"Миллион открытых дверей" - читать интересную книгу автора (Барнс Джон)

Глава 6

Дороги через перевал не было. Снимки, сделанные со спутника, лишь позволяли определить, где есть ровные участки, не поросшие лианами. Никому и в голову не приходило производить тщательное спутниковое картирование этих мест.

За двести лет лианы тут разрослись с такой силой, что в обхват стволы некоторых их них равнялись объему талии человека средней комплекции и местами образовывали заросли в два раза выше вездеходов. Из-за этого масса мелких камней, которые в противном случае были бы унесены талыми водами, скопилась на более пологих склонах, и эти камни создавали большие сложности для проезда — они то разлетались веером из-под гусениц, то проседали под ними, то лежали так, что машины скользили. Зачастую мы сменяли друг друга за рулем и устраивали стоянки на любых относительно просторных и ровных площадках. Поездка в корне перестала напоминать беспечную прогулку по лесу и все более становилась похожей на настоящую экспедицию. За два дня мы проделали половину того пути, который намеревались проделать за один, и решили, что обратно поедем, огибая материк с юга, вдоль побережья, и только потом через какую-нибудь более или менее ровную речную долину вернемся во внутренние районы.

Занимался рассвет, ничем не отличавшийся от других рассветов: окружавшие нас вершины гор неожиданно озарило солнце, ослепительные лучи отразились от блестящей поверхности ледников и потоков воды, стекавших с высоты. В кабине вездехода ощутимо пахло стряпней и потом. В тени было довольно холодно, и никто не желал выходить наружу или открывать двери, чтобы проветрить кабину. Быстро позавтракав на скорую руку сваренной кашей и яйцами (мне меню местных завтраков по-прежнему не нравилось, но, как говорится, голод — лучшая приправа), мы тронулись в путь. Передовой вездеход вела Анна.

Мы попытались по интеркому связаться с Центром, но нам ответили, что данный канал связи недоступен, а это могло означать все что угодно. Центр могли целиком захватить «псипы», но гораздо более вероятным представлялся другой вариант: скорее всего синхронный спутник просто-напросто не мог поймать нас своей дополнительной антенной. Наше сообщение не сочли срочным, и поэтому интерком-компания не позаботилась о том, чтобы развернуть антенну под нужным углом. Это предположение подтверждалось тем, что на любое слово, сказанное на нашей обычной частоте из этого уголка Каледонии, мы получили стандартный ответ: «Абонент временно недоступен».

Ущелье было таким узким, что, несмотря на то что некоторые вершины впереди нас были залиты солнцем, глядя вверх, еще можно было разглядеть отдельные, самые яркие звезды, в том числе — и величественное огненное око Арктура, отстоявшего от Нансена примерно на шесть с половиной световых лет. Целая жизнь — и всего мгновение, если войти в кабину спрингера. В голове у меня вертелась пара рифм и образов, и я пытался подобрать мотив к песне, в которой рассказал бы о том, как видел Антарес с высоты Пессималей. Наконец под гусеницами почти перестали попадаться зловредные мелкие камни. Уступ, по которому мы ехали, был надежно защищен от камнепадов, так что нужно было только внимательно следить за участками, покрытыми льдом и снегом.

Мой «кот» преодолел второй из таких участков. Я заметил, что Анна сбавила скорость, чтобы удостовериться в том, что гусеницы ее вездехода не соскользнут с ледяной корки.

И вдруг ее машина исчезла, а на ее месте образовался здоровенный зияющий провал. Он и был здесь, просто его завалило снегом.

Наверное, я что-то кричал в микрофон все то время, пока машина летела в пропасть. Анна не выключила свой микрофон и динамики, поэтому все мы слышали крики и жуткие удары, и страшный скрежет, когда перевернувшийся вездеход проехал на крыше вдоль стенки провала. Все пассажиры машины дико вопили, но наконец все стихло, кроме истерического плача. Я развел гусеницы моего «кота» в стороны и остановил его в пятидесяти метрах от края провала, схватил с пульта портативный интерком и выскочил наружу, впопыхах оставив обе двери открытыми.

Злополучный вездеход, видимо, начало бросать от стенки к стенке провала, после того, как он провалился в снег метров на десять. Теперь он лежал вверх гусеницами, проехав в таком положении метров шестьдесят. Одна гусеница слетела с амортизаторов и валялась вверху, на скальном уступе, а вторая продолжала лениво вертеться. Это означало, что двигатель по крайней мере работает и что трубки Сенешаля пока вырабатывают антипротоны для его питания.

— Ответьте мне, кто-нибудь! Вызываю передовой вездеход! Ну возьмите же кто-нибудь треклятый интерком, я же слышу, что кто-то говорит…

Ответила мне Валери. Только тут я вспомнил, что они с Полом ехали в передовом вездеходе вместе с телевизионщиками.

— Мне страшно, — сказала она.

— Не сомневаюсь, — проговорил я сдержанно, с интонацией, которой обучился в свое время в Клубе спасателей еще до введения спрингер-транспортировки. — Что у вас там происходит? Мы окажем вам помощь в самое ближайшее время.

Валери расплакалась. Стоило ей начать говорить, как она сбивалась на истерические всхлипывания. Тут я наконец по-настоящему испугался. Оставалось только ждать момента, когда она наконец смогла бы мне ответить.

— Валери? — неизвестно каким образом набравшись спокойствия, проговорил я. — Валери, ты можешь ответить? Ну же, Валери, нам нужно знать, что с вами.

Ко мне подбежала Маргарет. Она стояла, широко раскрыв рот от страха, молчала и только смотрела на валявшийся на дне провала вездеход.

— Никого сюда не подпускай, — распорядился я. — Мне, совершенно не нужна паника. Не дай Бог, еще кто-то сверзится туда или натворит каких-нибудь глупостей.

Стоило только дать Маргарет четкие инструкции — и она мгновенно преображалась. Она тут же развернулась и отправилась к нашему вездеходу, дабы передать остальным мое распоряжение.

— Ну, Валери. Пожалуйста, ответь мне.

Я различал и другие голоса — плач и стоны.

Почему, интересно, не сработала аварийная система? Где спасательные вертолеты? Почему до сих пор не прилетели?

Да потому, что мы находились на Нансене, а здесь спасательной службы не существовало. Мало того что мы были одни-одинешеньки в горах, так вдобавок в то утро мы остались без связи, а оборудование для выхода на связь с помощью двух контрабандных каналов находилось на борту все того же злополучного, рухнувшего в пропасть вездехода.

Когда я осознал все это, у меня премерзко засосало под ложечкой. Я медленно вдохнул и выдохнул. Трудно было себе представить более паршивую ситуацию. «Старайтесь говорить спокойно, не прекращайте разговаривать, пытайтесь вызвать хоть кого-нибудь на связь», — гласили правила Клуба спасателей, написанные миллион лет назад, и я повторял и повторял:

— Валери? Валери? Кто-нибудь?

— Жиро, говорит Бетси. П-прости, у меня н-неважно п-получается, В-валери оч-чень расстроена. — Последние слова вылетели у нее скороговоркой. — Анна, похоже, мертва. Думаю, у нее с-сломана шея. Она не была пристегнута р-ремнем б-безопасности, вылетела из кресла и у-ударилась о крышу. Только мы с Валери не очень сильно ушиблись, а телевизионщики сидели позади и их аппаратура соскользнула и заблокировала двери и их нельзя открыть, а еще ты слышишь голос Пола и, похоже, он с-с-с-с… — Послышался долгий хрип, похожий на астматический, с судорожным присвистом, но когда Бетси заговорила вновь, она сумела полностью овладеть голосом Валери. — Жиро, у Пола сломан позвоночник. Вероятно, разорваны почки. Почти наверняка есть и другие поражения внутренних органов. Валери, кажется, потеряла сознание. Я сейчас одна в ее теле. Я нашла аптечку первой помощи и включила нейростат. Сейчас вокруг Пола образуется пена. Это позволит удержать его в неподвижном положении. Двигатель работает, в кабине тепло.

— Продолжай говорить со мной, Бетси, — сказал я. — Старайся держаться в теле Валери. Мне может понадобиться твоя помощь.

Вернулась Маргарет. Она встала рядом со мной и слушала мой разговор с Бетси.

— Принеси снаряжение из последней машины, — сказал я. — Мне придется спуститься к ним. Машину можно подвести почти к самому краю, а мне нужно будет к чему-то привязаться.

Снова зазвучал голос Бетси:

— Жиро, мне так жаль… Я включила нейросканер. Анна мертва, это точно. Думаю, у нее не только шея сломана, но и череп пробит. Я не слышу, чтобы кто-то говорил или шевелился в дальнем конце кабины.

— А как Пол? — спросил я.

Deu, deu, нам ведь только надо было доставить его в современно оснащенную больницу — там бы его за неделю поставили на ноги, но если он останется здесь в таком состоянии, он непременно погибнет…

— Давление у него стабильное, но низкое. Может быть, это просто шок. Прибор не регистрирует кровоизлияний. В-валери зашевелилась, п-постараюсь ее успокоить… М-может быть, стоит ввести ей успокоительное…

— Ни в коем случае! — взволнованно проговорил я. — Так ты можешь ненароком стереть свой псипикс. Ты нам очень нужна, Бетси. Валери придется совладать с собой.

Дома мне и в голову не пришло бы действовать с помощью особого снаряжения, но поскольку я был единственным человеком хоть с каким-то альпинистским опытом в составе экспедиции, я не имел права рисковать. До перевернутого вездехода я добрался минут за десять, и к этому времени Валери пришла в себя. Она сидела на потолке кабины, превратившемся в пол, и рыдала. Толку от нее положительно никакого не было. Я видел ее сквозь окошко кабины, но она даже не двинулась с места, когда я стал пробовать открыть дверцу изнутри. Вскоре я убедился, что это невозможно.

Солнечные лучи на дно пропасти не проникали. Я жутко замерз, поскольку не делал никакой физической работы. Я мысленно дал себе клятву в том, что, когда вернусь домой, в первую неделю целыми днями буду спать на пляже, на горячем песке, потом буду как можно чаще принимать горячий душ, а после этого устраивать с помощью кондиционера жару у себя в комнате…

Я уже размышлял о том, какое блюдо закажу для себя и Маргарет в заведении Пертца, успел представить, как мы сидим у камина в гостевом домике моих родителей, и тут наконец мои товарищи ухитрились спустить мне сверху веревку. Я очень жалел о том, что сейчас со мной нет Йохана, Руфо и еще десятка человек из Клуба спасателей.

Но как только появилась веревка, стало намного легче.

Мне спустили дрель, и минут через двадцать я сумел сотворить надежную переправу для спуска и подъема. Ко мне спустилась Маргарет и еще пара человек с нужными инструментами. Вскоре мы извлекли из кабины Валери и переправили наверх. Судя по тому, как она отчаянно зажмурилась, когда мы усадили ее в скользящую по веревке петлю, она наверняка жутко боялась высоты.

Состояние Пола вроде бы оставалось без изменений. В принципе его можно было бы тоже переправить наверх. Фиксирующая пена так затвердела, что для того чтобы сместить его позвонки хотя бы на миллиметр, потребовалась бы мощная пила. Однако не имело смысла рисковать до тех пор, пока наверху не появилось бы больше возможностей для спасения Пола. У него вполне могли иметься поражения внутренних органов, которые мы не могли выявить с помощью наших приборов.

Самое страшное зрелище предстало перед нами, когда мы наконец добрались до двоих телевизионщиков. Оба они были мертвы и придавлены своим многотонным оборудованием, которое никто не удосужился подобающим образом закрепить.

К тому времени, когда начало темнеть, мы назначили двоих человек, чтобы те дежурили около Пола на тот случай, если он очнется. Валери-Бетси дали мягкое успокоительное средство, а тела Анны и телевизионщиков уложили около машины, чтобы за счет холода сохранить. Из Утилитопии по-прежнему не было ответа. Теперь нам даже перестали говорить о том, что канал недоступен. Оборудование, с помощью которого мы надеялись держать связь через секретные каналы, превратилось в немыслимую мешанину. Прескотт Дилидженс и еще пара-тройка человек пытались выудить из этой груды хоть что-нибудь, из чего можно было собрать хотя бы один передатчик.

— Энергии у нас предостаточно, — сказал я Прескотту, когда мы ночью вместе с ним и Маргарет забрались в кабину нашего вездехода. — В Утилитопии полным-полно аудиоканалов. Почему бы нам не наладить радиопередатчик и не попробовать позвать кого-то на помощь на частоте, близкой к какому-нибудь коммерческому каналу? Кто-то, кто будет заниматься настройкой приемника, наверняка сможет засечь наши сигналы.

— Рельеф Нансена таков, — ответил Прескотт, — что радиосигналы здесь не проходят за линию горизонта.

Я не сразу понял, о чем речь.

— То есть… ты хочешь сказать, что у нас нет никакой надежды выйти на связь хоть с кем-нибудь?

— Похоже на то, что мы застряли в промежутке между двумя точками, из которых можно было бы послать сигнал на синхронные спутники, — сказал Прескотт так холодно, что я испугался. Конечно, он предпочел бы сейчас говорить о чем угодно, только не о проблеме связи — он только над ней и ломал голову. — Горы не пропускают сигнал, и спутниковых систем у нас всего две, причем обе сосредоточены по другую сторону от гор — над Утилитопией и Новоархангельском. Если бы мы отправили одного «кота» на расстояние, которое можно проделать в течение одного Света, можно было бы надеяться на то, что все-таки удастся достать сигналом спутник, но чтобы это получилось наверняка, надо уехать еще дальше.

Сомневаюсь, чтобы хоть кто-то спал в ту ночь, но ради других все делали вид, что спят. Я слышал, как Прескотт всю ночь возился с радиоаппаратурой, и понимал, что шумом он всем мешает, но у меня не хватило духа сделать ему замечание.

Наутро я порадовался тому, что не прервал работу Прескотта. Он предложил довольно простой метод, на который можно было возложить хоть какую-то надежду. Луна представляла собой неплохой радиоотражатель и примерно каждые десять часов проходила по подходящему участку неба.

Мы знали наши координаты и координаты Утилитопии, и в нашем распоряжении были две спутниковые антенны-тарелки. С помощью серии усилителей можно было послать довольно мощный сигнал к луне на той частоте, вблизи которой радиослушатели обычно искали каналы, передававшие метеопрогноз и новости. Время передачи сигнала должно было составить минут двадцать. Мы быстро сделали запись, в которую включили все необходимые сведения, и дали соответствующие инструкции роботу. С учетом всех бюрократических проволочек по нашим расчетам выходило, что через несколько часов после получения нашего первого сигнала к нам должны были развернуть антенну или запустить временный спутник, и тогда мы смогли узнать, как нам быть дальше.

Пока велись необходимые приготовления, у меня было предостаточно времени на раздумья. Что бы я лично ни думал о стихах Анны К. Тервиллигер, она была любимой поэтессой моих учеников, а теперь она лежала мертвая, укрытая брезентом, рядом с перевернутым вездеходом. Ее любили люди, и она была на их стороне — на верной стороне.

Жители Новой Аквитании, придерживающиеся традиционных взглядов, гибли не только на дуэлях. До того как появились спрингеры и Централизованная служба спасения, туристы и альпинисты, планеристы и серфингисты гибли в невероятном количестве. Я впервые всерьез задумался об этом.

На кладбище Серра Валор было похоронено слишком много людей для относительно немногочисленной колонии, которая существовала всего несколько столетий. Мы были цивилизацией «Canso de Fis de Jovent», потому что убивали молодых людей не только тем, что подвергали их ужасной опасности, но и за счет того, что учили их любить опасность, искать ее, учили их тому, что жизнь без риска недорого стоит.

Неужели я принес эту идею сюда, словно вирус?

Я понимал, что, если скажу такое любому из своих каледонских друзей, они скажут мне, чтобы я и не думал об этом, что это не так… но эта мысль не покидала меня. Мне нестерпимо хотелось поговорить об этом с кем-нибудь, кто был родом не с Нансена, — с Аймериком, Биерис, даже с Гарсендой или послом Шэном.

Наконец наступило время передачи сигнала. В этом плане я был никому не нужен. Прескотт шесть раз подряд послал записанное сообщение, начав передачу чуть раньше и закончив чуть позже на случай каких-нибудь ошибок в расчетах или координатах. Яркая белая луна висела на востоке, как обычно. Озаренные светом, сверкали снега и льды. Складки и ущелья в суровых горах казались бездонными черными пропастями.

Я занимался тем, что переносил ящики из одного вездехода в другой — на тот случай, если бы сигнал не прошел. Решил максимально облегчить один из трех оставшихся в нашем распоряжении вездеходов, чтобы на нем можно было совершить бросок — громко сказано, конечно. Словом — чтобы на нем можно было относительно быстро доехать до какого-нибудь более или менее ровного места, откуда можно было попробовать связаться с Утилитопией. Теперь мы все понимали, что поездка на единственной машине, без сопровождения, чрезвычайно опасна.

Вести этот вездеход вызвался я и обещал, что буду вести его так же автоматически, как дышу или передвигаю ноги при ходьбе. Это было весьма в аквитанском духе: у нас было не принято позволять друзьям рисковать за нас. До каких бы глупостей нас ни доводила enseingnamen, хотя бы в этом смысле мы не вели себя по-дурацки.

Тянулись часы. Взошел Муфрид, залил горы яростно-желтым сиянием. Началась утренняя буря, загнала всех внутрь вездеходов. Приближалось время следующей попытки передачи сигнала. Из Утилитопии не было ответа.

— Возможно, все не получилось так, как я задумал, — сказал Прескотт, устроившись в кабине рядом со мной и Маргарет. Его лицо было таким бледным, что казалось почти прозрачным на фоне ярко-рыжих волос. Под глазами темнели круги. Он отхлебнул кофе и продолжал:

— Датчики показали, что на расстоянии двухсот метров от передатчика сигнал имеет расчетную мощность, но это означает всего-навсего то, что границы волны выбраны верно, но вовсе не значит, что главный сигнал пошел так, как нам хотелось. На этот раз надо будет изготовить длинный шест и разместить датчик на пути главного сигнала. Но сейчас в Утилитопии — полдень Второго Света, и мало кто в такое время будет слушать радио. Гораздо более велика была вероятность до кого-то докричаться во время первой передачи.

— Ты делаешь очень важное дело, — проговорила Маргарет. — Как только ты убедишься в том, что основной сигнал направлен так, как надо, тебе обязательно надо хоть немного отдохнуть. Только ничего не говори, не возражай: ты не поедешь с Жиро, и я тоже не поеду, хотя нам обоим этого бы хотелось. Ты должен заниматься радиосвязью, и кроме тебя, здесь должен остаться кто-то ответственный.

Прескотт уныло кивнул.

— Знаете, чего я боюсь? Я боюсь того, что нас отлично слышно, но что в Утилитопии за это время многое изменилось. Может быть, просто-напросто властям на нас наплевать. И вот я думаю: если бы у нас работал интерком и мы могли бы тайно связаться с Центром, кто бы нам ответил?

— Торвальд, — решительно сказал я, потому что Прескотт озвучил мои собственные опасения.

Он начал передачу — на этот раз она происходила днем.

Солнце и луна стояли в небе одновременно, и на западе над ущельем встали две пересекающиеся радуги — одна слепяще-яркая, от солнца, а вторая — призрачно-бледная, от луны. Я стоял на каменистом уступе, держа в руках еще два ящика с припасами, смотрел на высоченные каменные стены ущелья, на перевернутый и изуродованный вездеход, лежавший на дне провала, на наш маленький отряд, все члены которого сейчас вышли из машин и занимались тем, что вытряхивали постельные принадлежности. Нужно было хоть немного проветрить две машины. Впервые с того времени, когда мне было лет шестнадцать, зрелище не вызывало у меня никаких поэтических чувств.