"Крещенский апельсин" - читать интересную книгу автора (Басманова Елена)

Елена Басманова КРЕЩЕНСКИЙ АПЕЛЬСИН

Глава 1

Легкий аромат апельсина заставил Самсона вынырнуть из задумчивости. Он оторвался от унылого российского пейзажа, проносящегося за окнами вагона курьерского поезда Москва – Санкт-Петербург, и повернул голову направо. В полуметре от него стоял волоокий мужчина с сигарой в руке, источавший тонкий, тревожный, волнующий запах. Юному провинциалу еще не случалось встречать в своей жизни мужчин, пахнущих апельсинами. А этот, в костюме из темно-синего шевиота, был еще и очень элегантен: жилет в размытую темную полоску, в тон удлиненному пиджаку, ловко обрисовывающему талию и покатые плечи, высокий воротник, жемчужная булавка в галстуке плотного шелка.

– Простите, – раздался мягкий баритон попутчика, и улыбка обнажила ровные, белоснежные зубы, не затененные аккуратно уложенными с помощью фиксатора короткими каштановыми усами. – Я вам не помешал?

Самсон разомкнул пересохшие губы и застенчиво улыбнулся в ответ. Он и сам толком не знал, помешал ему попутчик или нет: как и всем девятнадцатилетним юношам, ему хотелось одновременно и одиночества, и общения. Однако сейчас он больше всего опасался показаться в глазах столичного щеголя невежей.

– Нет, нисколько, – ответил он, – я просто волнуюсь. Впервые увижу столицу.

– Ясно, – собеседник выпустил клуб ароматного дыма, и голубоватое облачко медленно окутывало Самсона, – вы из провинции! Ваши чувства мне понятны, ведь я ненамного старше вас, и хорошо помню трепет предвкушения первого знакомства с сим чудным градом. Позвольте представиться: помощник присяжного поверенного Эдмунд Федорович Либид.

– О, я чрезвычайно польщен. Меня зовут Самсон Шалопаев, еду в Петербург из Казани.

– Вас не смущает аромат моих сигар? – обеспокоился Эдмунд. – Старался выбрать самые мягкие. Доктора нашли у меня нарушения дыхания. Отец был астматик. Говорят, табачный дым помогает.

– Мне даже нравится, – заторопился Самсон, приятно удивленный любезностью попутчика.

– Может быть, зайдем в мое купе? – предложил господин Либид. – У меня есть коньяк. До Петербурга еще три часа. В картишки перекинемся.

– Благодарю вас. – Самсон покосился на приоткрытую дверь своего купе. – Да я в карты играю плохо.

– Ничего, – утешил его попутчик, – я тоже предаюсь этой порочной страстишке только для избавления от дорожной скуки.

– Но я должен предупредить моих попутчиц, – сказал неуверенно Самсон.

– Хорошеньких?

Эдмунд Федорович игриво склонил голову и, шагнув к Самсону, посмотрел через плечо в глубь купе.

Там находилась дама с ребенком. Судя по тому, что девочке было лет двенадцать, дама давно миновала пору расцвета. Впрочем, и среди дам за тридцать господину Либиду встречались весьма привлекательные. Однако в данном случае судить о красоте пассажирки не представлялось возможным: она сидела в пальто с поднятым воротником, на голове ее красовалась шляпка с вуалеткой. В поезде было прохладно: несмотря на усилия обслуги, январский мороз проникал в купейный уют. Будто почувствовав, что разговор мужчин ведется о ней, дама повернула голову, но кроме блеснувших белков огромных глаз разглядеть Эдмунду Федоровичу ничего не удалось.

Молодому человеку показалось, что его обаятельный попутчик ждет приглашения, чтобы познакомиться с дамой, но именно этого Самсону не хотелось. Во-первых, за время пути из Москвы он уже успел проникнуться уважением к пассажирке, женщине весьма достойной, жене статского советника Горбатова. Направлялась она из Томска к мужу, который осенью прошлого, 1907 года, получил приглашение из Главного управления государственных имуществ и, оставив службу в губернском земском присутствии, перебрался в столицу несколько раньше, чтобы подготовить квартиру к приезду супруги. Наталья Аполлоновна везла с собой воспитанницу Ксению. Самсон сначала думал, что девочка дочь попутчицы, но вскоре выяснилось, что это не так. И сама девочка называла госпожу Горбатову «ма тант Натали».

Но не только симпатия к попутчицам мешала Самсону пригласить в купе привлекательного знакомца, его сдерживало и что-то сродни ревности. Ведь госпожа Горбатова так походила на его тайную возлюбленную! Да, несмотря на свои девятнадцать, Самсон Шалопаев стал героем романтической истории, потрясшей все его существо. Истории, которая завершилась необычно. Нет, разумеется, не завершилась, а выкинула немыслимый кульбит, но об этом не знал никто, даже его родители! А то, что судьба свела его в купе с дамой, похожей на его возлюбленную Эльзу, он воспринимал как тайный знак того, что после всех предстоящих испытаний в ближайшем будущем его ждут необыкновенные милости и блаженства.

– Не будем смущать покой ваших прелестных попутчиц, – услышал Самсон приятный баритон нового знакомца, – в моем купе нам никто не помешает. Посидим недолго, согреемся, поболтаем. Вам, вероятно, хочется побольше узнать о столичных нравах. Могу посодействовать. Чужому в Петербурге тяжело и одиноко. Можете рассчитывать на мою поддержку.

Голос звучал приветливо и доброжелательно.

– Действительно холодновато, – с готовностью согласился Самсон, давая понять, что рад счастливому знакомству.

За внешним обликом молодого провинциала, рослого блондина, с прямым крупным носом, мягким подбородком и чувственным вялым ртом, опытный человек без труда мог распознать юношескую робость: ее выдавали простодушное выражение серых глаз, излишняя подвижность мышц под кожей ясного лба, манера наклонять голову, подобно котенку, внезапно наткнувшемуся на неизвестный предмет.

Предупредив попутчиц, он проследовал за элегантным господином в конец вагона. Казалось, в купе господина Либида не так холодно. Возможно, благодаря тому, что купейный электрический фонарь с желтым – а не голубым, как в купе Самсона, – матовым плафоном давал теплый, янтарный цвет. На столике лежали коробка сигар, плиточный шоколад московской фирмы «Сиу и К°», коробка сухого печенья от Бликгена и Робинсона. Стояла бутылка коньяку.

– Полагаю, вы разбираетесь в горячительном, – Эдмунд улыбнулся. – Это «Хеннесси», превосходный французский коньяк. Видите надпись? «Возвращено из Англии». Этот коньяк специально катают на пароходах через Ла-Манш, чтобы он лучше плескался в бочках и смывал бы с них дубовый аромат.

Самсон неопределенно кивнул в надежде скрыть свои куцые познания в питейной области. Прежде он пил шампанское да сладкое вино. Для него все коньяки были в новинку, и он не отличал хороший от плохого Да и выбор напитков в Казани не такой, как в Москве и Петербурге.

– Действительно, коньяк выше всяких похвал, – подтвердил Самсон, пригубив золотистый напиток и мгновенно ощутив, как по всему телу разливается тепло.

– А теперь, мой юный друг, рассказывайте. Все рассказывайте, без утайки. Может быть, я смогу быть вам полезен. Есть ли у вас в столице родные?

– Нет, господин Либид, – ответил Самсон, по детской привычке отправляя за щеку квадратный кусочек шоколадной плитки. – Предполагаю снять квартиру.

– Вы намерены служить?

– Пока не знаю. Пока что я буду вольнослушателем посещать лекции в университете.

– Но ведь уже январь! – изумился элегантный хозяин купе. – С начала лекционного курса прошло полгода!

– Все так, – Самсон успел проглотить кусочек шоколадки и, поколебавшись, потянулся за вторым, – но я был болен. Вот и еду в столицу не вовремя. Родители настояли.

– Тогда нам следует выпить еще и за ваших умных родителей, – подхватил Эдмунд Федорович и разлил коньяк по стаканам. – Ныне только глупцы не понимают важность высшего образования для своих чад. А по какому ведомству служит ваш батюшка?

– По ведомству народного просвещения, – откликнулся с запозданием Самсон, – и в Петербурге у него есть знакомые, они-то и помогли записать меня в университет вольнослушателем.

С каждой минутой доброжелательный кареглазый собеседник со смугло-розовым лицом, излучавшим искреннюю заинтересованность и не менявшим свой цвет под влиянием выпитого коньяка, казался Самсону все более приятным. И колоссальное напряжение, не оставлявшее юношу последние полгода, понемногу спадало. Эдмунд Федорович, мужчина немного за тридцать, как нельзя лучше подходил для того, чтобы поделиться с ним горестными переживаниями.

– Так вы и экзаменов не сдавали? – деланно изумился попутчик. – Удивительно! Что же вам помешало?

Самсон покраснел.

– Верно, романтическая история, – предположил господин Либид. – Понимаю. Сам в вашем возрасте увлекался прелестными созданиями. Но так голову не терял. И кто же она, если не секрет?

– Ее зовут Эльза, – прошептал Самсон и отхлебнул еще глоток коньяку. – Она была старше меня. И приехала в Казань из Москвы. В моем окружении таких женщин прежде не встречалось. Все в ней было необыкновенным: и ее голос, и глаза, и походка, и даже одежда. Я влюбился безумно.

– И ваши родители ничего не замечали?

– Замечали, разумеется. – Самсон чувствовал, что язык сам собой выговаривает то, что он таил ото всех. – Но значения не придавали. Забеспокоились только тогда, когда я отказался ехать в Петербург, чтобы поступать в университет. Но посудите сами, сударь, мог ли я хоть на день оставить возлюбленную? Немыслимо! Сколько милых вещичек я у нее вытребовал. Гребень, перчатку, портсигар, флакончик с духами. И если Эльзы не было со мной, я прижимал их к сердцу и чувствовал, как умираю от любви.

– Стихи писали, – добавил тихо Эдмунд Федорович.

– Да, да, писал!

Глаза Самсона загорелись, и его собеседник ясно увидел, что юный друг, тряхнув гривой, золотистой волной спадавшей на воротник, впадает в поэтический транс.

– Прочтите, не тушуйтесь… Я ведь все понимаю, сам горел тем же огнем.

– Правда? И вы не будете смеяться? – В голосе Самсона звучали вера в благородство нового друга.

– Ни в коем случае. – Все понимающий господин откинулся на спинку мягкого дивана и зажег сигару.

– У меня их много, даже не знаю, с чего начать. Начну с самого короткого, самого первого. Слушайте.

Самсон вздохнул. Расправил плечи и возвел очи горе.

Моя возлюбленная Эльза!

Я так люблю тебя! Донельзя!

– Блестяще, – откликнулся господин Либид с неожиданной серьезностью. – Краткость – сестра таланта. А еще?

– Я прочту вам еще четыре строки, они особенно нравились Эльзе. Она всегда просила их читать. И смеялась, и осыпала меня поцелуями…

Самсон выдержал паузу, втянул в себя воздух, собрался с силами.

Я страсти пламенной взыскую

И буду ласк твоих алкать,

И бледный призрак в ночь лихую

Хочу, как твой скакун, скакать!

Завершив декламацию, юный автор смущенно уставился на собеседника. Тот казался полностью погруженным в поэтическое сопереживание – так сосредоточенно и серьезно было его лицо.

– Гм, – наконец откликнулся он, – недурственно, весьма и весьма. Теперь я все о вас знаю.

– Что «всё»? – Самсон побледнел.

– У вас, батенька, настоящий литературный дар, – провозгласил Эдмунд Федорович. – Вы глубоко чувствуете и выражаете даже больше, чем думаете.

– Как это? Объясните! – воскликнул юный провинциал.

– Объясню, друг мой, только на трезвую голову. – Эдмунд Федорович обворожительно улыбнулся: – Мы ведь теперь друзья. И я вам помогу. Вижу, вам везет в любви. А мне нет.

К своему удивлению, Самсон увидел в холеных руках господина Либида колоду карт.

– Сыграем в самое простенькое, – предложил хозяин купе, – игра не будет мешать нашей беседе.

Самсон сглотнул и уставился на яркие малиновые рубашки карт, веером ложащиеся перед ним.

– Вот такого цвета было платье на Эльзе, когда я впервые встретил ее, – сказал он и почувствовал, что к глазам подступают слезы. – И перчатки были тоже малиновые. Как и у госпожи Горбатовой.

– А кто это – госпожа Горбатова?

– Да вы ее видели, – воскликнул Самсон, – в моем купе. Мы вместе из Москвы едем. Измучился я, глядя на Наталью Аполлоновну, истомился…

– Наталья Аполлоновна? – Эдмунд Федорович на миг оторвался от карт. – Редкое сочетание. Одну такую я знал, лет двенадцать назад, актеркой была. Весьма вульгарного пошиба. Да забрюхатела и утопилась в Неве. Только одежонку и нашли. А малиновых перчаток в России знаете сколько?

– Догадываюсь, – вздохнул Самсон и понял, что первую партию он проиграл.

– Но вернемся к вашей возлюбленной, мой друг, – проникновенно продолжил Эдмунд Федорович после небольшой заминки, вызванной сдачей карт. – Как же ваша безумная любовь разрешилась?

– Трагически. – Самсон вздохнул. – Поэтому я и заболел. Полгода из дома не выходил.

– Неужели дама вашего сердца погибла?

– Хуже. – Самсон шмыгнул носом.

– Ну-ну, мой юный друг, не надо так убиваться. – Эдмунд Федорович оторопел. – Давайте-ка еще выпьем, и вы все мне расскажете. Так будет лучше. И вам легче станет. Я и сам когда-то потерял свою возлюбленную.

– Вот и я ее потерял! – Самсон залпом проглотил содержимое стакана и поперхнулся. От душевной ли боли, от крепости ли напитка, но на его глаза снова набежали слезы. Однако ему удалось с ними справиться. – Она исчезла! Совсем! И ничего мне не сказала! И я не знаю, жива она или мертва! А между тем мы связаны навеки! Неразрывными узами!

– Дорогой мой Самсон, – мягко поправил его господин Либид, – неразрывными считаются узы церковного брака. Да и то иногда разрываются. А у вас…

– В том-то и дело, Эдмунд… Можно я вас так буду звать? – И когда господин Либид согласно кивнул, юноша торопливо продолжил: – В том-то и дело! Мы встречались и на людях, и тайком. Я так любил Эльзу! Так обожал! Это была первая моя женщина! И единственная! И по моему настоянию мы тайно обвенчались!

– Вот как? – Эдмунд поднял брови. – И никто не знает о венчании?

– Ни единая живая душа! Только поп в русской деревеньке под Казанью да Эльзина тетя с мужем. Они шаферами были.

– Очень, очень интересно, – протянул Эдмунд. – Вы опять в проигрыше, друг мой. Но это все ерунда, мелочи, не деньги. И зачем деньги, если такое везение в любви. – В холеных руках снова замелькали малиновые прямоугольники. – И что же случилось с вашей возлюбленной?

– Исчезла. – Самсон мельком взглянул на малоинтересные картинки, полученные им из рук своего партнера. – На следующий день после венчания, когда я пришел к ней в дом, мне сообщили, что ее нет. Отправилась за покупками в модный магазин. Но она так и не вернулась домой! – Он с досадой швырнул первую попавшуюся карту на стол. – И в магазине ее не было. Исчезла! Будто в воду канула!

– Вы думаете, она сбежала? – осторожно поинтересовался Эдмунд, вытягивая карту из колоды.

– Нет, что вы! – возразил Самсон. – Она порядочная женщина! И сбежать от законного мужа, с которым венчалась, никак не могла. Я думаю, уверен, ее похитили.

– И кто же? – Эдмунд аккуратно положил свои карты рубашкой вверх и разлил коньяк.

– У меня есть подозрения, но нет доказательств. – Самсон повесил голову, не замечая, что картинки в его руке отражаются в оконном стекле. – Я был так потрясен, что полгода пролежал в постели. Какие муки претерпел, и душевные, и телесные! Похудел. Мать и отец совсем извелись. Они же ничего не знали.

– Да, друг мой, – протянул Эдмунд, – я вам очень сочувствую. Так вы едете в Петербург в надежде найти свою тайную супругу?

– Надежды, по правде говоря, у меня мало, – признался Самсон. – Да матушка с батюшкой быстро поняли, что я тоскую по исчезнувшей Эльзе, убедили меня справиться о ней в Петербурге. Я иногда представляю себе, как вдруг в толпе мелькнет ее шиншилловая шубка…

– Ваша история фантастична, – заметил Эдмунд, сдавая карты после очередного проигрыша своего партнера. – Если бы я был писателем, непременно бы описал вашу трагедию. Однако у вас есть оружие?

– Есть, скажу вам по секрету, – заплетающимся языком сознался Самсон. – Она сама мне подарила. И я взял его с собой.

Смугло-розовое лицо вытянулось. Самсон похлопал себя ладонями по карманам.

– Не бойтесь, я неважный стрелок, в кармане носить не решаюсь. Упаковал в шкатулку и положил в баул.

– Слава Богу. – Эдмунд перевел дух. – А еще деньги у вас есть? Вы и так уж немало проиграли.

– Разве? А, ничего страшного, попрошу у графа Темняева…

Самсон уставился на собеседника. Он уже не помнил, сколько раз доставал из кармана портмоне, сколько денег вынимал. Родители из осторожности снабдили его деньгами только на первое время, чтобы он мог снять квартиру да не помереть с голоду. Обещали присылать на почтамт регулярно. Полагали, что он подзаймется репетиторством, и отец на всякий случай написал рекомендательное письмо к своему университетскому другу, графу Темняеву, вдруг подвернется какая синекура.

– Это у какого Темняева? У Станислава? Так он уже полгода в Швейцарии, – сказал Эдмунд.

– Как? И что же мне делать?

Эдмунд убрал со стола карты, пододвинул к другу стакан с коньяком, открыл коробку с печеньем.

– Не огорчайтесь, мой друг, – утешил он. – Я вам помогу. У меня в столице есть чудная приятельница. Приятная дама, умная, все понимающая. Ей чуть больше тридцати. Я дам вам свою визитку и черкну на ней пару слов. Ольга вас примет прекрасно, не пожалеете…

Эдмунд достал продолговатую карточку бристольского картона и стал что-то писать на обороте.

В это время дверь в купе приоткрылась и на пороге появилась Ксения с зажатой конфетой в руке.

– Прошу прощения, сударь, – девочка, не переступая порога, сделала книксен и протянула хозяину купе конфету, – ма тант Натали просила извиниться за беспокойство.

– Какое милое создание! – Эдмунд улыбнулся, взял конфету и подал девочке коробку с печеньем. – Вы, мадемуазель, нас вовсе не беспокоите.

Девочка отступила назад и обратилась к Самсону:

– Сударь, ма тант Натали просила сказать вам, что в купе ожидает контролер, проверяющий билеты.

– Иду. – Самсон нехотя поднялся. – Дорогой Эдмунд, я скоро вернусь, если вы не возражаете.

– Буду ждать с нетерпением. – Господин Либид вручил юному попутчику исписанную визитку.

Самсон вышел следом за Ксенией и, слегка пошатываясь, направился к своему купе.

Он искренне собирался вернуться и продолжить знакомство с приятным петербуржцем. Но судьба распорядилась иначе. Пока он беседовал с контролером и потом отвечал на вопросы Натальи Аполлоновны, коньяк сделал свое гнусное дело. Неосмотрительно опустив веки, Самсон провалился в глубокий сон, из которого его с трудом вывели попутчицы только тогда, когда поезд уже стоял у перрона Николаевского вокзала.

Солидный господин в бобровой шапке и пальто с бобровым воротником вторгся в купе, ставшее сразу же тесным и маленьким. Он расцеловал попутчиц Самсона, и по его знаку носильщики занялись багажом. Наталья Аполлоновна представила господину Горбатову милого юношу, с которым они коротали дорогу. Счастливый воссоединением с семейством господин Горбатов не придал значения легкому коньячному запаху, тепло приветствовал Самсона, и они все вместе устремились из душного вагона на улицу. На перроне их окутал сырой, холодный воздух: он затруднял дыхание, щекотал ноздри и горло, проникал под одежду. Многолюдная толпа, из которой выскакивали бойкие носильщики, предлагая свои услуги, беспокойным потоком текла в голову состава, туда, где темной глыбой высилось вокзальное здание.

На Знаменской площади Самсона охватил восторг: за коренастой раскидистой церковью, в перспективе Невского, освещенного множеством фонарей и рекламных огней, виднелись дворцы и многоэтажные здания, по мостовой беспрерывно двигались разномастные экипажи и сани, переполненные омнибусы и вагоны конок, а по тротуарам, и даже по мостовой, сновали бесчисленные пешеходы…

Господин Горбатов усадил в экипаж супругу и ребенка, пожал руку Самсону и, попрощавшись, пригласил навещать. Солидный статский советник легко взобрался по ступеньке в санки и уселся спиной к бородатому вознице. Извозчик натянул поводья, взмахнул кнутом – и в этот самый момент раздался оглушительный хлопок. Человек на козлах тут же покачнулся, нелепо вскинул руки в толстых рукавицах и замертво опрокинулся на своих пассажиров. Женский визг и свистки служителей закона заполнили привокзальную площадь.

Самсон перевел растерянный взгляд правее и едва не потерял сознание: в саночках, рассчитанных на одного человека, отъезжала от вокзала дама в серебристо-серой шиншилле и шляпке с густой вуалью.

– Это она! – закричал Самсон. – Это она! Эльза! Эльза!

Но прекрасная незнакомка не расслышала его отчаянных криков и исчезла за поворотом на Невский.