"Школа двойников" - читать интересную книгу автора (Баконина Марианна)

ОТКРЫТЫЙ УРОК

Лизавета запихнула записку Маневича в папку и автоматически, по привычке, включила компьютер. Действия опытного работника, будь то слесарь, продавец или министр, всегда доведены до автоматизма. Бармен недрогнувшей рукой наполняет стаканы на слух, по булькам, пресс-секретарь политического мандарина, выйдя к журналистам, надувает щеки и пыхтит после каждого заданного вопроса, чтобы любое произнесенное от лица босса слово стало весомым, как гиря.

Толковый ведущий программы новостей, едва войдя в рабочий кабинет, включает компьютер и просматривает сообщения информационных агентств. Даже если ведущий в этот день не работает, он все равно следит за событиями, чтобы быть в курсе, чтобы не заблудиться в информационных дебрях. Выпасть из информации проще простого. Достаточно неделю не читать газет, не следить за агентствами, не включать телевизор. И тогда для тебя, дремучего, известие об уходе Билла Гейтса превратится в новость, хотя компьютерный магнат оставил пост руководителя «Майкрософт» неделю назад и об этом знает даже кот короля Свазиленда Мсвати Третьего.

Строго говоря, новость – это то, что случилось сегодня или, в крайнем случае, вчера. Есть еще особые новости – давнишние, но тщательно от всех скрываемые. Тогда новость – это то, о чем мир, страна, город узнали сегодня. Все остальное – беллетристика и отсутствие профессионализма.

Лизавета давно научилась прочитывать сообщения одним взглядом, ориентируясь на ключевые слова. Но в этот раз не очень получалось. В голову лезли вопросы, к работе и новостям касательства не имеющие.

Где нашли Леночку? Почему Саша поехал в отделение? Где сейчас сама Леночка? Если принять на веру утверждение Кокошкина о том, что его коллега нанимал специалистов «втемную», можно предположить, что Леночка и была таким специалистом. Ведь если хочешь добиться полного сходства, мало научить человека ходить и сидеть так, как это делает прототип. Леночку наняли, чтобы она разработала грим. А раз работа секретная, на это недвусмысленно намекал Кокошкин, то гримершу спрятали. Теперь же, когда она справилась, – отпустили. Тогда выходит, что хоть в этой части все в порядке. Надо будет расспросить Леночку, кого она копировала. Если, конечно, ей захочется отвечать на вопросы…

Лизавета старательно гнала вопросы и предположения. Нет смысла гадать на кофейной гуще, если скоро объявится Саша, а может, и сама Леночка. И она старательно вникала в тексты утренних сообщений.

Работая с агентствами, важно знать, на что следует обратить внимание, а на что – нет. У каждого агентства, как и у человека, – свой почерк. ИТАР-ТАСС сразу выпихивает в сети полученную информацию. Тассовские статьи приходят быстрее других, но отличаются длиннотами и старомодным стилем: много лирики, мало сенсационности. Именно сенсационности, а не сенсаций: каждое не желтое информагентство распространяет приблизительно одинаковое число сенсаций в неделю. В тассовских материалах нет стилистических оборотов, которые превращают обыкновенный указ о присвоении почетных званий в список чиновных падений и взлетов.

Два или три раза в день присылает свои подборки респектабельный и солидный «Интерфакс». Там работают серьезно, умело сочетая формальную беспристрастность изложения, умеренную оперативность и скандальность, прикрытую флером объективности. «Постфактум» – видимо, чтобы оправдать свое название, – присылает сообщения со значительным опозданием, как правило, то, что уже отработали другие. Но порой в мутном потоке старья промелькнет действительно неожиданный фактик, вполне тянущий на общероссийскую новость номер один. «Северо-Запад» работает по географическому принципу – новости только с севера России или только с запада. Правда, в погоне за географией там почему-то забывают о времени, и статья с пометкой «21 февраля» вдруг приходит 25-го. «ИМА-пресс» специализируется на новостийных «гэгах», посмехушках, казусах и ляпсусах. Именно это агентство снабжает газеты, радио и телевидение байками о козах, пристрастившихся к чтению «Советской России», и о заводах, где зарплату выдают керенками по причине отсутствия наличных. Еще есть скучноватое Российское информационное агентство с длинными сводками «Российского курьера». Правда, именно это агентство очень часто первым рассылает вести о громких околокремлевских разборках.

Лизавета машинально помечала нужные блоки информации. Она любила работать с компьютером, поскольку пришла на студию на излете телетайпной эры, когда редакторы и ведущие еще бродили по коридорам, обмотанные рулонами желтоватой бумаги, – телетайпные ленты кроились и перекраивались. Надо было прочитать все информации и из тысячи выбрать нужные десять-пятнадцать. За сводки новостей сражались ведущие выпусков, выходящих в разное время. Информашки старались перехватить пронырливые администраторы. Из-за них интриговали и вредничали. Телетайпная лента тогда была предметом первой необходимости – ее использовали как скатерть на дружеских пирушках, на ней писали служебные и личные записки, неприхотливые сотрудники находили и другое, иногда называемое прямым, применение желтой плотной ленте с темными точечками необработанной целлюлозы и текстами «тассовок». Долгое время ТАСС, «уполномоченный заявить», был единственным информационным агентством на территории СССР, и именно название этого гиганта стало словом, обозначавшим любое сообщение агентства. Так что телетайпы и Телеграфное агентство Советского Союза повлияли на газетно-телевизионную жизнь и с лингвистической, и с бытовой точек зрения.

Теперь телетайпные аппараты кажутся такой же древностью, как и этрусские вазы, – их отправили в ссылку на склад, чтобы не пропали и могли бы порадовать археологов третьего тысячелетия… В комнате, где гремели шумные аппараты, устроили видеотеку. А все корреспонденты и редакторы стройными шеренгами отправились овладевать компьютерной грамотой, часто не вполне владея грамотой обыкновенной.

Компьютеры сделали жизнь журналиста проще. Компьютеры и особенно глобальные и локальные сети должны были превратить журналистов, по крайней мере, телевизионных, в любителей тишины и покоя: выбрал информашки, составил текст, переслал редактору, получил его обратно с правкой, исправил по-своему, заслал обратно, потом, тоже при помощи кнопок, отправил уже согласованный материал на телесуфлер, тоже с некоторых пор компьютерный. И ни гугу. Тишь да гладь, да божья благодать.

Но природа телевизионной работы не терпит тишины. Телевизионным людям необходимы азарт и общение. Иначе зрители, с которыми они общаются, умрут от скуки. Поэтому журналисты, вооруженные новейшими технологиями, продолжали переругиваться и перешучиваться давно испытанным старым способом – вслух. И гвалт в горячие часы стоит в редакции просто невероятный.

Пока Лизавета отбирала информашки, умный компьютер показал, что готов текст международного обзора. Она вывела на экран творение Кирюши Долгого. Переводчик и специалист по иностранным делам не любил свою фамилию и норовил преобразиться в примитивного Долгова, но языкастые репортеры мешали. Уж больно подходящей была «натуральная» фамилия Долгого.

Лизавета глянула на экран и тут же крикнула:

– Кирюша, зайди ко мне на минуту.

Приглашение пришлось повторить трижды. Наконец в комнату вплыл долговязый, белобрысый и белозубый Кирюша. Модная короткая стрижка, безмятежная улыбка и полная отрешенность делали его похожим на очаровательного недоросля «а ля Митрофанушка».

– Привет, Кирюша, – ласково поприветствовала гостя Лизавета.

Обозреватель Долгий очень болезненно реагировал, если его начинали ругать с места в карьер. В этом случае он мрачнел, погружался в себя, как улитка прячется в свой прочный домик, и достучаться до зачатков Кирюшиного разума уже не было никакой возможности. Ругали Кирюшу часто. И все, кто это делал, в том числе Лизавета, успели изучить его привычки. В данный момент Лизавета собиралась раскритиковать три сюжета из четырех, написанных международным обозревателем Долгим. Свой первый вопрос Лизавета постаралась сформулировать как можно аккуратнее:

– Кирюша, скажи, пожалуйста, вот тут у тебя написано – «Иордан». Что это за страна Иордан?

Обозреватель Долгий пожал плечами:

– Ну, эта… там еще король умер в прошлом году.

Кирюша ответил верно, похороны короля Хусейна освещала вся мировая пресса.

– А как по-русски называется эта страна? – терпеливо гнула свою линию Лизавета. Сей вопрос они с Кирюшей обсуждали уже не раз.

– Так и называется! – беззлобно оскалился Кирюша. Он был человек сугубо мирный, ссориться не любил и откровенно страдал, когда к нему приставали с разными пустяками.

– Кирюша, – с напором произнесла Лизавета, – мы же об этом говорили, по-английски все правильно – Jordan, а по-русски…

Кирюша обижено набычился.

– Как же по-русски? – Лизавета подождала секунд сорок и ответила сама: – Иордания.

– Но ведь и так понятно, – резонно заметил обозреватель Долгий.

– Ты должен быть точным. Не ровен час – твои географические новости доведут до инфаркта какого-нибудь учителя, а бдительные пенсионеры снова будут звонить мне и объяснять, как называется Иордания. Заметь: мне, а не тебе. Ну, поправь…

Кирюша, пыхтя, вставил в текст две буквы, причем сделал это так, чтобы ни у кого не оставалось сомнений – он уступает грубой и тупой силе.

– Теперь вот что, Кирюша, у тебя тут написано: «На заседании Парламентской ассамблеи Совета Европы снова всплыли дейтоновские соглашения по Боснии». Что такое дейтоновские соглашения?

Кирюша не ответил – догадался, что вопрос риторический. Пыхтение усилилось.

– Если бы их подписали в некоем городке Дейтонове, они были бы дейтоновские. А дело было, если мне не изменяет память, в Дейтоне, следовательно, соглашения – дейтонские.

– А на Останкино говорят «дейтоновские»! – важно изрек Кирюша.

– Во-первых, такого не может быть, а во-вторых, мне не интересно, что говорят на Останкино. – От этого аргумента так попахивало пресмыкательством перед всем столичным, что Лизавета разозлилась по-настоящему. – А в советские паспорта вписывают отчество «Никитович», тем не менее по правилам русского языка следует говорить «Никитич», так же как «Ильич». И писали бы «Ильевич», да только вождь родился до революции!

Кирюша покорно сделал соглашения дейтонскими.

– Теперь вот тут. – Лизавета прогнала текст на экране до четвертого сюжета. – У тебя написано про какого-то Сама Нуджому. Это кто такой? – Кирюша замолк. – Президент Намибии, да? Как его зовут?

– Я с ним не знаком! – огрызнулся Долгий.

Лизавета, удивленная неожиданной агрессивностью собеседника, оглянулась. За ее спиной стоял Саша Маневич. Когда Кирюшу ругали при посторонних, а не наедине, Долгий становился койотом, злобным и задиристым. У Лизаветы закаменела щека.

– Это твое личное дело… Я бы даже сказала – твое личное несчастье. При случае рекомендую познакомиться. Но дело в другом. Ты, сколько я помню, отвечаешь у нас за международные дела, поэтому знать, как именно зовут президента страны, которая десять лет назад в трудной борьбе завоевала независимость, входит в твои должностные обязанности.

Напоминание о должностных обязанностях Кирюша воспринял как личное оскорбление. Однако переспросил:

– Как, как его зовут?

И под диктовку, по буквам записал – «Сэм Нуйома». После чего, не прощаясь, вышел.

– Эко ты его сурово. – Маневич плюхнулся на цветастый диван.

– Не могу больше, устала… – Она вздохнула. – Это какая-то интеллектуальная девственность, или, скорее, интеллектуальное безбожие, причем воинствующее… Вот он записал, как зовут этого несчастного Нуйому. Думаешь, в следующий раз напишет правильно? Ничего подобного. Я проверяла. И не только я. Как-то Лана Верейская пять раз его поправляла: «Монтсеррат Кабалье, Монтсеррат Кабалье», все равно у него получилось Кабальеро.

– Ага, – поддержал ее Маневич, – мне Лана тоже как-то жаловалась: он ей Масленицу на Кипре устроил – под тем предлогом, что греки-киприоты православные. Она кричала: «Басурман! Нехристь! Ты еще катание на тройках в Лимасоле организуй!» А когда он назвал бельгийскую королеву Беатриче, Лана спросила, имеет ли он в виду подругу небезызвестного Данте, на что Кирюша ответил – мол, про ее роман с Дантоном «Рейтер» ничего не прислал.

Кирюшины ляпы можно было обсуждать вечно. Это занятие давно стало в редакции рутинным развлечением, о них говорили, когда больше не о чем было говорить. Долгого воспитывали и перевоспитывали. В результате он стал чаще улыбаться и чаще возражал: «Но ведь меня же и так все поняли».

Лизавета вытащила из пасти принтера распечатанные тассовки – незаметно и навеки внедрилось это словечко в лексику «великого и могучего»…

– Ты очень загружена? – озабоченно поинтересовался Саша. Сам он был постоянно чем-то занят – переговорами, съемками, текстами, – а потому уважал занятость других.

– Нет, милый, для тебя время всегда найду! Я получила твое сумбурное послание. Очень рада, что Леночка нашлась.

Маневич сурово остановил ее:

– Значит, послание действительно было сумбурным. Нашли тело Леночки. В подвале.

В комнате повисла долгая пауза. Лизавета почему-то уставилась на экран компьютера, где по-прежнему можно было прочитать опус Долгого. Но она не читала – строчки расплывались. Значит, напрасно она себя утешала. Все еще страшнее, чем ей казалось. Лизавета опустила глаза и заметила, что руки у нее трясутся.

– Как? Где? – Она прикусила пальцы. – Как это – тело?!

– Мне позвонил Леночкин муж, Валера. Вернее, он звонил тебе, но я сказал, что могу тебя заменить. Его вызывали на опознание. Леночка умерла. От кровоизлияния в мозг. Ее нашли рабочие. В подвале. Долго не могли опознать труп. Потом связали неопознанный труп с заявлениями о пропавших и завели новое дело.

– Дело? Ты хочешь сказать, ее убили?

– Я сказал то, что сказал. Умерла… – Саша судорожно сжал губы, потом повторил последнее слово по слогам, отчетливо и оттого вдвойне страшно: – У-мер-ла.

– Нет… Как это, не может быть, ты сказал, в подвале… – Лизавета с трудом подыскивала слова. Теперь тряслись не только руки – она дрожала всем телом. Ее буквально колотило от озноба, хотя в комнате было тепло. От страшной вести веяло жутким холодом. Мысли путались. – Умерла в подвале? Как это может быть?

– Не знаю… Могу рассказать только то, что мне известно. Вчера вечером Валеру вызвали из отделения, отвезли на опознание. Он ее узнал. Платье, пальто – вся одежда ее. – Маневич помолчал, вспоминая. – Это точно Леночка, никаких сомнений. Муж, естественно, в шоке, он странно говорил, как блаженный. Мол, это она, а дело закрыто, родственникам разрешили забрать тело. Я половину не понял, что он говорил. Но что-то вроде этого. Я, как с ним поговорил, сразу рванул в отделение, даже без звонка. Нашел этого дознавателя, на котором висело дело о пропаже. Приятный, как оказалось, парень, это он всюду приметы разослал, очень оперативно, обычно так быстро не делают, потому ее и опознали, так что он молодец. – Саша славился умением быстро и качественно налаживать отношения с правоохранительными органами, особенно с низами, с теми, кто трудится на земле. – Хороший парень, хоть и новичок, – повторил свою характеристику Маневич и неожиданно добавил: – В общем, сегодня он закрывает дело.

– Как закрывает! Как его можно закрывать, если его только открыли? Тут же все непонятно! Они что, суки, этого не видят? Или хотят поскорее прикрыть свою задницу? – не сдержалась Лизавета. Саша от удивления даже вскочил с дивана – Зорина не любила открытую брань и всегда ставила на место любителей ненормативной лексики. А тут… Впрочем, понять можно: за годы работы на телевидении Лизавета так и не привыкла к тому, что подход к расследованию «глухих» дел – а именно таким было, с точки зрения отделения, исчезновение студийного гримера, – мягко говоря, отличался своеобразием. Ведь Лизавета не специализировалась на криминале, а занималась им параллельно с прочими темами. Саша воспринимал все спокойнее. Что поделаешь, жизнь – не сахар…

– Конечно, подозрительно, кто спорит! У тебя курят? – спросил Саша. Лизавета время от времени бросала курить и начинала безжалостно гонять курильщиков из комнаты. Сейчас был период «некурения», но для дорогих друзей она всегда делала исключение.

– Кури!

Саша вытянул из кармана операторского жилета пачку своих любимых «Лаки страйк», щелкнул бензиновой «Зиппо», глубоко затянулся и продолжал:

– История, кто спорит, не бей лежачего. Тело нашли три дня назад, жэковские рабочие пришли выкачивать воду из подвала, приспособили помпу и… побежали в милицию. Это совсем другое отделение, в центре, пятое или… не знаю. Те не сразу прошлись по ориентировкам на пропавших. А когда их достали, сразу наткнулись на Леночкину фотографию и приметы. Я говорю: дознаватель молодец, быстро сработал. Описание-то приметное. И все до мелочей, включая одежду, совпало. Потом экспертиза, хорошо, что ее быстро провели, патологоанатомы сейчас завалены горами трупов. Вывод однозначный – естественная смерть, инсульт. А раз есть тело и нет признаков насильственной смерти…

Лизавета оборвала коллегу:

– То есть твой приятный парень полагает, что дело обстояло следующим образом: замужняя женщина, не бродяжка, не шлюшка, уезжает в командировку, потом возвращается в город, идет в подвал, расположенный далеко от дома и залитый водой. Там ее неожиданно настигает инсульт, и она умирает в подвале и в одиночестве. А поскольку рядом вода, то падает в воду! Так, что ли? Это похлеще, чем инфаркт в буфете. Причем мы с тобой знаем, что она была не одна. С ней был этот Целуев. По крайней мере, у нас нет никаких оснований считать, что они простились при въезде в город. Зато есть все основания считать, что Целуев пытался втянуть Леночку в не очень понятную историю, где требуется портретный грим. А ты спокойненько соглашаешься, что дело можно закрыть! Хороший подход, удобный! Не хлопотный! – Лизавета тоже вскочила. Теперь они стояли друг против друга, глаза в глаза. Маневич явно чувствовал себя неуютно.

– Что ты меня за капитализм агитируешь! – Он поискал глазами пепельницу, не нашел и раздавил окурок в стоявшей на Лизаветином столе гильзе. Эту гильзу от боеприпаса к знаменитому ракетному комплексу «Тунгуска» он сам привез ей как сувенир с испытательных стрельб на полигоне «Ржевка». – И ребенок разобрался бы, что дело нечисто. Да только нет юридических оснований тянуть дело. Нет!

Лизавета, услышав это его «нет», махнула рукой и уткнулась в компьютер.

Саша и сам знал, что лукавит. Дело закрывали потому, что нашелся формальный повод избавиться от очевидного «глухаря», способного испортить статистику за месяц или даже за квартал. А нынешнее милицейское руководство за статистику взялось вполне серьезно. Маневич подошел поближе и сказал тихо, но твердо:

– Они не совсем правы, я понимаю… Что ты на меня-то взъелась?

– Я не взъелась, мне работать надо, – сухо ответила Лизавета. Ей не нравилось, когда ее держали за «болвана в старом польском преферансе», а Сашина манера всегда защищать милиционеров попросту раздражала. Их служба, конечно, и опасна и трудна, но уж слишком часто не видна. И на первый взгляд, и позже.

Саша сразу потускнел.

– Да попробую я, попробую что-нибудь сделать. Как из Москвы вернусь. Мне наш Борюсик подписал командировку. Я его уговорил.

Шеф-редактора они называли «наш Борюсик», в отличие от просто «Борюсика», так именовали куда более высокопоставленную персону – деда-президента.

Раньше начальник «Петербургских новостей» подписывал командировки с легкостью необычайной, особенно своим фаворитам: в Ташкент – пожалуйста, в Омск-Томск-Красноярск – бога ради, в Хабаровск-Биробиджан-Владивосток – сколько угодно. Командировки очень скоро превратились в обыкновенный туризм, в поездки по местам былой журналистской славы или в семейные путешествия. Привезенные репортажи более всего походили на путевые заметки: вот завод, вот порт, вот город, основанный Ярославом Мудрым. Первой взбунтовалась бухгалтерия. И теперь даже для того, чтобы поехать в Москву, требовали жесткое обоснование командировки. Что-нибудь эпохальное.

– Что ты ему наплел?

– Я аккредитовался на подписание Союза с Белоруссией. Это оказалось проще, чем я думал. Перегоню репортаж и задержусь на пару дней. Дума ведь заседает, несмотря на демарш меньшинства. Мессир Зотов там, мессир Поливанов, думаю, тоже. Заодно попытаюсь выйти на врачей из этого парламентского центра.

– Они, наверное, из ЦКБ. – Лизавета не удержалась и принялась советовать. – Впрочем, не мне тебя учить. Сам сориентируешься. – Потом она опять вспомнила про закрывающееся дело о смерти Леночки и отвернулась.

– А этим я займусь, честное слово. Как вернусь – так сразу! – повторил обещание Саша.

– Не понимаю, зачем ждать? Ты когда уезжаешь? Сегодня?

– Нет, завтра вечером.

– А у меня завтра выходной, законный после выпуска. Можем утром сходить в этот подвал. Если ты, конечно, узнаешь адрес. Или это будет чересчур нелояльно по отношению к твоим «хорошим милицейским парням»?

– Уж если я чего решил… Ладно, узнаю адрес… Не переживай!

– Я не переживаю, просто коль скоро мы ввязались…

– И не учи ученого. Завтра пойдем, а теперь сосредоточься на выпуске.

…До искомого подвала они добрались с трудом, хотя адрес в милиции дали точный. Не аборигену было трудно отыскать неприметный подъезд в глубине третьего от улицы двора. Но попасть в этот самый подвал оказалось куда труднее – на дверях красовался новенький амбарный замок. Маневич потрогал пальцем дужку:

– Еще в смазке. Недавно повесили. Взламывать будем? – Распахнув куртку, он начал шарить по бесчисленным карманам операторского жилета в надежде отыскать что-нибудь подходящее для работы.

– Тебя погубят криминальные наклонности. – Лизавета внимательно оглядывалась. Подъезд производил угнетающее впечатление – облупившаяся темно-коричневая краска на стенах, потеки на давно забывшем о побелке потолке, стертые чуть не до дыр ступеньки и неистребимый запах пыли и кошек. Человек в здравом уме и твердой памяти не пойдет сюда даже по приговору суда. Как же Леночку-то занесло?

– Ты узнал, кто нашел тело?

– Спрашиваешь! – Маневич жестом фокусника извлек из кармана все того же жилета свой неизменный блокнот. – Вот, доблестные труженики РЭУ-16 Сидоркин, Иванов и Габридзе. Рабочие. Так будем открывать дверь или нет? Я почему спрашиваю – если ты не возражаешь, я, пожалуй, начну, а то мне надоело все время оправдываться.

– Повременим пока. Давай лучше отыщем РЭУ. Там адрес есть? – заявила Лизавета, и они вышли из подъезда.

Здание ремонтно-эксплуатационного участка № 16 располагалось не в таком медвежьем углу. Под «офис» РЭУ построили совершенно новое помещение, и трехэтажный дом красного кирпича смотрелся даже элегантно. Внутренняя отделка тоже была на уровне – свежеокрашенные кремовые стены, на полу отчетливо импортный линолеум. Не роскошь, но все же.

– Значит, они не дальтоники, – сказала Лизавета, остановившись в коридоре.

– Кто они? – слегка ошалел Саша.

– Эти, коммунальщики… – Лизавета с трудом выговорила слово, принятое для обозначения всех, кто трудится в бесчисленных РЭУ, ПРЕО и ГРЭППах. – Они выбирают такие странные цвета для покраски лестниц и парадных, что мне казалось, там высок процент дальтоников. А оказывается, при желании могут и повеселее что-нибудь выбрать.

По обе стороны длинного коридора были видны закрытые двери без всяких опознавательных знаков. Лизавета открыла ближайшую.

– Добрый день, не подскажете, как найти Иванова, Сидоркина или Габридзе?

Толстая женщина, склонившаяся над совершенно пустым и гладким канцелярским столом, подняла голову:

– Они на вызове… Ой, а телевидение к нам зачем? Это же вы, да? – Она широко распахнула глаза, разглядев Лизавету. – Ой, ну прямо как вчера на экране, только моложе! Так вы к нам? Я сейчас начальнику…

– Мы без камеры, – поспешил успокоить ее Саша Маневич. – Нам просто нужен кто-нибудь из этой троицы – поговорить.

Труженица коммунального труда посмотрела на него с хитроватыми прищуром:

– Это насчет той женщины? Кошмарная история. И ведь не бомжиха какая-нибудь. Приличное такое пальто…

– Так помогите нам, очень надо. – Саша умел разговаривать с народом. Проникновенно и убедительно.

– Даже и не знаю… Иванов и Сидоркин уехали материалы грузить. А Габридзе… В гараже, наверное. У него там приятель… – И толстуха подробно объяснила, как пройти к гаражу РЭУ.

– Спасибо большое, вы нам очень помогли. – Саша благодарно покивал. – А вот еще вопрос… Этот подвал, он открытый был? Когда замок-то повесили?

– Да он всегда висел! – возмутилась толстуха. – На том участке у нас дворник хороший. Она бы сообщила, если что не открыто. У нас с этим строго – подвалы, чердаки. Знаем инструкцию, держим закрытыми.

– А дворника как найти? – поинтересовался Саша. Ответ на этот вопрос тоже был получен немедленно.

Транспорт РЭУ содержался в отдельном здании, выстроенном посреди довольно просторного двора-колодца. Металлические ворота были закрыты, и Маневич решительно толкнул половинку двери, выкрашенной рыжей масляной краской. Дверь немелодично скрипнула. В гараже было темно, удалось разглядеть только контуры тракторов и грузовичка с нежным названием «Газель». Они сделали два шага, Лизавета немедленно споткнулась о какую-то запчасть и тихонько чертыхнулась.

– Эй, есть кто-нибудь?

Саша повторил вопрос дважды, прежде чем услышал ответ.

– А кто нужен?.. – крикнули из темноты. Саша сориентировался и пошел на голос. Лизавета осторожно двинулась следом. Потихоньку они дошли до двери, под которой виднелась полоска света. Стучать Маневич не стал.

– Габридзе здесь?

Дверь открылась почти сама по себе, как от ветра. В маленькой подсобке сидела теплая компания хорошо известного типа людей – любителей поутру пропустить бутылочку на троих в антисанитарных условиях. Уставленную стеллажами грязную комнатку никак нельзя было назвать подходящей для приема пищи и распития спиртного, однако дефицит стерильности вовсе не мешал работягам в пятнистых зеленоватых ватниках наслаждаться жизнью – они сидели на табуретках вокруг импровизированного стола из автопокрышек и прекрасно себя чувствовали. Незваные гости остановились на пороге.

– Так есть Габридзе? – снова задал вопрос Саша.

– Ну, я Габридзе… – пробасил сидящий в углу усатый парень. В принципе, из всех присутствующих он больше всего и был похож на носителя грузинской фамилии: черные, чуть вьющиеся волосы и нос с заметной горбинкой выдавали кавказское происхождение. Но говорил парень чисто, без акцента.

– Здравствуйте, мы журналисты, с телевидения. Хотели бы задать вам несколько вопросов… – осторожно начал Маневич.

– Точно, с телевидения, – обрадовался самый пожилой рабочий. – А я смотрю, у девушки лицо такое знакомое, все вспоминал, из какой она квартиры.

Лизавета улыбнулась и опустила глаза, а отвечать не стала, чтобы не отвлекаться на разговор о том, кто, где и когда видел ее на экране.

Габридзе отреагировал не столь весело:

– А что надо-то?

– Мы насчет тела, которое вы нашли в подвале! – сказал Саша.

– Вот, что я им говорил? Затаскают! Не надо было ничего трогать! – досадливо махнул рукой Габридзе и отвернулся. Его собутыльники тоже молчали. Пауза затягивалась.

– Простите, как ваше имя-отчество? – поинтересовалась Лизавета. Чтобы возобновить вдруг оборвавшийся разговор, самое лучшее – задать простой и ясный вопрос.

– Мое, что ли? Георгий Давидович. – Габридзе откликнулся не сразу.

– А кому вы говорили, что тело надо оставить там, где есть? – вступил в беседу Маневич.

– Да всем говорил, хлопот не оберешься с этой милицией и прочим…

– А что – не в первый раз тело находите? Опыт был?

Габридзе возмущенно замотал головой:

– Еще чего, первый раз такое, слава Богу! Правда, был случай, под лестницей бомжа нашли, в семнадцатом доме, да ведь бомж – он и есть бомж, умер и умер, тогда никто не интересовался, а тут уже два раза в отделение вызывали! Теперь вы еще пришли… Я знал, что затаскают! Приличная такая дамочка…

– А раньше в этом районе вы ее не встречали?

– Да разве всех упомнишь?!

– А в подвал почему пошли? – спросила Лизавета. Они с Сашей так и стояли на пороге. Войти их никто не пригласил, уступить табурет даме тоже никто не торопился. Впрочем, Лизавета не обиделась – не в Версаль приехала…

– Как почему? Подвал под офис сдают, а там воды по колено…

– А кому под офис? – оживился Саша.

– Меня это не касается, нам поручили воду выкачать, мы и пришли. И тут такая незадача! Теперь вот отчитывайся перед вами!

– Дверь-то заперта была? В подвал? – продолжал давить Маневич.

– Нет, замок висел на одной скобе, взяли у дворника ключ, а он не пригодился. – Габридзе хлопнул себя по обтянутой камуфляжными штанами коленке. – Да открыл, наверное, кто-то, когда входил в подвал. Не сквозь же дверь эта дамочка туда пришла! Такой замок сломать – тьфу, если умеючи!

– А воду-то откачали?

Вместо ответа Габридзе тяжело вздохнул и посмотрел на полупустую бутылку водки. Он явно устал от вопросов, да и трубы опять горели. «Сколько можно отвечать на вопросы, если продукт тухнет?» – этот незамысловатый упрек явственно читался на лицах сидевших в подсобке мужчин.

– Так откачали воду? – упорствовал Маневич.

– Нет, пойдем еще, завтра или когда там… – угрюмо буркнул Габридзе и начал наполнять стаканы.

– Может, и телевидение с нами, а? – гостеприимно предложил пожилой рабочий. – Стаканы сейчас организуем!

– Нет, спасибо, мы пойдем. – Лизавета даже вздрогнула. Эта идея явно ее шокировала. – До свидания.

– Да, до свидания. – Саша вышел следом.

Когда они очутились на относительно свежем воздухе, Маневич тут же принялся ругать Лизавету:

– Лучше бы один пошел, а то толку от вас, журналистки уважаемые, чуть больше, чем от лисицы в курятнике! Выпил бы с ними водки, они, глядишь, еще чего-нибудь рассказали бы…

– Прекрати говорить красиво, – немедленно отрезала Лизавета. – Ничего бы ты не узнал. Они просто украсили бы матюжками те же ответы, и у тебя появилось бы ощущение, что ты получил полную и всестороннюю информацию. Пошли к дворнику!

Дворника, вернее, дворничиху они нашли по указанному адресу без особых проблем. Правда, напуганная желтой прессой женщина долго не хотела открывать дверь своей квартиры. Саша уж и так и сяк ее уламывал, и хозяйка сдалась только тогда, когда он предложил забросить ей в окно собственное редакционное удостоверение.

– Тоже мне, кабальеро, – прокомментировала нестандартную идею Лизавета, но на дворничиху Сашина самоотверженность произвела впечатление, она щелкнула хлипким замком и осмотрела пришельцев в образовавшуюся щель. Потом решилась и отрыла дверь пошире.

– Добрый день, мы хотим вам задать всего два вопроcа, – обаятельно улыбнулся Саша.

Дворничиха ответила нелюбезно:

– Задавайте, только побыстрее, у меня там белье кипятится!

– Пользуйтесь «Асом»! Можно без кипячения! – Ответ напрашивался сам собой. Однако дворничиха шутку не приняла и попыталась захлопнуть дверь.

– Ходют тут всякие, учат! – Видимо, бессмертная реклама на нее не действовала, или же в этой квартире жили без телевизора. Впрочем, уйти от вопросов женщине не удалось. Маневич, рискуя остаться без пальцев, просунул руку в щель, и дворничиха, поразмыслив, не стала его калечить.

– Скажите, вот подвал, где эту женщину нашли, он всегда заперт был?

– Всегда. Положено так – все подвалы и чердаки на запоре держать, чтобы бомжи пожара не устроили, – пробурчала дворничиха. Она была рыжая, с проседью, волосы забраны в тугой пучок на затылке, что делало ее похожей на школьную учительницу. Если, конечно, учительницы носят дома старые сине-фиолетовые спортивные штаны и застиранные свитера.

– А тот самый подвал был заперт или нет? Вот рабочие говорят… – не унимался Маневич.

– Они вам наговорят, особенно когда с утра зенки зальют, алкаши проклятые. Еще что интересует? – совсем посуровела их и без того каменноликая собеседница. Лизавета поняла, что пора вмешиваться, и быстро проговорила:

– Вы не пугайтесь, пожалуйста, мы не в смысле злоупотреблений и нарушений, дело в том, что в милиции дело хотят закрыть, говорят, простой несчастный случай, а нам кажется, что эта женщина… – Лизавета секунду помешкала. – Ну, не сама туда пришла. Понимаете? Она у нас на студии работала. Муж у нее больной, сын остался, в армии. Нечего было ей в этом подвале делать. Поэтому очень важно узнать, закрыта была дверь или нет. Или у вас кто-то ключ просил? Мы просто должны проверить, это до милиции не дойдет, точно вам говорю…

Дворничиха с минуту пристально глядела на Лизавету и, вероятно, решила, что она заслуживает доверия.

– От этого подвала несколько ключей было. Я тут одним разрешила иногда товар оставлять. А потом, когда начальник нашел арендаторов, сказала, чтобы выметались.

– А кто оставлял товар?

– Да парни какие-то, бизнесмены, – важно выговорила дворничиха.

– Может, вы и название фирмы скажете?

– Вот уж не знаю, мне эта фирма без надобности, парни и парни, один высокий, блондин, красивый такой, обходительный, а второй маленький, шатенистый, крепкий.

Саша немедленно разыграл удивление:

– Что ж, вы и документов их не видели, а ключ дали?

– Так ведь не в квартиру пускала. В подвале, кроме воды да комаров, они там круглый год по стенам сидят, ничего нет. Что эти парни там держали – их дело, главное, что не мешки со взрывчаткой, а товар. Я сразу предупредила – за сохранность не отвечаю.

– Откуда вы знаете, что это была не взрывчатка?

– Так ведь не чеченцы, поди. Наши, русские ребята. Говорю же – один блондин, второй шатенистый.

Аргумент, конечно, был тот еще, но чувствовалось, что дискуссия на тему «Национальное лицо терроризма» с дворничихой не получится.

– Как же вы тогда их предупредили, чтобы они увезли товар? – Маневич нашел еще одно слабое место в ответах дворничихи.

– А встретила их. Совершенно случайно, буквально третьего дня! Ну и сказала, чтобы убрали все.

– И что же они там хранили, если в подвале воды по пояс? – продолжал допрос Маневич.

– Я не следила. Видела один раз какую-то большую коробку с надписями по-иностранному, так разве прочтешь? – Дворничиха оглянулась, услышав какой-то шум в глубине квартиры. – Ну что, все у вас? Там у меня белье…

– Последний вопрос – вы их узнаете, если увидите?

– Чего ж не узнать? Приметные ребята! – ответила дворничиха и скрылась за дверью.

– Это Целуев, я тебе говорю! Обходительный блондин – это он! – Саша горячился и размахивал руками, он даже на дорогу не смотрел и чуть не угодил под машину, неосторожно ступив на мостовую.

– Послушай, под эти приметы только в нашей редакции подходит не меньше трех человек, – попробовала остудить его прагматичная Лизавета. Но тщетно, Саша продолжал гнуть свою линию:

– Обходительный блондин, лучше не придумаешь, это он, к тому же и офис его неподалеку, на Восстания.

– И что? Здесь тысячи офисов, в которых работают блондины. К тому же, какой товар может хранить в подвале профессиональный имиджмейкер? Или ты полагаешь, что он хотел использовать подвал как гробницу? Судя по твоему рассказу, человек он, конечно, неприятный, но не производит впечатления клинического идиота. И не стал бы светится личиком, если собирался спрятать в подвале труп.

– Да нет, – досадливо поморщился Саша. – Они там что-то хранили, а потом надо было срочно спрятать тело, и они бросили его в воду. Они же не знали, что появятся эти работяги с помпой.

Лизавета задумчиво смотрела на светофор, мигающий предупреждающим желтым глазом.

– Может, ты и прав, но все это надо еще доказать… А то у нас чувства, подозрения и ощущения…

– Я и докажу, вот вернусь из Москвы и докажу. Есть идея.

Они распрощались на углу Невского и Восстания. Маневич пошел за билетом, а Лизавета отправилась в магазин: у продуктов есть крайне неприятное свойство – сколько бы ты ни накупил, они кончаются, и запасы надо пополнять.