"Драконий коготь" - читать интересную книгу автора (Баневич Артур)

Книга первая ДОБРАЯ ПРЕДСКАЗАТЕЛЬНИЦА ПЛОХОГО И ТУФЕЛЬКА НА КАБЛУЧКЕ

Комната совсем не походила на жилище ворожеи. Даже с поправкой на то, что в Совро все выглядит чуть иначе.

— Будь благословен Махрус Избавитель, — вполголоса бросил Дебрен, неуверенно оглядывая скромное жилище. Если б не протянутые от стены к стене веревки, увешенные сохнущими травами, чучело совы на карнизе печи, ну и черный кот, лениво поглядывающий с другого конца карниза, то Дебрен наверняка бы тут же вышел на улицу, чтобы еще раз прочитать вывеску.

Ну и если бы не пол. Дом был старый, отсыревший, убогий. Кто бы мог подумать, что на первом этаже, сразу же за высоким порогом, вытесанным с учетом разливов Пренда, окажется пол из сосновых досок. К тому же чистых. Городские окраины утопали в грязи: мода на канавы сюда еще не дошла, от возниц никто не требовал, чтобы они следили за тем, что делает лошадь. Да и ночные горшки опоражнивались по старинке — прямо в окно. Поэтому Дебрен в первую очередь поглядывал наверх, не особо заботясь, куда ступает, и даже подумать не мог, что окажется на дощатом полу.

Выбраться незаметно Дебрен уже не мог.

Женщина лет тридцати, беззвучно появившаяся из-за полотняной завесы у дальней стены, первым делом посмотрела на его ноги. На ней было серое платье. И правый глаз, обрамленный рощицей ресниц, тоже был серый. Второго глаза не было, его прикрывала белая повязка, так тщательно выкроенная и упрятанная под светлые волосы, что ее никоим образом нельзя было счесть временной.

— Я прочел вывеску. — Дебрен указал большим пальцем себе за спину, хотя в дом ворожеи заходили со двора, а улица — и стало быть, вывеска — находилась за спиной у светловолосой. — Там написано: «Прямо и направо», то есть за воротами. Так?

Она подняла голову, посмотрела на его лицо.

— К Одноглазой Нелейке? Это здесь, господин…

На нем был зеленый кафтан и такого же цвета рейтузы, модные на Востоке, но мало популярные здесь. Одежда не слишком дорогая, да и сильно поношенная, но явно выделявшая его в толпе. Глядя на красные руки женщины, Дебрен не мог угадать, собирается ли одноглазая хозяйка незаметно вытереть их об юбку или же намерена изобразить вежливый поклон, что невозможно сделать, не приподняв юбки. Так или иначе, впечатление он произвел. Возможно, причиной тому были рейтузы, но скорее всего, пожалуй, большая, покрытая красной эмалью звезда, свисающая с шеи.

— Я Дебрен из Думайки, магун. Но в данный момент — в пути. Так что можно сказать… хм-м-м… чароходец. В смысле — странствующий чародей.

Нелейка слегка наклонила голову.

— Уже поздновато, вот-вот запрут городские ворота, так что буду краток: рассчитываю получить какое-нибудь задание.

— Я не покупаю новых заклинаний, — быстро проговорила она. — Мне вполне хватает старых…

— Я из замка, — закончил он с легким нажимом. — От князя Игона. Возвращаюсь к себе, в Лелонию, и немного звонких мне бы не помешали. Ассигнации, — усмехнулся он, — мой конь не одобряет.

— Ага, понимаю. — Она двинулась к нему. Вышла из тени, и Дебрен увидел, что она босая. Плиссированное платьице прикрывало ноги только до середины лодыжек. Работящим деревенским девушкам дозволялось показываться в столь смелой одежде. Ворожеям — наверняка нет. — Ну что ж, соблаговолите поставить обувку вон в ту бадейку. Приходящие за ворожбой клиенты в ней ноги моют. Потому как меня запах дерьма отвлекает. Если желаете воспользоваться, то вон там в жбане вода. Башмаки у вас, конечно, хорошие, но у нас тут через любые голенища грязюка может перехлестнуться. Бывало, в шапках приносили, а что уж о ботинках говорить. Да не глазейте вы так. Что? Слишком быстро говорю? Вы слабо совройский знаете? Бо-тин-ки скинь-те.

— Н-нет, нет, я понимаю. — Дебрен, слегка ошарашенный, да и не вполне уверенный в своем совройском, поднял ногу, скинул заляпанный грязью ботинок, бросил в бадейку. — Простите, госпожа. Немного нагрязнил. Но может, лучше… Небольшая телепортация — и следа не останется. Да и быстрее. Боюсь, дворцовые ворота запрут и…

— Портянки, — прервала она, спокойно поглядывая на извлеченную из башмака ногу.

Дебрен нисколько не смутился. Он мог ответить тем же — поглядеть вниз, туда, где белели ступни. Небольшие, бело-розовые, чистые, как пол вокруг, ласкающие глаз.

— Гляди-ка, совсем как у нас. А я-то думала, что лелонские чародеи только в носках разгуливают. В башмаках, конечно. Ну да так-то оно и лучше.

— Э-э-э… Ну да.

Она пахла мылом, сверкала белизной высоко приоткрытых ног, волосы распущены. Дебрену трудно было сосредоточиться. Тем более что он был занят вторым башмаком, стараясь при этом не загрязнить пол еще больше.

— У вас здесь все иначе. И наверняка поэтому… Вы не обидитесь, если… Что двор, то обычай. Может, я неверно указатель понял. — Башмак шлепнулся в бадейку. — Я должен произвести на князя хорошее впечатление.

— Произведете. — Она протянула руку. Дебрен, снова сбитый с толку, потянулся за кошельком. — Нет, это потом. Дайте-ка лучше портянки.

— Э? Неужто?.. — Он глянул на нее немного испуганно.

— Вы ж читали, — нетерпеливо выдохнула она. — Сами на вывеску сослались. А что на вывеске написано? «Лучшая в Гусянце». А значит — знаю, что делаю. Не тревожьтесь. Успеете в замок, да еще и отличное впечатление на Игона произведете. — Она усмехнулась себе под нос. — Этакий пригожий чародейчик.

Усмешка была двусмысленная. Если б не упоминание об Игоне, ее можно было даже счесть недвусмысленной. Дебрен еще раз мысленно обругал себя за невнимательное отношение к вывескам и, прислонившись спиной к бревенчатой стене, послушно смотал с ноги весьма несвежую полосу некогда белого полотна. Если он даже что-то напутал и попал к блуднице, принимающей клиентов на дому, ему не придется корить себя за грязные портянки. Собственно, он не слишком бы огорчился, если б Нелейка потребовала снять кафтан, рейтузы и кальсоны. Она была вполне даже ничего и чистенькая. Не сказать, чтобы красавица, это нет, даже тогда, когда еще глядела на свет обоими глазами. Но в том одном, что у нее остался, светилось порой нечто, заменявшее недостаток красоты. Он не мог бы сказать, что это: ум, доброта или легкая печаль. Но что бы это ни было, она ему нравилась.

Она удивила его, схватив портянки и скрывшись за занавеской по ведущей куда-то вниз лестнице.

— Посидите, господин, — донесся из-за стены ее мелодичный голос. — Я немного задержусь. Отвар остыл. Вам нравится запах сирени?

— Сирени? — Он подошел к столу, опустился на табурет. В голове было пусто.

На многочисленных веревках сохли не только травы. Висели на них рыцарский кафтан с гербом, попона, множество модных, украшенных вышивкой пеленок. Кроме того, в комнате стояла кровать. Рядом на полке поблескивала клепсидра. [1] Судя по количеству пересыпавшегося песка, сейчас было семь и три шестых клепсидры, но на дворе стояло лето, и солнце еще не думало уходить за горизонт. Кровать выглядела точно так, как и полагается выглядеть кровати в семь с тремя шестыми — но в семь утра. Похоже, ее не застилали с ночи. А ночь, судя по сбитой постели, не была спокойной. Или одинокой. Бросив взгляд на кафтан, Дебрен остановился на втором предположении.

— Вас, — поинтересовалась Нелейка, — нанимают против высыса [2] или, может, против василиска? Он опять кого-то сожрал?

— Я никого не убиваю, — пояснил Дебрен. — Не моя специальность. А… так князя интересуют бесяры? У вас тут сложности с чудовищами? На объявлении никаких подробностей не было. Только — что срочно требуется человек, владеющий магией. Не знаете, о чем речь?

— Я ворожея, а не телепатка. — Что-то начало постукивать — громко, быстро и ритмично. И как бы… мокро. — Откуда мне знать, чего ради Игон чародеев в город зазывает? Может, он с перепою после вчерашнего бала мается. Иль чего у баб схватил. После ихних балов у меня сразу обороты подскакивают. Ну так как, можно сирень?

— Ну… Не знаю. — Черт побери, он понятия не имел, о чем его спрашивала Нелейка.

— Я дам сирени. Недорого и красиво. Так, значит, мэтр, бесярством вы не занимаетесь. — Мокрое шмяканье упорно сопровождало ее слова. Если б она не была ворожейкой, а он бы так не спешил, то можно было подумать, что работают валки, и Нелейка забавляет его беседой не в порядке подготовки к сеансу, а чтобы он не скучал, пока продолжается стирка. — Чудно это для чароходца.

— В городских воротах тоже удивлялись, — признался он, — а может, прикидывались, холера их знает. Во всяком случае, пошлину за отсутствие оружия с меня взяли. Целых три гроша, покусай их пес.

— Пошлину? — Постукивание прекратилось. — За отсутствие оружия? О Махрусе милосердный. Так это ж не что иное, как осадное положение.

— Война? — вздрогнул Дебрен. — Ты уверена? Они ничего не сказали…

Босые ноги быстро зашлепали по мокрому полу. Вероятно, каменному — когда Нелейка выскочила из-за занавески, ноги ее были слишком чистыми для подвальной грязи.

Она бросила Дебрену белоснежный кусок льняной ткани, отодвинула табуретку, присела и взяла стоящую посреди стола шкатулку. В шкатулке лежали черепа змей и грызунов, какие-то флаконы, рунические тарелочки, свечи-моргуны, разного рода карты и прочие предметы, используемые для ворожбы. Нелейка не обратила на них внимания. Взяла три невзрачные кубические кости, прикрыла глаза, переждала малость и, перемешав кости в руках, кинула на стол.

Выпали четверка, тройка и двойка. Дебрен отметил про себя, что на покрытом капельками пота лице женщины отразилось облегчение.

— Слабый минус, — робко улыбнулась она. — Не думается мне, что тут в войне дело. Даже небольшая стычка дает более сильный минус, а тут равновесие…

— Ага. — Он ничего не понял. — Ну и хорошо. При моей профессии война — помеха. Клиенты все серебро на кнехтов спускают, а горюшка кругом столько, что на пустяки никто не обращает внимания. Значит, одной заботой меньше. Сейчас главное — контракт. — Он понизил голос, многозначительно, но и не без смущения поглядел ей в глаза. Он многому научился в Совро, но по-прежнему не умел завершать таких дел, не чувствуя легкого унижения. — Не хочу вас подгонять, но…

Она глянула на клепсидру. И тут же улыбнулась.

— Какая же я глупая! Уже собралась было вам цену сбросить. — Она указала на ленту полотна, которую Дебрен положил на стол. — Напрочь забыла, что во время осады ворота запирают на замок независимо от времени суток. Иначе говоря, — закончила она, — вы все равно не вошли бы. Плати — не плати. Так что скидку делать не надо.

Дебрен только теперь как следует рассмотрел льняное полотно. Материал был местами крепко потерт, но…

— Эта портянка, — неуверенно глянул он на Нелейку. — Мои уже не годились?

— Это ваша, — пожала она плечами, как будто тоже удивленная, но больше обеспокоенная. — Только не говорите, что нет. И что дыры понаделала я. Чародею, даже странствующему, не пристало выколачивать у одиноких женщин деньги. Хоть и по мелочи.

Дебрен медленно повторил про себя, что Совро — другое. Впрочем, он не очень-то понимал, в чем мог бы состоять обман. В его портянках, не склей их грязь, тоже было бы предостаточно дыр.

— Хватит об этом, — буркнул он холодно. — Сколько вы хотите получить за справку об удачном гадании? Она не обязательно должна быть восторженной. Достаточно просто положительной.

— Вам надо погадать? — Она подняла правую бровь и не прикрытый повязкой краешек левой. — Вы за этим пришли?..

— А за чем же еще-то? — Он отцепил от пояса кошелек, положил перед собой. — Так сколько? Включая новые портянки?

— Дать вам пергамин? — нахмурилась она.

— Можно бумагу. Или даже бересту. Ежели уж князь может объявления давать на бересте. Важно содержание.

Она нерешительно взяла кости. Дебрен пожал плечами, встал, принес на стол обнаруженный на сундуке небольшой поднос с приборами для письма. В комплект входили банка с перьями, чернильница и тетрадка, оправленная в дощечки. Открыл флакон с чернилами, сунул женщине в руку гусиное перо.

Внезапно раскрылась дверь со двора, и в комнату ввалились трое мужчин средних лет, среднего роста и внешности, которую следовало бы оценить значительно ниже средней. Все трое — в кожаных куртках и башмаках. Летом башмаки даже здесь, в стольном городе, носил вроде бы лишь каждый второй. Если они даже проезжали в ворота, это обошлось бы им не больше десяти грошей: оружия при них было предостаточно.

— Хе, похоже, мы попали в сам раз! — оскалил уцелевшую половину зубов первый, самый невысокий и самый старший. — Письменно договорились. Значит, задание серьезное. Дозвольте через плечо взглянуть, Нелея Нелеевна?

Не дожидаясь согласия, он встал у ворожеи за спиной, упершись ей в плечи. Его не слишком тщательно облизанные пальцы местами покрывал жир, с короткой бороды то и дело сыпались крошки хлеба. Этого человека явно подняли из-за стола.

— Ты же неграмотный, Юрифф, — бросила сквозь зубы хозяйка. Это прозвучало не очень дружелюбно, однако заметно было, что она не пытается стряхнуть с плеч грязные лапы.

— Ой, такая ученая, а такая недогадливая. Я ж тебе толковал: я не неграмотный, а четверть грамотный. Потому как руны числовые аккурат знаю. А они примерно четвертую часть букваря занимают. По правде говоря, самую главную. Так что можно сказать, я полуграмотный. Ну-ну, сколько ж заработала? Клиент, вижу, в рейтузах, со звездой, на коне. Богатый, значит. И наверняка из благородных. — Его маленькие, бурые, как кафтан, глазенки поискали глаза Дебрена. — Я в людях разбираюсь. По тебе видать, лелонец, человек ты добрый и рассудительный. Думаю, не пожалеешь грошика бедной ворожейке?

Дебрен глянул на спутников щербатого. Они стояли ближе, вроде бы положив руки на застежки, а в действительности ухватившись за рукояти длинных ножей. У того, что слева, за пояс был засунут солидный топорик и праща, у правого — чекан и три коротких метательных ножа. Покрытые шрамами угрюмые физиономии пришельцев подсказывали магуну, что в случае чего они поведут себя как пристало ветеранам кабацких драк и не совершат ошибки, ухватившись за менее подходящее оружие. У длинного ножа нет конкурентов, когда ведущиеся за столом переговоры неожиданно переходят в состояние войны.

— Доброта, — проворчал он, — обычно соседствует с рассудком.

— Долбануть его? — спросил владелец чекана. — Больно уж учено болтает, а может, он и верно какой-никакой чародей? Да и звезду носит.

— Помолчи, Лобка. — Щербатый улыбнулся шире. — Не видишь, какая у него звезда? Если как следует глянуть, проступает синее воронение. Дембель из армии старого режима, чтоб ты в аду жарился. Ты сюда через Староград ехал, лелонец? Ха-ха, ладно, сам вижу. Чародейский медальон тебе Пальчак Горбуха всучил. Убедив, что без него в Совро не суйся: мол, коли не ограбят, так в тюрягу кинут за занятие магией без лицензии. А-то и за шпионаж. Потому как конно, без телеги, а по стране мотается. Чего бы ради? Вот оно и видно — шпик.

— Закон не требует. — Дебрен инстинктивно потянулся к груди. — А, стервец! Головой матери клялся! И дюжиной детишек.

— У Пальчака детей нет, — сообщил тот, что с пращей и топором. — Оскопили его, потому как он монашенку изнасиловал. Да и свою старуху-матушку, стало быть, топориком тюкнул. Она все орала, что он дров не нарубил, а он в подпитии был, башка у него разламывалась, вот и не удержался и взамен тех дров ее тюкнул.

— Захлопни пасть, Муша, — проворчал самый старший. — Мы за делом пришли, а не о знакомцах сплетни распускать. Нелее Нелеевне работать надо: время — серебро. Вижу, — наклонился он к кошелю Дебрена, — ты авансом платишь. Хвалю. Сразу видать, человек культурный, с Востока. — Он высыпал монеты на руку. — Что у нас тут? Ага. Шесть серебряников навроде бы. И медяки. — Он вздохнул. — Жидковато, лелонец. Ежели б тебя с этим разбойники надыбали, то за свою профессию получил бы ты палкой по лбу. Колдовская звезда на груди, а на поясе что? Даже не три грубля. — Он отсчитал несколько медяков, добавил два серебряных гроша. Остальные высыпал в кошель и отложил на стол. — Твое счастье, что мы не разбойники. Приличных людей защищаем.

— Два серебряника? — Хозяйка попыталась вскочить с табурета. — Портянки ему выстирала. Это полскопейка за пару!

— А ежели сразу, то и два, — обрезал за старшего Лобка. — И не ври, баба, я ж вижу, что портянка сухонькая. А значит, была экспресс-услуга. А это вчетверо считается.

— Значит, два скопейка! А вы почти грубель забираете! — Она снова дернулась, и снова жирные лапы Юриффа прижали ее к табурету. — Пятая часть — такой был уговор. А вы что? Это ж прямой разбой!

— Мы в осаде, вот и цены дрогнули.

— Заткнись, Муша, — холодно бросил Юрифф. — Что о нас подумает заграничный гость? Что мы и взаправду разбойники. А мы-то по другую сторону. Защитники. — Он наклонился, сунул женщине перо в руку. — Пожалуйста, можем счет выписать. За стирку: одна пятая от двух скопейков, стало быть, округленно, ломаный скопеек. За распутство, скромно оценивая, полгрубля и скопеек…

— Распутство?! — Ему в третий раз пришлось ее усаживать. — Я не трахаюсь за серебро! Я — ворожейка, а не шлюха!

— Ты полуголая стоишь, Нелея Нелеевна, да и твой клиент гол-голышом. В суде ты бы проиграла. Особливо ежели его переночевать пустила. А ты пустила. Мы в осаде, напоминаю. За бродяжничество можно карать как за шпионаж, значит, лелонец должен был отыскать ночлег. Насколько я знаю наших, они крепко сдерут с дурика, который у дембелей звезды скупает. А за охрану он все равно еще и заплатит. Так пусть уж лучше здесь переспит. Потому как он за охрану уже уплатил. И за себя, и за коня. Его у тебя могли скрасть, к примеру. Или гвоздем по боку проехаться. О, именно что, — повернулся он к Дебрену. — Вторая половина грубля — энто за коня. Пригородная шпань и не такие штучки выделывает. А так Лобка постоял, присмотрел. Полагаются ему несколько скопейков, верно?

— Мне? — обрадовался Лобка. — Целый полскопеек?

— Заткнись, дурень! Полскопеек, ишь ты. Ну нет. Ладно, пошли. Время — серебро. Только гляди не заделай ей дитенка, а то придется тебе добавить еще и за постой штрафной налог. И дальше ты пехом пойдешь. Ну, парни, нам пора. Надыть глянуть, что в Дайковом тупике творится. Чтой-то мне сдается, нас там шлюхи поджидают.

Они вышли. И сделалось тихо. Очень надолго.

— Я думала, — пробормотала наконец Нелейка, — что все лелонцы — рыцари. Так о вас здесь говорят: рыцари, мол.

— Потому что вы нас по наездам знаете, — пояснил Дебрен. — Наших рыцарей. Тех, которые и верно ловко мечами орудуют, разбойничают, жгут и девушек портят напропалую. Но я тебе вроде бы пояснял, что не убийствами живу.

— Пояснил, господин. И пояснение практикой подтвердил.

— Дебрен, если не возражаешь. Коли уж выпало мне здесь на ночлег оставаться.

— Я ночлега не обещала! — Ее единственный глаз злобно сверкнул.

— Верно. Но поворожить мне должна. Я уже солидные расходы понес. — Он подал ей перо. — Тебе неприятно мое недостаточно рыцарское общество. — Дебрен бросил взгляд на сохнущую попону. — Так что давай покончим с этим, и я уйду. Хватит двух слов: «Ворожба удачная». Ну и подпись. Думаю, больше полугрубля не насчитаешь?

— За бумагу с двумя словами и подписью? Нет. Только я не писаниной на хлеб зарабатываю. Хочешь ворожбу? Изволь. Но…

— …это стоит дороже? — догадался он. — Ну что ж, пусть будет так.

— Не перебивай. И засунь себе в задницу свой взяточнический фонд. Ну, чего так смотришь? Ты верно услышал: взяточнический. Я знаю, как у вас о Совро говорят: мол, без взятки тебе и пес ботинка не обоссыт. И что взяток не берут лишь те, которым обе руки за воровство отрубили. Но я, понимаешь, наличные беру только за то, что гости могли на вывеске вычитать. За скверные предсказания и стирку.

— За что? — У Дебрена отвисла челюсть.

— Ага, — фыркнула она с горьким удовлетворением. — Так ты еще и полуграмотный. Да, урожай нынче на вас, холера…

— Ты, — заморгал он, — стираешь портянки?

— Портянки, пеленки, попоны. — Она повела рукой, указывая на веревки. — Что придется. Не брезгая. И ворожу тоже не брезгая.

Она схватила кости, остервенело потрясла ими в руках, швырнула на стол так, что одна костяшка упала на пол и, постукивая, укатилась к кровати.

— Даже и обманщикам, которые собираются властям левыми свидетельствами в глаза пыль пускать. А мне-то что. Наши пошлины власть все равно по ветру пустит, если не на того жулика, так на другого. Что мне кости показывают, то я в свидетельстве и пишу. Я предупреждала: я ворожейка честная и скверная. Что по костям получается, то в свидетельство и вписываю, а ежели получается скверно — это уж не моя вина.

— Значит, — до Дебрена дошло только начало ее слов, — ты прачка?

— А что… или не видать? — Она схватила портянку и чуть ли не запихала ему в рот. — Что, плохо выстирана? Жаловаться будешь? Запах остался? Недостаточно белая?! — Она вскочила с табурета. — Убирайся! Забирай свои скопейки и пшел вон! Жди за дверью!

— За… Ждать надо? — Дебрен тоже поднялся. — Чего ждать-то?

— Я вторую портянку не достирала! И не хочу, чтобы обо мне говорили, будто я взятую работу не заканчиваю!

— А еще и потому, — раздался от двери зычный мужской голос, — что она сейчас начнет профессиональные вопросы обсуждать. Которые непрофессиональному уху слушать не положено.

Они отскочили друг от друга. Лишь эта согласованная реакция показала Дебрену, что он позволил застать себя врасплох с портянкой у носа. Нелейка запоздало спрятала за спину другую.

— Я не тяну с податями, — сказала она, бросая на пришедшего злой тревожный взгляд.

— Все тянут, — пожал плечами брюхач в несколько поношенной, но вызывающей уважение черной одежде. На груди у него висела солидная золотая цепочка, а за поясом, кроме парадного кинжала, — футляр, который носят герольды и чиновники-писари. — Стоит как следует поискать. Вы — Нелея, дочь Нелеи и неизвестного отца, ворожейка с патентом? Переулок Притопок, восемь? За воротами направо?

Покрасневшая и вновь вспотевшая ворожейка кивнула.

— Возьмите посох, волшебную палочку или чем вы там колдуете, оденьтесь как положено и следуйте за мной. Вас призывает князь.

Она закружилась на месте, пытаясь побежать сразу во все стороны. В результате налетела на Дебрена, ударила его по ноге босыми пальцами так, что ему пришлось схватить ее за бедро, чтобы удержать равновесие. Она зашипела, лицо ее на мгновение искривила гримаса боли. Возможно, поэтому она и не оттолкнула его и не съездила по физиономии за несколько более продолжительное, чем следовало, присутствие руки в складках юбки.

— Ой, — обернулась она к человеку в черном. — Я еще с клиентом не закончила. Придется немного подождать, господин. Оплату потеряю.

— Как же, — криво усмехнулся черный. — Тоже мне — клиент. Полуголый и нюхающей болтающееся в руке нижнее белье. Насмотрелся я вчера на таких, так что не пудрите мне мозги. Я — унтер и зато золото беру, чтобы в черепушке у людей все было уложено как следует. А вы, господин хахаль, перестаньте тискать ейную задницу. — Дебрен, хоть и далеко был от Нелейкиных ягодиц, быстро отдернул руку. — И отдайте Нелее медальон. А вообще-то, — обернулся он к хозяйке, — удивляюсь я вам. Серьезная чародейка, наипервейшая в городе, а цеховой знак для легкомысленных телесных утех используете. Стыдно.

— Звезда не моя, — возразила Нелейка, подбегая к кровати и хватая стоящие там сабо. Сунула ногу в первую и тут же откинула ее, поморщившись от боли. А из отброшенного сабо выкатилась кость-беглянка. Дебрен машинально прикрыл ее ногой.

— Я унтер, а не какой-нибудь писарчук, — напомнил Нелейке черный. — Не лгите мне, добрая ворожейка.

— Плохая. — Она охнула, растирая пальцы ноги. — То есть — зловорожейка. Потому что в основном-то, по жизни, значит, соседи на меня не жалуются. И не оговаривают. Поэтому и вы меня не обвиняйте в телесных утехах с клиентами, господин…

— Путих, Вычеслав Вычеславович. Унтер-офицер его высочества буферного князя Игона Гусянецкого, сеньора Заречья, Ламеек, Скоропаша, ну и так далее. Не твоя звезда, говоришь? А чья ж?

— Моя, — слегка наклонил голову Дебрен. — Я — Дебрен из Думайки, что в Лелонии. Магун.

— Магум? — Путих поднял брови. — Значит… гумой, то бишь резиной торгуешь?

— Магун с руной «н» на конце. Это слово из староречи позаимствовано. Толкуют его по-разному, кто — «маг университетский», кто «маг, ученый научно», а некоторые этимологи утверждают, что это искаженное зулийское слово «могун», то есть наделенный потенцией, «могущий»…

— Потенцией, значицца, наделенный, — ощерился унтер Путих, — это-то по кровати и видать. И по ворожейке, вроде бы как полуодуревшей.

— Магической потенцией, — холодно докончил Дебрен. — Способностью поглощать мощность. Короче говоря, обладающий положительным и высоким коэффициентом поглощения. КП.

— Хочешь сказать, что ты — чародей? — удивился Путих. — Тогда почему босым шлепаешь? Или так уж бездарно колдуешь?

— Мэтр Дебрен, — пояснила Нелейка, — в замок собирался. Прочел объявление князя и хотел о работе справиться. А поскольку Игон — истинный пес, на запахи чуткий, так мэтр вначале ко мне направился, чтобы портянки простирнуть.

О ворожбе и засвидетельствовании она не упомянула. Дебрен сначала решил было, что из симпатии к нему, но, почувствовав ее сабо на своей босой ноге, почти сразу же понял, что дело не в этом.

— Еще один, — поморщился Путих. — Ну, можете, я думаю, не ходить, господин магун. Не скажу, Игон, конечно, не очень-то в половом смысле прихотлив и хорошенького отрока тоже вниманием не обойдет… но вы-то уж в слишком больших годах. И к тому же опоздали. Потому как похоже на то… — Он замялся, потом махнул рукой. — А, что там… Вы ж чароходец, так что все равно узнаете, на переговоры явившись. Я именно по этому делу пришел. — Он потянулся к поясу и начал вытаскивать затычку футляра. — Осадное положение уже, чуешь, отменено. Дебрен, ты можешь подогнать свою… хм… подружку? Время — серебро. Не станем же мы ждать до ночи, пока она скинет свои лохмотья и переоденется во что-нибудь приличное.

Дебрен лишь тихо вздохнул. Сабо было крепкое, дубовое, а Нелейка — злая. Было бы не так больно, если б она наступила ему на другую ногу. Потому что под этой-то как раз лежала гадальная кость.

— Если вам платье не нравится, — буркнула ворожейка, — так идите проспитесь, а с первыми петухами возвращайтесь. Потому как я по игле не мастерица и другое быстро не сошью. Да и вообще могли бы сказать, в чем там дело.

Затычка наконец поддалась, и княжеский унтер Путих извлек из футляра белую дамскую туфлю с полотняным верхом, на невысоком каблуке.

— Это туфля, — пояснил он. — Вам надлежит отыскать остальное.

— То есть… вторую туфлю? Левую? — удостоверился Дебрен.

— Вы сдурели, мэтр, что ли? Ногу. Ну и ее владелицу.

Мастерская алхимика Бориса очень походила на кузницу, которую Дебрен видел в Старохуцке. Отличие состояло в том, что вместо кучи земляной древесины, которую спецы называли углем, каминный сарай заполняли не меньшие кучи грязи, щебня и вроде бы сушеного дерьма каких-то экзотических копытных, а хозяин — седобородый юркий старичок в кожаном фартуке — был чуть погрязнее лелонских кузнецов. К счастью, в углу, за навалами дров и пищевых запасов, у Бориса была также настоящая лаборатория с отжигательной печуркой, ретортами, банками реагентов, весами, набором волшебных палочек и другим, порой вполне современным оборудованием.

— Не пожалел князь грублей, — гордо заявил Путих. Усевшись на застланной пергамином стол, он поставил в центр извлеченную из футляра туфлю и указал присутствующим на скамейки. — Ну-с, больше никто не придет. Во всем городе только вы трое знаете, за который конец волшебную палочку держать. Посему начнем. Мэтр Борис, в этом кувшине пиво? Прекрасно. А ну капни-ка в ту вон шклянку, девка. В горле сухо, холера.

— Я ворожея, — буркнула Нелейка, но встала и принесла пустую колбу. — Могли б служанку прихватить из замка.

— Не мог, потому как дело совершенно секретное. — Он отхлебнул пива. Поморщился. — Жидковато. Ну да ладно! Служба. Стало быть, так: поручение знаете. Князь ему условное название дал. Чтобы кто посторонний, подслушав, ничего не уразумел. Сейчас. Как там оно?.. Ага. Замарашка. — Он почесал в голове. — Хм-м. По правде-то, вовсе не так уж и трудно догадаться… Ну, приказ есть приказ. Не мне обсуждать.

— А случайно не Золушка ли? — уточнил Дебрен.

— То есть намек на Бориса? — задумался Путих. — А чё, может быть, и так. Он нам тут порой столько древесной золы насыплет… Не обижайтесь мастер, я о печурке говорю.

— А я — о сказке, — пояснил несколько смутившийся Дебрен. — Когда я был маленьким, мама мне сказку рассказывала о бедной служанке, на которую однажды добрая фея надела роскошное платье и туфельки, и та пришла на бал. Но в полночь должна была одежду скинуть, и хотя королевич в нее с ходу влюбился, пришлось ей убегать, оставив одну туфельку. Правда, та хрустальная была.

— И волшебница ей по заднице надавала? — заинтересовался унтер.

— Добрые волшебницы, — кисло усмехнулась Нелейка, — не должны подрабатывать, отдавая другим свою одежку. Дурацкая твоя сказка, Дебрен, и нежизненная. Это что же? В полночь, когда бал только-только разгорелся и пришло самое время веселиться, девица ни с того ни с сего убегает? Так тебе ее и отпустят. Нажралась, наплясалась, а как пришла пора отблагодарить — так она шмыг домой?

— Вы что, пришли сказки обсуждать? — поморщился Борис.

— Верно. — Путих отставил пустую колбу. — Надыть формальности соблюсти. По уполномочию князя объявляю конкурс на магические услуги. Открытый. Чувствует ли себя кто-либо из присутствующих в силах, не прибегая к помощи остальных, отыскать особу, коя, удирая с бала, потеряла эту туфлю? Борис? — Старик покачал головой, встал и отправился подбросить полешек-другой в отжигательную печь, из которой крепко несло горящей серой. — Нелейка? Тоже нет? Ну да, ты же плохая ворожейка и баловство осуждаешь.

Нелейка пожала плечами, но смолчала.

— Ну так тебе повезло, Дебрен. На солидный куш не рассчитывай, потому что с чужестранцев у нас такие пошлины дерут, что еще и из собственных доплатишь. Но парень ты что надо, в силе, потенция, как мы видели, есть… Ничего, глядишь, тебя Олльда наградит. Сестра Игонова, значит.

— И полкняжества в придачу? — изумился Дебрен. — О черт побери… А я думал, что так только в сказках бывает…

— И правильно думал. Девицу возьмешь в жены и приданое, вот и все. Я б на твоем месте не стал нос воротить. Олльда вполне собой ладненькая, до парней с потенцией большая охотница, а из-за этой «охотности» и приданое удвоила презентами, хоть ей всего-то двадцать шесть весен.

— Двадцать шесть. Статистика утверждает, что женщины до тридцати пяти доживают. Старовата малость девушка-то.

— Мне тридцать, — вставила Нелейка. — Одной ногой уж в могиле, так, может, поторопитесь, а-то, глядишь, тут при вас и помру.

— Прости. Нет, господин Путих, я контракт не подпишу.

— Понятно. Ну, тогда от имени князя создаю специальную комиссию в составе здесь присутствующих. От себя лично скажу, что вы неглупо поступаете. Комиссиям голов в случае чего не рубят.

— Настолько все серьезно? — Дебрен поднял туфлю, повертел в руках. — Можно спросить почему?

— Можно. С князем… — Путих глянул в листок. — Ага. С князем «случилось временное недомогание, не мешающее, однако, исполнению обязанностей по правлению…» — Он вздохнул, свернул бумагу. — По-людски говоря, прихватило ему живот, больше в нижней оного части, и вылетел князь из трапезной, на бегу повалив конюшего и одну прислужницу. Охрана сразу же взялась за дело, нескольких человек поколотила, кто-то на глевию наткнулся, исповедника в костер сунули… Бардак, короче говоря. Ну а виновница, поскольку это была баба, воспользовалась замешательством, взяла, как говорится, ноги в руки. А вы эти ноги, точнее — ногу, должны отыскать.

— Почему? — спросил магун уже более прохладно. — Потому что на князя совершили покушение, и он жаждет отомстить?

— Нет, Дебрен. Потому как от бабы, ну, у которой, значит, нога, если это была баба, изумительный запах шел. Бедняга Игон жаждет затащить ее под перину. Или его.

Довольно долго стояла тишина. Борис копался в печи, бормотал по книге какие-то заклинания в обложенную дровами трубу. Дебрен поднялся из-за стола.

— Я сейчас, — бросил он Путиху. — Нелейка, можно тебя в сторонку отозвать?

Они вышли из мастерской на боковой дворик старой части замка. Было уже темновато, из-за окон доносился стук ложек.

— Ты не докончила ворожбы, — буркнул он, не глядя на стоящую рядом женщину. Удивительно, но только здесь, в замке, он заметил, какая она маленькая. Она доходила ему всего лишь до плеча.

— Знаю. — Она, кажется, улыбнулась. — Было больно? Прости.

— Зачем ты это сделала?

— Ты веришь в предназначение, Дебрен? — Она не дала ему ответить. — Я — верю. Но думаю, что его можно обмануть. Во всяком случае, надеюсь. Поэтому, когда я увидела две единички… Я ведь не добрая ворожейка. Но как злая я действительно хороша. Что выброшу, то почти всегда сбывается. Я имею в виду уровень несчастья, а не какой-либо конкретный случай.

— Две единицы? — удостоверился он. — И поэтому ты чуть не раздавила мне пальцы? — Он улыбнулся. — А я думал, ты меня не любишь. Этот Юрифф…

— Юриффы… Они братья. Из тех, кто встал у них на пути, некоторые выжили, хотя, как правило, оставшись инвалидами. Но когда выпадают три единицы… Я испугалась. Даже двойка предвещала бы что-то скверное. Самого удачливого клиента, которому выпал такой расклад, когда он ушел от меня, ограбили, отрубили три пальца, чтобы перстни снять, ну и обе ноги переломали, потому что он еще кричал, мол, догонит грабителей. До сих пор на костылях ковыляет. Потому как одну ногу ему медики напрочь оттяпали.

— У меня, пожалуй, не оттяпают, — улыбнулся он. — Хотя б еще чуточку посильней… Твердые у тебя сабо. — Он посерьезнел. — Слушай, Нелейка, я хочу знать, в чем все-таки дело. Потому что мне эта работа не по душе. Насколько я знаю жизнь, девушки так панически сбегают с балов в основном только по одной причине. Невинность спасая. А порой и жизнь.

— Наворожить тебе, чем грозит отказ? — догадалась она. — Прости, Дебрен, не получится. Я не прихватила с собой кости. Если б Путах заметил, что я кинула, он бы наверняка спросил, а ты б с ходу сказал правду. Это серьезное дело. Ты слышал. Он мог потребовать, чтобы ты сдвинул ногу и показал, что выпало. А тогда уж пиши пропало. Шестерка еще могла бы все свести на нет, или, самое большее, приданое Олльды оказалось бы не таким уж двойным. А уж от пятерки и ниже…

— Благодарю. Без костей, как я понимаю…

— Я прачка и не более того. Печально, но ничем помочь не смогу. Из чар я знаю только кости, ну и пару-другую заклинаний, полезных при стирке. Против пятен, для быстрой сушки… Так, мелочишка. Правда, на нее я в основном и живу.

— А не за счет ворожбы?

— Я не умею предсказывать хорошее. Я же говорила: я скверная ворожейка. Или какое-нибудь несчастье людям предскажу, или ничего. Так что неудивительно, что порой даже скопейка не заплатят.

Он слышал о таких случаях. Узкая специализация, блокада большинства полей при одновременной повышенной восприимчивости к строго ограниченным импульсам, определенным судьбой. Порой зловредным.

Они вернулись в мастерскую. Дебрен попросил Нелейку заняться составлением условий, а сам взялся обговаривать с Борисом план анализов. При этом старался не думать, что они дадут. Кое-как сводя концы с концами, он с малых лет ходил в башмаках, поэтому кожа ступней была тонкая. Конечно, не настолько, чтобы определить, какие цифры выдавлены на сторонах косточек. Но он был всего лишь человеком, знал, что такое страх, и не мог отделаться от ощущения, что под придавленной Нелейкиным сабо ступней не было шестерки.

— Проснитесь, господин унтер. Сразу видно, что вы служили в армии. Трезвым уснуть за столом…

— А, Дебрен. Тот, что резиной вразнос торгует… — Путих глянул не совсем осмысленно. Зевнул. Посмотрел на клепсидру. — О, уже полночь? Да я и верно вздремнул. Откуда ты знаешь, что я служил?

— Ну, ведь… Если вы называете себя унтером…

— Ха, вижу, в Лелонии придерживаются добрых правил. Значит, у вас в унтера гражданских не берут. И правильно делают. Но тут и цивильными не брезгают. Меча из ножен этакий без клещей не вытащит, а звание ему дают. Эх, уж это наше Совро…

— Звание? Так… унтер означает?..

— Не знаешь? По поручениям правящего сейчас князя. Значит — доверенная личность. Именно для таких, как эта вот деликатных работ. М-да. Ну, как там идет дело? — Он оглядел задымленную и заляпанную реагентами мастерскую. — Вони, чую, напустили вы через край. За десятерых. Не иначе как Борис снова до руды добрался и золото изготовляет.

— Обижаете, господин унтер, — заявил старик. — Я изо всех сил трудился. Философский камень четырнадцать веков ожидал своего открывателя, так что еще денек подождет. А золото — не заяц, из руды не убежит… — Он поставил перед Путихом большой поднос с множеством стеклянных флаконов. — Вот результаты наших с Дебреном усилий. Согласен, один я и половины бы не сделал.

— Вода? — поднял брови унтер. — Что вы тут мне…

— Водные взвеси, — гордо пояснил Борис. — Мы взяли с туфли пробы посторонних материалов, то есть не свойственных истинной туфле. Дебрен их рассепарировал, я быстро организовал размножение, ну и пожалуйста! Готово! Теперь мы уже знаем, что в туфле было.

— Нога? — неуверенно спросил Путих.

— Нога тоже. — Дебрен глянул через ворожейкино плечо на густо исписанный лист тетради. — Размер ступни: один к одному — дамская ступня. Ничего хорошего в этом нет. Вроде бы размер тридцать четвертый или тридцать пятый. О тридцать шестом не говорю, потому что в этом случае девка бы в башмачках-лодочках пришла, а не в туфельках. Но нога так устроена, что из всех размеров самый типичный подходит. Иначе говоря, не меньше чем у половины женщин такие ноги. Хорошо хоть, что норма старая, из ранних веков, но мы-то в средневековье живем. Люди сейчас покрупнее вырастают, потому как благосостояние повысилось, ну вот и баб с таким размером дамских туфель осталось уже немного. Но если это была молоденькая, то расти не прекратила, и тогда получается, что мы снова в дебри забрели. Да еще стебелек соломы нашли. А это может говорить о том, что туфлю подгоняли по ноге.

— Что вы болтаете, мэтр? — очухался от легкого одурения Путих. — Я и без колдовства вижу, какая это туфля. Спереди полуоткрыта, сзади полностью… А каблук? Солому сувать в такую непристойную обувку?

— Непристойную?

— У нас тут есть лавка со всякими непристойностями, — пояснила Нелейка. — В Дайковом тупике. Хоть ее предали анафеме, она все равно действует легально. По личному разрешению князя, известного своим легкомыслием. Такие туфли там продают, поэтому неудивительно, что их использование сильно ограничено. Видишь, какие нежные? — Она подала туфельку Дебрену. — А какой высокий каблук. Ногу помогает лучше ставить, чтобы стройнее казаться. Жуть как неудобно, но, понимаешь, действует. А в каких случаях мужик голую женскую ногу рассматривает, говорить, думаю, не надо.

— Э… — Борис почесал лысину. — Может, я чуточку старомоден, но… Это как же? Выходит: и остальная часть бабы тоже голая? В кровати? Тогда зачем же туфли-то?

— Современные женщины, — пояснила довольно торжественно ворожейка, — в постель умытые направляются. Не скажу, что каждая. Но те, кто в состоянии приобрести такие непристойно легкомысленные туфельки, живут обычно в больших комнатах, в которых и бадья уместится. Вот на пути от бадьи к ложу они такие туфли и надевают. Что, кстати, и в постели помогает…

Кто-то вздохнул. Дебрен не мог бы даже сказать, что вздохнул не он. Воображение у него было обострено чарованием, картина выходящей из бадьи после купания Нелейки сама явилась перед возжаждавшими глазами магуна.

— Ага, — кивнул Борис. — Понял. Только это у меня как-то с дерьмом не увязывается. Овечьим. С тем, которое у девицы не только под ногтями, но и на пятках оказалось. И значит, бадьей она не пользовалась.

— Овечье дерьмо? — поморщился унтер. — А, такое беленькое…

— Оно не беленькое, — поднял туфлю Дебрен. — Если как следует приглядеться, то можно увидеть любопытные вещи. В этих вот растворах, — указал он на баночки, — мы обнаружили колбасный жир, вино из Бомблоньи и сахар. В больших количествах. Это заставляет меня задать не очень приличный вопрос: что с этой Замарашкой делал князь в трапезной?

Унтер поднял брови.

— Я спрашиваю, потому что не все понимаю. На балах юбка хорошо прикрывает ноги. Что-нибудь, конечно, может и на туфлю капнуть, но не столько же. Или Игон…

— Ничего вы не знаете, — буркнул унтер. — Вы его за развратника принимаете, мужелюба. А он лишь одну-единственную ищет. И от отчаяния ежемесячно костюмированные балы закатывает. Конечно, на маскарадах бывает весьма специфическая атмосфера, и не раз уже некоторые из приглашенных без венка [3] домой вернулись, а то и с нежданчиком в животе. Только это не Игона работа. Дружки пользуются возможностью, предоставляемой княжескими поисками. А поскольку они, как правило, бывают в масках, то некоторые и кажутся Игону дамами. А-то и пареньком. Потому как и этих тоже в замок приглашают.

— Балы и маски, — уточнил Дебрен. — Странный способ найти любовь. Потому что, насколько я понимаю, князь именно ее ищет. Что можно узнать по маске о девушке… Хм… об отроке?

— Я не стал бы об этом говорить, но вы знаете цеховые правила. И тайну хранить обязаны, — вздохнул Путих, глядя на белую туфельку. — Получается вроде бы, что если девушку найдете, то по оригинальному букету запахов. Так что, вероятно, вы не будете шокированы, если я скажу, что и Игон руководствуется нюхом.

— Это всему Гусянцу известно, — пожала плечами ворожейка. — А чего ради Дебрен пришел портянки стирать и пахнидлами пользоваться?

— Если б ты не сидела на балах, уткнув нос в тарелку, — прижал ее унтер, — то легко бы унюхала, что не всему. Девушки, верно, надевают на себя все самое лучшее, но с запахами у них дело обстоит похуже. Однако надо также признать, что Игон все шире раскидывает сети. Пастушки получают приглашения, перекупщицы, телятницы… Еще пара таких балов — и, пожалуй, придется за монашенками посылать. Так что и атмосфера делается все тяжелее.

— Знаете, сколько вязанка хвороста стоит? — встала на сторону пастушек Нелейка. — А бадья? А какое-никакое мыло?

— Так я же не обвиняю их в том, что они мало мылом пахнут. Я говорю…

— Вот именно. — Борис поднял туфлю и показал высверленное в подошве отверстие. — Дебрен зондировал подошву через это отверстие. И обнаружил крупное уплотнение мыла. Серого.

— Что из этого следует? — насупил брови Путих. — А, Дебрен?

— Что моется она, однако, регулярно, — не дала заговорить Дебрену Нелейка. — Не обижайтесь, господин унтер, но поскольку у вас по дворцовым дворам птица бегает и другие животины, то девушка, направляясь на прием, могла запросто во что-то вляпаться.

Она сказала это решительно и, кажется, убедила Путиха. Дебрен смолчал. Скорее всего потому, что пересчитывал флаконы.

— Борис, — указал он алхимику на поднос. — Это все?

Старик хлопнул себя по лбу, подошел к заставленному посудой шкафу, погремел стеклом и алюминием. Вернулся еще с одним флаконом. Дебрен вынул пробку, сунул палец в суспензию, облизнул, потер ноздрю. Путих с отвращением поморщился, но смолчал. Магун сел, прикрыл глаза, принялся сканировать очередные спектральные линии.

— И долго он так? — услышал он шепот унтера.

— Он спец, — шепотом ответил Борис. — Странно даже, что чароходец. Он у императоров мог бы получить постоянную должность. Ну, ненадолго.

Дебрен наконец напал на нужную зону. Взял соответствующий ей катализатор, снова прикрыл глаза. Медленно повторял формулы.

— Может, перекусим малость, Нелея? Ты всегда за троих ешь.

— Я не голодна, — шепнула она.

Дебрен не был уверен в том, что странное, прозвучавшее в ее голосе, действительно было странным.

Потом молчали. Долго. Одну шестую. Может, даже четверть клепсидры.

— Пожалуй, поймал, — вздохнул он, открывая глаза. — Так, на девять десятых. Это что-то для разогрева.

— Э-э-э… сивуха? — Путих нерешительно замялся, не зная, удивляться ему или сомневаться. — Столько чар, чтобы распознать сивуху? Хм…

— Не внутри. Снаружи. Мазь, значит.

— Против ревматизма? — обрадовался Борис. — Я тоже пользуюсь. — Он запустил руку под халат и из одного из многочисленных карманов извлек небольшую баночку с чем-то густым и пахучим.

Дебрен инстинктивно отвел активированный чарами нос.

— На драконьем яде, — похвалился алхимик. — Чудо!

— И действует? — непроизвольно спросила Нелейка. И, не ожидая ответа, быстро сказала: — Впрочем, не важно. Если на драконьем, то наверняка жутко дорогое. А девка — голая. В смысле финансов. Да и запах совсем другой.

— Откуда ты взяла, что голая? — возразил Путих. — Княжество у нас маленькое, всего лишь буферное, но именно буферность помогла многим разбогатеть. На торговле. На маскарадах у Игона полно купеческих дочек. Вроде бы взято за правило на каждый бал новых девиц или кавалеров приглашать, но вы же знаете, у нас кто хочет и при деньгах, тот на любой маскарад пролезет, пусть даже на двадцатый кряду. Я не борюсь с этим, потому что дворцовой администрации тоже на что-то жить нужно, а жалованье-то как надо бы не повышают. Богатые девицы едят меньше, чем некоторые гадалки. В основном танцуют да на гербованных молодцев поглядывают. На князя тоже, но не только.

— Богатые девушки босыми не шляются, — холодно бросила Нелейка. — Упреждая вопрос, скажу: я знаю, что босыми, потому как именно те, что босыми шляются, пользуются согревающей мазью. Да и во фривольной обуви на балы приходят. Это самая дешевая обувка в городе. Хозяин лавки продает их ниже себестоимости, потому что для улицы они в общем-то не годятся. А от высоких каблуков уже нескольким бабам сильный вред был, когда они навзничь упали. Да и размер у этих туфель скверный. На буферности между Жмутавилем и Большим Совро наше княжество неплохо жирку набралось, и у девушек размер ног увеличился пропорционально росту жизненного уровня. И наконец — солома: у нас только бедные девушки привыкли соломой туфли набивать. Зажиточные если не носками, так портянками тонкими пустоты заполняют.

— Ну да… — Дебрен посмотрел на унтера. — Уж коли о буферности и политике речь зашла. Как там с осадой?

— Осады нет. Есть состояние осадного положения. Как только девица драпанула, Игон с ходу повелел все дворцовые ворота запереть, а какой-то кретин это и на городские распространил. Раз-два, декрет огласили, дескать, поскольку мы буферные, нейтральные, постольку дело декрета требует. Ну и теперь, чтобы в соответствии с законом осадное положение отменить, требуется осуществить определенную процедуру. На что дня два уйдет. — Он вздохнул. — Об этом я тоже хотел с вами поговорить. Поторопитесь, дорогие. Потому что из-за этих двух дней купцы намереваются меня за яйца повесить. Убытки растут. А тут еще Игон уперся, мол, процедуру не скоро скро… скор… ну, не начнет, потому что ежели Замарашка все же проезжей была, то наверняка уедет и князя на веки вечные счастья лишит. — Он отодвинулся от стола.

— Ну, пойду рапорт о событиях писать. А вы сосните парочку клепсидр, потому как, пожалуй, больше мы ничего во тьме не навоюем. Или, может, у кого есть другая мыслишка?

Три головы согласно показали, что, дескать, нет.

— Так я и думал. Но ежели нога попадется, ты уж ее к туфле-то приладишь? А, Дебрен? Управишься?

Магун подтвердил.

— Тогда доброй ночи. Управление Охраны Трона потихоньку отберет из вчера приглашенных тех, которые под описание ваше подойдут. Но это уж завтра.

Ночь была светлая, лунная, но булыжная мостовая отвратительная. Сразу за дворцовыми воротами Нелейка споткнулась, и если бы Дебрен не схватил ее за локоть, она свалилась бы носом прямо в кучу дерьма. Ее локоть Дебрен уже не отпускал. Положил руку ворожейки на сгиб своей, как рыцарь руку дамы. Она не возражала, хоть теперь шла немного напряженнее. Они двигались медленно, пожалуй, не только из-за скверной мостовой.

— Ноги у тебя болят, — сказал он — не спросил — после долгого молчания. Вероятно, поэтому она не стала возражать.

— Это все из-за того, что дом стоит на Притопке, — буркнула она, когда они прошли еще несколько шагов. — Пренд разливается, пороги высокие. А я низенькая. Не всегда ногу как следует поднимаю. Хотя теперь уже лучше. В результате бального помешательства Игона у нас появилась мода на чистоту, и я заработала на деревянный пол. Хороший, верно?

— Отличный. — Он дал ей порадоваться похвале. — Тебе нет нужды мне лгать, Нелейка. Магун — все равно что медик: что от клиента услышит, то уж как камень в колодец. Да и не пробуду я здесь долго.

Она бросила на него серьезный, немного смущенный, немного остерегающий взгляд.

— Не смотри так. Пол хороший, но на бревенчатый ты не заработала. Это доски. Тонкие. Под ними или камыш, или солома, то есть, конечно, по сравнению с подмокшим глинобитным — роскошь для ног. Но от высоких порогов никакой пользы. Впрочем, это не имеет значения, потому что не от порога у тебя ноги болят.

— Не понимаю, о чем ты, — медленно сказала она.

— Прачечная в подвале. Мокро. Пол каменный. А ты работаешь босиком. Я видел, — отсек он ее возражение. — Да и доводилось мне давать советы многим, работающим в сырости.

— Низко метишь… — Он не совсем понял, что она имеет в виду.

— Бедным тоже кто-то должен помочь. Слушай… Я знаю, что умничаю и даю нежизненные советы. Но ты должна прекратить стирку. То, что с тобой происходит, похоже на начало ревматизма. А ревматизм для колдуньи, бросающей кости, все равно что слепота для лучницы… Ой, — спохватился он. — Прости, я не подумал…

Они прошли еще немного, прежде чем он решился заговорить снова.

— Расположение пальцев решительно влияет на результат броска. Ты их располагаешь не обдуманно, тут все зависит от дара, но если с рукой будет что-то не так… При твоей профессии пальцы рук столь же важны, как у музыканта. Или хирурга.

— Карманника, — пошутила она. — Успокойся, Дебрен. Я не твоя клиентка и не буду ею, потому что не смогу с тобой расплатиться. Я видела, как ты колдуешь. И понимаю, почему ты не превратил Юриффов в трех свинок. Такой человек, как ты, не станет рисковать ради пары серебряников, потому что он их заработает больше, чем на этих мерзавцах потеряет. У ассигнации, которую твой конь не уважает, вероятно, такая стоимость, что у меня второй глаз только от взгляда на нее побелел бы. Так что не унижайся, не ищи во мне клиентки. Ты видел, что у меня всего лишь одно платье-то и есть, а в замок мне пришлось бы идти в сабо. Откровенно говоря — нужда. Просто голодной я последнее время не хожу, вот и все. Да, ну, еще и пол деревянный справила.

— Ты — мой собрат, — усмехнулся он.

Она не отстранилась, он по-прежнему чувствовал рядом ее тепло.

— Сделаю скидку.

— Ты умеешь удалять боль в суставах?

Он вздохнул.

— Вот видишь. Я знаю, это неизлечимо.

— Но приостановить можно. И смягчить. Надо как следует питаться, не надрываться, жить в сухом и теплом месте…

— То есть делать все то, что мне не под силу. Поскольку стоит мне несколько дней киянкой не помахать, и пиши пропало. Подохну с голоду. Я не преувеличиваю. — Она не дала ему возразить. — Игоновы фанаберии уже нагнали в город конкурентов. С капиталом. По-современному стирают, говорят, у них есть палки-самобойки, которые толстую ткань отжимают. А мыло такое, что до самого Марималя запах доходит. Ты видел мою постель? Знаю, видел. И знаю, о чем подумал. Но это от температуры, а не от любви. Мне надо бы лежать, потому что я простудилась, да как тут полежишь, толком подлечишься, если за стирку портянок полскопейка платят? Да еще некоторые кричат, мол, испортила. Скидки требуют. Легко сказать: брось стирку. А жить на что? На ворожбу? За плохую и платят плохо. Да еще мнение о себе надо поддерживать. Ведь не скажешь же больному, чтобы он мне, а не медикам платил, потому что уже поздно к медику-то идти. Или отчаявшуюся мать убеждать в том, что она не должна последний грубель отдавать лесничему, потому что сыночки, пошедшие в лес по грибы, оттуда уже не вернутся? Должна, знаю. Но не умею. Вот и выкручиваюсь, плету ерунду, а в результате клиент, хватаясь за последнюю надежду, остатки наличных на спасение тратит.

— Плохая ворожейка, — буркнул Дебрен. — Слишком низко ты вывеску повесила, а перед вывеской стоял тот, порезанный. Лобка. Вот и я не был уверен, думал, что-нибудь с буквами напутал. У нас-то ведь руны. А как там написано? Что дурное предсказываешь?

Она кивнула.

— Нелейка, ты самая лучшая ворожейка, какую я только знаю. Сердце у тебя как из чистого…

— Понимаешь, — перебила она, — чем ниже повешена вывеска, тем меньше за нее надо платить. Наверно, поэтому ты ничего не увидел про стирку. Это написано в самом низу, и Пренд при разливе буквы чуточку размыл. — Она сверкнула зубами. — Ну и глупая же у тебя была мина, когда я портянки потребовала. Небось думал, для ворожбы? А?

Он не мог не посмеяться вместе с ней. Хоть внутри болело. Давно он не встречал такой женщины. Может, даже никогда. А чувствовал, что ничего не выйдет. Это подсказывал ему и рассудок, но с рассудком у него были шансы побороться. А вот с предчувствием — никаких.

— Как получилось, что ты взялась за ворожбу?

— Мама ворожила. У нее был дар, не то что у меня. Но выпустила меня в мир, не подумав. Не гляди так, — пожала она плечами. — Бабе, которая за счет магии живет, никогда мужа не найти. Если хочется, должна согрешить. Кто возьмет в жены ведьму? Разве что ведьмак, потому что он храбрый, а в случае чего… А поскольку мы в общем-то люди нормальные, то кое-как справляемся. Только вот умные умных выбирают, а мама глупая была, влюбилась и гены мне подпортила. Ты не думай, что я ее не люблю. Люблю, хоть она и умерла. Но я на факты гляжу трезво. Ей надо было под перину-то с чародеем забраться, который позаботился бы о том, чтобы она ребеночку дар не подпортила, а еще и отцовским подправила.

— Давно она умерла?

— Вскоре после того, как я глаз потеряла. Двадцать лет уже будет. Мы как раз десятилетие мое отмечали. Новое платьице мне подарила, хоть туговато у нас с серебром было, да и камни ее мучили.

— Камни?

— В почках. Страшная боль была, она кровью мочилась… Ну и меня в том платьице один парнишка увидел. Начал камнями кидаться. Раз, другой… Вообще-то он мимо бросал. Но когда я повернулась, чтобы сказать ему, что о таком сопляке думаю, тут он мне в самый зрачок и угодил…

Ночь была холодная, но, пожалуй, вздрогнула она не поэтому.

— Мы рядышком лежали. У меня глаз гнил. У нее что-то внутри. То, что я не померла вместе с ней, — чудо. Потому что медикам мы заплатить не могли. Когда она мой глаз увидела, то побежала и на остатки серебра юриста наняла. Только вот отец того сопляка нанял юриста подороже. И маме доказали, что глаз я не из-за камня брошенного потеряла, а из-за спор мха.

— Из-за чего? — удивился Дебрен.

— Годом раньше чароходец маму лечил. Очень вроде бы хороший, во всяком случае, дорогой. Моховые споры применял…

— Ага, знаю. Дескать, мох скалы рушит, а значит, и почечные камни тоже возьмет. И правда, иногда это помогает. Наверно, он рассеивал…

— Вижу, ты разбираешься. Точно: рассеивал. Перед домом. Он болезнь из мамы вытягивал, и споры должны были камни с ветром унести. Ну и мне малость глаз запорошили. Красный был, ничего особенного. Соседи смеялись, шутили. А через год кто-то юристу донес, ну, мы процесс и проиграли. Так я, — она вздохнула, — остатки красоты потеряла. И в бедности через пять лет помру, если статистике верить.

На этот раз она не дала упасть Дебрену, когда тот поскользнулся на конском навозе. Но ее признание его слегка оглушило. Он не знал, что сказать. И ляпнул глупость.

— Суд был прав. Если камень ушел со мхом… Ну и дурной партач. При детях, на ветру, такое рискованное лечение… Твоя мать должна была на него иск подать…

Он снова дернулся. На этот раз не из-за щели между булыжниками: это неожиданно и резко остановившаяся Нелейка рванула его, словно собаку.

— Ты что… сказал? — прошептала она.

Дебрен мгновенно понял масштаб катастрофы. В лице Нелейки было столько изумления, растерянности и недоверия, что, вероятнее всего, он не увидел бы больше, даже если б сейчас изнасиловал ее и на прощание выбил ей второй глаз. Он сотворил нечто страшное. Не знал что, но то, что это было так, видел наверняка.

— Нелейка… Я… я не хотел…

— Ты что-то сказал? — пробормотала она помертвевшими губами. — Что это… что он… Что так и должно было быть? Что виной всему колдовство? Не мальчишка? Колдовство?

— Не знаю, — промямлил он. — Этот медик… может, он даже не умел колдовать, а без заклинаний рассыпать споры… Господи, девочка… Не смотри так. Я и понятия не имел…

В единственном глазу ворожейки блеснула слеза. Потом вторая, а когда слезы потекли ручьем, Нелейка вдруг отвернулась, схватила свои сабо и скрылась в ближайшем закоулке с такой скоростью, которая сразу же свела на нет надежду догнать ее.

Он не погнался за ней. Прошло немало времени, прежде чем он вообще смог сдвинуться с места. Он сделал нечто ужасное. Может, более ужасное, чем неведомый сопляк двадцать лет назад. Мысль была глупая, но он не мог от нее отделаться. От мысли, что, имея возможность выбирать, Нелейка предпочла бы сейчас пойти под руку не с ним.

Она была высокая. Черный плащ с капюшоном скрывал фигуру, тупичок тонул во мраке, а цветами, судя по инциденту с сиренью для портянок, пахли в Гусянце многие мужчины. Но то, что это женщина, он почувствовал сразу. Возможно, поэтому не подскочил от изумления, когда она неожиданно появилась из тьмы.

— Не бойся, лелонец. — Голос у нее был неприятный. — Я не уколю тебя ничем. Всему свое время. Возьми грубли. — Она сунула ему солидный кошель. — Золотые. Взамен жду ответов. Первый — сейчас. Кроме тебя… кто-нибудь может ее найти? Или его? Ты понимаешь, о чем я?

Кошель был тяжеловат для набитого золотом.

— Кто ты, госпожа?

— Ты не ответил. Мне здесь отвечают.

Он поверил на слово. И снова удивился тяжести кошеля. Неожиданно кошель еще больше потяжелел. И отдать его было трудней. Но не поэтому Дебрен подчинился воле женщины в капюшоне.

— Никто, — решительно ответил он. — И уж конечно, не та полуслепая ворожейка… Как там ее? Недайка?

— Ты патриот? Добрый махрусианин зульского обряда?

Крепко удивленный, он инстинктивно кивнул.

— Поэтому учти: княжество у нас буферное, но в конце концов одна из сторон его заглотит. Или вы, или Большое Совро. Мы — левокружцы, как все совряне, священный знак чертим не по вашему обычаю. И язык нас тоже от Лелонии и Жмутавиля отделяет. Но я люблю культуру Востока. В противоположность Игону. И если мне будет что сказать… Мы понимаем друг друга.

Они понимали.

— Девку ты не найдешь. Парня тоже. А если Путих станет слишком сильно напирать и тебе все же найти придется, то я хочу первой узнать ее имя. Или его.

— Мой цеховой кодекс…

— Накласть мне на твой кодекс. О Боге подумай. Игон в мужеложство ударился, балы устраивает. Разврат ширится. И это — хороший владыка? С Большим Совро собирается связать княжество, левокружие восхваляет. А собственную сестру в старых девах гноит. Получается, что он ограничивает естественный прирост населения. А это чертовски тяжкий грех.

— Ты — Олльда, — буркнул он. — Ты слышала, княжна, что мне за отыскание хозяйки туфли твою руку обещают?

— За кого ты меня принимаешь, Дебрен из Думайки? Это мой замок. И мои в нем уши ко всему прислушиваются. Конечно, слышала. Если тебе требуется, — сказала она равнодушно, — можешь меня… поиметь. Сейчас ли, потом… как хочешь. О том, на какой манер, тоже говорить нечего. Я знаю все. Но на мою руку не рассчитывай. Я выше мечу. Тут, через межу, есть один жмутавильский князь, старый, впавший в детство и с владениями как два наших Гусянца. Идеальный кандидат в отцы моему первородному. Надеюсь, до весны дед дотянет.

— Ага. — Дебрен глянул вниз, где накидка покрывала живот женщины. — Кажется, понял. Благодарствую, не воспользуюсь.

Она тихо засмеялась.

— Еще один, у которого чресла только при виде любимой действуют.

— Это ты о чем, княжна?

— Не прикидывайся. Чего ради ты по запаху лаптей какую-то замухрышку отыскиваешь? А того ради, что мой дурной папуля на пару с еще более дурным придворным магом собирались осчастливить наследника престола идеальной партнершей. Глупые старперы даже пола не знали, колдовали втемную. А потом полезли в подвал за очередной бутылкой, и маг с лестницы сверзился. Прихватив с собой в могилу все сведения об идеальной партнерше. Одно известно, что она должна быть здешняя. Или здешний. И что ни с кем другим бедняга Игонек мужского удовольствия не испытает. Что, как видишь, заразительно.

— Ты не желаешь счастья брату? — тихо спросил Дебрен.

— Желаю. Вечного. В этом году ему тридцать стукнет. Папуля в завещании написал, что если сын своевременно не женится, то престол достанется мне. Если я окажусь… плодовитой. К декабрю это станет ясно. Уже сейчас немного заметно. Игон пойдет в монастырь, я — замуж, но уже княгиней, на своих условиях. Жмутавилец того и гляди перекинется, а я владения утрою. И с твоей Лелонией стакнусь. Так что сам видишь, от нашего сотрудничества только польза будет.

— А… Замарашка?

— Против замарашек я ничего не имею, — сказала она медленно. — Пока они во дворец не лезут. А таких… я убираю с дороги. Как, — она усмехнулась, — строптивых магунов.

— Понял. — Он протянул ей кошель. — А это пока что придержи. Я подумаю. Не обижайся.

— Взгляни на ситуацию реально. — Сама она смотреть реально не умела, поэтому кошель взяла. — Все мало-мальски стоящие женщины, живущие в городе, Игоном уже проверены. Все. В том числе старые, замужние, гулящие, уродливые… Если даже отыщется та единственная, то вскоре окажется, что они не подходят друг другу. Потому что он умный, рыцарственный, поэт, эстет, а девка — какая-то дурная толстокожая замарашка с половиной зубов и кучей ублюдков. И что? На благодарность не рассчитывай. Я не об Игоне говорю. Но здесь есть сильная группа людей, которые на него и на его потомков ставят. Если ты их такой женой для князя порадуешь… Подумай как следует… Ибо они будут не одиноки. Я тоже должна интересы ребенка защищать. — Она пошлепала себя по животу. — А Игон не такой уж рыцарственный, чтобы спасать кретина, который его позором покрыл. И одарил замарашкой. И тогда мэтр Дебрен в городской ров плюхнется. Или в другое, еще худшее место. Обдумай это.

Она отвернулась и скрылась в ночи.

Дверь Нелейка оставила открытой, хоть внутри было абсолютно темно. Дебрен скинул ботинки, переступил порог, остановился. Он не хотел колдовать при человеке, владеющем магией. Это непорядочно. В отношении не владеющих — тоже, но те не ощущали изменений поля. Она же могла.

— Я не сплю. — Ее тихий голос шел откуда-то со стороны кровати. — Я ждала. Ты погулял? Прошла уже, наверно, целая клепсидра…

— Прости. Немного побродил. Хотел подумать. — Он поискал в темноте. — Это та бадейка для обуви?

— Да. Слушай, глупая я. Прости. Веду себя как девчонка. Пять лет до могилы, а такие сцены… Я думала, ты не придешь. В городе полно постоялых дворов, а у тебя княжеское приглашение. Могу поспорить, что сплетни из замка уже дошли. Бесплатно постель получишь. С балдахином и тремя девками. В подарок. Я имею в виду девок. Тот, кто укажет новую княгиню…

— Не знаю, стану ли я искать. Я кое-кого встретил.

Он присел за стол и рассказал ей об Олльде. На это ушло больше времени, чем на сам разговор с княжной. Говорил он медленно, хотел дать Нелейке время. Потом, все еще затягивая рассказ, не спеша, зажег свечу. Магией.

Нелейка сидела поперек кровати, опершись спиной о стену, подтянув к подбородку колени и перину. Платье лежало рядом.

— Я задам тебе один вопрос. Как ворожейке. Возьми кости и кинь. От хорошего ответа может зависеть жизнь.

— Я не даю хороших ответов, — тихо напомнила она.

— Мне нужно принять решение. Если выпадет очень плохо, то приму противоположное. Целевая ворожба, понимаешь?

— Нет никакой целевой ворожбы, и ты прекрасно знаешь. Единственный метод — наступить на ногу сабо. То есть открыть кости не до конца. Потому что если открыть до конца, то все: случилось, возврата нет. Конечно, можно не принимать решения. Но тогда в восьми случаях из десяти судьба сама действует за такого фокусника. И как правило, пришпандоривает ему еще большее несчастье. Нет, Дебрен. Я тебя люблю. А людям, которых люблю, я целевой ворожбы не провожу.

— Иди. — Он протянул руку. — Я хочу, чтобы ты кинула.

В ее глазу опять блеснула слеза. Одна, прекрасная, как бриллиант.

— Не могу, — хлюпнула она носом. — Я… не одета.

Это подействовало. Настолько сильно, что он не успел обернуться, услышав, как отворяется дверь. Отворивший ее задержался на пороге, не успел отскочить. Осталось только ощущение. И много пищи для воображения.

Женщина — магун чувствовал, что это женщина, — была без обуви, поэтому, подскочив к двери, он уже не услышал звука ее шагов. Она исчезла во мраке, как привидение.

— Боже… — Он закрыл дверь, задвинул засов, вытер пот со лба. — Ты видела? Здесь… шастают призраки? Может, где-то близко кладбище? Какое-нибудь неофициальное, дикое?

— Ты веришь в судьбу? — прошептала Нелейка. Губы плохо слушались ее, говорила она невнятно. — Потому что я вот — верю.

— Нелейка. У нас нет времени, чтобы мне успеть выбраться из города…

— Ты не понимаешь? Она тебя предостерегла. Не играй с ней. Она, — Нелейка высвободила из-под перины голое плечо, — пыталась. Нет, не так… Это я за нее, от ее имени… И ты видел эти язвы. Она уже выходит только по ночам, потому что в нее камнями… Это не заразно, разве что при… ну, сам понимаешь… а кто такую терпеть станет… Но камнями кидаются. Потому что она ужасна. Даже магуна, как вижу, напугала. А такая красивая была… Рыцарь, у которого есть собственный замок, коня остановил и спрашивал, просил, на колено опускался, хоть в Дайковом тупике на нее налетел и видел, что она за штучка. Они пришли сюда. Она просила совета. Целевую ворожбу. Ехать с ним в тепло, в собственную комнату… питание… или не ехать. Я кинула. Мне чуть руки не выломало. Получилось, что — нет. Небольшой минус, но все же. Она поверила мне и осталась. Оба плакали. Оба, Дебрен. Он наверняка не взял бы ее в жены, проститутку. Но оба… Он уехал. А она вернулась к своему занятию. И ее Юриффы в такую, как видишь, уродину превратили. Клиент тоже весь в язвах был, как она теперь, но, маску натянув, забавлялся, почти ничего из-под одежды не вынимал. И теперь Зана умирает, заживо гниет. Ну и от голода. Юрифф, как понимаешь, дал ей неоплачиваемый отпуск.

Нелейка расплакалась. Дебрен посидел немного, уставившись в угол, потом задул свечу, подошел к постели и присел рядом, крепко обняв ворожейку. Спина у нее была гладкая, сама она — щупленькая, вернее — худая. И маленькая, как ребенок. В пожатии ее руки тоже было больше от ребенка, чем от взрослой женщины.

— Люби меня, — хлюпнула она ему в ключицу. — У меня есть немного водки, я тебе красивее покажусь. Пожалуйста, Дебрен, этот один-единственный раз. Потому что я, наверно, что-нибудь с собой сделаю. Я… мне как-то так…

Он коснулся губами ее лба. Один раз. Он был не обут, поэтому как был в одежде забрался под перину, положил голову Нелейки себе на сгиб локтя, другую руку просунул туда, где шея сходится с затылком.

— Ты слишком красивая, чтобы любить тебя по-пьяному.

Она была ворожейкой. У нее был положительный КП, и, вероятно, она почувствовала, к чему дело идет. Однако он не дал ей на это времени.

Она уснула прежде, чем дрожащие губы сложились для протеста.

— Что тут творится?! — Нелейка почти кричала, потому что в воротах снова дрались за место в очереди, а поскольку в перекупщиках в толпе стиснутых женщин недостатка не было, тесный дворик аж гудел от воплей. Дебрен показал алебардисту, чтобы тот оттолкнул полную блондинку влево, и быстро поднялся с табурета. Худая чернавка с разочарованием и, пожалуй, яростью убрала под юбку босую ногу. У нее за спиной стаскивал ботинок прыщавый верзила в фартуке резника. Он был здорово подшофе, и только то, что люди стискивали его со всех сторон, спасало его от падения.

— Сама видишь! — Магун протер потный лоб. — Ничего не удалось сделать, полгорода приперлось! Едва петухи пропели! Затоптали одного бедолагу, а потом еще двух здешних слуг, прежде чем Путиху удалось навести относительный порядок. Крепко же ты спишь!

Прыщавый, несмотря на тесноту, все-таки повалился на землю. Один из дворовых псов, уже охрипший от двухклепсидрового лая, подскочил, приподнял лапу. Жильцы дома метали вниз проклятия, кто-то из самых решительных не глядя опорожнил из окна ночной горшок, попал в стоящих в очереди. Дом был небольшой, и две сотни протискивающихся замарашек полностью парализовали какое-либо движение. Было бы не так скверно, если б не то, что кандидаты, уже прошедшее селекцию, не могли покинуть двор из-за намертво забитых людьми ворот.

— Спокойный сон порядочной девицы! Огромная тебе благодарность, Дебрен! Что делать? Я говорю не о женских запросах, а о толпе!

Он вздохнул.

— Начинай вторую примерку! — Он сунул Нелейке доставленную Путихом рамку, сколоченную из планок. — Там столики! Садись и измеряй! Если сможешь, то мужские ноги! Тебе легче! Некоторые парнишки — писаные красавцы. Ага, за перчатками я послал в замок. Если попадется особо грязный претендент, отставь его в сторону, пусть ждет. У вас тут чертовски грибки расплодились. Будь осторожнее! У тебя хорошие ногти!

— Благодарю! Но без перчаток я тоже могу. Я же прачка. Сделала прививки. В основном за счет портянок и штанов живу! Дебрен?

— Да?

— Спасибо тебе за то. Ночью! Ты был прекрасен!

Больше они не разговаривали. Не получалось, хоть разделяли их «рабочие места» всего-то две сажени. Гусянец озверел. Известие просочилось из замка перед рассветом и медленно, но неуклонно растекалось по городу. Весть о небывалой, неповторимой оказии стать любовницей, официальной наложницей, а возможно, даже женой князя. Либо любовником, наложником и со-мужем. Недалеко от Дебрена присела на принесенном с собой табурете какая-то досконально информированная бабулька, по меньшей мере трехкратно перевалившая за пределы возраста, установленного для женщин статистикой, но, казалось, знавшая больше, чем исповедники Игона, его унтер и шеф Управления Охраны Трона вместе взятые. Магун хочешь, не хочешь ловил ухом то, что она плела, так что узнал, например, что князь серьезно подумывает перейти в секту, одобряющую мужеложство и другие отклонения. Дебрен никогда о таковых не слышал, но гусянчане мужеского пола охотно присоединились к толпе возбужденных женщин.

К девяти утра двор был забит до отказа. Дворцовые алебардисты уже не владели человеческой стихией.

— Не применять палиц! — то и дело выкрикивал залитый потом десятник. — Блюсти культуру! Использовать уговоры, тупицы! Здесь где-то вполне может быть ваша жена! Не по морде! Заклифф! Дай ей в живот.

— Я девица! — орала какая-то веснушчатая бабенка. — Вы должны нас первыми пускать! К тому же я на сносях!

— Я инвалид войны. Дракленская катапульта мне обе ноги оторвала! Раздвиньтесь, люди! Пропустите!

— Даю грубель за место!!

Дебрен передал мерку Нелейке, а сам принялся рассматривать ноги уже проверенных, длинноватые для женской ступни. Дело потихоньку продвигалось. Ступни, соответствовавшие раннесредневековой длине, были в основному старушек, молоденьких девчонок и голодавших с младенчества нищих. То и дело приходилось останавливаться и приводить в чувство одуревшую от духоты и толчеи кандидатку. Либо кандидата. Некоторые старушки поносили его на чем свет стоит, одна хватанула костылем. Какая-то решительная дева кинула ему под ноги кошелек со взяткой. В медяках, тяжеленный. Другой взяткодательнице спрятанный под юбкой гусь впился в самое страшное из возможных мест, и Дебрену пришлось сделать перерыв, перебраться в жилище ворожейки, спасать закатившую истерику девицу и еще более напуганного гусака. Возвращаясь, он столкнулся с гонцом.

— Пер… перчатки, — прошептал задыхающийся паренек. — Только… бирки не… потеряйте, потому как… я не помню, которые чьи, — и отдавил Дебрену вторую ногу, вывалив из мешка полсотни перчаток. Почти исключительно рыцарских. Два или три листика бумаги, покрытых каракулями, закружили в воздухе и исчезли под ногами напирающей толпы. Магун выругался, поднял первый попавшийся кусок кованой железяки.

— Нелейка?

Ворожейка кинула ему мимолетный взгляд, отрицательно покачала головой. Он пожал плечами, сунул перчатки в руки гонца.

— Забирай все обратно! И прочь отсюда! Следующая! Бабка, я к вам обращаюсь! Да-да, к вам! Нет. Мне не веревку. Ногу пока… А, чтоб тебя! Кто ее сюда с козой впустил? Десятник!

Толпа густела. Коза сбежала. С крыши какой-то семилетний малец кидал в магуна проросшим горохом. Нелейка пререкалась с алебардистом, который где-то отыскал арбалет и клялся, что пристрелит сопляка.

Они трудились. В поте лица.

Было уже темно и пусто, когда они вошли во двор. Толпа разошлась, алебардисты тоже. Момент был выбран удачно. Дебрен все еще был во дворе. Собирал табуретки.

— Столько работы, — бросил издалека самый старший, которого Нелейка называла попросту Юриффом. — И все впустую. Простите, господин ученый. Мы бы пришли пораньше, но у нас сестра от робости трижды в обморок падала. Да и пробиться не могли. Давайте ее, парни. Сюда, на стульчик. Надо формальности соблюсти.

Лобка и Муша посадили принесенную девушку. Она была бледная и молоденькая, хоть и на полголовы выше ворожейки.

— На сегодня мы закончили, — проворчал Дебрен, пряча в шкатулку потерянную Замарашкой туфельку. — Приходите завтра. У меня голова разламывается от чар, могу что-нибудь напутать. Не волнуйтесь, проверим всех. Что с ней? Больна? Она скверно выглядит.

— Бабские слабости, — пожал плечами Юрифф. — Не обращайте внимания. Муша, не зыркай. Подержи малышку, а то еще на морду свалится, всю свою красоту подпортит. А ты, ученый, лучше…

Дебрен отмахнулся. Опустился перед девочкой на колени, осторожно взял ее ногу. От девочки несло сивухой, скверной, но крепкой. В основном изо рта. Но не только. Обезболили ее, пожалуй, не совсем добровольно, много самогона попало на платье. Но не весь. Девушка была пьяна. Сильно. Когда он снимал с нее туфельку, она только крикнула. Будь трезвее — взвыла бы от боли. Ступне недоставало всех пальцев и кусочка пятки. Раны были свежие и все еще пахли паленым, кровоточили. Кто-то не пожалел огня.

— О Боже… — Нелейка закрыла лицо руками, покачнулась. Вынуждена была присесть на ступеньку крыльца. — Боже милостивый…

— До свадьбы заживет, — пожал плечами Лобка.

— Что вы ей?.. — Дебрен не докончил. Понял. Легко было. Икру по самое колено измазали жиром. Хорошим, колбасным, пахнущим копченой грудинкой. Сахар, дорогой и легко отваливающийся, белел ниже, покрывая верх ступни. Он неплохо держался на подмазке из овечьего дерьма. Было и немного соломы. Совсем немного. Туфелька была старая, детская, а ступня девушки, даже после ампутации пальцев, — крупная.

— Где… — Дебрену пришлось сглотнуть, — где вторая туфля?

— Нога не… — Муша осекся. — Э-э, значит, тепло здесь. А Людминка когти резанула, чтобы Игону красивше показаться. Ну и когда рука ее скользнула, то на туфлю никто и внимания не обратил…

— А эта, — холодно бросил щербатый, — рану защищает.

Дебрен взял ногу за щиколотку, принялся накладывать блокаду.

— Скоты… — Нелейка все еще сидела, уткнув лицо в ладони, однако слышно ее было прекрасно. — Вы омерзительные подлюги… Родную сестру… Скоты… Махрусе, это все моя…

— Следи за словами, ворожейка. К княжеским швагерам обращаешься. Людмина складная, красивая и все требуемые условия выполняет. Ножка, чему мы имеем свидетельства трех медиков, до случившегося точно дамской ступне соответствовала. Вторая — покрупнее, потому как наша матушка чуточку на сторону бегала, и у Люмы два разных родных отца. Букет ароматов — идеальный. В туфле вино из Бомблоньи, потому что мы нашли винонепроницаемую обувку.

Дебрен взял девушку под колени, поднял.

— Эй, ты что? Куда? Карета сюда не въедет, на улицу тащи.

— В постель, — бросил сквозь зубы магун. — Нелейка… кипятка мигом. Ее надо промыть. Может, еще не…

Лобка прыгнул, загородил дорогу. Положил руку на чекан.

— Ты сдурел? — долетел сзади голос щербатого. — Все наше будущее смоешь! Башку твою в тот кипяток всажу!

— Мазью тоже натирали, кретины?

— Придираешься? — Юрифф подошел к крыльцу, погладил по волосам скорчившуюся на ступенях ворожейку. — Не советую. Ты не из незаменимых. Мэтр Борис крепко пострадал после взрыва фиоло… э-э-э… гического камня, который он там изготовляет, но остался в живых. Да и Нелейка, — он снова погладил девушку по голове, — тоже проявит к нам благосклонность. Так что гляди!

— Ах ты, вшивый, — прохрипела она.

— А если благосклонной не будет, так я выдеру у нее второй глаз, — усмехаясь, продолжал он. — А потом как следует оттрахаю. За насилие можно погореть, да только слепая-то виновника не укажет. А за один глаз в тюрьму не сажают. За два — да, посадят, а за один только штраф наложат. А что швагерам Игона штраф? Все равно что плюнуть. Я даже подумываю, стоит ли дожидаться сопротивления, или сразу удовольствие получить? На Нелее Нелеевне.

Нелейка поднялась. Неуверенно. Юрифф не стал ее удерживать, когда она скрылась за дверью. Он поступил скверно, но в этом Дебрен не мог его обвинить. Он стоял, держа на руках еще не вполне пришедшую в себя Людмину, и холодно обдумывал, как поступать дальше. Возможностей было несколько.

— Порешим по-доброму. — Юрифф, кажется, что-то почувствовал. Или просто лишен был рыцарских комплексов. — Борис возражал. Ну и что? Несчастный случай. Как у всякого алхимика, который с опасными игранди… етнеми эск… экс… крементирует. Тьфу, к черту, за одни только эти слова ему бы по морде следовало дать… А если ты Игону счастья желаешь, то быстренько достоверение подпишешь, что именно наша Людмина ему предназначена, потому что остальные пять девочек и отрок, которых вы вначале отобрали и в замок отослали для окончательных испытаний… Ну что ж, дороги у нас скверные, а возницу нашли водкой воняющего. Неудивительно, что карета в ров влетела. Случайно я знаю, что из шестерых пассажиров ни один не выжил. У некоторых головы проломились, двое на какой-то ножик напоролись. Бойня. Не гляди так. Не наша работа. Некогда было. У нас свои дела. Видать, Олльда конкурентов порешила. А, да что там, перетрется. Мы в аристократы выходим, пусть конкуренты радуются. Сам видишь, если не Людминка, то уж никакая другая. У кого нога была подходящая, тот уже сегодня прошел. Значит, ежели ты нашу сестру любимую отметешь, то Игону по край жизни любви не изведать. Это хорошо? Так с парнем поступать? Шесть теплых трупов подарить? А если он с отчаяния возьмет, да и попользуется одним из них? Говорят, на маскараде он первый раз в жизни твердость в штанах почувствовал. Как, к примеру, пес, ту единственную учуяв. Как пить дать, может в труполюбство пустится. И Божий гнев на весь наш народ накличет. Этого ты хочешь?

Дебрен согнул колени. Опустил девушку на землю. Пришлось. За спиной у Лобки ему привиделись волосы ворожейки. И что-то еще более светлое. Тоже высоко.

— Я чародей, — предупреждающе бросил он. — Лучше…

Он опоздал. Нелейка опоздала тоже. Дубовая киянка слишком долго оставалась наверху. Вместо свиста послышался крик.

— Это моя вина, — крикнула она. — На вмешивайся, Дебрен! Отойди! Я тебя не люблю! Ты мне ничем не обязан!

Только теперь она напала. Лобка успел вывернуться и выхватить оружие. Но она ударила точно, крепко. Застала его врасплох и чуть было не достигла цели. Удар пришелся по голове и был настолько сильным, что отбил чекан к самому Лобкиному виску. Металл царапнул кожу, на дворик прыснула кровь. Лобка покачнулся. Не успев восстановить равновесие, получил с другой стороны, по челюсти, но уже не так удачно. Однако рухнул на доски крыльца.

Самый старший из Юриффов радостно сверкнул остатками зубов.

— Поиграем, братья! — заорал он, выхватывая меч. Муша, не дожидаясь указаний, замахнулся на Дебрена топориком. Магун выхватил волшебную палочку и, отпрыгнув в сторону, послал боевое заклинание — гангарин. Не очень сильный, к сожалению. Пятьсот проверок человеческих ступней, никакой еды, жара — все это исчерпало его силы. Мощности было что кот наплакал. Но хватило бы. Если б он попал.

Однако он споткнулся о Людмину и промахнулся. Заклинание пошло вверх, с крыши свалился голубь. Топорик просвистел у самого лица.

— Оставьте его! — крикнула Нелейка. — Берите меня!

Юрифф хотел взять ее живой — поэтому так скверно у него шло. Киянка долбила по лезвию меча, как дубинка-самобойка из современной прачечной, ворожейка металась, колотила, плевалась. Она была слишком юркой, слишком взбешенной, отчаянной. Прекрасной в своем бешенстве. Это ее спасло. Щербатый был мужчиной, хотел ее укротить.

У Муши тоже ничего не получалось. Второй гангарин, уже совсем слабый, скользнул по лабиринту внутреннего уха. Чудес он не наделал, но с этого момента топорик мог служить своему владельцу только для восстановления то и дело теряемого равновесия. Муша не нападал, но бил достаточно точно, чтобы удерживать Дебрена в постоянном движении, однако ничем не мог навредить магуну.

Нельзя сказать, кто из них первым сумел бы нанести решающий удар. Дебрену удалось схватить за ножку одну из табуреток, так что у него в руках оказалось оружие, позволяющее оглушить ослабленного чарами врага. Беда была в том, что чаровать-то уже было нечем.

— Я не люблю его! Он для меня никто! — орала Нелейка, отступая по внутренней лестнице на полуэтаж, с которого перепуганная соседка спешно эвакуировала горшки и увлеченную ходом боя детвору. — Я люблю другого. С детства! Насмерть! Никому другому я не дамся! Слышишь, Муша? У меня первосортная невинность! Она может быть твоей! Оставь его! Мужелюб затраханный! Выперденыш! Обоссанец! Самодрочец!

Подействовало.

Топорник обернулся и, отчаянно шатаясь из стороны в сторону из-за нарушения вестибулярного аппарата, помчался к лестнице.

Дебрен поднял палочку. И направил чары, выжимая из мозга последние уровни своей магической энергии. Правда, не в Мушу, а в Лобку, чекан которого мчался к уже не содержащей магии голове.

Блеснуло, гукнуло. Молния была слабенькая, скорее дымная, чем огненная. А Лобка все еще был приглушен и разъярен после удара киянкой. Так что, хоть в голове у него заискрило, по-настоящему он магунова удара не почувствовал. Но и сам тоже промахнулся. Чекан только лизнул руку Дебрена. А потом выбил у него табуретку и сверкнул вверх. За магуном. У него под коленями пошевелилось что-то мягкое, воняющее сивухой, овечьими орешками, колбасой и изысканным вином из Бомблоньи. Дебрен споткнулся, повалился на спину.

— Кто тут Дебрен Думайский? — загудел юный, звучный словно колокол, мелодичный голос. — Магун и чароходец? Эй, ты, с чеканом! Не на него ли замахиваешься?

Лобка оглянулся и замер. Он не очень рисковал. Во всяком случае, рисковал меньше, чем если б проигнорировал пришельца. К тому же он был любопытен.

В воротах стоял высокий стройный мужчина. В руке у него был меч, за поясом отлично скроенного кафтана — одинокая металлическая перчатка от лат, а на лице кошачья маска.

— Ну, чего еще? — проворчал Юрифф. — Еще один жоподаец для Игона? Ты заплутал. В замок — направо.

— Опусти чекан, — не обратил внимания на его слова человек в маске. — Потому что если ты магуна усечешь, с тобой вместо него буду биться я.

Лобка сплюнул, замахнулся шире. Дебрен зажмурился.

— Погоди! — Юрифф отвернулся, отскочил подальше от ворожейки. — Постой, Лобка! Что ты сказал, котяра?

— Что я пришел сюда на смертный бой, — гордо бросил замаскированный. — С тобой, Дебрен. Ну, что вылупился? Когда посылают перчатку — это означает только одно. Особенно если есть причина. — Он многозначительно глянул на ворожейку. — Я их понимаю. И уважаю. Поэтому и пришел. Чего, судя по твоей мине, ты вовсе не ожидал. И правильно. Ибо не принято, даже здесь, на Диком Западе, чтобы с каждым… Это тебе не раннее средневековье. Но если я верно понял слугу, относительно перчатки ты переговорил с госпожой Нелейкой. А она вправе… Так что — деремся. Колдовать разрешается. Где твой меч?

— Э-э… Я не пользуюсь, — пробормотал магун. — У меня нет. И никогда не было.

— Ага. Чистая магия? Ну что ж, этим сказано все. Но сделай милость, возьми меч вон того доброго человека. — Он указал на Юриффа. — Если уж чарами меня повалишь, то хорошо бы добить чем-нибудь конкретным. Сталь — всегда сталь.

— Нет!! — От крика Нелейки задрожали пленки в окнах.

— Не бойся, — поклонился кот. — Результат предрешен. И… — Он осекся. — Понимаю. Мое присутствие… Прости. Двадцать лет мы обходили друг друга стороной. Сначала в городе, теперь на балах… Но я должен был прийти. Вызов — святое дело. Успокойся, это последний раз. И ты наконец увидишь мой труп. Дебрен, ты готов? Где твоя волшебная палочка? А, погоди. — Он достал из-под кафтана белую туфельку, точь-в-точь такую, как та, что хранилась в шкатулке. Только левую. Поцеловал, поставил на стол рядом со шкатулкой. — Она была на сердце. Могла бы тебе подпортить дело.

— Вы скверно фехтуете? — не упустил оказии Лобка. — Так, может, лучше его я?.. За грубель, дешевенько. Что мне. Я все равно хотел…

— Я три турнира выиграл, хам. Попробуй только, так я тебе даром… Ну, по сторонам. Дебрен, поднимай задницу. Не унижай меня, дерясь лежа. Давай без демонстративности. Пожалуйста.

— Нет! — Ворожейка сбежала с лесенки, чуть не опрокинув Юриффа. — Вы не можете драться! Я его люблю!

— Ну, женщины, — меланхолично усмехнулся под маской кот. — Только что клялась, что не любит. Но все равно я завидую тебе.

— А, мать твою так! — занервничал Юрифф. — Мальчишки! Только бы кого-нибудь прикончить! — Он схватил ворожейку за волосы, придержал. — А я пойду с ней побалуюсь. Когда кончите, приходите. Я ее вам живой оставлю.

Муша кинулся на кота. Нависший над магуном чекан дрогнул.

— Нет! Стойте, дурни! Это же наш шуряк! Игон!

Лобка успел придержать чекан. Муша попятился.

— О чем ты? — Кот, которого застали врасплох, заморгал, то поднимая, то опуская клинок. — Они… Она была их?..

— Была? — возмутился Юрифф, прыгая к сидящей в траве Людмине. — Есть! И останется. Да и хромать не очень-то будет. Хороший сапожник… Гляди, какая здоровая девка! Ядреная! — Он хватанул сестру по спине так, что она упала. Забеспокоившись, он принялся ее поднимать. — Ну, давай сюда! Понюхай! Твоя мечта! Деревенская колбаса, чистые орешки, прямо из-под овцы!

Ошеломленный кот сорвал маску, подошел на ватных ногах, наклонился, понюхал. И выпрямился. Медленно. В глазах у него стояли слезы.

— Это не она, — сказал он тихо. — Моя… была не такая красивая. Вся в язвах, бедняга. Но я бы все равно… Глупец. А я — последний кретин. Сам лично декрет писал, этой вот рукой… Чтобы никаких овец в столице, потому что они с горем ассоциируются, с безродной землей, горной… Инвесторов отпугивают, а у нас почти чернозем, самых жирных волов выкормит. Одна овчарня в городе, с моего личного согласия, ибо я над дайковыми ублюдочками сжалился. Кретин. Полдюжины раз мимо пробегал.

— Бегом занимаешься? Трусцой? — удивился Юрифф. — В Дайковом тупике?

— Уотовец торговца из интим-подвала тщательно выпытывал, но выжать ничего не смог… Пришлось самому…

— Полдюжины раз? — В голосе ворожейки прозвучало нечто удивительно близкое к сочувствию. И зависти.

— Ты права, — бросил Игон. — Смейся. Глупец, я наизусть ваш доклад знаю. Сразу надо было, как только Путих… А я предпочел дурной головой о стенку биться… Корону, пся-мать, теперь в ремонт отдавать надо, вся помялась… — Он прошелся рукой по лбу, действительно поцарапанному. — Меня только на рассвете осенило. Я помчался в Дайков тупик. Слишком поздно. Она вены себе… Нелейка, — повернулся он к одуревшей ворожейке. — Платье мельничихи, которое ты Зане на бал одолжила, не пострадало. Золотое сердечко было у Заночки. Позаботилась о подружке, скинула одежду. Хоть и очень спешила… Даже бретелей не сняла. Знаешь, тех, под юбкой, на которых с бала колбасу выносила, пищу… — Теперь он уже плакал, положив руку на туфлю Заны-Замарашки. Покрытой язвами уличной проститутки. — Боже, столько лет! Голодная, избитая, бедная… А я… икра, курвы! Курвы по сто грублей за ночь! И ни с одной, никогда… А она — тут рядом… Скотина! Убей меня, Дебрен. Убей!

— Нет! — Нелейка подбежала к магуну, замахнулась киянкой. Дебрен отскочил. Лобка тоже. — Я убью!

— Ты? — Князь не глядел, он стоял на коленях у стола, целовал туфельку. Грязную, но заслуживающую того, чтобы ее целовали. Дебрен нисколько в этом не сомневался. — А знаешь, может, так-то и лучше… Половину имущества тебе в завещании… За один глаз этого мало, но у меня есть сестра, последнее время все чаще… Ее то и дело рвет. Больше я не могу. И без того Совет кипятится. Ну а если ты меня уложишь, то тебя никто не обвинит, что, мол, она незаконно власть взяла. После мертвых можно. Да, Нелейка. Прекрасная мысль. Дай ей меч, — приказал он Юриффу. Щербатый, вконец растерявшийся, выполнил приказ. Нелейка, растерявшаяся еще больше, не схватила рукоять. Меч упал, врезался в землю. — Отомсти мне.

Дебрен прыгнул. Мушу наконец-то вырвало совсем так, как Олльду, — хоть и по иной причине. Юрифф был безоружен. И еще не сделал выводов. Игон мало что видел сквозь слезы, ворожейка еле держалась на ногах. Ждать больше Дебрен не мог.

— Нелейка, дай по башке щербатому! — крикнул он, хватая на бегу торчащий из земли меч и колотя рукоятью вверх и направо. Прямо по голове Лобки. Хрустнуло. Громко. Лобка упал.

Нелейка, полуослепшая от слез, взмахнула киянкой, как при стирке подватованного кафтана. Юриффа кинуло в самый угол двора на продолжающего блевать брата. Муша, у которого по-прежнему были проблемы с равновесием, но не с храбростью, точно оценил ситуацию. И сбежал.

— Вы что, спятили?! — Игон вскочил, сжимая меч, подбежал к Дебрену. — Нападать со спины?! Так не полагается!

— Молчи, кретин, — буркнул магун и на всякий случай ударил лежащего ногой по голове. — Пол княжества ей отписал? И за смертью явился? Ну, так ты б ее и получил. Именно сзади, коли ты фехтовальщик. Нелейка, не реви. Подойди ближе, коза упрямая.

Нелейка не пошевелилась, стояла и дрожала, вглядываясь сквозь слезы в плачущего князя.

— Ты же его любишь. Ты же всегда его любила… Ведь тебя же тоже чарами опутали. А если и продолжаешь ненавидеть, то все равно подойди, дай ему себя обнюхать. Это ему сердце надломит.

Игон опустил меч, водил дурным, полным страха и надежды взглядом от стоящего рядом Дебрена к стоящей далеко ворожейке.

— Подойдите друг к другу, если что-то вас связывает. Спустя двадцать лет, пожалуй, следовало бы. Что, Игон, ты еще не понял? Туфелька недорого стоит. И хороша против ревматизма. Особенно для прачки. Но я тоже маху дал, холера. Мыло в подошву проникало снизу, а не сверху, с ноги, которую часто моют. Я уже тогда должен был… Но мне в голову не пришло, что баба может быть такой дурной. Гордой, — тихо и неохотно поправился он. — Она гордая, Игон. Голодает, а сама на бал ни-ни… Хоть ворожейку из правления приглашали. А она не думала, что именно ее… Посылала Зану, потому что Зана безработная, бедная. А сама по ночам платья от гноя из язв отстирывала. Ведь ты же не ходила, верно? Игон от остатка запаха в туфле совсем поглупел: если б в зале с ним ты была, он давно бы… Ну, шевелись, дурень! Не видишь, она под ветер стоит? Хватай ее, иначе она сейчас упадет в обморок, и, кроме глаза, тебе придется в список своих прегрешений еще и ее нос заносить…

Он не договорил. Смотрел, как они бегут друг другу навстречу, как князь хватает ворожейку на руки, несет к лестнице, целует, смеется, плачет, получая в ответ еще более голодные, еще более бестолковые поцелуи Нелейки.

Они даже не прикрыли дверь. Дебрен набрался сил, захлопнул ее за ними телекинезом. Дверь радостно всхлипнула. Дебрен улыбнулся, хотя ему было грустновато. Он чувствовал зависть, словно знал, что дверь не откроется в течение следующих семи ночей. И дней. Хоть и не мог этого знать. Он не дождался, когда она откроется. Олльду мутило, она была зла и так и оставалась княжеской сестрой, хотя уже без всяких шансов на княжение. Свое участие в бурной свадьбе ее брата Дебрен ограничил тем, что прислал поздравительное письмо. К письму не был приложен счет. Зато были два медных полскопейка за экспресс-стирку портянок.

Последние, какие таким способом заработала Нелейка. Плохая ворожейка из города Гусянец.