"Гроза из преисподней" - читать интересную книгу автора (Батчер Джим)

Глава 24

Я гнал так, словно от этого зависела моя жизнь.

Собственно, она и правда от этого зависела.

Мак ездил на «Транс-Аме» восемьдесят девятого года – большой белоснежной тачке с восьмицилиндровым движком. Разметка спидометра ограничивалась ста тридцатью милями в час. Время от времени его зашкаливало. Гнать по мокрой от дождя дороге с такой скоростью было безумием, но не гнать было еще опаснее.

Небо темнело на глазах: надвигалась гроза и сгущались сумерки. Странное какое-то это было освещение: листья на деревьях при выезде из города казались неестественно зелеными, а дорожная разметка, напротив, бледнее. Большинство встречных машин ехало со включенными фарами, а когда я вырвался на шоссе, начали зажигаться фонари.

По счастью движение субботним вечером было вялым. В любой другой вечер я бы разбился к чертовой матери. Должно быть, я попал в пересменок патрульных машин, потому как за всю дорогу меня ни разу даже не пытались остановить.

Я попробовал поймать по радио прогноз погоды, но сдался после нескольких попыток. Гроза вкупе с моим собственным магическим полем забили эфир таким количеством помех, что из колонок не слышалось ничего кроме треска. Мне оставалось только молиться в надежде попасть в Лейк-Провиденс раньше грозы.

Я выиграл. Занавес дождя раздвинулся передо мной в момент, когда я на полной скорости миновал въездной знак Лейк-Провиденс. Я притормозил, поворачивая на прибрежную дорогу, которая вела к дому Селлзов. Машину занесло на мокром асфальте, но я вписался в поворот с ловкостью, какой никак от себя не ожидал, и выровнял «Понтиак».

Еще несколько минут – и я свернул на усыпанный гравием проезд на узкий, болотистый полуостров, врезавшийся в воды озера Мичиган. Разбрызгав по сторонам гравий, «Транс-Ам» затормозил, могучий движок взревел на мгновение, потом закашлялся и смолк. На какую-то долю секунды я представился себе этаким инспектором Магнумом. Черт, как я ни свыкся с Голубым Жучком, эта спортивная тачка пришлась мне по душе. По крайней мере, несмотря на мое присутствие, она продержалась до самого пункта назначения.

– Спасибо, Мак, – пробормотал я и выбрался из машины.

Усыпанную гравием дорожку, ведущую к дому Селлзов, наполовину залило водой – наверное, еще в прошлую грозу. Раненая нога разболелась, не позволяя мне бежать слишком уж быстро, но расстояние, отделявшее меня от дома, все же быстро сокращалось. За моей спиной надвигалась гроза. Она как цунами накатывалась на берег со стороны озера – оглядываясь, я видел уже серые колонны дождя.

Из последних сил, прихрамывая, спешил я к дому, собирая на ходу по крупицам энергию и эмоции, настраивая себя на предстоящую схватку, обостряя чувства до предела. Не доходя ярдов двадцать до дома, я остановился и, тяжело дыша, закрыл глаза. Вокруг дома могли быть расставлены магические ловушки, а может, магические стражи, невидимые невооруженным глазом. Меня могли подстерегать чары или тщательно наведенные галлюцинации, призванные скрыть Виктора Селлза от случайных глаз. Я должен был видеть сквозь все эти помехи. Любой доступный мне клочок информации мог помочь мне в моем деле.

Поэтому я отворил Внутреннее Зрение.

Как объяснить то, что видит чародей? Это зрелище не из тех, что с легкостью поддаются описанию. Описывая что-то, ты поневоле даешь этому определения, устанавливаешь его границы, окутываешь это нитями понятий. Чародеи обладают Зрением испокон веков, но и они до сих пор не понимают ни того, как оно действует, ни того, что же оно такого показывает.

Поэтому все, что я могу сказать – это что я ощущал себя так, будто с глаз моих сняли повязку, и со всех остальных чувств тоже. В нос ударил резкий запах ила и рыбьей чешуи с озера, зеленой листвы окружающих дом деревьев и свежий аромат надвигающегося дождя. Я посмотрел на деревья. Я Видел их не в первом весеннем одеянии, но в полной летней красе, в багряном осеннем великолепии, в тягостном зимнем оцепенении. Я Видел дом и все составляющие его элементы в своем изначальном состоянии: доски обшивки как часть того или другого дерева, оконные стекла – как песок на каком-то далеком берегу. Я ощущал на коже летний жар и зимний мороз, принесенные ветром с озера. Я Видел дом, объятый языками призрачного пламени, и понимал, что наблюдаю часть его возможного будущего, что этот огонь завершает лишь некоторые линии вероятности, ожидающие его в следующий час.

Сам по себе дом был средоточием энергии. Темные эмоции – зависть, ненависть, похоть – окутывали его ядовитым мхом. Призрачные твари, беспокойные духи мотыльками роились вокруг него, притянутые сгустившимися в нем чувствами страха, отчаяния и злобы. Такие бездумные тени всегда слетаются на них как крысы к амбару.

Еще одной вещью, которую я Увидел по всему дому, был ухмыляющийся белый череп. Черепа виднелись везде, куда бы я ни смотрел, молчаливые, неподвижные, белоснежные, словно какой-нибудь фетишист разбросал их в преддверие какого-то причудливого праздника. Смерть. Смерть ожидала кого-то в будущем этого дома, явно и неотвратимо.

Может, меня.

Я вздрогнул и отогнал это ощущение. Каким бы отчетливым не представлялось мне это видение, каким бы сильным ни был этот образ, я твердо помнил: будущее можно менять. Никому не обязательно погибать сегодня. Дело совершенно не обязательно дойдет до этого – и для тех, кто в доме, и для меня.

И все же болезненное предчувствие не покидало меня, когда я смотрел на этот пропитанный тьмой дом. Все его зловонные страх и похоть, вся его жуткая ненависть ранили мое Зрение подобно виду разлагающейся головы на плечах прелестной женской фигуры: пышные волосы, сочные губы, ввалившиеся глаза, гнилые зубы. Это зрелище отталкивало и пугало меня.

И что-то в нем, неясное, почти неощутимое, звало меня. Притягивало меня. Здесь была власть – та, которую я отверг уже раз в прошлом. Я отказался от единственной известной мне семьи только потому, что иначе не мог отвергнуть точно такую же власть. Здесь таилась такая разновидность силы, которая могла менять мир так, как мне этого хотелось, могла отмахнуться от всех глупых, тривиальных норм и цивилизованности, могла устанавливать порядок там, где его не было, которая гарантировала мне безопасность, карьеру, будущее.

А что получил я в награду за то, что отказался от этой власти? Подозрительность и упреки со стороны тех самых чародеев, ради которых я старался, обвинения со стороны Белого Совета, за чьи законы я цеплялся, когда к ногам моим предлагали положить весь мир.

Я запросто мог убить Человека-Тень прямо сейчас, пока он не подозревал о моем присутствии. Я мог призвать на его дом огонь и смерч, мог убить всех, кто в нем находился, не оставив от него камня на камне. Я мог воспользоваться всей темной энергией, которую копил он в этом месте, и повернуть ее туда, куда угодно мне, нимало не заботясь о последствиях.

В самом деле, почему бы не убить его сейчас? Фиолетовый свет, воспринимаемый моим Внутренним Зрением, бился и пульсировал в окнах: значит, он собирал и настраивал энергию. Человек-Тень находился внутри, и он готовил заклятье, которое должно было убить меня. С какой стати тогда мне оставлять его в живых?

Я гневно сжал кулаки, и воздух вокруг меня затрещал от напряжения, когда я изготовился уничтожить дом у озера, Человека-Тень и его жалких приспешников. Да обладая такой силой, я мог бы не бояться даже Белого Совета, этого сборища седобородых дураков, узколобых, лишенных воображения. Совет и этот его жалкий цепной пес, Морган, даже не представляют всех масштабов моей силы. Вот она, энергия, ожидающая только импульса моего гнева, готовая сорваться с цепи и испепелить все, что я ненавижу и боюсь.

Серебряная пентаграмма моей матери, горевшая у меня на груди холодным огнем, вдруг налилась весом, да так, что я даже охнул от неожиданности. Я чуть согнулся под этим весом и поднял руку. Пальцы мои так крепко сжались в кулак, что попытка разжать их отдалась болью. Рука вздрогнула, неуверенно застыла в воздухе и снова начала опускаться.

И тут произошла странная вещь. Чья-то рука взяла меня за запястье. Тонкая, с длинными и хрупкими пальцами. Женская рука. Как будто я был младенцем, она подняла мою руку, пока я не сжал в ней материнский талисман.

Я сжимал его в кулаке, ощущая его холодную силу, его упорядоченную, ясную геометрию. Пятиконечная звезда в окружности – древний символ Белой Магии, единственная память о моей матери. Холодная сила пентаграммы дарила мне шанс, мгновение на то, чтобы подумать еще раз, прояснить голову.

Я сделал глубокий вдох, потом еще один, пытаясь очистить зрение от пелены злобы, ненависти, жгучей похоти, которые горели во мне, взывая к мести. Черт, ведь магия должна служить не этому. Магия порождена жизнью, взаимодействием природы и стихий, энергией живых существ, особенно людей. Магия того или иного человека показывает, что он за личность, что таится у него в глубине души. Нет более точного прибора, показывающего характер человека, чем то, как он пользуется своей силой, своей властью.

Я не убийца. Я не такой, как Виктор Селлз. Я – Гарри Блекстоун Копперфилд Дрезден. Я – чародей. Чародеи умеют управлять свей силой, своей властью. Они не позволяют им управлять собой. И чародеи не используют магию для убийства других людей. Они используют ее для познания, для защиты, для помощи, для созидания. Но никак не для разрушения.

Вся моя злость разом испарилась. Полыхающая ненависть унялась, прояснив голову настолько, чтобы я вновь обрел способность мыслить. Боль в ноге сменилась тупым жжением, и я поежился на ветру. На голову упали первые капли дождя. Ни посоха, ни жезла у меня с собой не было. Все амулеты, которые я брал с собой вчера вечером, исчезли или исчерпали свою силу. Все, на что я мог полагаться, находилось во мне самом.

Я поднял взгляд к небу, вдруг ощутив себя ужасно маленьким и одиноким. Рядом со мной никого не было. Ничья рука не касалась моей. Никто не стоял рядом. На мгновение мне почудился аромат духов, знакомый, манящий. Потом он исчез. И единственным, кто мог мне помочь, был я сам.

Я набрал в грудь воздуха.

– Ну что ж, Гарри, – сказал я себе. – Хорош бездельничать. Пора поработать.

И с этими словами я зашагал сквозь призрачный пейзаж, утыканный черепами, прямо в зубы надвигающейся грозе, к дому, окутанному злобными силами. Я шагал навстречу опасному противнику, обладавшему всеми преимуществами, который уже приготовился и твердо решил убить меня отсюда, из самого сердца своей разрушительной силы, тогда как у меня всего-то оружия оставалось, что опыт и умение.

В конце концов, чародей я или кто?