"Пурпурная лилия" - читать интересную книгу автора (Басби Ширли)

Глава 3

Первое августа 1799 года, семнадцатый день рождения Сабрины дель Торрез начался как нельзя лучше. Сабрина любила жаркие летние дни. Проснувшись, едва солнце своими лучами коснулось верхушки высокой сосны, что росла возле просторного дома, в котором она пробила всю свою жизнь, она вскочила с мягкой кровати и распахнула дверь спальни. С балкона она оглядела гасиенду.

Сабрина не боялась показываться неодетой. Ее комнаты были наверху в самом дальнем конце пристроенного к дому после женитьбы отца крыла, а перед ней, сколько хватало глаз, простирался лес.

Широко раскинув руки, словно языческая служительница огня, она не отрывала глаз от поднимавшегося в небе солнца, купаясь в его золотых лучах. Солнце зажгло огонь в ее волосах, тяжелой волной спадающих ей на спину, погладило щеки, жаждавшие его тепла, и пробежало, словно рука любовника, по ее стройному телу. Ненадолго солнечный луч задержался на высокой груди, тронул плоский живот, приласкал длинные ноги.

Медленно опустив руки и с выражением ничем не омраченного счастья на лице, Сабрина подошла поближе к решетке вокруг балкона.

Поставив на нее локти, она прижала ладони к щекам и долго смотрела на лес, вдыхая запах жимолости. Вдалеке она разглядела сверкающее голубое пятно маленького озера, в котором обыкновенно купалась в такие дни.

Она улыбнулась и подумала, что сегодня, пожалуй, не будет купаться. Сегодня у нее день рождения, и ее ждут другие удовольствия. Единственная дочь своего отца и наследница всего его состояния взбудоражила своим праздником жизнь не одного семейства, связанного с дель Торрезами. У одних жизнь зависела от ранчо, у других были взрослые сыновья, поэтому все соседи и друзья, знавшие Сабрину с рождения, собирались принять участие в праздновании ее семнадцатилетия. Приготовления начались за несколько недель, и вот уже несколько дней на кухне стоял дым коромыслом. Большую залу открыли, проветрили, вымыли, начистили все подсвечники, так что и мозаичный пол и вся мебель блестели как новенький дублон.

Вспомнив о большой зале, Сабрина вздохнула. Ее открыли в первый раз поле смерти мамы.

Сабрина вновь ощутила ставшую уже привычной боль в сердце, когда подумала о трагической смерти Елены дель Торрез десять лет назад, летом 1789 года в Натчезе. Какой ужасный конец веселого путешествия на свадьбу тети Софии и Хью Данджермонда.

Ее пухлые губки вытянулись в ниточку, когда она неожиданно и в первый раз за довольно долгое время вспомнила неприятное прощание с Бреттом Данджермондом. Какой же он негодяй, мысленно воскликнула она. Добрая и незлопамятная Сабрина все же не забыла об оскорблении или несправедливости (она была в этом до сих пор уверена), нанесенном ей Бреттом после смерти перепелки, когда они оба… тем более когда она пыталась расположить к себе жеребца. Сабрина ужасно горевала из-за того, что он отверг ее, но это было ничто по сравнению с тем, что она пережила, когда за два дня до предполагаемого отъезда в Накогдочез Елена во время утренней прогулки на лошади наткнулась головой на острый сук.

Смерть Елены словно оглушила всех. Никто не мог поверить, что милая улыбчивая Елена мертва. София, казалось, постарела лет на десять, Алехандро был вне себя от горя, а Сабрина была похожа на тень и отвергала любую попытку Бретта и всех остальных облегчить ее муку. Она не желала верить, что любимая мамочка никогда больше не улыбнется ей и никогда не прижмет ее к себе.

Елену похоронили на земле Данджермондов в Натчезе, потому что везти ее домой было невозможно, и это еще больше огорчало Сабрину. Алехандро с дочерью довольно быстро покинули гостеприимных хозяев, не в силах жить там, где их одолевали тягостные воспоминания, и если потом Алехандро время от времени все-таки навещал Данджермондов, Сабрина не была у них ни разу. Тетя София постоянно писала ей, и Сабрина отвечала, но не желала видеть Натчез, который принес ей столько горя.

После смерти Елены Сабрина очень сблизилась с отцом. Казалось, им было вполне достаточно друг друга, и они не нуждались ни в ком и не хотели, чтобы кто-нибудь еще вошел в теплое облако любви, которым они окружили себя. Они не забыли Елену, и если бы их разговор подслушал незнакомец, он бы решил, что она ненадолго уехала в гости и скоро должна вернуться. Когда они разговаривали, то постоянно упоминали ее имя, и, упрашивая отца заказать себе новые панталоны или жилет, Сабрина ласково говорила:

«Маме бы не понравилось, что ты плохо одет, особенно когда ты собираешься с визитом к мэру». Сабрина немножко хитрила, вспоминая мать, но и Алехандро обращался к памяти жены, когда хотел добиться от дочери послушания. Стоило ему исчерпать все аргументы, как он принимал печальный вид и шептал: «Не думаю, чтобы твоей матери это понравилось, чика». И Сабрина уступала.

Несмотря на раннюю смерть матери, Сабрина была счастлива в детстве. Много времени она проводила с отцом, объезжала с ним ранчо, приглядывая за хозяйством, и ее жизнь была гораздо вольнее, чем это было принято, но ни ранняя свобода, ни ранняя взрослость не оказали плохого влияния на ее характер. Алехандро баловал свою дочь и в то же время нередко вел себя с ней, словно она была ему не дочерью, а сыном.

И хотя находились такие, в их числе тетя Франсиска, старшая сестра Алехандро, для которой неумение Сабрины шить было трагедией, не говоря уж о полном равнодушии племянницы к кухне и домоводству, многие считали дочь Алехандро разумной и очаровательной девицей. Сабрина же, не зная дамских искусств, восполняла это тем, чему ее обучили отец и его работники. Она скакала на лошади, как команчи, стреляла гораздо лучше многих мужчин, умела обращаться с ножом и иногда, если случалось, произносила такие слова, от которых краснели даже пьяницы.

Такой, как Сабрина, больше не было на свете, поэтому не удивительно, что ею гордились на Ранчо дель Торрез, а ее доброта и бескорыстие привязывали к ней людей крепкими узами. Вот вам и объяснение, почему день рождения Сабрины был событием для всей округи.

Зная, что скоро явится с завтраком Бонита, Сабрина вернулась в спальню. В последний раз она поглядела на безоблачное небо и прошептала:

— Мамочка, не оставляй меня сегодня… Я буду о тебе часто думать.

Плеснув воды в таз, она быстро ополоснулась, подхватила оправленную в серебро щетку и придала видимость прически своим кудрям. Подойдя к постели, она взяла нетронутую с вечера рубашку и с гримасой натянула ее на себя. Бонита опять будет недовольна, мол, грешно спать голой. Каждый вечер Сабрина сердито откладывала в сторону свежую рубашку и каждое утро перед приходом Бониты надевала ее, чтобы не обижать милую ворчунью.

Едва Сабрина устроилась, подоткнув подушки в постели, как с лучезарной улыбкой на черном лице вошла Бонита, катя перед собой большой посеребренный столик с обычным завтраком — горячим шоколадом и сладким кексом. Единственным отличием был большой букет желтых роз и маленькая шкатулка посреди тарелки.

Увидев розы, Сабрина не могла сдержать радостного возгласа, и Бонита расцвела еще больше.

— С днем рождения, малышка.

Столько любви было в мудрых глазах Бониты и ее проникновенном голосе, что Сабрина едва удержалась от слез.

Бонита нянчила еще Елену, а когда ее хозяйка вышла замуж за франтоватого Алехандро дель Торреза, она последовала за ней из Натчеза в надежде нянчить целую кучу ребятишек, которые должны были появиться один за другим в доме в Испанском Техасе Однако родилась только Сабрина, и Бонита отдала ей всю свою любовь, трясясь над ней, словно курица над своим единственным бесценным цыпленком.

Наблюдая, как Сабрина вдыхает аромат роз, Бонита испытывала и горечь и радость. Как бы гордилась сегодня донья Елена своей дочерью! Потом, подозрительно оглядев несмятую ночную рубашку, она подумала, что некоторые привычки дочери привели бы ее в ужас.

Бонита была старой и толстой, и волосы у нее давно поседели, однако она умела смеяться так, что, глядя на нее, даже самый угрюмый человек тоже начинал улыбаться. Она железной рукой управляла домом, и ей подчинялись все, кроме сеньориты Сабрины и сеньора Алехандро. Стоило сеньору Алехандро ущипнуть ее ласково за щеку и улыбнуться ей, как она таяла. Что же до Сабрины, то Бонита, как ни старалась, не могла устоять перед ее огромными янтарными глазами. Не раз ей приходилось слышать, что сеньорите Сабрине ничего не стоит очаровать дьявола и обезоружить его одним взглядом.

Сабрина открыла шкатулку, и глаза у нее потемнели от удовольствия, когда она увидела золотые сережки на белой шелковой подкладке.

— Ox, Бонита, я не заслужила…

— Да, не заслужила, — ухмыльнулась Бонита и погладила Сабрину по волосам. — Но есть такие дни, когда это неважно. И сегодня именно такой день.

Едва не пролив шоколад и не перевернув вазу с цветами. Сабрина обвила руками шею Бониты.

— Бонита, как я тебя люблю! Это будут мои самые любимые сережки. И сегодня я гоже их надену.

День оказался не хуже утра. Все хотели поздравить новорожденную. Отец, родственники, слуги преподнесли ей кучу подарков. Кухарки подарили золотой гребень, конюхи — уздечку, тетя Франсиска со своим семейством — прелестную белую кружевную мантилью, застенчивые ковбои — потрясающее, украшенное серебром седло, а отец — настоящий испанский кинжал и великолепное ожерелье из изумрудов Вечером, одеваясь перед выходом к гостям, она постаралась надеть на себя как можно больше подарков. Бонита высоко зачесала Сабрине кудри цвета красного золота и уложила их в пучок. В ушах у девушки сияли ее серьги, а на шее было ожерелье отца. Сабрина надела простое белое платье с кружевами на шее и на подоле широкой юбки, так что подарок тети Франсиски пришелся как нельзя кстати. Впечатление она производила незабываемое. Огненные волосы, медовая кожа, на которой поблескивали изумруды, и белое шелковое платье превращали юную девушку в богиню огня, и не один юный кабальеро счел бы райским наслаждением сгореть в ее объятиях.

Не представляя себе, какие мысли она пробуждает в молодых и не очень молодых мужчинах, Сабрина по-детски наслаждалась каждой минутой своего праздника. Она не пропускала ни одного танца, смеялась и улыбалась всем и никому, и Алехандро, с гордостью наблюдавший за дочерью, и радовался и огорчался одновременно. Если бы Елена могла ее видеть, подумал он, если бы она была с нами…

Только на одно мгновение он позволил печали захватить его мысли и схватился за бирюзовый с серебром браслет, который Елена подарила ему в день их помолвки, однако почти тотчас почувствовал, что, несмотря на веселье, Сабрина ощутила его печаль, и он постарался загнать ее в себя поглубже. Сегодня ведь праздник… И Елена ни за что не захотела бы, чтобы он печалился, напомнил он себе, заставляя себя улыбнуться.

— Прелестная пара, правда? — спросила его Франсиска де ла Вега, не отрывая глаз от Сабрины и молодого человека, с которым она танцевала.

— Правда, — недовольно проговорил Алехандро. — Но не думаешь ли ты, что мы необъективны. В конце концов, Сабрина — моя дочь, а Карлос — твой сын.

Франсиска довольно улыбнулась.

— Наверно. Но они в самом деле прелестная пара во всех смыслах. Ранчо дель Торрез и ранчо де ла Вега сделают их самыми богатыми землевладельцами по эту сторону реки.

Алехандро промолчал. Пусть сестра делает вид, что ее предложение не имеет корысти; ему-то хорошо известно, что дела де ла Вега расстроены. Луис де ла Вега, ее муж, месяца не прошло, как откровенничал с ним, а Карлос всего неделю назад заявил, смеясь, что пока у них вдоволь земли и скота, неплохо бы ему жениться на богатой наследнице, если он хочет иметь деньги в кармане. Любой землевладелец время от времени испытывает нужду в наличных деньгах. Алехандро не был исключением, и он пожелал семье своей сестры, чтобы на следующий месяц или на следующий год дела у них поправились. Он отмел как недостойную мысль о том, что брак Сабрины и Карлоса как бы вынужденная мера. Франсиска всегда мечтала об этом браке, и Алехандро подумал, что в данный момент он лишь кажется ей еще привлекательнее, чем раньше. А как Карлос? Он внимательно оглядел своего красивого племянника, кружившего Сабрину по зале.

У Алехандро не было никаких планов насчет Карлоса де ла Вега. Родословная у него, правда, безупречна, и в свои двадцать шесть лет он достаточно взрослый и, возможно, достаточно умный, чтобы держать Сабрину в руках. Однако, даже прекрасно зная, как дорог сердцу сестры этот брак, Алехандро два года стойко сопротивлялся ее попыткам устроить хотя бы помолвку Сабрины и Карлоса, надо еще подумать, а пока…

Учитывая все, он внимательно оглядел Карлоса, словно он был ему чужим. Красивый, черт, настоящий испанец с виду — черные волосы, черные глаза, тонкий аристократический нос, чувственный и жесткий рот. Подобно многим испанцам, он не был высок ростом, но в нем было столько властности и высокомерия, что об этом недостатке мгновенно забываешь. Стройный и изящный, он и на коне и в бальной зале производил впечатление полностью владеющего собой человека. На нем были бархатные панталоны на испанский фасон и под стать им чакета, которая заканчивалась как раз над золотистым шелковым поясом, туго опоясавшим крепкую талию мужчины. Белая шелковая рубашка красиво оттеняла смуглую кожу, и Алехандро вынужден был признать, что сегодня вечером не у одной девицы сладко замирает сердце. Однако ему почему-то казалось, что с Сабриной этого не происходит. Вот в этом-то все дело.

Выходец из гордой испанской семьи, в которой принято было, так сказать, «устраивать» браки, Алехандро тоже в свое время отправился в Испанию, как его отец, дон Энрике, который был младшим сыном и искал свою удачу в Новом Свете, но, в отличие от отца, не нашел там для себя черноокой сеньориты. Он возвратился на семейное ранчо неженатым, к большому неудовольствию дона Энрике, и только через пять лет, когда обустроил теперешнее Ранчо дель Тор-рез, случайно оказался в Натчезе, где встретил Елену… Елену Севилья… встретил и страстно влюбился. Через три месяца они обвенчались, но и теперь, через десять лет после своей смерти, Елена все еще жила в его сердце. Их брак был идиллией, наполненной смехом, любовью и страстью. Дон Алехандро подумал, что и Сабрине он желает того же. Я хочу, чтобы она любила своего мужа душой и телом, и пусть он любит ее больше жизни. Ничего другого мне не надо… и Сабрине тоже.

Однако именно в этот вечер, чего не случалось с ним раньше, он подумал, что если, не дай Бог, умрет, Сабрина останется одна-одинешенька на всем белом свете. Нет, конечно, его сестры — Франсиска и младшая Изабель, которая жила в Мехико, — приглядят, чтобы с ней не случилось ничего дурного, да и София с радостью позаботится о ней. Алехандро немного расстроился, когда подумал, как нелегко придется его своевольной дочери под присмотром его сестер и их мужей. Вот если София и Хьюго Данджермонд…

Алехандро легко носил свои шестьдесят два года, и походка у него была такой же быстрой и гордой, как тридцать лет назад. Для испанца он был довольно высоким, почти шести футов ростом. И дочь была ему под стать, всего на три дюйма ниже. Седина еще не коснулась его рыжих волос, а янтарные глаза сверкали, как в юности. Однако, каким бы здоровым он себя ни чувствовал, он понимал: недалек тот день, когда Сабрина останется одна. Единственный способ защитить ее — это выдать замуж, но что-то говорило ему, что Карлос де ла Вега не тот человек, который завоюет ее сердце, да и не будет он любить ее, как ей надо. Как же объяснить это Франсиске?

Франсиска де ла Вега была на десять месяцев старше брата, о чем не забывала ему напоминать. К тому же, ее мало волновали всякого рода чувства, ибо выше всего она ставила семью и долг. Она не поверила ему, когда он сказал, что женится только по любви, и если он попробует объяснить ей, почему не хочет брака ее сына и своей дочери, она просто-напросто рассердится и даже не захочет его понять. Их давнишнего соседа в Мехико — Луиса де ла Вега — она не любила, но это не возымело никакого значения, когда дон Энрике договорился о свадьбе. Правда, Луис был младшим сыном, но он был вполне здоров и с предками у него все было в порядке, а о большем дон Энрике и не думал. Ее же долгом было повиноваться отцу, и она исполнила его без всяких возражений. Еще ее долгом было следовать за мужем, когда он, к ее немалому неудовольствию, решил поселиться в Накогдочезе, где уже обосновался Алехандро. Франсиска искренне ненавидела эти необжитые места в испанской колонии и не один год сокрушалась о своей прежней жизни. Однако ее долгом было жить рядом с мужем, вести хозяйство и рожать детей. Вот она и родила четверых, включая Карлоса, самого младшего, единственного сына и наследника. Почему бы Сабрине не поступить так же?

Франсиска и Алехандро и думали совершенно по-разному, и внешне абсолютно не походили друг на друга. Высокородная испанская матрона, словно сошедшая с портрета, Франсиска вся сверкала шелками и тяжелыми золотыми украшениями. Она была полная, приземистая, с блестящими черными волосами без единого намека на седину и с выразительными карими глазами; она, как и брат, еще не ощущала своего возраста, а в несколько расплывшихся аристократических чертах ее лица угадывалась былая красота. К сожалению, ни она, ни Изабель не отличались ни жаждой жизни, ни чувством юмора, так что им бесполезно было объяснять причины, по которым союз Карлоса и Сабрины казался Алехандро нежелательным.

Алехандро подумал, что вернулся к тому, с чего начал, но так как он все это время молчал, то Франсиска не выдержала и спросила:

— Тебе нечего сказать? — Алехандро в ответ пожал плечами. — Почему ты не хочешь признать, что это был бы замечательный союз? Я тебя не понимаю, мой друг! Ведь у тебя не может быть никаких возражений!

— Да, у меня не было бы возражений, — признался Алехандро, — если бы Сабрина согласилась.

Франсиска, казалось, обиделась при упоминании о Сабрине, однако решила не обращать внимание на подобную чепуху.

— Я и раньше не соглашалась с тобой, когда ты говорил, что Сабрина еще мала, но тогда дело терпело и я молчала. Теперь же…

— Неужели молчала? — переспросил Алехандро, насмешливо подняв бровь. — Ты говоришь, тогда дело терпело, а сейчас что? — Не давая ей ответить, он изобразил не свойственное ему простодушие. — Помнится мне, ты очень возражала, когда я отложил обсуждение до тех пор, пока Сабрина не побывает у Изабель. Ты боялась, что она найдет себе там кавалера получше твоего сына? Например, старшего сына Изабель? Как насчет Доминго?

Франсиска вся кипела от негодования.

— Никого не может быть, — заявила она, — лучше Карлоса!

Алехандро изобразил покорность.

— А, ну конечно же. Прости меня. Но, может быть, ты мне скажешь, почему ты именно сегодня настаиваешь на решении. Неужто Изабель написала, что к нам едет Доминго? — не скрывая насмешки, спросил он.

Франсиска поджала губы. Глаза ее метали молнии. С трудом сдержав себя, она тихо спросила:

— Сабрине уже исполнилось семнадцать лет? Не понимаю, почему надо откладывать помолвку.

В конце концов Алехандро стало не по себе от ее настойчивости.

— Успокойся, Франсиска! Сегодня Сабрине исполнилось только семнадцать, и я не собираюсь ничего решать. Тебе было восемнадцать, когда отец обручил тебя с Луисом. Сабрина слишком молода, и я не желаю, чтобы ты или еще кто-нибудь заставил ее очертя голову броситься в замужество, которого она, может быть, вовсе не желает.

Франсиска стиснула зубы.

— Ты хочешь сказать, что она может не захотеть выйти замуж за Карлоса? Алехандро вздохнул.

— Откуда мне знать? Будь уверена, если Сабрина решит стать его женой, я не буду чинить ей препятствий.

— Как ты добр! — съязвила Франсиска. — Однако пусть тебя не удивляет, если к тому времени, как ты пожелаешь поговорить о замужестве своей дочери, Карлос изменит свои намерения.

— Так тому и быть.

Не скрывая своего неудовольствия, Франсиска ушла, и Алехандро с облегчением вздохнул. Однако их разговор не выходил у него из головы, и, когда все гости разъехались, а они с Сабриной уютно устроились в маленькой гостиной, он как бы невзначай спросил ее:

— Я заметил, ты сегодня много танцевала с Карлосом. Это любовь?

— Любовь? — переспросила она, не понимая. — С Карлосом?

Алехандро улыбнулся, представив себе, что сталось бы с Франсиской, услышь она ответ Сабрины. Выбросив из головы мысли о Франсиске, он тем не менее решил узнать все до конца.

— Он тебе нравится?

— Конечно, нравится. Он же мой кузен, — не замедлила с ответом удивленная Сабрина. — И мы выросли вместе.

Сабрина ничего не понимала, и взгляд, который она бросила на его рюмку с бренди, показался Алехандро весьма выразительным.

— Нет, нет, голубка, не волнуйся. Твоя тетя Франсиска хочет выдать тебя за Карлоса, ну и мне было интересно, как ты к этому отнесешься.

Сабрина наморщила носик.

— Тетя Франсиска вечно лезет не в свои дела. Я не хочу замуж. — На ее лице появилось мечтательное выражение. — А когда захочу, то буду любить так же, как ты и мама. Меньшего мне не надо.

Алехандро был доволен. Он поднял рюмку и торжественно провозгласил:

— За настоящую любовь!

Сабрина ушла спать, а Алехандро, хотя и несколько успокоенный на ее счет, все же серьезно задумался о ее будущем… Он знал, что поблизости не было ни одного мужчины, который привлекал бы к себе ее внимание. Да, вынужден он был признать, ни одного, которого бы она не смогла повести за собой, как быка на веревке! Нет, постойте! Алехандро вспомнил молодого человека с худым смуглым лицом и жадеитовыми глазами… пасынок Софии. Бретт Данджермонд.

Итак, довольно подумал он, мужчина есть. Он достаточно силен и напорист, чтобы справиться с любой женщиной… даже с Сабриной.

Сабрина не видела Бретта Данджермонда десять лет, чего не скажешь о ее отце. Ему приходилось встречаться с молодым родственником и в Натчезе, и в Новом Орлеане, и хотя эти встречи были недолгими, Алехандро был симпатичен этот молодой человек. Правда, до сего вечера он и не помышлял о нем как о зяте.

Хитро улыбаясь, Алехандро сел за стол, достал бумагу и чернильницу. Несколько секунд он, не двигаясь, смотрел в никуда, понимая, что необходимо придумать предлог для столь неожиданного приглашения. Поднапрягшись, он вспомнил, что Бретт заполучил плантацию в Луизиане, и принялся писать.

Года два назад, когда Алехандро встретил Бретта в Новом Орлеане, тот не без насмешки над собой признался, что вроде бы собирается заделаться плантатором, как отец. Плантацию, которую он выбрал, кажется, продавали из-за неурожая индиго в 1792 году, однако Бретт, это Алехандро хорошо запомнил, собирался посадить сахарный тростник. Он вспомнил, что Бретт на удивление много знал об этой совершенно новой в Луизиане культуре, и широко улыбнулся. Сахарный тростник — вот, что ему нужно! Он напишет Бретту, что собирается пустить несколько сотен акров под сахарный тростник и хочет узнать его мнение на сей счет. Не очень ловко, зато обоснованно. И он, чтобы не дать себе передумать, начал писать. Закончив письмо, Алехандро откинулся на спинку кресла и усмехнулся.

Вспомнив о Бретте, он вспомнили о том, как любили друг друга София и Сабрина, и ему показалось, что он разрешит несколько проблем, поставленных перед ним сегодня Франсиской. Если с ним, не дай Бог, что случится, только Софии Данджермонд он доверит свою дочь, а пока — и он опять усмехнулся — посмотрим, что сделает Бретт, получив его письмо.