"Генштаб без тайн" - читать интересную книгу автора (Баранец Виктор Николаевич)

Лебедь против Грачева

И до, и после молдавско-приднестровской войны 1992 года часто невозможно было понять логику политики России в отношении ПМР. Москва упорно не признавала Приднестровье, но в то же время и не отворачивалась от него полностью.

Летом 1992 года в своих запредельно жестких обращениях к Ельцину Лебедь призывал российское руководство определиться в отношении Приднестровья: «Пора прекратить болтаться в болоте малопонятной, маловразумительной политики…»

В том же духе была выдержана и пресс-конференция командарма, которую он провел 4 июля 1992 года, сказав, в частности, что на благодатную приднестровскую землю «легла тень фашизма». А затем были сказаны слова, которые привели к шумному международному скандалу и злой перебранке между командармом и министром обороны.

Вот эта цитата-бомба, осколки которой мгновенно долетели до кабинета Павла Грачева.

Лебедь — о президенте Республики Молдова Мирче Снегуре:

После этого между министром и командармом произошла очень темпераментная блиц-переписка. В секретном архиве Генштаба хранятся шифровки, рассказывающие о ее содержании. Заглянем в них.

Грачев — Лебедю:

Лебедь — Грачеву:

Грачев — Лебедю:

Лебедь — Грачеву:

Можно только дивиться выдержке Грачева, который долго не решался использовать силу своей власти против вызывающих капризов командарма.

Лебедю удалось остановить (или, как он говорил, «убить») войну на берегах Днестра. И хотя его политические противники до сих пор пытаются доказать, что это миф, факт остается фактом: только после появления Лебедя в Тирасполе молдавско-приднестровское побоище угасло. Безусловно, эта яркая страница в послужном списке генерала давала ему весомые основания для гордости. Но, вероятно, нимб национального героя, который зажгли над ним в ту пору приднестровцы, вскружил командарму голову до такой степени, что он уже позволял себе откровенно игнорировать приказы министра обороны. Это вызывало восхищение у его подчиненных и жителей ПМР — и понятное раздражение в Москве. Даже симпатизировавшие Лебедю офицеры-генштабисты стали называть его «хулиганом».

Лебедь не скрывал своей гордости тем, что благодаря его твердой позиции и жестким обращениям к президенту, МИДу, Министерству обороны России Москва вынуждена была искать политический компромисс с Кишиневом — 21 июля 1992 года было подписано Соглашение о мирном урегулировании конфликта, а 29 июля Россия ввела в Приднестровье свои миротворческие силы. Явно намекая на свою личную роль в таком повороте событий, Лебедь говорил: «Велика она все-таки сила слова, особенно вовремя сказанного…»

Однако ни это Соглашение, ни появление российских миротворцев на берегу Днестра не сняли с повестки дня самый трудный для отношений Москвы и Кишинева вопрос — о дальнейшей судьбе армии Лебедя.

Молдавское руководство продолжало активно настаивать на ее выводе из региона, российское — маневрировало, уходя от формулирования ясной позиции. Молдавские власти упорно давили на Ельцина и МИД РФ, все чаще привлекая на свою сторону страны Запада, руководство НАТО и Совета Европы.

После того как состоялась очередная встреча Ельцина и Снегура, по Генштабу поползли слухи, что якобы достигнута тайная договоренность о выводе 14-й армии из Приднестровья. Эта весть мигом долетает до Тирасполя и вызывает бурное негодование среди подчиненных Лебедя.

16 сентября 1992 года командарм проводит офицерское собрание, которое принимает обращение к министру обороны России. В нем говорилось: «Не прекращается настойчивое муссирование различного рода слухов о судьбе 14-й армии, и прежде всего о выводе ее в ближайшее время на территорию России.

Дать нам ясность по этим крайне важным для каждого офицера, его семьи вопросам мы просим неоднократно, в том числе в своем открытом письме Б.Н. Ельцину 14.07.92 г., однако ответа не получили…»

И снова между командармом и министром обороны вспыхивает свара. 22 сентября Грачев направляет в штаб армии гневную шифровку, упрекая Лебедя в том, что он опасно «сует нос в политику». Министр пытается поставить подчиненного на место:

Отвечая Лебедю на поставленные в обращении вопросы, Грачев говорил: «Судьба 14 А. будет решаться после полного разрешения политическим путем судьбы Приднестровья… Армия выйдет только после согласия народа Приднестровья и Молдовы в целом».

В той же шифровке Грачев все шумные заявления Лебедя назвал «игрой на публику с целью приобретения дешевого капитала». И спрашивал у командарма: «Или меня вводят в заблуждение?»

В тот же день, 22 сентября, Лебедь ответил министру вызывающе кратко: «Вас вводят в заблуждение».

Забавная дуэль продолжалась.

На следующий день Грачев телеграфировал командарму:

Лебедь ответил министру огромной шифротелеграммой, в которой снова настаивал на том, чтобы руководство страны и Вооруженных сил дало ясные ответы на многочисленные вопросы личного состава армии относительно ее дальнейшей судьбы. В то же время он не скрывал своего возмущения тем, что Москва ведет себя слишком пассивно в решении назревших вопросов и этим ставит его армию в трудное положение. Лебедь спрашивал у Грачева: «Почему никто не ведет переговоры с Приднестровским правительством, признано оно или нет, оно есть…»

Отвечая на упреки министра в том, что он слишком увлекся политикой, Лебедь говорил:

Командарм-14 предлагал свой план снятия напряженности, возникшей в армии и вокруг нее. Этот план Лебедь изложил 22 сентября 1992 года в секретной шифровке № 8/620/К на имя начальника Генерального штаба генерала В. Дубынина. В нем были конкретные предложения по реорганизации армии.

Обращаясь лично к министру, командарм писал:

Получив это донесение Лебедя, Грачев в тот же день (24.9.92) ответил командарму:

Но успокоиться Лебедю не удалось. Пройдет не так много времени, и Грачев под давлением Кремля и МИДа (на которых, в свою очередь, давил Кишинев) будет вынужден приступить к реформированию 14-й армии, которое Лебедь расценит как ее «сворачивание». Он будет упорно и шумно противиться этому.

После громких публичных свар Лебедя с Ельциным, Козыревым и Грачевым генерала с шумом вытурили из Тирасполя, и он строевым шагом бодро вошел в политику, причиняя Кремлю еще большее беспокойство, нежели в своем приднестровском штабе…

…Был такой период, когда у нашей военной разведки создавалось впечатление, что румынские и американские военные спецы безвылазно живут в министерстве обороны Молдовы. Они учили молдаван тому, как надо давить на Москву, чтобы она быстрее выводила свою 14-ю армию из Приднестровья. До тех пор пока армией командовал Лебедь, затея эта, явно имеющая антироссийскую направленность, успеха не имела.

Но позиции генерала были прочны лишь до тех пор, пока он не стал люто враждовать с верхушкой ПМР. Почти непрерывные скандалы командарма с руководством непризнанной республики были на руку нашим общим недругам. И у некоторых генштабовских офицеров, курировавших Юго-Западное направление, стало закрадываться подозрение, что полные ненависти лебедевские пассажи в адрес президента ПМР Игоря Смирнова являются результатом специальной операции, умело проведенной западными спецслужбами, стремившимися рассорить этих людей.

Грызня командарма с президентом ПМР наносила серьезный ущерб нашим военно-политическим интересам в Приднестровье. Трагический парадокс состоял в том, что ненавидящие друг друга Лебедь и Смирнов в то же время стояли «по одну сторону баррикады», занимая позиции, выгодные России. Казалось бы, такие люди должны были найти общий язык, не ввязываться в склоки. К сожалению, многие поступки Александра Ивановича часто не вписывались в рамки нормальной логики. И было очень грустно наблюдать за тем, как он, вместо того чтобы пожать протягиваемую ему Смирновым руку, бил по ней.

Непредсказуемость — самая яркая черта Лебедя. Она не раз представляла наибольшую опасность для его противника на поле боя и обеспечивала генералу победы. Но та же непредсказуемость на поле политических битв есть самая большая опасность для его соотечественников, будь они его сторонниками или противниками. Наверное, поэтому политики, ревностно следящие за очередной попыткой восхождения генерала на вершину российской власти, так сильно пугают нас «опасностью, которую Лебедь несет России».

Когда Лебедя убрали с поста командующего 14-й армией и вытолкали на гражданку, Ельцин поручил Грачеву подобрать достойную кандидатуру на вакантную должность. Грачев долго не думал: командир Таманской мотострелковой дивизии генерал-майор Валерий Евневич умел безоговорочно выполнять приказы и тонко чувствовать политическую конъюнктуру.

Он никогда не перечил министру и числился в его команде одним из самых преданных «штыков» (что еще раз блистательно доказал в период октябрьских событий 1993 года, став Героем России). Вскоре министр щедро поощрил его еще раз, назначив на высокую должность в штабе Смоленской армии. Но не успел он там, как говорится, нагреть служебное кресло, как последовало новое назначение в Тирасполь на должность начальника Оперативной группы российских войск в Приднестровье (так стали называться остатки 14-ой армии).

Уже с первых дней пребывания в новой должности Евневич пытался показать и молдаванам, и приднестровцам, что «все будет не так, как при Лебеде».

Уже через неделю после приезда в Тирасполь Евневич во всеуслышание заявил, что у него нет проблем ни с молдавским, ни с приднестровским руководством. Казалось, что он лез из кожи вон, чтобы выглядеть лучше, чем Лебедь. Победные реляции шли в Москву одна за другой: налажены отношения с местным руководством, достигнуто взаимопонимание с молдавской стороной, расформированы лишние подразделения, успешно идет боевая подготовка. В ответ — еще одна генеральская звездочка.

Но купался в этой эйфории Евневич недолго: уже вскоре скачущего на белом коне генерала вышибла из седла очередная бомба молдавско-приднестровского конфликта. Не успел Евневич доложить в Москву, что отправил эшелон с инженерной техникой в Россию, как в молдавской прессе поднялся хай по поводу того, что генерал незаконно передает боевую технику приднестровцам.

Молдаване требовали свою долю, а приднестровцы и слышать об этом не хотели. Евневича втянули в дележные склоки, и его имидж справедливого дипломата стал тускнеть. Мне жалко было смотреть на него на пресс-конференции, где он плакался на «провокационные измышления молдавской прессы» и ловко уходил от цепких вопросов журналистов о том, как будет передаваться причитающаяся Кишиневу часть боевой техники.

Ему тоже приходилось пробовать слишком горькую кашу, заваренную политиками. Но что мог поделать этот быстро растущий в должностях генерал, оказавшийся в самом кратере молдавско-приднестровского спора, если, казалось, в природе не было таких правил игры, по которым согласились бы играть обе конфликтующие стороны?

Главное отличие между Евневичем и Лебедем заключалось в том, что новый наш приднестровский военачальник готов был безропотно исполнять даже глупые московские директивы. Если Лебедь долгое время и слышать не хотел о «кастрировании» его армии, то Евневич с первого дня в новой должности безоговорочно стал решать эту задачу. Из-за этого многим у нас на Арбате казалось, что особым «секретным заданием», которое поручила Евневичу Москва, и было сворачивание армии в Оперативную группу, постепенное вытягивание ее из Приднестровья.

И тут снова вставал главный вопрос: какую же позицию занимают Кремль и МИД в отношении этого, стратегически важного для России региона? Мы уходим из Приднестровья и миримся с тем, что непризнанная республика возвращается в лоно Молдовы, или тут идет сверхсложная, умная и тонкая дипломатическая игра, в результате которой неминуемо победят интересы Москвы?

Но бесполезно искать бриллианты на куче битого бутылочного стекла. А Кишинев продолжал немилосердно давить на Кремль и МИД, требуя немедленного вывода наших войск с иностранной территории. Будто между Россией и Молдовой и не было Договора, в котором черным по белому значилось, что вопрос о выводе 14-й армии будет решаться только синхронно с политическим урегулированием проблемы.

…Руководитель Оперативной группы российских войск в Приднестровье генерал-лейтенант Валерий Евневич с утра до вечера пропадал на железнодорожной станции Тирасполя, стремясь во что бы то ни стало вытолкнуть в Россию еще один эшелон с инженерной техникой своей группы. Отправка эта имела пропагандистский характер — вскоре должно было состояться очередное заседание Совета Европы в Страсбурге. Именно в тот момент Москва гоняла телеролик, на котором российский воинский эшелон уползает из Тирасполя…

Вопреки мрачным ожиданиям, Тирасполь весьма благосклонно отнесся к вывозу нашей инженерной техники из ПМР. Никто, как было обещано, на рельсы не ложился. Приднестровцы были очень довольны тем, что русские оставляют им понтоны, на которые давно претендовал Кишинев. Хотя по соглашению между Москвой и Кишиневом, наследство бывшей 14-й армии распределялось следующим образом: 65 процентов оставляла за собой Россия, 35 предполагалось передать Молдове. И это правило соблюдалось: треть ненужного Оперативной группе «багажа» оставалось там же, на территории Приднестровья. Когда генерала Евневича однажды спросили о том, как все это будут делить между собой кишиневцы и тираспольцы, он ответил:

— Это их внутреннее дело.

Но в Генштабе по-прежнему остерегались, чтобы не начались вооруженные схватки между молдаванами и приднестровцами за войсковое имущество. Военный советник главы администрации Приднестровья Игорь Кицак и слышать не хотел о возможной передаче какой-либо части техники и вооружений Молдове. «Ни одного винтика Кишинев не получит», — твердо сказал он. Еще один аргумент: Молдова-де получила от России приличный кусок пирога: боевую технику, вертолеты, самолеты, оружие, когда российские войска уходили из правобережной части республики.

Все это не сулило Москве ничего хорошего. И хотя Кишинев молчал, у нас в Генштабе прекрасно понимали, что это молчание временное. Все равно молдаване будут требовать свое. А за их спиной — румыны и уже давно приценивающиеся к Молдове натовцы. Вероятность нового вооруженного конфликта остается по-прежнему высокой. Кто же тогда и какими силами будет гасить его? Но уж никоим образом не генерал Евневич, который, блестяще выполнив задачу по сворачиванию армии, к тому времени, возможно, будет уже занимать высокую должность в Москве…

Размышляя о судьбе Евневича, я думал и о другом: во времена Ельцина в армии появился клан генералов, которые считались «своими» для Кремля — явление весьма опасное для единого военного организма государства. Опасное прежде всего потому, что высшая власть, начиная с 1992 года и до нынешнего времени, не имеет стопроцентной опоры в военной верхушке. Лояльность одной части высшего генералитета, купленная властью за счет «прикармливания» его должностями и званиями, неминуемо порождает явное или скрытое недовольство другой части и ведет к расколу в армии.

Осенью 1995 года Россия предложила Кишиневу изменить статус своих войск в Приднестровье. Суть заключалась в том, чтобы вывести из ПМР наш миротворческий контингент, а его функции передать мотострелковой дивизии из состава Оперативной группы.

Судя по этой инициативе, Москва уменьшала свое военное присутствие в регионе. Там на короткое время появился советник президента по национальной безопасности Юрий Батурин, который проявил большую заинтересованность тем, как подрываются старые снаряды.

Вскоре после этого заместитель Главкома Сухопутных войск генерал-лейтенант Александр Соколов был откомандирован в Кишинев для переговоров с молдаванами.

Предложение России укомлектовать свои миротворческие батальоны военнослужащими Оперативной группы войск РФ в Приднестровье, привезенное из Москвы генералом Соколовым, сразу вызвало бурный протест у молдавской стороны. У молдаван было несколько возражений. Первое: миротворческие силы должны формироваться только из специально подготовленного контингента. Второе: миротворческие силы не должны включать представителей конфликтующих сторон. Третье: предложение Москвы противоречит достигнутым договоренностям сторон (от 21 октября 1994 года) о выводе российских военнослужащих с территории Молдовы.

Соколов уехал из Молдовы ни с чем. Но Запад продолжал активно давить на Москву и требовать от нее быстрее вывести свои войска, а не прибегать к различного рода ухищрениям. Особенно преуспевали в этом румыны и американцы.

В декабре 1995 в арбатских кабинетах часто можно было слышать разговоры, что ни МИД, ни руководство Минобороны РФ уже не знали, как подступиться к этой проблеме, если на ее решение бросали второразрядного генерала. Поскольку Кишинев упорно продолжал гнуть свое, в начале января 1996 года делегация МО и ГШ отправилась в Кишинев и Тирасполь, чтобы в очередной раз попытаться хоть как-то сбить остроту проблемы пребывания наших войск в ПМР.

Но что могли сделать эти люди (несколько генералов и полковников), наделенных мизерными правами и смутными полномочиями? Трудно ожидать успехов там, где завалы проблем нагромождают политики, а разгребают их военные. Такой подход в России стал почти системой. Он и приводит к тому, что впереди дипломатов начинают идти танки…

Весьма похоже, что при вялости и неопределенности российской внешней политики (в том числе и военной) мы вскоре будем вынуждены покидать выгоднейший плацдарм в Приднестровье. Вывод наших войск оттуда в Вашингтоне все чаще связывают с требованием соблюдать договоренности в рамках партнерства с НАТО и положениями Основоплагающего акта, который был подписан Ельциным в мае 1997 года в Париже.

Все более крепнущая дружба Молдовы с Североатлантическим блоком и перспективы полномасштабного принятия Румынии в НАТО не сулят нам ничего хорошего.

Есть и еще один важный аспект: поддержка России Западом все жестче увязывается с требованиями к Кремлю дать «определенные обещания» выполнить те или иные условия в сфере внутренней и внешней политики. И нельзя исключать, что требование раз и навсегда решить приднестровскую проблему, убрав оттуда все российские части, может быть одним из них.

Российским историкам еще предстоит написать много сенсационных статей и книг о том периоде, когда в годы правления Ельцина Россия нередко шла на военно-политические уступки Западу только потому, что от размеров его финансовой помощи зависела устойчивость режима.

За многие годы службы на Арбате у меня сложилось убеждение, что после выдворения Лебедя из Тирасполя наша военная политика в ближнем зарубежье нигде не проводилась с такой беззубостью, непоследовательностью и преступной авантюрностью, как в Приднестровье. Некоторые наши политики, наведывавшиеся в регион, словно соперничали меж собой в принятии решений, которые не укрепляли, а ослабляли там позиции России.

Например, еще в 1994 году Россия подписала с Молдовой договор о синхронизации политического урегулирования в регионе с выводом наших войск и вывозом техники и боеприпасов. Но этот ключевой принцип самой же Москвой был откровенно проигнорирован. О каком политическом урегулировании можно было говорить, если уже шел 99-й год, а диалог между Кишиневом и Тирасполем по-прежнему был похож на общение слепого с глухим.

Президент Молдовы Петр Лучинский:

— Приднестровье должно рассматривать себя частью Республики Молдова.

Президент Приднестровья Игорь Смирнов:

— Мы за общее государство на равных правах, за конфедерацию.

Оценивая такие позиции, российские газеты писали: «Помочь договориться Лучинскому и Смирнову может разве что чудо».

И, несмотря на это, Москва с неуклюжестью медведя взялась по-своему решать деликатную и взрывоопасную проблему. Вице-премьер правительства РФ Вадим Густов, посетивший Молдову весной 1999 года, договорился о вывозе из Приднестровья 13 эшелонов российского вооружения и военно-технического имущества без участия официальных представителей Тирасполя, что являлось грубейшим нарушением Меморандума от 8 мая 1997 года. Молдавские власти и пресса с восторгом оценили эти действия Густова как «прорыв».

Вскоре в одном из аналитических документов российского военного ведомства появился такой вывод: «Опасно оставлять незамеченным подобный „прорыв“, поскольку это прежде всего прорыв в системе безопасности самой России».

Командующий Оперативной группой российских войск в Приднестровье генерал Валерий Евневич на все вопросы корреспондентов о вывозе оружия отвечал одинаково: мол, я человек военный и действую по приказам.

Летом 1999 года во время встречи с Лебедем я спросил у Александра Ивановича, что он думает о позиции Евневича.

— Он добросовестно довершает развал моей бывшей армии, — сухо ответил генерал.

Вскоре на эту же тему я говорил со знакомыми генштабистами. Мне хотелось понять смысл политических и военных решений, на основе которых мы шаг за шагом сдавали свои позиции в регионе. Внятных ответов на свои вопросы я не получил. И не потому, что офицеры были со мной неискренни, — они и сами не могли понять, что в действительности происходит. Их возмущало появление какого-то «полуподпольного» графика поэтапного вывода наших войск из Приднестровья, утилизации и реализации вооружений, военной техники и боеприпасов.

График этот не вписывался ни в один из ранее утвержденных российско-молдавских официальных договорных документов и не был утвержден ни президентом, ни правительством, ни парламентом РФ, но уже выполнялся. Создавалось впечатление, что этим процессом управляют привидения или какая-нибудь московская мафия, состоящая из правительственных чиновников и генералов, наподобие той, которая тайно перекачивала наше оружие в Армению в 1994-1996 годах (а количество «товаров», которые в соответствии с неким графиком подлежали вывозу с наших приднестровских баз и арсеналов, было более чем впечатляющим: только боевой техники почти 1100 единиц).

А тем временем наша разведка в регионе передала в Генштаб еще одну неприятную весть: молдаване и американцы разворачивали у берегов Днестра совместные учения, в эпицентре которых находился аэродром Маркулешты. На него готовился высадиться батальон американских десантников — штатовцы уже давно и основательно «пристрелялись» к этой молдавской военно-воздушной базе.

Накануне Тирасполь посетила американская делегация, состоящая из высокопоставленных госчиновников и замаскированных под них офицеров ЦРУ и разведуправления минобороны США. Американцы предложили властям ПМР 30 миллионов долларов «для вывоза и утилизации военного имущества», но с условием, что они будут допущены к этому процессу. Приднестровцы на это не клюнули. У заявившихся вскоре в Тирасполь генералов и полковников Минобороны РФ они уже в тысячный раз спрашивали:

— Считает ли Россия Приднестровье зоной своего влияния?

Московские военные удивлялись такой постановке вопроса, но отвечали невнятно.

Узнав об этом, я негодовал. Позвонил генштабовским направленцам по Молдове. Они что-то бубнили насчет «совкового сознания».

Я попросил перевести это на русский язык. Мне сказали: «Трагедия таких, как ты, мудаков старшего поколения состоит в том, что ваши амбиции времен СССР уже давно не соответствуют реальным возможностям России и ее армии».

Я это понял.

С такой банальной истиной трудно не согласиться.

Но согласиться — еще труднее…