"Спящий во тьме" - читать интересную книгу автора (Барлоу Джеффри)

Глава VI На Пятничной улице

Крапчатая кобылка шла легким, летящим аллюром, изящно переступая по мощеной камнями мостовой. Тонкие стройные ноги так и мелькали на бегу, точеная, гордо посаженная головка чутко вскинута, уши насторожены, темная грива развевается по ветру – словом, кобылка лучилась внутренней силой и уверенностью, что так восхищают в породистой лошади. Подобно любому животному – или человеку, если уж на то пошло, – демонстрирующему врожденный талант, кобылка казалась погруженной в свой собственный, сокровенный мир, первобытную, природную сущность, и внимание сторонних наблюдателей привлекала только лишь красотой, движением и мощью.

«Это – мое призвание. Это – мое ремесло. Скромничать смысла нет; своим ремеслом я владею превосходно. И не стесняюсь продемонстрировать вам, насколько я хороша. Я – лучше всех». К таким выводам вполне могли прийти те, что наблюдали легкий бег кобылки со стороны, хотя вряд ли они когда-либо оказались бы посвященными в ее тайные мысли. Впрочем, возможно, что вечером такого невероятно холодного дня в голове ее роились и иные думы: что-нибудь вроде «До чего есть хочется; скорее бы домой!».

Кобылка влекла за собою видавшую виды двуколку – местами проржавевшую, местами сохранившую былой блеск, – что мерно катилась вперед. Ездок, закутанный в шарф и плед, управлялся с поводьями и хлыстом не то чтобы блестяще – ведь ему то и дело приходилось хвататься за шляпу затянутой в перчатку рукой.

Двуколка прогрохотала по аллее, где по обе стороны выстроились неопрятные домишки, а затем свернула в извилистый переулок и покатила по узкому объездному пути. Звяканье колес и цокот копыт эхом отражались от стен. Высоко в небесах слабые попытки солнца явить себя во всей своей славе давно уже сошли на нет. День угасал под серой моросящей пеленой, что время от времени грозила прорваться яростным ливнем.

За последним углом открылась перспектива более широкая. Булыжник мостовой сменился слякотной проселочной дорогой, а еще дальше, за вторым поворотом, строения расступились, открывая взгляду величественные утесы и вздымающиеся неприступные скалы, обозначившие восточную окраину города. Дорога свернула вверх параллельно горам. Здесь дома встречались куда реже, зато выглядели не в пример роскошнее; каждый стоял на своем собственном участке и утопал в зелени.

Рядом с одной из вилл ездок, заметив что-то краем глаза, поспешно натянул поводья.

«Вот те на! – возможно, размышляла про себя крапчатая кобылка по поводу этой остановки. – А ведь и впрямь самое время было бы отдохнуть, просто-таки самое время, в любой день, кроме нынешнего. А так – где он, дом и ведро с кормом? О, помчаться бы снова, обгоняя ветер!.. И чего он такого интересного нашел в этом унылом месте?»

Слово «унылый» было подобрано на редкость удачно. Этот дом мало походил на ухоженные особнячки вдоль дороги, разве что материал на него пошел такой же: иссиня-серый камень и местами – кирпичная облицовка. Огромный, мрачный, угрюмый особняк высился изрядно в стороне от дороги за внушительной оградой. Видавший виды фасад щетинился льдистыми арками, витыми трубами и грозными фронтонами. С высоты крыши, над парадным входом, на гостей свирепо таращились насупленные каменные ангелы. Густой покров плюща затянул стены соседних домов, но не этого; вместо того, свесы крыши источали мерзость запустения.

Все здесь дышало распадом. Даже вековые дубы во дворе словно бы увядали, изгороди удрученно нахохлились, трава сочилась меланхолией. Однако внимание к себе приковывал в первую очередь сам особняк. Если смотреть на него не отрываясь достаточно долго, в воображении наблюдателя дом как по волшебству преображался, оживал и мрачно хмурился, точно физиономия восставшего из земли жуткого тролля: с двумя окнами эркера вместо глаз, с крышей и трубами вместо шляпы, а полуобвалившиеся ступени перед парадным входом больше всего напоминали пасть с обломанными зубами.

Однако владелец двуколки остановился отнюдь не ради дома и безотрадных окрестностей – их он проезжал по пути не раз и не два. Его взгляд привлекла одинокая фигура слуги – тот сломя голову носился по двору, точно резиновый мячик. Пулей вылетев из боковой двери, слуга тут же исчез за углом. Затем, вновь появившись по другую сторону дома, бросился к конюшням, а оттуда – в сад. Затем снова нырнул в боковую дверь, выбежал из парадного входа и заметался между пилястрами и вокруг обвалившихся каменных ступеней, заламывая руки и непрестанно выкрикивая одну и ту же неразборчивую последовательность слогов срывающимся от волнения голосом.

В какой-то момент слуга заметил, что за ним наблюдают с дороги. За долю секунды он преодолел разделяющее расстояние и прильнул к воротам ограды, вцепившись в прутья побелевшими пальцами.

– Вы его не видели? – встревоженно воззвал слуга, с трудом переводя дух.

– Кого не видел? – уточнил ездок.

– Да огромного свирепого пса, кого ж еще! – пояснил слуга – лакей, судя по платью и манере держаться.

– Где же?

– Да где угодно! Огромный свирепый пес. Турок – ну, собака такая, мастифф нашего старикана. Он как сквозь землю провалился – псина, не старикан. Вы его не видели?

– Боюсь, что нет, простите, – отозвался ездок, ероша седоватую, похожую на щетку шевелюру.

– Просто ужас какой-то. Если старикан вернется и обнаружит, что пса нет как нет, тут и мне заодно на дверь укажут. Оказаться на мели – в мои-то годы! Ох, я так и знал! Так и стоит перед глазами этот кошмар, так и стоит! Да так ясно, точно вживую!

– Держу пари, пес объявится. Скорее всего просто рыщет где-нибудь, – предположил профессор Тиггз – ибо в двуколке ехал не кто иной, как он, – скользнув взглядом по окрестностям. – Кто-нибудь его непременно опознает. Такие животные не забываются, знаете ли.

– Верно, верно, – подтвердил лакей, уставившись безумным взглядом в никуда. – Этот пес уже никого не слушает, даже старика. Характер у него всегда был прескверный – ну, у мастиффа то есть. На зов не идет, слушаться не желает… вытворяет все, что заблагорассудится. Да вы его видели… вот вы бы рискнули его муштровать? Никто в толк взять не может, что на зверюгу такое нашло. Ветеринар только вчера у нас побывал – и ушел, тряся головой. Подождите, вот обнаружит он, что старикан ему платить не собирается, поскольку диагноз не поставлен… Он не то что головой, он и кулаком потрясать станет!

– А как давно собака исчезла?

– Уж и не знаю. Только несколько часов назад он был тут, валялся себе, точно вдребезги пьяный забулдыга, в садочке. Я на него никакого внимания не обращал. Видимо, зря. А потом взял да и как сквозь землю провалился. И теперь я за это сполна заплачу. Вот уже предчувствую, что так оно и будет.

– Но с какой стати за собаку отвечаете именно вы? Наверняка конюх…

– Какой такой конюх? – презрительно рассмеялся лакей.

– Ну, если не конюх, то помощник конюха…

– Помощник конюха?

– Или мальчик при псарне…

– Ха! – фыркнул лакей.

Профессор умолк, глядя мимо лакея на унылую усадьбу. Запущенное состояние дома и участка, пресловутая скупость хозяина, горестная участь лакея – все это складывалось в логичную, вполне предсказуемую картину, так что невозможно было не понять, как обстоят дела в хозяйстве старого скряги.

– Ну хоть кухарка-то у вас есть – чтобы стряпать там, тарелки со стаканами мыть и…

– Ни души. Вы только взгляните на мои руки, – пожаловался лакей, протягивая вышеозначенные конечности сквозь решетку, дабы профессор изучил их должным образом. – Хуже, чем у судомойки!

– Понятно. Извините, я и не сознавал, как вам туго приходится. – Профессор вновь уселся в двуколку и взял поводья. – Что до пса – думаю, он скоро объявится. Если вдруг замечу его по пути – непременно вас извещу. Удачи вам. Возможно, оно и к лучшему.

– Весьма вам признателен, – ответствовал лакей и поспешил обратно в дом.

– Ну, трогай, Мэгги, – сказал профессор кобылке, легонько касаясь ее хлыстиком.

Лакей вспрыгнул на крыльцо и принялся во весь голос звать собаку – я бы предположил, щедро пересыпая речь выражениями, для печати не предназначенными, – это было последнее, что увидел профессор, удаляясь прочь от усадьбы.

Вскоре слякотная дорога выровнялась. Двуколка как раз преодолевала очередной поворот, как вдруг в небе пронеслось что-то огромное и темное. Подняв голову, профессор убедился, что это – гигантская черная птица, отчасти смахивающая на грифа. По спине его побежали мурашки: дело было не только в размерах твари, но и в расцветке – голова и шея птицы отливали ослепительно кармазинным.

Тераторны никогда не забирались так близко к городу. Обычно они избегали побережья, держась болот и холодных горных лугов; редкая птица залетала от утесов в сторону моря. Эти кошмарные создания, эти злобные хищники пользовались дурной славой. В отличие от грифов, они зачастую предпочитали падали живую добычу – и не каких-нибудь там мелких зверушек. Высоко в горах жили люди, утверждающие, что видели, как тераторны, сбившись по двое и трое, набрасывались на взрослого саблезубого кота и валили его на землю. Возможно такое или нет, оставалось лишь гадать.

В народе верили, что появление тераторна близко от города предвещает несчастье.

Профессор проводил птицу глазами: она скользила по небу, точно черная тень по облакам. Глаза кармазинно-красной головы придирчиво и бесстрастно изучали ландшафт, по мере того как крылатое создание кругами удалялось в направлении виллы «Тоскана». Профессор встревожился было о пропавшей собаке, но, вспомнив о крайне скверном характере мастиффа, быстро успокоился. Когда он вновь поднял глаза, птица уже исчезла.

Теперь дорога вела прямо, через местность, что становилась все более лесистой. Брызнул мелкий дождик. Профессор направил двуколку на Пятничную улицу, а затем по усыпанной гравием подъездной дорожке к очень милому особняку и в крытый задний дворик. Сухощавый одышливый старик в платье конюха взял кобылу под уздцы, ласково потрепал ее по шее и приветствовал профессора, прикоснувшись к черному котелку.

– Похоже, неприятный выдался денек, Том, – проговорил профессор. Он сбросил плед, спрыгнул на землю и вытащил из двуколки свой туго набитый саквояж.

– Вы видели птицу, сэр? – осведомился Том, добрейшей души человек с лицом, точно вырезанным из векового самшита.

– Видел.

– Добра от этого не жди, – заверил конюх, выпрягая крапчатую кобылку.

– Ах, Том, еще одно. Псина старого скряги рыщет по окрестностям. Да вы его знаете – здоровенный пятнистый мастифф. Поглядывайте по сторонам, хорошо? Тамошний слуга себя не помнит от тревоги.

– Тоже дурной знак, – проворчал Том Спайк, задумчиво качая головой. – И в лучшие деньки этот пес – тварь прескверная. Ну, пойдем, пойдем, милашка Мэгги, – окликнул он кобылку, – мы тебя разотрем, обиходим, а потом посмотрим, что за вкусности приготовил для тебя старина Том.

Профессор поспешил через конюшенный двор к дому. Этот приветливый, очаровательный, улыбающийся старинный особняк скромных размеров составлял самый что ни на есть разительный контраст с обиталищем старого скряги. На удивление уютное трехэтажное деревянно-кирпичное здание с черепичной многощипцовой крышей венчали живописные дымовые трубы. На фоне черного бревенчатого каркаса драночные оштукатуренные стены поражали белизной, а крохотные решетчатые оконца сияли радушным отблеском каминного пламени.

– О, приветствую вас, юноша! – воскликнул профессор при виде рыжего полосатого кота, устроившегося на черной лестнице. – Ну-с, как прошел день?

В ответ кот взволнованно заурчал что-то на кошачьем наречии и со всем усердием принялся тереться о профессорские брюки. Профессор почесал кота за ушами и был вознагражден взрывом бурного мурлыканья. Затем открыл дверь, и кот опрометью бросился в дом, шумно возвещая о своем возвращении.

– Вечер добрый, миссис Минидью! – Профессор повесил пальто и шляпу на вешалку в задней прихожей, стянул перчатки и принялся энергично растирать руки. – Вижу, мистер Плюшкин Джем сегодня не голодал, – добавил он, отметив состояние глиняной миски, принадлежащей рыжему полосатику.

– Да это все ваш мистер Райм, сэр, – проговорила добродушная особа, оборачиваясь к вошедшему от кухонного очага, но не переставая помешивать в огромной кастрюле с супом. У нее были блестящие, с земляничным отливом волосы, такие же щеки, искрящиеся, с лукавинкой, глаза, обезоруживающая улыбка и избыток ямочек. Дама уже пересекла границу зрелого возраста и, как это зачастую случается в ходе подобного путешествия, обрела определенную округлость форм. – Он вернулся к работе и, боюсь, к Джемчику был исключительно щедр. Видимо, чувствует себя в большом долгу перед вами, сэр, учитывая недавние треволнения.

Профессор молча кивнул. Одолевающие его мысли о продавце кошачьего корма, о сестрах Джекс и пляшущем призраке погибшего матроса, в придачу к появлению тераторна, лишь усиливали смутное беспокойство, нарастающее в его душе. Профессор взялся за саквояж и направился было к лестнице, но тут же резко развернулся на каблуках и снова заглянул в кухню.

– Ах, миссис Минидью, чуть не забыл. К ужину опять будет молодой мистер Киббл. Не поставите ли для него дополнительный прибор?

Домоправительница одарила хозяина понимающим взглядом.

– Это все Лаура, верно? Уж я-то сразу вижу, если молодому человеку юная леди приглянулась, и скажу вам, сэр: этот ваш мистер Киббл влюбился по уши. Вы сами рассудите: мисс Дейл не пробыла у нас и двух месяцев, а он уже в пятый раз с визитом заявляется!

– Право же, миссис Минидью, только не нужно усматривать в этом визите то, чего нет и быть не может! Последние несколько недель мистер Киббл работает не покладая рук. Неутомимый труженик, и такой воспитанный юноша, такой эрудированный. Задержался сегодня после урочного часа, чтобы закончить кое-какие заметки, и по моей просьбе привезет бумаги сюда. Согласитесь, миссис Минидью, с моей стороны будет верхом неучтивости сразу указать ему на дверь, даже не пригласив поужинать. Что до вашей гипотезы касательно его предполагаемого увлечения мисс Дейл… сдается мне, вы преувеличиваете.

При последних словах профессор лукаво сверкнул глазами и раз-другой пригладил щетинистую, точно щетка, шевелюру, просигнализировав тем самым вдове Минидью, что отлично ее понял.

На лестнице профессора Тиггза ждала засада: крохотная фигурка, задыхаясь от смеха, выпрыгнула из темного угла и вцепилась в рукав его сюртука цвета тутовых ягод. Поставив саквояж, профессор опустился на колени, обнял девочку, расцеловал в обе щеки и пригладил ее блестящие волосы.

– Как поживаешь, Фиона, деточка? Ну и напугала же ты своего старого дядюшку! И во что это ты нынче играешь?

– Я – медведь, дядя Тиггз, разве сам не видишь? Я как выскочу из пещеры – и хвать тебя!

– Сдается мне, скорее уж медвежоночек. Однако я очень рад, что медведь – не настоящий.

– Ой, медведи такие забавные! А можно, мы заведем медведя? Ну, пожалуйста! – взмолилась девочка. Глазки ее разгорелись от восторга.

– Боюсь, милая, что медведи – звери очень крупные и непослушные. И людей они не особо жалуют, знаешь ли; так что маленьких девочек они рядом уж точно не потерпят! Скажу больше: дом у нас невелик, медведю здесь места не хватит.

– Места не хватит?

– Нет, не хватит. Медведи в домах не живут. Им простор нужен. Вот почему они селятся в огромных пещерах высоко в горах. Понимаешь, медведи любят гулять на воле, им нужны луга и долины, леса и реки.

– Ох, – разочарованно вздохнула Фиона.

– А где наша мисс Дейл?

– Сперва помогала миссис Минидью на кухне, а теперь сидит у себя в комнате наверху, за книгами. Она столько читает! Ужасно прилежная!

Профессор поглядел на прелестное личико племянницы – своей воспитанницы и единственной оставшейся в живых родственницы – с нескрываемым восхищением.

– И тебе бы с нее брать пример, – шепнул он, прижимаясь к крохотному носишке своим куда более объемным, что вызвало новый взрыв смеха. – В конце концов мисс Дейл – твоя гувернантка, твоя наставница. Так что ей и полагается выказывать прилежание.

– Она ужасно прилежная, но с ней так весело – не то что со старухой Следж! – молвила девочка.

– Должен признать, что «старуха Следж», как ты изволишь ее величать, – проговорил профессор с комичной серьезностью, – была самую малость чересчур прилежна, даже по нашим стандартам. – И уже иным тоном добавил: – Право, Фиона, тебе не следует так о ней говорить. Миссис Следж, как ты помнишь, внезапно слегла с воспалением мозга, и доктор Дэмп склонен полагать, что нарушения, вызванные болезнью, носят необратимый характер. К счастью, нам удалось нанять вместо нее мисс Дейл: необыкновенное, невероятное везение! Тебе ведь нравится Лаура, верно?

– Ох да, очень-очень! – не задумываясь, воскликнула Фиона.

– Вот и славно. А теперь, будь добра, сбегай наверх и скажи ей, что к ужину мы ждем мистера Киббла.

Эта на первый взгляд безобидная просьба заставила Фиону недовольно поморщиться.

– В чем дело, милая?

– Опять мистер Киббл! Ох, дядя Тиггз, он такой… такой… такой зануда!

– Право же, юная леди…

– И такой старомодный… одни кошмарные зеленые очки чего стоят!

– Фиона, детка, послушай меня, – проговорил профессор, беря крохотные ручки племянницы в свои. – Мистер Киббл – очень целеустремленный молодой человек, прирожденный ученый, кристально-честный, и притом трудится не покладая рук. Лучшего ассистента мне и желать нечего. Скажу больше: у меня есть основания полагать, что он очень привязался к мисс Дейл за то недолгое время, что она у нас пробыла.

– Но он такой скучный… наверняка мисс Дейл тоже так думает…

– Фиона, – твердо произнес профессор.

Последовала пауза. Девочка завязывала узлом пряди своих волос, то и дело умоляюще поглядывая на дядю. Но профессор героически не сдавал позиций.

– Ну ладно, – вздохнула Фиона. Потупив взгляд и едва переставляя ноги, маленькая мученица поплелась наверх – доставлять роковую весть по назначению.

– Спасибо, милая! – крикнул профессор вслед. Затем подхватил саквояж и неторопливо двинулся по примыкающей лестнице вниз, в небольшую уютную библиотеку, отделанную кедром, что служила ему личным кабинетом. Он снял сюртук, помешал угли в камине, уселся за стол и, закурив трубку, погрузился в мирные размышления. Спустя минуту-другую обмакнул перо в чернила и взялся за корреспонденцию.

Так прошло полчаса, может, чуть больше. Небо почернело, дождь то стихал, то хлестал в окна с новой силой. С моря налетал ветер; время от времени слышно было, как он со свистом огибает угол дома. Вспыхивала молния, грохотал гром. На краткое мгновение в неумолчном шуме послышалось нечто похожее на вой. Звук этот прозвучал настолько отчетливо, что профессор оторвался от письма, нахмурился, и его лицо, обычно открытое и приветливое, на миг утратило все свое добродушие. Он прислушался. Раскурил трубку и прислушался снова. Выглянул в окно, барабаня пальцами по столу. Скользнул взглядом по камину, по панельной обшивке, по книжным полкам, по уютному дивану. Да, вполне возможно, что выл мастифф. Или, скажем, жуткий волк – волки частенько объявлялись на окраинах города. Волк или собака, или, что вероятнее, просто-напросто ветер. Что бы это ни было, звук больше не повторялся.

Запечатав письма и сложив их в почтовую коробку, профессор облачился в сюртук и снова поднялся наверх. Там обнаружился его секретарь, только-только прибывший: сам он вымок насквозь, зато профессорские заметки покоились в надежной и сухой кожаной сумке. Мистер Киббл благодарно сдал шляпу, пальто и макинтош миссис Минидью, а та разложила их сушиться в кухне у огня. Секретарь протер старомодные зеленые очки и при помощи расчески укротил растрепавшуюся шевелюру.

Едва они с профессором переступили порог гостиной, пройдя под аркой, открывающейся в холл, как у основания лестницы появилась юная девушка в синем платье. И взгляд мистера Киббла, точно повинуясь некой неодолимой силе, сей же миг обратился к ней.

– Здравствуйте, мисс Дейл. Как п-приятно снова с вами увидеться, – проговорил этот в высшей степени целеустремленный молодой человек.

Гувернантка учтиво улыбнулась и протянула руку.

– Добрый вечер, мистер Киббл. Рада, что вы благополучно добрались до нас – в такую-то бурю. Непогода разыгралась не на шутку.

Молодой мистер Киббл пробормотал что-то невнятное, с головой уйдя в благоговейное созерцание девичьего личика – ласковых серых глаз, в которых светился живой ум, прелестного чела, носа, улыбки, решительного округлого подбородка, золотисто-каштановых волос, завитками спадающих на шею и плечи…

Брови над ласковыми серыми глазами вопросительно изогнулись.

– Да? Что такое, мистер Киббл?

Погруженный в мысли мистер Киббл вздрогнул, очнулся и осознал, что пялится во все глаза на объект своего невысказанного восхищения – вульгарно, открыто, бессовестно; что крепко сжимает протянутую ручку, намертво к ней «приклеившись», и выпускать не думает; и что все это время профессор стоит рядом, стараясь ничего не замечать и искусно сосредотачивая внимание то на одном углу комнаты, то на другом.

– Да… да, в самом деле… непогода просто ужасная, – вздохнул мистер Киббл, выпуская руку мисс Лауры Дейл и нервно покашливая. – Ливмя льет. Право слово, нынче вечером в небесах все ведра поопрокидывались. А гром-то какой, а молнии – просто диву даюсь, что мой коняга Нестор не понес, вот ей-же-б-богу!

Бедный мистер Киббл! В довершение своего позора он еще и запятнал себя божбой – само вырвалось как-то, будь оно неладно! – в присутствии юной леди! Скрывая душевную муку (буде такое возможно!), молодой человек схватился рукой за щеку и развернулся к профессору.

– Ах да… Том поставил Нестора в стойло, сэр… рядом с Мэгги, – с трудом выдавил из себя мистер Киббл. – Со временем и корма ему задаст… как только коняга остынет…

В холле послышался веселый топоток: вниз по лестнице вприпрыжку сбежала Фиона. Улыбаясь, девочка поспешила к Лауре, а та обняла воспитанницу за плечи и поцеловала. В это самое мгновение из кухни выплыла миссис Минидью и на радость всем присутствующим возвестила:

– Ужин готов, леди и джентльмены. Пожалуйте к столу.

Трапезу накрыли в небольшой, но очень уютной столовой. Профессор занял место во главе застеленного скатертью стола, Фиона – слева от него, а мистер Киббл – в противоположном конце. Подоспел и мистер Плюшкин Джем: кот вспрыгнул на рядом стоящее кресло, откуда мог вести наблюдение за сотрапезниками, отслеживая любой намек на грядущие щедроты.

– Боюсь, что Ханна в отлучке: ухаживает за заболевшим родственником, – сообщила миссис Минидью от дверей кухни. – Так что сегодня с ужином посодействует Лаура.

В ходе суматошной беготни туда-сюда, под звон бокалов и звяканье фарфора, на столе возникла всевозможная снедь. Сперва подали суп, затем крекеры с тмином, жареную камбалу и креветок, соусник с креветочным соусом и огромное блюдо с картофелем. Следующую перемену блюд составили запеченная баранья лопатка с каштановым кетчупом, печеные яблоки, фруктовый салат, веточки петрушки, всевозможные овощные блюда и тарелка с сервелатом. В довершение гостей обнесли портером и подогретым бузинным вином, приправленным бренди и пряностями. А для маленькой Фионы на стол поставили сельтерскую воду с мятой и вишней.

Покончив с сервировкой, гувернантка заняла место за столом напротив Фионы; таким образом, профессор оказался от нее по левую руку, а мистер Киббл – по правую.

– Просто восхитительно! – бурно восторгался секретарь, мгновенно оживившись благодаря креветкам и портеру. Молодой человек не переставал изумляться количеству и качеству снеди, выставляемой на стол в профессорском доме. – Не помню, чтобы мне доводилось пробовать такой потрясающий креветочный соус! А картофель… а яблоки…

– Благодарю вас, мистер Киббл, я очень рада, что вам нравится, – просияла улыбкой миссис Минидью. – Ваше общество нам всегда приятно. – Сквозь открытую дверь за ее спиной было видно, что за маленьким кухонным столиком вальяжно развалился старый Том Спайк: ему и домоправительнице еще предстояло вкусить свою долю яств.

– Мисс Дейл, – проговорил профессор после небольшой паузы, в течение которой все молча воздавали должное трапезе. – Хочу воспользоваться этой возможностью, дабы отметить, сколь блестящих результатов вы достигли в обучении моей племянницы. За то недолгое время, что вы с нами, вы превзошли все мои надежды и ожидания на этот счет. Совершенно очевидно, что Фиона привязалась к вам всем сердцем. Мне хотелось, чтобы вы знали, как мы вам признательны за вашу заботу и усердие.

– Благодарю вас, сэр, – зарумянившись, отвечала юная леди. – Могу, в свою очередь, сказать, что обучение Фионы обернулось для меня исключительным удовольствием, ваша племянница – умная, смышленая девочка, все схватывает на лету и всей душой тянется к знаниям. Право же, сэр, она несказанно облегчает мне работу.

– Дядя Тиггз, – проговорила Фиона, сосредоточенно разрезая сервелат, – мне бы очень хотелось выучить французский.

Взрослые переглянулись.

– Ну что ж, – произнес наконец профессор, промокнув губы салфеткой, – очень похвальное желание, милая моя. Возможно, мисс Дейл согласится время от времени давать тебе уроки французского.

– Я слышала, как миссис Минидью говорит по-французски. По-моему, это очень красивый язык.

– Это мертвый язык, – заметил мистер Киббл.

– А что такое мертвый язык? – осведомилась Фиона. Во взгляде ее читалось невинное любопытство.

Мистер Киббл оглянулся на профессора и Лауру: оба с интересом ожидали его ответа. Он отложил в сторону нож и вилку и поправил очки.

– Его называют мертвым языком, потому что им уже давно никто не пользуется… больше ста лет как минимум. И уж в Солтхеде этот язык точно никому не нужен.

– А почему? – не отступалась Фиона. – Почему на нем никто больше не разговаривает? Французские слова миссис Минидью звучали так мило! Можно, я тоже научусь говорить по-французски?

– Конечно, можно, дорогая моя; если ты хочешь, то конечно, – улыбнулся дядя девочки. – Некогда, знаешь ли, французский был одним из самых важных языков в мире. В те времена все образованные люди говорили по-французски. Это был язык закона, язык королей и принцев. Но с тех пор минул не один год… сотни и сотни лет, сказать по правде; речь идет о далеком прошлом, задолго до разъединения.

– А что такое разъединение?

Прямо над головами прогремел раскат грома. Профессор перевел взгляд с секретаря на мисс Дейл, словно собирая невысказанные мнения насчет того, продолжать тему или нет.

– Разъединение – это… это часть истории, детка, – проговорил он медленно – «Разъединение» – это когда что-то раскалывается или бьется на части. Видишь ли, именно это и произошло некогда с миром. Много веков назад, когда сюда прибыли первые переселенцы из Англии, огромные корабли под парусами плавали по всему миру – к самым разным, удивительным землям. Они бывали везде и повсюду доставляли людей из родных мест в иные края, а назад везли экзотические товары. А потом, примерно сто пятьдесят лет тому назад, все закончилось… после того как случилась великая трагедия.

– А что такое трагедия?

– Трагедия, – заполняя паузу, подсказала мисс Дейл, – это когда с хорошими людьми приключается что-нибудь ужасное. В нашем случае пришли тьма и холод: лютая зима, затянувшаяся на много лет, – так что многим, очень многим хорошим людям пришлось несладко.

– Они умерли? – уточнила Фиона, серьезно и сосредоточенно глядя на гувернантку. В зареве свечей лицо девочки лучилось мягким светом.

– Боюсь, что да, умерли. Очень многие. По правде говоря, почти все.

– Но если они были такими хорошими, почему же им пришлось умереть?

– Не знаю, милая. И никто не знает.

– Равно как и никому доподлинно не известно, что именно произошло при разъединении, – продолжил мистер Киббл – Некоторые считают, что с неба упал огненный шар – метеор или комета, а другие ссылаются на извержение вулкана. Возможно, и то и другое – правда; с уверенностью ничего сказать нельзя. Но что бы уж ни послужило тому причиной, небо заволокли клубы дыма, стало темно, и мгла не развеивалась долгие месяцы. Затем с севера наползли ледяные глыбы, и мир замерз.

– Я видела Англию в моем географическом атласе, – проговорила Фиона. – Это остров, правда ведь, и до него очень далеко?

– Да, бесконечно далеко. Нужно пересечь огромный континент и огромный океан.

– И Европу я тоже видела. Франция ведь там?

– Да, Франция там. Или, точнее, была там.

– А дым и тьма дошли до Солтхеда? Здесь люди тоже умирали?

– Очень немного, – отвечал секретарь. – Нам удивительно повезло: бедствие нас почти не затронуло, так что люди продолжали жить, как жили. Но к тому времени корабли перестали прибывать к здешним берегам, и некому было доставить вести о большом мире. Все сношения с Англией прекратились. Отныне никто из тех, кто отплывал в Англию, не возвращался. Собственно говоря, никому не известно, существует ли еще Англия, или любая другая страна, если на то пошло. Никто не знает, что погибло, а что осталось – если осталось хоть что-нибудь. Никто больше туда не плавает, и оттуда никто с тех пор не приезжал.

– Может, про нас забыли, – предположила Фиона.

Мистер Киббл удрученно покачал головой.

– К сожалению, я не верю, что там есть кому забывать. Все, что нам доподлинно известно, сводится к следующему: здесь, в Солтхеде, и к северу от Саксбриджа, и на восток до Ричфорда, и к югу до островов в проливе люди выжили.

– Понятно, – протянула Фиона, молча осмысливая услышанное и рассеянно теребя остатки сервелата. – Это все очень грустно.

Разговор угас сам собой. Лаура, вознамерившись рассеять мрачную атмосферу, глянула на свою подопечную.

– Фиона, милая, ты не поможешь мне принести из кухни чудесный десерт, что состряпала миссис Минидью?

Девочка мгновенно просияла.

– Ох да, конечно, мисс Дейл, с удовольствием!

– Тогда пошли.

Вскоре они возвратились: Фиона несла огромное блюдо с засахаренными сливами, Лаура – поднос с миндальной карамелью, а миссис Минидью – чайник с ромашковым чаем.

– Сдается мне, роскошнее трапезы этот дом не знал, – проговорил профессор, отведав вновь принесенных кулинарных изысков. – Миссис Минидью, мисс Дейл – вы сегодня превзошли самих себя. Вы… вы… вы совершенно неутомимы!

– Все изумительно вкусно, – вторил мистер Киббл, энергично кивая.

В этот самый момент комнату огласили жалобные вопли мистера Плюшкина Джема: кот, спрыгнув с кресла, устроился у ног профессора и теперь выжидательно поглядывал вверх.

– Никак, попрошайничаете, юноша? – укорил профессор кота. – Где же ваши хорошие манеры?

Десерт и впрямь оказался восхитителен. В результате разговор оживился, время летело незаметно. Наконец со стола убрали тарелки и сняли скатерть. Джентльмены удалились в гостиную; профессор курил трубку, задумчиво глядя в огонь, а мистер Киббл допивал ромашковый чай.

Спустя некоторое время в гостиную заглянула весьма удрученная Фиона – пожелать всем спокойной ночи. Профессор обнял девочку и поцеловал ее в лоб. Мистер Киббл потряс крохотную ладошку с застенчивой церемонностью человека, к детям непривычного. Девочка удалилась вместе с мисс Дейл, что дожидалась ее под аркой в холле.

Тем временем миссис Минидью покончила с кухонными хлопотами, и профессор счел уместным предложить партию в вист, на что и домоправительница, и мистер Киббл готовностью откликнулись. Как только возвратилась Лаура и, в свою очередь, поддержала эту мысль, участники полились на две команды, и игра началась. Миссис Минидью, считавшаяся весьма и весьма осмотрительным игроком, как и следовало ожидать, выбрала в партнеры мисс Дейл, предоставив мистера Киббла и профессора самим себе.

Карты порхали над столом вот уже примерно с полчаса, когда отрадное потрескивание огня в очаге было заглушено отчаянным криком, конским ржанием и прочими тревожными звуками, донесшимися со стороны конюшни.

Профессор и мистер Киббл как по команде вскочили на ноги и ринулись к черному ходу.

– Господи милосердный, что происходит? – воскликнула миссис Минидью.

Профессор схватил шляпу и выбежал в ночь; секретарь следовал за ним по пятам. Они проворно спустились по задней лестнице и, шлепая по воде, пересекли двор.

Вспышка света высветила фигуру Тома Спайка: он выскочил из конюшни, сжимая в руке шипящий факел, и на лице его отражался неописуемый ужас.