"Останови часы в одиннадцать" - читать интересную книгу автора (Навроцкая Барбара)

Глава XIII

Ирэна пожелала для такого торжественного случая новое платье из Варшавы и потребовала, чтобы с нею поехал он. Это было для него понятно. Даже при скромных средствах, которыми они располагали, ей хотелось иметь то единственное платье, которое помнят.

Уже в гостинице он подумал, что мог бы воспользоваться случаем и поехать на Беляны. Ирэне все равно надо сделать несколько хозяйственных дел. Он только таскался бы за ней по городу, все больше и больше злясь, а это неизбежно привело бы к ссоре.

Трамвай остановился перед больницей. От остановки к главному входу вела длинная дорожка. Вахтер не хотел пропускать его наверх. Несколько злотых помогли ему преодолеть эту преграду. Он поднялся на пятый этаж. Доктор Боярская сидела в ординаторской. Он узнал ее с первого взгляда. Хотя со времени последней встречи прошло восемнадцать лет.

Увидев его, она медленно встала. Он не был готов к такой реакции. И хотел убежать. Но разум подсказывал ему, что это только осложнило бы ситуацию.

«Убийца, – думала женщина. – Пришел, чтобы то же самое сделать со мной. Телефон. – Впилась в него взглядом. – Достаточно протянуть руку. Позвать на помощь! В коридоре сестры. Услышат меня. Я не могу сейчас, при нем брать трубку. Я не могу поднимать тревогу в больнице. Этот случай мог бы стоить мне всего, чего я с таким трудом достигла».

– Вы меня узнаете? – услышала она голос, звучавший иногда во сне.

– Не совсем, – ответила она и удивилась, что ее собственный голос не изменился. Это придало ей бодрости.

«Он не мог бы прийти сюда с таким намерением. Выбрал бы другое время и место. Зачем же он сюда пришел?»

– Я не был вашим пациентом. Мы виделись в жизни всего лишь один раз в Люблине. И это было очень давно. Припоминаете?

«Два раза, – поправила она его мысленно. – Мы виделись два раза. А это третий». Она приподняла брови. Это должно было означать, что она вспоминает.

– Ах, вы пришли ко мне частным образом? Видите ли, у меня в больнице нет времени для визитов подобного рода. Я здесь работаю.

– Я ненадолго, – сказал он быстро.

Она лихорадочно обдумывала, что делать. Можно отослать его в приемную для посетителей. В утренние часы там было совершенно пусто. Можно условиться о встрече где-нибудь вне больницы. В обоих случаях у нее появлялась свобода действий, время, необходимое, чтобы позвонить в милицию. Как странно, этот человек пришел к ней сам, спустя два дня после визита капитана милиции. Во всем этом было что-то странное.

«Отпустить? – подумала она. – Ни в коем случае. Может не вернуться. Тем более что он не мог не заметить, какое впечатление произвел на меня в первый момент. Ничего не поделаешь, я должна принять решение».

– Хорошо. Пожалуйста, – сказала она вежливо. – Подождите меня в коридоре. С левой стороны находится приемная для посетителей. Я сейчас туда приду. Кабинет, к сожалению, занят. Через пять минут здесь будет совещание отделения. – Посмотрела на часы. Она не могла собраться с мыслями и говорила какие-то глупости. Неожиданно для себя она осталась одна. Она не думала, что это у нее так легко получится. Посетитель сразу же молча покинул кабинет, только кивнул головой, не выказывая никаких опасений. Она схватила со стола телефонную книжку и стала судорожно ее перелистывать, но ничего не могла прочесть: строчки расплывались, руки тряслись – она боялась, что кто-нибудь войдет и вызовет ее к больному.

«Господи, ведь номер милиции всегда указан в самом начале, жирным– шрифтом. Что я делаю?» Она положила перед собой книжку и протянула руку к трубке. Набрала номер. Раздался жалобный сигнал. Она нетерпеливо бросила трубку на рычаг. «Там ли он? – думала она лихорадочно. – А если ушел?» – Она выбежала из кабинета, оставив дверь открытой, побежала по коридору, увидела его в стеклянную раздвижную дверь приемной. Он спокойно сидел возле столика. Заметил ее. Она должна была что-то сделать, сказать. Раздвинула дверь.

– Еще минутку, – сказала она, – я должна забежать в седьмую к больному.

Он никак не отреагировал на ее слова. Уже спокойными, неторопливыми шагами она вернулась в кабинет, посмотрела па открытую книжку, на телефон.

«Нет. Убийца так себя не ведет, – решила она. – Зачем бы он стал приходить ко мне еще раз? Ведь ничего про меня, про тех, про то, что действительно случилось в тот день в парке, он не знает. Не может знать. Если бы это он убил дедушку, он никогда бы не появился здесь. Постарался бы замести следы. Среди белого дня ищет меня в больнице. Я должна узнать, чего он хочет… Поговорить с ним сама. Да действительно ли это он? Мы растапливали с дедушкой печь. Я показала дедушке, где кухарка держит керосин… Не поручусь, что это был он. Но мне представился случай убедиться в этом, и сделать это могу только я». – Она закрыла телефонную книгу, встала и вышла в коридор.

– Войдите, пожалуйста.

Он поднял голову, и опять эти глаза, испытующие, суровые, вызвали в ней страх старого воспоминания.

– Много лет прошло, правда? – спросил он ни с того ни с сего.

«С каких пор? – спросила она себя в замешательстве. – Что ты имеешь в виду?» Она молчала.

– А вы никогда после моего визита в Люблине не нападали на след Кропивницкого?

– А значит, это вы? – улыбнулась она, делая вид, что только сейчас наконец узнала, кто перед нею. – Нет, никогда.

– Ну а теперь вы меня вспомнили? – захотел он удостовериться.

– Конечно. Да.

– Видите ли, – начал он, – дело осложнилось. В Вене умерла пани Донэр, она оставила состояние. Небольшое, впрочем. Она жила на то, что имела. Что удалось спасти из Польши, как вы сами понимаете. Определенную часть этого состояния пани Донэр завещала своему кузену пану Кропивницкому.

– Для этого есть суд, – спокойно ответила она. – Вопросами наследования занимается суд. Дедушка погиб. Суд должен это подтвердить, а дальше все очень просто.

– Да, – вспыхнул он, – я знаю об этом. Но семья тоже пытается установить некоторые факты. Своими силами. Это так понятно, ведь речь идет о деньгах. Другие родственники получат их только в том случае, если с абсолютной точностью удастся установить факт смерти пана Кропивницкого.

Она смотрела на сидевшего перед ней мужчину с профессиональной точки зрения. «Можно ли спокойно собирать сведения о человеке, которого ты несколько недель тому назад убил? Невозможно». Однако медицина говорит о том, что в человеческой жизни все возможно. А если так, то как добиться от него правды?

– Я не могу подтвердить смерти пана Кропивницкого, – сказала она медленно. – Я при этом не присутствовала. Вы все время обращаетесь не по адресу. Ищите людей, которые тогда спаслись от гестапо, может быть, они знают что-нибудь о дедушке. У вас есть какие-нибудь письма от Донэров? – спросила она совершенно неожиданно для мужчины. Какое-то мгновение казалось, что он был ошеломлен этим вопросом. Но тут же разыграл удивление. И, надо сказать, очень естественно.

– При себе пет. Я не предполагал, что вас могут заинтересовать письма незнакомых людей.

– Что же в этом удивительного? Вы требуете у меня информацию от имени каких-то людей, которых я не знаю. Я даже не знаю, существуют ли они, – заметила она сухо. – Вы приходите уже второй раз спустя столько лет. Знаете, где я живу, что делаю, а я ведь о вас ничего не знаю.

– Показать удостоверение личности? – спросил он с иронией и полез в карман. Но документ не вынимал, ждал подтверждения. Подтверждения не последовало.

– Узнать чей-либо адрес совсем нетрудно. Для этого надо только обратиться в Бюро регистрации населения.

«Однако в моем случае это было трудно, – подумала она. – Лжет. Я выехала из Люблина, не выписываясь. Мне стоило большого труда внушить людям, что последним моим местом пребывания был монастырь. И это удалось только в обстановке послевоенных трудностей, общей усталости и желания поскорее покончить с запутанным прошлым. Он должен был изрядно поработать, только делает вид, что хочет показать мне удостоверение. Но в чем смысл его игры? Я могу еще раз вернуться к вопросу об удостоверении, узнаю его фамилию и местожительство. Этого им будет достаточно. Но этим я могу его спугнуть. И ничего не узнаю из того, что мне надо. Тогда в Люблине буркнул мне какую-то фамилию, я не обратила внимания. Я была насмерть перепуганной пташкой. Ничего не спрашивала, только хотела, чтобы он поскорее ушел. Я долго после этого не могла восстановить нужное для нормальной жизни равновесие. Почти до самой свадьбы. Это Анджей вылечил меня от всяких страхов. Дети. Сегодня он мне уже не представился. Считает, что сделал это тогда, в Люблине. Как будто ничего не случилось. А впрочем, это не важно. Можно иметь всякие документы. Любые, какие потребуются».

– К сожалению, – произнесла она тоном, означающим конец разговора, – у меня нет больше времени. Меня ждут больные. Я вам больше не нужна, коль скоро ничем не могу помочь в миссии, вновь возложенной на вас семьей Донэров.

– Минутку, – знакомые глаза опасно заблестели. – Одну минутку. Слишком много грязных дел скрывается за арестом пана Кропивницкого, чтобы я мог уйти ни с чем.

Ее охватило легкое возбуждение, граничащее с тревогой, но она не хотела и не могла выйти из игры, которую начала. На фоне прошлого четко вырисовывалась фигура человека, которого она любила больше всех на свете, как может любить только маленький ребенок. Жизнь послала дедушке жестокое испытание, так же как и ей. Он умер ужасной смертью. И это в широком смысле определило всю ее дальнейшую жизнь. Ей нечего было больше бояться. Ее тайна уже находилась в руках правосудия. Перестала быть тайной. Ее будущему ничто не угрожало, за прошлое, за тот страшный случай ее уже никто не мог судить, ни один человек, ни этот, ни кто-нибудь другой.

– Не хотите ли вы сказать, что я имею что-то общее с трагедией дедушки? Почему? На каком основании? Дедушку убило гестапо, – два последних слова она произнесла с нажимом, внимательно глядя в глаза мужчине.

– Я ничего не хочу сказать, я искал, – произнес он с трудом. – Вы тогда там были… может быть, вы что-нибудь видели.

Мужчина был близок к обмороку. Она много раз видела это состояние у больных и теперь только ставила диагноз.

– А если бы я вам сказала, что знаю? – рискнула она. Он резко наклонился вперед.

– Но прежде скажите, откуда вам так хорошо известны все перипетии моей судьбы. Вы прекрасно знали, где меня искать. Это справедливое условие, не так ли?

В ответ раздался почти натуральный смех.

– С чего же начать? В пятьдесят третьем году я получил письмо из Вены, надо было что-то ответить. Для этого я поехал в бывшее имение Донэров, – врал он. – Покрутился несколько дней в госхозе. Люди в воздухе не растворяются. Они знали, что в ту ночь в имении был только пан Кропивницкий с ребенком. Им была известна история ребенка. И то, что прежний администратор Дэмбовский пристроил девочку в монастырь.

Это звучало правдоподобно. Она не могла знать, что Дэмбовский никому об этом не рассказывал. И что сидящий перед ней мужчина должен был изрядно поработать, чтобы найти ее. Она не могла предположить, что этой работе, закончившейся выстрелом в день Задушек, он отдал половину своей жизни.

– Если бы вы мне сказали, что вам известно, – настаивал он, – дело о наследстве Донэров решилось бы быстрее. – В его глазах опять сверкнул какой-то огонек. Ей это могло только показаться.

«Что он сделает, если я скажу ему правду?» – думала она, уже давно решившись сказать ему то, что должна была сказать тогда в Люблине, но не сделала этого из страха, из глупости, из чувства вины.

– В этом деле, аресте дедушки, – сказала она медленно, – не крылось ничего грязного. Просто роковая ошибка. И еще более роковая случайность. Ребенок, которому он спас жизнь, остановил стрелку на башенных часах. Он хотел подать знак партизанам в саду, а там в это время было гестапо. И… – она не докончила. С ее собеседником происходило что-то ужасное. Он побледнел, как-то сжался и словно стал меньше.

«Нет, – подумала она холодно. – Хоть я и врач, но спасать тебя не буду. Заплати. Закон требует жизнь за жизнь. Значит, это ты, Франэк. Я не ошиблась. Хоть была ребенком, память которого выжгли огонь, террор и преступления. Такие следы не исчезают. Тяжело жить с такой памятью, но иногда такая память может и пригодиться».

Вдруг она осознала, что перед ней убийца. И что это его рука, так судорожно держащаяся за стол, нажала на курок пистолета. Убила дедушку. А она могла бы схватить этого мужчину за горло? Дрожь отвращения прошла по ее телу, она отодвинулась от стола, хотя и чувствовала свою сопричастность к этому преступлению. Она смотрела на него внимательно, как будто производила секцию трупа. Сколько это длилось, она не знала. Глаза у него были опять широко открыты. Он смотрел на нее так, словно перед ним привидение.

– Кажется, мне нехорошо, – простонал он. – Это уже второй раз. Недавно тоже… наверно, сердце. У меня что-то с сердцем не в порядке.

– Возможно, – буркнула она.

Он с трудом поднялся. Она заметила его минутное колебание. Он не был уверен, даст ли она ему уйти. Как странно, они узнали друг о друге почти все, хотя ничего из того, что было действительно важным, не коснулись ни единым словом.

Женщина встала и молча вышла из приемной. Ее не интересовало, что будет с ним, кто ему окажет помощь, уйдет ли он отсюда сам или его увезут. Она шла по коридору не оглядываясь. Вошла в кабинет, закрыла за собой дверь. Тяжело оперлась о косяк. Ей самой было плохо. Как-то странно обмякли ноги. Прикрыла глаза, стараясь предотвратить обморок, который постепенно отдалял ее от действительности. Внезапно она широко открыла глаза и, выпрямившись, двинулась к столу. Она видела только телефон и на этом предмете сосредоточила свое внимание, помогая себе таким образом вернуть равновесие. Положила руку на трубку, повернулась боком к окну. Механически посмотрела на улицу, на лестницу главного входа. Он спускался по ступеням в распахнутом пальто, с непокрытой головой, как пьяный. Она сняла руку с трубки, оперлась о подоконник, прислонившись лбом к стеклу.

«Ну и что? – подумала она. – Какое ему будет наказание? Тюрьма. Нет. Пусть он с этим уйдет. Пусть он весь остаток жизни борется со своим прошлым, со своей совестью. Он не уйдет далеко. Он не уйдет. Для него нет никаких смягчающих обстоятельств. Он сделал это сознательно. Двадцать восемь лет? Взрослый мужчина двадцать восемь лет мог носить в себе такую месть. Пусть уходит. Пусть заплатит за меня. За меня тоже».

Мужчина огляделся по сторонам и побрел в направлении Брудно.

«Куда я теперь пойду, – подумал он. – Куда я пойду? Ирэна? Нет… Как пройти к мосту?»