"Костер на снегу" - читать интересную книгу автора (Барт Кэролайн)

7

На завтрак Элен спустилась раньше Лоране. В зале уже сидели ничего не подозревающие постояльцы. Все улыбались друг другу, были веселы и полны надежд. Солнце, появившееся из-за гор, предвещало хороший день. Его лучи, как огни рампы, подсвечивали великолепную горную панораму, на фоне которой веками разворачивается театр человеческих судеб.

Лоране вошла через пять минут после Элен. На ней уже был надет шерстяной свитер темно-голубого цвета, обтягивающий горло, и утепленные горнолыжные брюки. Куртку она принесла с собой и повесила на стул.

— Ты еще не готова? — обратилась она к Элен, взглянув на ее спортивный костюм с крокодильчиком.

Элен быстро расправилась с завтраком и убежала одеваться. В холле ее окликнул портье:

— Мадам Сарк, только что позвонили из кафе «Савойский сурок» и сказали, что месье Жозеф Карнье просил передать вам…

Портье наклонился к стойке в поисках листка бумаги, на котором он что-то записал. Элен замерла, ее сердце готово было выпрыгнуть из груди. Жозеф Карнье просил передать вам… Она повторяла эти слова. Наконец портье нашел свою запись:

— Он отправился на помощь к пострадавшим, будет находиться в хижине под Монбланом. Все подробности знает Жан-Пьер, который работает в кафе «Савойский сурок».

Элен подпрыгнула от радости и бросилась к Лоране:

— Жозеф жив! Поехали скорее наверх!

Жозеф спускался по крутому склону медленно, но уверенно. Он вглядывался в сумерки и наконец увидел внизу человека, который, заметив спускающегося лыжника, начал отчаянно махать руками и кричать. Еще минута — и Жозеф приблизился к нему. Им оказался юноша лет семнадцати. Это был один из тех начинающих сноубордистов, которых так недолюбливают лыжники из-за того, что они часто мешают им на склоне. Со свойственным юности максимализмом они пренебрегали всеми правилами поведения в горах, полагая, что им позволено все. Видимо, это был тот самый случай.

У скалы, на краю склона лежала девушка. Она была очень бледна, возле нее валялся сломанный сноуборд. Взглянув на ее неестественно вывернутую ногу, Жозеф сразу определил перелом.

— Помогите ей! — воскликнул парень, так долго звавший на помощь. — Она не смогла повернуть и врезалась в скалу.

Жозеф наклонился над девушкой. На запястье пульс не прощупывался. Он еле ощущался только на шейной артерии. Девушка «уходила», как говорят врачи. Болевой шок и переохлаждение делали свое дело.

Сейчас бы укол лидокаина, пронеслось в голове у Жозефа. Он упрекнул себя в том, что на всякий случай не возит с собой на гору ампулу и шприц. Конечно, ее необходимо везти в хижину, но сначала надо зафиксировать ногу. Где взять шину… Так, на худой конец, сгодятся лыжные палки… Но, прежде всего, ее надо вернуть в сознание. Он стал бить девушку ладонями по щекам.

— Что вы делаете? — возмутился парень.

— Ее надо привести в сознание, иначе она умрет, — резко ответил Жозеф.

Пострадавшая чуть приоткрыла глаза и опять впала в забытье. Реанимационная процедура продолжалась до тех пор, пока взгляд девушки не стал более или менее осмысленным.

— Как тебя зовут? — громко спросил Жозеф.

— Мадлен, — едва слышно произнесла она.

— Где ты живешь? — продолжал спрашивать врач.

— В Лионе, — тихо ответила девушка.

— Где ты учишься? — Казалось, он допрашивал несчастную.

— В университете… — Ответ прозвучал еще тише.

— На каком факультете? Говори громче! — Голос Жозефа звучал почти грозно.

— Что вы пристали к ней? — Парень, чуть не плача, набросился на Жозефа. — Вы должны помочь, а вы мучаете ее! Вы врач или кто?

— Да, я врач. — Теперь Жозеф пытался успокоить парня. — Поскольку у меня нет обезболивающих и противошоковых препаратов, я делаю все, чтобы она сама помогла себе. У человека огромный внутренний резерв выживаемости, и мы должны задействовать его. Нам надо как следует привести ее в сознание. Может быть, даже разозлить. Тогда она не умрет от болевого шока, когда я буду накладывать шину. А ты не мешай, а помогай мне, понятно?! — Жозеф почти кричал.

Парень со всхлипом вздохнул и кивнул головой. Мадлен пришла в себя и внимательно прислушивалась к тому, что говорит доктор. Она была очень бледна, но смотрела благодарно. Жозеф быстро снял с себя рюкзачок, достал из него бутылку коньяка и, открыв крышку, приложил горлышко ко рту Мадлен.

— Пей, — сказал он ей. — Ты должна выпить граммов пятьдесят анестезирующего. — Я сейчас начну накладывать шину из лыжных палок, — теперь он обращался к парню, — а ты наблюдай за ней. Если увидишь, что она теряет сознание — глаза закатываются, голова безвольно повисает, — бей по щекам. У нас нет другого выхода. Да, аккуратно сними с нее шарф, с себя сними свитер, они нужны для повязок.

Жозеф быстро стянул с себя куртку и свитер. Куртку вновь надел, а оба свитера положил рядом с пострадавшей. Затем он взял свои лыжные палки и присел у ног девушки. Он был очень собран и напряжен. Коньяк подействовал на Мадлен. Ее щеки чуть порозовели, и она заметно опьянела.

Жозеф приложил обе лыжные палки вдоль ног пострадавшей. Затем одним ловким и быстрым движением вернул ногу в ботинке в правильное положение. Мадлен резко вскрикнула от боли, но осталась в сознании.

— Все, все, моя дорогая! — это уже говорил хирург. — Ты умница. Если хочешь, плачь, не стесняйся, можешь во весь голос. Еще будет больно, но уже не так. Кричи, пожалуйста, чтобы я слышал, что ты в сознании.

Пока Жозеф крепко приматывал лыжные палки к ботинку Мадлен, она тихонько скулила, иногда вскрикивая.

— Молодец, все, уже заканчиваю… — приговаривал Жозеф. Краешком глаза он увидел, что парень тоже тихонько плакал, глядя на страдания Мадлен.

Любит ее, подумал Жозеф, в общем, и он, и она — милые ребята. Только какого черта их понесло на этот невероятно сложный, крутой склон? Но сейчас не время расспрашивать об этом. Надо придумать способ транспортировки пострадавшей.

В конце концов Мадлен положили на сноуборд и за подмышки подвязали одним из свитеров. Парень, его звали Поль, находился внизу по склону, удерживая сноуборд, не позволяя ему свободно катиться. Он сел на снег и, упершись ботинками, пытался легонько, не набирая скорость, скользить по снегу. Ему в спину упирался нижний край сноуборда. А Жозеф своими сильными руками удерживал в равновесии всю конструкцию. Поль оказался вполне надежной ее опорой. Чувствовалось, что он прилагал все силы, чтобы скольжение было по возможности равномерным, без торможения, и его любимая меньше страдала от боли. Мужчины остались в одних рубашках, но не чувствовали холода, поскольку затрачивали много усилий, осторожно спуская свою тяжелую ношу. Метров через пятьдесят они приноровились друг к другу. Оба почти не останавливались, чтобы резко не тормозить сноуборд с девушкой, которая все время стонала, а значит, была в сознании.

— Я вижу хижину! — радостно воскликнул Жозеф. — Нам осталось всего метров семьдесят!


Жозеф первым вошел в спасительное убежище и на ощупь нашел на полке спички и свечу, мысленно поблагодарив Жан-Пьера. Когда они с Полем положили Мадлен на широкую кровать, покрытую овечьими шкурами, и укутали ее другими, только тогда почувствовали, что все-таки продрогли. Оба надели свитера и куртки, Жозеф вытащил из кармана маленькую шапочку, которую практически никогда не надевал, но носил с собой на случай внезапного ухудшения погоды.

Следуя указаниям Жан-Пьера, он развел огонь в печурке, стоявшей посередине хижины. Вместо дров, которых в высокогорье не сыщешь, использовались таблетки сухого спирта. Минут через двадцать стало немного теплее. Мадлен, измученная болью, согревшись под теплыми шкурами, быстро уснула. Поль с тревогой прислушивался к ее еле слышному дыханию, прерываемому во сне легкими стонами.

В хижине становилось все теплее. Жозеф снял шапочку, оставаясь пока в куртке. Раскрыв рюкзачок, он достал из него сандвичи с сыром и ветчиной, шоколад. Поставил на стол начатую бутылку коньяка, достал с полки пару кружек. Было около десяти часов. Мужчины сели за стол, разлили по кружкам коньяк и выпили за здоровье Мадлен. Усталость и тепло разливалось по их жилам.

— Что теперь с нами будет? — взволнованно спросил Поль.

Жозеф сказал, что завтра до них доберутся спасатели, Главное, благополучно провести ночь — чтобы было тепло и не стало хуже Мадлен. Наконец он спросил Поля:

— Как вы оказались на этом склоне?

Поль сконфуженно ответил, что они ошиблись, рассматривая карту. Приняли этот склон за другой — тот, который ведет к подъемнику.

— Но ведь он огорожен запретными сетками и рядом нет стрелок, указывающих направление спуска. — Жозеф пытался толком разобраться.

— Ну что сетки, рядом со скалами можно было проехать, мы и поехали, — с обезоруживающей логикой ответил Поль.

— Из-за таких бестолковых юнцов поднимается спасательный отряд! — в сердцах воскликнул Жозеф. — Такие же «смелые», как вы, ежегодно десятками гибнут в горах. Летом они в кедах или теннисных туфлях самостоятельно лезут на Монблан, насмерть замерзая в снегах, зимой ездят на лыжах и сноубордах, куда им заблагорассудится, невзирая на указатели. Ты знаешь, что будешь оплачивать спасательные работы?

— Не знаю, — проворчал Поль. — Но, если надо, родители оплатят…

— Я бы знаешь, что сделал с тобой, на месте твоих родителей? — с угрозой в голосе сказал Жозеф.

— Знаю, — быстро ответил Поль, и оба рассмеялись. Напряжение было снято. — Я вам так благодарен! — горячо воскликнул Поль. — Если бы не вы, Мадлен погибла бы…

— Вне всяких сомнений, — спокойно отозвался Жозеф и строго добавил: — Давай укладываться спать. Завтра тоже предстоит непростой день…


Солнце бесцеремонно заглянуло в хижину около десяти часов утра, разбудив Жозефа, лежащего под шкурой на полу. Он заснул только под утро. Всю ночь он лишь дремал, как на ночном дежурстве в клинике, когда в отделении есть больные после тяжелой операции. Мадлен пару раз просыпалась от боли. Жозеф накормил ее шоколадом, вскипятил в кружке кипяток и приготовил чай, опять напоил коньяком. К сожалению, это все, чем он мог ей помочь. Поль всю ночь проспал у стены на одной кровати с Мадлен безмятежным сном ребенка.

Стараясь не разбудить ребят, Жозеф надел куртку и вышел за порог. Его ослепила сверкающая на ярком солнце немыслимая белизна снегов. Хижина находилась как в воронке: со всех сторон ее окружали крутые склоны, и только с одной стороны воронка была как бы вырезана. Через этот «разрез», наверное, летом и приходят пастухи. Скорее всего, там есть перевал, через который можно спуститься в другую долину. До перевала можно минут за двадцать или полчаса подняться на лыжах, а там наверняка есть лыжный спуск. Жозеф посмотрел на склон, с которого они спускались в темноте, и удивился, посчитав большой удачей их благополучный спуск. Внезапно он увидел на самом верху этого склона группу людей. Это спасатели! Крохотные фигурки длинными дугами медленно спускались к ним. Их было шестеро. Они везли с собой горные носилки и большой рюкзак, видимо с медицинской аппаратурой.

Жозеф вышел вперед, чтобы оказаться на виду у спасателей, и стал махать руками над головой. Его заметили, остановились. Кто-то помахал ему в ответ. Сердце Жозефа наполнилось радостью. Он облегченно вздохнул и стал наблюдать за спуском людей, едущих к ним на помощь. Теперь он уже хорошо видел их. Первым ехал, видимо, самый лучший лыжник и опытный спасатель. Жозеф видел лицо молодого, очень загорелого парня.

За ним своей уверенной, немного медвежьей техникой спускался Ги Боннэ. Сколько раз за свою жизнь он участвовал в подобных спасательных операциях: ехал на лыжах по почти непроходимым склонам, летом спускался с ледорубом, крючьями и веревками в пропасти или взбирался на скальные гребни, чтобы отыскать и спасти неразумных новичков или опытных альпинистов, терпящих бедствие. Это настоящий профессионал, смелый, мужественный человек. Пора бы ему угомониться, уйти на пенсию. Но спасательные работы — это такой адреналин, почти наркотик! И он будет носиться по склонам и взбираться по скалам до тех пор, пока его носят ноги или пока будет жив… Бывают случаи, что, торопясь на помощь, спасатели погибают, застигнутые ураганом, снесенные лавиной или камнепадом…

Вслед за Ги Боннэ аккуратно спускались два человека, везя с собой горные носилки — акию, что-то типа люльки, в которую кладут пострадавшего, привязывая его ремнями. Последними ехали два молодых человека, один из них с большим рюкзаком, видимо врач, а другой фельдшер или еще один спасатель. Позже оказалось, что Жозеф правильно классифицировал всех спускающихся по склону. Ехавший самым последним оказался и фельдшером, и стажером-спасателем.

Лыжник, спускавшийся первым, и Ги Боннэ подъехали к Жозефу почти одновременно. Ги протянул руку Жозефу:

— Ну, что у вас тут? Все живы?

Все нормально. Один перелом. Думаю, большая и малая берцовая кости. Девушка-сноубордистка. Я наложил шину из лыжных палок. Надо резать ботинок и накладывать гипс.

Остальные тоже подъехали, и Жозеф оказался в кругу людей, дружелюбно хлопавших его по плечам и пожимающих руки. Все улыбались, поняв, что случай не самый тяжелый. Наверное, они готовились к транспортировке нескольких пострадавших или погибших. К Жозефу подошел молодой врач:

— Серж Вернан, травматолог. Спасибо, коллега. Жозеф пожал плечами. Дескать, за что спасибо? Клятва Гиппократа…

Когда все зашли в хижину, в ней стало не повернуться. От шума Мадлен и Поль мгновенно проснулись и недоуменно захлопали глазами. Молодой врач подошел к Мадлен, улыбнулся ей, откинул шкуру и бодро сказал:

— Говорят, вы родились в рубашке. Если бы не доктор Карнье… — Он покачал головой и многозначительно посмотрел на девушку. — Сейчас мы займемся вами. Укольчик и гипс, прямо с доставкой на дом. Но с ботинком придется проститься…

Молодой врач шутил и балагурил, а Мадлен смотрела на него с испугом и надеждой. Поль молча сел в угол хижины; чтобы никому не мешать и не обращать на себя внимания. Он боялся, что ему влетит от спасателей. Но каждый из них был занят своим делом и никто не интересовался юношей, забившимся в угол хижины.

Через час Мадлен наложили гипс, и все было готово к транспортировке.

— Мы донесем ее до перевала Коль де Мармот, — пояснил Ги. — Это чуть больше получаса. Оттуда есть спуск в соседнюю долину Ле Map.

Там проходит автомобильная дорога. За нами приедет машина, и часа через два мы будем в Валь Торансе.

Ги крепко пожал руку Жозефа, который тотчас спросил его:

— Ги, вы заходили перед спуском в кафе «Савойский сурок»?

— Нет, — бросил Ги, — мы очень торопились. — А что такое?

— Да нет, ничего.

Жозеф не стал ничего объяснять. Но он надеялся, что Софи переночевала в кафе, а утром спокойно спустилась в гостиницу.

Он поблагодарил спасателей и уверил, что сейчас приберется в хижине — закон гор — и выйдет следом.

Мадлен, укутанная в пуховой спальный мешок, лежала в горной люльке. Спасатели во главе с Ги Боннэ собирались выйти вперед, чтобы утаптывать тропу для людей, везущих пострадавшую девушку. Поль вынужден был идти пешком последним по «протоптанной лыжами тропе, таща на плече свой сноуборд, абсолютно бесполезный при движении вверх по горе.

Внезапно орлиный взгляд Ги Боннэ остановился на склоне, с которого они спустились полтора часа назад. Все спасатели посмотрели туда вслед за шефом, и кто-то произнес:

— Еще кого-то черти несут…

— Их двое, — уточнил доктор Вернан.

— Час от часу не легче, — резюмировал Ги Боннэ, — подождем.

Скоро все увидели, что спускаются две женские фигурки.

— Все понятно, — улыбнулся Ги. — Это Лоране Клодель. Я и забыл, что они собирались отправиться вслед за нами. — Он повернулся к Жозефу: — Дамы очень волновались за вас, они тоже решили участвовать в спасательных работах. — Он хохотнул. — Это Лоране и дочка Алена Майтингера, Элен, кажется…

Жозеф вышел навстречу лыжницам. Первой подъехала Лоране.

— Жозеф, здравствуйте, я очень рада. — Она быстро сняла перчатку и протянула ему руку.

— Рад знакомству, — ответил он, улыбаясь. Затем повернулся к склону и раскрыл объятия, в которые въехала на лыжах раскрасневшаяся и счастливая Элен. Жозеф крепко прижал ее к себе.

Элен обняла его за шею, а потом уткнулась в нее, и он услышал тихий плач.

— Боже, спасибо тебе! Какое счастье! Я теперь буду верить в Бога! — бормотала она, осыпая поцелуями лицо любимого. По ее щекам текли слезы.

Жозеф взял в ладони мокрое лицо Элен и стал осушать поцелуями ее сияющие от счастья глаза, загорелые щеки, покрасневший носик…

Лоране и спасатели улыбались, понимающе глядя на влюбленных. Их встречу прервал деловой голос Ги Боннэ, в котором слышалась добрая усмешка:

— Так что, вы с нами? Или сами доберетесь?

— Сами доберемся, — подтвердил Жозеф. Элен подошла к лежащей на носилках Мадлен.

— Как вы себя чувствуете? — спросила она.

— Теперь все здорово, — бодро ответила та. — Конечно, благодаря доктору Жозефу. Если бы не он…

В душе Элен поднялась теплая волна любви и гордости за любимого.

Рядом с Мадлен стоял Поль, недовольный тем, что будет идти последним и не сможет заботиться о своей девушке.

Жозеф напутствовал обоих:

— Надеюсь, урок усвоен — впредь не кататься на неизвестных трассах?

Мадлен и Поль улыбались виновато, но счастливо. Раздался голос Ги Боннэ:

— Ребята, мы выходим первыми, за нами несут акию с Мадлен. Лоране, ты с нами?

Лоране подошла к Жозефу и Элен, которые стояли, обнявшись.

— Я, пожалуй, пойду с ребятами, — сказала она, обращаясь к Элен. — А ты…

— Не волнуйтесь за нас. — Жозеф почтительно взял Лоране под руку. — Мы доберемся сами.

Лоране поцеловала Элен, пожала руку Жозефу. После чего надела лыжи и присоединилась к уходящей группе.

Элен и Жозеф стояли, по-прежнему обнявшись, и долго смотрели вслед процессии, уходящей от них навстречу солнцу к «вырезу» воронки. Когда спасатели подошли к перевалу, они обернулись и все вместе помахали руками маленьким фигуркам, стоявшим у хижины и махавшим им в ответ.


Они остались совершенно одни в белом безмолвии. Прильнув друг к другу, они застыли в долгом поцелуе. Солнечный диск появился из-за того самого перевала, через который спустились спасатели, и сразу стало очень тепло. В хижину идти не хотелось. Там сейчас наверняка холоднее, чем в закрытой от всех ветров снежной «воронке». Элен села на лавку, стоящую у стены хижины, освещенной солнцем. Жозеф вынес из домика овечью шкуру и, подняв Элен, положил шкуру на лавку.

— Ребята оставили нам еду, — с теплотой в голосе сказал он. — Есть даже термос. А я сегодня еще не завтракал.

— Давай устроим пикник на снегу, — с удовольствием поддержала его Элен.

Жозеф вытащил из хижины грубо сколоченный стол. На него они поставили сандвичи и термос, оставленные спасателями. Рядом Жозеф положил плитку шоколада, выставил две кружки и половину бутылки коньяка, оставшуюся после вчерашнего. Элен вытащила из маленькой поясной сумки сушеные фрукты и орешки, хорошо утоляющие легкий голод во время катания, а также тюбик крема от солнечных ожогов.

Указательным пальцем, намазанным кремом, она прошлась по своему изящному носику и скулам. Наложила тонкий слой на подбородок и шею, которые часто «сгорают» от сильного ультрафиолетового отражения от снега. Жозеф сначала мотал головой, отказывался от кремовой маски, но все же, не устояв перед поцелуями любимой, предоставил ее пальчикам свое лицо и нижнюю часть подбородка.

Солнце было таким ярким, а снег таким ослепительным, что Жозефу и Элен пришлось надеть темные очки. Жозеф разлил граммов по пятьдесят коньяка, и оба многозначительно и лукаво посмотрели друг на друга. Осушив кружки, они «закусили» сладким, жарким поцелуем. И только после этого набросились на сандвичи. Жаркое солнце заставило их сбросить куртки и свитера. Элен осталась в легкой футболке, а Жозеф разделся до пояса, обнажив смуглый мускулистый торс. Элен не удержалась и стала целовать его плечи и грудь. Его кожа была нежной и гладкой. Только на груди курчавились светлые волоски.

Жозеф тяжело дышал, закрыв от страстного томления глаза.

— Что ты делаешь со мной? — хрипло выдохнул он. — Я больше не могу. — Легко подхватив на руки Элен и толкнув ногой дверь хижины, он двумя шагами достиг широкой кровати, накрытой овечьими шкурами.

…Не помня себя от счастья, они жадно пили друг друга. Их жажда была так сильна, так долго мучила их, что только тогда, когда они в изнеможении откинулись на ложе и жестковатая овечья шерсть защекотала их обнаженные тела, они осознали, что полностью принадлежали друг другу.

— Нет, это была не симфония… — Элен первой опомнилась после долгого забытья и обрела свою обычную легкую иронию.

Жозеф не дал ей продолжить, быстро добавив:

— Это был победный бой тамтамов, предвещающий начало торжественного и длительного праздника тела и духа.

Он повернулся к Элен и стал разглядывать ее нежное лицо, ставшее еще более прекрасным после страстных минут любви. Он гладил ее пышные волосы, заметно посветлевшие от горного солнца. Очень серьезно смотрел в ее глаза, мерцающие в сумраке хижины необыкновенным желто-зеленым светом, нежно проводил чуткими пальцами по пухлым губам, в уголках которых затаились еле заметные грустные складочки.

— Я не могу поверить… — тихо проговорил он. — Разве возможно такое счастье?

— А почему ты говоришь так грустно? — голосом маленькой девочки спросила Элен.

Жозеф замолчал, покрывая поцелуями ее грудь. Элен нетерпеливо повторила свой вопрос. И он наконец ответил:

— Я ужасно боюсь потерять это счастье. Я прожил тридцать восемь лет и думал, что все испытал в этой жизни… Но ты все перевернула. Изменились жизненные ценности, приоритеты… Ты открыла мне глаза на многое. И все это меньше, чем за неделю. Страшно даже как-то…

— Не бойся, я с тобой, — пошутила Элен.

Он рассмеялся и схватил ее в свои объятия. Они стали барахтаться на кровати, смеясь и кусаясь. Видя, что Жозефа опять охватывает желание обладать ею, Элен намеренно подкатилась к самому краю кровати. Еще одно неосторожное движение, и они оказались на полу. Оба захохотали, вскочили, и он снова заключил ее в свои крепкие объятия. Жозеф уже был в состоянии слиться с любимой. Но она вывернулась и, совершенно обнаженная, выскочила за дверь. Он, словно фавн, готовый к соитию, выскочил за ней, желая догнать свою нимфу и затащить ее в темноту пещеры.

Элен схватила снежок подтаявшего снега, бросила его в обнаженного фавна и босиком побежала от него по снегу. Холод сразу остудил их тела. Окоченели ступни ног, и пропали все желания, кроме одного — поскорее обуться. Фавн с эротически вылепленной нижней частью туловища, виденный Элен когда-то в Афинском музее, превратился в продрогшего, но прекрасного мужчину, обиженно и недоуменно смотревшего на коварную нимфу, заливающуюся звонким смехом.

Оба вбежали в хижину и стали молча одеваться. Когда они снова вышли и сели на лавочку, Жозеф повернул Элен к себе и, заглянув ей в глаза, строго спросил:

— Почему ты так сделала?

Она опять уткнулась в его шею, все еще пахнущую любимым одеколоном, и ласково проговорила:

— Я не хочу спешить. Хочу, чтобы весь сегодняшний день стал прелюдией к нашей первой ночи… Здесь так чудесно, мы абсолютно одни в этом сказочном месте. Через два часа стемнеет. Весь вечер и вся ночь — наши. И никто-никто нас не потревожит… Ты согласен со мной?

Жозеф слегка покусал мочку уха своей любимой, потом нежно поцеловал покусанное место и проговорил:

— Ты, наверное, права… — Он запнулся. — Может быть, ты и не права, конечно, но я тоже думаю так, как ты, радость моя. Конечно, хочется, чтобы все было красиво, утонченно, изысканно…

— А можно — грубо, мощно и дико!

— Ты чудо, Элен!

Он подхватил ее на руки и стал прохаживаться с ней по тропинке туда и обратно. Она обхватила его за шею и потерлась щекой о суточную щетину.

— Тебе очень пойдет борода, — игриво сказала Элен. — С нею ты будешь похож на викинга или на древнего германского варвара.

Жозеф вернулся к хижине и сел на лавку, не выпуская из рук свою драгоценную ношу. Она опять потерлась о его подбородок и, вглядевшись, добавила:

— У тебя борода и усы намного темнее волос. Это говорит о породе. У тебя в роду есть аристократы?

— По материнской линии дед и прадед были врачами. Отец — предприниматель средней руки, владелец маленькой карандашной фабрики. Типичный американец, но дело имел во Франции и женился на француженке. Так что, увы, аристократов не было…

— Были, были, — смеясь, продолжала настаивать Элен. — В четвертом или пятом колене.

— Да нет же, говорю тебе! — Жозеф схватил ее за плечи и начал трясти. — Были дикие германские варвары и грубые неотесанные викинги, которые похищали женщин и насиловали их, если они добровольно не отдавались на милость победителя.

Он схватил Элен в охапку и стал изображать грубого варвара, целующего похищенную им женщину и пытающегося сорвать с нее одежду. Элен завизжала, вырвалась из его объятий и со смехом и визгом побежала прочь. Жозеф быстро догнал ее и, опрокинув в снег, стал неистово целовать ее губы, шею, грудь.

Она отбивалась, сначала в шутку, а потом, почувствовав, что снег набился за воротник, взмолилась о пощаде всерьез. Жозеф тут же встал на колени и, подняв ее, стал нежно отряхивать от снега. Им было жарко. Снег подтаял, то ли от яркого солнца, то ли растопленный их пылающими телами.

Их огненно-красные костюмы на белом… Их страсть, пламенем взметнувшаяся над нежностью и чистотой чувств… Словно костер на снегу, подумала Элен.

За возней они и не заметили, как солнце, только что такое жаркое, стало клониться к закату.

— Пора обедать, пока не похолодало, — распорядилась Элен. — Вытаскивай на стол остатки наших запасов, а я позвоню Лоране, скажу, чтобы нас не ждали сегодня. А то она сама может позвонить в самый неподходящий момент.

Сообщив по мобильному Лоране о своем намерении вернуться завтра, Элен стала помогать Жозефу накрывать на стол. Бутылка коньяка, оставленная спасателями, две пары сандвичей, две коробочки сыра камамбер, последняя плитка шоколада. Пиршество что надо, остатки роскоши…

— За нас! — Жозеф поднял кружку с коньяком.

— За нас! — с удовольствием повторила Элен.

Половина солнечного диска уже скрылась за вершиной. И сразу похолодало. Когда они доедали сандвичи, солнце уже исчезало за хребтом, посылая им прощальный привет в виде розоватого отблеска на облаках. Потом отблески погасли, и сумерки стали быстро сгущаться, неся с собой резкое понижение температуры. Подтаявший снег превратился в наст — ледяную корочку на снежном покрове. Теплая «воронка» стала мрачным белым колодцем, на дне которого стояла хижина — хрупкая защита в царстве суровой стихии.

Пока Элен собирала со стола остатки трапезы, Жозеф разжигал печурку. Есть незыблемые правила для странствующих и находящих приют в домиках, построенных в глухих местах охотниками, пастухами, рыбаками. Эти убежища открыты для всех, нуждающихся в них. Там есть запас спичек, соли, крупы, дров или другого горючего для обогрева жилища. Заходи и пользуйся, отдохни, пережди непогоду. Но думай о тех, кто придет сюда потом. Позаботься, чтобы после тебя остался запас топлива: наруби дров, оставь сухого горючего, хотя бы полкоробка спичек. Поделись с идущим после тебя банкой-другой консервов или плиткой шоколада…

— Раскрываю последнюю пачку сухого спирта, — отметил Жозеф. — Надо оставить хотя бы половину или потом спуститься сюда, чтобы привезти пачек десять.

— Можно и спуститься, — размышляла Элен. — А можно попросить спасателей и с ними прислать и спирт, и шоколад, и бутылку коньяка. Если не будет похожих случаев, путь останется пастухам, в благодарность за их заочное гостеприимство.

Элен приложила замерзающие руки к бокам печурки, но сразу же отдернула — горячо. Она подышала, округлив губы, рассчитывая увидеть выходящий изо рта пар. Но пара не было — значит, температура в хижине поднялась выше двенадцати градусов. Жозеф растопил в кружках снег, вскипятил на печке воду и заварил в термосе чай, тоже найденный на полке.

— Как приятно после комфорта отеля оказаться почти в каменном веке, — сказала Элен, готовя супружеское ложе первобытного человека.

— Подавляющая часть моих и твоих знакомых пришла бы в ужас от такой «приятности», — заметил Жозеф. — Нет света, нет вообще никакой воды, туалет на улице…

— А я выросла на книгах Джека Лондона, — с видимым удовольствием сказала Элен. — Отец намеренно подсовывал их мне. И женщины его повестей и рассказов с детства стали моими любимыми героинями. Женщины, которые наравне с мужчинами переносят тяготы жизни на Севере, в белом безмолвии, в штормах и все в таком духе… Я мечтала быть похожей на них.

Жозеф улыбнулся.

— А я мечтал встретить женщину, похожую на героинь Джека Лондона, — признался он. — А мне попадались либо изнеженные барышни, либо вульгарные феминистки.

Элен, не раздеваясь, устроилась на широкой кровати под несколькими овечьими шкурами. В хижине было уже почти тепло и очень уютно от света потрескивающей свечи и теплого овечьего запаха шкур. Жозеф предложил своей малышке кружку горячего чая с кусочком шоколада.

— Женщина уже лежит в постели, — притворяясь недовольной, пропела Элен, — ждет своего мужчину, а он вздумал чаи распивать.

— Меня не возбуждает женщина, лежащая в постели в свитере и теплых брюках, — пошутил Жозеф.

— Я пошутила, — ребячливо призналась девушка. — Я очень хочу чаю. — И, понизив голос, добавила: — Почти так же, как тебя.

Она протянула к нему руки, и Жозеф, тоже в свитере и лыжных брюках, с кружкой взгромоздился на широкую кровать, на которой могли бы, наверное, одновременно поместиться все пастухи долины Ле Map. Прижавшись боками друг к другу, а спинами к стене, на которой тоже висела овечья шкура, они, обжигаясь, пили чай из одной кружки, откусывая по очереди крохотные кусочки шоколада. Жозеф старался, чтобы доля Элен была больше. Она же, заметив это, воспротивилась:

— Силы нужны тебе, мой милый, — грозя ему пальчиком, лукаво сказала она, — и много сил. Впереди у нас вся ночь…


И этот вечер, и эта ночь стали песней торжествующей любви, гармонией тел и душ. Они без слов понимали друг друга, и каждый старался сделать счастливым другого. В три часа ночи печурка погасла. Но им обоим было так жарко, что они, скинув одежду, сбросив на пол шкуры, любили друг друга на голых досках кровати, на полу — на шкурах и на своей сброшенной одежде. Разгоряченные страстью, изнемогая от внутреннего жара, они обнаженными выскакивали на снег, и тела их становились серебряными при свете полной луны. Вбегая обратно в теплую хижину, они бросались на кровать, натягивали на себя шкуры и, обнявшись, быстро согревались, проваливались в краткое забытье, а потом опять любили друг друга.

Отдыхая, они говорили о своей любви, о благоволении небес и мистическом покровительстве ушедших близких. Элен испытывала неизвестные ей прежде чувства: благодарности за счастье физической любви, неведомое ей раньше, готовность подчинить себя всем желаниям обожаемого мужчины… и еще одно очень глубокое чувство…

— Я хочу ребенка от тебя, — неожиданно для самой себя сказала она.

Жозеф прижал ее к себе и выдохнул:

— Я буду самым счастливым человеком на свете. Тогда у меня будет две малышки — большая и маленькая.

— А я хочу светленького мальчика, похожего на тебя. — Элен уже представила себя матерью. — Как это прекрасно, почему я не чувствовала этого раньше…

— А еще у нас будет девочка, похожая на тебя, — убежденно сказал Жозеф.

— А вдруг ты разлюбишь меня?! — От этой мысли у Элен закололо в груди. Она села на кровати, и ее глаза наполнились слезами. — Я этого не переживу…

— Ты что, дурочка… — От возмущения Жозеф тоже вскочил. — Как я могу тебя разлюбить, когда ты — подарок небес. Такая любовь, как у нас, — одна на миллион. Тысячи людей проживают всю жизнь и умирают, так и не встретив ее. А многие влюбляются и женятся, считая, что это и есть любовь. У них она рано или поздно проходит… Только не спрашивай меня, откуда я знаю, что у нас все не так, как у всех.

У Элен действительно на языке вертелся вопрос, который предвосхитил Жозеф. Какой же он умный…

Она любила умных мужчин. И за Билла вышла замуж, потому что он покорил ее своим необычным умом. Но, выбирая Билла из множества своих поклонников, она действовала по указке разума. Ее любовь, нет, это была привязанность, была ровной, спокойной, рассудительной. Теперь же она теряла голову, была готова идти за любимым на край света. И понимала, что это не метафора…

Они уснули только под утро, утомленные страстными ласками и высоким накалом чувств. Проснувшись первой, Элен, опершись на локоть, любовалась своим любимым. Его мужественное лицо было спокойным и безмятежным. Неожиданно она заметила, что у него длинные, пушистые ресницы. Это они придавали взгляду его ярких серо-голубых глаз такую сексуальную притягательность. Внезапно она представила Жозефа мальчиком — светленьким, любознательным, добрым, всегда готовым на веселую шутку и розыгрыш. Как бы она хотела, чтобы их будущий сын был похож на своего отца! Элен очень нежно, почти не касаясь, провела кончиком пальца по наметившимся темно-русым усам и зарастающему подбородку. Едва коснувшись контура его чувственных губ, она вскрикнула. Ее палец оказался в крепких зубах Жозефа.

— Противный! Ты не спал! — воскликнула девушка.

— Я проснулся и затаился, чтобы не спугнуть твой пальчик. — Жозеф смеялся и осыпал поцелуями тонкий палец Элен.

Он перевернулся, и девушка оказалась под его мускулистым торсом. Он старался не придавить ее своим весом, но ей была приятна его могучая тяжесть.

— Все! — ребячливо сказал он. — Ты попалась. Я тебя не отпущу. И не буду слушать твои разумные доводы.

— Правильно, не слушай, — прошептала она. — Делай со мной все, что хочешь.

Он прильнул к ее полуоткрытым, зовущим губам, и они провалились в сладкую нирвану нежности.

Когда они поднялись со своего овечьего ложа, было около полудня. Теперь Жозеф проявил благоразумие и заговорил о необходимости выбираться из этой романтической снежной «воронки».

— Вставай, малышка, у нас мало времени, — сказал он. — Надо привести в порядок хижину и двигаться к перевалу.

— На завтрак осталось полплитки шоколада и половина термоса чая, — вспомнила Элен. — Ты, наверное, ужасно голоден. Тебе бы сейчас хороший кусок мяса для восстановления сил.

— Вот уж необязательно, — возразил Жозеф. — Силы мне придает твое присутствие. А мясо вредно. Говорю как врач.

— Видела я, как этот врач уплетал хорошие куски этого вредного мяса, — съехидничала девушка. — И в гостинице, и во всех ресторанчиках, которые мы с ним посещали на горе.

Элен быстро и ловко прибирала в хижине. Сложила аккуратно шкуры, поставила на полку-самобранку все, что вчера было снято с нее. На стол, придвинутый к окну, водрузила бутылку с оставшимся коньяком и немного сухофруктов. Сама она съела несколько изюминок, маленькую дольку шоколада, выпила полкружки чая. Остальной шоколад, горсть сухофруктов и полную кружку подвинула Жозефу, приводившему в порядок печурку, которая сослужила им добрую службу. Спасибо ей — она спасла жизнь пострадавшей девушке и дала уют двум влюбленным сердцам.

На прощание они ласково похлопали теплые, уже нагретые солнцем деревянные стены хижины. Жозеф плотно прикрыл дверь и подкатил к ней большой камень, чтобы она ненароком не открылась порывом ветра.

Подойдя к перевалу, Элен и Жозеф в последний раз оглянулись на свой приют и помахали ему рукой. Они стояли перед длинным, достаточно пологим спуском, который должен вывести их к автомобильной дороге.

Через двадцать минут они уже снимали лыжи, готовясь остановить машину, чтобы добраться до Валь Торанса.


В Начале пятого они входили в гостиницу «Небо и снег». Поставив лыжи на место, Элен и Жозеф разошлись по своим номерам, чтобы привести себя в порядок и встретиться за ужином. Перед тем, как отправиться к себе. Элен поднялась в номер Лоране.

Та была у себя и занималась студенческими проектами. Они обнялись, как родные. Лоране сняла очки и с нескрываемой радостью оглядывала свою «малышку».

— Все в порядке? Нормально спустились и быстро доехали? — расспрашивала она Элен.

— Спустились замечательно, — рассказывала девушка. — Нас довез служебный автобус дорожных рабочих, ехавших прямо до Валь Торанса. Оказывается, когда грейдер чистил дорогу после «твоей» лавины, он повредил дорожное покрытие. В общем, — радостно говорила Элен, — было все замечательно! Как я счастлива, Лоране!

Она обняла свою старшую подругу, а та понимающе улыбалась и похлопывала ее по спине.

— Я очень рада за тебя, — проговорила Лоране. — Уверена, что Ален тоже одобрил бы твой выбор…

— Да не было никакого выбора! — воскликнула Элен. — Был удар молнии. Любовь с первого взгляда, как в дамских романах или в фильмах-мелодрамах. Но все здорово!

— Ну беги к себе, девочка, — мягко остановила ее Лоране. — Прими душ, приведи себя в порядок. Скоро ужин. Вы, наверное, смертельно проголодались…

Не успела Элен войти в свой номер, как раздался легкий стук в дверь, и в ее комнату вошел явно обеспокоенный Жозеф.

— Ничего не понимаю! — взволнованно проговорил он. — Все вещи Софи на месте, машина в гараже. Вчера я велел ей переночевать в кафе. Я был уверен, что она спустится сегодня утром, когда включат подъемники. Но ее нет… Что-то случилось. Надо срочно звонить Ги Боннэ.

Элен прижала кулачки к груди и умоляюще смотрела на Жозефа. Она молчала, но в ее желто-зеленых глазах затаился ужас.

— У меня сохранилась его визитка, — тихо сказала она. — Вот она, в заднем кармане брюк. — И она протянула ее Жозефу.

Он быстро набрал номер шефа спасательной службы, уже ставшего его добрым приятелем.

— Ги, здравствуй. — Он старался говорить спокойно. — Это доктор Карнье, Жозеф. Прости, дорогой, но опять нужна твоя помощь. Пропала моя жена. Мы расстались с ней позавчера около четырех часов в кафе «Савойский сурок». Она должна была там переночевать, я запретил ей спускаться одной. Я поехал вниз на крики о помощи, а она должна была спуститься сегодня, когда включат подъемники… — Он помолчал, но чувствовалось, что ему все труднее сдерживать волнение. — Боюсь, что она не захотела ночевать в кафе и… поехала по той самой трассе, за скалой… — с трудом проговорил Жозеф. — Потому что мы с ней там спускались в первый день нашего катания, когда тоже опоздали на подъемник.

По их диалогу Элен поняла, что спасатели смогут выйти только утром. Как и в прошлый раз… Как все повторяется, все сходится на том самом чертовом склоне… И это после вчерашнего счастья… Месть? Наказание? — пронеслось в голове у Элен.

Она вжалась в кресло. Ей казалось, что Жозеф станет упрекать в том, что случилось, и себя, и ее. Ей так хотелось подойти к нему, обнять, прижаться губами к его шее, чтобы он почувствовал, что она здесь, с ним. Но она понимала, что это сейчас неуместно.

Жозеф сел на кровать и наконец посмотрел на Элен. В его взгляде читалась только растерянность и недоумение. Но в душе еще теплилась надежда… Неизвестно на что. Элен чувствовала: предстоит еще одна бессонная ночь… Но несравнимая с предыдущей. Наверное, она станет расплатой за счастье прошлой ночи. Элен чувствовала, что должна произнести какие-то слова утешения, но не могла найти их. Молчание прервал сам Жозеф.

— Только, пожалуйста, ни в чем не упрекай себя, — мягко сказал он.

Элен продолжала молчать, но ее глаза красноречиво свидетельствовали о том, что творится в ее душе. Она прикрыла веки, и из-под ресниц по ее щекам потекли слезы.

— Я тебя прошу, не думай, что ты в чем-то виновата, — с мольбой в голосе сказал он.

— Ты же сам думаешь, что мы оба виноваты, — возразила ему Элен. — Или считаешь, что виноват ты. Хотя, конечно, никто ни в чем не виноват. Только убедить себя в этом очень сложно.

— Последний спуск… — Жозеф что-то вспоминал. — Действительно, для нее это был последний спуск. Мы еще рассуждали с ней на тему о суевериях. Дескать, нельзя говорить «последний спуск»… Ладно. — Он постучал ладонью по столу. — Не будем опережать события. Пока еще ничего не известно. Оставим переживания до завтра. А сейчас выпьем твоего «успокоительного» и попробуем уснуть.

— Каждый в своем номере, — решила за них обоих Элен.