"Цыганская магия" - читать интересную книгу автора (Картленд Барбара)

Глава 1

1825 год

— Бесполезно, — сказала сестре принцесса Летиция. — Что ни делай с этим платьем, а выглядеть в нем все равно будешь как пугало!

— Ты в любом наряде выглядишь потрясающе, — заметила принцесса Мари-Генриетта.

Летиция улыбнулась.

— Но нам-то известно: что бы мы ни надели, кузине Августине все равно не угодить.

Мари-Генриетта засмеялась.

— Больше всего на свете она боится, как бы нам не перепал хоть бы один комплимент, предназначенный, по ее мнению, Стефани! Да она вообще всех нас ненавидит, даже маму!

Летиция покосилась на дверь, словно опасаясь, что мать может услышать. Затем, понизив голос, сказала:

— Знаю, Гетти, но лучше уж об этом молчать. А то огорчишь маму. Она и без того последние дни такая печальная, бедняжка.

— И неудивительно, — подхватила Мари-Генриетта. — Оказаться без средств да еще чувствовать враждебность со стороны дворца… О, как бы я хотела уехать отсюда!

— Ты прекрасно знаешь, что это невозможно, — заметила Летиция. — Так что придется терпеть.

С этими словами она отложила платье, которое переделывала, подошла к окну и выглянула во двор.

Невдалеке от дворца отдельной группой выстроилось несколько небольших уютных домов с внутренними двориками.

Они предназначались для придворных и родственников великого герцога и для некоторых чиновников, находившихся на государственной службе, но слишком бедных для того, чтоб приобрести собственный дом.

Принц Павел Овенштадтский погиб во время сражения своего полка с неприятельской армией — врага вскоре после этого изгнали, — и его семье пришлось покинуть родной дом, замечательно светлый и просторный, где они жили в достатке и уюте, и переселиться в этот маленький и довольно обшарпанный гостевой домик, но они тем не менее были и этому рады.

Но о какой же враждебности рассуждали обе принцессы и их брат в те дни, когда он приезжал из полка домой?

Нет, великий герцог был здесь ни при чем. Напротив, он очень любил своего кузена Павла. Чего нельзя было сказать о великой герцогине.

У великого герцога Луи был старший брат, а потому наследовать трон он не мог и воспитывался вместе с принцем Павлом. Еще в детстве мальчики поклялись никогда не жениться, чтобы не расставаться.

Однако случилось так, что принц Павел влюбился в красавицу — дочь аристократа, в жилах которой текла королевская кровь. Проживала эта семья в другом конце страны.

Поскольку принц не являлся сколько-нибудь значимым лицом в монаршей иерархии, ему хоть и с неохотой, но все же позволили жениться на своей избраннице, причем всерьез протестовал лишь кузен Луи, впервые в жизни почувствовавший себя одиноким.

Шесть месяцев спустя старший брат Луи скоропостижно скончался от лихорадки — доктора не сумели вовремя поставить правильный диагноз, — и как только Луи стал настоящим принцем, его стали заставлять жениться.

К несчастью, человеком он оказался податливым и мягким, и его уговорили взять в жены прусскую принцессу. Та, несомненно, принесла стране, которой должна была отныне править, определенные дивиденды и преимущества, но характер у нее оказался жестким и властным, и она тут же начала вертеть супругом.

Прошли годы. Властность ее стала притчей во языцех, став темой многочисленных шуток как в самом Овенштадте, так и за его пределами относительно того, кто «голова» в этом государстве.

У них родилось двое детей, сын Отто, порочный с самого рождения, и дочь Стефани, которая была копией отца и пользовалась любовью и расположением всех, кто ее знал.

Великая герцогиня все норовила сделать по-своему, вертела и крутила людьми, как хотела, была властной, алчной и чрезвычайно ревнивой и невзлюбила не только красавицу жену Павла, но и ее детей.

Что, впрочем, и неудивительно, поскольку обе девочки, Мари-Генриетта и Летиция, становились день ото дня все краше и пленительнее. Мало того, их брат Кирил был куда привлекательнее внешне, умнее и определенно спортивнее, чем крон-принц Отто.

Девушки, проживавшие в одном из гостевых домиков, при всяком удобном случае подвергались насмешкам и придиркам со стороны великой герцогини, и она постоянно давала им понять, что во дворце они гостьи нежеланные.

Однако ей все же приходилось приглашать сестер на официальные приемы, поскольку отец их, принц Павел, был весьма популярен не только среди первых лиц государства, но и в народе, и она просто не осмеливалась отказывать им в гостеприимстве.

Но, как говаривала Летиция, она бы обязательно закрыла перед ними дверь, если б могла.

Часто, оставшись вдвоем, сестры гадали, какое будущее их ждет.

— Одно совершенно очевидно, — повторяла Летиция, наверное, в десятый раз, — ни одной из нас не удастся выйти замуж, пока не найдут жениха для Стефани.

Она помолчала и после паузы добавила:

— И все равно, даже тогда, мне кажется, кузина Августина под любым предлогом будет держать нас подальше от глаз любого мало-мальски приличного холостяка. Кроме тех, разумеется, кто сможет навсегда увезти нас из Овенштадта.

В голосе Летиции не было горечи, она говорила об этом спокойно, словно просто констатировала факт.

Уж куда лучше, думала она, смеяться над этим, чем плакать.

Однако ей уже исполнилось восемнадцать, и мысль о том, что у них нет денег, чтобы сшить себе с сестрой, которая была на полтора года младше, красивые новые платья, и что мать их вынуждена экономить буквально на всем, сводила ее с ума.

— Как бы рассердился папа! — говорила она, когда их в очередной раз не приглашали во дворец на бал.

То же говорила она, когда оказывалось, что у них не хватает средств устроить даже самый скромный прием для людей, которые приглашали их к себе.

Последний раз, услышав такие слова, мать Летиции лишь печально вздохнула:

— Знаю, дорогая. Но это крест, который мы обязаны нести.

— Но почему?! — возмутилась Летиция. — Ведь наш отец погиб, защищая страну, и просто несправедливо, что к нам так относятся! За что нас наказывают?

Принцесса Ольга помолчала, затем сказала:

— Знаю, дорогая, что ты переживаешь. Но все же мне бы не хотелось жить во дворце, пусть даже там роскошно и комфортно.

Летиция и Мари-Генриетта переглянулись, а потом все дружно расхохотались.

— Ну, представьте, на что это будет похоже, — принялась рассуждать Летиция. — Выходит утром кузина Августина к завтраку и заявляет, что мы явились или слишком рано, или слишком поздно, что прически у нас не в порядке, платья застегнуты не так, лица не такие, ну и так далее в том же духе!

— Да ей все равно не угодишь! — согласилась с сестрой Мари-Генриетта.

— Ну, довольно, девочки! — остановила их принцесса Ольга. — Не надо забывать при этом, что кузен Луи относится к нам прекрасно.

— Это верно, — кивнула Летиция. — И в то же время он слишком слаб и безволен, чтобы спорить с женой. Какая жалость, что трон занял не наш отец!

— Уверена, что во все времена младшие сыновья только и делали, что сетовали на судьбу, — заметила принцесса Ольга. — Но ваш папа не возражал и не возмущался. Он никогда не мечтал стать великим герцогом. Единственное, чего ему хотелось, — радоваться жизни и быть счастливым в окружении своей семьи.

Говоря о муже, принцесса Ольга всегда становилась печальна и на ее прелестном лице появлялось выражение, заставлявшее дочерей спешно переводить разговор на другую тему.

Обе они обожали мать. Жестокой иронией судьбы выглядело то, что Павлу, счастливому мужу и отцу, было суждено погибнуть, в то время как его двоюродный брат Луи, похоже, до конца дней будет связан с нелюбимой женщиной.

Именно поэтому великий герцог старался принимать как можно меньше участия в светской жизни, предоставив своей супруге, великой герцогине, самой решать, стоит ли приглашать на прием того или иного государственного деятеля, и покорно позволял ей все дальше и дальше отодвигать себя на задний план.

Порой, когда ситуация становилась совсем уже невыносимой, он заходил в гостевой домик, навестить принцессу Ольгу.

Он сидел в маленькой гостиной, столь непохожей на огромные и пышные салоны дворца, и рассказывал ей о своих обидах.

— Знаю, как ты грустишь о Павле, — сказал он во время своего последнего визита. — Мне и самому с каждым днем не хватает его все больше. Будь он здесь, с нами, уверен, он смог бы мне помочь избавиться от этой страшной неуверенности в себе и пассивности.

— О, не стоит так говорит, Луи! — мягко возразила принцесса Ольга. — Народ тебя любит.

— Когда имеет возможность мельком увидеть меня, — ответил великий герцог. — И потом я точно знаю, люди возлагают на меня вину за множество законов, автором которых я не являюсь.

Он умолк и после паузы спросил:

— Полагаю, тебе, как и остальным, известно, что новый премьер-министр уже в кармане у Августины?

Принцесса Ольга не ответила. Только слегка наклонила голову, и великий герцог продолжал:

— Он ежедневно обсуждает с ней государственные дела и при этом не соизволит, хотя бы ради приличия, предварительно посоветоваться со мной. Все государственные бумаги он первым делом показывает жене, а затем, обсудив с ней, какое следует принять решение, просит меня подписать.

— Но почему тебе хотя бы раз не отказаться? — спросила принцесса Ольга.

— Да потому, что мне просто не хватает мужества! — ответил великий герцог. — Как мне не хватает Павла! Он всегда выдерживал за меня все баталии. Без него я чувствую себя словно без правой руки. В общем, даже и пытаться не стоит, вот так… без поддержки.

Принцесса Ольга вздохнула, затем взяла его за руку.

— И все же, Луи, дорогой, думаю, попытаться стоит.

— Но какой смысл? — спросил он. — Ведь тебе прекрасно известно — Августина держит в своих руках абсолютно все! Это она правит страной, и если я пойду против ее решений, то вскоре, вне всякого сомнения, меня или объявят безумцем, или засадят в темницу!

Оба они рассмеялись.

И, однако же, с грустью подумала принцесса Ольга, в рассуждениях великого герцога есть изрядная доля истины.

И еще она была совершенно уверена, что великая герцогиня способна действовать абсолютно безжалостно, стоит только кому-либо попытаться лишить ее власти.

Когда великий герцог ушел, ей осталось лишь молить Бога совершить чудо и избавить Луи от унижений, от жизни, которая постепенно превратилась в сплошной мрак.

Иногда она подумывала, не обратиться ли к нему от лица девочек с просьбой. Ведь Летиции уже исполнилось восемнадцать, и пора было устроить для нее во дворце бал, что дало бы девушке возможность познакомиться с приличным молодым человеком, принцем из какой-нибудь соседней страны или просто юношей из знатной семьи.

Но она знала, что, если даже великий герцог и согласится, жена его категорически воспротивится этой идее, а у Луи недостанет сил и воли настоять на своем.

Она поделилась своими мыслями с Летицией, и дочь сказала:

— Ты совершенно права, мама. Уверена, кузену Луи тут же заткнут рот. Но все же рано или поздно кто-то должен восстать против нее. Ясно, что это будешь не ты.

— О, если бы отец был жив! — вздохнула принцесса Ольга.

Обе они понимали, что на эту тему все сказано и пересказано и изменить ничего нельзя.

Теперь же, стоя у окна, Летиция говорила:

— Знаешь, я уже стала думать, раз мы такие беспомощные и сами ничего добиться не можем, стоит прибегнуть к колдовству.

— Колдовству? — воскликнула Мари-Генриетта. — Но ведь у нас нет знакомой колдуньи!

— Цыгане тоже умеют колдовать, — заметила Летиция.

— Даже если и так, то здесь все равно ничего не получится, — сказала Мари-Генриетта. — Ведь Августина запретила им даже приближаться к столице, велела жить в горах и полях, если они не хотят, чтоб их вообще выгнали из Овенштадта.

— Она вполне способна и на такое! — откликнулась Летиция.

— И люди возненавидят ее за это еще больше! И потом, известно ли тебе, что в жилах многих овенштадтцев, в том числе и в наших, течет цыганская кровь? — Мари-Генриетта рассмеялась. — Смотри, остерегайся заговаривать об этой цыганской крови в присутствии Августины. Иначе, чего доброго, она и тебя из страны вышлет!

— Мне всегда говорили, что в Пруссии ненавидели цыган, — откликнулась Летиция. — Но цыгане — часть нашей земли, и без них эта страна была бы совсем другой.

Она подумала о пестрых толпах цыган, кочующих по долинам, об их музыке и песнях, от которых всегда так сладко замирало ее сердце и; хотелось плясать.

Отец рассказывал, что когда был молод, они с братом Луи часто сидели с цыганами у костров, слушали прекрасные и дикие напевы цыганских скрипок. И любовались молоденькими цыганками, танцующими с грацией, столь характерной для их племени.

— Ты у меня очень грациозная, прямо как маленькая цыганка, — говорил он тринадцатилетней Летиции.

— О, папа, как замечательно! Так ты всерьез думаешь, что я грациозная?

— Конечно, просто уверен, — отвечал отец. — Как и в том, что ты обязательно вырастешь самой настоящей красавицей и я буду тобой гордиться.

Рассказы о цыганской жизни всегда занимали Летицию, несмотря на то, что она знала: и словом упоминать о них во дворце не стоит.

Знала она и историю о том, что давным-давно был в их семье некий прапрапрадедушка, тоже великий герцог. Он был женат дважды, но ни в одном из браков детей не имел.

Вторая жена была намного моложе его, сам же герцог, старея, все более страстно мечтал о наследнике.

Если наследник у него не появится, то корона перейдет от семьи Раконзи к другому семейству, которое они не любили и которое с течением времени обленилось и совершенно погрязло в бесконечных оргиях и распутстве, а потому никак не могло нормально управлять государством.

Великий герцог бессчетное число раз возил свою супругу и к врачам, и на курорты, а в конце концов, окончательно отчаявшись, решил прибегнуть к помощи цыган.

Легенда, которую впоследствии рассказывали только шепотом, гласила, что как раз в то время великий герцог занемог и герцогине пришлось одной отправиться в табор самого известного из цыганских племен в стране.

Ее принял цыганский воевода, или король, молодой темноволосый и очень красивый мужчина.

Она приняла участие в трапезе, во время которой цыгане наполняли драгоценные кубки редчайшими и вкуснейшими виноградными винами.

После пира были танцы вокруг огромного костра.

Очень поздно, когда цыгане постарше улеглись спать, а скрипки умолкли, цыганский король поднялся и увел великую герцогиню в лес.

У герцога с герцогиней появился наследник.

Эту романтическую историю принц Павел заканчивал всегда одними и тем же словами:

— Все Раконзи по большей части белокожие и рыжеволосые, но с тех пор в их роду время от времени рождались дети с темными волосами, темными глазами и светлой кожей, в точности как у тебя, моя милая.

Летиция всегда с восторгом слушала эту легенду.

— Посмотри в зеркало, — говорил отец, — и ты увидишь в волосах синеватый отлив, о котором мечтают все брюнетки.

Ласково улыбнувшись дочери, он продолжил:

— Ресницы у тебя темные, любимая моя девочка, а глаза зеленые, словно степи, по которым кочуют цыгане. А кожа нежная и белая, точно лепесток магнолии. Это ты унаследовала от предков по моей и материнской линии.

Отец говорил правду. Летиция замечала, что совсем не похожа на остальных членов семьи Раконзи.

Она никогда не задумывалась об этом прежде, не находя ничего удивительного в том, что она — брюнетка, в то время как ее родная сестра Мари-Генриетта блондинка, как мать.

Волосы у младшей сестры были золотистые, словно солнечные лучи, а глаза неожиданно темные.

В самом же великом герцоге не было никаких цыганских черт.

Историю о цыганах все трое детей принца Павла находили страшно занимательной и романтичной, однако предпочитали не упоминать о ней в присутствии великой герцогини.

— Такого рода легенды, — как-то заявила она недовольным тоном, — есть не что иное, как ложь, сочиненная людьми примитивными и дикими, которым не о чем думать и нечем занять себя, кроме как сочинять разные глупые небылицы.

И после паузы добавила решительно и твердо:

— Я тщательно изучила наше генеалогическое древо и уверяю вас, в этой басне о том, что в жилах Раконзи течет цыганская кровь, нет ни слова правды.

Она помолчала, выжидая, не станет ли кто-либо возражать. И поскольку присутствующие решили, что благоразумнее промолчать, продолжила:

— В истории семьи я обнаружила еще один весьма примечательный факт. Оказывается, герцогиню, ответственную за возникновение всех этих нелепых сплетен, лечил один весьма знающий французский доктор. Именно благодаря его стараниям она смогла наконец произвести на свет ребенка, ставшего впоследствии великим герцогом. — А затем, переведя дух, добавила: — И незачем вам, особам знатного рода, повторять эти дурацкие выдумки!

Тогда Летиция ничего не ответила ей, но, вернувшись домой, кинулась к зеркалу и увидела, что волосы у нее совсем не такие, как у знакомых ей девушек, пусть даже не все они блондинки.

И еще Летиция помнила слова отца о том, что она необыкновенно грациозна, как цыганка.

Оставшись одна, она принялась танцевать и обнаружила, что тело у нее достаточно гибкое и податливое, чтобы делать сложные движения, такие, как в танцах цыган.

Она также могла, развернувшись подобно пружине, высоко взлететь в воздух, прыгая через костер. Точно так же делали и цыгане — человеку, наблюдавшему за их прыжками со стороны, могло показаться, что некая волшебная сила отрывает их от земли.

Решив как можно больше узнать о жизни цыган, девушка выезжала верхом за пределы дворца и прилегающих к нему земель, подальше от бдительного ока герцогини, останавливалась и разговаривала с первой попавшейся ей на пути группой цыган, кочующих по цветущим долинам или склонам гор.

Они знали, кто она такая. Им льстило внимание юной принцессы, и они не только охотно говорили с ней и отвечали на ее вопросы, но также научили ее нескольким словам и фразам по-цыгански.

Память у Летиции была восприимчивая, и вскоре она значительно расширила свой словарь.

Позже она узнала, что и цыганам известна легенда о ее предке Раконзи. Они восхищались ее темными волосами, потому что, как и она сама, верили — она унаследовала их от цыган.

Великая же герцогиня ненавидела цыган, преследовала и угнетала их при всяком удобном случае, особенно в этот, последний год.

Она все дальше и дальше отгоняла их от столицы, и Летиция все реже и реже встречала их во время прогулок.

— Как может Августина быть столь жестока? — сердито спрашивала она мать, когда в газетах сообщили, что двое цыган, обвиненных в каком-то преступлении, была казнены, несмотря на то, что оба клялись в своей невиновности.

— Это очень дурно влияет на мысли и настроения людей, — вздохнула принцесса Ольга. — Наши цыгане всегда так добры и дружелюбны! Они — часть нашего общества.

— Ты должна поговорить с кузеном Луи, попросить его что-то сделать, — сказала Летиция.

— Попытаюсь, — ответила мать, — но ведь ты знаешь, дорогая, как сложно будет дяде без поддержки премьер-министра.

— А он делает только то, что велит ему кузина Августина, — закончила за нее Летиция. — О, мама, какая же она ужасная женщина! Одна надежда, что цыгане напустят на нее порчу и заставят страдать, как она заставила страдать их!

Принцесса Ольга запротестовала:

— Не надо так говорить, дорогая! Иначе накличешь на нас несчастье.

— Почему я должна накликать на нас несчастье, если мы любим цыган? — спросила Летиция. — Папа говорил, что я унаследовала волосы от цыган. Не только волосы, но и движения, и многое другое. И я очень этим горжусь!

Принцесса Ольга улыбнулась. Улыбка эта была вызвана не только замечанием дочери. Ольга знала, что великая герцогиня использует каждую возможность, чтобы унизить дочь, не приглашая ее на приемы, на которых ей полагалось быть по рангу, и делала это не только потому, что Летиция была очень красива, но и потому, что внешность девушки напоминала о том, что в жилах Раконзи течет цыганская кровь.

А они были слишком бедны, чтобы развлекаться и устраивать собственные приемы, и принцесса Ольга в очередной раз задумалась над возможным выходом из положения.

Каждую ночь молила она Всевышнего о помощи — сперва своему любимому сыну, которому едва хватало в полку того содержания, что она ежемесячно высылала, потом — Летиции, которая в свои восемнадцать должна была бы куда чаще выходить в свет, и, наконец, — Мари-Генриетте, хоть и совсем не похожей на сестру, но тоже обещавшей превратиться в красавицу.

— Ах, Павел, Павел! — плакала принцесса в темноте. — Помоги же мне хоть что-нибудь сделать для наших детей! Порой мне кажется, что кругом одна неприступная стена!..

И как бывало всегда при мыслях о муже, тело ее начинало томиться от страстного желания, чтобы он был здесь, рядом с ней.

Однако она понимала, что было бы неправильно показывать свои чувства перед детьми.

А потому, лишь находясь наедине с великим герцогом, так любившим Павла, позволяла она себе говорить о муже со слезами на глазах.

По-прежнему стоя у окна, Летиция сказала:

— Попробую научиться у цыган колдовству, может, что и получится.

— Что может получиться? — спросила Мари-Генриетта, сидевшая за столиком с шитьем.

— Да что угодно! — откликнулась сестра. — Иногда мне кажется, что мы здесь словно в темнице, и постепенно состаримся и умрем, так и не повидав воли!

— Не смей так говорить! — воскликнула Мари-Генриетта. — Прямо мурашки по коже бегут.

— Один цыган, с которым я говорила, рассказывал кое-что о колдовстве. Сказал, что если сильно в него поверить, твое желание обязательно исполнится.

— Ну так в чем же дело? — воскликнула Мари-Генриетта. — Понять не могу, чего ты тогда ждешь!

— Он сказал мне, что делать это надо во время полнолуния, — заметила Летиция, — а полнолуние наступит через неделю. И чтоб мне не пришлось стараться напрасно, загадывай желания заранее, Гетти! Подумай хорошенько, чего бы тебе хотелось, а уж я постараюсь запомнить.

Мари-Генриетта рассмеялась.

— О, у меня целый сундук желаний! Можешь, начать с дюжины новых платьев и трех или четырех балов, на которых можно будет в них покрасоваться!

— Прекрасно, — ответила Летиция. — Занесу в список. Что-нибудь еще?

— Высокий, красивый и богатый принц, который будет танцевать со мной и заплатит за эти наряды!

Летиция засмеялась:

— Но это же неприлично!

— Маловероятно, что мама сможет заплатить за них.

— А вот и нет, это одно из моих желаний! — возразила Летиция. — И раз уж тебе понадобился высокий красивый принц, то и я не откажусь от такого же!

— Ну тут все просто, — заметила Мари-Генриетта. — Ты должна заказать двух красивых принцев, и чтоб оба они были высокие и страшно богатые. Ну и разумеется, неженатые! Летиция рассмеялась: — Это все равно что просить луну с неба!.. Впрочем, цыгане уверяют, что их колдовство еще ни разу не подводило.

Тут вдруг она вскрикнула:

— Господи Боже! Быть того не может!

— Что такое?

— Стефани! Бежит сюда, к нам! И совершенно одна!

— Просто не верится, — заметила Мари-Генриетта. — Ей не разрешают выходить без сопровождения этой сварливой старой баронессы.

— Но она одна!

Летиция выбежала из комнаты в маленькую прихожую. Мари-Генриетта услышала, как она отпирает дверь.

— Стефани! Какой сюрприз! — воскликнула Летиция.

Но не успела принцесса Стефани переступить порог, как Летиция заметила, что она плачет.

— Что с тобой? Что случилось?

— О Летиция! Я… мне надо… с тобой поговорить!.. — Голос Стефани прерывался от рыданий.

— Ну конечно, конечно, — ответила Летиция. — Идем в гостиную. Мама отдыхает, так что там только мы с Гетти.

Принцесса прошла в маленькую гостиную. Мари-Генриетта поднялась из-за столика и поцеловала кузину.

— Страшно рада видеть тебя, Стефани, — сказала она. — Вечность прошла с тех пор, как мы виделись.

— Да, знаю… знаю, — пробормотала Стефани. И по щекам ее покатились слезы. — Но мама… она не разрешает мне приходить… и пришлось убежать, когда… эта противная старая баронесса… не видела.

Она громко всхлипнула и продолжила:

— Я вышла… через боковую дверь… и бежала бегом… всю дорогу.

Летиция усадила ее в кресло.

— Присядь, дорогая, — ласково сказала она. — Сними шляпку и расскажи нам, что тебя так огорчило.

У Стефани не оказалось платка, и Мари-Генриетта дала ей свой.

Девушка вытерла глаза, но это мало помогло — слезы продолжали бежать по щекам.

Стефани была очень хорошенькая — золотистые волосы с проблесками рыжины и орехово-золотистые глаза, столь характерные для всех Раконзи.

Она ничуть не походила на мать с ее жесткими прусскими чертами. С первого взгляда было видно, что это дочь своего отца. Вообще они с Мари-Генриеттой были очень похожи.

Стефани сняла шляпку, а Летиция нежно обняла кузину.

— Расскажи нам, дорогая, что тебя так расстроило! — сказала она. — Просто сердце разрывается, когда вижу твои слезы!

— О Летиция!.. Я… я хочу лишь одного… умереть!

— Никогда не говори такие вещи, — строго заметила Летиция. — Что же такое могло случиться, что ты вдруг захотела умереть?

Какое-то время Стефани не могла вымолвить и слова, затем жалобно произнесла:

— Мама… сказала, что я должна… выйти замуж за короля… Виктора!..

Летиция удивленно уставилась на нее.

— Виктора, короля Звотаны?

— Д-да…

Сквозь рыдания Стефани пробормотала:

— Но как я могу… выйти за него… когда вы знаете, что я… люблю Кирила… И он… он тоже… любит меня…

Сестры уставились на Стефани в немом изумлении.

Обе они знали, что брат, находясь дома, всякий раз выезжал вместе со Стефани на верховые прогулки и много времени проводил во дворце, объясняя это делами.

Конечно, он, как и они, тоже очень любит Стефани, но сестрам и в голову не приходило, что между молодыми людьми — нечто большее, чем просто родственная симпатия.

— Он любит… меня, он меня… любит!.. — прорыдала Стефани. — И я его… люблю!.. И если не смогу… стать его женой… то, клянусь, покончу… с собой!

Летиция воскликнула:

— Ты не должна говорить такие вещи, это грех! Ты рассказала матери о своих чувствах к Кирилу?

— Нет, конечно… нет! — ответила Стефани. — Да мама бы… просто с ума сошла от ярости!.. У нее на мой счет совсем другие планы!..

Стефани была права. Летиция знала, что самой заветной мечтой великой герцогини был тесный союз с более процветающей, чем Овенштадт, страной, королевой которой могла бы стать ее дочь.

— Но я… сказала папе… — продолжала Стефани. — И он согласился, что просто… не представляет меня ничьей женой… кроме как Кирила…

— А он знает, что мать хочет выдать тебя за короля?

— Да, знает… но не предпринимает абсолютно ничего… Он, как всегда, позволит маме сделать все… по-своему. И я стану женой этого… ужасного человека… в то время как единственное, о чем я… мечтаю… это быть с Кирилом…

Столь длинная речь, похоже, окончательно лишила Стефани сил; она закрыла глаза и прижалась к плечу Летиции.

Слезы продолжали бежать по ее щекам, Летиция ласково вытерла их и сказала:

— Успокойся, Стефани, дорогая, и расскажи все с самого начала.

— Мама… сообщила мне эту новость… всего час назад… После того как переговорила с… премьер-министром…

Летиция затаила дыхание. Совершенно очевидно, что речь шла об официальном решении кабинета…

— Кажется, он… принес ей письмо… от короля, где тот… давал свое согласие… навестить нас, — продолжила Стефани. — Как бы там ни было, но мама сказала: «У меня для тебя хорошие новости, Стефани. Уверена, ты будешь просто счастлива. Виктор, король Звотаны, будет здесь на следующей неделе. И он собирается сделать тебе предложение»…

— Ну а ты что? — спросила Летиция.

— Я… не могла вымолвить и слова. Просто смотрела на мать, а она и говорит: «Тебе очень повезло, девочка моя. Ну и разумеется, поскольку это будет официальный визит, мы должны дать обед, а потом устроить бал в честь высокого гостя. На нем и объявим о вашей помолвке».

— И ты, конечно, сказала, что не согласна?

— Я… я ничего не сказала, — пробормотала Стефани, — стояла… смотрела на мать и молила Бога о том, чтоб на голову мне обрушился потолок. А выходя из комнаты, она сказала: «У нас дел невпроворот. Так что чем раньше мы ими займемся, тем лучше».

— О Стефани, бедняжка, как же все это ужасно! — воскликнула Мари-Генриетта. В ее голосе было искреннее сочувствие, Стефани снова зарыдала.

— Я этого… не вынесу! — бормотала она. — Можно ли как-нибудь… связаться с Кирилом и узнать… согласен ли он бежать со мной?..

Летиция удивленно посмотрела на кузину:

— И ты готова на это?

Стефани всплеснула руками.

— Не знаю… Думаю, это… безнадежно. Мама обязательно… пошлет солдат вернуть меня… А Кирила могут… застрелить или посадить в темницу из-за меня… О Летиция, ну что же мне делать?..

Она снова заплакала, да так горько и громко, что Летиции ничего не оставалось, как еще крепче прижать кузину к себе.

Стефани продолжала рыдать, а Летиция сказала Мари-Генриетте:

— Надо что-то придумать! Иначе она заболеет от горя.

Мари-Генриетта, в свою очередь, всплеснула руками.

— Но что мы можем сделать?! — воскликнула она. — Стефани права: если они убегут, кузина Августина непременно вернет ее. И Кирил будет навеки опозорен!

— Да и денег у них нет… — тихо добавила Летиция.

— Но я не хочу… просто не могу выйти замуж… за Виктора… не могу! — прорыдала Стефани. — Я о нем… слышала. Он совершенно… ужасный человек… ни одна девушка не хочет… выходить за него!..

— Откуда ты знаешь? — с любопытством спросила Летиция.

Она судорожно пыталась вспомнить, что говорили о короле Викторе. Но знала о нем совсем немного.

И все потому, что после смерти отца они жили уединенно и почти никого не принимали, так что слухи о соседних странах и их правителях были им просто недоступны.

К тому же она понимала: придворные не стали бы делиться ими в присутствии сестер.

Но все же некие смутные воспоминания о каком-то скандале, связанном с королем, возникли в памяти, но детали и подробности вспомнить никак не удавалось.

— Мне всегда казалось… мама терпеть его не может… — говорила тем временем Стефани, вытирая слезы, — Помню, как-то папа… спросил ее… прошлой осенью, можно ли пригласить короля на охоту… и тогда мама сразу же ответила: «Нет, нет и нет»… Потому что он не только человек непорядочный… но в жилах его… течет цыганская кровь…

Летиция вздрогнула.

— Она так и сказала?

— Да, и вычеркнула его из списка приглашенных, и вместо него приехал этот скучнейший Маргрейв из Баден-Бадена… Про него все говорят, что он и с десяти ярдов в слона промахнется.

В другое время Летиция бы рассмеялась, но Стефани произнесла эту фразу с такой горечью, что было не до смеха.

— Так, значит, в жилах короля тоже течет цыганская кровь?! — спросила она.

— Да, а мама всегда это… не одобряла… И устроила страшный скандал, — ответила Стефани. — Но король есть король, и он хочет, чтоб его королевой… стала я.

Тут последовали новые слезы, и тогда Летиция сказала:

— Надо подумать, Стефани. Подумать хорошенько, что тут можно сделать. Конечно, ты не должна выходить за короля, если любишь Кирила.

Говоря это, она думала не только о кузине, но и о брате.

Если Кирил действительно любит Стефани, в чем она теперь была уверена, тогда ей следует сделать все возможное, призвав на помощь магию, колдовство или же иные высшие силы, чтобы помочь брату.

Брат был вторым после отца человеком в мире, которого Летиция пылко любила, тем более что похожи они были как две капли воды.

Принц Павел не мог и мечтать о лучшем сыне. Юноша был красив, силен и ловок. Прекрасный наездник, настоящий спортсмен.

Более того, в голову Кирила ни разу не закралось ни одной сколько-нибудь подлой мысли, и все просто обожали его, как некогда любили его отца. И не только в столице, но и в любом другом уголке страны, который доводилось посетить Кирилу. Летиция часто слышала, каким уважением и любовью пользуется он в полку.

Он уже завоевал репутацию благородного и храброго воина, а один из генералов, как-то навестивших мать, говорил, что солдаты Кирила скорее умрут, нежели предадут своего командира.

Принцесса Ольга очень гордилась сыном, сама же Летиция, боготворившая брата, каждую ночь молилась о его счастье и здоровье.

Теперь же она корила себя за недогадливость. Как же это можно было не догадаться, что Кирил любит Стефани!

Он всегда выглядел таким счастливым, возвратившись из дворца, где виделся со своей любимой. Очевидно, собственная радость при встречах с братом мешала Летиции осознать, что он вполне может любить кого-то еще, кроме своих родных.

«Что за глупость с моей стороны, — думала она. — Разумеется, они со Стефани просто чудесная пара!»

Очень высокий, сильный и мужественный, Кирил, казалось, самой судьбой был предназначен защищать такое нежное, женственное и беспомощное существо, как Стефани.

Поскольку росли девочки вместе, Летиция считала Стефани почти что второй сестрой. Теперь же она узнала, как привязаны друг к другу Кирил и эта милая девушка.

В Стефани не было ничего от агрессивности матери — мягкость и доброту она унаследовала от отца.

Но одно дело — знать, как счастливы вместе могут быть эти двое, и совсем другое — понимать, что у них столько же шансов соединить свои судьбы, сколько у них с Мари-Генриеттой осуществить желания, о которых они рассуждали до прихода Стефани.

Если уж великая герцогиня твердо вознамерилась сделать из своей дочери королеву, убедить ее отказаться от этого будет невозможно.

Она пойдет на любые жертвы, не посчитается и с тем, что сделает свою дочь навеки несчастной, но решения своего ни за что не изменит.

Летиция подошла к окну.

Затем заговорила, и в голосе ее звучала решимость:

— Нужно что-то предпринять. И первым нашим шагом, хотя я еще не совсем понимаю, как это осуществить, будет следующее. Мы должны помешать королю сделать тебе предложение.

В комнате воцарилось молчание.

Обернувшись, она увидела, что Стефани и Мари-Генриетта взирают на нее с изумлением.

Затем, словно загипнотизированная уверенностью, звучавшей в голосе кузины, Стефани спросила:

— И ты… можешь сделать это? Но как?.. Как, Летиция?

— Пока не знаю, — ответила Летиция. — Но выход должен быть найден, и быстро!