"Обряд на крови" - читать интересную книгу автора (Батчер Джим)

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

– Уходил бы ты оттуда, Гарри.

– Да нет, Мёрф, – возразил я. – Послушай, скорее кто-то просто пытался запугать меня – иначе воспользовались бы пистолетом. Так ты можешь поднять для меня те записи?

– Если они открыты для пользования, – ответила она. – Но время тут работает на нас. Что ты надеешься откопать?

– Много чего, – сказал я. – Вся эта история пованивает. Вот только трудно сложить мозаику, когда недостает стольких деталей.

– Звони, если узнаешь что-нибудь, – попросила Мёрфи. – Магическое или нет, покушение входит в компетенцию полиции. Это моя работа.

– Кто бы спорил, – согласился я.

– Береги свою задницу, Булльвинкль.

– Всегда. Еще раз спасибо, Мёрф.

Я положил трубку и перевернул еще несколько страниц Артурова альбома, не ожидая увидеть ничего, кроме газетных вырезок. Однако на самых последних страницах мне повезло. На них он приклеил большие глянцевые цветные фото – три женщины, и двух я узнал.

Подпись под первой фотографией гласила: «СТВОЛЫ ЭЛИЗАБЕТ». На фото красовалась Мэдж, первая жена Геносы. На вид я бы дал ей лет двадцать пять, и она была практически раздета. Ее роскошные волосы имели здесь неестественно алую окраску, пряди производили впечатление высеченных из камня. Макияж, должно быть, пришлось снимать циклевальной машинкой.

Следующая подпись, «ВОРОНИЙ БАРХАТ», стояла под фотографией воинственного вида, опять же почти голой брюнетки, которую я не знал. Сложением она напоминала женщин с обложек журналов по бодибилдингу – все мускулы налицо. Впрочем, несомненная физическая сила сочеталась в ней с женственностью, и она производила впечатление скорее хорошенькой, чем угрожающей. Стрижка у нее была короткая, мальчишеская, и на первый взгляд она показалась мне просто славной – только глаза оставались очень уж неулыбчивыми. Экс-миссис Геноса номер два, предположил я. Он называл ее Люсиль.

Последняя фотография изображала, разумеется, третью бывшую миссис Геноса. Фотография была подписана «ТРИКСИ ВИКСЕН», но кто-то написал поперек нее жирным черным маркером: «ЧТОБ ТЕБЕ ГОРЕТЬ В АДУ, СВИНЬЯ». Автографа автор надписи не оставил. Круто. Мне даже интересно стало.

Я перелистал альбом еще раз, но ничего нового не увидел. Я подумал, не повторить ли мне это третий раз на всякий случай, и сообразил, что просто оттягиваю неизбежный выход на съемочную площадку. Ну да, там, возможно, имеют место голые девушки, проделывающие всякие интересные штуки. А я прожил без таких штучек достаточно долго, чтобы это представляло для меня еще больший интерес. Но для подобных удовольствий имеются соответствующие время и место, и уж во всяком случае, не при скоплении людей с кинокамерами.

Однако же, блин, профессионал я или где? Работа есть работа. Я не смогу защитить никого, не находясь рядом. И источника темной разрушительной злобы я тоже не смогу вычислить, если не разберусь в происходящем. А для этого мне необходимо наблюдать, задавать вопросы – желательно так, чтобы никто не догадался, чем я занимаюсь на самом деле. Поступить так было бы умнее всего, профессиональнее. Да, именно так: исподволь беседовать с людьми, пока символы чувственной красоты будут заниматься этим в лучах прожекторов.

Вперед! Я собрал – по крохам, так сказать, – свое мужество, осторожно выскользнул из кабинета и по неярко освещенному коридору прошел в студию.

Там оказалось неожиданно много людей. Даже просторное помещение студии производило впечатление битком набитого. У каждой из четырех камер было по два человека, и еще несколько – на этаком подобии строительных лесов, на которых размещались прожектора. Группа людей хлопотала над ярко освещенными декорациями, состоявшими из нескольких панелей, изображавших старую кирпичную стену, пары мусорных контейнеров, мусорной же урны, нескольких складских поддонов и произвольно накиданного хлама. В центре всей этой сумятицы стояли Артуро и джинсово-фланелевая Джоан – точнее, не стояли, а переходили, негромко переговариваясь, от камеры к камере. Похожая на нескладного жеребенка Инари следовала за ними по пятам, делая заметки в блокноте. За ней забавно семенил колчеухий щен, привязанный вместо поводка розовой бечевкой к петле ее джинсов. Щенячий хвост восторженно вилял из стороны в сторону.

В конце концов, мне ведь полагалось заниматься обязанностями ассистента, так? Поэтому я подошел к Геносе. Щен увидел меня и радостно атаковал мой башмак. Я нагнулся и почесал его за ухом.

– Что я должен делать, Артуро?

Он кивнул в сторону Джоан:

– Держитесь при ней. Она покажет вам все лучше любого другого. Наблюдайте, спрашивайте.

– О'кей, – согласился я.

– С Инари вы уже познакомились? – спросил Артуро.

– Полчаса назад.

Девушка улыбнулась и кивнула:

– Он мне понравился. Забавный такой.

– Внешность – это еще не все, – заметил я.

Инари рассмеялась, но осеклась, когда в кармане ее джинсов что-то забибикало. Она сунула руку в карман и достала дорогой мобильник размером с пару почтовых марок. Я наклонился и взял щена на руки, а Инари развязала свой самодельный поводок, прежде чем отойти от нас на несколько шагов, прижимая телефон к уху.

Какая-то женщина в развевающейся юбке и фермерской такой блузочке с встревоженным видом ворвалась в студию и почти бегом направилась к Артуро и Джоан.

– Мистер Геноса, мне кажется, вам стоит пройти в гримерную. Это срочно.

Глаза у Геносы округлились, он заметно побледнел. Потом вопросительно покосился на меня. Я мотнул головой – никакой враждебной энергии я на этот раз не ощущал. Он с видимым облегчением перевел дух и повернулся обратно к женщине.

– Что случилось?

Стоявшая у него за спиной Джоан покосилась на часы и закатила глаза.

– Это Трикси.

Женщина кивнула:

– Она говорит, что уходит.

Артуро вздохнул.

– Еще бы она этого не говорила! Что, Мэрион, пошли разберемся?

Они вышли, и Джоан нахмурилась:

– Нет у нас времени на эту примадонну.

– А так было бы?

Хмурое выражение лица сменилось просто усталым.

– Наверное, тоже не хватало бы. Я просто не могу понять эту женщину. Для ее будущего проект ведь не менее важен, чем для любого другого.

– Ну, быть центром вселенной – нелегкая работа. Действующая на нервы.

Джоан запрокинула голову и рассмеялась.

– Должно быть, так. Ладно, давайте займемся делом.

– С чего начинать?

Мы перешли в другую декорацию, изображавшую дешевый бар, и принялись рыться в ящиках с разнообразными бутылками и кружками в поисках подходящих для обстановки. Я поставил щена на барную стойку, и он принялся расхаживать по ней взад-вперед, опустив носик к деревянной поверхности и принюхиваясь.

– Вы давно знакомы с Артуро? – поинтересовался я, выждав с полминуты.

Джоан помедлила с ответом, выставляя бутылки на полку за стойкой.

– Лет восемнадцать или девятнадцать, наверное.

– На вид он мужик славный.

Она снова улыбнулась.

– Вовсе нет, – сказала она. – Славный, только не мужчина, а мальчик.

Я удивленно изогнул брови.

– Как это?

Она повела плечом.

– Он совершенно беззащитен. Он порывист, он более страстен, чем может себе позволить, и он влюбляется с полоборота.

– А это плохо?

– Иногда, – сказала она. – Но это возмещается другими чертами. Он заботится о людях. Вот, поставьте на верхнюю полку. Вы и без стремянки достанете.

Я повиновался.

– Чует мое сердце, пиком моей карьеры станет венчать верхушки рождественских елок звездами и ангелочками. Вроде того йети из «Олененка Рудольфа».

Она снова рассмеялась и ответила что-то, но слова ее сделались неразборчивыми, беззвучными – как реплики учителя из мультяшки. Сердце мое забилось чаще, желудок сжался от голода, когда рефлекс, пробегая по спинному мозгу в нижнюю часть туловища, задел его по дороге. Голова сама собой повернулась к дверям, и я увидел входящую Лару Романи.

Теперь волосы ее были уложены, как в Древней Греции или Риме. Одежду составляли коротенький черный шелковый халат, черные чулки и черные же туфли на шпильках. Она скользила по студии с завораживающей, змеиной какой-то грацией. Хотелось затаить дыхание и смотреть на нее не отрываясь. Однако какая-то упрямая часть сознания окатила мозг холодным душем. Лара – высасывающий душу вампир. Я был бы полным идиотом, позволив себе реагировать на нее подобным образом.

Я оторвал-таки от нее взгляд и обнаружил, что щен подобрался к краю барной стойки рядом со мной. Он настороженно припал к деревянной столешнице, уставившись на Лару, и пискляво рычал.

Я огляделся по сторонам, усилием воли заставив себя не задерживаться взглядом на вампире. Все до единого мужчины в помещении застыли, глядя на идущую по студии Лару.

– Эта женщина – настоящая ходячая виагра, – пробормотала Джоан. – Хотя не могу не признать, в искусстве эффектно войти ей не откажешь.

– Э… угу.

Лара уселась на складной стул, и Инари сразу же опустилась рядом с ней на колени, говоря что-то вполголоса. Электризующее ощущение желания и принуждения немного ослабло, люди снова занялись своими непосредственными делами. Я помогал Джоан, не отпускал щена далеко от себя, и через полчаса съемка первой сцены все-таки началась. Действие происходило в темном переулке, и участвовали в нем Джейк-Гуфи и слегка надутая Трикси Виксен.

О'кей, позвольте мне вам кое-что объяснить. Порнографический секс имеет к сексу настоящему весьма отдаленное отношение. Актеров то и дело прерывают, им надо поворачиваться лицом в нужном направлении, принимать позы, наиболее выгодные для камеры, ну и так далее. То и дело им приходится подправлять макияж – и не только на лице. Вы даже не поверите, как далеко все это заходит. Ну и конечно, в глаза им светят прожектора, вокруг толпится куча людей, и в довершение всего Артуро выкрикивает им указания из-за камеры.

Даже с учетом изрядной ограниченности моего сексуального опыта, я бы обошелся как-нибудь без этого. Да и смотреть на это было – одно расстройство. Возможно, после окончательного монтажа все это и превратится во что-то возбуждающее, но в студии производило впечатление скорее неуютное. В общем, мне приходилось искать повод смотреть в другую сторону, проверяя попутно, не найдется ли еще среди окружающих симпатичных вампиров. И все время мои чувства оставались в напряжении, ожидая вихря смертоносной магии.

Съемка длилась уже около часа, когда я, повернувшись, заметил Инари, расхаживавшую взад-вперед в стороне, негромко разговаривая по своему мобильнику. Я закрыл глаза и Прислушался.

– Да, папа, – говорила она. – Да, знаю. Обязательно. Да нет, не буду. – Она помолчала. – Да, здесь. – Щеки ее вдруг порозовели. – Какие страсти ты говоришь! – возмутилась она. – Я-то думала, тебе положено с дробовиком в руках отгонять от меня парней. – Она рассмеялась, бросила взгляд через всю студию и отошла на шаг в сторону. – Бобби, папа. Его зовут Бобби.

Ага. Заговор обретает форму. Я проследил взгляд Инари и увидел Бобби-Зануду, сидевшего в халате на складном стуле рядом с Ларой. Впечатляющего размера лапищи скрещены на груди, вид насупленный – я бы сказал, надутый. Он не обращал внимания на то, что происходило на площадке, – впрочем, если уж на то пошло, он и на Лару внимания не обращал. Инари тем временем отошла еще дальше – так, что я перестал ее слышать.

Я нахмурился, поразмыслил и вернулся к ожиданию удара черной магии. Впрочем, ничего такого не происходило, если не считать аудиопульта, издохшего с фонтаном ярких искр, когда я подошел слишком близко. Первую сцену отсняли до конца, за ней еще три, за которыми я тоже следил не слишком пристально. В них участвовали трое… гм… актеров, которых я не знал, две женщины и мужчина. Должно быть, из тех, на которых, по словам Джоан, оказала дурное влияние своими опозданиями Трикси Виксен.

Но, конечно, одна из тех, что прибыли на съемки вовремя, лежала сейчас в реанимации, и ей еще повезло, что не в морге. Пунктуальностью от черной магии не защититься.

Где-то ближе к полуночи щен уснул на подстилке, которую я устроил ему из своей куртки. Большую часть пищи (назвать ее без мясного пиццей было бы святотатством) подъели. Трикси закатила истерику еще час назад, набросившись сперва на одного из операторов, а потом на Инари, вылетев из студии в одних туфлях… в общем, все устали. Приготовились снимать последнюю сцену с участием Эммы, Бобби-Пустышки и Лары Романи. Когда Лара встала со стула, все во мне напряглось, и я отошел к дальней стене собраться с мыслями.

В темном углу всего в нескольких футах от меня что-то шевельнулось, и я отпрянул от неожиданности и страха. Из угла вынырнула и бросилась к ближайшему выходу призрачная фигура. Потрясение сменилось внезапным осознанием открывшейся возможности, и я без лишних раздумий ринулся в погоню.

Незнакомец, распахнув дверь, нырнул в чикагскую ночь. На бегу я достал из рюкзака жезл и рванул еще быстрее, подгоняемый злостью, адреналином и жгучим желанием изловить загадочную тень прежде, чем она успеет навредить еще кому-либо из съемочной группы.

Погони по ночным чикагским переулкам давно стали для меня привычным делом. Впрочем, с формальной точки зрения, мы находились уже не в Чикаго, а в ближнем пригороде, да и широкие проезды между постройками индустриального парка не слишком походили на переулки. Подобные погони на своих двоих случаются со мной настолько часто, что я даже отказался от тренировочных пробежек. Надо признать, правда, что в погонях этих я обыкновенно оказываюсь в положении преследуемого, потому как в мои принципы входит избегать по возможности рукопашных поединков с любой тварью, которая весит больше малолитражки или покрыта хитиновым панцирем.

Тот, за кем я гнался, не отличался особенным ростом. Но бегать он умел – явно тоже тренировался. Проезды индустриального парка освещались неравномерно, и он держал путь на запад, в глубь от главного въезда, в совершенно темные кварталы.

С каждой секундой я оказывался все дальше от возможной помощи, а шансы напороться на подлянку, с которой я не смогу справиться в одиночку, напротив, возрастали. Мне стоило бы призадуматься; впрочем, на другой чаше весов лежала возможность задержать того, кто нападал на людей Геносы. Как знать, если бы от нападений страдали в первую очередь не женщины, если бы я не держался за эту дурацкую старомодную галантность… в конце концов, будь я просто немного умнее, мне было бы куда сложнее сделать этот выбор.

Призрачный объект моей погони добежал до границы парка, и до ограды футов в двенадцать высотой ему осталось пересечь темный газон. Я нагнал его, когда он одолел половину этого расстояния и сделал подсечку. Потеряв равновесие, он покатился по траве. Я рухнул на него сверху, всей своей тяжестью припечатав к земле.

Столкновение изрядно вышибло из меня дух; подозреваю, что ему пришлось еще хуже. Грянувшись о землю, он охнул – нормальным мужским баритоном, от чего я испытал изрядное облегчение. Я вообще предпочитаю думать о сопернике как о «нем», ибо, думай я о «ней», не уверен, что смог бы действовать с той же жестокой решительностью, а это может аукнуться быстро и болезненно.

Парень сделал попытку встать, но я несколько раз врезал ему по затылку, от чего он каждый раз крепко прикладывался о землю физиономией. Чувак оказался крепкий. Удары, конечно, оглушили его на мгновение, но он тут же пришел в себя и вдруг изогнулся подо мной, как змея. Я откатился в сторону, а он вскочил и бросился к изгороди.

Он подпрыгнул фута на четыре и с обезьяньей ловкостью полез наверх. Не поднимаясь, я нацелил свой жезл на верх ограды и рявкнул:

– Fuego!

Ослепительный в ночи разряд пламени ударил в верхний обрез металлической ограды, раскалив ее докрасна и осыпав незнакомца дождем огненных брызг. Тот вскрикнул от неожиданности, а может, от боли – и, разжав руки, полетел вниз. Я огрел его жезлом по голове и по плечам; хорошо еще, что у моего магического оружия вес вполне материальный. После второго или третьего удара он наконец отключился, и я, заломив ему руку за спину приемом, которому научила меня Мёрфи, сунул его физиономией в ограду.

– Не дергайся! – рявкнул я. Капли расплавленного металла продолжали стекать по проволочной сетке ограды. – Не дергайся, а то буду держать так, пока морда не расплавится!

Он все же попытался вырваться. Он оказался сильный, но я удерживал его руку болевым приемом, так что ничего особенного он этим не добился. Спасибо, Мёрфи. Я нажал на вывернутую руку так, что он охнул от боли.

– Не трепыхайся! – повторил я.

– Боже правый, – прохрипел Томас перехваченным от боли голосом. Он прекратил биться и поднял вторую руку в знак капитуляции. Узнав голос, я разглядел теперь и лицо. – Гарри, это же я!

Я нахмурился и нажал на руку еще сильнее.

– Оу, – захлебнулся он. – Дрезден, что вы делаете? Пустите же! Это я!

Я стиснул зубы и отпустил его, сунув напоследок физиономией в сетку. Потом встал.

Томас медленно поднялся и повернулся ко мне лицом, продолжая держать руки поднятыми.

– Спасибо, дружище. Я не хотел заставать вас врасплох, как…

Я с размаху врезал ему кулаком по носу.

Похоже, его это врасплох все-таки застало, потому что он как стоял, так и сел, прикрыв лицо руками и изумленно тараща на меня глаза.

Я поднял свой жезл. Кончик его, светившийся зловещим багровым сиянием, завис в воздухе в каком-то футе от его лица. Лицо Томаса, и без того довольно бледное, сделалось пепельно-серым, из разбитой губы сочилась кровь.

– Гарри… – пробормотал он.

– Заткнитесь, – сказал я. Я говорил совсем тихо. Негромкий голос пугает больше вопля. – Вы мною манипулируете, Томас.

– Я не знаю, о чем это вы гово…

Я подался вперед, и ему пришлось отодвинуться от раскаленного конца моего жезла.

– Я сказал, заткнитесь, – продолжал я все так же тихо. – Мне кажется, в студии находится кто-то, кого вы знаете, и вы не предупредили меня об этом. Мне кажется, вы обманывали меня и в другом, и это как минимум дважды сегодня уже подвергало меня смертельной опасности. А теперь назовите мне хоть одну причину, которая удержит меня от того, чтобы не выжечь ваш лживый язык раз и навсегда.

Волосы у меня на затылке вдруг стали дыбом, словно пытаясь отделиться от тела и улететь куда-нибудь подальше. Я услышал за спиной два металлических щелчка взводимых затворов, и томный до обезумения голос Лары произнес:

– Хотите, назову сразу две?