Банана Ёсимото Цугуми

Почтовый ящик привидения

Что верно, то верно: Цугуми была действительно неприятной молодой женщиной.

Оставив свой родной город, который мирно жил за счёт рыболовства и туризма, я уехала в Токио учиться в одном из университетов. Здесь я каждый день чувствую себя счастливой.

Меня зовут Мария Сиракава. Меня так назвали в честь Девы Марии.

Дело не в том, что я чем-то похожа на неё, скорее наоборот. Но почему-то все мои новые друзья, которых я приобрела после переезда в Токио, говоря обо мне, любят употреблять слова «великодушная» и «уравновешенная».

Правда заключается в том, что я обычный человек из плоти и крови, со вспыльчивым характером. Но и меня часто удивляет то, что люди в Токио раздражаются по любому поводу – то дождь идёт, то отменили занятия, то собака помочилась. Я считаю, что чем-то все-таки отличаюсь от них, ибо, когда выхожу из себя, то очень скоро чувствую, что недовольство начинает убывать, как волна, Уходящая в песок… Долгое время я предполагала, что это связано с тем, что я выросла в провинции, но на днях этот противный профессор отказался принять моё эссе просто потому, что я опоздала всего на одну минуту, и когда я, дрожа от ярости, шла домой, то, глядя на багровый закат, неожиданно подумала, что причина заключается совсем в другом.

Во всём виновата Цугуми, или, скорее, это всё из-за Цугуми.

Каждый, включая меня, раздражается из-за чего-нибудь хотя бы один раз в день. Но я заметила, что, когда это случается со мной, я непроизвольно начинаю монотонно произносить, как буддистскую молитву, одну фразу: «Это ничто по сравнению с Цугуми». Похоже, что за все годы, проведённые с ней, я убедилась: сколько ни сердись, это, в конечном счете, ничего не изменит. И поняла кое-что ещё, пока смотрела на постепенно темнеющее небо, – кое-что, от чего почувствовала, что вот-вот заплачу.

По какой-то причине я решила, что любовь никогда не должна кончаться. «Это как водопровод Японии, – подумала я. – На сколько бы вы ни оставили водопроводный кран открытым, можете быть уверены, вода будет непрерывно течь».

Это мои воспоминания о последнем посещении приморского городка, где я провела своё детство. Владельцы гостиницы «Ямамотоя», о которых пойдёт речь, сейчас уже уехали из этих мест, и маловероятно, что я когда-нибудь встречусь с ними. Поэтому единственное место, куда стремилось моё сердце, – это то, где я провела последние дни с Цугуми, и только оно.

С момента рождения Цугуми была чрезвычайно хилым ребёнком с различными поражениями функций внутренних органов. Доктора предсказывали ей раннюю смерть, и семья была готова к худшему. Нечего говорить о том, что все вокруг баловали Цугуми, как только могли, и мать, не жалея сил, возила её по лучшим клиникам Японии, чтобы хоть как-нибудь продлить ей жизнь. Цугуми постепенно взрослела и неожиданно превратилась в подростка с чрезвычайно агрессивным характером. Она достаточно окрепла, чтобы вести более или менее нормальную жизнь, и это только усугубило её нрав. Она стала злобной, грубой, язвительной, эгоистичной, невероятно избалованной и, в довершение всего, потрясающе нахальной. Ехидная, самодовольная ухмылка появлялась на её лице каждый раз, когда она отвратительным тоном говорила то, чего никто из присутствующих не хотел слышать, и ее умышленная настойчивость вызывала у всех ассоциации с дьяволом.

Мы с матерью жили во флигеле гостиницы «Ямамотоя», а Цугуми жила в главном здании гостиницы.

Мой отец находился в Токио, пытаясь получить развод с женщиной, с которой не жил уже много лет. Он и моя мать хотели пожениться официально. Поэтому ему часто приходилось ездить в Токио и обратно, хотя это было крайне утомительно. Мои родители всегда мечтали о том дне, когда мы все вместе сможем открыто жить в Токио как настоящая семья, и эта мечта, похоже, поддерживала их. Так что, хотя со стороны всё выглядело довольно сложным, я росла единственным ребёнком в дружной семье, с родителями, которые сильно любили друг друга.

Младшая сестра моей матери, тётя Масако, вышла замуж за владельца гостиницы «Ямамотоя», и мама помогала ей на кухне. Семья Ямамото состояла из четырёх человек: дядя Тадаси, который управлял гостиницей, тётя Масако и две её дочери, Цугуми и старшая сестра Ёко.

Если расставить приоритеты между тремя главными жертвами возмутительно гадкого характера Цугуми, то это, несомненно, выглядело бы следующим образом: тётя Масако, Ёко и затем я. Дядя Тадаси держался в стороне от Цугуми. Тем не менее включать себя в этот список было, наверное, с моей стороны слишком самонадеянно, первые двое в процессе воспитания Цугуми проявляли столько нежности и доброты, что уже давно превратились в ангелов.

Ёко была на год старше меня, а я на год старше Цугуми. Однако я ни разу не чувствовала, что Цугуми младше. Мне казалось, что она с детства совсем не изменилась и только продолжала совершенствоваться в своей испорченности.

Каждый раз, когда состояние здоровья Цугуми ухудшалось и ей приходилось ложиться в постель, ужасный характер принимал ещё более устрашающие размеры. Для того чтобы как-то способствовать выздоровлению, ей была выделена красивая комната на третьем этаже гостиницы, ранее бывшая двухместным номером. Из окна открывался лучший вид на море, которое днём ярко сверкало в лучах солнца, в дождь становилось бурным, а затем обволакивалось туманом, а ночью в темноте на нём светились огни рыболовных лодок.

Будучи здоровым человеком, я не могу себе даже представить, насколько это может быть тяжело: жить изо дня в день, зная, что скоро умрешь. Единственное, что я могу себе представить, так это то, что, если бы мне пришлось, подобно ей, столько времени лежать в постели, я бы хотела сделать этот вид на море и запах набегающих морских волн главным ощущением своей жизни. Но Цугуми, определённо, думала иначе. Она срывала шторы, плотно закрывала все окна, иногда переворачивала тарелки с едой, разбрасывала по всей комнате книги, стоявшие на полках, превращая комнату в сцену из книги «Экзорсист», что приводило её добрую семью в ужас. Однажды Цугуми серьёзно увлеклась колдовством и, называя их «посыльными беса», развела у себя огромное количество слизняков, лягушек и крабов (крабов было особенно много в этой местности), а затем стала потихоньку запускать их в комнаты гостей. Естественно, последовали жалобы, и, в конце концов, тётю Масако, Ёко и даже дядю Тадаси её поведение довело до слез.

Но даже и в этот момент Цугуми ехидно смеялась.

– Вы все почувствуете себя еще хуже, если я сегодня ночью неожиданно умру. Поэтому прекратите плакать.

Её усмешка, как ни странно, была похожа на улыбку бодисатвы Майтрея.

Но что правда, то правда: Цугуми была красивой. Длинные чёрные волосы, прозрачная светлая кожа и большие, очень большие глаза с густыми Длинными ресницами, которые отбрасывали тень каждый раз, когда она опускала свой взор. Кожа на её длинных пальцах и точеных руках и ногах была настолько тонкой, что вены, казалось, располагались сразу под ней, её тело было изящным и безупречным, и могло почудиться, будто это кукла, созданная самим Богом.

Учась в средней школе, Цугуми начала флиртовать с мальчиками из своего класса и часто гуляла с ними по берегу моря. Это уже превратилось в развлечение, поскольку она постоянно меняла своих кавалеров, а в таком маленьком городке, как наш, это могло породить скверные слухи. Однако все без исключения были очарованы её добротой и красотой, и она казалась всем совсем другим человеком, чем была на самом деле.

Вечер. Цугуми и её поклонник идут по дамбе вдоль моря, откуда открывается прекрасный вид на темнеющие воды залива. По берегу бегает одинокая собака, а сам берег простирается далеко вперёд, напоминая собой белую пустыню. Виднеющиеся вдали силуэты островов постепенно заволакиваются туманом, и окрашенные бледно-красным цветом облака медленно опускаются в море. На волнах ветер качает несколько лодок.

Цугуми идёт медленно, очень медленно. Обеспокоенный мальчик предлагает ей руку. Опустив голову, она вкладывает в нее свою тонкую руку, затем поднимает лицо и слегка улыбается. Её щёки светятся в лучах заходящего солнца, и постоянно меняющийся цвет вечернего неба отражается на нежном лице. Белые зубы, тонкая шея и большие глаза, пристально смотрящие на спутника, – всё это смешивается с песком, ветром и шелестом волн, и кажется, что вот-вот исчезнет. И это действительно так. Если Цугуми исчезнет, это не покажется странным.

Белая юбка Цугуми развевается на ветру.

Каждый раз, наблюдая, как она умудряется с такой лёгкостью трансформироваться в другого человека, мне почему-то хочется плакать. И эта сцена находит мучительный отклик в моей душе, поскольку я отлично знаю истинный характер Цугуми.

Цугуми и я стали близкими подругами в результате одного случая. Конечно, мы общались друг с другом, когда были ещё детьми. Если смириться с её злобным характером и ядовитым языком, то с Цугуми было интересно играть. В её воображении наш маленький рыбацкий городок был миром без границ и каждая песчинка несла в себе особую тайну. Она была умной и любила учиться, так что её оценки в школе были достаточно высоки для человека, пропускавшего по болезни столько занятий, сколько она. Она также читала различные книги и поэтому знала довольно много. К тому же трудно придумать столько злобных выходок, не имея головы на плечах.

В младших классах начальной школы мы с Цугуми играли в игру, которую называли «Почтовый ящик привидения». Школа располагалась у подножия небольшой горы, за ней был сад, в котором стоял остов старого ящика для приборов. Мы придумали, будто этот ящик связан с потусторонним миром и в него могут приходить оттуда письма. Днём мы клали в него вырезанные из журналов страшные рассказы и картинки, а затем в середине ночи возвращались и вынимали их. Днём этот сад с ящиком не представляли собой ничего необычного, но ночью пробираться туда было довольно страшно. В течение некоторого времени мы были поглощены этой игрой, но затем пришли Другие игры, и постепенно мы забыли о «Почтовом ящике привидения». Когда я перешла в среднюю Школу то поступила в баскетбольную секцию, тренировки были довольно напряжённые, и мне стало не до Цугуми. Приходя домой, я сразу ложилась спать, а потом были ещё и домашние задания, так что Цугуми превратилась просто в двоюродную сестру, которая жила по соседству. Но однажды произошёл один случай. Как я помню, это было во время весенних каникул, когда я училась в восьмом классе.

В ту ночь шёл небольшой дождь, и я сидела в своей комнате. В приморских городках, подобных нашему, дождь несёт с собой запах моря. Звук падающих дождевых капель соответствовал моему подавленному настроению. Только что умер мой дедушка. До пяти лет я жила в его доме, поэтому мы были очень близки. И после того, как мы с матерью переехали во флигель гостиницы «Ямамотоя», и даже теперь, когда училась в школе, я продолжала часто бывать у дедушки, и мы регулярно обменивались письмами. Я не пошла на баскетбольную тренировку, но не могла заставить себя что-нибудь делать и просто сидела на полу, прислонившись к кровати. Мои глаза опухли от слёз. К двери моей комнаты подошла мать и сообщила, что звонит Цугуми, но я попросила сказать ей, что меня нет дома. У меня не было настроения встречаться с ней, и мама, зная её ужасный характер, согласилась с этим. Я вновь забралась в постель, начала перелистывать какой-то журнал и задремала. В это время в коридоре раздался громкий звук шагов, и когда я, открыв глаза, подняла голову, с шумом раздвинулась дверь и в проёме появилась мокрая Цугуми. Она тяжело дышала, и с капюшона её плаща на ковёр падали крупные капли дождя. Широко раскрыв глаза, она произнесла дрожащим голосом:

– Мария!

– Что случилось? – до конца не успев проснуться, испугалась я.

– Ой! Проснись. Страшное дело! Посмотри на это, – сказала она агрессивно.

Из кармана плаща Цугуми осторожно достала листок бумаги и протянула мне. Я в растерянности взяла его, удивлённая тем, что Цугуми ведёт себя так требовательно. Но как только я взглянула на листок, мне мгновенно показалось, будто я очутилась в центре яркого луча прожектора.

Энергично написанные на листке иероглифы, несомненно, принадлежали руке моего дедушки. И письмо начиналось, как все его письма ко мне:

Мария, моё сокровище, до свидания.

Береги свою бабушку, отца и маму. Расти прекрасной девушкой, достойной имени Девы Марии.

Рюдзо

Я была в шоке. На какое-то мгновение образ дедушки предстал перед глазами, я увидела его прямую спину, как он обычно сидел за столом, и моя душа затрепетала. Затем я резко спросила:

– Что это такое?

Цугуми в упор смотрела на меня, её ярко-красные губы дрожали. Затем она серьёзно ответила страстным голосом, будто произносила молитву:

– Можешь ли ты в это поверить? Это лежало в «Почтовом ящике привидения».

– Что? Как такое может быть?

Я полностью забыла о том старом ящике, но сейчас он мгновенно воскрес в моей памяти. Цугуми понизила голос до шёпота:

– Послушай, я значительно ближе к смерти, чем все остальные, поэтому могу чувствовать подобные вещи. Я легла в постель раньше обычного, и дедушка пришёл ко мне во сне. Даже когда я проснулась, то продолжала чувствовать что-то необычное. Похоже, что он что-то хотел сказать. Когда я была ребёнком, он меня часто баловал, и я чувствую себя обязанной ему. Дело в том, что ты тоже была в моём сне и дедушка, кажется, хотел поговорить с тобой, он ведь больше любил тебя, правда? Затем меня как будто ударило. Я пошла и заглянула в почтовый ящик… Ты при жизни дедушки говорила ему о «Почтовом ящике привидения»?

– Нет. – Я покачала головой. – Думаю, что нет.

– В таком случае это просто ужасно. – Помолчав, она мрачно сказала: – Значит, этот «почтовый ящик» действительно посещает привидение.

Плотно сложив ладони, она поднесла их к груди и закрыла глаза. Похоже, Цугуми вновь вспоминала, как бежала под дождём к «почтовому ящику». Шум дождя эхом отдавался в темноте ночи. Я стала терять чувство реальности, и меня всё больше захватывали ночные события. Всё, что произошло до этого, смерть и жизнь, казалось, погружалось в водоворот таинственности, где царствовали другие истины и всё было наполнено тревожной тишиной.

– Мария, что же нам делать? – спросила Цугуми. Её лицо было страшно бледным, и она жалобно смотрела на меня.

– Во всяком случае… – сказала я твёрдо, но на мгновение замолкла, глядя на совсем растерявшуюся Цугуми, как будто она не могла перенести то, что случилось. – … не говори об этом никому ни слова. Но самое важное для тебя – вернуться домой, согреться и лечь в постель. Может, сейчас и весна, но на улице идёт дождь, и я уверена, что у тебя завтра будет температура. Ступай и переоденься во что-нибудь сухое. Мы можем поговорить об этом через день или два.

– Хорошо, я так и сделаю. – Цугуми быстро встала. – Значит, я иду домой.

– Цугуми, спасибо, – сказала я ей вслед.

– Не за что. – Сказав это, она, не оборачиваясь, вышла из комнаты, не закрыв за собой дверь.

Уже сидя на полу, я несколько раз перечитала письмо. На ковёр одна за другой падали слёзы. Мою грудь наполнила сладостная святая теплота, подобная той, которую я испытывала рождественским утром, когда дедушка будил меня словами: «Здесь, кажется, подарок от Санта-Клауса» – и я находила около подушки сверток. Чем больше я перечитывала письмо, тем меньше было шансов, что остановится поток моих слёз. В конце концов я уткнулась лицом в письмо и зарыдала.

Итак, кто верит, тот верит.

Но даже я испытывала сомнения. Ведь его нашла Цугуми.

Однако эта прекрасная каллиграфия. Этот почерк. Начало письма – «моё сокровище», которое знали только я и дедушка. Промокшая насквозь Цугуми, её проницательный взгляд, тон её голоса. Что ещё? С совершенно серьёзным лицом она говорила вещи, которые раньше были только предметом её насмешек. Я ближе к. смерти, чем вы все… Да, это был хороший розыгрыш.

Финал состоялся уже на следующий день.

Я пошла к Цугуми, чтобы расспросить её более подробно о письме, но не застала дома. Поднявшись в комнату, я ждала её там, когда старшая сестра Цугуми Ёко принесла мне чай.

– Цугуми сейчас в больнице, – грустно сказала она.

Ёко была невысокого роста и немного полновата. Она всегда говорила тихо, певуче. Как бы Цугуми ни вела себя с ней, Ёко никогда не сердилась, и только лицо принимало грустное выражение. Цугуми смеялась над ней и говорила: «Это тупица, а не сестра». А я очень любила и уважала Ёко, считая, что она заслуживает называться ангелом, ибо, живя с Цугуми, не утратила способности весело смеяться.

– Цугуми плохо себя чувствует? – с беспокойством спросила я, думая, что во время дождя ей не следовало выходить на улицу.

– Вообще-то нет. В последнее время она ушла с головой в работу, что-то пишет, и температура…

– Она что?! – закричала я и перевела взгляд с растерянной Ёко на полку над столом Цугуми. Там я увидела «Пособие по скорописи», много писчей бумаги, тушь, тушечницу, кисточку и в довершение всего письмо дедушки, видимо украденное у меня. Я была скорее потрясена, чем разгневана.

Что заставило её зайти так далеко? Сколько упорства и усилий надо было проявить Цугуми, которая никогда не умела правильно держать кисточку, чтобы так искусно подделать это письмо! Я никак не могла понять, зачем она это сделала и с какой целью. Комната была залита светом весеннего солнца. Ошеломлённая, я повернулась к окну и, глядя на сверкающее море, глубоко задумалась. Ёко только собиралась спросить, в чём дело, как открылась дверь и вошла Цугуми.

Её лицо было красное от жара, и она шла нетвёрдой походкой, опираясь на руку тёти Масако. Войдя в комнату и увидев выражение моего лица, Цугуми ухмыльнулась:

– Разоблачила?

Из-за гнева и стыда мое лицо мгновенно стало пунцовым. Затем, вскочив на ноги, я неожиданно изо всех сил толкнула Цугуми.

– Ой, Мария! – с изумлением закричала Ёко.

Цугуми с глухим звуком ударилась о раздвижную дверь, свалив её, потеряла равновесие и упала, стукнувшись о стену.

– Мария, Цугуми сейчас… – начала тётя Масако.

– Замолчите, пожалуйста, – сказала я, задыхаясь от слёз, и с ненавистью продолжала смотреть на Цугуми. Я была настолько разгневана, что даже Цугуми не нашлась что сказать, к тому же её ещё никто никогда не сбивал с ног.

– Если у тебя только и есть время для таких дрянных дел, – возмутилась я, бросив изо всех сил «Пособие по скорописи» на ковёр, – то умри лучше сейчас.

В этот момент Цугуми поняла, что, если она не ответит мне, я навсегда порву с ней отношения, что я в действительности и собиралась сделать. Оставаясь в том же лежачем положении, она ясным взглядом посмотрела мне прямо в глаза и затем почти шёпотом произнесла слова, которые за свою жизнь никогда и ни при каких обстоятельствах не произносила:

– Мария, прости меня.

Тётя Масако, Ёко и прежде всего я были повергнуты в изумление. Все трое, затаив дыхание, не могли вымолвить ни слова. Чтобы Цугуми попросила прощения – это было немыслимо! И мы будто остолбенели в падающих в комнату лучах солнца. Был слышен только далёкий шум ветра, который гулял по послеполуденному городу.

– Ха, ха, ха… – смех Цугуми внезапно разорвал тишину комнаты. – Ты всё-таки поверила, Мария! – трясясь от смеха, выпалила она. – А как насчёт здравого смысла?! Разве умерший человек может написать письмо? Как это может произойти?

И Цугуми, держась за живот, продолжила смеяться не сдерживаясь.

Заразившись ее смехом, я улыбнулась и, покраснев, сказала:

– Ну что ж, я признаю себя побеждённой.

Затем в присутствии тёти Масако и Ёко мы пересказали наш разговор, который состоялся в дождливый вчерашний вечер, и ещё раз вдоволь посмеялись.

Так что после этого случая я и Цугуми, хорошо это или плохо, стали действительно близкими подругами.