"Последний кольценосец" - читать интересную книгу автора (Еськов Кирилл Юрьевич)

ГЛАВА 22

Со времени окончания Мордорского похода минул месяц, и за все это время Йовин не получила от Арагорна ни единой весточки. Ну что ж, мало ли какие бывают обстоятельства… Если она и пришла уже к определенным выводам, то держала их при себе, и поведение ее не изменилось ни на йоту; единственное – перестала, как в первые дни, спрашивать у Берегонда, нет ли чего нового из Минас-Тирита. И еще Фарамиру показалось, будто ее удивительные, серые в зелень, глаза сменили оттенок на более холодный – голубоватый; впрочем, это уж было бы совершеннейшей мистикой. К принцу девушка относилась с искренней теплотой и симпатией, однако возникшую между ними душевную близость она с самого начала обратила в дружбу, напрочь исключающую что-либо иное, и тот принужден был подчиниться.

…Они как раз сидели за обеденным столом в неуютном из-за своих размеров Рыцарском зале форта, когда в дверях возник гондорский лейтенант в запыленном плаще, сопровождаемый несколькими солдатами. Фарамир первым делом предложил гонцу вина с олениной, но тот лишь отрицательно качнул головой. Дело настолько спешное, что он лишь сменит коней и поскачет обратно. У него именное повеление: забрать находящуюся в Эмин-Арнене Йовин (та, не сдерживаясь более, подалась вперед, и сияющее лицо ее, казалось, рассеяло сумрак зала), коию надлежит эскортировать в Эдорас, ко двору короля Йомера.

Дальше шли какие-то минас-тиритские новости, из которых сознание Фарамира выудило лишь незнакомое ему доселе имя – Арвен. Арвен… Звучит как гулкий удар гонга; интересно знать, мельком подумалось ему, начало какого поединка этот гонг возвещает… Принц поднял взор на Йовин, и сердце его сжалось: перед ним была бескровная маска боли с глазами на пол-лица – ребенок, которого сперва обманули, подло и безжалостно, а теперь еще хотят выставить на всеобщее посмешище.

Впрочем, это проявление слабости длилось лишь мгновение. Кровь шести поколений степных витязей взяла свое: сестра короля Роханской Марки не вправе вести себя как дочка мельника, соблазненная владетельным сеньором. С очаровательной улыбкой (тепла, правда, в той улыбке было как в лунном свете, заливающем снежный перевал в Белых горах) Йовин поведала лейтенанту, что полученный им приказ весьма странен: ведь она не подданная человека, называющего себя королем Гондора и Арнора. В любом случае они сейчас находятся вне пределов Воссоединенного Королевства, так что, если князь Итилиенский (кивок в сторону Фарамира) не возражает против ее присутствия, она, пожалуй, погостила бы здесь еще.

Князь Итилиенский, понятное дело, не возражал, и его во всей этой ситуации по-настоящему печалило лишь одно. Он безоружен, и если люди Арагорна имеют предписание в случае нужды увезти девушку силой, драться ему сейчас предстоит тем самым кинжалом, которым он только что разделывал оленью лопатку – воистину достойный конец последнего представителя злополучной Анарионской династии. Что ж, по крайней мере стиль этого трагифарса будет выдержан до самого финала… Тут принц зачем-то перевел взгляд на стоящего справа от стола Берегонда и вздрогнул от изумления. Капитан неузнаваемо преобразился – взгляд его обрел былую твердость, а рука привычно покоилась на рукояти меча.

Им обоим не требовалось слов: старый воин сделал свой выбор и готов был умереть рядом с Фарамиром.

А вот офицер явно растерялся: применение оружия против августейших особ в его инструкции, надо думать, оговорено не было. Йовин между тем снова улыбнулась ему – на сей раз и вправду обворожительно – и твердо взяла инициативу в свои руки:

– Боюсь, вам все же придется задержаться, лейтенант. Отведайте оленины – она сегодня и вправду превосходна. Ваши солдаты тоже, вероятно, нуждаются в отдыхе. Гунт! – Это дворецкому. – Проводите людей короля и покормите их хорошенько – они с дороги. Да, и распорядитесь насчет бани!

У Йовин еще достало сил досидеть до конца обеда и даже поддерживать беседу («Передайте, пожалуйста, соль… Благодарю вас… А что слыхать из Мордора, лейтенант? Мы ведь в нашей глуши совсем оторвались от жизни…»), однако было ясно как день – она держится на последнем пределе. Глядя на нее, Фарамир вспомнил виденное им однажды перекаленное стекло: по виду – стекляшка как стекляшка, а щелкни по ней ногтем – разлетится в мельчайшие брызги.

Той ночью он, разумеется, не спал; сидел за столом у ночника, тщетно ломая голову – можно ли тут хоть чем-нибудь помочь? Принц превосходно разбирался в философии, вполне прилично – в военном деле и в искусстве разведки, но вот в тайнах женской души он, по совести говоря, ориентировался весьма слабо. Так что когда дверь его комнаты распахнулась без стука и на пороге возникла прозрачно-бледная Йовин – босиком и в ночной рубашке, – он пришел в совершеннейшую растерянность. Та, однако, уже шагнула внутрь – отрешенно, как сомнамбула; рубашка соскользнула к ногам девушки, и она приказала, вскинув голову и низко-низко опустив ресницы:

– Возьмите меня, принц! Ну же!!

Он подхватил на руки это легонькое тело – о черт, да у нее же нервный озноб, зуб на зуб не попадает! – и, перенеся ее на свое ложе, укрыл парой теплых плащей… Что там еще есть? Пошарил вокруг глазами – ага! Фляга с эльфийским вином – то, что надо.

– Ну-ка, выпей! Сейчас согреешься…

– А вы не хотите согреть меня как-нибудь иначе? – Она не открывала глаз, и тело ее, вытянутое в струнку, продолжала колотить крупная дрожь.

– Только не сейчас. Ты же возненавидишь меня на всю оставшуюся жизнь – и поделом.

И тогда она безошибочно поняла – можно; наконец-то можно… И, не заботясь более ни о чем, разревелась, как в далеком-далеком детстве, а он прижимал к груди это дрожащее и всхлипывающее, бесконечно дорогое существо и шептал ей на ухо какие-то слова – он и сам не помнил какие, да и не имели они никакого значения, и губы его были солоны от ее слез. А когда она выплакала до дна всю эту боль и мерзость, то спряталась обратно в норку под плащами, завладела его рукою и тихо попросила: «Расскажи мне что-нибудь… хорошее». И тогда он стал читать ей стихи, лучшие изо всех, что знал. И всякий раз, стоило ему остановиться, она стискивала его ладонь – как будто боялась потеряться в ночи, и произносила с непередаваемой детской интонацией: «Ну еще немножко! Пожалуйста!..»

Она уснула под утро, не выпуская его руки, так что он еще подождал, сидя на краешке ложа, пока сон ее не станет крепче, – и лишь тогда склонился над ней, осторожно коснувшись губами виска, а потом устроился в кресле… Глаза он открыл спустя пару часов от какого-то шороха, тут же услыхал сердитое: «Пожалуйста, отвернись!», а несколькими секундами погодя жалобное: «Слушай, дай мне чего-нибудь накинуть – не могу же я разгуливать средь бела дня в таком виде!» А уже стоя в дверях (на ней теперь был его охотничий камзол с подвернутыми рукавами), она вдруг вымолвила – тихо и очень серьезно: «Знаешь, те стихи… Это что-то необыкновенное, со мной никогда в жизни такого не бывало. Я приду к тебе сегодня вечером, и ты почитаешь мне еще что-нибудь, ладно?» Короче говоря, к тому времени, когда в Эдорас отправилось послание, в коем Фарамир справлялся у Йомера – не возражает ли тот против решения своей сестры Йовин стать княгиней Итилиенской, вечерние литературные чтения прочно вошли в их семейный обиход.

– …Ты меня не слушаешь?..

Йовин, давно уже умывшаяся и одевшаяся, огорченно глядела на принца.

– Прости, малыш. Я и вправду задумался.

– О грустном?..

– Скорее – об опасном. Вот думаю – а не пришлет ли нам с тобой Его Величество король Гондора и Арнора свадебный подарок? Как бы твоя давешняя шуточка насчет мышьяка и стрихнина не оказалась пророческой…

Произнося эти слова, он нарушил одну неписаную заповедь: не упоминать в этих стенах об Арагорне. Лишь однажды, в самом начале их романа, Йовин внезапно и без видимой связи с предшествующим разговором сказала:

– Если тебя интересует, каков он был как любовник, – она стояла отвернувшись к окну и с преувеличенным вниманием разглядывала что-то во дворе, не замечая его протестующего жеста, – то могу сказать совершенно честно: очень так себе. Понимаешь, он ведь привык только брать – всегда и во всем; одним словом, «настоящий мужчина»… – Губы ее при этих словах скривила горькая усмешка. – Конечно, множеству женщин именно это и нужно, но я-то к их числу не принадлежу…

Некоторое время она вопросительно глядела на Фарамира, а затем кивнула и задумчиво произнесла – как будто подведя про себя некий окончательный итог:

– Да, пожалуй что с него станется… У тебя есть план, как избежать такого подарка?

– Есть. Но все зависит от того, согласится ли сыграть за нашу команду Берегонд.

– Прости, если я лезу не в свое дело… Ведь этот человек убил твоего отца; каков бы он ни был, это все-таки отец…

– Думаю, что Берегонд тут ни при чем. Больше того: я сегодня попробую это доказать, и прежде всего – ему самому.

– А почему именно сегодня?

– Потому что раньше было нельзя. В тот день – помнишь, в обеденном зале? – он вел себя очень неосторожно. Я специально не общался с ним все эти дни, чтобы хоть как-то усыпить бдительность ребят из Белого отряда, но сейчас, похоже, расклад такой, что пан или пропал. Одним словом, пригласи его заглянуть ко мне по какому-нибудь невинному поводу; да смотри, чтобы разговор ваш происходил на людях – у нас никаких секретов нету! А ты сама – когда поедешь сегодня на охоту – оторвись ненароком от сопровождающих и поспрошай у народа, эдак невзначай, насчет одного лесного хутора…

В глазах вошедшего в комнату Берегонда тлел слабый огонек надежды: может быть, не все потеряно?

– Здравия желаю, Ваше Высочество!

– Здравствуй, Берегонд. И не надо так официально… Я просто хочу, чтобы ты помог мне связаться с Его Величеством.

С этими словами принц, порывшись в стоящем у стены вьючном ящике, осторожно водрузил на стол большой шар из дымчатого хрусталя.

– Видящий камень!.. – изумился капитан.

– Да, это палантир; второй сейчас в Минас-Тирите. Арагорн из каких-то соображений не желает, чтобы я пользовался им сам, и наложил на него заклятие. Так что будь добр, возьми шар и вглядись в него…

– Нет! – отчаянно замотал головою Берегонд, и на лице его отразился ужас. – Что угодно, только не это!! Я не хочу увидеть обугленные руки Денетора!

– Так ты уже видел их? – Принц внезапно ощутил смертельную усталость: значит, он все же ошибся в этом человеке…

– Нет, но мне говорили… Их видит всякий, кто заглянет в его палантир!

– Не беспокойся, Берегонд. – В голосе Фарамира послышалось облегчение. – Это не тот палантир, не Денеторов. Тот – как раз в Минас-Тирите, он тебе неопасен.

– Да?.. – Капитан с некоторой все же опаской взял Видящий камень в руки, довольно долго всматривался в него, а затем со вздохом поставил обратно на стол. – Простите, принц, – ничего не вижу.

– Ты уже увидел все, что надо, Берегонд. Ты не виноват в гибели Денетора – можешь спать спокойно.

– Что??! Как вы сказали?!!

– Ты не виноват в гибели Денетора, – повторил принц. – Извини, но мне пришлось ввести тебя в заблуждение: наш палантир – как раз тот самый. В нем и в самом деле бывают видны черные скрюченные пальцы, но их видят только те, кто сам приложил руку к убийству короля Гондора. Ты ничего не увидал – стало быть, чист. В тот день твоя воля была парализована чьей-то мощной магией – думаю, что эльфийской.

– Правда? – прошептал Берегонд. – Вы, наверное, просто хотите меня утешить, и это все же другой палантир… (Ну скажи, скажи мне, что это не так!)

– Да ты сам подумай – кто бы мне дал этот самый «другой палантир»? Мне и этот-то вернули потому лишь, что сочли его безнадежно испорченным: сами они и вправду не могут разглядеть в нем ничего – ладони Денетора загораживают все поле зрения. О том, что люди, непричастные к преступлению, могут пользоваться им по-прежнему, они, по счастью, даже не подозревают.

– А для чего вы мне сначала сказали – не тот?

– Видишь ли… Дело в том, что ты – человек легковерный и очень внушаемый; именно этим и воспользовались эльфы с Митрандиром. Я боялся, что ты просто примыслишь себе эту картинку – самовнушение иногда играет с людьми и не такие шутки… Но теперь, хвала Эру, все позади.

– Все позади, – хрипло повторил Берегонд. С этими словами он опустился на колени и глядел теперь на принца с такой собачьей преданностью, что тому стало неловко. – Значит, вы позволите служить вам, как в старые времена?

– Да, позволю, но только немедленно подымись… А теперь скажи, являюсь ли я для тебя сувереном Итилиена?

– А как же иначе, Ваше Высочество?!

– Раз так, то вправе ли я, оставаясь вассалом гондорской короны, сменить личную охрану, навязанную мне Королем?

– Разумеется. Но это легче сказать, чем сделать: Белый отряд подчиняется мне лишь номинально. Я ж ведь тут, считай, просто квартирмейстер…

– Ну, об этом я уже давно догадался. Кстати, кто они? Дунаданы?

– Рядовые – дунаданы. А вот офицеры и сержанты… Это все люди из тайной стражи Короля. Откуда они взялись у нас Гондоре – никому не ведомо; болтают, – Берегонд зачем-то покосился на дверь, – чуть ли не ожившие мертвецы. Кто у них за главного – я и сам не пойму.

– М-да… В любом случае от этих ребят следует избавиться – и чем скорее, тем лучше. Ну так что, капитан, – рискнешь за компанию со мной?

– Вы спасли мою честь – значит, жизнь моя принадлежит вам безо всяких оговорок. Но трое против сорока…

– Я полагаю, что нас все же не трое, а куда больше. – При этих словах Берегонд изумленно воззрился на принца. – Где-то неделю назад мужики с одного лесного хутора привезли к нам в форт воз копченой оленины и затеяли ссору со стражей у ворот: те, как обычно, потребовали от них оставить луки по ту сторону частокола. Там еще был такой чернявый, блажил на всю округу – отчего это, дескать, благородным дозволяют заходить в княжескую резиденцию при оружии, а вольным стрелкам с Дроздиных выселок – хрен. Припоминаешь?

– Ну, что-то такое было… А в чем дело?

– В том, что этот чернявый – барон Грагер, лейтенант Итилиенского полка, а до войны – мой резидент в Кханде; и я склонен полагать, что в этих самых Дроздиных выселках сидит не он один… Так вот, твоя задача – установить связь с Грагером, а дальше будем действовать по обстановке. Между собой мы отныне будем связываться только через тайник – если стоять на шестнадцатой снизу ступеньке винтовой лестницы в северном крыле, то на уровне левого локтя будет щель в стенной обшивке – как раз для записки: ни с верхней, ни с нижней площадки лестницы отследить закладку тайника невозможно – я проверил. Далее. По выходе от меня уйдешь в запой, денька эдак на три: я ведь приглашал тебя за тем, чтобы ты попробовал связать меня с Арагорном через палантир – а ты, понятное дело, узрел в нем Денетора… Только не переиграй – офицеры Белых кажутся мне весьма проницательными людьми.

…А буквально в тот же день в Поселке случилось первое преступление – поджог. Какой-то придурок запалил – нет, вы не поверите: не дом соперника, наставившего ему рога, не амбары кабатчика, отказавшегося налить чарку в долг, не сеновал соседа, который много о себе понимает… Запалили голубятню, которую держал угрюмый одинокий кузнец, переехавший сюда из Анфаласа и потому, видать, сохранивший некоторые городские привычки. Кузнец любил своих голубей до самозабвения, а потому посулил серебряную марку тому, кто наведет его на след поджигателя. Местная полиция в лице двоих констеблей (сержантов Белого отряда) в свой черед рыла носом землю: зная нравы анфаласцев, можно было не сомневаться – если вовремя не посадить виновного под замок, то расследовать придется уже не поджог голубятни, а предумышленное убийство…

Фарамир выслушал эту дурацкую историю, высоко заломив левую бровь – он был крайне удивлен. Уточним: в самом деле удивлен. Одно из двух: либо противник допустил первую крупную ошибку, либо он, напротив, видит весь замысел принца насквозь. В любом случае Игра уже началась; она началась раньше, чем он ожидал, и не так, как он ожидал, но пути назад уже не было.