Балл ГеоргийТоропун-Карапун и тайны моего детства

Георгий Балл

Торопун-Карапун и тайны моего детства

Часть первая

ЗВЕЗДЫ

МОЙ ОТЕЦ УХОДИТ НА ВОЙНУ

Когда я был маленький, папа читал мне старинную книгу. Переплет ее был красный с золотом. Книга рассказывала о джипах, волшебных садах и волшебной лампе. Однажды я остался один в квартире. Забрался в свой любимый угол за шкафом, задернул розовую занавеску с длинноклювыми птицами и открыл переплет книга. Я увидел золотую дверь. Да, книга тоже оказалась волшебной: вместо букв и страниц передо мной была золотая дверь. Я тихонько толкнул дверь и вошел. Там, за дверью, был сад. На деревьях висели диковинно большие яблоки, апельсины и лимоны. Запах их чудесно переплетался с запахом шиповника. Я хотел пройти по саду, чтоб увидеть дворец джинна, но не решился.

С тех пор я часто отворял золотую дверь и свободно проходил через сад все дальше и дальше - в эту большую и прекрасную книгу. Я стал прятать свою волшебную книгу от взрослых. Только укрывшись за шкафом и задернув розовую занавеску с птицами, я открывал ее.

Так было и в тот памятный день: я прошел через сад, ветки с лимонами расступились, за ними обозначались голубые башни дворца. Вот он - дворец джинна. Я стал медленно подходить к дворцу. Я уже видел стены и узорные ворота, их украшали драгоценные камни всех оттенков, от ярко-алых до темно-зеленых.

Вдруг я услышал голоса. И не сразу понял, кто говорит. Я узнал голос моего отца. И сразу же дворец и сад исчезли. Я вышел из-за шкафа. Посреди разбросанных вещей в комнате стояли мой отец и мать.

- Где ты пропадал?! - раздраженно спросила мать.

- Я читал книгу.

- Отец уходит. Началась война.

- Война? Вот здорово! - закричал я.

- Глупый, - сказала моя мама и начала собирать вещи.

А я бросился к отцу, прижался к его кожаному ремню с медной пряжкой, на которой была звезда.

Мой отец всегда был военным. И слово "портупея" мне было легко произносить, потому что я его слышал множество раз, - это такой тонкий ремешок, его надевают через плечо, чтобы можно было сбоку носить саблю. Я с детства привык к запаху ремней, начищенных сапог и к тому, что всегда в коридоре у нас висела шинель. Отец не носил никакой другой одежды, кроме военной.

И я знал, что такую одежду мой отец носит не зря. Он пойдет воевать, если начнется ВОЙНА.

Мы, ребята, конечно, не понимали, что происходит в мире, но чувствовали: война надвигается, она уже близко...

Я выбежал на улицу. И небо мне показалось особенным: оно словно потемнело. По улице торопливо проходили люди. Взрослые. Они были очень серьезны. Из раскрытого окна в нашем дворе слышались суровые, строгие звуки маршей. Все было не таким, как в праздник. Потому что...

Потому что... началась ВОЙНА!

Теперь всякая одежда на взрослых мужчинах, которые торопливо проходили по нашей улице, казалась мне ВОЕННОЙ. И тогда мне вдруг захотелось стать взрослым. Я побежал домой. Когда мама открыла мне дверь, я увидел, что шинели нет в коридоре.

- Где папа, он уже ушел?

- Он скоро вернется.

- Я пойду за ним. Он не мог далеко уйти. Не мог!

И тут мама заметила, как я вырос за этот час. Она сказала:

- Сынок, ты уже большой. Ты все понимаешь. Не торопись... Вот что оставил тебе отец. - И она протянула мне ремень. Это был старый военный ремень отца. - Храни его, - прошептала мне мама и заплакала.

Я УХОЖУ ИЗ ДОМУ

Мама увидела, как я вырос за один час, и попросила меня не торопиться. Но я-то как раз очень торопился. Я хотел догнать моего отца, потому что он мог уйти без меня на войну. Я уже знал, что фашисты напали на нашу страну. Рано утром их самолеты бомбили наши города, и наши стали отступать. Но я верил, что наши остановятся, они должны остановиться. И потом они помчатся вперед - "Ура! Ура-а-а!", - а впереди всех будет мой отец.

Отец так и ушел на войну, не взяв меня с собой. Хотя я уже вырос, хотя я уже стал большим...

Шли дни. Пришла холодная военная осень. А наши все еще не наступали.

И тогда я принял решение. Я об этом никому не рассказывал, даже маме.

Вечером мама пришла с работы, а я сказал, что очень устал и хочу спать.

- Ну ложись, - сказала мама. - Ложись скорее.

- А ты посидишь со мной?

- Ладно, - сказала мама. Она, конечно, не догадывалась, что это будет последний наш вечер во время войны.

Я быстро разделся и лег.

Над моей кроватью висели старинные часы с кукушкой. Из коричневого домика выглянула кукушка, закуковала тихонько: "Ку-ку! Ку-ку!" Мама погасила свет, села ко мне на кровать, протянула руку к моей голове и начала ее гладить, чтоб я быстрее заснул.

- Мамочка, - прошептал я, - ты видишь, я уже вырос, и мне пора к папе... на войну.

- Ах ты мой торопыга-торопушечка! - говорила мама. - Подожди еще немножко, спи пока. Засыпай скорее. Ты же хотел спать, не разговаривай.

Я не стал спорить, а притворился, что засыпаю. Мама тихонько встала, вышла из комнаты, закрыв за собой дверь.

Я еще полежал. Прислушался: мама занялась уборкой. Тогда я быстро поднялся и, не зажигая света, начал одеваться. Я подпоясался старым ремнем, который подарил мне папа, и осторожно подобрался к книге с золотым переплетом. И чтобы лучше рассмотреть ее, отодвинул тяжелую, плотную занавеску, закрывавшую окно. Свет от прожекторов освещал ночное небо. Я прислушался: где-то далеко гудели самолеты. Все было спокойно пока. Мама за стеной гремела посудой.

Мне захотелось проститься со сказочным садом. Я склонился над книгой. Приподнял переплет и увидел золотую дверь. Да, я опять увидел золотую дверь. Я дернул за ручку. Дверь скрипнула, пропуская меня...

Я вышел на узкую улицу. Фонари не горели, а свет луны придавал домам таинственный и страшный вид. В канаве вдоль каменных стен, прятавших сады, журчала вода.

Вдруг сзади послышался топот коней. Чтобы не быть раздавленным, я кинулся в канаву. И вовремя. Мимо промчался всадник в золотом развевающемся плаще. За ним ехали двое, но не так быстро. Они негромко переговаривались.

- Противник наступает, - сказал один из всадников.

- Да, бой тяжелый будет, - ответил другой.

Они проехали, так и не заметив меня. Я полез по канаве и все еще надеялся, что опять выйду в тот сказочный сад, но кругом были незнакомые дома, темные, без огней... А в голове стучало.

"Значит, и сюда война добралась". Я повернул назад.

Прощай, сказочный сад!

Прощай, волшебная книга!

Ночью, когда мама заснула, я ушел из дому.

Долго блуждал по темному городу, пока не выбрался на пустырь. Я решил, что там меня не найдут, лег на траву и незаметно для себя заснул.

Я спал, пока не рассвело. А когда я открыл глаза, то увидел, что тоненькие травинки держат огромное солнце. И я вспомнил, как сюда попал, раздвинул руками траву, но солнце не упало, а еще выше поднялось. "Может быть, я еще сплю?" - подумал я. Я закрыл и снова открыл глаза: трава и солнце не пропадали. И тогда я окончательно понял: я не сплю. Вот только найду ли я дорогу назад? Назад? Да я и не хочу ее искать. Я навсегда ушел из дому. НАВСЕГДА!..

Это я понял ясно. И все же думал: когда-нибудь я снова встречу маму и папу, и мы будем жить вместе, как раньше, и никакая война нам не помешает, и все будет хорошо...

Успокоенный, я поднялся и зашагал по тропинке. Тропинка повела меня, пробираясь среди огородов, через оврага, поросшие бурьяном. Я нырял вместе с нею в овраг и снова выбирался наверх, цепляясь за кусты.

Когда я услышал гудки паровоза, то очень обрадовался. Я понял, куда мне надо было бежать, и я побежал...

Потом я перелезал через какие-то рельсы, полз под вагонами, пока кто-то не схватил меня за плечо. Огромный человек в плаще склонился надо мной:

- Ты куда?! - услышал я грозный голос.

- Пустите!

Я вырвался и побежал. Вслед мне засвистели, загудели паровозы. Я добежал до запасного пути, нырнул под вагон, лег на шпалы, зажал уши руками, скрючился. Там я пролежал, как мне показалось, несколько часов. За мной никто не приходил, и я вылез из своего убежища.

Я увидел, что лежал под вагоном с тесом. И тут мне пришла в голову прекрасная мысль: там наверху можно сделать домик, а когда вагон тронется, то поедет и домик. И домик сам привезет меня на войну. Я вскарабкался наверх, держась за железные поручни, и там наверху увидел домик, вернее, нору среди досок. Из норы вылез мальчик и сказал:

- Уходи отсюда! Это мой дом.

Я заплакал.

- Эй, ты, не реви, - сказал мальчик. - Слышишь?

Я слышал и плакал, плакал и не мог остановиться.

- Ладно, полезай ко мне, - позвал мальчик.

Я полез к нему в домик, и слезы лились у меня по щекам. Я плакал и радовался, потому что был уже не один.

Я ОТКРЫВАЮ МОЕМУ ТОВАРИЩУ ЗАВЕТНУЮ ТАЙНУ

Я был не один в этом кофе - среди свистков, среди колес, - не один, нас стало двое. Мальчика звали Витей. Он дал мне кусок хлеба, ломоть черного хлеба, и половину соленого огурца.

- Ешь, - сказал он. - Не плачь. Чего ты? Я не прогоню тебя.

Я перестал плакать и стал есть. Мой новый товарищ был черноглаз и очень худ. Тонкие пальцы перепачканы смолой от досок. Он был постарше, чем я. И так же, как я, ушел из дому следом за отцом. А матери у Вити не было.

- Я отцов сын, - сказал он, - и к отцу пробираюсь.

- А как же ты найдешь?

- Найду.

Там, среди теса, мы сидели в домике. У нас были стены из теса, и крыша из теса, и если бы пошел дождь, то он не замочил бы нас.

Я съел хлеб и огурец и немножко согрелся. Мне захотелось рассказать Виге про свою волшебную кишу. Я сказал, что знаю одну тайну.

- Поклянись никому не рассказывать.

- Клянусь, - сказал Витя.

- Нет, не так. Скажи: клянусь небом и землею, солнцем и водою, всем, что светит, всем, что греет, всем, что ходит, и всем, что летает, - клянусь!

Витя повторил всю клятву, и я еще попросил его для верности три раза вдвинуть через левое плечо. И тогда я сказал торжественно:

- А теперь слушай. Давно-давно, может быть тысячу лет назад, а может, еще больше, один мальчик нашел на свалке старую железную лампу. Может быть, даже не на свалке, а где-нибудь на чердаке или в подвале, теперь трудно сказать, потому что это было очень давно. Сверху лампа была заржавлена, а внизу что-то было желтое, будто лампа светилась. Мальчик поднял лампу и тихонько потер ее рукавом... И сейчас же земля в подвале задрожала, и появился огромный джинн. Ноги у него были как столбы, а в его карманах свободно могли поместиться сто пятьдесят лошадей и даже больше, а голова его уходила в небо. И он сказал с неба глухим голосом: "Я твой раб, и ты можешь мне приказывать что захочешь, и я все сделаю".

Конечно, мальчик сначала очень испугался, а потом приказал построить дворец. И джинн сразу ему построил дворец. Мальчик стал жить в этом дворце, а потом, когда мальчик заснул, у него кто-то украл лампу. Мальчик все хотел найти ту железную лампу, но так и не нашел. И вот если бы...

Я посмотрел на Витю, потому что он был теперь моим товарищем, самым близким, дорогим товарищем, которому я открываю мою заветную тайну.

- Вот если бы нам найти ту лампу! Нужно чуточку потереть ее - и появится джинн. И мы скажем ему: "Не надо нам ни дворцов, ни золота, ни серебра, а лучше помоги разгромить фашистов". Он как выскочит из-под земли, да как начнет их швырять да крошить, они только будут пищать от страха. А джинн будет хватать их самолеты, их пушки и - трах, трах! - об землю. А потом о нас узнают все в мире. И все будут говорить: "Смотрите, вот эти два мальчика помогли победить врагов". И нас наградят орденами: тебе дадут орден и мне дадут орден.

Витя на это усмехнулся:

- А мне-то за что орден? Ведь это ты придумал.

- Ну и что ж? Мы с тобой теперь как братья, потому что ты поклялся. И пускай нам дадут все поровну. Согласен?

Витя почесал в затылке.

- Давай еще поклянемся быть навеки братьями, - предложил я.

- Ну, это можно.

И мы поклялись, что всегда, во веки веков, будем братьями.

МЫ С ВИТЕЙ ИЩЕМ ХОД В ПОДЗЕМЕЛЬЕ

Так мы стали с Витей во веки веков братьями. И начали жил" вместе в домике среди теса на железнодорожном вагоне.

В тот вечер, когда я открыл Вите тайну и мы стали с ним братьями, в тот вечер, когда мы лежали на досках около своего домика, я показал на звезды:

- Видишь эту самую яркую звезду? - шепотом спросил я.

- Ну? - тихо отозвался Витя.

- А теперь, - сказал я, - сложи указательные пальцы крест-накрест. И я показал, как это сделать. - Подними руки над головой и подведи под малиновую звезду, понятно? Теперь пальцы опусти вниз, и куда покажет правый палец, там и находится волшебная лампа.

Мы с Витей сделали кресты и увидели, что лампа находится совсем недалеко. Правда, Витя думал, что лампа находится в каменном складе, на стенке которого написано: "Не курить!", но я показал дальше, где торчали крыши двух домов и за ними сад. Витя снова посмотрел через крест на звезду, опустил крест вниз, и его правый палец тоже указал на крыши двух домов.

Утром следующего дня мы отправились на поиски лампы, а утро было дождливым, пасмурным. На глинистой дороге привокзальной улицы ноги наши разъезжались, ботинки мои промокли, и я замерз. Еще с ночи я не мог отогреться. Внутри у меня все дрожало.

Мы пробирались вдоль забора.

- Вот этот дом, - прошептал Витя.

И в эту же секунду мы услышали глухое злобное рычание. За забором загремела железная цепь, заскрипела проволока, и рычание перешло в глухой лай.

- В этом доме, - сказал я. - Видишь, где сарай.

- Ага, - проговорил Витя, стуча зубами от холода.

- Так оно и должно быть, - сказал я и, глядя на дрожащего Витьку, сам костенея от холода, объяснил: - Эта собака должна охранять вход в подземелье.

- Давай придем сюда завтра, - сказал Витя. - А сейчас пойдем на вокзал, погреемся.

- Пойдем, - согласился я.

В вокзал нас не хотели сначала пускать, но Витька сказал, что мы отстали от поезда, и дяденька нас пропустил. В зале ожидания было трудно пройти между скамейками, чемоданами и спящими людьми.

Витя вдруг поднял голову и тоненько запел:

- "Помню городок провинциа-а-альный..."

- Ты чего? - испугался я и дернул его за рукав. - Замолчи.

- Дурак, хлеба надо просить, - и опять запел: - "Тихий, захолустный и печа-альный..."

У Вити было очень худое лицо и жалобный голос, и сразу какая-то тетка, до глаз закутанная платком, поднялась с чемодана, пошарила в кармане широкого плаща, что-то там отломила и подала нам кусочек черного хлеба. И еще дали ломоть. И еще. А молоденький солдат протянул кусок сала. Витька пел, а я брал эти куски, собирал их и видел только руки, только руки дающие, а на липа не глядел. Мне было стыдно за себя, а еще больше за Витьку, за этот его тонкий голос. Потом я взглянул на него и тогда увидел его глаза. Его далекие и строгие глаза, когда он пел.

Вечером в домике из теса Витя сказал:

- Мне эту песню мать пела, когда я был маленький. А мотивов всяких ух сколько у меня! Я по радио все запоминаю.

И он тихонько запел, подражая разным инструментам, а потом все они соединились и получился целый оркестр, и я не понял, как это у него вышло.

Теперь я, взрослый дяденька, часто слушаю то, что напевал мне в ту холодную осень мой замерзший, мой голодный друг Витя. Все это имеет прекрасные названия: адажио, соната, скерцо... И меня удивляет по сей день, как он мог так много помнить. И это так же, как тогда, примиряет меня с единственной песней, которую он пел ради хлеба и которой научил меня.

С той поры мы часто пели, собирая хлеб, хоть маленькие кусочки, хоть корочки, у людей, что сидели на чемоданах, на мешках, на сумках в общей толчее, среди гула тысяч голосов, у пассажиров, ожидающих поездов, а поезда не приходили, потому что шли военные составы... Иногда они останавливались. И военные щедро давали нам хлеба и даже колбасы. Я разучил "Городок"; и когда Витя запевал "Помню городок...", я изо всех сил старался громко кричать, чтоб было длиннее и жалостливее: "... провинциаа-а-льный..."

Пробираться в сад за лампой утром или днем было опасно, и мы пришли туда вечером. Мы подкопали под забором руками и палками, но немного, потому что послышался злобный лай собаки. А в следующий вечер мы проделали большой лаз, кинули туда на всякий случай кусочек колбасы, и лай прекратился.

- Кто полезет первый? - спросил я.

- Чей верх, тот и первый.

Я кинул палку. Витя поймал, потом я обхватил ее радом, потом он поставил свой кулак рядом с моим, потом я поставил кулак, потом снова Вита. Я высвободил одну руку и накрыл палку ладонью: мне лезть.

- Дай-ка мне с собой колбасы, - попросил я.

Витя дал мне колбасы и хлеба, и я полез под забор. Раздалось рычание, и огромный лохматый пес кинулся на меня. Я вывалился обратно.

- Ну, чего? - спросил Витя.

- Овчарка, наверно, - сказал я, тяжело дыша. - Чуть не вцепилась в меня...

В этот вечер мы больше не рисковали, ушли к себе в свой домик на вагоне.

А в следующий вечер лил дождик, но мы все равно пошли к забору. Земля намокла, ноги расползались на глинистой дороге, и я рад был, что не мне лезть.

- Может, сперва приручим собаку получше? - сказал я.

- Нет, - вздохнул Витя. - Тут один солдат так говорил: "Плюнул на руки, не хватайся за ухи". Давай хлеб.

Прежде чем стать на коленки перед лазом, он долго уговаривал собаку, которая рычала за забором.

- Песик, хороший... не трогай нас. Мы тебе ничего плохого не сделаем. Бери хлеб, а колбасы принесем в другой раз...

Собака рычала. Когда она стала рычать не так грозно, он полез в дыру, держа перед собой хлеб.

И вдруг я услышал:

- Давай сюда не бойся!

Я полез в дыру. И с удивлением увидел, что Витя спокойно гладит морду и шею небольшой собаки, привязанной нацель.

- А это, наверно, другая, - сказал я. - Та была лохматая, прямо чудовище, честное слово!

Витя засмеялся.

- Нет, правда, - обиделся я. - Так бывает в заколдованных местах...

Я дал собаке еще хлеба, и мы пошли искать вход в подземелье.

Идти нам было недалеко. Рядом с домом мы увидели дверь погреба, и я понял, что это и есть вход в подземелье.

Три каменных ступеньки. Мы осторожно спустились... Я толкнул дверь. Она скрипнула, подалась... и вдруг раздался страшный грохот. Витя закричал и бросился назад, я - за ним. Завыла собака, заскулила, земля дрожала под нашими ногами. И пока мы выбирались на улицу, еще слышались взрывы, небо светилось. Мы бежали, оглушенные, испуганные, к своему вагону. А когда прибежали, то увидели, что на путях стоит военный состав, а нашего вагона нет. Мы побежали к вокзалу. Рядом с вокзалом горел дом. Ночь над ним то раскалялась докрасна, то тускнела, и видны были на красном черные подвижные фигурки людей... и вдруг - белые халаты санитаров с носилками. И еще носилки, и на них кто-то лежал... Я отвернулся.

- Гады... - сказал Витька каким-то другим, взрослым голосом. - Гады фашистские!

Мы не решались подойти ближе. Но теперь, когда глаза наши привыкли к темноте и свету, мы увидели, что и часть вокзального здания рухнула и что возле развалин тоже много красноармейцев и... и опять санитары с носилками.

Витька схватил меня за руку.

- Я больше не буду искать лампу. Может, и лампы никакой нет. А фашисты есть. Я поеду на фронт. Ты как?

- И я!

Мы побежали к военному поезду. Кто-то крикнул, что в конце состава сажают призывников и гражданских. И мы со всеми побежали к концу состава. Там уже была такая страшная толкучка, что трудно было понять, кто все-таки садится в вагон. Витька закричал, что у него отец там, и ринулся вперед, я за ним. Какой-то военный стоял на площадке, расставив руки, и кричал, что никого больше сажать не будет. Но нас с Витей пропустил. Поезд тронулся. Мы думали, что едем на фронт. Хоть не нашли лампу, зато едем на фронт. Но на первой же станции нас с Витей высадили и отправили в детскую колонию. Так мы оказались в маленьком городке Ташино...

МЫ СОБИРАЕМ ЗВЕЗДЫ

Детская колония... Динь-бом! - звонила церковь в маленьком городке Ташино. Да. С маленькой колокольней. Детская колония - снега, сугробы. Конечно, была и осень. И черная дорога через лес. Но я почему-то помню зиму. Первую военную зиму. В нашем городке Ташино все было как в песне. В той песне, что мы с Витей пели на вокзале:

Помню городок провинциальный,

Тихий, захолустный и печальный,

Церковь и базар,

Городской бульвар...

Да, помню этот базар по воскресеньям. И городской бульвар - маленький такой, снегом засыпанный. Лежал всюду снег, снег. Суровая тогда была зима. Моя мама вскоре, как я убежал, ушла на фронт. И от нее не было вестей.

Мы жили не в самом городке, а рядом - может, километра полтора или два - в лесу. Среди леса стояли бревенчатые дома леспромхоза. Там и разместилась наша детская колония. Это были два дома. В одном доме жили мальчики, в другом - девочки. На крышах домов снег, под окнами сугробы, и лес у самых стен, и тропинка. Ночью ее засыпает снегом, а утром мы ее протаптываем. Идем в городок наш - Ташино. Там у нас столовая и школа. Утром еще темно. А возвращаемся вечером - опять темно. Звезды светят. И в первые зимние дни я боялся: пойдем назад из Ташииа, а тропинку потеряем, заблудимся в лесу, не вернемся домой.

Отцы наши, а у кого и матери были далеко: в армии, на фронте. А мы шагали по лесу один за другим, один за другим. И уж не помню, кто это придумал. Кто-то придумал. Наверно, тот, кто больше всех смотрел на небо и видел, как падают звезды. Когда мы возвращались из Ташииа, шли по лесу, у нас была такая игра - собирать звезды. Идем, идем, вдруг кто-нибудь крикнет "Чур, моя звезда!", и мы все смотрели на небо, кричали: "Чур, моя! Чур, моя!"

Мы собирали звезды в большую корзину. Они обжигали нам пальцы. Мы дули на руки, говорили: "Какие горячие! Фу! Фу!"

Звезды шевелились, потому что были еще живые. Дома мы наклеивали их на бумагу. Красили их в красный цвет, чтоб они были еще ярче. Ярче звезд на небе. И писали на бумаге слова: "Дорогой папочка! Мы живем хорошо!.." Это были наши письма на фронт. В начале письма - красная звездочка. А еще мы писали, как живем, что на обед нам дали кашу. И каши очень много, целую тарелку. А еще мы рисовали картинки. Чаще всего танки, самолеты. А однажды я нарисовал белочку. Она сидела на ветке. Мы ее, правда, увидели еще утром, когда шли в Ташино, только я ее нарисовал красным карандашом и ветку тоже красным. Хотя та белка, которую мы видели, была уже по-зимнему серой.

Зимними вечерами мы любили сидеть у печки.

ВОЗЛЕ ПЕЧКИ

В печке горел огонь. Дверца у печки открыта, в комнате от этого все освещено: и ребята, что сидели прямо на полу, и часть стенки, и кровати. Дрова у нас были хорошие, березовые - дружно горели. Кора на поленьях скручивалась от жара. А мы, бывало, сидим и смотрим, и теплое дыхание печки шевелит наши волосы. Но самое удивительное наступает, когда прогорят дрова и остаются угли. Тогда надо немножко дунуть в печку - и родится голубенький человечек. Он сначала очень смешной, беспомощный. Он машет голубенькими ручками, прыгает с уголька на уголек. И он греет ручки об угольки, а потом убегает в темный, темный лес. Да, там далеко есть и лес. И в нем живут голубенькие человечки.

Однажды кто-то из ребят принес патроны и бросил в печку. Набрал их, наверно, на полигоне, недалеко от Ташина. Сначала ничего, но потом патроны стали взрываться, и стало страшно, как будто к нам приблизилась война.

А вообще про войну мы, ребята, говорили редко. Вот раньше, давно, еще до войны, тогда часто говорили. А сейчас нет. Мы, конечно, читали письма с фронта, показывали их друг другу, но все же о войне старались не говорить.

Первый из нас получил письмо о гибели отца Валя Шевчук.

Валя был молчаливый белоголовый паренек. Он все время читал или рисовал. А когда поднимал глаза, всех удивляло, какие они круглые и синие.

Раньше, когда Валя только что приехал в колонию, наши ташинские задиры дразнили его. ""Девочка Валя!", "Валя-Валентина!"

Но он оказался парнем настоящим: никогда и ни на что не жаловался; по своей охоте ходил пилить бревна для печки; когда погас свет, починил проводку.

Однажды Валя Шевчук показал нам свой альбом. Вернее, не весь альбом, а те листочки, где были нарисованы ташинцы. Ох и здорово получилось у него! Особенно Витька - ну прямо как живой! Только я, по-моему, не очень похоже вышел: нос коротенький, волосы взъерошенные, валенки драные. Нет, я все же не такой. Но я не обиделся на Валю. Ничуточки!

А как он пел! Они с Витей всегда запевали в два голоса, а уж потом остальные подхватывали. Я хорошо помню одну их песню:

На опушке леса

Старый дуб стоит... - начинал Валя тихо-тихо, как будто рассказывал.

Мы все замирали... И тут вступал Витя - голосом ровным, похожим на звук скрипки или еще на крик лесной птицы, пролетающей мимо:

А под этим дубом

Партизан лежит.

И мы видели, мы ясно видели, что произошло там, за лесом, и еще за полями..

- "...Партизан лежит", - тихо вторил Валя.

А Витька уже дальше, дальше вел нас вглубь горестных и непоправимых событий:

Он лежит не дышит,

И как будто спит,

Кудри золотые

Ветром шевелит.

Валя тихонько вторил:

- "Ветром шевелит".

И точно на нас дул этот ветер, что проносится над полями, где сражаются наши отцы. Так мы чувствовали, так понимали эту песню. А еще я гордился моим другом Витей.

С Витей мы были неразлучные друзья. И койки наши стояли рядом. Витя давно не получал никаких писем и ничего не знал об отце. Он вырос и еще больше похудел. Он редко смеялся и разговаривал негромко. Но ребята его слушались. И не только потому, что он был сильнее многих. У него характер был твердый, я так думаю. И потом, все любили, как он поет и как изображает оркестр.

Но Витька любил и почудить. Помню, отрывал у своего пальто пуговицы и бросал их в печку - посмотреть, загорятся ли. Многое из той жизни в Ташине забылось, а вот как Витька бросал пуговицы в огонь, хорошо помню.

Когда мы приходили с улицы, то снимали валенки и ставили рядом с печкой. Сушили. Но не очень близко, чтоб не попал уголек. И однажды, когда дрова уж прогорели, я показал Вите:

- Смотри! Вон там, видишь, черное болото. А на краю болота стоит маленький домик. В домике светится зеленый огонек. В домике все зеленое: зеленый стол, зеленая кровать, зеленая лампа...

- Как до войны, - вздохнул Витя.

- А знаешь, кто там живет? - шепотом спросил я.

- Нет, - тоже шепотом ответил Витя.

- Там живет Зеленый Кузнечик. И он пока спит.

- А что он будет делать, когда проснется? - спросил Витя.

ПИСЬМА

Витя спросил: "А что будет, когда проснется Зеленый Кузнечик?"

Но тут кто-то из ребят закричал, уж не помню кто:

- Витька, тебе письмо!

Витя вскочил с полена - он сидел около печки на полене, - и мы тоже все повскакали, закружились вокруг Вити:

- Смотри, "Полевая почта".

- От отца! От отца! - закричали с разных сторон.

И уж не помню, Витя ли читал или кто другой, только письмо это помню хорошо.

"Дорогой Витя! Я воюю очень далеко, там, где всегда холодно, где на горах лежит снег. Я воюю на море. Море это очень холодное. Я воюю на подводной лодке. Мы топим корабли фашистов.

Утром, когда мы возвращаемся к себе на базу, домой, мы стреляем в воздух. Один залп - это один потопленный транспорт. Два - это два потопленных транспорта. С нами вместе воюет мальчик, его зовут Шурик. Он еще не матрос, а юнга - сын флота. Мы его все очень любим. Все наши подводники шлют тебе привет. И просят, чтобы ты уповал на победу. Тебе шлет привет юнга Шурик".

Витя наклеил красную звезду на бумагу. И мы все вместе написали Витиному папе ответ"

"Дорогой папа и юнга Шурик! Мы живем хорошо. И мы уповаем, раз вы нам велели, хотя мы не знаем, что это значит. Мы все шлем привет юнге Шурику, отважному моряку и сыну флота. Пусть он нам пришлет фотографию.

Твой навеки сын Витя. И его товарищи".

Письма... Письма... Я помню эти письма-треугольники с адресами "Полевая почта", они, как птицы с обожженными войной крыльями, летели к нам, ребятам, у которых не было радом отцов и матерей.

А мы в Ташине, в детской колонии, не забывали, что идет война, ни на минуту не забывали. И когда разговаривали, и когда смеялись, и когда рассказывали сказки (мы тогда много рассказывали сказок. Сядем около печки, рассказываем).

Теперь я знаю, что значит слово "уповать", это слово очень старое, можно сказать старинное, и значит оно - надеяться, не терять надежду. "Уповать на победу" - верить в победу. Ах, как нам хотелось скорее увидеть эту победу, чтоб скорее вернулись наши матери и отцы, чтоб не погибли они...

...Была поздняя ночь, а мы с Витей не могли заснуть. На койке у окна плакал Валя Шевчук. Он закрывал голову подушкой, но все равно мы слышали, как он плакал. И не спали. И не решались подойти к нему. Я сказал Вите:

- Давай подбросим в печку полешек.

Огонь разгорелся снова.

Желто-красное пламя. Пламя! Где-то там, за лесом, и еще за лесом, и за речкой, за палями, оно было страшное, оно было - война. Охваченные пламенем, кружились деревья, тянулись ветками к небу. А с неба падали черные бомбы, и дрожала земля, горела земля.

- Вроде заснул... - кивнул Витя на Валину кровать. И вдруг зашептал: - Проклятые фашисты! Проклятые фашисты!..

- Эх, пацанам трудно на фронт попасть!

И вот тогда, в тот поздний вечер, мы размечтались с Витей об удивительном человеке:

- ...Он захочет и станет большой-большой - до неба...

- А захочет - станет маленький, меньше муравья, хоть куда пролезет! Малюсенький такой - не углядишь.

- И чтоб смелый, никого не боялся...

- Ну, это ясно!

- И сильный, как...

- Ага... как схватит рукой дом - поднимет, как дунет - все враги разлетятся. А смеяться начнет, так земля задрожит. Он смеяться любит...

- И чтоб добрый был...

- И чтоб белочек любил и этих... кошек или там... жуков малюсеньких.

- И чтоб никогда не умирал...

- Да. Никогда не умирал.

Мы этого очень хотели с Витей, и я спросил:

- А как ты, Витьк, думаешь: будут такие люди, а?

- Будут, конечно, только не скоро - лет через сто, а может, через тысячу...

- А вдруг мы его встретим пораньше, а?

Мы засмеялись, и Витя сказал:

- Ладно, закрывай печку, пошли спать.

Часть вторая

КАПИТАН ВЕДЕТ КОРАБЛЬ

ВТОРАЯ ПЕРЕЗВОННАЯ

Вига сказал, что не скоро - через сто, а может быть, через тысячу лет... Так он сказал тогда - я помню. Теперь прошло много лет. Я теперь вырос, стал взрослым дяденькой. И живу не в маленьком городке Ташино, а в большом городе, на улице Большая Почтовая.

У меня - вот смешно! - выросли борода и усы. Конечно, удивительно, после того как я был совсем-совсем маленьким.

Теперь я как-то уже привык, что стал дяденькой. И все кругом привыкли, так что, наверное, удивились бы, если бы я вдруг опять стал мальчиком.

Нет, я об этом и не думаю, - дяденька и дяденька, очень даже хорошо. Только вот одно неудобство - борода чешется. Ничего тут страшного нет, можно почесать бороду; да она у меня небольшая: так, не борода, а бородка. Я ее гребешком расчесываю - у меня такой маленький гребешочек есть. Расчешу бородку и - фу! фу! - продую его и положу к себе в боковой карман костюма. У меня, конечно, есть и костюм, и галстук, и даже голубая фетровая шляпа. Когда здороваюсь, я теперь снимаю голубую фетровую шляпу и говорю: "Здравствуйте!" И никто, решительно никто, не удивляется, что я такой взрослый и вежливый.

Да, но не об этом речь. А приближается то, к чему я вел рассказ.

У меня на столе зазвонил телефон (он зеленый и всегда стоит на столе). Я снял трубку:

- Алло! Я слушаю.

Взрослый голос проговорил в трубку:

- Здравствуйте! Не хотите ли поехать сегодня за город?

Это звонил мой знакомый, абсолютно взрослый человек, приглашал к себе в гости. А у меня в городе была уйма дел, и я стал отказываться. Но чтоб не огорчать знакомого, я сказал, что вряд ли вырвусь, но постараюсь. (Заметили, какие у меня появились слова? "Вряд ли", "постараюсь".

Так говорят взрослые. И я так тоже говорю, потому что я дяденька, дяденька с усами и бородкой).

Целый день я не думал о приглашении. А к вечеру странное, удивительное чувство (взрослые слова!) охватило меня: мне показалось, в этот вечер что-то должно случиться.

Вечером я сел в электричку и поехал за город. Сумерки еще не сгустились. Но когда поезд тронулся вдоль перрона, зажглись огни. Сырой воздух пожелтел. Да, я забыл сказать, что была весна.

Электричка набирала скорость. Я сидел около окна.

Смотрел. Там, за окном, отступали дома, многоэтажно-каменные дома. Они не могли успеть за поездом, они отставали, они оставались вместе с улицами, людьми, машинами.

А поезд мчался дальше. Я глядел на остающийся город. В тот вечер да, честно скажу - я ждал удивительной встречи, что-то должно было случиться. И я прижался лицом к стеклу, потому что быстро стало темнеть. Электричка вырвалась из города, и там, за окном, открылись поля, подступил черный лес. Я уже плохо все различал, стало совсем темно. А я все прижимался лицом к окну, уже не надеясь увидеть, а может быть, только услышать, что мне шепчут поле и лес. Темнота стукалась в стекла вагона, оставляя блестящие капли на стекле. Дождь. Пошел дождь...

Вдруг я различил - дождь зашептал: "Жди... жди..." Колеса вагонов застучали: "Жди... жди..."

И было так приятно, что они говорят со мной очень просто, как с маленьким: "Жди... жди..."

На одной из платформ я сошел, а электричка поехала дальше. Тускло светили фонари. Я шел по размокшей дороге вдоль деревянных заборов. Тени деревьев пересекли мне дорогу. Справа от дороги стояли березы. Я искал улицу с удивительным названием "Вторая Перезвонная". Рядом с длинными тенями деревьев я заметил коротенькую тень. Посмотрел направо и увидел девочку.

- Ты здешняя? - спросил я.

Она засмеялась.

- Где ты живешь, девочка?

Она показала на березу.

- Ты спустилась с дерева, да? Но ты же не зверек.

- Нет, я зверек. Я зверек и девочка. Разве вы не видите?

Я внимательно пригляделся. При тусклом желтом свете фонаря стояла девочка в красном пальтишке, без шапочки. Рыжие волосы ее блестели, на них лежали капельки дождя.

- Очень неуютно тебе жить на дереве? - спросил я.

- Да. Был дождь.

- А не скучно? Что ты там делаешь, на дереве?

- Слушаю, как растут листья. Играю.

- Аа-а! Ты думаешь меня удивить. Нет. Когда-то, когда я был маленьким, я уже знал девочку, которая живет на дереве.

- А вы давно были маленьким?

- Тысячу лет назад.

- Тысячу лет? Как давно.

- Скажи, девочка-зверек, ты не знаешь, где здесь улица Вторая Перезвонная?

- Знаю. Я вам покажу. Закройте глаза.

- Ты смеешься! Как же я увижу, если закрою глаза?

- Так ненадолго. А сначала наступите на камень. Вон у вас под ногами камень.

Я наступил на камень, закрыл глаза.

- Повернитесь, - услышал я голос девочки. - Поднимите голову. Открывайте глаза.

Я открыл глаза. На зеленом заборе, прямо передо мной, висела табличка: "Вторая Перезвонная"..

Сзади я услышал смех. Быстро обернулся. Никого не было. В желтом свете фонаря стояли березы, темные их тени пересекали мне дорогу.

ЗДРАВСТВУЙ, ПЕЧКА!

Тени берез пересекали мне дорогу. Нужный мне дом был радом. Во мне еще звучал голос девочки-зверька и этот смех, будто он был уже мне знаком. "Куда она исчезла? И неужели правда, что она и девочка и зверек и так быстро прыгнула на дерево и спряталась там в листьях? Нет, это шутка или сказка". Так я успел подумать, когда дверь дома открылась.

- Здравствуйте, я вас давно жду.

Передо мной стоял мальчик.

- А где твои родители?

- Папа и мама скоро придут. Они раньше вас ждали. А мне сказали, если вы приедете, чтоб я вас занимал.

- Ну что ж, - сказал я чуть насмешливо улыбаясь, - занимай меня. - Я снял свою голубую шляпу, пальто и вошел в комнату.

- Если хотите, можете включить телевизор или посмотреть журналы - они на столе.

- Спасибо.

"Очень любезный мальчик, хороший, воспитанный", - подумал я.

Мне хотелось согреться, я озяб в дороге, и, словно догадавшись, мальчик сказал:

- Садитесь к печке, погрейтесь.

Я огляделся и увидел печь. Что-то знакомое, родное было в этой беленой стене. "Печка" - какое тихое, теплое слово.

- Здравствуй, печка! - шепотом сказал я. - Когда-то очень давно, может быть тысячу лет назад, я с тобой встречался. Помнишь, печка?

- Что вы сказали? - спросил мальчик.

- Так... ничего... А дровами какими топите? Березовыми?

- Березовыми, - ответил мальчик. - Я могу принести два палена. И мы можем посидеть на них около печки. Или вы хотите на стуле?

- Нет, нет. Я на полене. А ты любишь сидеть около печки?

- Ага.

- Раньше я тоже любил, а теперь я живу в большом доме.

- Ну, я пойду принесу. У нас дрова в сарае, во дворе.

- Тебе не помочь?

- Что вы, я привык.

Мальчик ушел. А я наклонился, чтоб открыть дверцу печки, и тут услышал: "Ку-ку! Ку-ку!.."

Я оглянулся. Над диваном висели часы с кукушкой. Радом с коричневым домиком на желтой перекладине сидела пестрая птичка.

Я подошел к дивану.

- Эй, кукушка! Прошло тысячу лет. Разве ты не устала? Пора тебе отдохнуть, дружок.

"Ку-ку! Ку-ку!"

- Ты уж совсем-совсем старенькая, а кукуешь еще весело.

"Ку-ку! Ку-ку!"

- Вам нравится? - Это спрашивал мальчик. Он стоял с поленьями в руках.

- Да. Нравится. Раньше у меня тоже были такие часы.

- А где они сейчас?

- Погибли. В дом попала бомба.

- Во время войны?

- Да, тогда еще.

Мальчик бросил поленья. Мы сели радом с печкой. Я открыл дверцу. Как только дверца распахнулась, там вспыхнули голубые огоньки.

- Похожи на цветы, правда? - спросил мальчик.

- И на голубеньких человечков. Они прыгают с уголька на уголек. Видишь, машут голубенькими ручками. Горячо им. Ну-ка, подуй!

- Фу-фу-фу-у-у! Бегите, человечки! - крикнул мальчик.

- О-о! Горячо. Убежали. А один упал, спрятался за уголек.

- Ага!

- Остальных не догонишь. Они убежали далеко-далеко в темный лес. Ты знаешь, что там есть и лес, и болото?

- Черное болото.

- Да. Непроходимое. А за болотом стоит домик.

- Маленький домик.

- Зеленый. Это домик Кузнечика.

- Да. И Кузнечик, когда просыпается, зажигает огонек.

- Ты знаешь домик Зеленого Кузнечика?

- Конечно, знаю.

- Послушай, как-то глупо получилось, но я до сих пор не спросил, как тебя зовут.

- Меня зовут Торопун-Карапун.

- Как? Как ты сказал?

- Торопун-Карапун. Так называет меня мама. И так все меня зовут... Смотрите, смотрите, в домике на болоте загорелся огонек!

Странно: ведь меня в детстве мама тоже так называла. Очень странно!

- Ой, ну смотрите же, какой красивый огонек!

- Да, да, - очнулся я от воспоминаний. - Это в домике Зеленого Кузнечика. Он уже проснулся. Слушай, Торопун-Карапун, давай погасим свет. И посидим около печки в темноте.

ДО ВСТРЕЧИ, КАПИТАН!

Мы погасили свет и пододвинули поленья ближе к печке.

- Давай бросим туда немножко бересты, - прошептал я.

- Ага, давайте.

Не знаю почему, но мы стали разговаривать шепотом. Торопун-Карапун бросил в печку несколько кусков коры. Кора почернела на углях, потом сразу вспыхнула. Красные отсветы пламени заиграли на лице Торопуна-Карапуна. И вдруг, сам не знаю отчего, я тихо запел:

Помню городок провинциальный,

Тихий, захолустный и печальный.

Церковь и базар,

Городской бульвар...

- Это что, очень старая песня? - шепотом спросил Торопун-Карапун.

- Да, очень.

И я рассказал Торопуну-Карапуну о своем друге Вите, о детской колонии, о маленьком городке Ташино.

- Ну-ка, брось еще береста.

И когда береста вспыхнула, я сказал:

- Я хочу вернуться...

- Куда? - тихо спросил Торопун-Карапун.

- Туда. - Я махнул рукой через плечо. - Там осталась тайна.

- Тайна? Ой, говорите же!

- Что говорить? Это осталось там, в моем детстве. Понимаешь? У меня в детстве было много тайн, но как теперь к ним доберешься? Они остались там, в моем детстве. Прошло много, очень много лет. Видишь, я стал дяденькой. У меня усы и бородка.

- Ну и что? Подумаешь, усы и бородка. Если хотите, я вам помогу.

- Ты мне поможешь попасть в мое детство?.. Послушай, Торопун-Карапун! Еще ни одному человеку в мире никогда, ни при каких обстоятельствах не удалось снова вернуться в детство. Часы не ходят назад. Нет, это невозможно.

- А я могу!

- Что ты можешь? Ты же мальчик.

- Ну и что! Я могу сразу быть большим и маленьким. Захочу - сразу вырасту до неба, а захочу - буду меньше муравья.

- Стой, Торопун-Карапун! Молчи. Я вспомнил! С моим другом Витей, там, в Ташине, мы когда-то хотели встретить такого человека. Он и большой и маленький. И сильный. И добрый. И чтоб никогда не умирал. Мы сами хотели быть такими же...

И я вспомнил, как мы сидели возле печки, там, в детской колонии, и мечтали, и был жар от печки, и горячо нам было от слов; они, как тучи, носились тогда над нашими головами, над нашими пылающими лицами...

- Чтоб он был большой и маленький, - повторил я.

- Ну конечно, - сказал Торопун-Карапун. - Я буду капитаном. И поведу туда корабль.

- А туда плывут на корабле?

- Никогда раньше об этом не думал. А что если попробовать? А? Рискнуть, а? Знаешь, Торопун-Карапун, я, пожалуй, уж не дождусь твоих родителей. Я, пожалуй, пойду. И давай встретимся с тобой. Ну, через неделю, ладно? Я приеду к тебе, ТОЛЬКО К ТЕБЕ, ТОРОПУН-КАРАПУН. Вот это будет здорово - отправиться в путешествие!

- Не забудьте захватить карту.

- Какую еще карту?

- Как же я поведу корабль без карты? Вы должны поместить на карте все ваше детство, все тайны должны отметить.

- Ладно. Я попробую. Послушай, Торопун-Карапун, не забудь закрыть трубу в печке, а то мы с тобой весь жар упустим.

- С вами, наверно, будет очень трудно, - вздохнул Торопун-Карапун.

- Что трудно?

- Отправиться в путешествие, вот что.

- Нет уж, теперь не отступай. А мне все равно, кем плыть - хоть боцманом, хоть поваром.

- Ну ладно, приходите через неделю, тогда и решим.

- Значит, до встречи, капитан!

- До встречи!

Мы пожали друг другу руки. Рука капитана была твердой. И у меня, как свет в окне, мелькнула надежда.

КАРТА

У меня мелькнула надежда. И постепенно, пока дни сменяли друг друга, как часовые на посту, я стал готовиться к путешествию в детство. Но как туда найти дорогу? И что взять с собою? Я ничего не знал. Никто еще не плавал в свое детство.

Я смотрел в окно. Из нашего окна виден огромный тополь. Скоро по нашей улице Большой Почтовой ветер понесет белый тополиный пух. И улица станет белой. А когда пушинки попадают в лужи, они сразу превращаются в белые кораблики. Да, я теперь ясно представлял эти белые кораблики с белыми парусами! На любом из них ТоропунКарапун и я могли бы отправиться в далекое путешествие. Но у нас не было карты. А ведь я обещал Торопуну-Карапуну принести ее.

Оставались всего один день и одна ночь до нашей встречи. А карты не было.

Карта... Какая ты? Где тебя найти, карта? Ты ведь не просто карта моего детства, а карта ТАЙН моего детства.

Я ходил по комнате, садился в черное кожаное кресло, дергал бородку, снова вставал. Подходил к окну. Смотрел на тополь. Огромные его ветки тянулись к моему окну.

- Ну что, старина, - шептал я тополю, - где мне найти карту? Ничего не могу придумать. Ничего.

Я сел за письменный стол. У меня большой письменный стол, очень старый, одна ножка у него слабо держится. Я ее пробовал столярным клеем закрепить и прибивал гвоздями. Но гвозди гнулись, - очень прочное, сухое, старое дерево. Ничего не получалось. Я придвинул стол к самому окну, и краем крышки он теперь упирается в подоконник и не качается.

Сверху вся середина стола покрыта зеленым сукном. Я люблю теплоту этого сукна. И вот я положил большой лист бумаги на сукно. Взял синий карандаш и красивым почерком (мне нравится писать буквы красиво, чтоб буковка к буковке) старательно написал в верхней части листа:

Карта тайн моего детства.

Написал. И задумался...

Я сидел в кожаном кресле. У меня прекрасное кожаное кресло. Старое, уже потершееся. На подлокотниках медные головы львов с раскрытыми пастями. Я люблю гладить ладонями львов, тереть их медные гривы.

- Ну что, братишки? - шептал я. Потому что львы мне были как братья. Я давно к ним привык. И гладил их, ласкал ладонями. - Подскажите, какой должна быть эта карта. Подскажите, братики!..

А львы с раскрытыми пастями молчали.

Молчал тополь. Молчали львы. Я был один. Совсем один. И некому было мне помочь.

Наступил вечер. А я еще ничего не сделал. Какой же должна быть эта карта? Какой?

Я лег спать. И почему-то у меня далеким, далеким заревом еще светилась надежда. Не знаю, не гасла надежда - и все.

Ночью мне приснился Зеленый Кузнечик. Он появился на зеленом сукне стола. Мне показалось, что он вышел из-за розовой раковины. Эта океанская раковина была привезена моим отцом, когда он в юности матросом плавал на корабле "Федон".

Розовая раковина влита в маленький постамент из темной лавы. Посреди раковины поднимается медный штырь. Я не знаю, зачем торчит этот штырь, но я очень привык к розовой раковине, и она всегда стоит у меня на столе.

И вот в ту, последнюю перед встречей с Торопуном-Карапуном ночь, оттуда, из-за розовой раковины, вышел Зеленый Кузнечик. Я не удивился.

- Здравствуй, Зеленый Кузнечик!

- Здравствуй! - ответил он. Зеленый Кузнечик со мной разговаривал на "ты", просто, как в детстве.

- Ты знаешь, Зеленый Кузнечик, я никак не могу составить карту тайн моего детства.

- А ты не торопись. Время еще есть. И постарайся вспомнить... ну... твое детство. Закрой глаза, помолчи и...

Я закрыл глаза - и вдруг вспомнил... Да, да, вспомнил!

Я тогда болел. У меня была свинка. Это такая болезнь, так называется. Я лежал в постели. И мама принесла мне в постель голубую материю и цветные нитки.

И вот пока я болел, я цветными нитками вышил Ослика. Сам Ослик был голубой, глаза желтые, копытца коричневые. (На одно копытце у меня не хватило ниток, и я сделал его розовым). Получился коврик. Мама повесила коврик рядом с моей постелью. Когда я подрос, я спрятал коврик с Осликом, и он потерялся. Теперь бы я очень хотел увидеть моего Ослика, и я рассказал об этом Зеленому Кузнечику.

- Ну, тогда возьми голубой карандаш и нарисуй Ослика, - сказал Зеленый Кузнечик.

- Где нарисовать?

- На карте, конечно.

Я послушался и нарисовал Ослика.

- А можно, я нарисую еще Принцессу? - спросил я.

- Какую Принцессу?

И я рассказал еще, как там, в моем детстве, приходила ко мне тетя Наташа. И хоть она уже давно приехала из деревни в город, а все мне казалось, все мне чудилось, как она войдет к нам в городскую нашу комнату и будто сразу запахнет лугами и веселой травушкой. Так она говорила "травушка". И ходила она в платке, по-деревенски повязанном. И вот однажды принесла тетя Наташа белые и разноцветные лоскутья: желтые, розовые, голубые и красные. И стала кроить и шить. А я ей помогал. И получилась красивая кукла-девочка. Тетя Наташа сшила ей красные сапожки.

"Тетя Наташ, - сказал я, - а где у нее волосики?"

Тетя Наташа сняла платок, вынула шпильки, распустила свою длинную косу, взяла ножницы и отрезала кусочек от своих волос: "На вот. Будет у нее коса красовитая, да вплетем хорошие семишелковые ленточки. Получай Принцессу". Так она тогда сказала: "Принцессу".

А потом мы стали играть. Тетя Наташа ушла за шкаф, задернула занавеску с красными птицами и грубым голосом заговорила: "Вот идет, вдет Раоглети-косу. Вот идет, вдет Потеряй-красу!.." Я сразу схватил Принцессу и спрятал ее в кровать за подушки. А с коврика на нас смотрел голубой Ослик. И желтые его глаза смеялись.

- Так, значит, можно нарисовать и Принцессу? - спросил я Зеленого Кузнечика.

- Конечно, - сказал он.

Но мне вдруг стало стыдно почему-то.

- А ты никому не расскажешь, что я, дяденька с бородой и усами, когда-то вышивал Ослика и делал из тряпок Принцессу?

- Но ведь это карта тайн твоего детства, - сказал Зеленый Кузнечик. Разве тайны раскрывают другом?

И тогда я, приободренный, стал вспоминать про богатырей, про молочные реки с кисельными берегами, про дремучие леса, о которых тетя Наташа рассказывала мне перед сном. И все это Зеленый Кузнечик разрешил мне нарисовать на карте. И тогда я, совсем распалившись, вспомнил еще...

- А Шоколадный городок тоже можно? - спросил я. - А мешок со страхами? И даже Ташино с главной тайной?

- Рисуй! Рисуй!

...И тут я проснулся. Сунул босые ноги в тапочки и побежал к письменному столу. На зеленом сукне лежала карта тайн моего детства. Она была вся разрисована. Долго я смотрел на карту, потом взял синий карандаш и написал в правом нижнем углу: "Карта составлена мной и Зеленым Кузнечиком. 19...год. Весна".

Из сказок я знал, что клады, сокровища, скрытые в оврагах, лесах, выходят из земли только весною.

ПОСЛЕДНИЕ ПРИГОТОВЛЕНИЯ. МЫ ОТЧАЛИВАЕМ

Клады выходят из земли весною. И сейчас весна. И у меня в руках карта тайн моего детства. Я свернул карту трубочкой. Оставалось несколько часов, только несколько часов до встречи с Торопуном-Карапуном. Что мне надеть? Если отправляешься путешествовать в свое детство, что надо надеть в таком случае? Короткие штанишки? Как маленький? Нет... нет! Не надену коротких штанишек. Смешно. Все будут смеяться - дяденька с бородой и усами в коротких штанишках. Это будет какое-то пугало, а не путешественник. А вот тельняшку можно надеть. Ну конечно, тельняшку! Я натянул тельняшку. Она плотно облегла мое тело. И ее синяя полосатость. Сразу настоящее море с его далеким горизонтом светло и тихо коснулось меня. И эти объятия моря уже не выпускали меня больше...

Я решил надеть свою старую кожаную куртку с "молнией". В нескольких местах черная кожа на рукавах потрескалась, потерлась, стала белесой. "Ну и прекрасно!" - думал я. Надел также черные вельветовые, очень старые штаны, надел, когда-то бывшие желтыми, но теперь неопределенного цвета, тупоносые ботинки на толстой подошве. А шляпу? Голубая фетровая шляпа была еще совсем новая, и я решил ее не брать.

Ну, готов. Пора. Я вздохнул, глянул в последний раз на тополь за окном, кивнул ему головой и вышел на улицу.

Был теплый весенний день.

Я сел в электричку. В вагоне пассажиры разговаривали, смотрели в окно, кто-то читал. На меня не обращали внимания. И, конечно, никому не приходило тогда в голову, что человек в кожаной куртке, дяденька с бородой и усами, отправляется в удивительное путешествие за сокровищами своего детства...

На знакомой мне станции я сошел и уверенно направился на улицу Вторая Перезвонная. Вот и березы, и зеленый забор, и дом.

Я хочу, чтоб навсегда остался в памяти адрес "ВТОРАЯ ПЕРБЗВОННАЯ, ДОМ N 5". Обычный с виду дом: одноэтажный, желтые бревенчатые стены, светло-зеленая железная крыша - видно, что недавно покрашена, - крылечко с гладкими перилами, семь ступенек, дверь, обитая черной клеенкой.

Я нажал на черную кнопку звонка. Мне отворил Торопун-Карапун.

- Здравствуй!

- Здравствуйте, - ответил Торопун-Карапун. - Проходите.

Он был одет в матросский костюмчик, на голове капитанская фуражка.

- А карту принесли?

Я молча протянул свернутый трубкой листок.

Торопун-Карапун взял карту, развернул и углубился в нее.

- Ну что? - спросил я.

Торопун-Карапун оторвался от карты и застыл.

- Слышите?

Я огляделся, ничего не понимая.

- Слышите? - нетерпеливо повторил Торопун-Карапун. - Да там же! - и показал на дверь соседней комнаты.

Я прислушался затаив дыхание. И вдруг... понял, услышал.

- Море? - неуверенно спросил я.

- Море, - кивнул головой Торопун-Карапун.

- Там?

- Да. И скоро отправляемся в плавание.

Я свободно вздохнул. Значит, с картой все в порядке. Торопун-Карапун подошел к двери и распахнул ее. В соседней комнате на полу лежал опрокинутый стул.

- Это пристань, - объяснил Торопун-Карапун и показал на спинку стула.

- Мне можно? - неуверенно спросил я.

- Пожалуйста! Скоро мы отчаливаем.

Я ступил на пристань.

- Вот команда. - Торопун-Карапун показал на зеленого оловянного солдатика и расписную деревянную ложку.

- Они что, поплывут с нами?

- Да. Солдатик - старший матрос, а Ложка - рулевой.

- А... я?

- А вы - коком. Поваром на корабле.

- А... как же корабль?

- Вот.

- Как? Яйцо?

- Белый остроносый корабль, - твердо сказал Торопун-Карапун. И, точно для того, чтобы я выучил это наизусть, повторил: - Белый остроносый корабль.

- Но на нем же нет мачт? Фок-мачты, грот-мачты, бизань-мачты...

- И не надо.

- Атак же?

- Отставить разговоры! - Торопун-Карапун поднял руку и скомандовал: Все на корабль! Приготовиться отдать концы.

Ложка и Солдатик дружно ответили:

- Есть, капитан, отдать концы!

Я шагнул вслед за ними. Наш корабль качнулся. И мы медленно отчалили.

КОРАБЛЕКРУШЕНИЕ

Да, мы медленно отчалили. И весеннее солнце дунуло золотым теплом на наш корабль, и он закачался на волнах, весь золотой от солнца.

Весна! Весна-а-а! Ура!

Весна - лучшее время, чтоб искать клады. Так говорят сказки. Но ведь и мы уже плыли в сказке. Мы уже были в сказке. И нам светило это весеннее солнце, предвещая удачу.

Первые минуты я ни о чем не думал. Я просто был счастлив, что опять маленький, как много лет назад. И я готов был прыгать и плясать от радости: "Эй вы, бородатые дяди! Посмотрите, какой я! Посмотрите, где я!" Но прыгать и плясать нельзя было, ведь наш кораблик такой хрупкий. И чтоб чего-нибудь не повредить, не сломать, я осторожно уселся на корме и подобрал ноги, к сожалению, очень длинные. Почему у меня такие длинные ноги?

Мне было неудобно сидеть, потому что наш кораблик сильно качало на волнах и он мог каждую секунду перевернуться. Я упирался ладонями в его хрупкие стенки и слушал, как стучат волны: тук-тук, тук-тук... Они стучали все сильнее и сильнее: ТУК-ТУК... ТУК-ТУК...

- Эй, капитан! Будь осторожен! Ай!

Торопун-Карапун не успел ответить, как раздался страшный ТУК... и мы кубарем свалились в море!

- Спасите! Помоппе! Ой, буль-буль-буль! Ай-яй-яй-яй!

Это кричала Деревянная Ложка, плавала и кричала. Я стал размахивать руками, чтобы выбраться куда-нибудь. Потом я увидел Торопуна-Карапуна. Он плавал рядом и нырял.

- Что ты там ищешь, капитан? - окликнул я.

- Пропал наш Солдатик, нет нашего старшего матроса, - сказал Торопун-Карапун.

- Ай-яй-яй! - кричала Ложка.

- А мне тоже искать Солдатика? - спросил я капитана.

Торопун-Карапун ничего не ответил и меня ни о чем не попросил. Может, он еще не привык ко мне? Может, он стесняется меня, взрослого дяденьки? И тогда я догадался, что не надо ждать приказа, надо поступать так, как капитан. И я тоже стал нырять.

- Нашел! Нашел! - закричал Торопун-Карапун, высоко подняв руку над головой. На его ладони стоял Солдатик с ружьем. Даже в воде он не выпустил ружья.

- Ура! - закричала Ложка, как будто это она спасла Солдатика.

Мы огляделись и не увидели нашего корабля.

- А где же наш корабль? - захныкала Ложка. - Как мы теперь доберемся до берега?!

Солдатик, которому сверху было видно дальше других, крикнул:

- Я вижу корабль! Вон там впереди, в открытом море.

- Вперед! - скомандовал Торопун-Карапун и поплыл не оглядываясь.

Я схватил Ложку и поплыл за ним.

Некоторое время Торопун-Карапун молчал. И я тоже ничего не говорил. Только Ложка тихонечко стонала. Я отфыркивался, как старик морж. Торопун-Карапун вдруг удивленно вскрикнул:

- Там кто-то есть!

Я внимательно всмотрелся и не поверил глазам: на обломке нашего корабля плыл... да, да, плыл обыкновенный Цыпленок!

НАШ НОВЫЙ ПАССАЖИР

На обломке нашего корабля плыл Цыпленок.

- Ты как сюда попал? - закричала Ложка. - Это наш корабль.

- Нет, мой.

- Нет, наш!

- Нет, мой!

- Перестаньте спорил", - сказал Торопун-Карапун. - Цыпленок прав. Ведь пока мы плыли, он сидел внутри.

- Ах, внутри яйца! - догадался я.

- В трюме, - поправил меня Торопун-Карапун.

- Идите сюда! - позвал Цыпленок. - Места всем хватит, тут очень просторно.

Мы забрались на кораблик и стали знакомиться:

- Ложка - рулевой.

- Старший матрос - Солдатик.

- Капитан Торопун-Карапун.

- Кок, - сказал я. - Повар.

Цыпленок испуганно посмотрел на меня.

- Не бойся, - шепнул ему Торопун-Карапун. - Он хоть дяденька, а все равно он раньше был мальчиком.

Познакомившись, мы сели вокруг Цыпленка и стали слушать его историю.

- Я очень любил спать, - сказал Цыпленок.

- А где ты спал? - спросила Ложка.

- На берегу речки, - сказал Цыпленок.

- Там был твой домик? - спросил Торопун-Карапун.

- Нет, у меня не было домика. Я просто спал на берегу речки. У меня там были белый матрасик, белая простынка, белое одеяльце, белая подушка. И все очень вкусное.

- Что вкусное? - спросил я.

- Белый матрасик, белая простынка, белое одеяльце, белая подушка. И все очень вкусное.

- Как?! - удивился Торопун-Карапун. - Ты их съел?

- Да, конечно, - ответил Цыпленок. - Потом я пошел к речке и выпил речку.

- Всю речку?

Даже молчаливый Солдатик покачал головой.

- Да, конечно, - ответил Цыпленок. - И я стал могучим и огромным, самым огромным на свете.

- А что же было потом? - спросил я.

- Что было потом? - задумался Цыпленок. - Потом... Потом я лег спать... Да, конечно, я уснул. И мне приснился сон. Будто я шагаю по дороге, а на ногах у меня новые сапожки с серебряными шпорами. Идти мне легко, я почти лечу. За спиной у меня огромные разноцветные крылья. Я встряхиваю головой, на голове у меня золотой шлем. И он сверкает на солнце. Я поднимаю голову и кричу:

"Смотрите! Смотрите все на меня, какой я могучий!

Смотрите!"

И я взмахнул крыльями и полетел к солнцу. И пока я летел, мне становилось все теплее и теплее. И я подлетел к самому солнцу. И я вцепился в солнце и стал его есть...

- Вот и заврался! - закричала Ложка.

Но Цыпленок ничего не слышал, он пищал во всю глотку:

- Да, я ел солнце, я ел желтое солнце, такое желтое и горячее и очень-очень вкусное. Мне было тепло, и еще теплее, горячо, и еще горячее, совсем горячо...

"Кажется, я высидел этого обжору", - подумал я про Цыпленка. Ведь пока Цыпленку снился сон, я уселся на тупом конце яйца, то есть на корме нашего корабля, и подобрал нога. Мне было неудобно седеть, потому что наш кораблик сильно качался, и я прижимал ладони к его хрупким стенкам и слушал, как стучали волны: тук-туктук... Но это были не волны... ТУК-ТУК! Это стучал Цыпленок!

- Я съел солнце! - пропищал Цыпленок. - И стал такой могучий, что мне было тесно на земле и небе... И я взмахнул крыльями... И вот очутился здесь.

- Удивительный сон тебе приснился, - сказал Торопун-Карапун.

- Я не знаю, - ответил Цыпленок. - Может, это был не совсем сон.

- Да ты в уме, что ли? - сказала Ложка. - Вон на небе светит солнце, ничего с ним не сделалось, как же ты съел его?

- Да, наверно, я съел не все солнце, а только кусочек.

- Такой малыш, - засмеялась Ложка, - а тоже сказки рассказывает! Где твои сапожки со шпорами? Где твой золотой шлем? Где?

- Отставить разговоры! По местам! - скомандовал Торопун-Карапун. Рулевой Ложка, мы сбились с курса. Прошу тебя, греби! Старший матрос Солдатик, смотри в оба!

А нам с Цыпленком Торопун-Карапун ничего не приказал.

И мы остались сидеть. И, честно говоря, я очень обиделся. "Эх ты, Торопун-Карапун, - подумал я, - приравнял меня к Цыпленку, к этому обжоре, к чужаку, который явился неизвестно откуда. А я сам без приказания не буду ничего делать. Вот не буду - и все". И я стал смотреть на море. И мысли у меня были горько-соленые.

- Вижу глаза! - вдруг закричал Солдатик. - На горизонте вижу глаза.

- Какие глаза? Где? - зашумели мы.

Я подался вперед. Ложка перестала грести. И мы увидели. Мы ясно увидели...

...Из глубины, из воды, на нас смотрели огромные желтые, очень грустные глаза.

Но вдруг поднялся ветер. Море покрылось рябью, и глаза стали тускнеть и совсем исчезли. А ветер все крепчал, от холода мы прижались друг к другу, чтобы немного согреться. И тут солнце скрылось за тучами и стало быстро темнеть.

ГЛАВА, НАПИСАННАЯ ДЛЯ ВЗРОСЛЫХ

Совершенно секретно

Совершенно секретно

Совершенно секретно

Пишу с борта корабля. 19... год. Весна.

Послушайте, взрослые. До сих пор не могу понять, как появился Цыпленок. Ведь на моей карте Цыпленок не значился. Неужели правда я его высидел, точно курица-наседка? Но это же феноменально! (Хорошо, что мы с вами, взрослые, понимаем значение этого слова.) И все, что со мной случилось, тоже феноменально. Постараюсь описать свое состояние.

Странное чувство не покидало меня. Оказавшись в начале сказки, я... Нет, не те слова, не так... Просто я тогда замирал да сдерживал дыхание - боялся выдохнуть, потому что все кругом было так хрупко, так непрочно и каждую секунду могло исчезнуть. Ложка и Солдатик могли замолчать. Цыпленок же вполне мог превратиться в желтое пятно. Одно неосторожное мое движение - и конец сказке. А ведь я наблюдал, как при мне происходило таинственное рождение сказки. (Я даже ресницами боялся спугнуть...) Я видел, как будто из пустоты возникает, растет... Но это не было пустотой, нет! И казалось, я вот-вот увижу, пойму, как выходит на свет сказка.

Знаете, когда я шел на улицу Вторую Перезвонную и увидел знакомый зеленый забор и березы рядом, я поглядел на часы (у меня старые часы фирмы "Ракета", с большой золотой секундной стрелкой). Да, так вот. Глянул я на часы и подумал: "Сейчас еще рано. Сколько я пробуду у Торопуна-Карапуиа? Часа два, ну три - не больше. У меня в городе уйма дел. К четырем, пожалуй, успею на обратную электричку". Так я тогда подумал.

А теперь, когда я попал в сказку, я уже не знаю, когда мне удастся вернуться домой, потому что здесь, в сказке, время идет по каким-то своим, пока еще не понятным мне законам. И вообще не знаю, вернусь ли...

Сначала казалось, что все в шутку, а когда попал в сказку, то... Ну, пока, прощайте! Постараюсь, если подвернется случай, рассказать все, что я...

Кажется, надвигается шторм, и наша скорлупка...

ШТОРМ НА МОРЕ

Да, надвигался шторм. Туча закрыла солнце. И сразу будто наступила ночь. Нашу скорлупку бросало вверх и вниз на волнах. И нам не за что было ухватиться. Гладкие стенки нашего кораблика сделались скользкими, я упал и больно ударился о борт. На меня плюхнулась Ложка. Я попытался встать. Ноги мои не слушались.

- Ой! Боюсь! Боюсь! - плакала рядом Ложка.

Мне и самому хотелось заплакать, но я-то знал, я хорошо знал, что дяденьки не плачут. Я поднялся и увидел Торопуна-Карапуна, бесстрашно смотревшего вперед. Он молчал, и я понял, что мы сбились с курса.

В ту же секунду из черной глубины страшнее ночи поднялась огромная волна и застыла над нами. Ложка вопила от страха, а Цыпленок сунул голову под крыло и закрыл глаза. Солдатик стоял на краю кораблика, готовый скорее погибнуть, чем выпустить ружье. Сейчас нас накроет! Черная стена воды стала опрокидываться на нас. Я отвернулся и снова увидел... или мне почудилось... огромные желтые глаза.

Вы его узнали? - крикнул мне Торопун-Карапун.

- Кого? - не понял я.

- А вы посмотрите на карту!

И только тут я вспомнил про карту тайн моего детства. Так неужели это... Неужели это он?..

Черная стена воды опрокинулась на нашу скорлупку, но каким-то чудом утлое наше суденышко взмыло на гребень волны. Я успел развернуть карту.

- Вот он! - закричал Торопун-Карапун. - Глядите же!

И как бы в подтверждение этих слов в морской пучине снова замерцали желтые глаза.

- Мы пойдем к нему! - сказал Торопун-Карапун. - Прыгайте за мной!

Наш капитан прыгнул вниз. Вода ударилась в скорлупку, окатила нас с ног до головы.

- Не бойтесь! - услышал я голос Торопуна-Карапуна из-под воды. - Прыгайте!

Отступать было некуда. Я закрыл глаза, набрал в грудь побольше воздуха и прыгнул вниз. За мной, не раздумывая, прыгнули Солдатик и Цыпленок. И только Ложка кричала, пока ее не смыло волной.

ВСТРЕЧА

Да, это был он, Ослик, мой милый Ослик из далекого моего, довоенного еще, детства. Короткая шерстка его отсвечивала голубым, а большие желтые глаза глядели ласково. Я бы, может, и не был так уверен, что это он, если бы в не переднее копытце, на которое у меня - помните, я рассказывал? - на хватило тогда ниток, и я сделал его розовым. У этого Ослика было розовое копытце!

- Ослик! - тихо позвал я. - Ослик! - Я был рад увидеть его...

Ослик обернулся и покачал головой вниз-вверх, внизвверх. Но в его глазах ничего не зажглось. Никакой искорки. Ну еще бы! Где ему узнать меня - ведь я теперь дяденька с бородой.

- Ослик! - сказал я жалобно. - Разве ты забыл нашу комнату и мою голубую кроватку, над которой ты висел, когда был ковриком, и длинноклювых птиц на розовой занавеске около шкафа? Помнишь, как ты их немножко боялся? А разве ты забыл куклу-принцессу, которую мама чуть не выбросила в мусорный ящик?

- Я так и думал, - сказал Ослик. - Я так и думал, что мы когда-нибудь встретимся. Я ждал этого!

Желтые глаза Ослика засветились, но в них, кроме радости, была почему-то и грусть.

- Что же мы тут стоим? - забеспокоился он. - Познакомь меня со своими друзьями.

Я представил Ослику Торопуна-Карапуна, Ложку, Солдатика и Цыпленка.

- Можно переждать у вас шторм? - спросил ТоропунКарапун: он не забывал своих капитанских обязанностей.

- Конечно! - ответил Ослик. - Здесь есть лестница, спускайтесь, пожалуйста, вниз...

В ДОМИКЕ У ОСЛИКА

- Здесь есть лестница, спускайтесь, пожалуйста, вниз, - вежливо приглашал Ослик. - Прошу вас, не споткнитесь.

Вначале спускаться под воду было очень страшно. Но, видя, как спокойно шагает Торопун-Карапун вслед за Осликом, я подумал, что здесь нет ничего особенного. Ведь мы попали в сказку, а в сказке может быть все. Что же удивительного, что и домик у Ослика оказался под водой! Только он был очень глубоко под водой - потому что мы долго шли по лестнице. Ослик все оглядывался и говорил:

- Скоро шторм кончится, и вы сможете дальше путешествовать. Будьте осторожны, не споткнитесь.

Мы двигались так: впереди Ослик, за ним Торопун-Карапун, потом я, потом Солдатик, который держал в одной руке ружье, а другой поддерживал Ложку, а сзади шагал Цыпленок. Так мы и пришли в дом Ослика.

Это был обыкновенный одноэтажный домик с небольшой верандой, садиком и огородом. Словом, он по виду ничем не отличался от других домов, в которых живут ослики.

В комнате стояла маленькая кроватка. На ней Ослик спал.

Рядом с кроваткой - этажерка с книгами. Я так люблю книги, что сразу же стал рассматривать их. И - о чудо! - это были только сказки. Но это еще не самое главное чудо: все сказки на этажерке у Ослика были моими книгами, сказками, которые я написал. И наверху, на самом почетном месте, лежала моя любимая сказка с длинным названием: "Что было бы, если бы..." О, как я был благодарен Ослику, что здесь, под водой, он не забыл меня, читает мои сказки!

У Ослика в домике был еще телевизор и очень много табуреток.

- Прошу вас, рассаживайтесь, - сказал Ослик.

В дверь постучали. Вошел Морской Конек. Он молча сел на табуретку рядом с дверью.

В дверь снова постучали. Вошла Золотая Рыбка. Она аккуратно вытерла хвостик, чтоб не наследить, и молча села радом с Морским Коньком. С этой минуты дверь почти не закрывалась. Входили рыбки разных размеров и разной окраски: от черных до зеленых или даже оранжевых. Они молча рассаживались на табуретках и смотрели на нас.

- Знакомьтесь, - сказал Ослик. - Это мои друзья.

Рыбки и Морской Конек ничего не ответили. Мне было неприятно их молчание. Очевидно, то же почувствовал и Ослик и, чтобы разрядить обстановку, сказал:

- Хотите посмотреть мой огород?

Он подошел к окну и отдернул занавеску.

- Вот там я развожу морскую капусту. А в саду у меня морские звезды. Поглядите. Они очень красивые. И они живые. Сейчас они спят. Но вообще-то они умеют смеяться. А если их тронуть, они становятся как шарики это от страха. Они большие трусишки! Но меня они не боятся, потому что я с ними дружу. Смотрите, они кивают вам.

И действительно, странные цветы - морские звезды - повернулись к нам и закивали своими головками.

- Как хорошо здесь. Ослик! - невольно вырвалось у меня.

Мне хотелось спросить, как Ослик попал сюда, под воду, но я боялся а вдруг ему это неприятно? И ждал, когда он заговорит сам.

Ослик потерся теплой мордочкой о мой рукав:

- Мне очень грустно сегодня. Ты... не рассердишься, если я немного прогуляюсь? Мне надо побыть одному.

Я погладил Ослика, и он вышел, тихонько прикрыв дверь.

- Вы не заберете с собой нашего Ослика? - шепотом спросил Морской Конек, как только дверь затворилась.

- Нет, - ответил Торопун-Карапун. - Мы просто пережидаем здесь шторм.

- Ох! - с облегчением вздохнули рыбки.

- Ослик так ждал встречи с вами, - сказал, глядя на меня, Морской Конек, - что я боялся...

Мне, признаться, очень хотелось, чтобы Ослик отправился вместе с нами, и я ответил:

- Конечно, если он захочет, мы будем рады.

- Нет, нет, он не захочет, - возразил Конек.

- Почему?

- Много лет назад... - начал он.

- Не так! Не так! - закричали рыбки. - Не так надо начинать. В некотором царстве, в некотором государстве...

Когда... - И тут рыбки подняли такой шум, что мне хочется рассказать историю самому так, как я ее понял.

УДИВИТЕЛЬНАЯ ИСТОРИЯ ВОДЯНОГО ОСЛИКА И ПРИНЦЕССЫ

Жила-была Принцесса,

Тра-ля-ля-ля-ля-ля!

Она была красива,

Тра-ля-ля-ля-ля-ля!

И жил-был местный властелин, хозяин дворца и острова по фамилии Бим-Борин-Бим. И вот случилось! Ой-ля-ля!

Но прежде чем рассказать об этой удивительной истории, я должен предупредить, что остров, которым правил Бим-Борин-Бим, мог прятаться под воду. Да! Он мог прятаться под воду со своим дворцом и тысячами башен, со своими крошечными городками, лесами, полями и со всеми жителями. В случае опасности остров исчезал под водой, как улитка в своей раковине. Вот почему мы его не заметили, когда буря швыряла по морю наш маленький белый кораблик.

А началось все с того, что во дворце испортился водопровод.

Тра-та-та-та! Тра-та-та-та! - затрубили тревогу трубы и разбудили Бим-Борин-Бима.

- Как?! - прохрипел Бим-Борин-Бим. - Опять водопровод?

- Видимо, так, - прошептал Главный Управитель. - Наверно, опять испортился, ваше величество. Должно быть, так получилось, как в прошлый раз, когда мы, ваше величество, со всем островом пошли, так сказать, ко дну, ну и где-то что-то повредили...

- Плохо дело. Шут его знает, что у нас такое! Как теперь помыться?

- Ведерко принесем, ваше величество.

- Что ж одно ведерко? Надолго ли хватит?

- Да, незадача.

Тра-та-та-та! Тра-та-та! - гудели трубы над дворцом и над всем островом.

И от этого шума проснулась Принцесса.

- Что случилось? - спросила она.

- Опять водопровод, - вздохнул Бим-Борин-Бим.

- А как же я помою свое белое лицо?

- Сейчас ведерко принесут. А что потом будет, ума не приложу. Мастера не дождешься. Да и все старое. Надо бы трубы поменять - денег нет.

- Кажется, придумал, ваше величество, - прошептал Главный Управитель, потирая руки. - А что, если женить Принцессу?

- Чего?! - прохрипел Бим-Борин-Бим.

- То есть выдать замуж, ваше величество. Не по-настоящему, конечно, а понарошке. А женихи придут, заставим воду носить. Кто больше принесет воды, тот, так сказать, и женится на Принцессе.

- А если принесет? - прохрипел Бим-Борин-Бим.

- А кто ж считать будет? - просиял Главный Управитель и захихикал от радости. - Я буду считать. А я считать не умею. Не обучен.

- Ха-ха-ха! Хо-хо-хо! - обрадовался Бим-Борин-Бим.

- Я и по пальцам не умею, ваше величество.

- Хо-хо-хо! Ха-ха-ха!

- А они воду будут нам таскать, женихи-то!

- Объявить всем! Женим Принцессу! - крикнул БимБорин-Бим.

Тра-та-та! Тра-та-та! - затрубили трубы.

И потянулись ко дворцу женихи - кто с ведерком, кто с тазом, а кто с целой бочкой. А у ворот стоял Главный Управитель, хихикал и загибал пальцы на своей руке, будто подсчитывал, кто сколько воды принес.

А из окошка смотрели Бим-Борин-Бим и прекрасная Принцесса. - И ха-ха-ха! - они смеялись. А толпа любовалась да восторгалась - конечно, только издали - красивым лицом Принцессы. А воды нанесли столько, что ведено было выливать воду в море - столько воды нанесли.

А Бим-Борин-Бим приказывал еще носить, да узнать: есть ли кто в городе, или в маленьком городишке, или в самом маленьком домике - есть ли такой житель, кто не ищет руки Принцессы, не хочет воду носить?

И узнали: есть такой! Есть один маленький Ослик, что живет на берегу у самого моря в маленьком домике, - он не хочет воду носить. Тогда Бим-Борин-Бим призвал своего Главного Управителя.

- Что ты про это скажешь? - спросил Бим-Борин-Бим.

- Плохо дело, ваше величество, - ответил Главный Управитель. - Ослик ведь больше всех мог воды натаскать, а не хочет. С чего бы это, ваше величество?

- Пойди, поговори с ним, - приказал Бим-Борин-Бим.

- Слушаюсь! - ответил Главный Управитель.

Об этом разговоре узнала Принцесса. Ей очень захотелось посмотреть на упрямого Ослика. И, пользуясь темнотой, накинув на голову черный платок, чтоб ее никто не узнал. Принцесса побежала вслед за Главным Управителем. Дойдя до маленького домика, в котором жил Ослик, Управитель стал бить кулаками в двери.

- Отворяй! - кричал он. - Немедленно отворяй!

- Пожалуйста, входите, - сказал Ослик, вежливо пропуская Главного Управителя.

- Разве ты не хочешь жениться на Принцессе? - грозно спросил Главный Управитель.

- Не хочу, - потупился Ослик.

- Но почему же ты не хочешь жениться? Почему?

- Не кричите на меня, не кричите, пожалуйста, - попросил Ослик.

- Слышишь, принеси воды во дворец!

- А я не хочу!

- Ну погоди! - пригрозил Главный Управитель и со злости прошел прямо сквозь стену Осликова дома.

Принцесса, слышавшая весь этот разговор, вернулась грустная. Она-то узнала Ослика. Сам Ослик был голубой, глаза желтые, копытца коричневые, а одно - розовое. Как увидела Принцесса розовое копытце, так сразу и догадалась. Но Принцесса об этом никому не сказала и, только вернувшись во дворец, попросила Бим-Борин-Бима:

- Обязательно позови Ослика к нам во дворец. Пусть это будет наш Голубой Ослик. Только позови его вежливо. Ослик очень гордый и упрямый.

- Что значит гордый?! - грозно сказал Бим-БоринБим. - Если я зову, он должен прийти.

И Бим-Борин-Бим послал войска за Осликом.

Ослик, как только увидел солдат, ничего не сказал, ничего с собой не взял, просто ушел под воду. С тех пор все называют его Водяным Осликом. И с тех пор Принцесса каждое утро ходит вдоль моря и ждет, когда появится Ослик.

А Ослик смотрит из воды на Принцессу грустными глазами. А выйти на берег не хочет. Так и живет под водой в своем домике.

ОСТРОВ ПОДНИМАЕТСЯ ИЗ ВОДЫ

- Скоро кончится шторм! Кончится шторм! - зашумели рыбки.

- Давайте включим телевизор, - предложил Морской Конек. - И посмотрим, как поднимается остров из воды.

- Как поднимается остров из воды, - откликнулись рыбки.

- А кто умеет включать телевизор? - спросил Морской Конек. - Ослик умеет, но он не будет.

- Почему он не будет? - удивился я.

- У него на это есть свои причины, - прошептал Морской Конек и сочувственно вздохнул. - Он не хочет смотреть на остров, потому что на острове живет кое-кто, кого бы он не хотел сейчас видеть. И, пожалуйста, если можно, не спрашивайте его об этом.

- Но кто же нам тогда включит телевизор? - зашумели рыбки.

Рыбки уставились на меня. Наверное, потому, что я был здесь самый старший. Но я не знал этого телевизора - боялся, что начну включать и что-нибудь испорчу, и тут меня выручил Торопун-Карапун.

- Давайте я включу, - сказал он и поднялся с кресла. - У нас дома такой же.

Торопун-Карапун покрутил одно колесико, покрутил другое, и на голубом экране появилось голубое небо, а потом синее море. Море уже было спокойным, шторм кончился.

- Сейчас! Сейчас! - зашумели рыбки.

В море показалась точка. Она стала расти и превратилась в человечка.

- Главный Управитель, - сказал Морской Конек. - Он всегда первый выходит.

И мы увидели, что в руках Главного Управителя была тоненькая веревочка. Он чихнул, дернул за веревочку и.... появился остров - с дворцом и тысячами башен, с городами, полями, лесами и со всеми жителями. И было видно на голубом экране, как человечки чистили улицы, собирали морские звезды. Из морских звезд они составляли разноцветные букеты и украшали свои дома.

Во дворце зажгли свет. И в большом зале дворца накрыли стол. За стол сели Бим-Борин-Бим, по левую руку - Главный Управитель, а по правую руку - Принцесса. Как только появилась Принцесса, кто-то тихо вздохнул. Мы оглянулись. Это вздохнул маленький Ослик, - мы даже не заметили, когда он вошел в комнату.

- Ой, как я хочу есть! - вдруг пропищал Цыпленок.

И мы тоже почувствовали, что проголодались за день.

- А у меня есть кок, - сказал Торопун-Карапун и кивнул на меня. И впервые за все наше путешествие он отдал мне приказ: - Пожалуйста, приготовьте нам ужин.

- А из чего? - спросил я.

Ослик с трудом оторвался от телевизора.

- Я сейчас принесу морскую капусту, - сказал он. - Из нее можно сварить что угодно.

Вместе с Осликом я пошел на огород. Мы стали собирать морскую капусту.

- Ты помнишь, - сказал вдруг Ослик, и глаза его немного повеселели, ты помнишь, как в твоей комнате мы построили себе домик под большим обеденным столом?

- Да, да! - подхватил я. - Это был отличный просторный дом, и главное - никто не знал, что мы живем там! Ты висел на одной его стене - помнишь? - я прикрепил коврик булавками к скатерти; а кукла в красных сапожках... то есть, прости. Принцесса сидела на перекладине у противоположной стены... Помнишь, тетя Наташа называла ее Принцесса.

- Я не хочу сейчас о ней говорить, - покачал головой Ослик. - Лучше поговорим о твоем папе. Да, так вот, когда вошел твой папа, - вспомнил Ослик, - он очень удивился, что тебя нет в комнате, - шубка висит, а тебя нет. И сел к столу...

- И его ноги в сапогах, - перебил я, - оказались в нашем домике. И мы затаились и боялись рассмеяться.

- Я очень любил твоего папу, - вздохнул Ослик. - А помнишь, как мы ждали его по вечерам, летом, на даче?

- Да, да. Мы жили тогда возле озера, а на том берегу жили разбойники, - сказал я. - А папе надо было обогнуть почти все озеро. Я очень волновался.

- Может, там и не было разбойников, - сказал Ослик. - Может, мама говорила тебе так, чтобы ты не убегал далеко?

- А ведь ты, пожалуй, прав! - засмеялся я. - Какие там разбойники! Мы с тобой были очень маленькими тогда и доверчивыми.

- Да, да, - кивнул Ослик.

- Смотрите-ка, они беседуют! - услышал я вдруг голос Цыпленка. Он глядел в окно. Пух на его голове и животике стоял дыбом от злости. - Они хотят уморить нас голодом!

- Сейчас, сейчас! - заволновался я. - Простите, друзья.

Я схватил целую охапку морской капусты, притащил ее на кухню. Там с помощью Ложки я приготовил целую гору капустных котлет. Они были немножко солеными. Только это не потому, что я перестарался, а потому, что вода в море соленая.

Мы поставили котлеты на стол и сели ужинать, продолжая смотреть телевизор. Там, во дворце, подавали какие-то удивительные яства. А мы не завидовали и уплетали котлеты с большим аппетитом.

Скоро на нашем столе не осталось ни одной маленькой, ни одной даже крошечной котлетки.

Тра-та-та! Тра-та-та! Та-та-та-та! - затрубили во дворце.

- Это значит - надо ложиться спать, - сказал Морской Конек. - Это значит - утро вечера мудренее.

СРАЖЕНИЕ

Утром я проснулся оттого, что у меня в ногах завозился Цыпленок. Я открыл глаза и увидел, что я еще в домике Ослика. Но хозяина не было. Торопун-Карапун сидел и смотрел телевизор. Рядом с ним примостились рыбки.

- Доброе утро! - сказал я шепотом. - А где Солдатик? Где Ложка?

- Солдатик охраняет дом, а Ложка еще спит, - тоже шепотом ответил Торопун-Карапун. - И во дворце все спят.

Я оделся и сел радом с Торопуном-Карапуном. И во дворце, и на всем острове никто еще не просыпался.

- Я хочу ее увидеть... - прошептал Торопун-Карапун.

Вдруг во дворце открылась маленькая калитка, и вышла Принцесса. Она побежала по улице прямо к морю. Зачерпнула рукой воду, вымыла свое белое лицо и осталась стоять у берега. Она тихо запела:

Ты заря ль моя, зорюшка,

Солнышко восхожее,

Ай люди-полюли, ой восхожее!

От звука ее голоса в руках у нее появлялись цветы.

Ай, желтые,

Люди, розовые,

Полюли, голубые,

Ой, красные!

Принцесса помахала цветами и бросила их в воду:

- Ай люли-полюли, ой, плывите!..

Из воды показался Ослик.

- Ну, чего ты упрямишься? - сказала она. - Почему ты не идешь на берег?

- Не хочу, - качнул головой Ослик. - Мне отсюда слышно. Спой еще песню тети Наташи.

- Про солнышко?

- Ага...

- А ты подойди поближе.

- Вот еще...

- Ты всегда был упрямым Осликом. Помнишь, сколько раз раньше я просила тебя: сойди, пожалуйста, с коврика, будем играть вместе на полу. А ты не хотел.

- Потому что ты важничала. Подумаешь, Прынцесса в красных сапожках. Не люблю, когда важничают.

- Не Прынцесса, а Принцесса. И вовсе я не важничаю.

Ослик упрямо помотал головой.

- Ну хорошо, хорошо. Я спою тебе песенку тети Наташи про солнышко.

И Принцесса сняла с головы красный платочек, распустила русую косу с голубыми ленточками и тихонько запела:

Ах ты солнышко восхожее,

Высоко всходило,

Далеко светило,

Через лес да поле,

Через сине море.

Ай-лейлен-ка,

Сполелеика,

Сине море...

- Ослик, выходи из сине моря, выходи на берег. Помнишь, как тетя Наташа говорила: "Что ты, малышка, закручинился?" Это она про тебя говорила, когда ты еще висел на коврике. Не упрямься, приходи скакать на бережок. Ну, подними же свое розовое копытце! Выходи!

Ослик вздохнул.

- Я ж на тебя не кричу, - просила Принцесса, - я ж тебя ласково зову. Ослик! Глупенький-Глупышкин... Самый глупый Ослик на свете!

Глаза Принцессы заблестели от слез. На экране телевизора замелькали какие-то пятна и полоски.

- Телевизор! Телевизор испортился! - закричали рыбки.

- Я сейчас исправлю, - сказал Торопун-Карапун.

Он так волновался, что перепутал колесики. Но вот наконец он повернул нужное колесико, мы все прильнули к экрану и увидели, как Ослик, переступая копытцами, приближается к берегу, на котором стоит Принцесса. Торопун-Карапун улыбался. Он был рад за маленького Ослика и Принцессу. И мы все тоже были очень рады.

И вдруг над дворцом разнеслось:

Бам-тарам-барам!

Бум-турум-бурум!

От каждого звука трубы рождался солдатик. Он брал ружье и бежал строиться около дворца. Солдат становилось все больше и больше. Из дворцового окна высунулся сам Бим-Борин-Бим с трубой. Он громко трубил. И солдат становилось еще больше. Они запрудили дворцовую площадь и соседние улицы. На солдат смотрели Принцесса и Ослик.

- Ой, солдаты! - вскрикнула Принцесса. - Это за тобой! Бим-Борин-Бим идет на тебя войной. Но я-то ничего не знала. Я, честное слово, ничего не знала. Ты мне веришь, Ослик?

Ослик ничего не сказал. Повернулся и опять скрылся в море.

Принцесса заплакала.

Солдаты уже построились. Впереди встал сам БимБорин-Бим. Он вытащил из ножен саблю, взмахнул ею, и солдаты двинулись к морю.

- А ну, песню! - скомандовал Бим-Борин-Бим.

Солдаты грянули песню:

Будем в ратниках ходить!

Эй-я! Ой-я!

Будем головы рубить!

Эй-я! Ой-я!

И в такт песне Бим-Борин-Бим размахивал трубой и саблей. А на берету сидела Принцесса и плакала, закрыв руками лицо.

- НУ, СЕЙЧАС Я ИМ ПОКАЖУ! - крикнул вдруг Торопун-Карапун. - СЕЙЧАС ОНИ УВИДЯТ ОСЛИКА. Я ИМ ПОКАЖУ ТАКОГО ОСЛИКА!

Торопун-Карапун выбежал из дома. Выбежал и вдруг... Что это такое? Я едва узнал Торопуна-Каралуна - он вырос и стал огромным, как Гулливер, даже еще больше! Голова его упиралась в облака, а весь остров под ним, поля и леса, дворец и солдаты стали маленькими-маленькими, даже трудно их было разглядеть.

Я очень разволновался. Я вспомнил вдруг Ташино из далекого моего детства, вспомнил друга Витю и наш ночной разговор у горящей печки... Но вспоминать было некогда, потому что Торопун-Карапун, размахивая руками, двинулся на войско Бим-Борин-Бима.

- Уходите отсюда! - загремел он, и от голоса его содрогнулся весь остров.

Я никогда не видел, как Торопун-Карапун сердится. А сейчас он сердился. Солдаты бросали ружья и превращались в звуки, только очень жалобные звуки:

Бем-пропал солдатик,

Тем - пропал второй,

Рум-третий,

Эрум-турум-бурум - четвертый, пятый, шестой...

- Ура! - крикнули Ложка и Цыпленок. Оказывается. Ложка уже проснулась, и они оба тоже смотрели телевизор.

- Я вам не позволю обижать Ослика! - гремел над морем голос Торопуна-Карапуна. - Оставьте Ослика и Принцессу в покое навсегда!

И от этого страшного голоса Бим-Борин-Бим выронил свою трубу и саблю. Торопун-Карапун дунул, и труба и сабля покатились в море. А в окне дворца появилось испуганное лицо Главного Управителя. Он дернул за веревочку, и весь остров ушел вглубь.

Остались только на воде цветы - те цветы, что бросила Принцесса.

Желтые. Розовые. Голубые. Красные.

Но скоро их тоже не стало видно, потому что ветер прогнал их. И телевизор погас.

ВЕСЕЛЬЕ В ДОМЕ У ОСЛИКА

Торопун-Карапун еще не успел возвратиться в домик Ослика, а там уж набилось полно народа: рыбки всевозможных окрасок, рачки и, конечно. Морской Конек.

- Рассаживайтесь! Рассаживайтесь! - командовал Морской Конек так, точно это был его собственный дом. - Сейчас он придет, наш славный победитель.

Но вошел Ослик. Он грустно посмотрел на то, что творилось в его доме, и ничего не сказал. Ничего не сказал, даже когда Морской Конек, чтоб лучше видеть, стал ногами на его постель, а на его подушке устроилась большая толстая каракатица. А на столе разлеглись рыбки-бониты; в чернильнице сидел небольшой осьминог, в его любимом кресле развалилась медуза, а на этажерке прыгала рыбкагубан.

- Ну, ты доволен? - кричал Морской Конек, подскакивая на кровати. Как Торопун-Карапун здорово их, а? Он как крикнул, а они как затряслись! Ой, ха-ха! А ты чего молчишь, Ослик?

- Он потерял голову от счастья, - смеялись рыбки.

В это время дверь открылась, и вошел Торопун-Карапун. И мы все: и я, и Ложка, и Солдатик, и все рыбки, и, конечно же. Морской Конек - закричали:

- Ура-а-а!

Я смотрел на Торопуна-Карапуна. Он смущенно улыбался.

- Ура-а-а! Ура-а-а!

- Да бросьте вы в самом деле, - пробормотал Торопун-Карапун, стараясь незаметно пробраться в угол.

- Он победам Бим-Борин-Бима! - уже не кричал, а хрипел Морской Конек. - Ие-го-го-го!

- Да что вы раскричались, - сконфуженно проговорил Торопун-Карапун, я и не воевал. Я просто сказал, чтоб они уходили и не обижали Ослика.

- Ие-го-го-го! - ржал Морской Конек, как настоящий большой конь, и подскакивал на кровати.

- Хватит в конце концов! - начал сердиться ТоропунКарапун. - И потом, нам уже пора в путь.

И сразу наступила тишина. Я смотрел на Торопуна-Карапуна и думал: какой он все-таки хороший мальчик. Не всякий взрослый сумеет так вести себя.

- Нет, - сказал Морской Конек, - нет, Торопун-Карапун, мы так не отпустим вас. Мы покажем вам самое прекрасное, что есть в нашем сказочном море! - И он крикнул рыбкам: - А что в море самое прекрасное?

- Да, что самое прекрасное? - откликнулась с этажерки рыбка-губан и хлопнула хвостом. - Городок все хвалят. Шоколадный все хвалят.

- А далеко ли городок? - спросил Морской Конек.

- Он под лесом-лесом-лесом, под зелененьким, - запела рыбка-губан.

- А хорош ли городок?

- Хорош! Хорош! - зашумели рыбки.

А рыбка-губан с поклоном сказала:

- Просим вас, дорогой Торопун-Карапун, посетить наш Шоколадный городок.

- Просим! Просим! - закричали рыбки и тоже поклонились. - Уж не обидьте, пожалуйста! Уважьте, уважьте!

Торопун-Карапун поглядел на меня, я - на него, и мы без слов поняли друг друга. Я достал из нагрудного кармана сложенную вчетверо карту, а Торопун-Карапун карандашом обвел на ней точку, под которой было написано: "Шоколадный городок".

- Мы принимаем приглашение! - весело сказал он. - Спасибо!

- Ура! - отозвались рыбки. - Ура-а-а!

Рыбка-губан подпрыгнула от радости до потолка и запела:

А кто у нас лебедин?

Торопуша-лебедин!

Карапуша-лебедин!

И тут наша Ложка расхрабрилась, оттолкнула рыбок и пошла вприсядку:

Эх, калина, ты, малина,

Черная смородина... И-и-их!

- Эх! - Рыбка-тубан рванула на себе чешую так, что чешуйки полетели серебряными блестками, и прыгнула с этажерки на пол да стала выделывать кренделя - и чечетку отбивать, и пошла вприсядку, и через голову, и плавниками хлопала, да еще подпевала:

Березничек кустовой,

Осинничек листовой...

И мы хлопали в ладоши, отбивая ногами. Там-да-ритата-там! Там-да-рим-пам-па-пам!

И пошло веселье, пошла гулянка на всю ночь.

МЫ РАССТАЕМСЯ С ОСЛИКОМ

Рано утром, когда еще только светало, из дома шумной компанией вывалились медузы, рыбки и Морской Конек.

- Ну чего? Давайте прощаться, - сказал Морской Конек.

Рыбка-губан все притопывала и пришлепывала хвостиком.

- Приезжайте еще, дорогие гости, - говорила она. - Попоем вместе. Ох и певуньи у нас есть, прямо заслушаешься! Это медузы не поют, больше поесть любят, а рыбкито ох как славно поют!

- А у нас тоже в деревне... Э-э-э-ха-ха! - смеялась Ложка. Три-та-тушки, три-та-та! И-и-их!

- Собирайтесь! Собирайтесь! - торопил Морской Конек. - Дорога не ближняя.

- Да ты погоди! - смеялась Ложка. - Не суетись ты, господи боже мой!

Ослик тоже вышел нас провожать. Торопун-Карапун подошел к нему.

- Если что будет нужно, - сказал он, - мы всегда поможем.

Ослик кивнул.

- Все будет хорошо, - сказал Торопун-Карапун. - Теперь тебя никто не посмеет обидеть.

- Садитесь! Садитесь! - торопил Морской Конек. - А я сзади поскачу.

У порога ждали длинномордые рыбы-тунцы.

Мы уселись верхом на тунцов. Я успел погладить упрямого Ослика. Шерстка у него была мягкой и теплой.

- Как хорошо, что мы встретились. Ослик! - шепнул я. - Мы тебя не забудем!

- Я тебя тоже. И Торопуна, - сказал Ослик.

Мимо меня промчались Торопун-Карапун, Цыпленок, Солдатик и Ложка. Мой тунец рванулся вслед за ними.

Дорогу нам показывала Рыбка-кормчий. Мы быстро уходили все глубже в море. Еще только светало, а мы летели в темноту, будто назад - в ночь. Ложка, ехавшая впереди меня, оглянулась и крикнула:

- А ничего погуляли! Губан этот здорово отплясывал! - она засмеялась. - "Березничек кустовой, осинничек листовой..."

Я сильнее сжал коленями своего тунца. Тунец рванулся вперед, обогнал Ложку, Солдатика и стал приближаться к большому тунцу Торопуна-Карапуна. Торопун-Карапун заметил это слишком поздно. Я вырвался вперед.

- Догоняй! - крикнул я.

Мне стало весело. Глаза Торопуна-Карапуна заблестели.

- Алеро! Алеро! - крикнул он на языке, который только что придумал.

И тунец его понял. И прибавил скорость. И начались гонки.

Дж-ж-ж-жжжих! - это в вихре промчался мимо меня Солдатик.

- Ха-ха! Счастливо оставаться! - мимо пронеслась Ложка, обдав меня волной.

Дж-ж-жх-жих! - промчался мимо меня Торопун-Карапун.

- Эй-эй! Поднажми! - подбадривал я своего тунца.

Но что это? Меня обгонял Цыпленок. Даже Цыпленок обгонял меня.

- Э-эй! Прибавь хоть чуточку скорости! Мы ведь почти ползем!

Мой тунец все отставал и отставал. И я понял. Я вдруг понял: ведь я тяжелее их! Ведь я дяденька. И мне ли угнаться за ними...

- Тише! Прошу вас, потише! - простонал, задыхаясь, Морской Конек. Он с трудом поспевал за нами.

- Действительно, зачем нам спешить? - сказал я, притормаживая своего тунца. - А далеко ли еще до городка?

- До ночи не успеем, - сказал Морской Конек. - Придется переночевать в пути.

В ГЛУХОМ ЛЕСУ

Мы мчались на своих тунцах в полной тишине. В поле, мимо которого мы ехали, беззвучно покачивались водоросли. Неподалеку был лес, но оттуда не слышно было птиц.

- Глуховато у вас, - сказал я Морскому Коньку, невольно переходя на шепот.

- Такое время года.

В этих лесах, подумал я, нет рыжих белочек. Они не раскачиваются на ветках, не строят домиков, не собирают шишек. Зайцы не оставляют следов на дорожках. Потому что нет зайцев в этих лесах, нет птиц. Вот и тихо.

Мы проехали мимо деревни, где жили морские звезды. Но и здесь не слышалось ни звука. Звезды молча открывали двери своих маленьких домов и удивленно смотрели нам вслед.

Сразу за деревней дорога свернула к болоту - бесконечному и унылому. Впереди виднелась черная туча. Мой тунец сильно отстал.

- Эй! Подождите-е-е! - крикнул я.

И эхо глухо ответило:

"Ите...ите..."

Двигался я совсем уж медленно. Хвост моего тунца вяз в черной трясине. Дороги не было видно...

- Не отставайте! - прохрипел Морской Конек.

Говорить мне было трудно, и я только молча кивнул.

- Поднажмите еще немножко, - сипел Морской Конек. - Они нас подождут.

И правда, скоро я увидел Торопуна-Карапуна. Он сидел на своем тунце и ждал. "Какой заботливый наш капитан, - подумал я. - С таким не пропадешь".

Когда мы остановились, было уж совсем темно. Над лесом поднялась рыба-луна.

- Тут недалеко тропинка, - сказал Морской Конек. - Она ведет в ущелье. А там речка, пресная вода. Можно напиться вдосталь и отдохнуть. Только туда очень страшно спускаться.

- Как это - страшно? - удивился Торопун-Карапун. - Раз надо, значит, спустимся.

Мы отпустили своих тунцов, они махнули нам хвостами и поплыли назад, а мы все заскользили по тропинке вниз и скользили все быстрее и быстрее, пока не полетели куда-то в темноту и шлепнулись на что-то мягкое.

- Приехали! - сказал Морской Конек.

При свете рыбы-луны мы увидели, что находимся на полянке среди белых цветов. Одних только белых цветов. И вдруг что-то знакомое, страшно знакомое пахнуло на меня из моего детства. Я задрожал от волнения.

- Здесь, здесь! - закричал я. - Я помню эту поляну...

МЕШОК СО СТРАХАМИ

Глава, написанная только для храбрых маленьких ребят (те, кто боятся, не должны ее читать)

- Я помню эту поляну, - закричал я, - и эти белые цветы!

В то давнее, давнее время - это было еще задолго до войны - я жил в маленьком городке. Городок наш был такой маленький, что каждое утро кузнечики будили его своим звоном. Просыпаясь, я тут же бежал через овраг к старой колокольне. Крыша на колокольне была наполовину сорвана. И когда дул ветер, железо на крыше скрипело и стучало. На камнях разрушенной ограды росла трава.

В то лето было очень жарко. Я жил тогда у бабушки на самом краю города. По оврагу можно было выйти к кладбищу. Но я никогда не ходил - боялся. А ночами иногда шумели ливни. И мы плохо спали. Где-то рядом хлопало, и я догадывался, что, наверно, моя бабушка тоже боится. Самое страшное - это филин. Он жил на кладбище и прилетал оттуда. Садился на забор возле нашего дома и ухал.

"Бабушка, - шептал я, - я боюсь..."

Я забирался к ней в постель, а она гладила меня, приговаривая:

"Ну чего ты... Поспи до кузнечиков".

Но я не спал. Я всматривался в темноту, пока не уставали глаза. Было тихо. Ни один звук не нарушал тишины. Но я-то знал, что на кладбище, неподалеку от нас, есть черный дом с одним окном. Спиной к двери, скрючившись, сидит сам хозяин дома в очках на крючковатом носу и старыми, жилистыми руками перелистывает железные, ржавые страницы книга, и они стучат и скрипят, стучат и скрипят. А когда поднимается луна и желтый ее свет проникает в окошко, старик с треском захлопывает книгу и страшно так вздыхает: "Ух! Ух!" Я знал, кто этот старик. Филин. Он полетит к нашему дому.

"Бабушка! - звал я. - Бабушка!"

Однажды утром бабушка принесла мне большой холщовый мешок. Мешок хранил запах зерна и пыли.

"Вот, - сказала бабушка. - Спрячь в него все свои страхи".

"А скрипучие можно?"

"Все страхи спрячь: и ползучие, и летучие, и скрипучие тоже... Вот тебе завязочка. - И бабушка протянула мне толстую веревку. - Завяжи покрепче. Чтоб ни один страх не убежал".

Ночью я не спал.

Трам-чам! Трам-чам!..

Это калитка проскрипела или кто-то еще. Я схватил мешок и спрятал в него скрип.

"Ам-м-м! Бегурчимбо! Бегурчимбо! И у-уч-ч!" - раздался в саду чей-то крик.

И его я тоже спрятал в мешок.

"Ха-ха-ха! Мяо-ох-ох! Охо-хо-хо!"

Я держал мешок, и руки у меня дрожали.

"Ух-ух!.. Ух-ух!.."

Это филин стонет. Я спрятал и его сгон. Мешок сразу стал тяжелым. Я взвалил мешок на плечи и вышел из дома. Я хотел его закопать в огороде. Но это было слишком близко от дома. И я решил унести подальше.

Я почему-то не пошел в калитку, а перелез через забор и с мешком за плечами побежал по оврагу. Я решил пойти на кладбище и похоронить свой мешок. А когда я поднялся из оврага, то увидел поляну с белыми цветами.

- И вы бросили мешок на этой поляне? - спросил Торопун-Карапун, и глаза его стали большими и темными.

- Да. Я хорошо помню эти белые цветы. Здесь должен быть камень. Я спрятал мешок под камень. Но прежде чем хорошенько его завязать, я нашептал гуда все свои страхи, которые знал. Потом крепко-накрепко завязал мешок. А сам пустился бежать домой. И тогда первую ночь я спал спокойно. Даже кузнечики не разбудили меня.

- Вспомнил! - закричал Морской Конек. - Тут недалеко лежит один камень. Только он очень большой и тяжелый. Может, это тот камень? Я могу показать.

Но никто не тронулся с места. Тогда вперед выступил Торопун-Карапун.

- Пойдемте посмотрим, там ли он. У нас на карте есть мешок со страхами.

- А ты не боишься? - спросил я. - Вдруг мешок продырявился?

- Потому-то и надо посмотреть, - сказал ТоропунКарапун и шагнул в темноту.

МЫ НАХОДИМ МЕШОК СО СТРАХАМИ

Торопун-Карапун шагнул в темноту и не оглянулся. Он был уверен, что мы пойдем за ним. И мы пошли.

Мы шли без дороги. Вокруг нас, как мошки, вились рыбки-светлячки.

- Вот он, здесь! - крикнул Морской Конек.

Мы увидели огромный камень, поросший мхом. Торопун-Карапун с удивлением посмотрел на меня.

- Как же вы подняли тогда этот камень? - спросил он.

- Наверно, со страху, - сказал я.

Торопун-Карапун потер руки и подступил к камню. Мы все попятились. Вдруг сейчас с воем и визгом вырвутся страхи? Торопун-Карапун чуть побледнел, шумно вздохнул и навалился на камень плечом.

- Э-э-э-э! Тащите, если там что-нибудь есть! - прохрипел он. - Не бойтесь, я удержу.

Мы заглянули под камень. И ничего не увидели. Да и в темноте трудно было что-либо разглядеть.

- Ищите! - крикнул Торопун-Карапун глухим от натуга голосом.

Мы залезли под камень. Я стал щупать рукой. Стенки камня, мокрые и скользкие, нависли надо мной. Морской Конек нырнул под камень и тут же выскочил.

- Есть! Нашел! - крикнул он, размахивая маленьким мешочком.

Я удивился: такой маленький! А тогда, давно, в те давние времена, он мне казался большим и тяжелым.

- А ну посмотрите, что там, - сказала Ложка, на всякий случай отодвигаясь.

Торопун-Карапун опустил камень и облегченно вздохнул. Мы сели вокруг мешка. Рыбки-светлячки неслышно приблизились к нам.

- Я сам его развяжу, - громко сказал Торопун-Карапун. - А вы чуточку отойдите... Ото! Какая крепкая веревка.

- Это мне бабушка тогда дала, - сказал я.

- Слышите? - прошептала Ложка. - Вы послушайте только.

Мы нагнулись над мешком.

- Что это?

- Ой-ей-ей!..

- Там огонек горит!

- Ой, смотрите! Медведь идет...

Скрип... Скрип

Скрип... Скрип...

- Медведь на гору поднимается...

- Когда я был маленький, то очень боялся этой сказки.

- Какой?

- Про хромого медведя.

Скрип... Скрип...

На липовой ноге,

На березовой клюке.

Все села спят.

Все деревни спет,

Одна баба не спит,

На моей коже сидит,

Мою шерстку прядет,

Мое мясо варит...

- А вон дальше, где огонек горит, там маленький черный дом, видите?

- Да, видим.

- На крыше там трава растет. Шевелится трава. Это ЕГО дом.

- Филина, да?

- А чего это трава шевелится?

- Ветер, наверное.

"Ау-чи-ко-о-о! Гра-у-у! Э-у! Э-у!"

- Аэточто?

- Птица какая-нибудь.

"Ле-го-рр! Жик! Жик! Чжи!"

"Курш-ш-ш-ш! Курш-ш-ш-ш!"

- Скорей завяжите мешок! - крикнула Ложка. - Ой, матушки!

Торопун-Карапун взял веревку и начал перевязывать мешок. И тут вдруг раздалось:

- Ух-ух! Хо-хо-хо-хо... Меня выпустили! Меня выпустили!

Темные крылья ударили меня по лицу.

- Это Филин! Филин! - закричал я.

Но было поздно. Филин выпорхнул из мешка и улетел. И кругом опять стихло.

Торопун-Карапун отвалил камень. Морской Конек с мешком нырнул под камень, тут же выскочил, и ТоропунКарапун опустил камень.

- Пусть там лежит, - сказал Торопун-Карапун. - Только надо написать на камне, чтоб его никогда никто не трогал.

- Я сейчас позову рыбку-карандашик, - сказал Морской Конек. - Эй! Рыбка-карандашик!

Приплыла Рыбка-карандашик.

- Напиши, пожалуйста, рыбка-карандашик, чтобы малыши никогда не трогали этот камень, - сказал ТоропунКарапун.

- И чтоб большие, которые стали маленькими, - сказал я, - тоже никогда не трогали этот камень.

Мы подумали вместе, и вот что написала рыба-карандашик:

Дорогие малыши и взрослые, которые стали маленькими!

Под этим камнем лежит мешок. А в мешке живут страхи: ползучие, летучие и скрипучие. И пока вы не стронете камень, не развяжете мешок, вы можете ничего не бояться!

"Ух-ух! У-ух-ух!" - раздалось вдалеке.

Это кричал Филин.

- Ну ничего, - погрозил Торопун-Карапун. - Он еще нам попадется.

ПО ДОРОГЕ К ШОКОЛАДНОМУ ГОРОДКУ

С рассветом мы двинулись в путь. Как только мы поднялись из ущелья, удивительная картина предстала перед нами. Вдалеке сияли шоколадным блеском башни, остроконечные крыши домов и крепостная стена Шоколадного городка. Шоколадный городок был совсем уже недалеко.

И вдруг Торопун-Карапун приказал всем остановиться.

- А где же Цыпленок?

Действительно, Цыпленка не было с нами.

- Может, он потерялся?

- Как - потерялся? - вскричал Морской Конек. - Он еще ночью отправился в Шоколадный городок. Он, наверное, давно уже там. Он сказал мне, что так велел Торопун-Карапун.

- Я велел?! - удивился Торопун-Карапун. - Ну и хитрец! Ну и обжора! Раньше всех захотел попасть в Шоколадный городок!

Все же он был рад, что Цыпленок не пропал.

- Он все там съест, - забеспокоилась Ложка. - И стенки эти шоколадные... И городок-то весь осиротит - по стеночке разберет.

- Пойдемте скорее! - сказал Торопун-Карапун. - А то правда, как бы беды не вышло. Зря мы оставили наших лошадок-тунцов.

- Больше они не пригодятся, - сказал Морской Конек. - Дальше-то у нас дорога хорошая - шоколадное шоссе. А другой дороги нет к городку. Со всех сторон Шоколадного городка - Мармеладовое болото. Самое непроходимое болото в мире - ведь никто не сможет съесть столько мармелада. Нет, Шоколадный городок неприступен, к нему только одна дорога. Вот она. Идемте же скорее!

Мы встали на шоссе. И такое это оказалось прекрасное шоколадное шоссе - само заскользило, заскользило, и мы понеслись к воротам Шоколадного городка.

Великолепное ощущение шоколадного простора окружало нас. А какие там были прекрасные запахи! Я вдруг представил себя совсем маленьким, таким маленьким, каким был очень давно, еще до войны. И я сосу маленькую конфетку - называется "Коровка". И какой-то тоже маленький мальчишка подбегает ко мне и нахально, прямо изо рта, вырывает тянучку. Сует себе в рот и убегает. Пока я сообразил, что произошло, он уже далеко убежал.

Вот когда мне было обидно. Я тогда заплакал. Так я и потерял мою конфету, а уж дососать оставалось совсем немножко, совсем тощенькой, худенькой была моя "Коровка". И вот теперь, когда я стал взрослым дяденькой и у меня под ногами шуршит шоколадное шоссе, а совсем рядом вздыхает огромное Мармеладовое болото, мне все еще хочется поймать того мальчишку. Поймать и отнять у него мою конфету.

Шоссе круто взяло вверх, и мы подкатили к огромным шоколадным воротам. Здесь шоссе затормозило, и мы остановились.

Над воротами мы прочитали надпись, сделанную, наверное, недавно белым ванильным кремом:

"Дорогой Торопун-Карапун и его друзья! Добро пожаловать в наш прекрасный Шоколадный городок!"

- Ну вот и все, - сказал Морской Конек. - Мне пора. Дальше вы уж сами.

- Спасибо! - кивнул головой Торопун-Карапун. - И передавай привет Ослику!

Морской Конек крутанул хвостом:

- Счастливо! - и стал быстро удаляться.

- Море берет свое, - глубокомысленно сказала Ложка - Конек-то он конек, а все же морской...

Не успела она договорить, как шоколадные ворота заскрипели, отворились, и шоколадное шоссе бережно понесло нас в Шоколадный городок.

Часть третья

ШОКОЛАДНЫЙ ГОРОДОК И ТАШИНО

ЗНАКОМСТВО С ШОКОЛАДНЫМ ГОРОДКОМ

Ух, какие сладости окружали нас в Шоколадном городке!

Мы жили в огромном десятиярусном торте. Наверху, на крыше торта, круглый год цвели кремовые розы. Нам были отведены в торте три лучшие комнаты-люкс на третьем этаже, как повернешь на лестнице направо.

В комнате встретил нас - кто бы вы думали? - Цыпленок. Оказывается, он давно уже был тут и от скуки съел два шоколадных стола, миндальный стул с орехами и ножку от миндального дивана.

Но еще было довольно много хорошей мебели: сдобные кресла, диваны и кровати из пирожных буше с зефиром да еще два бисквитно-фруктовых телевизора, установленных в гостиной и в отдельной особенно сладкой комнате.

В этой сравнительно маленькой комнате, стены которой были заглазированы помадкой и фруктами, под самым потолком кружился ветер из сахарной пудры. И все время играла тихая музыка: тра-ля-ля! тра-ля-ля-ля!

В этой комнате поселили меня с Солдатиком. А рядом жили Торопун-Карапун, Цыпленок и Ложка. Самая большая бисквитно-минцальная комната была нашей гостиной.

Первые два дня мы ликовали, наслаждаясь сладостями, которые окружали нас. Все можно было съесть. Ешь хоть целый шоколадный стол! Пожалуйста. Никто не будет ругать. А утром принесут новый стол - точно такой же. Каждое утро шоколадные человечки приносили нам новую мебель взамен той, что мы съедали за день.

Но вернусь к началу и расскажу о событиях по порядку - так, как они происходили день за днем.

Я пролез в дыру. За забором была шоколадно-конфетная свалка - валялись шоколадные двери, куски карамельных труб, поломанные шоколадные рамы, куски леденцов и огромная гора чего-то коричнево-лилового. Я подошел, копнул и увидел, что это какавелла.

И тогда я вспомнил. Это было давно, там, в моем детстве, в детской колонии.

Я ВСПОМИНАЮ СВОЕ ДЕТСТВО

Детская колония... Динь-бом! - звонила церковь в маленьком городке Ташино.

Детская колония - зима, сугробы.

Вторую зиму ходим мы через сугробы по узенькой тропинке. По очень узенькой тропинке. Мы сами ее пробиваем каждое утро. Мы идем через лес. Мы идем по сугробам. Мы идем через лес по сугробам в городок Ташино. Там, в городке Ташино, мы учимся в школе и нас кормят. Нас кормят, а мы голодны. Мы хотим есть. Мы всегда, всегда, постоянно хотим есть.

И вот однажды в детскую колонию прислали какавеллу.

Вы, наверное, не знаете, что это такое?

И мы не знали, что это такое, и мы по очереди бегали в кухню. А там в большой чан, вмазанный в плиту, сыпали, сыпали из мешка хрупкие, мягкие коричневые скорлупки, и они кипели в котле, и воздух делался тяжелым от запаха какао. В этот день нам выдали по куску сахара, и каждый бросил этот кусок в лиловато-коричневый напиток, и мы пили что-то очень похожее на какао. На домашнее, довоенное какао. В этот вечер мы вышли из столовой шумные, будто опьянели. Шагая по занесенной снегом тропе, не мерзли. Мы толкались, играли в снежки; с криком и смехом мы бросились к столу в раздевалке, где обычно почтальон оставлял письма. Мне письма не было. Мне давно не было писем. А Витя получил. Получил и перестал смеяться. И дал прочитать мне. Оно так и впечаталось в мою память, - очень коротенькое письмо, написанное нетвердым, мальчишечьим почерком.

"Витя, твой отец, а мой боевой командир, ранен в бою, и я тоже ранен, и мы лежим в одном госпитале. Напиши скорее письмо. Остаюсь - юнга Шура, сын флота".

Витя глядел на письмо, будто оно было длинным и он никак не мог дочитать его до конца. От Шуры это было уже не первое письмо. В одном из них он даже прислал свою фотокарточку.

Витя долго смотрел на письмо, и я понял, что он придумывал что-то. Что-то очень важное.

Он подошел к своей кровати, над которой висела фотокарточка юнги Шуры. Снял карточку со стены и положил в карман куртки.

- Ты что? - забеспокоился я. - Зачем ты?!

- Какавелла, какавелла... - говорил Витя с досадой. - Набухались этой какавеллой!

- Ну и что? Вкусно же!

- Они там, на фронте, воюют, - не слушая меня, говорил Витя, - и пушки стреляют, и фашистские корабли в воздух летят-взрываются... Я не могу больше! Бежим, а? Бежим на фронт!

- Опять поймают и в колонию отправят!

- Это мы глупые были. А теперь у нас вот это письмо будет и фотография - как пропуск. Понимаешь? Как пропуск. К отцу, мол, едем. И к Шурику.

- Я с тобой! - закричал я. - Ведь мы же поклялись как братья!

- Тогда вот что, - сказал Витя тихо и решительно. - Тогда начнем собирать на дорогу: от каждой еды - хоть по корочке...

В ШОКОЛАДНОМ ГОРОДКЕ (продолжение)

Третий день. Шоколадный городок украшается. Через несколько дней состоится парад и праздник в честь Шоколадного Солнца.

Здесь все очень полюбили Торопуна-Карапуна: ведь он мальчик, а победил всю армию Бим-Борин-Бима. Когда он выходит на улицу, из всех домов ему выносят в красивых песочных вазах орешки в сахаре, миндаль, облитый шоколадом, яблоки, но не настоящие, а из марципана.

Четвертый день. Сегодня меня разбудили крики торговца. Я выглянул в окно: шоколадный человек шел по улице, поднимая над головой огромную конфету. Он кричал:

- Покупайте новую конфету "Торопун-Карапун"! Покупайте новую конфету! Внутри "Торопуна-Карапуна" орешки, облитые джемом из красной и белой смородины! Эта конфета так и тает во рту! Покупайте "Торопуна-Карапуна"!

Пятый день. Когда я проснулся, под потолком неслышно кружился ветер из сахарной пудры. И все время играла тихая музыка: тра-ля-ля! тра-ля-ля-ля!

О-о! Что сегодня мне съесть? Может быть, люстру с потолка? Мысли у меня были тягучими, как малиновое варенье. А что, если попробовать съесть окно? Ведь оно сделано из конфеток-леденцов. Нет, лучше я три раза лизну стенку, потом встану на стул и попробую выковырнуть цукаты из верхнего бордюра.

Я поднялся. Но стенку не стал лизать. Подумаешь, стенка. Я поставил стул, залез... и чуть не упал. Кто-то уже отъел кусочек ножки у стула. Кто? Конечно, Цыпленок. Мало ему мебели в гостиной. Безобразие!

Надо ему сказать, чтоб он не трогал здесь мебель. Все стулья в комнате были чуть-чуть надкусаны. Ел бы уж все до конца. Тогда бы хоть заменили новыми.

Я расстроился. Я рассердился и от раздражения вцепился в свою кровать. Она была из прекрасного пирожного буше. Когда-то в детстве я его очень любил. А теперь я жевал кровать без всякого удовольствия. Хотя, правда, немного успокоился.

Вдруг шоколадная дверь в мою комнату быстро распахнулась. Вошел человечек в золотистой шляпе с фруктами.

- Как вы спали? - спросил он шоколадным голосом. - Мягка ли была зефирная подушечка?..

Он каждый день говорит это, и я просто не знаю, что ему отвечать.

Шестой день. Сегодня Управляющий в золотистой шляпе после обычного приветствия попросил ТоропунаКарапуна подняться на четвертый этаж.

- О милый мальчик! - шоколадно запел Управляющий. - Там ждут тебя самые сладкие пирожные и конфеты, какие только есть в нашем городке!

- Но мне и здесь хватает сладостей, - смутился наш капитан.

- О, разве можно сравнить! - еще нежнее заговорил человечек в золотистой шляпе.

- Но я тут не один, - возразил Торопун-Карапун.

- Твои друзья будут навещать тебя!

Тут Управляющий хлопнул в ладоши, и на этот звук в комнату вбежали шоколадные человечки. Они окружили Торопуна-Карапуна и стали его нежно подталкивать к дверям.

- Я не хочу. Не сердитесь, но я не хочу... - просил он.

- Кушать, кушать, кушать, - тихонечко шептали человечки, уводя его по лестнице.

Торопун-Карапун был вежливый мальчик, он не решался грубо говорить с такими добрыми и ласковыми людьми. А те все кружились около него, уводили вверх по лестнице и напевали:

Что вкусней всего на свете?

Шоколад, шоколад.

Ешьте, взрослые и дети,

Шоколад, шоколад.

Шоколадно Солнце светит!

Шоколад! Всякий рад!

Вам заменит все на свете

Шоколад, шоколад!

Седьмой день. Праздник в честь Шоколадного Солнца состоится завтра.

Ложка целый день спит. А Цыпленок целый день ест. Он съел оба наших телевизора, и теперь по вечерам нам нечего смотреть.

Мы собрались у Торопуна-Карапуна на четвертом этаже. И как только мы расселись на шоколадных стульях, Торопун-Карапун сказал:

- Друзья, нас не хотят отпускать отсюда.

- Как?! - воскликнула Ложка. - Оставить на веки вечные?

- Да. Ко мне приходил Управляющий и уговаривал остаться. Чего он только не обещал! Слова его были сладкошоколадные, и он рассыпался передо мной сахарным горошком. Он упрашивал, называл "милым мальчиком", говорил: "Все дети любят сладкое".

- А ты, Торопун-Карапун, что ответил? - спросил я.

- Мы конечно, любим сладкое. Но нам надо идти дальше.

- Точно! - гаркнул Солдатик.

- Ну, а Управляющий? - спросила Ложка.

- Он говорил, что я мог бы защищать Шоколадный городок. Но я отказался. Ведь никто на них не нападает. Тогда Управляющий крикнул: "Клянусь тысячами цукатиков, вы никуда не уйдете отсюда, если побываете на празднике! На празднике вас ждет сюрприз".

- Ой, я очень хочу сюрприз! - пискнул Цыпленок. - Ура!

- Нет, не "ура", - твердо сказал Торопун-Карапун. - Какие бы сладости нам еще ни предлагали, а мы пойдем дальше, дальше по карте.

ПО ТЕМНОЙ ЛЕСТНИЦЕ. Я ВСПОМИНАЮ КУЗНЕЧИКА

Восьмой день. Раннее утро. Звучит музыка. Толпы шоколадных человечков устремляются на дворцовую площадь.

Шоколадная дверь моей комнаты с шумом распахивается, и на пороге появляется Управляющий в золотистой шляпе с фруктами.

Управляющий отвешивает низкий поклон:

- Доброе утро! Как спали-почевали - на бочку или на спинке? Мягка ли была зефирная подушечка? Не давило ли кремовое одеяльце?

- Нет, - пробормотал я.

Он поклонился еще ниже:

- Разрешите поздравить вас с нашим общим праздником в честь Шоколадного Солнца.

- Я вас тоже поздравляю, - сказал я.

- Идите за мной, - кивнул он. - Я проведу вас самым коротким путем.

Мы вышли в коридор. Там уже стояли Цыпленок, Ложка и Солдатик. Слева неожиданно раздвинулась стенка, открылся темный проход, и мы стали подниматься по лестнице. Мы шли гуськом - впереди Управляющий, за ним я. Цыпленок, Солдатик и Ложка. Управляющий поднимался быстро, и мы еле поспевали за ним. Трудно было дышать. Пахло испорченными пирожными и прокисшим вареньем. Я задыхался, кружилась голова.

И вдруг я вспомнил. Когда я был маленьким и жил в детской колонии, ко мне пришел Кузнечик. Как раз в тот день мы с Витей назначили срок побега: через три дня в среду.

У нас уже было собрано немного хлеба, и еще Витя решил продать свою куртку из верблюжьей шерсти. Она была хоть и старенькая, но теплая. И мы отправились на ташинский рынок.

Мы уверенно вошли в ворога и остановились, удивленные: воскресный рынок был почти пуст. Возле стоек, занесенных снегом, кое-где маячили бабы, закрученные в платки. Одна продавала варенец в стаканах. И поверх каждой порции - желто-коричневая пенка. Витя замедлил шаг, достал курточку.

- Меняешь? - тотчас спросила женщина.

- Да.

Женщина сняла варежку, пощупала шерсть:

- Старая. Ну, берите по стакану, кушайте.

- Мы на хлеб меняем, - сказал Витя.

- Тю-у-у! Где ж его взять? - едва разжимая замерзшие губы, ответила женщина.

И мы пошли дальше. Мы долго бродили по рынку - мы ждали, когда принесут продавать хлеб, - до самой темноты ждали. Я замерз. Сырой февральский ветер забрался под мое старенькое пальто и не уходил оттуда до самого дома.

Даже у печки я не мог отогреться. Я раньше всех забрался в постель, свернулся, обхватив колени руками. Медленно, медленно входило в меня тепло, глаза мои слипались, мысли начало сносить в сторону...

И вот тогда пришел ко мне Зеленый Кузнечик. Он пришел и сказал:

"Идем, я тебе покажу".

"Что?"

"Тес! Не говори так громко, - сказал Кузнечик. - Идем, я тебе покажу, где можно достать хлеб".

"А где?"

"Идем! Идем!" - Он быстро поскакал, и его трудно было увидеть в зеленой траве.

"Эй! Эй! Погоди! - Трава била меня по коленям. - Эй! Я сейчас упаду".

"Что ты так медленно ползешь?" - кричал Кузнечик.

"У меня почему-то нога... они не ицуг... Мне больно... - И я понял, что не могу ступать. Я наклонился, и в этот момент огромный цветок ударил меня в лицо. Я упал. - Эй! Я упал!"

"Я вижу. - Передо мной, совсем радом, стоял Кузнечик и жалостливо на меня смотрел. - Тут уж совсем недалеко", - сказал он.

Я с трудом поднялся.

"Вон, - показал Кузнечик, - видишь, Ташино. А на окраине, вон там, за прудом, - ваша столовая".

"Далеко", - сказал я.

"А я тебе покажу короткую тропинку".

"Наверно, я сломал ногу".

"Да нет, ты просто ушибся. Идем скорее!"

Я пошел вслед за Кузнечиком. Но почему-то очень быстро темнело. Я уж не видел Кузнечика, а только слышал, как он цокал ножками.

"Эй! Эй!"

Передо мной поднимался забор.

"Вот и пришли", - услышал я снизу голос Кузнечика.

"Но это не похоже на нашу столовую. Где же калитка? И где ребята?"

"Мы пришли другим путем. Этот забор с другой стороны столовой".

"Как здесь плохо пахнет".

"Свалка тут. Да ты не обращай внимания. Иди".

Я пошел по тропинке вдоль забора. Тропинка становилась все уже и уже. С одной стороны тянулся забор, а с другой была черная пропасть. Я все время прижимался руками к забору:

"Эй! Где же калитка? Эй!"

Никто не ответил.

Полезу через забор, решил я. И уцепился за доску. Я начал подтягиваться и опять больно ударился коленкой. Еще немножко! Чуть бы подтянуться... Ну, еще хоть чуточку... Хоть ка... Доска заскрипела, и я вместе с ней рухнул вниз...

- Он никак не проснется, - услышал я знакомый голос. Это был голос Вити. - Ты горячий, - сказал мне Витя. - Простыл, что ли?

А я был рад, что проснулся. И я подумал, как хорошо, что можно проснуться. Можно проснуться, когда тебе страшно. Можно проснуться, когда ты летишь в пропасть. Можно всегда проснуться...

ПРАЗДНИК В ШОКОЛАДНОМ ГОРОДКЕ

- Быстрее! - крикнул Управляющий. - Праздник начинается!

Я поднимался по темной лестнице торта-дворца и слышал, как тяжело дышит Цыпленок.

Вдруг в глаза мне ударил белый свет дня.

- Проходите! Проходите! - нетерпеливо говорил Управляющий.

Мы поднялись еще на несколько ступенек и вышли на крышу дома. Огромные кремовые розы окружали нас.

- Не правда ли, здесь прекрасно? - спросил человечек в золотистой шляпе.

Я молчал, все еще приходя в себя.

- О! Не утомились ли вы? У нас такая крутая лестница.

- Когда я был маленьким, - сказал я, - мне случалось ходить и не такими задворками.

Управляющий не ответил, а низко поклонился, так низко, что с его головы слетела шляпа. Из нее выпали маленькие яблочки и покатились по земле. Но Управляющий не бросился их собирать, а все ниже наклонялся.

Я обернулся. К нам спешил Торопун-Карапун.

Отсюда, сверху, открылся удивительно прекрасный вид на город: крыши остроконечные, плоские, круглые, как шар, и блестящие на солнце, крыши, увитые виноградом, шоколадные, кремовые, розовые...

Мы начали медленно спускаться на балкон по широкой лестнице из лимонных долек. Этот балкон выходил на площадь. На балконе уже толпились шоколадные человечки в больших шляпах. Человечки сняли шляпы и низко поклонились Торопуну-Карапуну.

Я поглядел на площадь.

Шоколадная площадь была еще пуста. Но вот раздался звон колокольчиков, и из переулка выехала шоколадная карета. Ее везли шоколадные зайцы. Они забавно подпрыгивали, и от этого колокольчики, висящие по бокам кареты, сладко позвякивали. В этой отличной высокой старинной карете ехали шоколадные детишки - они размахивали шариками из зефира, смеялись, толкали друг друга и кричали:

- Солнышко! Шоколадное! Скорей выходи!

И над городом появилось большое Шоколадное Солнце, круглое, как мячик. От него во все стороны тянулись кремовые лучи.

И тут на площадь из переулков и улиц хлынули шоколадные человечки, выскочили шоколадные белочки, зайцы и ежи. Промчался всадник на карамельном коне. Шоколадные мышата везли лодочки из пастилы, а на лодочных боках было изображено Шоколадное Солнце.

"Вот он каков, Шоколадный городок из моего детства! - радовался я. Наконец он открылся мне!" Я поглядел на Торопуна-Карапуна: он тоже радовался, смеялся, хлопал в ладоши!

Заиграла музыка. Шоколадное Солнце еще выше поднялось над городком. О, как оно сверкало и кружилось! Из толпы взвилась к небу песня:

Ах ты. Солнышко!

Да ты хорошее,

Да ты пригожее,

Не упади!

А музыканты подхватили:

Тра-ля-ля,

Ти-ти-ти-ти...

- Смотрите, что делается! - закричала Ложка. - Ой, матушки!

Мы посмотрели вниз. По площади проплывал огромный шоколадный парусник. Он был как настоящий, с капитанским мостиком, с тончайшими сахарными тросами, с зефирными парусами, с якорем, сделанным из белого крема. Корабль окружали волны из крем-брюле и сливочнофруктового мороженого. Оно капало. И человечки, раскрыв рты, ловили сладкие капли мороженого.

Но нас ожидало еще более удивительное. На капитанском мостике стоял шоколадный Торопун-Карапун. Он был похож на нашего живого Торопуна-Карапуна, только лицо было шоколадное, да глаза были из вишен, и улыбка бисквитно-фруктовая. И я сразу вспомнил вчерашний разговор в комнате у нашего капитана.

Шоколадный Торопун-Карапун поднял руку и помахал нашему Торопуну-Карапуну.

ПРОДОЛЖЕНИЕ ПРАЗДНИКА И ЕГО ПЕЧАЛЬНЫЙ КОНЕЦ

Все испортил Цыпленок. И когда мы его потом спрашивали, как у него это получилось, отвечал: "Не знаю... Я не мог удержаться".

А произошло вот что. Только шоколадная голова Торопуна-Карапуна показалась на уровне балкона, как Цыпленок клюнул его в нос, отчего нос сразу изменил форму и шоколадный Торопун-Карапун перестал походить на нашего Торопуна-Карапуна.

Все это заметили, но не знали, как себя вести. На площади наступила тишина.

Молчание на празднике - это самое неподходящее, что можно себе вообразить. Представляете, веселье вдруг кудато исчезло... Нет, это поразительно, как толпа вдруг перестала двигаться. Шоколадные человечки замерли там, внизу, на площади, в самых неудобных позах: одни - открыв рот, желая что-то крикнуть, другие - подняв ногу или руку...

Тишина.

И неизвестно, чем бы это кончилось, если бы один из шоколадных человечков на балконе не рассмеялся. Он подошел к Цыпленку, хлопнул его по спине и сказал так, чтоб его услышали все на площади:

- Молодец, Цыпленок! Это по-нашенски, люблю обжор.

Внизу осторожно засмеялись.

- А ну-ка, покажем гостям, как мы умеем веселиться! - и он гаркнул:

Ах ты. Солнышко!

Да ты хорошее!

Толпа радостно подхватила:

Да ты пригожее!

Не упади!

И музыка загремела:

Тра-ля-ля-ля-ля,

Ти-ти-ти-ти-ти...

Перекрывая музыку, шоколадный человечек крикнул:

- Его светлейшее высочество Шоколадное Солнце дарует в честь праздника дворец на угощение.

- Ура-а-а-а-а! - загудела толпа.

И музыка грянула еще громче.

От огромного количества мармеладно-цукатно-сливочно-фруктовых сладостей, от запахов, что поднимались к небу, у меня закружилась голова. Я думаю, что его светлейшее сиятельство Солнце тоже немножко захмелело. Оно смеялось, строило рожи и так раскачивалось, что в любую минуту могло свалиться.

Но когда я посмотрел, что делается внизу, то понял, что праздничный хмель ударил в голову не только его сиятельству. Шоколадные человечки, как по команде, вцепились в балкон, жадно поедая его.

- Что вы делаете?! - крикнул Торопун-Карапун. - Опомнитесь!

- А что такое? - с трудом оторвавшись от балкона, сказал один из шоколадных человечков. - Это прекрасное песочное тесто.

- Угощайтесь и вы, дорогие гости, - сказал, низко кланяясь. Управляющий.

- Остановитесь! - закричал Торопун-Карапун. - Мы сейчас упа...

Балкон треснул, и мы рухнули вниз.

Мы не ушиблись, потому что шоколадная почва - это не то, что земля или асфальт в обыкновенном городе, и тотчас вскочили на ноги.

Управляющий засмеялся и сказал:

- Это была только маленькая шутка.

- Шутка... шутка, - пронеслось над толпой.

А Управляющий продолжал:

- Теперь же просим вас всех попробовать этот дворецторт, в котором вы провели несколько прекрасных для нас... для вас... - И он запнулся. - В общем, ешьте, ешьте давайте!

- Кушайте, пожалуйста! Кушайте! - пронеслось над толпой.

Я чувствовал, что Торопун-Карапун не очень-то хотел есть этот их дворец.

- Попробуйте трубу, - подступал к Торопуну-Карапуну Управляющий. Внутри там начинка из заварного крема. А вот стены - они на чистом сливочном масле и свежих яйцах. - Он так хотел сделать нашему капитану приятное.

- Спасибо, я сыт. Я не хочу больше, - сказал Торопун-Карапун.

- Дворец-торт приготовлен из лучшего, самого прекрасного теста!

- Благодарю, я уже поел.

- Смотрите, стены дома глазированы помадкой. О, как это сладко! - И Управляющий закатил глаза и прищелкнул языком, а в толпу крикнул: - Попросим гостя!

И толпа шоколадных человечков повторяла:

- Слад-ко! Слад-ко! Слад-ко! Слад-ко! Слад-ко!

- Ну, хорошо, - сказал Торопун-Карапун и отломил кусочек стены.

Открылась огромная дыра, и стали видны внутренние комнаты, стены которых были обсыпаны мирабелью и цукатами.

- Кушайте, пожалуйста, - с поклоном сказал Управляющий.

- Ешь е-ще! Ешь е-ще! Ешь е-ще! Ешь е-ще! - повторяла толпа.

Торопун-Карапун откусил здоровый кусок от тортадворца. С грохотом обрушился желатинный потолок второго этажа с красивыми фруктовыми украшениями. Из пролома вырвалась туча сахарной пудры и закружилась, как снег, над площадью.

Когда сахарная пудра осела, во дворце оголились черные пористые стены, пропитанные вином, и лестничные марши, сделанные из прекрасного печенья с изюмом. Эта лестница уже вела на четвертый этаж.

Гул удивления пронесся над площадью, и кто-то восхищенно крикнул:

- Вот это да!

- Отойдите, все отойдите! - зашумел Управляющий. - Пусть Торопун-Карапун один съест весь дворец!

- Пусть он съест! Пусть он съест! Пусть он съест! - ревела толпа.

- Да, да, пусть он съест в честь нашего Шоколадного Солнца, - поддержал Управляющий.

- Я больше не хочу, - устало сказал Торопун-Карапун.

Я начал пробираться к Торопуну-Карапуну, но толпа оттеснила меня.

- Ешь е-ще, ешь е-ще, ешь е-ще! - кричали шоколадные человечки, а Управляющий размахивал руками, точно дирижировал. - Ешь е-ще, ешь е-ще!..

- Тише! - вдруг рассердился Торопун-Карапун и кулаком ударил по дворцу.

Гром разнесся над площадью. Солнце пошатнулось и ринулось вниз.

- У-У-у! - вздохнула толпа.

Торопун-Карапун успел протянуть руку, поймал Солнце и бросил его снова в небо...

- О-о-о-о! - выдохнула толпа.

- Я не хочу у вас больше оставаться! - крикнул Торопун-Карапун.

А между тем небо стало быстро темнеть. Тучи скрыли Солнце.

Раздался грохот. Молния озарила остатки рухнувшего дворца. Хлынул дождь.

МЫ ПОКИДАЕМ ШОКОЛАДНЫЙ ГОРОДОК

Шоколадные человечки кинулись спасаться от дождя. Площадь быстро опустела. Мы остались одни.

- Идемте, друзья, - позвал Торопун-Карапун. И он зашагал прямо по лужам.

Мы шли по пустынным улицам. Человечки давно скрылись в своих домах. Но крыши из сливочных кремов - плохая защита от дождя. И дождь злорадно облизывал ананасные, вишневые, земляничные, сливочные стены домов...

По улицам текли не ручейки, а уже целые сладкие потоки, в которых кружились лепные украшения из цукатов, всякие сдобные балясины, кусочки миндаля. А дождь не щадил. С грохотом падали шоколадные стены. Кипящее сладкое месиво готово было захлестнуть нас.

Только Цыпленок, казалось, чувствовал себя хорошо. Он не закрывал рта и ловил клювом сладкие капли и изюминки.

- Ух ты! - кричал он. - Еще цукатннку ухватил!

- Мало ты там пирожных съел! - ворчала Ложка. - У-у, обжора!

- Я бы еще поел, - не обижался Цыпленок.

- А здорово он клюнул в нос шоколадную куклу, - засмеялась Ложка.

И Торопун-Карапун тоже засмеялся. Мы шли мокрые и смеялись.

- А я-то наелась, ух ты! Нет уж, хватит, - говорила Ложка. - Во всем городке соли горсточки не найдешь.

Мы пролезли в пролом шоколадной стены и оказались за пределами Шоколадного городка.

Дождь стал стихать. И скоро совсем прекратился. Небо очистилось. И над Шоколадным городком появилось Шоколадное Солнце.

Заслонив ладонью глаза от Солнца, я смотрел, как там, в Шоколадном городке, вновь засверкали, заискрились плоские, остроконечные, шарообразные крыши, такие радужные, такие цветастые, как в детстве лужа за моим домом, где я пускал кораблики.

Идти становилось все труднее и труднее. Мы едва отдирали ноги от густой и липкой почвы, раскисшей под дождем.

Я не сразу сообразил, что мы попали в Мармеладовое болото.

Мы медленно брели. А над болотом уже спускался вечер. Вспыхнули и погасли рогалики с вареньем на башне в городке. Отзвонил шоколадный колокол. Приближалась ночь.

- Придется здесь ночевать, - сказал Торопун-Карапун.

- Ой, холодно спать прямо на болоте! - вздохнула Ложка. - После дождя в домике бы погреться.

- Не печальтесь. Что-нибудь придумаем. - ТоропунКарапун вдруг улыбнулся: - Да что тут думать, если с нами обжора! Цыпленок, сделай нам в Мармеладовом болоте домик.

- Это можно, - оживился Цыпленок. - Я быстро управлюсь.

Под вами дрогнуло Мармеладовое болото, когда Цыпленок отхватил здоровый кусок его.

- Тут будет дом наш, - приговаривал Цыпленок. - А вот спаленка. Одна кровать для Торопуна-Карапуна, другая... - И он зачавкал. - Другая для кока...

- На сливочных простынках да на зефирных подушечках спали, - проговорила Ложка, - а теперь на мармеладах поспим.

- Идите, готово! - позвал Цыпленок. - Здесь ступеньки я сделал, не споткнитесь.

Тихонько ступая по мягким, липким ступеням, мы спустились вниз, туда, где Цыпленок сделал спальню.

- Спокойной ночи, - сказал Торопун-Карапун.

НАВСЕГДА

Едва я закрыл глаза, как снова очутился в детской колонии. И сразу лицо Вали Шевчука: радостное и растерянное, потому что он уезжал из детской колонии. Вот ведь как - навсегда уезжал! Мама его, в белом полушубке, шапке-ушанке, в ремнях, наспех бросала Валины веши в чемодан:

- Скорей, скорей, поезд ждать не будет!

И они вдвоем потащили этот чемодан по нашей узенькой тропке.

И снег тогда падал, и мы кричали:

- Валька! Прощай! Валька!

- Прощайте! - кричал он.

Навсегда. Он уезжал навсегда.

Комната после его отъезда осталась неприбранной. На полу валялась бумага, Валин шарф.

- Э, смотрите, шарф забыл!

- Теперь уж все.

- Теперь не отдашь.

На Валину кровать у окна перебрался Витька. Он перестилал постель и напевал что-то: ему, как и всем нам, вдруг, сразу стало не хватать Вали, и его рисунков, и его голоса - как он тихонечко подбирал вторую к любой песне, и потом по этой песне, по ровному ее полотну будто шла вышивка из его вторы:

На позицию девушка

Провожала бойца,

Темной ночью простилася

На ступеньках крыльца.

И пока за туманами

Видеть мог паренек...

Вдруг Витька закричал:

- Гладите-ка!

Я подбежал.

- Забыл! Смотри, Валя еще что-то забыл!

Под матрасом лежал газетный сверток. Мы достали его, аккуратно развернули газету.

В свертке были три стреляные гильзы, оловянный пугач, желтая пряжка со звездой и Валин большой альбом с рисунками. Это был целый дневник в рисунках с подписями.

Мы начали рассматривать альбом. Возле трехэтажного кирпичного дома стоит, прислонившись к столбу, женщина в платке и смотрит, смотрит вслед уходящим солдатам. Подпись: "Перыйдень войны".

А на другой стороне листка - лошади. Они скачут, гривы их развеваются, и вокруг них высокие травы.

И еще рисунок: "Мы едем в Ташино". Ребята с мешками и чемоданами на платформе. Вагон. Ступеньки вагона. А рядом - раненый солдат на костылях.

И еще: "Ташино. Ветка сосны"...

И портреты ребят из нашей детской колонии.

Мы листали дальше и дальше, и вдруг - стоп! - начат танк, не дорисован, перечеркнут. И вложено письмо.

"Дорогой Валя! Хочу описать тебе последний бой твоего отца, Николая Ильича Шевчука..."

Письмо было большое, подробное, было видно, что Валиного отца любили и горевали о нем. В последнем бою батарея, которой командовал Валин отец, уничтожила шестнадцать фашистских танков. Николай Ильич геройски погиб.

А кончалось письмо так:

"Валя, мы гордимся подвигом твоего отца. И пусть сохранится память о нем на долгие-долгие годы. Навечно".

Мы молчали.

Ребята окружили нас:

- Валькин альбом, да?

- А портреты здесь?

- Давайте, ребята, возьмем свои портреты.

- Захотел бы, сам дал.

- Все равно альбом пропадет.

- Стоп! - сказал Витя. - Подумаем до завтра. А сверток пускай пока лежит, где лежал.

Ночью мы с Витей долго сидели у печки.

- Слушай, - говорилон, - я все думаю: как же так - чтобы рисунки эти пропали. И письмо. И все вообще.

- Что вообще? - не понял я.

- Ну вот был отец Вали, его храбрость, его подвиг... Потом сам Валька - его песни и рисунки... И вдруг - не успел уехать - и нет ничего, альбом разорвать, похватать гильзы... А?

- Да никто ничего и не хватал.

Но Витя не слушал меня, говорил о своем:

- Что мы, чужие, что ли?.. Или вот еще. Мы с тобой собрались на фронт. А у меня в чемодане остается здоровенная пачка отцовых писем.

- И у меня - от мамы и от отца.

- С собой же их не потащишь, верно? И не оставишь никому, потому что... ну как же - ведь это только мне написано, для меня.

- Конечно. Да.

- Надо придумать что-то. Чтобы все сохранилось. Понимаешь?

Я понимал. Да, да, я понимал. Только не умел сказать тогда. Да и сейчас, наверное, не сумею. Короче, мы говорили с Витей в ту ночь о памяти, о том, чтобы сберечь дорогое.

- Ой, знаешь, что я придумал?! - зашептал Витя. - Давай сделаем тайник. Спрячем все Валино, и мое, и твое - все, что хотим сохранить.

- Верно, Витька! Чтобы навсегда, на вечные времена!

Мы еще долго шептались. Теплые струи ночи уже колебались, уступая рассвету, когда крепкий, беспробудный сон навалился на нас.

Утром мы с Витей попросились на кухню чистить картошку. Это было за день до побега.

ТОРОПУН-КАРАПУН ВЕДЕТ НАС ПО СЕРЕБРЯНОЙ ДОРОЖКЕ

Я проснулся на Мармеладовом болоте оттого, что Торопун-Карапун тихонько окликнул:

- Ложка! Цыпленок!

Никто не ответил.

- Солдатик! - позвал Торопун-Карапун.

- Я! - гаркнул Солдатик.

- Ух! Чтоб тебя! - сказала Ложка. - Ой, утро какое холодное, ой! - и начала расталкивать Цыпленка.

Я выбрался из спальни на болоте и огляделся. Вдалеке виднелся Шоколадный городок. Снова блестели стены и башня, обсыпанные цукатами бисквитные крыши, где опять стояли корзиночки с ягодами. Видно было, как шоколадные человечки заливали пробоины в стенах сливочным кремом. Издали Шоколадный городок опять был красивым, и от него исходил приятный абрикосово-клубничный дух. Но нам было не до него. Мы сидели на Мармеладовом болоте. Над нами - я заметил - тускло светилась серебристая дорожка.

- Затащил! - проворчала Ложка.

- Что? - спросил я.

- Затащил, говорю, а теперь не знает, как отсюда выбраться.

- Кто затащил?

- Кто... - всхлипнула Ложка. - Ясно кто - Торопун-Карапун. Лежим здесь голодные, холодные на дне моря-окияна... Ах я несчастная девчоночка... Красота моя скоро от воды этой проклятой совсем облезет.

- Что-то солоно стало, - сказал Цыпленок. - Ложка наплакала.

Ложка сразу перестала плакать, подскочила к Цыпленку и начала его трясти:

- Вставай, обжора! Вставай, у-у, ярыга желторотый!

- Торопун-Карапу-у-ун! - захныкал Цыпленок. - А Ложка дразнится...

- Ну, хватит ссорился, - сказал Торопун-Карапун. - Надо отсюда выбираться. - И он показал на серебряную дорожку, тускло блестевшую над нами в воде.

Торопун-Карапун присел и подпрыгнул вверх. Он повис, держась одной рукой за серебряную дорожку, а другую руку подал мне. Я уцепился - и в ту же секунду ступил на твердое. Скоро вся наша компания оказалась наверху. Все были рады. Ложка, успокоившись, поправляла платок на голове.

Я посмотрел вниз. В далекой зеленой дымке, залитый шоколадным светом, лежал точно на ладошке совсем маленький Шоколадный городок.

"Какой он удивительно красивый, - подумал я. - Какой он прекрасный!"

Мы поднимались вверх по серебряной дорожке. Наверно, она должна была вывести нас на поверхность моря. Но кругом становилось темнее. Впереди показался подводный темный лес.

- Скорей бы уж, - вздохнула Ложка.

Мимо торопливо проплывали рыбки.

- Эй! Далеко ли до верха? - спросила Ложка.

Рыбки удивленно посмотрели на нас, махнули хвостиками и, ничего не ответив, поплыли дальше.

Черный подводный лес, что был впереди, вдруг залило красным светом. Он как бы вспыхнул от пламени. Листьев на нем не было, а ветки казались живыми и тихонько шевелились.

- Ох, устала, ноженьки мои белые не ходят! - стонала Ложка. - И зачем только пошла я в синее море?!

И оттого, что Ложка стонала, и оттого, что рыбы проплывали мимо нас без единого звука, не обращая на нас никакого внимания, в душу мою впервые прокралось сомнение: а правильно ли нас ведет Торопун-Карапун? Мы лезем вверх по серебряной дорожке, а становится темнее и холоднее. Может, нам просто кажется, что мы лезем вверх, а на самом деле мы спускаемся еще глубже на дно моря? И взрослые мысли закружились в моей голове.

ЧТО Я ДУМАЛ

Глава для взрослых. Совершенно секретно!

Я, старый человек, дяденька с бородкой, иду за какимто мальчишкой. Я - дяденька. Я окончил школу. Да, я учился... учился... знаю тысячу вещей. Мы с вами, взрослые люди, знаем тысячу вещей...

Мы знаем:

Где находится гора Кара-Дат,

Где дельфинов можно научить разговаривать,

Где жила аль-Вард-филь-Акмам, куда бежит олень, когда ему хочется спать, как падают звезды,

Где живет кито-слон, что такое Томбо-Томбо...

А ТАКЖЕ, прочитав книгу "Тысяча и одна ночь", мы знаем обо всем, что проистекает от затмения Солнца и Луны...

Лично я узнал, какие на земле есть металлы, растения и деревья, узнал, какие у них у всех особенности и полезные свойства.

А ТАКЖЕ, изучив все современные науки, Я МОГУ ПЕРЕВЕРНУТЬ ЗЕМНОЙ ШАР, если мне дадут точку опоры вне земли, а также если мне дадут рычаг, а также если мне разрешат этим заниматься...

А между тем я шел за Торопуном-Карапуном и проклинал себя за свое легкомыслие: зачем я согласился искать свое детство? Зачем? Ведь это так трудно, так трудно снова становиться маленьким! Уверяю вас, взрослые, это очень трудно.

ПРОДОЛЖЕНИЕ ГЛАВЫ О СЕРЕБРЯНОЙ ДОРОЖКЕ

В багровом зареве горел совсем уже близкий лес.

Вдруг я увидел, как рыба-кошка переплыла дорогу. "Ох, не к добру", подумал я, но ничего не сказал. И тут что-то черное метнулось над нами.

"У-ху-ху-ху! - услышали мы. - У-ху-ху! О-хо-хо!" - звучало все дальше над лесом, за лесом: это Филин, страх моего детства; он, оказывается, следовал за нами.

- Ничего, - погрозил Торопун-Карапун вслед Филину. - Обязательно поймаем.

Мы молча шли за капитаном. Солдатик тупо смотрел вперед, Цыпленок еле плелся. Я спотыкался, поддерживая Ложку.

- Спать пора! - захныкала Ложка.

Торопун-Карапун остановился.

- Потерпим немножко, ладно? Я смотрел по карте: тут совсем недалеко. Хватит унывать. Давайте споем. - И Торопун-Карапун запел:

Страхи нам будут с вершок, ха-ха!

Мы их запрячем в меток, ха-ха!

Живы мы будем,

Друзей не забудем,

Врагов же сотрем в порошок, ха-ха!

Мы подхватили припев песни и бодро зашагали вслед за нашим капитаном.

Дорожка наша становилась все более узкой, пока не превратилась в тоненький серебряный лучик. А серебряный лучик закатывался за небольшой бугорок.

- Вперед! - крикнул Торопун-Карапун и бросился бежать по лучу...

Я тоже ступил на луч, но он так закачался подо мной, что мне стало страшно, безумно страшно... И я вспомнил... вспомнил одну старую сказку.

ДЕВОЧКА ЧУЧА

Это произошло тысячу лет назад или даже раньше, когда я умел еще открывать книгу с золотым переплетом и входить в золотую дверь. Там, за золотой дверью, я был седьмым сыном короля, самым младшим, самым маленьким. Это было еще до того, как я попал в детскую колонию. Я даже не знал, что есть на свете такой городок - Ташино. Я тогда вообще мало что знал, потому что был такой маленький - ушко иголки не казалось слишком узким для меня, а стены дворца казались огромными. Но теперь-то я понимаю, что у нас был маленький дворец, обыкновенный дворец маленького сказочного королевства. Все мои шесть братьев ушли на войну. И от них не приходили вести. Отец-король хмурился, думал думу. И никто мной не занимался, я был слишком мал для войны, и я мог бегать где хотел.

Однажды утром я убежал из дворца и не собирался возвращаться к обеду. Я побежал в лес, который назывался у нас Соколиная Охота или, еще короче. Сокольники... Огромные деревья окружали меня. Листья тревожно шуршали. И я ждал опасности, она подстерегала меня, пряталась в каждом кусте. Затрещали ветки, и передо мной промчалось стадо диких лесных лошадок тарпанов. Я стал совсем осторожно пробираться и вдруг замер... На нижней ветке маленького деревца сидел совсем маленький зверек, похожий на белку, - Чуча.

- Чуч! - позвал я. - Иди ко мне. Иди, не бойся!

Зверек прыгнул вниз и превратился в маленькую девочку с рыжими волосами. И я ничуть не удивился, я тогда сам легко мог превращаться в любого зверя. И очень хорошо лазил по деревьям.

- Здравствуй, - сказала девочка. - Ты куда идешь?

- Не знаю. Просто так. Я немножко охочусь.

- А где твой лук и стрелы? Потерял, да? - засмеялась девочка.

И я тоже засмеялся. Потому что как же я мог охотиться без лука и стрел? И когда я перестал смеяться, я сказал:

- Давай побежим!

И мы побежали.

- А ты умеешь прыгать? - спросил я.

- Конечно, - засмеялась Чуча и прыгнула. И я прыгнул за ней. Она прыгала так высоко, что листья деревьев скрывали ее.

Тогда я, махнув руками, как крыльями, перепрыгнул через дерево.

- Чучелка! Где ты? - кричал я. - Чуча!

- Я здесь! Здесь!

Не заметив, мы перешли границу моего королевства и попали совсем в другое, чужое...

Итак, мы попали в чужое королевство. Здесь не было больших деревьев, зато были большие камни. Я дал руку Чучелке, и мы взбирались на камни все выше и выше, поднимаясь в гору. И нам было смешно и легко подниматься. Правда, колючки цеплялись за платье Чучи. Я срывал с веток оранжевые ягоды шиповника и давал ей. Мне было весело кормить зверька из рук.

Так мы поднялись на самую вершину горы. И оттуда мы увидели море. Под нами открывалась пропасть. Но я не испугался.

Чучелка подошла к самому краю горы, откуда были видны пропасть и море, и крикнула:

- Ой как красиво! Ой как страшно!

И тогда мы услышали музыку, шум толпы. Снизу в гору поднималась огромная процессия женщин и детей. Женщины несли корзинки с яблоками, над толпой покачивались разноцветные воздушные шары, привязанные к корзинкам. Сзади шли два старика с дудками. Женщины вскрикивали, плакали, и все громче звучала пронзительная песня дудок.

- Что это? - удивленно спросила Чучелка.

А я и сам не знал, но мне было тревожно глядеть, как они медленно приближаются к нам. Теперь я хорошо разглядел их: мальчиков там не было, а только девочки, женщины и два старика.

- Посмотри, - шепотом сказала Чуча. - Посмотри, какие красивые шарики.

- Ага. Очень красивые, - почему-то тоже шепотом ответил я.

- Попроси у них один шарик.

- Они не дадут. Видишь, сколько у них своих девочек.

- А ты скажи им, что ты сын короля, и они тебя послушаются.

- Мы в другом королевстве, Чучелка. Они не послушаются.

- А ты все равно попроси.

- Ладно. - И я посмотрел на Чучелку и понял, как я ее люблю.

* * *

Я ПОНЯЛ, КАК Я ЕЕ ЛЮБЛЮ, МОЮ ЧУЧУ.

А в это время они уже поднялись. Женщины начали отвязывать шары от ручек корзин. У каждого шара была не одна, а две веревочки. У некоторых, как я разглядел, внизу была дощечка, и женщины сажали девочек на дощечку, как на качели, пропуская веревочки под мышками. Потом доставали из корзин яблоки и давали девочкам. Подводили их к краю, ставили над самым морем. Поднялся ветер, вверх взметнулись шарики. Поднялась к небу одна девочка, другая...

- Что вы делаете?! - закричал я. - Ведь они улетят, совсем улетят!

- Что ж, - вздохнула стоявшая рядом старуха и достала яблоко. - Не наша воля.

- Они улетают, они улетают! - твердил я. - Не делайте так! Я сын короля. Я запрещаю! Я...

- Что-то ты не похож, - сказала высокая женщина, повернувшись ко мне. - У нас вроде бы другой принц, постарше. Наш-то принц не поладил со своей девочкой, разлюбила она его. Вот он и приказал убрать всех девочек. Так говорят. Или, может, болтают люди?

- Ясно, болтают, - сказала старуха. - Нечего языком зря трепать!

- Гляди-ка, - сказала женщина. - Вон еще девчонка стоит, - и показала на Чучу.

Старуха подошла к Чуче, начала привязывать ее к шарику.

- Не трогайте! - закричал я. - Это моя Чуча. Я ее сам нашел.

Женщина ухватила меня твердыми руками, начала оттаскивать:

- Что ж поделаешь? Не наша воля.

- Не позволю! - кричал я. - Я сын короля! Я сын короля!

- Не плачь, мальчик, - успокаивала меня женщина и гладила шершавой ладонью.

Я увидел, как красный шарик с Чучей качнулся, поднялся в воздух.

Красный шарик с Чучей поднялся в воздух вслед за другими шариками, а я остался на горе. Я видел, как женщины с пустыми корзинками спускались вниз, как ветер прижимал шиповник к земле...

Долго я оставался там, наверху. Солнце скрылось. По морю побежала серебряная дорожка - тонкий серебряный лучик.

* * *

Больше я не вернулся в свое королевство. Потом я попал в детскую колонию. А теперь вот, когда Торопун-Карапун пробежал по серебряному лучу, мне почудилось, что там я опять встречу свою Чучу. Но луч обрывался.

Часть четвертая

ДЕДУШКА УС. ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ ПЕРЕД ПОБЕГОМ

МЫ НАХОДИМ КЛАД

Я не буду рассказывать, как мне было страшно, когда я вслед за Торопуном-Карапуном прыгнул с кончика луча в темную пустоту.

- Ай, пропадаю! - кричала, летя позади меня. Ложка.

Оказавшись на земле, она заворчала:

- Носимся и носимся, прыгаем невесть куда! Чуть головушку не расшибла - вон на какой камень налетела!

Она вытащила из-под головы маленький камешек, и вдруг мы увидели: он весь переливался, сверкал, точно застывшая капля росы.

- Брульянт! - завопила Ложка.

В это время я заметил надпись, сделанную прямо на земле: "Отмерьте от дерева в сторону ветра десять шагов и копайте". И я понял, что там зарыт КЛАД. Сколько тысяч лет я ищу клад - да только ли я один! - и вот он теперь рядом. В десяти шагах стояло дерево.

- А что там зарыто? - спросил Цыпленок. - Может, конфеты какие?

- Эй, отойди, это мое дерево! - закричала Ложка. - А что вокруг дерева, тоже мое. Все, что найдем, - чур, мое, я первая сказала.

- Не надо спорить, - сказал Торопун-Карапун. - Давайте лучше искать клад.

- А как же мы найдем его? - спросила Ложка. - Ветра-то нет.

- Давайте шагать в разные стороны, - сказал Торопун-Карапун. - Так скорее найдем. А клад разделим поровну.

Мы разошлись в разные стороны, отмеряя десять шагов.

Я, конечно, знал, что не так просто наши клад: я ведь его столько искал, да и шага у нас разные. Нет, не найти. Так я думал, а сам отмерял десять шагов, стараясь ступать пошире.

Потом я принялся руками копать землю, как случалось давно-давно в детстве, когда мы с Витей искали волшебную лампу. И сердце мое сжималось от предчувствия... Горсть земли, еще-еще...

- Нашел! - закричал Солдатик. Он поддел штыком и вытащил маленький сундучок.

Мы бросились к нему. Сундучок был старый, оббитый поржавевшими железными полосами, - в общем такой, в котором должен был храниться КЛАД.

- Открывай! - выдохнули мы.

Солдатик штыком открыл замок... Крышка откинулась... И мы увидели пустоту. О, так случается с кладами, кто-то всегда опережает нас!

И все же, на всякий случай, я стал обшаривать рукой дно сундука. А вдруг мне повезет, хотя бы один раз, хотя бы...

ВОЛШЕБНАЯ КАША

Я обшаривал дно сундука, и вдруг мои пальцы нащупали что-то гладкое, круглое. На ладони у меня оказалось маленькое железное кольцо. Никакого драгоценного камня на нем не было. Только маленькая желтая змейка блестела на кольце.

- Так вот же он, КЛАД! - закричал я и запрыгал. - Вот НАСТОЯЩИЙ КЛАД, волшебное кольцо! Оно почти такой же силы, как волшебная лампа, старая железная лампа, которую мы с Витей искали на железнодорожной станции. Теперь лишь надо потереть это ВОЛШЕБНОЕ КОЛЬЦО.

И под взглядами моих друзей, затаив дыхание, я надел на палец кольцо, слегка потер, чуть повернул...

И тотчас мы оказались рядом с забором. Прямо перед нами две широкие доски были отбиты, но лаз кто-то изнутри заделал тремя железными прутьями... И я узнал этот забор. Когда-то очень давно, еще до войны, когда я был маленьким и жил в городе с папой и мамой, я уже лазил через него. А вот и помойка, на которую мы, ребята, забирались.

Теперь, когда я дяденька с бородкой, мне было бы не очень удобно лезть на помойку. Но здесь, под водой, это слово звучало совсем по-другому...

Я влез на помойку, глянул через забор: за забором местность мне была совсем незнакома. "Почему же за нашим забором не наш двор? Какая-то белая река, домик... Видно, сторожка", - подумал я.

- Ну давай лезь, чего там! - торопила Ложка.

Я перевалился через забор и полетел вниз, а вслед за мной остальные. И тут кто-то сильно схватил меня за руки и за нога.

- А-а! - пронесся над нами голос. - Попались, голубчики!

Быстро и непонятным образом мы очутились связанными на полу в домике.

- Фамилия! Как фамилия? - протремся голос.

Я поднял глаза и увидел маленького, даже крошечного дедушку с огромными усами и бородой. Дед сидел на маленькой табуреточке, рядом с печью.

- Ну, теперь-то я вас изжарю и съем, - сказал дед и шевельнул усами. - Я тут сторож. И приставлен охранять несметные богатства рыбьего царства, рыбьего государства.

"Но ведь это сказка, - подумал я. - А сказка не бывает с плохим концом".

- Всяко случается, - точно догадавшись, о чем я подумал, сказал дед. - Я для этого и приставлен, чтоб не пускать, куда не положено. Зачем кольцо взяли? Во-от оно, колечко! - И он повертел перед нашими глазами железным кольцом. - Загублю я вас, вот что. Загублю.

- Не губи нас, дедушка, - попросил Торопун-Карапун. - Мы клад искали.

- Никаких кладов! - заревел дед. - Погублю я вас. Это дело неминучее.

- Дедушка, - попросил Цыпленок, - дай нам поесть перед смертью.

Я почувствовал, как голоден. Ведь мы целый день не ели.

- Поесть? Это можно. Сейчас за молоком схожу, поставлю кашу. А вы не убежите?

- Нет, - сказал Торопун-Карапун. - Мы не убежим.

- Не убежим! Не убежим! - в один голос закричали мы. - Развяжи, дедушка!

- Ну, глядите, не озоровать! Отсель никуда не уйдешь.

Дедушка развязал нас. Вытащил ведро из-под лавки и пошел на улицу. И мы за ним.

Дедушка пошел по тропке к реке, окунул ведро и, вздыхая, понес назад, к дому.

- Ой! В ведре-то молоко! - крикнула Ложка.

- А чего дивишься, - сказал дедушка, - у нас тут речка молочная, а берега кисельные.

Дедушка вылил молоко в чугунок, поставил чугунок в печку. Потом поглядел на нас, поколотился за пазухой, вытащил ключи, подошел к огромному сундуку у стенки, отомкнул замок и достал из сундука старенькую скатерку, по краям расшитую красными петушками и цветочками. Дедушка расстелил ее на столе и произнес негромко:

- Ну-ка, дай-ка нам с полкило крупы, а еще масла...

Не успел он это сказать, как на столе появились куль гречневой крупы и гора масла.

- Ты что, Самотоха! - закричал дедушка. - Куда столько масла навалила?! И почто гречневую принесла? Знаешь ведь, что с утра ем манную... Убери! Чтоб все чисто! Слышь?

Скатерть послушалась. На столе - опять ничего.

- Во! - повернулся к нам довольный дедушка. - Целыми днями с ей воюю. - И опять поворотился к скатерти: - Достань полкило манной, сахару немножко, масла маленько, сольцы...

И тотчас на скатерти появилась манная, сахар, масло, а сверху густо посыпалась первосортная, рассыпчатая соль. Дед кинулся к скатерти, начал руками сбрасывать соль, а скатерть увертывалась, подсыпала еще, еще, сыпала на дедушку, на его усы. Мы захохотали, а дедушка завопил:

- Ах ты Самотоха, убери соль!

И тотчас соль исчезла.

- Ух! - вздохнул дедушка и повалился на скамеечку.

- Давай, дедушка, я тебе помогу, - пожалела его Ложка и взялась сама стряпать.

Дедушка убрал скатерть-самобранку, положил ее в сундук и опять замкнул.

А мы принялись за кашу. И никогда в жизни я не ел каши вкуснее. Поистине это была волшебная каша.

ДЕДУШКА РАССКАЗЫВАЕТ О СЕБЕ

Так мы и стали жить-поживать в домике у дедушки. Звали его дедушка Ус, а еще - дедушка Никитушка.

Раньше звали его не дедушка Никитушка, а Никитушка-молодец, Никигушка-Силушка, потому что была в нем сила богатырская. Пойдет в лес, выхватит березку и выдернет с корнем. Одну, другую - так и насшибает на дрова. А повстречает медведя - бороться с ним.

- Как врежу ему, - смеется дедушка, - он и валится. Это для меня утеха, это как забава.

- Дедушка, а как же ты попал в рыбье царство, в рыбье государство?

- О-о, дело давнее. Сыр-бор еще не горел, как то дело было. Повадился к царской дочке Жуо. Ходит и ходит. А я тогда в солдатах службу царскую нес.

- Дедушка, а кто это Жуо?

- Жуо и есть Жуо. Стал Жуо к царской дочке подлетывать. Подлетит и пыхнет замуж зовет. А она не хочет. А он еще больше пыхаег пых да пых!

Ну, видно, делать нечего, собралась она и полетела с этим Жуо. А по дороге чегой-то заупрямилась, он возьми и брось ее в море-океан. Бросил аккурат посередке. Пропала царская дочка. Царь опечалился и дает клич по земле: "Кто мою дочку достанет, тому полцарства-полгосударства, да за того молодца дочку замуж отдаю".

Как услыхали в нашей роте, мне и говорят "Что ж, Никитушка-солдат, ступай выручай дочку, окромя тебя некому". Обнялися мы с товарищами на прощанье, я и пошел. Долго ли, коротко, подхожу к морю, да булгых туда с ружом!

Иду, ружом побрякиваю, чтоб не так боязно. Места-то чужие, темные. Думаю, пропал солдат. Однако по сторонам гляжу. Вижу, посередке поля стоит дворец. Ноги обтер, захожу. Никого. По ступенечкам поднимаюсь. Опять никого. Захожу в залу. А там она сидит, с рыбами разговаривает.

- Здрасте, вашество, домой надо бы.

А рыбы-то на меня: "У-у-у!" Рты разевают и хвостами - тюк, тюк! Я ружо на плечо:

- Отойди от греха.

Они тогда по другому фронту:

- Здравствуй, служба! Чего тебе?

- Да вот, - отвечаю, - дочку хочу к отцу отправить.

- Бери, коль пришел.

- Спасибо, возьму.

- А не захочешь ли, солдат, охранять наше рыбье царство, рыбье государство? В сторожа к нам?

- Службу царску кончу, можно, конечно, попробовать.

- Платить тебе ничего не будем, а еды сколько хошь.

"Ну что, - думаю, - подходяще". Взял девоньку за руку и пошел на волю. Она плачет, не хочет уходить, - видно, понравилось ей там...

- Дедушка, чего ж ты замолчал? - спросил ТоропунКарапун.

- А чего говорить, все рассказал.

- Нет, не все! Не все! - зашумели мы. - Привел ты царскую дочку?

- Привел, чего ж не привести, дорога известна.

- Ну, и отдал тебе царь полцарства, да полгосударства да дочку замуж?

- Когда же? Ему не до меня. Обрадовался: дочка домой вернулась. Он тут пиры такие задал!.. Что ты, парень!

- А ты, дедушка, в рыбье царство вернулся?

- Службу кончил и пошел. Пришел: "Так, мол, и так. Не раздумали сторожов брать?" - "Нет, - отвечают. - Оставайся!" Я и остался. Домой матери писал: "Продай избу, скотину. Желаешь ли ко мне приехать?" Она не пожелала. Так я и остался один. Ничего, хозяйство у меня хорошее. Огородец круглый год: овощ, картошка. Хмель посадил. Потом, если пожелаете, пива наварим. Коровки нет, так она здесь и не нужна. Молоко, так вон оно, из окошка видать.

- Дедушка, а какие богатства ты здесь охраняешь?

- Богатства великие. - И дедушка наклонился к нам и прошептал: - Ни словами сказать, ни ногами обежать!

- Дедушка, а покажи нам богатства рыбьего царства, рыбьего государства.

- Ну что ж, робятки, это можно. Только с собой ничего не дам. - И, наклонившись к нам, прошептал: - Оно тут все заговорено, волшебное, значит.

- Мы не возьмем, дедушка, - сказал Торопун-Карапун. - Мы только посмотрим.

- Ну что ж, пошли, - согласился дедушка. - Я пойду лодку подгоню, а вы мне тоже помогите.

И дедушка велел нам убраться в домике: все подмести, чтоб чисто было. Дедушка достал из сундука скатерть-самобранку. И мы пошли к реке.

Сели в белую лодку-долбленку, дедушка взял в руки весло, и мы тихонько поплыли по мелочной реке.

МЫ ПОПАДАЕМ НА ПОЛЕ СРАЖЕНИЙ БОГАТЫРЕЙ

Мы тихо плыли по молочной реке. Дедушка неторопливо греб веслом, с весла, журча, стекали молочные струйки. Когда наша лодка-долбленка обогнула крутой берег, на высоком берегу мы увидели раскинутые белые полотняные шатры, а над ними разноцветные флаги. Только не колыхались разноцветные флаги, не открывались белые шатры. Кругом, насколько хватал глаз, лежало оружие: тяжелые мечи с перевитыми рукоятями, острые пики, золотые шлемы и круглые щиты. И казалось мне, еще дымилась земля от недавнего сражения, но было тихо, очень тихо.

- Дедушка, - прошептал Торопун-Карапун, - можно поглядеть?

- А чего ж, раз интересно...

Лодка тихонько стукнулась о берег. Мы вышли.

- Ух ты, мечи какие здоровые! - выдохнул ТоропунКарапун.

- Таких богатырей боле нет, как ране-то, - усмехнулся дедушка. - Народ покрупнее был, покостистее, а теперьто молодежь...

- А мне можно попробовать? - несмело спросил Торопун-Карапун, показав на двуручный меч.

- А чего ж, опробуй, коли охота, - сказал дедушка и подмигнул нам: ишь, дескать, чего захотел!

Торопун-Карапун поднял меч и махнул им.

- Ох, ты парень-то крепкий! Ну, удивил меня, старика... Ай-яй-яй, вот не думал...

- Дедушка, а мне можно взять его с собой? - спросил Торопун-Карапун. - Хоть здесь поносить.

- А зачем он тебе? - нахмурился дедушка. - Воевать, что ль, собрался?

Торопун-Карапун так махнул мечом, даже ветер поднялся.

- Ишь, озорной! Ты мечом не махай, не игрушка. На войну захотел? А одежа у тебя богатырская есть?

- Негу.

- Ни обутки, ни одетки - ничего у тебя такого нет ни сапожков сафьяновых с серебряными подковками, ни кольчуга, ни шапки собольей. Разве ж так идут на войну?

- А как? - спросил Торопун-Карапун.

- А вот так. Положи-ка меч, да поехали дальше. Ишь чего захотел - на войну!

"На войну", - повторил я про себя и вспомнил...

ПУРГА

Один день остался у нас с Витей до побега на фронт. Меня все еще знобило после похода на рынок, но я молчал - боялся, что Витя не возьмет меня с собой.

Утром мы должны были чистить на кухне картошку. Помню и сейчас на ощупь эту картошку, будто держу ее в руке - грязную, твердую и холодную. Сначала мы полоскали ее в воде, чтоб смыть грязь, осторожно срезали кожуру и опять мыли в воде, а уж потом кидали в котел.

Мы знали, что несколько мешков картошки привезли нам из соседнего колхоза как подарок. Был тогда это очень дорогой подарок.

Пока мы чистили картошку, ребята ушли из столовой. Стало тихо. В кухне переговаривались поварихи. Когда они замолкали, было слышно, как за стенами дышит ветер, метет пурга. А мы с Витей шептались:

- Ну и разгулялась погодка!

- А не заблудимся? Найдем?

- Должны найти, - сказал Витя. - Как выйдем из столовой, свернем с тропы. Справа там березы и большое такое дерево. Дуб. Знаешь?

- Ага.

- Там, за дубом, будет поляна. И посредине две сосны. Они срослись. А внизу кустик бузины. Под ним и стоит этот кожух от мотора. Вся стальная покрышка целехонька. Мотор, видно, вынули, а кожух тут остался. Я его еще прошлой осенью приметил. Только лопату надо.

- А где лопату взять?

- Возле сарая, напротив кухни.

Как потом оказалось, лопата нам очень пригодилась.

Вышли мы из кухни - снежная пурга ослепила нас. Мело сверху и снизу. Только в лесу было потише. Тропинку нашу, протоптанную ребятами, почти занесло. Но мы знали дорогу.

- Смотри, - сказал Витя. - Видишь березы?

Мы свернули с тропинки. Валенки все глубже и глубже проваливались в снег.

- Ничего, - подбадривал меня Витя. - Плюнул на руки - не хватайся за ухи.

И мы шли.

- Вон дуб, - показал Витя.

Дуб мы обошли чуть справа. Перед нами оказалась широкая поляна. Как только мы высунулись из-под защиты деревьев, с ветра точно сорвали намордник. Белый вихрь навалился и подступил к лицу, к горлу, и мы задохнулись.

Лицо сразу заледенело, а снегом по глазам так и секло, так и секло. Витька наклонил голову, запахнулся - у него не было ведь ни одной пуговицы на пальто, все в печке пожег - и пошел первым, а я за ним. И уж не разбираем, как идем. Да где же разобрать? Витя нес пакет за пазухой, а я волочил за собой лопату. Хоть и деревянная, а тяжелая. И снег под рукава забивался, руки мерзли, в валенки снег набился. И уж не знаю, сколько шли, только прошли поляну, а Витя сосен не может узнать. Да как узнаешь? Голову не поднимешь, ветром бьет - пурга какая-то очумелая.

- Вроде они. - И Витя показал на сосны. - Давай попробуем.

Я замахал лопатой: снег, снег, снег, сверху, снизу - кругом! Ох и запомнилась мне эта пурга: дыхнешь - снег лезет в рот.

- Пошли, не здесь! - крикнул Витя. - Не здесь!

Мы побрели, а пурга все трепала нас, точно закрывала ход к тайнику.

- Вот они, голубчики, - показал Витя. - И куст, видишь?

А я ничего не мог увидеть - глаза залепило.

И вдруг он сказал:

- Ты чего так дрожишь? Замерз? Копай! Скорее согреешься.

Снег. Снег. Снег.

Потом копал Витя. Потом снова я.

Снег. Снег. Снег.

Вдруг лопата стукнулась о твердое.

- Ага! - крикнул Витька и валенками начал притаптывать снег.

И показался черный стальной верх. Потом я еще обкопал. Самого мотора не было, только черный стальной кожух, внутри снег набился. Витя выгреб снег руками и положил пакет.

Тут я должен сказать честно: конечно, мы нехорошо поступили. Я даже рассказывать не хотел. Но надо. Если по всей правде, то мы тогда в столовой, когда ребята ушли, сняли со стола и отрезали кусок от клеенки. В этот кусок мы завернули пакет. И спрятали в кожух.

- Лежи здесь тысячу лет. Мы еще сюда придем, - сказал Витя.

* * *

В колонию мы вернулись, когда было совсем темно. Все нужное нам в дорогу мы уже связали, чтобы завтра рано утром уйти на станцию.

Я долго не мог согреться.

- Не закрывайте дверцу печки, - просил я.

А на улице мело, мело. Лицу было жарко. Языки пламени вырывались из печки - запах жара, тяжесть жара. И сквозь этот жар Витькины озабоченные глаза.

- Ты что? - спросил он. - Заболел, да? Заболел?

Он говорил что-то еще, но я не слышал. Лицо его расплывалось, расплывалось. Потом мне показалось, что я остался совсем один...

И тогда пришел ко мне Зеленый Кузнечик. Прыгнул прямо из печки. И он протянул ко мне зеленые лапки, погладил меня и поглядел печальными глазами. И сказал:

"Идем в поле".

"Так там же метет!"

"Нет, там трава, трава, трава... Хочешь, я спою тебе песенку?"

И он запел:

Жил-был кузнечик

В зеленой траве...

"Не хочу. Не пой!"

Кузнечик замолчал. Потом я открыл глаза и опять увидел лицо Виги. Но это уже было где-то в другом месте, стены и потолок были другими.

- Ешь, - говорил Витя.. - Ешь, это яичный порошок.

- Где я?

- Ты в больнице.

Я не мог разговаривать. Мне хотелось только спать, спать.

И потянулись дни.

Однажды я увидел: за окном солнце. Я приподнял голову. Лужайка возле больницы была зеленой. Я медленно, очень медленно поправлялся.

Меня навещали ребята из детской колонии, но Виги среди них уже не было.

ВСТРЕЧА С ДЖИННОМ

Все это я вспомнил, когда мы вместе с дедушкой Усом снова сели в лодку и поплыли дальше по молочной реке. Вдруг за поворотом реки я увидел в белой дымке тумана дворец и огромного джинна.

Сначала я и его принял за дворец. Но две колонны шагнули нам навстречу.

- Ой, матушки! - ахнула Ложка. - Страсть какая!

- Ничего, не бойтесь, - успокоил дедушка Никитушка. - Он большой, да не злой. Я его Мишей зову. - И дедушка подгреб поближе к берегу, положил весло, поднял голову и крикнул: - Здорово, Миша!

- Бу-бу! - послышалось сверху.

- Экскурсию к тебе привел, - прокричал дедушка. - Интересуются дворец посмотреть.

Джинн подогнул нога, сел на землю. Земля всколыхнулась. Лодка наша закачалась, мы чуть не попадали в молочную реку.

- Тише ты брякайся! - заворчал дедушка. - Утопишь зазря.

Мы увидели огромное красное лицо, обвязанное платком.

- Аль заболел, Миша? - забеспокоился дедушка и быстро подгреб к самому берегу.

- Бу-бу-бу! - ответил джинн.

Мы вышли на берег. Дедушка поманил джинна рукой.

- Чего болит-то? Неужто зубы?

Джинн закивал головой.

- Ах ты незадача! Нагнись пониже.

Джинн почти лег на землю.

- Развяжи платок, - командовал дедушка.

Джинн послушно развязал платок.

- Открой рот.

Джинн разинул рот, огромный как ворота. Дедушка заглянул туда. Потом позвал Солдатика.

- Ну-ка, служба, пощупай ружом.

Солдатик забрался к джинну на губу и стал штыком прощупывать зубы.

Джинн все сносил покорно. Но вдруг как взревет! Солдатик повалился на землю. А мы закрыли уши, чтоб не слышать страшного стона. Но когда джинн немножко успокоился, дедушка приказал ему:

- Ну-ка, Миша, достань веревку покрепче.

Только дедушка это сказал, как в руках у джинна оказался огромный канат, такой толстый, что к нему можно было привязать якорь большого корабля.

Дедушка закинул канат за бальной зуб и крепко привязал.

- А теперь, - сказал дедушка, - навали на другой конец такой камень, какой ты поднять не мог бы.

И сразу огромная скала упала рядом с дедушкой и придавила свободный конец каната.

- Ой, бу-бу-у-у! - застонал джинн.

- Терпи, Миша, терпи, - успокаивал дедушка. - Ничего не бойсь, покрикивай... Сейчас причет почитаю - и дернем. - Дедушка отвернулся от нас, зашептал:

Ох-ти, да ох-ти,

Уходи, боль, от Миши в глубокие моря.

Улетай, боль, от Миши под облаки.

Через черную грязь,

Через темный лес.

Потом дедушка сказал Торопуну-Карапуну:

- Стукни, молодец, кулаком по канату.

Джинн зажмурился от страха, зажал голову руками, а Торопун-Карапун размахнулся пошире да как стукнет кулаком по натянутому канату: трах!

- Бу-гу-гу! - взревел джинн.

Мы повалились на землю. Это был такой могучий крик, что даже молочная река вышла из берегов и чуть не затопила нас, а мимо просвистел, как камень, зуб с длинным хвостом. Только это был не хвост, а канат.

- Ловко ты вдарил! - похвалил дедушка ТоропунаКарапуна. - Знатный из тебя получится зубодер.

Джинн еще некоторое время сидел с открытым ртом, а потом сунул туда палец. Нащупал место, где еще минуту назад был больной зуб, пососал, пощелкал языком и вдруг улыбнулся.

- Ну что, Миша, не болит? - спросил дедушка.

Джинн покачал головой, пальцем оттянул нижнюю губу и показал дырку между зубами.

- Булты, булгы, кулбулты, - сказал джинн.

И дедушка нам объяснил:

- Он говорит все теперь сделаю, что пожелаете.

- Бугар мучига! - заревел джинн и показал пальцем на дворец.

- Говорит, может дворец сломать, а новый построить!

Джинн еще шире улыбнулся и покивал головой.

- Зачем ломать? - сказал Торопун-Карапун. - Мы и этот посмотрим.

- Ничто, - махнул рукой дедушка. - Чего жалеть?

Пущай ломает. Работа у него такая. Бывало, утречком плывешь мимо, а он уже по каменьям дворец разбирает. Все раскидает, живо так, хорошо, а едешь обратно, он уж опять на этом месте новый кладет. Скучно ему. А тут вроде время идет. - И дедушка повернулся к джинну, крикнул: - Давай, Миша, ломай его к шуту!

Джинн тотчас вскочил и, наклонившись, побежал на дворец, точно огромный бульдозер: трах!

Зашатался дворец, рухнул прямо на джинна.

ДЖИНН ЛОМАЕТ СТАРЫЙ И СТРОИТ НОВЫЙ ДВОРЕЦ

Рухнул дворец на джинна, полетели камни, крыша, а он даже рукой не заслонился, будто мелким дождичком посыпало. Он радовался, хохотал и кидал камни дворца в самое небо.

- Ишь, - засмеялся дедушка, - каменья только почиркивают.

Не прошло и пяти минут, как джинн разломал дворец, а остатки втоптал в землю. Вытер рукавом пот с лица.

- Молодец, Миша! - похвалил дедушка. - Быстро поломал.

Джинн повернул к нам щербатое, измазанное штукатуркой лицо, проговорил:

- Згучубуру. Бэрчугарачу.

- Миша интересуется, - пояснил дедушка, - какой мы желаем дворец: с пятью фонтанами или одним садом висячим?

Джинн закивал головой и показал руку с растопыренными пальцами.

- Да пускай делает дворец такой, как раньше был, - сказал Торопун-Карапун. Ему было очень жалко разрушенного дворца.

Джинн еще раз кивнул головой - мол, ясно.

И мы с интересом стали ждать, как он станет строить дворец. А джинн, понимая, что за ним наблюдают, выпрямился во весь свой великанский рост, отставил правую ногу и носком башмака, поворачиваясь, как циркуль, начертил круг. Потом он махнул правой рукой и поймал на лету огромную трубу, появившуюся прямо из воздуха. Джинн укрепил трубу посредине круга.

- Для фонтанов и вообще для воды, - пояснил дедушка.

Джинн махнул левой рукой, и в ней появился гигантский кран. Очень ловко джинн приладил кран к трубе.

- Мастеровитый! - похвалил дедушка. - Вишь, голова какая. О-о! Все может, золотые руки у парня!

Между тем джинн неторопливо вышел из круга, махнул двумя руками и поймал нижнюю часть здания, поставил в круг. Затем, идя по кругу и все ускоряя движения, стал ловить не отдельные камни, а целые блоки - то стену с окном, то колонну. На наших глазах поднимался дворец. А джинн бежал все быстрее и быстрее, и только слышно было, как хлопались тяжелые каменные громады. Он уже в вихре кружился вокруг дворца, его уже не стало видно. Казалось, перед нами стремительно, неудержимо вращалось радужное колесо, а посредине, точно цветок, распускался, открывая свои лепестки, голубой дворец с хрустальным куполом.

Никогда не забуду этого прекрасного зрелища.

Постепенно круг как бы стал оседать, вращался все медленнее, и, наконец, возник джинн. Он сделал еще несколько кругов, что-то подправил на крыше, подравнял колонны, сдунул пыль с окон и отошел, чуть покачиваясь. Грудь его высоко вздымалась, и над нами, как ветер, проносилось его дыхание.

- Ай молодец! - похвалила Ложка.

- Ура! - крикнул Торопун-Карапун и захлопал в ладоши, счастливый, как в театре.

- Ура! - подхватили мы.

Джинн прижал руку к сердцу, мол, делал все от души, старался не ударить в грязь лицом. Особо он поклонился Торопуну-Карапуну. Наш капитан так и просиял.

- Ну, Миша, - сказал дедушка, - порадовал гостей.

Джинн поднял правую руку.

ДЖИНН И ТОРОПУН-КАРАПУН ОБМЕНИВАЮТСЯ ПОДАРКАМИ

Джин поднял правую руку, давая понять, что хочет обратиться к нам с речью. Он напрягся, огромное лицо его страшно покраснело, и он произнес:

- Бл... бл... бла-а-агодарю за внимание.

- Ну чего, Миша, хорошо постарался, - сказал дедушка. - А теперь показывай свой дворец.

Джинн махнул правой рукой - и от дверей дворца прямо к нашим ногам расстелился пушистый зеленый ковер.

- Дер-бур гачорро, - сказал джинн. - Люр-гачендоро эт-мар...

- Ладно уж, понятно, - оборвал джинна дедушка и, повернувшись к нам, пояснил: - Миша говорит - не обессудьте, если чего не так. Милости, говорит, прошу к нашему шалашу.

Джинн поклонился нам в пояс. И мы ему поклонились и хотели уж идти, как Торопун-Карапун спросил:

- А можно, я ему подарю что-нибудь на память?

Джинн похлопал Торопуна-Карапуна по плечу и сказал:

- Бур качендаро чир-лэр.

- Не препятствует, - кратко перевел дедушка.

Торопун-Карапун достал из кармана значок, на котором была изображена голубая яхта с белым парусом и было написано: "Занимайтесь водным спортом".

"Вот какой предусмотрительный и вежливый мальчик", - подумал я.

- А мы... а мы возьмем на память зуб, ладно? - попросил Торопун-Карапун у дедушки.

- Баловство все это. Ну, бери, раз вам интересно...

Торопун-Карапун протянул значок джинну. Тот осторожно, боясь раздавить, взял значок двумя пальцами правой руки, поцеловал его и... проглотил.

- Ах! - вскрикнула Ложка.

Джинн похлопал себя по животу: мол, очень вкусно. И показал пальцем Торопуну-Карапуну, чтоб тот тоже съел зуб. Торопун-Карапун не растерялся, поднес зуб к губам, поцеловал кончики своих пальцев, а зуб незаметно опустил в карман, сделал вид, что проглотил. Даже похлопал себя по животу и пощелкал языком: мол, как вкусно.

Джинн улыбнулся. Торопун-Карапун тоже улыбнулся. Тогда джинн улыбнулся так широко, что показались щербатые его зубы с дыркой внизу. И Торопун-Карапун еще шире улыбнулся. Тогда джинн раскрыл руку и показал на ладони значок. Торопун-Карапун залез в карман и вынул зуб. Джинн растерялся, а потом как захохочет! И ТоропунКарапун тоже засмеялся. И мы смеялись, глядя на них, а дедушка сказал:

- Ну и озорники вы, ребята!

Так весело мы двинулись к дворцу.

МЫ ИДЕМ ВО ДВОРЕЦ

Дворец был совсем рядом, и мы хорошо видели голубые башни и хрустальный купол. Но мы шли и шли, а голубой дворец не приближался. Он точно отступал от нас.

- Что за чудеса? - возмутилась Ложка. - Я уж свои ноженьки оттопала.

И тогда я объяснил, что это, возможно, мираж. Так бывает, например, в пустыне, когда кажется, что крепость или даже целый город стоят совсем рядом, а на самом деле они за тысячу тысяч километров.

- Не мираж это, - проворчал дедушка, - а дураж. - И он повернулся к джинну и погрозил пальцем: - Зачем, Миша, дуешь, зачем отгоняешь?

И тут мы заметили, как джинн, сложив трубою губы, дул на дворец и дворец медленно отползал. Мы шли, а джинн все дул и дул и не хотел униматься.

- Это что же мы, нанялись? - возмутилась Ложка. - Ох, мои ноженьки!..

- Вот если бы у меня был канат или ремень, - сказал Торопун-Карапун, - я бы сюда дворец подтащил.

Только он это произнес, как в руках у него оказался длинный ремень. Торопун-Карапун сделал на одном конце ремня петлю, а другой крепко обвязал вокруг правой руки. Размахнулся, раскрутил ремень с петлей и - шух! - набросил петлю на дворец. Торопун-Карапун натянул ремень, стал тащить дворец на себя... Эх!.. Еще!.. Эх!..

А джинн, вытянув толстые губы, стал дуть изо всех сил. Поднялся ветер, задрожал натянутый ремень. Торопун-Карапун откинулся назад, уперся ногами в землю и тянет, тянет дворец к себе... Тут и мы кинулись ему помогать. Дедушка ухватился за Торопуна-Карапуна, я - за дедушку, а за меня - Ложка, а за Ложку - Солдатик, а за Солдатика - Цыпленок. И вспомнил тут я, как дед с бабкой тащили репку, и даже засмеялся. Но скоро нам стало не до смеха, потому что джинн задул так, что даже весь затрясся. Поднялся настоящий ураган.

"Вот, - думаю, - выпустит Торопун-Карапун ремень, и полетим мы неизвестно куда".

Но Торопун-Карапун перехватил другою рукой ремень и стал потихоньку подтягивать дворец. А у джинна уж глаза на лоб вылезли, из ушей пар пошел. И все же дворец медленно приближался. Уже ясно различались на нем красивые серебряные двери.

И тут джинн стал задыхаться, ураган затих, ремень ослаб. Мы покачнулись и чуть не упали.

- Ну, Миша, одолели мы тебя. - Дедушка вытер пот со лба. - Ты силен, а мы тоже, видать, не лыком шиты.

Джинн между тем отдышался, поклонился ТоропунуКарапуну, признавая его победу, затем вошел на порог дворца, прижал руку к сердцу, приглашая нас входить. Тихо, сами собой, распахнулись серебряные двери, и мы вошли.

- Ах матушки, красота какая! - ахнула Ложка.

Мы вошли в зал. Он был весь из серебра - стены, потолок и даже окна казались серебряными.

Мы прошли по серебряному залу и остановились около золотых дверей. Джинн нажал на кнопку, двери бесшумно распахнулись.

Мы очутились в золотом зале. Все кругом сверкало золотым блеском, но дедушка заторопил нас:

- Пошли дальше. Нечего тут глядеть.

А как вошли мы в третий зал, так и замерли.

- Да, красиво! - сказал дедушка.

Стены и потолок были украшены драгоценными камнями. И камни эти были так расположены, что изображали сказочные картины. Были там и кони с золотыми гривами, хвостами и горящими рубиновыми глазами, и человек со сверкающим серебряным мечом, и ночь с молодой луной и звездами...

Джинн подошел к луне, чуть тронул ее, и посыпался на пол золотой и серебряный дождь.

Ложка с Цыпленком подошли поближе посмотреть, а дедушка со вздохом негромко сказал:

Рылась курочка

На завалинке,

Вырыла курочка

Золотой перстень.

А на что курочке

Золотой перстень?

И, повернувшись к нам, спросил:

- Ну что, робятки, есть хотите?

КАК МЫ ОБЕДАЛИ ВО ДВОРЦЕ

- Ну что, робятки, есть хотите? - спросил дедушка.

- Обедать! Обедать! - запищал Цыпленок.

- А я-то какая голодная, - сказала Ложка. - С утра маковой росинки во рту не было!

- Миша! - обратился к джинну дедушка. - Не пора ли тебе угощать гостей?

Джинн закивал головой, нажал на кнопку, и мы очутились в большом зале под хрустальным куполом. Посредине зала в мраморных чашах били пять великолепных фонтанов, похожих на белые цветы распустившихся лилий.

- А где же стол? - спросил Цыпленок.

- Да, где стол? - заволновалась Ложка.

Джинн подошел к небольшому пульту управления, повернул ручку. Вверху загорелась красная лампочка. И сейчас же противоположная стена раздвинулась. Появился маленький столик. Он весело прокатился по паркету, объехал фонтаны и подкатил к нам. Мы захлопали в ладоши. Ай да молодец джинн!

- Ну, чего я говорил? - похвалил дедушка. - Парень на все руки.

Джинн опять что-то повернул, загорелась красная лампочка под потолком. Раздвинулась стена, и, как ребята из детского сада, выбежали стулья, пританцовывая, и вприпрыжку окружили стол.

- А стол-то мал, - испугался Цыпленок. - Как же все усядутся? По очереди есть, да? Чур, я первый!

Джинн покачал головой. Потом повернул ручку, и под потолком загорелась красная лампочка. Заиграла тихая музыка.

- Эгур-чар-мегур, - торжественно сказал джинн.

Стол начал медленно раздвигаться, но вдруг лампочка под потолком замигала и потухла. Музыка тоже перестала играть. Стол, так и не раздвинувшись, задрожал, закачался и замер.

Джинн склонился над пультом управления. Случилось непредвиденное: техника отказала. Он торопливо нажимал какие-то кнопки, но красная лампочка под потолком не загоралась.

Мы вежливо ждали. Джинн вспотел. Огромными своими ручищами он все давил и давил кнопки.

Торопун-Карапун подошел к джинну.

- Не получается? - спросил он. - Можно мне попробовать? Только здесь нужна отвертка.

И сейчас же прямо из воздуха в руки Торопуна-Карапуна прыгнула отвертка. Он стал отвинчивать, а мы все с уважением смотрели на него, и даже джинн вытаращил глаза, словно бы ждал чуда. И вдруг раздался громкий треск, посыпались искры.

- Короткое замыкание, - сказал Торопун-Карапун и от стыда чуть не заплакал.

- Эх вы, мастера, - сказал дедушка, - одно горе мне с вами! А ну-ка беритесь с боков!

Мы подошли к столику с разных сторон и уцепились за нижние доски.

- Раз-два! Взяли! - скомандовал дедушка. - Еще взяли! Еще!..

Стол затрещал, и мы полетели на пол.

- Ну, Миша, спасибо, угостил... - сидя на полу, ворчал дедушка. Знал бы, не пошел к тебе. Перед гостями только конфуз.

Джинн и сам был смущен: он показывал рукой на потолок, где не хотела загораться красная лампочка, на сломанный пульт управления.

- Ладно, - сказал дедушка, потирая бок, - хватит нам твоей техники, давай по старинке.

Джинн хлопнул в ладоши, и тотчас остатки стола исчезли. И сверху спустился большой стол тонкой старинной работы. Джинн хлопнул три раза в ладоши, и на столе появилось фарфоровое блюдо с яствами.

- Хлеб да соль, - сказал дедушка и поклонился джинну.

- Бер-мачегуру, - произнес торжественно джинн и поклонился дедушке и нам.

- Милости просим, - перевел дедушка. - Миша к столу зовет.

Конечно, мы не заставили себя ждать и быстро сели за стол, потому что очень проголодались. На столе так приятно пахло весенней ромашкой, шиповником, точно мы сразу очутились в благоухающем саду.

Скоро мы наелись. Только один Цыпленок сидел не закрывая рта, - туда так и летели вихрем миндаль, изюм, орешки и пастила.

Как только мы покончили с обедом, сразу сделалось легко и весело и захотелось прыгать и танцевать. Ложка выскочила из-за стада, схватила джинна за руку и запела:

Одна горка высоко, а другая низко,

Один милый далеко, а другой-то близко... И-их! Их!

Даже дедушка притопывал и хлопал в ладоши. А Ложка, бросив джинна, пустилась вприсядку:

Ах вы сени, мои сени, сени новые мои,

Сени новые, кленовые, решетчатые...

- Ране-то, - говорил дедушка, - я тоже ох мастак был плясать! Никто меня не перепляшет.

А Ложка, помахивая платочком, притопывая, подступала к джинну:

Проруби, сударь, ворота,

Проруби, сударь, другие...

Джинн смущенно вертел руками около головы и топал ножищами: топ... топ... топ

Ложка смеялась и махала платком.

Мы совсем развеселились. Джинн шутя принялся бороться с Торопуном-Карапуном.

- Эй, потише, робята! - закричал на них дедушка. - Так вы весь дворец поломаете!

Вдруг в самый разгар веселья Солдатик крикнул:

- Лодка наша поплыла!

Мы бросились к окну.

Лодка и правда быстро удалялась к другому берегу.

- У-мулты-мучачо! - пробурчал джинн.

- Миша говорит - в лодке сидит кто-то, - пояснил дедушка.

- Увели! - закричала Ложка.

- Сроду такого здесь не бывало! - сказал дедушка. - А ну, робятушки!

И мы все помчались к реке.

У СТАРУХИ

Джинн в два прыжка оказался на берегу. Он перегнулся, точно мост, а лодка стала крутиться, увертываться, как живая.

В это время что-то черное ударило джинна по носу, по глазам, он потерял равновесие и брякнулся в молоко.

У-ух! - вышла речка из берегов. Нас чуть не смыло волной. И тут Солдатика, который стоял ближе всех к реке, накрыло темное крыло.

- Ох ты батюшки, за штык зацепился! - завизжала Ложка. - Хватай его, братцы!

Мы еще не успели опомниться, а уж Торопун-Карапун подбежал к Солдатику, навалился и... поднял над головой Филина. Торопун-Карапун крепко держал Филина за лапу, а тот вырывался, клевал его руки, клекотал сердито:

"Ух-ух-ух! Ух-ох!"

- Из какой такой сказки Филин прилетел? - удивился дедушка.

- Это не из сказки, это из мешка, - ответил я. - Филин все детство меня пугал.

- Ах, пугал! Тогда вот что... Ну-ка, Самотоха, послужи нам и по-иному.

Дедушка достал из лодки скатерть-самобранку, закрутил в нее Филина и засмеялся.

- Бабушка одна здесь живет. Так очень для нее эта птичка подходящая будет. - Дедушка повернулся к джинну. - Ну, прощай, Миша. Поехали мы.

А тот, весь мокрый, в молоке, улыбнулся нам во весь щербатый рот:

- Чур-гу-чу.

- Значит, приезжайте, мол, еще, зовет Миша, - сказал дедушка.

Мы сели в лодку и поплыли. Торопун-Карапун развернул карту, долго мне показалось очень долго - рассматривал ее.

- Ну что? - спросил я.

- Что-то сбились мы. - И повернулся к дедушке: - Дедушка, тайник тут должен был" по карте. Как бы его найти?..

- Тут кругом тайники даклады, - отозвался дедушка, - да взять их никак нельзя.

- Нет, нам не такой нужен. Вот погляди, дедушка, на карту.

- Эх, робятки, по карте-то я не могу, не обучен. Ты так скажи, словами.

- Вот дяденька этот, - сказал Торопун-Карапун, - он тайник ищет, который в детстве оставил.

- А, в детстве... - Дедушка задумался. - Нет, не знаю. А вот что, робята, мы все равно с птичкой-то к бабушке едем. Ее и спросим.

Дедушка тихо греб, молоко журчало, дул ветерок, принося запахи мяты, полыни и чебреца.

- Вон, - показал дедушка, - за бугром стоит деревня. В деревне коров держат. А коровы молочко дают. Оттуда и начинается наша молочная речка.

Из-за бугра деревня выплыла к нам навстречу. Избы в деревне были старинные, высокие. Тишина вокруг, только и слышалось, как неторопливо жевали коровы.

Шу-шу-шу... - это спит деревня.

Шу-шу-шу... - это лежит над полем и речкой сенной дух.

Дедушка подогнал лодку к противоположному от деревни берегу.

- Вылезайте. Теперь лодочку подтянем на бережок. Вот так... Еще разок... Хорошо. Давай-ка, молодец, шипу, - сказал он Торопуну-Карапуну.

Филин хлопал глазами и поводил стариковским, крючковатым носом.

Мы долго шли через лес, пока не увидели посреди поляны старую избушку, наполовину вросшую в землю. У окошка сидела старуха. Как только мы приблизились к избушке, дедушка закричал:

- Ну, как живешь, старая?

- Какая моя жизнь... - махнула рукой старуха. - Ревматизьма замучила, ноги-руки ломит. Докторов-то нет. Вот я сама разными травками лечусь.

- Да, - вздохнул дедушка, - плохое дело старикамто... И тут болит, и тут мозжит. Давай, что ли, с тобой трубочку покурим. Табачок-то есть?

- Чего ты говоришь? Глухая стала.

- Говорю, табачок есть ли? А то покурили бы с тобой трубочки.

- А-а, табачок найдется.

Старуха вышла из дома, села на завалинку рядом с дедушкой. И они закурили трубочки.

- Ну, чего пришел, выкладывай, - проворчала старуха.

- Подарочек тебе принес. Птичку.

- Что за птичка?

- Да Филин!

"Ух-ух-уу!.." - завертел головой Филин.

- Хорошо поет! - обрадовалась старуха. - Хорошо!

- Вот и будете друг дружку пугать.

- Дедушка, про тайник-то спроси, - зашептал Торопун-Карапун.

- А вот ты и есть торопун! - заворчал дед. - Всему свое время. Ну ладно уж... Скажи нам, старая, как найти то, что в детстве было спрятано?

- Ох! В детстве-то? - отозвалась старуха. - Так это за горами.

- А дорогу покажешь?

Старуха сказала:

- Вот идите прямо по тропинке через лес. А там и увидите три горы. А на горах три сестры сидят. На одной - Марья-га, на другой - Варя-ка, а на третьей - Дарья-га. Сидят и плачут.

- А чего ж они плачут? - удивился Торопун-Карапун.

- А то плачут, как им вместе сойтись. Сдвинете горы, так и видать будет.

И старуха опустила голову, задремала.

- Бабушк, а чего видать?

- Чего-чего, почем я знаю чего!

- Бабушк, а как же мы их сдвинем?

- Кого?

- Да горы!

- А я вам поясок дам.

Старуха закряхтела, поднялась на крылечко и вынесла широкий ремень.

- Держи, молодец, - и отдала ремень Торопуну-Карапуну.

Мы попрощались со старухой, а как отошли, Ложка спросила:

- Дедушка, чья такая старуха-то?

- Аль не узнали? Баба-Яга это.

- Ой! - испугалась Ложка.

- Ничто, - махнул рукой дедушка. - Совсем она теперь старая, вреда от нее нету, в новые сказки ее не пускают.

Мы шли. Торопун-Карапун впереди, размахивая ремнем - эге-гей! Он как будто опьянел от запаха травы, первого, еще не привядшего сена. И мы тоже развеселились.

- Солдатушки! - затянул дедушка Ус.

Солдатушки,

Бравы ребятушки,

А где ваши детки?

Но дальше он забыл и прокричал весело:

- А ну, робятки, есть у вас какая походная?

- Есть! - ответил Торопун-Карапун и запел:

Страхи нам будут с вершок, ха-ха!

Мы их запрячем в мешок, ха-ха!

Живы мы будем,

Друзей не забудем,

Врагов же сотрем в порошок, ха-ха!

И мы бодро зашагали, подпевая Торопуну-Карапуну.

ТРИ ГОРЫ И КОСТЕР

Долго ли, коротко шли, и пришли мы наконец к трем горам. С тех гор стекали ручьи, а сидели на них три женщины, три сестры: Марья-га, Варя-ка и самая младшая Дарья-га - и плакали в три ручья. А между горами озеро.

- Эге-гей! - крикнул Торопун-Карапун. - Хватит плакать!

- Как же нам не плакать? - отвечает старшая, Марьяга. - Сидим мы близко друг от дружки, а никак сойтись не можем.

- Сейчас сойдетесь! Видали? - И Торопун-Карапун показал им ремешок.

Торопун-Карапун раскрутил ремень, размахнулся да и обвил его сразу вокруг трех гор. Взялся за два конца и начал на себя тянуть.

- Помогайте! - крикнул он нам.

И мы уцепились за ремень, потянули. Загрохотало все кругом, задрожала земля. Начали горы друг с другом сходиться. От страшного грохота, от того, что земля пошатнулась, мы упали, закрыли глаза и уши пальцами заткнули. А потом, как открыли глаза, - темно. Ничего не видно.

Дедушка сунулся вперед да как закричит:

- Стой, робята! Тут вроде яма. До света переждем.

- Страшно-то как! - застонала Ложка.

- Не бойсь. Сейчас мы костерок раздуем.

Дедушка нашарил в темноте сухой куст, достал солдатскую огневицу с трутом и кремнем.

И вот появился огонек, занялись, затрещали сучья.

Мы подсели к костру. Я грел натруженные руки. Торопун-Карапун нашел несколько длинных еловых шишек и с размаху бросил их в костер:

- Огонь! - командовал он. И потревоженное пламя вздымалось, шишки трещали.

Вот так и мы когда-то бросали в печку патроны...

И вдруг над нами пронесся вздох:

- Ох!

И снова, уже мелодичный, с песней, с захлебом:

Он вы, сестрицы ли, вы, подружки,

Да и-и-их-и!

По лугам весною

Разлилась вода весенняя,

Да и-и-их-и!

Ох, разлилась вода весенняя,

Унесла три кораблика,

Да и-и-их-и!..

Это пели три сестры: Марья-га, Варя-га и младшая Дарья-га.

Дедушка ухмыльнулся в усы, подмигнул:

- Ладно поют.

- Хорошо, - вздохнула Ложка. - Люблю я долгие песни.

И мне показалось, что в голоса трех сестер, как семишелковая лента в косу, вплелся голос моей тети Наташи. Я поглядел вниз: там, внизу, затеплились огоньки. И от песни или от огня этого вспомнил я давнее.

И дедушка словно услышал меня:

- А что это ты ищешь там, в детстве?

И стал я рассказывать...

Там-тара-там!.. - гремела музыка войны. Уходил отец. Он затягивал ремень, а мама бросилась к нему и заплакала. И небо глухо гудело, по улице шли и шли люди, и всякая одежда на мужчинах казалась мне военной. И мой отец ушел на войну, на фронт.

- А вернулся ли? - спросил дедушка Никитушка.

- Нет, - ответил я.

- Ох, война! - И дедушка в сердцах стукнул трубкой о колено. - Ух, война! Проклятущая!..

И я рассказал, как мы бежали на фронт и про Витю, моего самого лучшего друга.

Я закрыл глаза, и мне показалось, что к костру нашему тихонько подошел Витя. Дедушка чуть подвинулся, и Витя сел. Он был худой, длинный, пальтишко ему было коротко, из рукавов торчали узкие мальчишечьи руки. А глаза уголками вниз были черные и далекие. Так мне показалось - черные и далекие.

- Ты помнишь меня? - спросил Витя. - Мы с тобой - на все времена?

- На все времена, - прошептал я.

- Чего говоришь-то, не пойму? - спросил дедушка.

- Так, дедушка, вспомнил...

Торопун-Карапун задремал у костра. Солдатик, Цыпленок и Ложка привалились к нему.

А мы с дедушкой все сидели да подкидывали ветки в огонь, и они потрескивали негромко. А мы молчали каждый про свое.

Взойди, взойди, солнышко,

Не низко, высоко.

Ай лешеныси-лели,

Не низко, высоко... - вдруг услышали мы.

На горах сидели, обнявшись, три сестры и пели. Их уже осветили первые солнечные лучи.

И мы вдруг увидели, что они плачут.

Торопун-Карапун протер глаза, крикнул:

- Эге-гей! Чего же вы теперь плачете?

- От радости, - ответили сестры, - от радости.

А слезы их текли, текли в три ручья: ручей Марья-га, ручей Варя-га и ручей Дарья-га, - текли и вливались в большое светлое озеро.

- Слезы-то их светлые, - сказал дедушка. И вздохнул: - А нам, видно, прощаться пора.

Он показал рукой на низину, открывшуюся за горами. И я с удивлением увидел...

ЧТО Я УВИДЕЛ В НИЗИНЕ

Я увидел - или мне показалось, - падает, падает снег. Хлопья снега. Кружатся, летят. И я подумал: неужели там, за этим снегом, лежит то, о чем знаю я один, один на земле...

- Ну как? - спросил я Торопуна-Карапуна. - Пойдем туда? Видишь, какая метель.

- Да, метет не по-сказочному, - вздохнул дедушка. - Видно, рубеж тут лег. Ну, если не испугаетесь, шагайте, робята!

- Конечно, идем! - сказал Торопун-Карапун.

- Погоди ты, торопуга этакий, вот уж истинно Торопун-Карапун! - остановил его дедушка. - Пойти-то пойдешь, а возвращаться как будешь?

Он протянул мне колечко с желтой змейкой, то самое, которое отобрал у меня.

- Бери волшебное кольцо. Наполовину повернешь - обратно в сказку попадешь, на полную повернешь - совсем из сказки уйдешь. Эх, робята, полюбил я вас, давайте, что ли, обнимемся!

Дедушка обтер усы, и мы расцеловались.

- А об этих, - он кивнул на Ложку, Солдатика и Цыпленка, - об этих не тревожьтесь, я их вам целехонькими доставлю. У меня и ковер-самолет есть, да и так - из усов волос вырву, из сказки выведу. Прощайте. Проща-аай-те...

Мы шли и оглядывались. Дедушка становился все меньше, меньше...

Метель подхватила нас, закружила, залепила глаза. Торопун-Карапун согнулся, сжался, шел молча. Я сам еще не решался узнать, а нога мои узнавали и вели все дальше, дальше по тропе. Но что это? Снег стал падать все тише, хлопья сделались мягче, и вот уж кое-где зачернела земля на проталинах.

Динь-бом, динь-бом...

Вдалеке я увидел, я узнал городок наш, Ташино.

Теперь уж я хорошо различал дорогу. Вот березы - вокруг них совсем снега нет, первые травинки из-под палого листа выбились. А вот и дуб, а на нем листья шумят. И что за чудо - солнце совсем горячее проглянуло, и трава стала расти прямо на глазах, и желтые цветки полевого львиного зева, и белые и розовые головки клевера, и ромашки, ромашки... И трава все выше, уж и пройти трудно - по пояс нам!

Я увидел куст бузины под двумя сросшимися соснами. Но как найти среди этих веток и травы: все здесь сплелось, перепуталось.

- Сюда, сюда! - услышал я тоненький голосок.

Я наклонился и позвал Торопуна-Карапуна. И он тоже наклонился, и нас скрыла трава. И тогда я увидел маленького Зеленого Кузнечика.

- Здравствуй, Зеленый Кузнечик! - сказал я. - Вот мы и опять встретились!

- Сюда, сюда! - позвал Кузнечик и прыгнул под куст.

- Протяни туда руку, - попросил я Торопуна-Карапуна.

- Тут железное что-то, - отозвался он.

- Дальше, дальше.

- Есть! - крикнул Торопун-Карапун.

- Все на месте, все сохранилось, - тихонечко приговаривал Кузнечик. Все, что вы, люди, теряете и оставляете на земле, когда вырастаете, не пропадает, а просто зарастает травой и цветами.

- Травой и цветами, - повторил я, будто хотел запомнить на всю жизнь.

- Ну, Торопун-Карапун, поднимайся.

Он встал во весь рост, и я выпрямился.

- Прощай, Зеленый Кузнечик, - сказал я.

Во мне - может быть, в последний раз! - прозвучала его немного грустная песенка, которую я так любил в детстве и о которой ни разу, ни разу еще не говорил вам.

Вот она:

Мокрой щекой, мокрым лицом

Вечер прижался к окошку.

Если страшно тебе, друг мой,

Спрячься в мою ладошку.

Если вдруг - печали толпой

И не с кем сказать словечка,

Вспомни, вспомни - ведь я с тобой, Кликни меня. Кузнечика.

- Прощай, Зеленый Кузнечик!

И я повернул кольцо.

Часть пятая

ВОЗВРАЩЕНИЕ И ТАШИНСКИЙ ТАЙНИК

СНОВА ВТОРАЯ ПЕРЕЗВОННАЯ

Я повернул кольцо, и тут же мы очутились в комнате у Торопуна-Карапуна. Мы сидели на поленьях радом с печкой. А у меня в ушах звучал голосок Кузнечика и шепот сказки, медленная ее тишина и тайна сказки.

И вот перед нами последняя тайна моего детства.

- Давай посмотрим, - сказал я Торопуну-Карапуну, - что там осталось.

Мы развернули клеенку. Она вся пожелтела, скрючилась от дождя и мороза. Я с трудом отодрал черные, потрескавшиеся края. Вдруг что-то звякнуло, покатилось по полу. Торопун-Карапун поднял - на ладони у него лежала стреляная гильза.

- Это Вали Шевчука? - негромко спросил ТоропунКарапун.

- Да.

Пряжка со звездой. Его.

Письма. Целая пачка писем, завернутых в газету того времени.

Альбом для рисования.

Мы открыли. И сразу увидели коней. Они вольно мчались среди травы, и гривы их развевались.

Я листал страницы альбома, и прежнее возвращалось ко мне.

- Видишь - колодец. Здесь мы брали воду.

- В Ташине? - спросил Торопун-Карапун.

- Да. А это городок. С пригорка. Там - вон, вон - наша школа. А это овраг. Он весной весь желтый был и пушистый - ива цвела. Здесь мы находили гильзы, потому что за оврагом были стрельбища. Солдаты выучивались и уходили на фронт. А гильзы подбирали мы, мальчишки.

Иногда мы находили патроны, бросали их в печку... Ну да, я тебе уже про это рассказывал. А это забор, здесь лошадь привязывали. А за забором начинался рынок... А вот, смотри, рисунки пошли цветные. Это отец прислал Вале краски.

- Танк, - сказал Торопун-Карапун. - Почему он весь перечеркнут?

- Отец Вали Шевчука не вернулся с войны. Не вернулся и мой отец.

Мы закрыли альбом. Сидели, ничего не говорили.

Потом Торопун-Карапун спросил:

- А Витя? Что стало с вашим другом Витей?

ПОСЛЕДНИЕ ПИСЬМА

"Дорогой Витька!

Это что же ты молчишь, заставляешь отца беспокоиться? Я вышел из госпиталя. Воюю теперь на другом море. Дела здесь у нас горячие. Недавно высаживали десант и получилось так: катер к берегу никак не мог подойти - ведь причала не было. Солдат высаживать в воду нельзя - автоматные диски намокнут.

И тогда вызвались наши матросы. Двадцать самых рослых матросов спрыгнули в воду и встали по двое в ряд - устроили живой мост. А по спинам матросов стали высаживаться солдаты.

Ночь была как день от трассирующих пуль, от осветительных ракет - мы их называем люстрами: белые, они долго висели в воздухе. С грохотом рвались снаряды, поднимая фонтаны воды у самой береговой кромки. Противник вел непрерывный огонь. И с кораблей, которые прикрывали десант, через головы матросов летели сотни снарядов. Качались вода, земля и небо, а живой человеческий мост стоял.

Вот какие у нас дела, сынок!"

- А Витя? - спросил Торопун-Карапун. - Есть письмо от Вита?

- Да, вот Витино письмо!

"Ребята! Я теперь в морской пехоте. Я тоже сын флота, как Шурик... У меня есть свой бушлат, мне выдали бескозырку с лентой! Нас, моряков, фашисты боятся и называют "черной смертью". А еще нас называют "черная туча". А перед боем наши моряки чистят пуговицы. И я тоже надраиваю бляху зубным порошком, а потом суконочкой. Может, меня еще возьмут и на корабль!"

- Значит, он все-таки попал на флот! - закричал Торопун-Карапун.

- Конечно, попал, - ответил я. - Мы писали ему письма, завидовали. А больше всех я. Я лежал в больнице. Долго пролежал, и последнее письмо мне принесли в больницу. Вот оно. Его прислала к нам в детскую колонию военная переводчица.

"Дорогие ребята детской колонии!

Ваш товарищ Витя Аржанов совершил подвиг он своим телом пытался закрыть пробоину в подводной лодке - в этом отсеке подводной лодки остальные моряки были убиты.

Я сама отвозила его в госпиталь. Он все просил: не потеряйте мою тельняшку и пояс не потеряйте с бляхой. Витя очень гордился, что стал моряком. Я не могла оставаться с ним до конца. Но врач сказал, что он безнадежен.

Мы все любили Витю. Моряки всегда отдавали ему свой шоколад, все сладкое.

Никогда мы его не забудем. И песню его помним - про городок. Он очень хорошо пел".

- Да, - сказал я, - он очень любил песни. Лучше всего у него с Валей Шевчуком получалось. Но Валю увезли из колонии. Я же петь не умел, я только подпевал Вите:

Помню городок провинциальный,

Тихий, захолустный и печальный.

Церковь и базар,

Городской бульвар...

И вдруг Торопун-Карапун закричал:

- Смотрите, еще письмо! От Вити!

- Не может этого быть.

- Нет, может! - закричал Торопун-Карапун. - Может!

- Но я знаю все, что было спрятано в нашем тайнике.

- А это знаете? - Торопун-Карапун показал желтый листок и прочитал: "Ура, ребята! Я выжил! Я опять в морской пехоте! Днем и ночью мы двигаемся вперед. Вчера стреляли "катюши". Части наши перешагнули через хребет, а фашистов по ту сторону гор уже не было. Ну и драпали же они!

Мы идем по шоссе. А шоссе такое длинное и очень ровное, и всюду горят костры.

В городе мы заходили в дома, а там на столах еще теплый кофе в кувшинах.

Армия и флот соединились в городе. Моряки и солдаты целовали друг друга. По улицам идут танки. В дельте стоят баржи, в них почему-то - вот смехота! - гуси и куры. В полях бродят лошади без людей. И много жеребят. Мы идем дальше. И уже победа совсем близко, совсем близко. Ребята, скоро победа!"

Я держал письмо, всматривался в знакомый и такой далекий почерк. Далекий, как глаза у моего друга детства Вига. Кто получил, кто сохранил это письмо и положил в наш тайник? Может, кто из ребят детской колонии нашел наш тайник? Догадался, понял и положил письмо Вите. Спасибо этому неизвестному парню!

Многое, многое годы я жил без Витьки, я думал, что его нет. А он жив! Жив мой друг! Много сказочного бывает в жизни.

- Спасибо тебе, Торопун-Карапун, - сказал я.

- За что? - удивился он.

- За наше путешествие. За то, что ты оказался хорошим капитаном и смело прошел весь путь. За то, что голова твоя не кружилась, когда тебя хвалили. За то, что ты был и большим и маленьким, что любил смеяться и не огорчался, когда было трудно. И потому я оставляю тебе мою самую главную тайну.

- Я сохраню все, - сказал Торопун-Карапун. - И пусть наша тайна хранится сто - нет, тысячу лет.

- На вечные времена! - сказал я.

- На вечные времена, - отозвался он.

Я протянул Торопуну-Карапуну волшебное кольцо.

- Видишь, на нем желтая змейка. Такую же змейку, только обвившуюся вокруг чаши, носил на своей военной гимнастерке мой отец.

- Ваш отец был военный доктор?

- Да. Оставляю тебе кольцо с желтой змейкой. И когда ты, Торопун-Карапун, вырастешь, станешь дяденькой и, может быть, тебе тоже захочется побывать в своем детстве, тогда - ты же знаешь, - стоит только наполовину повернуть волшебное кольцо...

- Спасибо! - тихо сказал Торопун-Карапун.

Мне было грустно и все-таки светло, будто горел маленький зеленый огонек. И я вспомнил слова Кузнечика: "Все, что вы, люди, теряете и оставляете на земле, когда вырастаете, не пропадает, а просто зарастает травой и цветами. Травой и цветами".

ЗДРАВСТВУЙ, ЧУЧА!

Я посмотрел на часы. Мне давно уже было пора возвращаться в город.

- Карту я возьму с собой, - сказал я Торопуну-Карапуну.

Мы попрощались.

Я вышел на улицу - на знакомую мне Вторую Перезвонную. Была весна. Время, когда, если верить сказкам, выходят из земли клады. Я шел вдоль деревянного забора. Тени деревьев пересекали мне дорогу.

- Здравствуйте! - услышал я.

Передо мной стояла рыженькая девочка-зверек.

- Здравствуй, Чуча!

- Почему вы так смешно сказали - "Чуча"? - И она засмеялась: - Чуча! Чуча!

- Чуча, я вернулся из сказки, из большого сказочного путешествия. А ты все живешь на деревьях?

- Конечно! - засмеялась девочка. - Я знаю, вы были во-о-он там! В доме номер пять, где живет Торопун-Карапун.

Я опять посмотрел на этот обычный с виду дом - одноэтажный, с желтыми бревенчатыми стенами, светлозеленой крышей. Крылечко в семь ступенек, гладкие перила... А когда обернулся, девочки-зверька уже не было.

И я не удивился.

Вдали прогудела электричка. Впереди была станция и дорога в город.