"Вино богов" - читать интересную книгу автора (Барнс Джон)

Глава 4 ПРО ТО, О ЧЕМ НЕ СТОИЛО ГОВОРИТЬ, ПРО ТО, О ЧЕМ ПОЗАБЫЛИ, А ТАКЖЕ ПРО КОЕ-КАКИЕ ЗАГАДКИ

Не стоит и рассказывать о том, что принц оказался столь же хорош, сколь и данное им слово. На самом деле Седрик написал об этом в своих «Хрониках», а король — в записках к автобиографии, которую так и не закончил, а сэр Джон — много лет спустя в письме к сыну, по одной-единственной причине: все они решили, что эта замечательная фраза украсит сказку, придаст ей живость. Это избавляло всех троих от необходимости долгого повествования о том, как каждое утро принца носили в паланкине от дома к дому, где он исцелял больных, как по вечерам до поздней ночи он просиживал в королевской библиотеке или в лаборатории придворного алхимика, как он одну за другой отметал возможные причины случившегося в Королевстве несчастья, как углублялся в историю и искал в ней хоть какие-нибудь туманные намеки на возможность решения загадки, как он подолгу обдумывал слова, оброненные при встрече с ним каким-нибудь простолюдином. Кроме того, эта фраза служила превосходным вступлением к следующей части истории.

Итак, принц оказался так же хорош, как и данное им слово, но хотя молодость помогала ему, все же с каждым днем он уставал все сильнее. Ежедневно в городе заболевало человек двести, и теперь принц уже успел побывать во всех домах, непосредственно прилегавших к замку. Эпидемия распространялась по городу расширяющимся кольцом, как круги по воде от брошенного камня. Редко бывало, чтобы заболело в день больше двух сотен человек, но и меньше этого числа тоже никогда не бывало. Медленно и неуклонно болезнь уходила все дальше и дальше от королевского замка.

Принцу Аматусу, сожалевшему о том, как он безобразно себя вел, впав в тоску после гибели Голиаса, нужно было, так сказать, залатать множество дыр, а времени на это у него почти совсем не оставалось. Поэтому он неизбежно чем-то пренебрегал и ужасно сожалел о том, что вынужден это делать. В итоге казалось, что он присутствует как бы везде сразу. Только что его видели склонившимся над страницами какого-то запыленного манускрипта в библиотеке, а вот он уже вручает пергамент какому-то младшему писарю и строго наказывает переписать его и затем сообщить, не встретилось ли в переписке чего-нибудь, имеющего хотя бы отдаленное отношение к происходящему в Королевстве. Затем принц бегом мчался по винтовой лестнице вниз, в лабораторию придворного алхимика, где проводил какие-то опыты с мочой и кровью больных. Правда, ничего особенно интересного он из этих опытов не узнал и лишь установил, что крови у больных чуть меньше, чем надо бы, а мочи ровно столько же, сколько у здоровых. Затем он торопился в темницу, чтобы навестить Мортис: вспоминал, что день клонится к вечеру, а он с ней так и не поздоровался.

— Эта темница слишком мрачна и глубока для тебя, — говорил ей принц. — Хорошо бы тебе снова вернуться к свету и свежему воздуху, где ты сможешь дышать полной грудью и видеть столько прекрасного.

Мортис решительно качала головой, а принц замечал, что она не очень хорошо выглядит.

— Не заразилась ли ты чумой? — спросил принц.

— Не то чтобы заразилась, — уклончиво ответила Мортис и тяжело опустилась на стул. — Принц, мне нечего подсказать тебе.

— Не то чтобы заразилась — что ты этим хочешь сказать?

— Мы все заражены, принц.

Аматус сел рядом с ней. В волосах Мортис, некогда белых как снег, появились желтоватые и серые пряди. Небесно-голубая кожа стала землисто-серой, поросла новыми, беспорядочно разбросанными чешуйками. Теперь она не сверкала и не переливалась, как прежде, стала тусклой и шершавой. И ее некогда ослепительно белые клыки покрылись желтоватым налетом.

— Все мы стареем по-своему, ваше высочество, — печально проговорила Мортис. И принц понял, что она прочла его мысли.

— Я не понимал этого, — признался Аматус. — Только позавчера, по-моему, Психея сказала мне обратное. Или нет… это я спросил ее, почему она не старится…

— О, и она старится. Быстрее всех нас, если на то пошло. Но не внешне. Когда тебе суждено будет в последний раз увидеть ее, она покажется тебе такой же, как всегда. И Кособокий уже не тот, каким пришел сюда. Ты бы понял это, если бы мог увидеть его без плаща.

Мортис умолкла. Аматус долго ждал, не заговорит ли она снова, но не выдержал и прервал молчание:

— Я многого не понимаю.

— Так будет всегда, — решительно объявила Мортис. — И не жди перемен. Переменится лишь то, чего ты не понимаешь. — Она вздохнула. — Солнце садится. Тебе нельзя оставаться в этой части замка после наступления темноты, принц.

— Почему?

— Это одна из тех вещей, которые тебе предстоит понять впоследствии.

Встав, принц заметил, что за полчаса разговора с ним Мортис состарилась еще сильнее.

— Теперь все происходит очень быстро, ваше высочество. Мир пришел в движение. Ты хочешь, чтобы эпидемии пришел конец, верно? — Мортис всегда отличалась холодным выражением лица, а сейчас ее губы вытянулись в ниточку. Казалось, она не вкладывает никаких чувств в произносимые ей слова. — Я скажу тебе то, что могу сказать. Не приходи сюда после наступления темноты. Тебе больше нельзя здесь находиться в это время.

— Из-за того, что может случиться, или из-за того, что я могу натворить?

— Из-за того, что ты можешь увидеть и во что можешь превратиться. А теперь три вопроса, ваше высочество. Уверены ли вы в том, что все ваши друзья — ваши истинные друзья? Не могло ли быть так, что кто-то помог вам выпить Вина Богов, но помог во вред, а не во благо? И последний вопрос — выслушайте его внимательно — на что это все похоже, как бы вам это ни объясняли другие?

Принц кивнул, старательно запомнил вопросы колдуньи, понимая, что именно из таких вопросов в итоге получаются пророчества — особенно когда имеешь дело с колдуньями. Первый вопрос был ему совершенно ясен, но ему очень не хотелось о нем думать, второй показался ему почти риторическим, а третий… третий был из тех вопросов, что задаются в загадках. И принц решил, что обо всех трех вопросах поразмышляет на досуге. Он знал, что, так или иначе, ход событий заставит его вспомнить о них. Но даже через много лет, когда он писал свои «Мемуары» и цитировал в них вопросы Мортис — и тогда он не смог объяснить, что имела в виду колдунья.

А Мортис резко поднялась со стула и махнула рукой:

— Солнце вот-вот сядет, принц. Ступайте в свою башню. Скорее.

Что прозвучало в ее голосе — страх, тревога или вожделение, сказать трудно, но волнение — это уж точно. Поэтому Аматус, недолго думая, со всех ног пустился вверх по лестнице. Он бежал и чувствовал, как сжимается лед вокруг его сердца, и ему хотелось остановиться, сесть на каменную ступеньку и плакать, плакать без конца. Он спотыкался и поскальзывался, но продолжал бежать наверх. На Верхнюю Террасу он выбежал, когда ее коснулись последние лучи заходящего солнца. Аматус протянул руку к солнцу и почувствовал что-то вроде шока, который всегда ощущал во время целительства, но только теперь все вышло наоборот. Ему показалось, будто что-то огромное, холодное, серое, скользкое, больное пробежало по его руке и покинуло его тело. А потом, чувствуя себя так хорошо, как не чувствовал уже очень давно, принц просто стоял на террасе и с восторгом смотрел, как на небе загораются первые звезды.