистыми желто-коричневыми глазами, точно налитыми чем-то прокисшим. Лысая голова его была покрыта какими-то пятнами и бородавками…

Пока Коваль приходила в себя от легкого шока, он приблизился к ней, взял ее руку и прикоснулся к ней мокрыми губами. Марину передернуло, но она постаралась не выдать своего отвращения и подавила желание вытереть запястье прямо об обивку кресла.

– Марина Викторовна? Рад знакомству, – неожиданно густым, не подходящим к внешнему облику голосом произнес Кадет, садясь в кресло напротив нее. – Ты не соврал, Гришаня, когда расписывал мне прелести своей родственницы. Если она так же умна, как и красива, то, думаю, мы с ней поладим и ничего плохого ни с кем не случится.

"Ого, а вот это уже прямая угроза в мой адрес, открытым текстом просто. Лихо, однако, начинает господин Кадет!"

– Гришенька, нам бы чайку, – попросил тем временем Кадет старческим голосом, и Бес нажал кнопку звонка, вызвав Бармалея.

Хохол мрачно наблюдал за происходящим, не убирая руку со спинки Марининого кресла, Коваль прижалась затылком к этой руке, и это почему-то придало ей уверенности. Она знала, что Женька рядом, а значит, с ней не случится ничего плохого.

– Детка, позволь мне называть тебя просто по имени, ведь я намного старше тебя, – продолжал Кадет, вглядываясь в ее лицо.

Марина пожала плечами, стараясь не выдать ничем своего отвращения, а Кадет продолжал:

– И кто этот молодой человек? – последовал небрежный кивок головой в сторону Хохла.

– Это мой муж, – спокойно ответила она, и Кадет залился блеющим смехом:

– Муж? В самом деле? Смешно! А я думал, что это Жека Хохол, да, видно, ошибся по старости.

– Не ошибся, Кадет, – отозвался Женька.

– А, значит, помнишь меня, сынок? Помнишь, как хозяин твой бывший, паскуда, на перо меня решил поставить? Я еще удивился, как жив остался, тебя ведь ждал, думал, ты придешь по мою душу, да Строгач, волчара, лошка какого-то прислал, мои мальчики быстро его обезвредили. Если бы ты сам пришел…

– Вряд ли ты сидел бы здесь сейчас, – совершенно без всякого почтения сказал Женька, нахально глядя в глаза Кадету.

– Ну да, ну да, – закивал он, поглаживая ладонью полированную столешницу и наблюдая за тем, как Бармалей расставляет перед ними чашки с чаем. – А ты, гляжу, молодец, высоко залез, на саму Наковальню…

– Не твое дело!

– Не мое… а может, мое, Женечка? Может, тебя эта наглая сучка лучше понимает? И, может, ты ее убедишь не доводить все до беспредела? Я ведь человек слова и то, что задумал, сделаю обязательно, а мне очень уж не хочется крови, староват я уже для таких игрищ, Женечка.

– Так и не лезь в мои дела, – посоветовала Коваль, закуривая сигарету. – Мне, как ты понимаешь, тоже кровь проливать интереса нет, в нашем городе давно уже все тихо-мирно, зачем мне проблемы с ментами?

– Вот я и предлагаю тебе решить все спокойно и полюбовно. Ты отдаешь мне свой клуб и живешь дальше спокойно. – Кадет смотрел ей в лицо, словно пытался разглядеть то, что происходит сейчас в ее душе.

– Нет.

– Это что значит?

– А то и значит. Я не собираюсь ничего тебе отдавать, – ткнув сигарету в пепельницу, Марина отхлебнула чай из стоящей перед ней кружки и услышала покашливание Беса.

– Наковальня, ну что ж ты такая бронебойная-то? – вклинился он в разговор. – Ведь мы с тобой обсуждали…

– И я тебе тогда еще сказала – не будет этого! И не прикидывайся овцой, Гришка, – наобещал, что все улажено?

– Офигела?! – взревел Бес, из чего она сделала вывод, что не ошиблась. – Как разговариваешь?

– А вот как хочу, так и разговариваю! Никогда не смей решать за меня и за моей спиной, понял?

– Пожалеть не пришлось бы, деточка, – опять умильным, старческим голосом проговорил Кадет, но Марину понесло:

– Да?! Рискни заставить меня сделать то, что я не хочу!

– Ну гляди – ты сама это сказала.

Коваль встала из-за стола и направилась к двери, Бес кинулся за ней и на лестнице рванул за руку, разворачивая к себе лицом.

– Ты, дура полоумная! Ты с кем в таком тоне сейчас базарила?! Совсем соображалка не работает?! Он же тебя в порошок сотрет!

– Боюсь, ему не справиться.

– Пока не поздно, Маринка, – забормотал вдруг севшим голосом Гришка, жарко дыша ей в лицо, – ради всего святого, прошу тебя – пойди и извинись, скажи, что подумаешь!

– Извиниться? – вздернула Коваль брови совсем так, как делала много лет назад, когда еще работала в больнице и когда ставила на место зарвавшихся коллег по работе. – А за что, собственно? За то, что жива и хочу продолжить в том же духе?

– Совет хочешь? Увези пацана туда, где никто его не достанет, в такое место, о котором даже я не буду знать! – зашептал Бес, с силой сжимая ее руку выше локтя. – Это все, что я могу для тебя сделать, слышишь, Маринка? Увези ребенка, спрячь его, я не хочу быть виновным в его смерти, Егор меня и на том свете грохнет!

– Спасибо, Гришка, я подумаю, – серьезно сказала Марина, осторожно отцепляя его пальцы. – Но в остальное не лезь, это мои разборки. Достаточно того, что ты втравил меня в них.

– Я не мог иначе, пойми, я слишком много ему должен…

– А рассчитаться решил мной? Главного ты, Гришка, не учел – я не из тех, кто сидит и покорно ждет смерти. И зря твой приятель со мной связался. Ты расскажи ему на досуге, что случилось с Сеней Лодочником, с Мастифом, с Серегой Строгачом, с Мамедом, Азаматом и Бурым. И не забудь упомянуть, что я вытащила тебя с того света, а ты подставил меня. Прощай, Гришка. – Коваль поцеловала его в щеку, и он дернулся, как от укуса ядовитой змеи.

– Прости меня…

– Бог простит! – насмешливо отозвалась она, выходя из дома и направляясь к машине. Хохол молча последовал за ней, помог сесть в джип, устроился рядом.

– Юра, поехали, – Марина чуть тронула водителя за плечо.

Машины выехали за ворота и повернули в проулок, ведущий к улице, на которой стоял ее коттедж. Марину не покидала фраза, сказанная Бесом, фраза о том, что нужно спрятать Егорку как можно скорее и как можно дальше. Было только одно такое место… Но с кем отправить туда мальчика, кому его доверить?

– Женя…

– Я понял, котенок. Но с кем? – оказывается, Хохол тоже думал об этом же. – Позвони своей розовой лярве, она не откажется помочь.

– Не зови ее так. Мне это не нравится.

– Думай как захочешь, но я не желаю больше видеть ее в нашем доме.

Коваль легла на сиденье и закрыла глаза. Мысли путались, ничего конструктивного в голову не приходило, а придумать что-то нужно было обязательно.

Джип остановился во дворе дома, но они и не думали выбираться.

– Ну хватит, котенок, идем в дом, – пробормотал Женька, целуя ее закрытые глаза.

– Я не хочу… Мне кажется, что стоит только выйти и сразу произойдет что-то ужасное…

– Нет, моя родная, ничего не произойдет, ведь я рядом. Идем, там Егорка, нужно решить, что делать.

– Поцелуй меня еще, Жень…

Поцеловав в губы, он повел Марину домой, снял в прихожей шубу и увлек за собой по лестнице наверх, в детскую, где играли Егорка и Даша. Увидев их, мальчик радостно растянул в улыбке пухлые губки и потянул к Женьке руки:

– Папа!

– А маму ты не рад видеть? – Женька поднял сына с пола и подошел с ним к Марине, обняв ту свободной рукой. – Поцелуй маму, Егор.

Мальчик ткнулся мордашкой ей в щеку, а ручкой вцепился в волосы, пытаясь вынуть длинную черную шпильку, державшую узел. Хохол наблюдал за его действиями с улыбкой, потом помог, распустив волосы по спине.

– Красивая у нас мама, да, сынок? Ни у кого больше нет такой, только нам повезло.

– Мама! – Егорка обнял Марину за шею, и сидящая на полу Даша засмеялась:

– Вот подхалим! Марина Викторовна, к ужину накрывать?

– Накрывай, Дашенька, я что-то проголодалась. Сейчас переоденусь и спущусь.

В спальне было прохладно и темно, Коваль включила телевизор и стала раздеваться. Шли вечерние новости, и вдруг Марина увидела во весь экран улыбающееся лицо Младича – он давал интервью молодому журналисту, расписывая в красках планы на ближайшие пять лет. Она моментально вскипела – кто дал ему право говорить о чем-то перед камерами без ее согласия? Что возомнил о себе этот пижон? Схватив телефон, Марина набрала Младичу на мобильный и вместо "здравствуй" заорала матом, совершенно не стесняясь в выражениях:

– Охренел совсем, Карлеоне?! Кто разрешил?! Я тебя спрашиваю – кто разрешил тебе говорить хоть что-то о команде и планах без согласия президента клуба?!

– Погоди, Марина, не ори… – начал Младич, но она бесцеремонно перебила:

– Закрой рот и слушай! Если еще раз повторится подобное, я тебя выкину к такой-то матери, ты понял?! Только я решаю, кому, что и когда говорить, запомни это на весь остаток жизни!

– Но мне позвонили и попросили об интервью, что я должен был делать? – оправдывался обескураженный тренер, не вполне понимающий причину гнева. – Разве это такая тайна? Я поделился планами на предстоящий сезон…

– Я еще раз повторяю для главных тренеров – я запрещаю обсуждать что-то, касающееся команды, без моего ведома! – Марина с размаху запустила трубкой в стену, расколотив телефон вдребезги.

Спустившись вниз, она первым делом схватила сигарету и в две затяжки высадила ее, удивив Хохла:

– Ты чего?

– Чего?! – Коваль повернулась на каблуке сабо и уставилась на Женьку из-под челки. – Я тебе скажу – чего! – и выложила ему все, что сказал Младич в интервью телевизионщику и что она сама потом сказала неудавшемуся оратору.

– А что в этом криминального-то? – не понял Женька.

– Да пойми ты, мне не надо, чтобы Кадет был в курсе моих планов! И вообще чтобы кто-то был в курсе! Я только-только утрясла все вопросы с мэром, выбила разрешение на реконструкцию стадиона, еще и макет не видела, а уже город разговаривает! – Она стукнула сжатыми кулаками по столу так, что подпрыгнула посуда, Хохол поморщился:

– Успокойся.

– Не могу!

Женька подошел, обнял, приподняв над полом, и так стоял до тех пор, пока она не задышала ровнее и не перестала изрыгать проклятия в адрес Младича. От его рук и тела исходило какое-то успокаивающее тепло, заставившее Марину почувствовать себя немного лучше.

– Все, отпусти.

– Прошло? – Он поцеловал ее в нос и подул в лицо, взметнув вверх челку.

– Прошло. Давай ужинать.

Егорка с интересом наблюдал за происходящим, тихонько сидя в своем стульчике с ложкой, зажатой в кулачке. Перед ним стояла тарелка с картофельным пюре и мелко размолотой котлетой, но он и не притронулся к еде, не сводя с родителей любопытных глазенок.

– Ты почему не ешь? – грозно спросил Женька, но Егорка раскусил его маневр и засмеялся. – Еще и смеется! Накажу!

– Нет! – уверенно заявил сын, но ложку в тарелку всетаки опустил на всякий случай.

Они тоже сели ужинать, и Марина даже на время забыла о своих неприятностях и проблемах, почувствовала себя обычной замужней женщиной, сидящей за столом с мужем и сыном.

– Котенок, завтра ты у меня станешь на год старше, – вспомнил вдруг Женька за чаем.

– Очень приятно! – с сарказмом заметила она, отпивая зеленый чай с лотосом.

– Я же не к тому, – смутился он. – Просто день рождения у тебя завтра…

– Да ладно, не оправдывайся! – Марина потрепала его по щеке. – Я не комплексую по поводу возраста, ты ведь знаешь. Егор, ты поел? – Вынув сына из стульчика, она вытерла его мордашку полотенцем и направилась в детскую. – Идем купаться и спать, уже поздно. Я тебе почитаю, хочешь?

– Нет! – но это было любимое слово Егора Егоровича Малышева, поэтому Марина не обратила внимания на его высказывание – слушать сказки он обожал.

Пока мальчик плескался в джакузи, пуская кораблики и резиновых уток, она сидела возле него на стульчике и задумчиво наблюдала за его маневрами. Надо же, как меняется уклад жизни с появлением ребенка, даже странно – вот этот маленький человечек все перевернул в ее доме, да и в ней тоже. Никогда прежде Коваль и подумать не могла о том, что будет сидеть вот так по вечерам, наблюдая за тем, как плещется в воде синеглазый малыш, похожий на ее любимого Егора, и будет получать от этого удовольствие. И что ее безбашенный любовник Женька станет ему настоящим отцом, полюбит его как родного, будет возиться с ним дни и ночи. Егорке, видимо, не понравилось выражение Марининого лица, он подобрался ближе и обнял ее за шею мокрыми ручками, оставляя на волосах островки белой пены.

– Мамуя…

– Что, родной? – Она поцеловала его в щечку. – Может, будем вылезать? Накупался?

Вытащив сына из джакузи и закутав в большое полотенце, Марина унесла его в детскую, переодела в пижаму и села возле кроватки с книжкой сказок. Разморенный теплой ванной Егорка уснул быстро, повернулся на бочок и засопел носиком, подложив под щеку кулачок. Коваль посидела возле него еще немного и пошла к себе. На удивление, Хохла в спальне не было, и она, спустившись вниз, нашла его в каминной.

– Ты чего тут? – Марина села на подлокотник его кресла и обняла за шею. – Я тебя потеряла.

– Еще рано, всего десять. Давай посидим.

– Давай.

Оба замолчали, но думали, кажется, об одном – о том, что нужно как можно скорее увозить Егора в Горелое к бабе Насте. И сделать это нужно так, чтобы Бес не догадался, потому что с ребенком поедет Ветка, только ей можно его доверить. Значит, предстоит еще отвечать на вопросы пахана о том, куда пропала подруга, и этот момент тоже нужно хорошо продумать, чтобы Бес не заметил фальши и не насторожился. Повинуясь какому-то порыву, Марина взяла телефонную трубку и позвонила Ветке. Та долго не отвечала, потом раздался голос:

– Алло!

– Ветуля, привет, это Коваль.

– О господи… – пробормотала Ветка, с которой Марина не разговаривала почти месяц. – Маринка… как ты, девочка моя? У тебя все нормально?

– Что считать нормой, дорогая, – усмехнулась она. – Если ты о здоровье, то все в порядке, а вот остальное… Ты ведь в курсе, кто сейчас живет в доме у твоего Гришки?

– Да. Ты не переживай, я сейчас у себя, могу говорить свободно, никто не услышит. Ты звонишь, чтобы попросить меня о помощи? – иногда проницательность "потомственной ведьмы" Виолы доводила Коваль до дрожи. – Я даже не спрошу, чего именно ты хочешь, я согласна, я уже измучилась, так перед тобой виновата.

– Прекрати, – попросила Марина. – Ветка, мне действительно нужна помощь… Увези Егора в деревню к Женькиной бабке, я буду очень тебе благодарна… Ты ведь знаешь, у меня нет больше ничего, что связывало бы меня с Малышом, только сын, я не переживу, если с ним что-то случится.

– Говорить не о чем! – решительно заявила подруга, и Коваль услышала, как щелкает на том конце провода зажигалка. – Хоть завтра.

– Завтра мой день рождения, я хочу провести его с семьей. Надеюсь, хоть на это я имею право.

– Как скажешь, можно и послезавтра, – согласилась Ветка. – Как думаешь, Хохол будет сильно возражать, если я заеду поздравить тебя?

– Думаю, сильно, но мы переживем, – улыбнулась Марина, коротко глянув в сторону насторожившегося Женьки. – Конечно, приезжай, мы никуда не собираемся, посидим дома.

– Колька будет?

– Если не забыл, то да, – Марина была абсолютно уверена в том, что племянник забудет что угодно, только не день ее рождения, а потому приедет непременно. – Единственное, о чем я мечтаю, так это о том, чтобы Бес забыл эту дату, – призналась она, понизив голос. – Я не могу его видеть, меня так и тянет ему в морду вцепиться, боюсь, что не справлюсь и осуществлю свое желание.

Ветка рассмеялась своим мелодичным, как колокольчик, смехом. Как это при своей легкости характера Ветка до сих пор не нашла нормального мужчину, вечно влипая в какие-то неприятности! Как говорил по этому поводу Хохол, "ей не хватает какого-нибудь очевидного дефекта, чтобы человек не начинал сам искать подвохов".

Если честно, Марину предстоящий день рождения совсем не радовал, она вообще не любила личных дат, для нее время остановилось в тот самый день, когда на ступенях казино погиб муж. Но Женька настаивал, говоря, что жизнь не замерла, ее нужно прожить. В душе Марина была согласна с ним, но радости от поздравлений не испытывала, понимая, что главный человек в ее жизни уже никогда больше не войдет утром в спальню с огромным букетом белых роз, как делал это всегда.

Всю ночь Коваль ворочалась с боку на бок, ей не спалось, в голову лезла всякая ерунда, и лежащий рядом Женька то и дело прижимал Марину к себе, сонно бормоча какие-то слова и целуя в шею под волосами. Только под утро она наконец-то забылась крепким сном, почувствовав себя в полной безопасности в Женькиных руках, и, когда он попытался выскользнуть из постели, вцепилась в него, бормоча:

– Не бросай меня, пожалуйста…

– Нет, котенок, не брошу… – прошептал он ей так, словно она – Егорка. – Спи, моя маленькая, я с тобой…

Когда и как он ухитрился выбраться из ее судорожных объятий, Марина не заметила, а проснулась от нежного запаха цветов, такого непривычного зимой. Прямо на тумбочке у кровати стояла огромная корзина белых роз, и в самом центре букета красовалась одна черная – длинный прямой стебель венчала головка величиной с Женькин кулак… У Марины перехватило дыхание, глаза наполнились слезами, она закусила губу, чтобы не заплакать и не испортить Хохлу тщательно и с любовью приготовленный сюрприз. Они пришли вдвоем, в руке у Егорки была одна желтая хризантема, которую он важно и торжественно держал перед собой.

– Котенок, твои мужики поздравляют тебя с днем рождения. – Женька посадил рядом с ней Егора и сам уселся на край кровати. – Я люблю тебя, родная, будь счастлива… – прошептал он на ухо, погладив по щеке пальцами.

– Мама, на, на! – Егорка протянул Марине цветок, и она поцеловала мальчика в розовую щеку.

– Спасибо, мое солнышко, мне так приятно. А где, собственно, мой кофе? – шутливо обратилась она к Женьке, и он моментально внес с лестницы поднос с чашкой.

– Ты думала, я забыл? Котенок, все, что угодно, могу забыть, но только не твою чашку кофе с утра! Пей спокойно, мы тебя внизу подождем. Идем, сынуля, пусть мама еще поваляется немного.

Подхватив Егорку на руки, Женька пошел с ним вниз, а Марина с наслаждением сделала глоток ароматного кофе с корицей – Хохол свое дело знал, кофе варил, как профессиональный барриста в кофейне.

"Слава богу, что хоть он есть у меня…"

Стоя под струями душа, она все же всплакнула немного, а как же без этого, но потом успокоилась и пошла одеваться. Остановив свой выбор на черном коротком платье с длинными рукавами и глубокими вырезами на груди и спине, Коваль накрасила глаза, вставила синие линзы и распустила по плечам волосы. Вид, конечно, слегка не праздничный, скорее траурный, но все давно уже привыкли, что она выглядит именно так, поэтому никто не удивится.

– Котенок, долго что-то, – улыбнулся Женька, отодвигая ей стул и касаясь тыльной стороной ладони обнаженной спины. – Духи новые, что ли?

– Нет, масло.

– Что за масло такое, у меня от него прямо кошмар начался, – Хохол прижался бедром к ее боку, и Марина поняла, что он имел в виду.

– Специальное, дорогой, на то и рассчитано.

– Обалдеть… Любишь ты до края все довести. Ну что, сначала завтрак, потом подарки?

– Родной, ты ведь знаешь, насколько мне безразличны все эти материальные выражения твоей любви. Мне важно только то, что ты со мной. – Марина закинула руки и обняла его за шею, заставив нагнуться. – Поэтому сначала завтрак, ты не обидишься?

– Конечно, нет, тем более что сегодня у меня такой… специфический подарочек…

– Заинтриговал! – улыбнулась она.

После завтрака Женька потащил ее во двор, и там Коваль просто рот разинула от изумления – перед крыльцом стоял новый "Хаммер", сверкая свежей краской и полировкой, а во весь капот был белым контуром нарисован паук "черная вдова", совсем такой, как выгравирован на ее кольце – последнем Егоровом подарке…

– Женя… – выдохнула Марина, поворачиваясь к стоящему за спиной Хохлу. – Это… это…

– Я понял, тебе понравилось, – засмеялся он, обнимая ее сзади и упираясь в плечо подбородком.

– Не то слово!

– Я подумал, что весь город и так знает, чей это джип, так пусть не сомневаются, если что.

– Где ты столько денег взял?

– О цене неприлично спрашивать! – Женька укусил ее за ухо. – Всего, что у меня есть, не хватит, чтобы подарить тебе то, чего ты заслуживаешь.

– Я говорила, что люблю тебя?

– Можешь повториться, я не расстроюсь. Идем в машину. – Женька подхватил Марину на руки и понес к джипу, усадил на заднее сиденье. – Поедем, прокатимся немного?

– Тогда я сама за руль, – запротестовала Коваль, и ему пришлось подчиниться.

Вести машину в туфлях на шпильке было неудобно, но она приноровилась и гнала по привычке почти под двести. Новый джип был мощнее прежнего, салон тоже отличался повышенным комфортом, была установлена стереосистема с лазерными дисками да плюс к этому Хохол набил дисковод ее любимым шансоном, а также укрепил на панели ароматизатор с запахом японской хризантемы. Словом, подарок был продуман до последней мелочи, чтобы угодить и вызвать восторг. Но и это еще не все – в бардачке оказалось три умопомрачительных комплекта белья, причем один был явно куплен в интим-салоне, судя по недвусмысленным отверстиям во вполне определенных местах.

– Обалдел! – засмеялась Марина, покрутив трусики на пальце.

– Вечером примерим, да?

– Обязательно!

– Котенок, притормози где-нибудь, – попросил Женька, положив руку поверх ее, сжатой на руле. – Я хочу кое-что сделать.

– Что? – поинтересовалась Коваль, сворачивая на проселок и останавливаясь.

– Повернись ко мне, пожалуйста. Вот так, чтобы я видел твое лицо… Господи, какая же ты красивая… – Он водил по лицу пальцами, словно изучал что-то новое и хотел знать это и на ощупь тоже. – Марина Викторовна, я понимаю, что я ничто по сравнению с погибшим Малышом, но все же… – Он полез в карман куртки и вынул небольшую коробочку, открыл ее и протянул ей. – Я больше не прошу вас выйти за меня замуж, но если вам не совсем безразличен сидящий рядом отморозок, примите это.

– Женя, никогда больше не говори со мной таким тоном, – попросила Марина, принимая у него коробочку, в которой оказалось обручальное кольцо. Коваль подняла на Женьку глаза и заморгала накрашенными ресницами, пытаясь не заплакать, потом молча вынула колечко и надела его на безымянный палец правой руки прямо над своим первым обручальным кольцом, подаренным ей Егором в день свадьбы. Она никогда не снимала его, ни разу за всю жизнь от момента бракосочетания… Хохол также молча взял ее руку и поднес к губам, и они сидели так какое-то время, боясь посмотреть друг на друга. Но Марина сделала этот шаг совершенно осознанно, была уверена, что не пожалеет о нем. А главное, теперь это не казалось ей предательством по отношению к Егору – выходить замуж за Хохла официально она не собиралась, а кольцо… Что ж, это была та малость, ради которой Женька мог попереть один на взвод вооруженных омоновцев.

– Спасибо тебе, родная моя… Ты не представляешь, как мне это важно.

– Доволен? Удалось окольцевать меня, да, Хохол? – Коваль улыбнулась и поцеловала его в губы. – Пусть будет по-твоему…

– Я самый счастливый человек сегодня, котенок мой. Давай я повезу тебя, успеешь еще накататься сама за рулем.

Она подчинилась и всю обратную дорогу разглядывала простое золотое колечко, плотно обхватившее палец. "Как же мало нужно Женьке для полного счастья – нацепил мне эту побрякушку и поплыл. Можно подумать, это гарантия, что я всегда буду принадлежать ему! Ничто не станет гарантией этого, и Егор знал это лучше других, а Хохол все еще надеется изменить меня. Наивный…"

Подкатив к самому крыльцу, Женька легко выпрыгнул из машины и подхватил Марину на руки, подбросил вверх.

– Котенок, с днем рождения!

– Уронишь! – смеялась она, болтая в воздухе ногами.

– Ни за что!

– Марина Викторовна, вам Виктор Иванович звонит! – крикнула из окна кухни Даша, размахивая телефонной трубкой.

– О, папа вспомнил!

– Когда ты перестанешь думать о людях плохо? – укоризненно спросил Женька, осторожно внося ее в дом и опуская на пол в прихожей. – Он же твой отец, как он мог не вспомнить?

– Жень, давай не будем, – попросила Марина, беря у Даши трубку. – Алло, папа?

– Привет, деточка моя! – донесся до нее голос отца, чуть глуховатый и какой-то усталый. – Поздравляю тебя, ты стала совсем взрослая. Как дела, как сын, как Евгений?

– Папа, тормози! – засмеялась она. – Я не запомнила всех вопросов!

– Прости, тороплюсь, как все старики, узнать все и сразу.

– Тогда по порядку. Дела хреново, сын в порядке, Женька рядом, привет передает.

– Вы бы приехали ко мне хотя бы на Новый год, – попросил отец таким тоном, что Марина насторожилась:

– У тебя что-то случилось?

– Ты же знаешь, Димка развелся с Люсей, там такой тарарам – не дай бог! Он оставил ей все, живет в общежитии.

– Сдурел братец на старости лет! Что не поделили-то?

– Он молчит, а Люсю расспрашивать мне не очень удобно, она просто в трансе, все так неожиданно. Мариша, приезжайте втроем, я очень хочу тебя видеть…

– Папа, у меня тут море проблем, не хочу тебя волновать… – начала она, но потом вдруг сообразила, что ему и без ее заморочек достается, а потому осеклась и перевела разговор: – Слушай, обещать не буду, но если сумею, то вырвемся на пару дней.

– Доченька, это было бы прекрасно, я так хочу увидеть внука, – совсем уж по-стариковски сказал отец, и Коваль вдруг вспомнила, что ему уже шестьдесят четыре.

– Да, папа, я постараюсь приехать, я тоже соскучилась, да и по Москве погуляла бы с удовольствием.

– Тогда позвони мне перед тем, как соберетесь, приеду и встречу. Целую тебя, моя красавица. Евгению привет.

– Хорошо, передам. Пока, пап.

Положив трубку, Марина задумалась – а, в самом деле, почему бы не вырваться к отцу вместе с Егором и Женькой? Скоро Новый год, жизнь в городе замрет как минимум на неделю, все будут гулять и праздновать, а она что, не человек?

"Махнуть на все рукой и уехать, пошататься по московским улицам, подышать свободно, не опасаясь того, что в любой момент в башке образуется дыра энного калибра…"

– Женька, а давай к отцу махнем? – Она посмотрела на сидящего рядом Хохла, и тот удивленно вздернул брови:

– В смысле?

– В Москву. Кстати, Егорку можно оставить там, никто ведь не знает, что у меня есть отец, следовательно, искать моего ребенка в столице никто не будет.

– И как ты представляешь себе старика в роли няни? – скептически осведомился Женька.

– А что? Можем и Ветку взять, пусть отвлечется.

– Только если ты обещаешь, что не станешь тащить ее в нашу постель.

– Ой дурак! Так ты еще и к ней меня ревнуешь? – Коваль села к нему на колени и потрепала по бритой голове. – Женечка, родной мой, я обещаю тебе, что уж с кем, с кем, а с Веткой тебе меня делить не придется!

– Ну да, сама-то веришь? – Он уткнулся лицом в вырез ее платья и принялся водить языком вверх-вниз, заставляя откинуться назад и вцепиться руками в подлокотники кресла. – Нет, не сейчас… Позже, ночью… не торопясь…

– Тогда отпусти меня!

– Нет… я не отпущу тебя, ты ведь моя, моя любимая…

Если бы в этот момент в прихожей не раздался голос племянника, неизвестно, чем бы все закончилось…

– Пусти, там Колька приехал, – отбивалась Марина, но у Хохла всегда тяжело получалось выполнять подобные просьбы с первого раза, поэтому он еще какое-то время подержал ее в руках, прежде чем позволить выйти в прихожую.

Племянник явился с огромным букетом хризантем, да не один – рядом смущенно топтался господин Младич. Коваль вздернула брови и удивленно поинтересовалась:

– А ты-то откуда здесь?

– Решил загладить вину за косяк, – улыбнулся он, протягивая корзину роз. – С днем рождения, Марина Викторовна.

– Спасибо.

– Мариш, – вклинился Колька, обнимая ее за талию и целуя в щеку, – поздравляю тебя, дорогая моя тетка!

Она тоже поцеловала его и пригласила их обоих в гостиную, где возился прямо на полу нарядный Егорка. Увидев любимого дядюшку, он встал на ноги и поковылял навстречу Кольке, присевшему на корточки и раскинувшему руки.

– Привет, друган! Как вырос-то, ужас! Ну, давай пять.

Егорка протянул ему ладошку, в которой моментально оказалось здоровенное шоколадное яйцо. Марина укоризненно покачала головой:

– Коля, это лишнее.

– Я же не могу к ребенку с пустыми руками! – оправдывался племянник, а Егорка с хитрым лицом уже ковырял золотинку, в которую было завернуто лакомство.

– Если он потом есть не будет, я тебе голову оторву! – пообещала она Николаю, и тот со смехом подхватил Егора на руки.

– Ты же не подведешь дядю под монастырь, да? Хорошо будешь кушать?

– Нет! – заявил Егор Егорович, отхватывая зубками приличный кусок шоколада.

– Блин, да что за наказание – он другие слова знает? – Колька похлопал мальчика по попке, но тот все равно повторил свое любимое "нет", вызвав смех у всех собравшихся. – Маринка, это твой сын, вот ей-богу!

– А ты сомневался? – Коваль отобрала у него сына и прижала к себе. – Чей же он еще?

Егорка сразу попытался засунуть ей в рот кусок шоколада, но она увернулась:

– Спасибо, котенок, мама сладкое не ест.

– Мама текилу пьет, – подсказал вполголоса Хохол, и Марина засмеялась.

– Точно! Пойдемте за стол, Ветка позже приедет.

При этой новости Колька напрягся – встреча с ведьмой, видимо, не значилась в его планах, он до сих пор тяжело переживал разрыв с ней и старался по возможности не общаться. Но Марина предупреждала его сразу, что так будет, надо было слушать тетку. Веточка оказалась легка на помине, впорхнула в гостиную с цветами, обняла подругу, игнорируя сразу две пары неприязненных глаз, направленных в ее сторону, – Женькин и Колькин:

– Дорогая, поздравляю тебя!

– Спасибо, Ветуля. Даша, возьми шубу у Виолы Викторовны!

Веточка сбросила свою голубую норку на руки подоспевшей Даше и села за стол между Младичем и Колькой.

– Привет, дорогой, как твои дела? – коснувшись пальчиками Колькиной руки, щебетнула она, и Колька покраснел:

– Нормально.

– А что же ты не спросишь, как я? Неужели неинтересно? Не чужие ведь!

– А я все знаю про твои дела, Вета, – тихо проговорил Колька, опустив глаза.

– О… – растерянно протянула Веточка, глянув в Маринину сторону, но та отрицательно покачала головой, давая понять, что не она источник информации. – Ну… тогда можешь поухаживать за дамой, дорогой, – моментально нашлась ведьма, протягивая Николаю свою тарелку. – В кои-то веки у твоей любимой тетки стол накрыт нормальной едой, а не только ее японскими выпендрючками! Я уж испугалась, что Дарья совсем разучилась готовить!

– Да бог с вами, Виола Викторовна! – возмущенно всплеснула руками стоящая тут же Даша. – Я ж на всех готовлю, это только Марина Викторовна не ест ничего, а ребята у нас аппетитом не обижены!

– Это точно! – подхватил Женька. – Сумки-то с рынка неподъемные привозят, а Марина только рис с креветками и ест, остальное все мы!

– Ой, хватит! – поморщилась Коваль. – Нашли тему для разговора! Поди, не война, не голод – проблем нет, а пацаны должны быть в форме.

– Ага, в форме! Севка скоро в машину не сядет, постоянно на кухне трется! – засмеялся Хохол, выкладывая на Маринину тарелку ее любимые якитори из курицы, королевские креветки в кляре и темпуру из овощей.

– Кстати, о машине! Женька мне новый "Хаммер" подарил, офигенная тачка! – похвасталась она, щелкая хаси.

– Нормально! – присвистнул Николай, с уважением взглянув в сторону Хохла. – Петрович знает, как к тебе подъехать!

– Для любимой женщины ничего не жалко, – улыбнулся Женька, целуя ее в щеку.

Потом пошел обычный застольный треп ни о чем, тосты и всякая всячина, и Ветка, улучив момент, вывела Марину в каминную. Сев в кресла, они закурили, и Ветка тихо сказала, глядя на горящий в камине огонь:

– Маринка, Гришка велел передать, чтобы увозила пацана куда-нибудь.

– Он и мне это сказал.

– Ты не понимаешь – он сказал, чтобы в Горелое не совались, кто-то узнал про Женькину бабку, там в первую очередь будут искать.

– …твою мать! – вполголоса высказалась Коваль. – И куда я теперь его дену?

– Давай я его в Москву отвезу.

Марина подняла на подругу глаза и поежилась – Веткина проницательность порой бывала невыносима.

– Я и сама об этом думала, если честно, сегодня отец звонил, звал в гости. Давай сделаем так – чтобы не вызвать ненужных разговоров, мы с Женькой улетим прямо завтра утром, первым рейсом, а ты прилетишь после Нового года и останешься. Гришке наврем что-нибудь.

– И врать сильно не придется. Я в Швейцарию собиралась, у меня рубец за ухом стал какой-то грубый, хочу убрать, – Ветка откинула прядь волос, демонстрируя дефект. – Вот и алиби.

– Вета, это ж не на пару дней…

– И что? Может, я еще чего подлечить захочу! – засмеялась подруга. – Расслабься ты, в самом деле! Ой, что это у тебя? – заметила она кольцо и схватила за руку, поднеся ее к глазам. – Обручальное, что ли?

– Что ли, – кивнула Марина, улыбаясь.

– И расписались?

– Нет.

– Тогда не пойму, зачем тебе это?

– Ветка, ему так хочется чувствовать, что я – его, и это та малость, которую он от меня ждал все время. Рука не отвалится, если что.

– Странные вы оба – какая разница, есть кольцо, нет его?

– Женьке есть.

– Ой, ну прямо-таки! – фыркнула Ветка, перебрасывая одну стройную ножку на другую. – Ты слишком много ему позволяешь, вот и все. Заметь, он уже чувствует себя хозяином в твоем доме!

– А ты-то что так изводишься? – поинтересовалась Коваль, сдувая со лба упавшую челку. – В последнее время у нас с тобой существует только одна тема для разговоров – я и мои отношения с Хохлом.

Ветка задумчиво разглядывала свой маникюр и молчала, но Марина видела, что у нее есть что-то, о чем она то ли не решается, то ли просто не хочет говорить. Не в ее правилах было тянуть из человека ответы клещами, если, конечно, это был человек близкий, а потому Марина решила не торопить события – Ветка выскажется рано или поздно, она не может долго держать в себе то, что знает. Коваль курила, глядя уже мимо подруги, а та все не могла определиться, стоит ли заговаривать о том, что ее сейчас волнует.

– Вот вы где! – в каминной возник Хохол, появился, как джинн из бутылки, тихо и незаметно. – А мы там скучаем – именинница свалила, понимаешь…

– Устала я, Женька…

– Понял, сейчас всех выставлю, – сразу же отреагировал он, но Марина остановила:

– Я не о том. Еще пять минут, ладно?

Бросив на Ветку неприязненный взгляд, Хохол удалился, а ведьма, проводив его глазами, тихо фыркнула:

– Если бы мог, порвал бы на ленточки!

– Тебя, что ли?

– А то! – вздохнула она, протягивая руку к стоящему перед ней стакану с соком. – Не любит он меня.

– Тебе это важно?

– Ой, прекрати ты, Коваль! – поморщилась Ветка и сделала глоток оранжевой жидкости. – Это только тебе до звезды общественное мнение, а я терпеть не могу косых взглядов и пересудов за спиной.

– Это кто же у тебя за спиной-то шепчется, Гришкина охрана, что ли? – насмешливо спросила Марина, зная о том, что бесовская кодла Ветку невзлюбила сразу.

– А хоть бы и так! Тот же Бармалей, дегенерат поганый, так посмотрит иной раз, что у меня мурашки с голубя размером!

Коваль захохотала, представив себе морду Бармалея и реакцию обиженной таким мужским поведением Веточки, но подруга совершенно не настроена была шутить подобным образом:

– Что ты закатилась? Думаешь, приятно? Это ты всегда умела мужиков на место ставить, а я не такая, я мягкая и слабая, мне поддержка нужна…

– Ну тут ты перегнула – когда тебе нужно, ты легко поставишь кого угодно и куда угодно, это я прекрасно знаю, так что не прибедняйся, – остановила Марина поток ее излияний и встала, направляясь к двери. – Идем, там люди ждут, неудобно.

Самое интересное заключалось еще в том, что подпивший Младич вдруг воспылал к Ветке неудержимой страстью, все шептал ей на ухо какую-то ерунду, а она заливисто хохотала, поглядывая исподтишка на мрачнеющего с каждой минутой Кольку. Марина поймала ее взгляд и покачала головой, незаметно для всех показав еще и кулак за спиной у сидящего вполоборота к ней Младича. Но что могло остановить настроившуюся пофлиртовать ведьмочку…

"Блин, не дай бог, узнает Гришка – голову оторвет и ей, и мне за компанию…"

Улучив момент, Марина отвела племянника в сторону и заговорила жестко, глядя в его расстроенное лицо:

– Возьми себя в руки! Ты – Коваль, не смей показывать, что тебе плохо и больно! Мы не жалуемся, не жалеем себя, мы боремся и выигрываем, понял?

– Тебе легко говорить… А я видеть не могу, как она Карлеоне обхаживает! – Колька дернул плечом, но тетка не дала ему уйти, сжав пальцы на его запястье.

– Коля! Поверь, она не стоит того, я знаю.

– Если бы тебе кто-то так сказал о Егоре, что бы ты сделала? – окрысился племянник.

– Подумай сам. Но это совсем другое – Егор никогда… – и осеклась, понимая, что не может сказать – "не врал мне", потому что Колька моментально прицепится к словам и придется как-то мотивировать. А что она ему скажет – что Ветка его любимая не только с ним, но и с его отцом, и с теткой тоже? Вряд ли парень оценит подобную откровенность… – Словом, Коля, Егор для меня – святое, ты знаешь, – вывернулась она, и Колька понуро кивнул головой.

– Да, у тебя – Егор, а у меня, может, Ветка…

– Тьфу, придурок! – махнула Марина рукой, осознав бесполезность всех усилий. – Пойдем выпьем лучше.

– Не хочу, – отказался он, не сводя с ее подруги влюбленного взгляда.

Коваль вскипела, но взяла себя в руки, хотя удалось это с большим скрипом – она терпеть не могла мужиков, распускающих нюни и ноющих. В конце концов, чтобы все было так, как ты хочешь, у тебя есть преимущество – ты мужчина, ты волен сделать что-то такое, на что вряд ли решилась бы женщина. А тут сидит почти двухметровый лось и жалеет себя – ах я несчастный, ах меня любимая баба кинула! Чего удивляться, что Ветка и не смотрит больше в его сторону? Марина и сама бы тоже не смотрела, потому что знала других мужчин, которым не надо было объяснять, что и как, они и сами все это знали. Можно еще понять людей, чья уверенность в собственных силах была подорвана чем-то, да тем же дефолтом девяносто восьмого, когда разорились тысячи мелких и средних бизнесменов. Коваль доподлинно знала несколько историй о том, как люди становились вообще ни на что не годными. Но ее дорогой Николай понятия не имел, что такое ходить по городу без пары штук зелени в кармане, а, как известно, у некоторых мужчин самооценка напрямую зависит от толщины "котлеты", лежащей в бумажнике. "Господи, да что я над этим заморочилась в собственный день рождения?!"

Хохол, точно подслушав ее мысли, подошел сзади и обнял за талию.

– Котенок, ты сейчас такая красивая…

…За что Марина любила посиделки дома, так за то, что самой никуда идти не надо, все ушли – и свободна.

Пока Женька провожал гостей, она успела переодеться и поправить макияж, зайти к Егорке, пожелать ему спокойной ночи. Он раскапризничался, никак не хотел отпускать, но ей удалось его уговорить, пообещав, что Даша прочитает ему много сказок. Не то чтобы последняя была в восторге…

Закрыв за собой дверь детской, Коваль остановилась на лестничной площадке и оперлась на перила, глядя вниз, в холл. Всегда, с самого детства, она жутко боялась высоты, не могла мыть дома окна, потому что этаж был пятый, во дворе не могла залезть даже на высокую металлическую горку, не говоря уже о крышах гаражей, излюбленном месте для игр у всей ребятни. Вот и сейчас, глядя на выложенный рисунком паркет внизу, Марина чувствовала, как кружится голова, как ее неудержимо тянет туда, вниз…

Когда сзади неведомо откуда возник Женька и положил ей на плечи руки, Марина подпрыгнула так, словно схватилась за оголенный провод.

– Ты что, спятил?! А если бы я упала?!

– Куда? – не понял Хохол, и до нее дошло, что это она просто задумалась и в мыслях уже почти летела вниз.

– Извини, – пробормотала Марина, отходя от перил.

Сменив свою одежду на мягкий длинный халат, Коваль вернулась в детскую, отпустила Дашу отдыхать, села у кроватки, где сонно возился Егорка, и открыла наугад какую-то сказку. Ее тихий, монотонный голос убаюкал мальчика довольно скоро, он закинул кулачки за голову и засопел.

"Интересно, что ему снится? И видят ли вообще такие маленькие дети какие-то сны?"

Войдя к себе в спальню, она обнаружила, что Женьки нет, и это открытие неприятно укололо – значит, все же обиделся на что-то.

Марина прождала его всю ночь, но он вернулся только часам к семи. Коваль, поджав ноги, сидела на кровати и курила, пепельница перед ней была полна окурков, количество которых весьма красноречиво свидетельствовало о бессонной ночи, но Женька даже внимания не обратил. Тогда Марина сделала то, до чего не опускалась даже в пору жизни с Малышом:

– Ну и где ты шлялся всю ночь? – поинтересовалась она враждебно, не выпуская сигарету.

Хохол только брови вздернул, Коваль никогда прежде не проявляла подобного интереса, это вообще было ей не свойственно.

– За билетами ездил и в Кузнецово, к "слесарям", снял с них все, что должны были. Мы с тобой улетаем сегодня в Москву, так что лежать особо некогда, надо вещи собрать.

– Почему сегодня?

– А потому, котенок, что завтра будет поздно. – Присев на краешек кровати, он взял ее за руку, вынул из пальцев сигарету и затушил в пепельнице. – И курить тебе надо бросать, столько даже я не высаживаю.

– Не уходи от ответа – почему сегодня?

– Вчера позвонил Игореха, помнишь моего кореша? Так вот он мне и подсказал, что увозить тебя и ребенка надо как можно быстрее, Кадет мутит что-то, Бес вроде пока его придерживает, обещает все миром развести, но ты же понимаешь… После того, что ты им наговорила, вряд ли он будет надеяться на Гришкины обещания. Поэтому давай, родная, не лежи, собирайся.

Хохол ушел к себе, а Марина схватилась за голову – нормальное начало дня, ничего не скажешь.

В восемь вечера ее новый джип с пауком во весь капот уже несся в сторону аэропорта. Сидя на заднем сиденье, Коваль прижимала к себе одетого в ярко-синий комбинезон Егорку, уже начинающего дремать, и напряженно думала о том, как же сможет оставить его в Москве и надолго ли это затянется. О том, чтобы остаться у отца самой, она даже слышать не хотела – прятать голову в песок?! Нет уж, если что-то должно случиться, то нужно это "что-то" встретить в лицо, а не прятаться в Москве. Разумеется, подобное решение не нравилось Хохлу, но он промолчал, справедливо полагая, что переубедить все равно не сможет. Своим людям Марина сказала, что едет отдыхать со всей семьей за границу, никто не знал правды, даже личная охрана считала, что провожает хозяйку на Кипр. Чем меньше народу посвящено в тему, тем выше гарантия успеха, потому что уж что-что, а заставить говорить можно любого, Марина это знала как никто. Зачем подвергать себя такому риску?

Аэропорт напоминал муравейник – все вокруг шевелилось, двигалось, разговаривало, куда-то торопилось… Коваль отвыкла от такого количества народа, поселок был тихим местом, где по улицам особо не разгуливают, да и в доме никто не толокся без нужды, зная, что всему на свете хозяйка предпочитает покой и уединение, только спать не любит одна, а в остальное время одиночество ее не напрягает. Надо же, все плачут, что денег нет, а поди ж ты – полный аэровокзал, все куда-то летят, Новый год ведь! Вот он, пресловутый "средний класс" – еще не совсем и не на все хватает заработанного, но уже кое-что могут позволить себе.

На стоянке Марина с тоской провела рукой в перчатке по сверкающему капоту машины, жалея, что так мало удалось погонять на ней. Водитель понял ее настроение:

– Вы же вернетесь, Марина Викторовна, накатаетесь еще, куда торопиться? Жизнь-то длинная.

– Твои слова да богу в уши, Юрка, – произнесла Коваль чуть слышно, отряхивая с перчатки снег. – Что, пора прощаться, мальчики?

– Какое-то настроение у вас странное, – заметил подошедший ближе Сева. – Вроде отдыхать едете, а вид – как на похороны.

"Кто знает!" – подумала она про себя, но вслух не высказалась, молча обняла охранников и кивнула Женьке, державшему на руках уснувшего Егорку.

– Пойдем, дорогой, пора…

У самого выхода Марина обернулась, помахала рукой стоящим на прежнем месте охранникам, те замахали в ответ, и Коваль шагнула в коридор, который вел ее неизвестно куда.