"Наследник" - читать интересную книгу автора (Ахманов Михаил)Глава 8– Ростоцкий его зовут, – сказал Сергеев, прихлебывая кофе. – Ростоцкий Павел Петрович, кандидат технических наук, специалист по автоматике, бывший сотрудник КБ-35. Возраст пятьдесят два года, женат, второй брак, супруга значительно моложе, имеет двух детей семи и двенадцати лет. Здесь с семьей. Работает, конечно, в заводском конструкторском бюро. – Отлично! – сказал Каргин. – Взять его за хибок и выкрутить, – проворчал Перфильев, наливая себе третью чашку. Они пили кофе в гостиной своего люкса. Свежий утренний ветерок шевелил занавески в лоджии, на небе не было ни облачка, солнце сияло, словно умытое вчерашним ливнем. Хороший денек! И настроение у Каргина тоже было хорошим. – Так просто взять нельзя, – произнес Сергеев. – Контрактник с секретного предприятия, за ним наверняка следят, так что встреча должна состояться как бы случайно и в непринужденной обстановке. Опять же нас он не знает и, возможно, не захочет с нами откровенничать. Правда, я… – Он на секунду замолк, потом, стрельнув серыми глазками туда-сюда, вдруг усмехнулся: – Признаюсь, уходя на пенсию, я совершил должностной проступок – не сдал свое удостоверение. Оно и сейчас со мной. Просроченное, конечно, но если не приглядываться… – Маскарад? – вымолвил Каргин. – Что-то вроде этого. «Хвост» отсечь минут на двадцать-тридцать, и я его выдою. Ему пятьдесят два года – значит, советский человек. А наши люди такой документ уважают. – Он вытащил из внутреннего кармана красную книжечку. – Маскарад… – снова протянул Каргин. – Что ж, согласен. Опыт имеется – вчера я тоже помаскарадничал. – Как раз хотел спросить. С успехом, Алексей Николаевич? Каргин рассказал о свидании с обольстительной Зульфией. Перфильев при этом скалился, и его ухмылки то и дело переходили в хриплый хохот, но бывший кагэбэшник был серьезен, слушал внимательно, молча, и даже наводящих вопросов не задавал. Потом произнес: – Поздравляю, Алексей Николаевич. У вас, знаете ли, несомненный дар… Если же говорить по существу вопроса, события, думаю, развивались так. Ростоцкий созвонился с Барышниковым и приехал в ресторан после работы. За ним, разумеется, следили, но встреча с приятелем, очевидно, не вызвала удивления. Далее – вилка: либо подслушали, о чем он с друзьями толкует, либо справку быстро навели, что за друзья такие и в чем их интерес. Ну, опоили и взяли по-тихому… Хотя бы для того, чтоб выяснить, что им Ростоцкий наговорил. – Могли у него самого полюбопытствовать, – буркнул Перфильев. – Это вряд ли. Зачем нервировать такого нужного специалиста? Уверен, Ростоцкий даже не подозревает, что Барышников исчез. – Стараниями подлюги-эмира… Ты ему, Леха, ятаган дарил? Так я его за Костю этим ятаганом… – Спешка и заметная активность нам ни к чему, – возразил Сергеев. – Встретимся с Ростоцким, поговорим… вы и я, – он кивнул Каргину. – Я съезжу с Балабиным к заводу, присмотрюсь, подготовлю операцию – скажем, к концу рабочего дня, часикам к шести. «Хвост» бы только отсечь… наверняка они на машине… аварию случайную устроить или что-то в этом роде… – Рудик сделает, – уверенно сказал Перфильев. – Это не годится. Будет с феррашами разбирательство, поймут, что наш, а это уже не тянет на случайность. Посторонний должен быть, незапятнанный… Ну, я подумаю и с вами свяжусь. – Сергеев поднялся. – Могу приступать, Алексей Николаевич? – Приступайте. Сергеев вышел. – Опытный кадр, толковый, – промолвил Каргин. – Еще бы! Дурачков не держим. – Перфильев тоже направился к выходу. – Я в офис, сяду на связь. Едва от покинул комнату, как раздался звонок. – Секретариат мистера Алекса Керка? – Это сам Алекс Керк, – сообщил Каргин. – Слушаю. – С вами говорит советник президента по внешним связям Райхан Ягфаров. Досточтимый ага приглашен в загородную резиденцию «Карлыгач».[33] Завтра, к одиннадцати часам. – Как туда ехать? – Пусть ага не беспокоится. Транспорт будет подан к вашему отелю в девять тридцать. – Благодарю, – сказал Каргин и повесил трубку. Телефон нерешительно помолчал секунду и звякнул снова. – Алекс Керк у аппарата. – Мир вам, ага! Да будет ваша жизнь подобна отдыху в садах аллаха, пусть гурии ласкают вас и воды источника Земзем омоют…[34] – Короче! – рявкнул Каргин. – Вы кто? – Майор… то есть кезбаши Аязов, первый заместитель ферраш-баши Ата-Армута, стража порядка, справедливости и… – Из полиции? – Так точно, ага, храни вас аллах! Сообщаю: был анонимный звонок в городское ферраш-управление с требованием выкупа. Ваши люди в горах у бандитов, и, к сожалению, на неконтролируемой нами территории. Дети Иблиса предлагают провести обмен на перевале в двадцати километрах от Кизыла, послезавтра, в девять вечера. Представили доказательства – прислали по почте галстук одного из заложников. Хорошо, что не палец, подумал Каргин, ликуя. Клюнуло! Прав был Азер, прав – шакалы ненасытны и жадны! Теперь узнать бы что-нибудь про этих деток Иблиса… – Кто эти бандиты с гор? Вам это известно, кезбаши? – Нет, клянусь аллахом! В горах, достопочтенный ага, больше шаек, чем плодов на груше, и мы пока не в силах эту грушу обтрясти… К великому моему сожалению! – Полицейский чин смолк, потом бархатным голосом добавил: – Советую согласиться с их требованиями, ага… большими требованиями, но не чрезмерными для столь богатого человека. Как написано в коране, спаситель ближнего войдет в рай по каменному мосту и шелковым коврам, а пожалевший денег во спасение окажется в… – Сколько? – оборвал кезбаши Каргин. – Ну… три миллиона… за каждого… – Согласен. Хотя, по американскому законодательству, с бандитами в переговоры не вступают, выкуп не платят, а освобождать заложников – дело спецслужб и полиции. – Сожалею о нашей скудости и неумении, ага… Но что мы с вами можем предпринять? Сегодня судьба обнажила меч… А восточная мудрость гласит: лучше пригнуть голову, чем стать на голову короче. Каргин хмыкнул – помнилась ему и другая восточная мудрость: если у тебя два кармана, старайся положить в оба. – В какое время я должен быть со своими людьми и деньгами у городского ферраш-управления? – Когда вам угодно, пресветлый ага. – То есть как? – Нам нужны деньги, а всю операцию обмена мы берем на себя. В горы поедут только наши сотрудники. Мы не можем подвергать опасности драгоценную жизнь… – Понял. Деньги будут, – произнес Каргин и с задумчивым видом опустил трубку. Азер предупреждал: отдавать, конечно, не станут, но деньги попробуют выманить… А еще сказал: как засветятся, я вам, ребята, помогу… Каргин прошел в спальню, вытащил из письменного стола карту с телефонным номером и газету с непонятными иероглифами, поглядел на них, почесал в затылке. Пожалуй, еще не стоит беспокоить Федора Ильича… три дня впереди, многое может случиться… Он спрятал карту, а газету сунул в карман. Телефон затрезвонил снова – короткими требовательными гудками. Что ж это сегодня творится? – подумал Каргин, протягивая руку к трубке. Параллельный аппарат располагался на столе, рядом с черным связным чемоданчиком. Голос был незнакомым и говорили на английском: – Мистера Алекса Керка, пожайлуста. – Слушаю. – Хай! Это из Ниццы беспокоят. Вы сделали вчера заказ, сэр. Кому? Будьте добры назвать полное имя и воинское звание. – Шону Дугласу Мэлори, коммодору. – Вы не женаты, сэр? – Женат. – Девичье имя вашей супруги? – Кэтрин Барбара Финли. – Прошу извинить, сэр, порядок… Ваш заказ выполнен. Пересылаю видеофайл. Он откроется, если вы наберете пароль «narrow».[35] Другого слова, похожего на имя интересующей вас персоны, мы в ангийском не нашли. Устройство связи пискнуло. – Погодите, – сказал Каргин, откинув крышку черного чемоданчика. – Вы и правда нашли крокодилов или змей? – Нет, сэр, сожалею, сэр. Но в Ницце есть океанариум, а в нем – пираньи. Мы арендовали помещение на два часа. – И как все прошло? – Отлично, сэр! Мы сказали, что снимаем фильм ужасов. Переливчатая трель – знак того, что послание принято. Каргин ввел пароль, ознакомился с фильмом и остался доволен. Все было превосходно, особенно звуковое сопровождение – мольбы, стоны, вопли и раздирающие душу крики. Впрочем, если не считать стресса, паники и пары синяков, Нури Курбанов не пострадал. – Лучше будешь друзей выбирать, веник, – пробормотал Каргин, перегоняя запись на дискету. Экран устройства связи ожил, явив улыбающееся лицо коммодора Мэлори. – Добрый вечер, мой мальчик… то есть доброе утро – вечер это у нас… Ну как, доволен? – То, что надо. Благодарю, коммодор! – Как говорят у вас, – Мэлори вдруг перешел на русский, – древний лошадь канаву не портить… Работай в Туране, сынок, а все остальное у меня под контролем. Несколько минут он распространялся о том, как движутся дела в Чехии, Бразилии и Сахаре, о планах дискредитации китайского оружейного экспорта и о каком-то суперагенте ХАК, проникшем на ракетный завод в Нанкине. Потом взглянул на Каргина, прищурился и молвил: – Патрик, твой дед, обеспокоен. Ты, разумеется, не мальчишка, и можешь ходить куда угодно и возвращаться поздним вечером. Однако бери с собой охрану – ну, понимаешь, о чем я? Пять-шесть парней с сорок пятым «полицейским» и в бронежилетах… таких, что собственным телом прикроют… – Не понял, – нахмурился Каргин. – Это я о вчерашнем, – загадочно произнес Мэлори и отключился. Уже донесли, мелькнулаа мысль у Каргина. Кто? Ответ был прост, как один плюс один: чемоданчик у него, чемоданчик у Флинта. «Ну, я тебя, морпех трахнутый!» – подумал Каргин, делая шаг к дверям. Телефон заверещал снова. Он чертыхнулся и снял трубку. Это был Перфильев. – Зайди в офис, Леха. Тут знакомец один тебя домогается. И другие тоже… там, коридоре… – Уже иду. Он вышел из номера и застыл, не в силах справиться с потрясением. От лестницы, занимая всю ширину коридора, двигались человек сорок или пятьдесят: девушки в национальной одежде (кажется, танцовщицы из ресторана), коридорные, носильщики и прочие служители отеля, официанты и официантки с цветами на подносах, а перед ними шествовал важный усатый господин в сопровождении портье. Господин через каждые два шага замирал на секунду и низко кланялся Каргину, портье тоже кланялся и протягивал позолоченные ключи в плоской серебряной вазе. За этой процессией, на лестничной площадке, стоял Рудик, назначенный сегодня часовым, и весело ухмылялся. – Что это значит? – тихим зловещим голосом спросил Каргин. – Не по уставу службу несешь! Откуда посторонние на этаже? – Это не посторонние, Алексей Николаевич, – сообщил Рудик. – Это Камиль-ака, управляющий отелем, с почетной свитой. Ключик вам принесли. – От президентского люкса, – уточнил усатый. – Ошибка получилась, сиятельный бек, вы уж на меня не обижайтесь, этот сын ишака, – он подтолкнул портье, – не тот вам номер приготовил. Такая глупость, такое невежество! Верблюду ясно, где должен жить такой падишах, такой миллиардер! – Усатый застонал, воздев руки к потолку. – Наш драгоценный гость, и не просто гость, а друг светлейшего эмира министра Чингиза Мамедовича! Стыд какой, поселить здесь такого султана! А другой стыд, когда от эмира звонят и требуют ошибку исправить! Будто мы сами догадаться не могли! – Не было никакой ошибки, – сказал Каргин. – Я только со вчерашнего дня эмиру друг, часов с шести-семи. А до того ни падишахом, ни султаном не был. – Но теперь, теперь, – усатый управляющий снова подтолкнул портье, – теперь халиф переедет в достойные его апартаменты, этажом выше, и мое сердце успокоится! – Этажом выше? То есть на тринадцатый этаж? – На четырнадцатый, эфенди, на четырнадцатый! «Тулпар» – отель для интуристов и важных персон, так что, согласно европейской традиции, у нас нет тринадцатого этажа! – Не перееду, – решительно заявил Каргин. – Времени нет на переезды, да и не нужно мне это. – Умоляю, мой хан! – Кажется, усатый собирался бухнуться на колени. – Ключ! Прошу вас! Возьмите ключ! Все ваши бесценные вещи будут перенесены под личным моим наблюдением! – Хороша ложка к обеду, – отрезал Каргин. – Я остаюсь здесь и прошу оставить меня в покое. Уходите! Усатый ударил себя кулаком по голове и взвыл. Толпа служителей поддержала его горестными воплями и стонами, а девушки поникли, словно срезанные цветы. – Аллах! Смилуйтесь, эфенди! Какой для нас позор, беда какая! Что я Чингизу Мамедовичу скажу? Что я… Это может продолжаться до бесконечности, решил Каргин и строго произнес: – Не о Чингизе Мамедовиче нужно беспокоиться. Он вам не хозяин. – Потом набрал побольше воздуха в грудь и гаркнул: – Мистер Перфильев! Дверь отворилась и Влад высунулся в коридор. – Да, босс? – Я покупаю этот отель! Скажите Флинту, пусть свяжется с кем надо, и все оформит. Управляющего – вон! Слишком назойливый, лучше наймите финна или шведа. Остальных… – Он обвел взглядом замершую толпу. – С остальными посмотрим. Тех, кто не понимает дисциплины и настоятельных просьб гостей… Рудик едва успел посторониться – толпа ринулась вниз по лестнице. Есть ситуации, когда совсем неплохо быть богатым, подумал Каргин, переступая порог номера Флинта. Морпех и Перфильев ждали его в гостиной. – Ты в самом деле хочешь купить эту тулпару? – поинтересовался Влад. – Посмотрим. – Он сунул руку в карман и вытащил диск в прозрачном пластиковом футлярчике. – С этим в банк отправимся, прижмем Алекперова. Только что получил… И еще новости есть: во-первых, на завтра к туран-баши приглашают, а во-вторых, звонил полицейский майор. Говорит, какие-то бандиты с гор галстук прислали и выкуп требуют за наших, шесть миллионов. Деньги надо передать в течение трех дней феррашам, а уж они поделятся с бандитами. Когда он повторил это на английском, Флинт поморщился. – Ненадежно, босс… Мы никак не контролируем ситуацию. – И я того же мнения, – кивнул Перфильев. – Опять же – как Толпыго нас учил? Спецназ деньги берет, но никогда не отдает. Думаю, обождать надо день-два, а там, глядишь, Сергеев чего-нибудь накопает. – Значит, так и решили. Тем более, что время у нас еще есть. – Вымолвив это, Каргин повернулся к Флинту. – Скажите, Генри… честно скажите… мы оба – офицеры, и ни к чему нам друг друга обманывать… Вы связывались с Мэлори? Поздно вечером, ночью или сегодняшним утром? Флинт с обидой отвесил губу. – Это верно, шеф, что мы оба офицеры. А офицер через голову начальника ни к кому не обращается! Так? – Так. – Хотите, чтобы я слово дал? – Не хочу. Просто… просто я должен был убедиться. Есть факты, которые я объяснить не могу. – Он положил руку на плечо Перфильева. – Ты сказал, меня какой-то знакомец ждет? Где? – В офисе. Говорит, у светлого эмира свиделись, у славного сардара Чингиза Мамедовича. – С поручением от него, что ли? – Нет. По собственной инициативе явился, говорить с тобой желает. Точнее, с нами обоими. – Ну, так пошли! Каргин распахнул двери в офис, обежал глазами комнату и удивленно хмыкнул. Со стула поднялся мускулистый парень в джинсах и легкой рубашке, и хотя наряд его не походил на прежний и казался вполне современным, узнать парня не составляло труда. Телохранитель Таймазова! Лучший в Туране воин, верный, преданный человек, таймазовская тень… Каргин изумился еще больше, когда мускулистый встал во фрунт, бросил ладонь к виску и четко, громко произнес: – Сержант Булат Файхуддинов, спецподразделение «Стрела»! – А потом, понизив голос, добавил: – Возьмите к себе, товарищ капитан… возьмите, мочи моей больше нет… Они сидели за столом, и Булат Файхуддинов, татарин из Прикаспийска, рассказывал историю своей жизни. Как призвали его в девяностом и отправили служить под Курск, в десантную дивизию, как осваивал воинскую науку, как били его «старики» в сортире, как прыгнул с парашютом в первый раз, как дослужился до первой лычки, а потом и до второй, и получил законное право почесать кулак о морды новобранцев, как попал он в Югославию с российским миротворческим отрядом, как заработал осколок под ребра и пулю в колено – еще чуть-чуть, и был бы инвалид! – как четыре месяца провалялся в Смоленском военном госпитале, как заново начал ходить, а когда бросил костыли, написал заявление на сверхсрочную, и взяли его, как способного и нюхнувшего пороха бойца, в «Стрелу». Правда, дальше учебной роты он не пошел, разогнали «Стрелу» в девяносто третьем, но научиться успел он многому и год провел в Москве, выносил забияк из разных кабаков и охранял какого-то важного депутата. Потом у депутата ему обрыдло, вернулся в Прикаспийск, на родину, и выяснил, что город после ликвидации военно-морской базы как полумертвый, ни работы нет, ни даже деловых, к которым стоит в охранники наняться – если, конечно, тех не считать, что наркотой промышляют. Уехал в Ата-Армут, дрался на рингах, где идут бои без правил, и после одного такого сражения Таймазов его и подобрал. Впечатлился тем, как Булат разделал одного могучего узбекского пахлавана! Теперь у Тайм-аута служит, третий год пошел, бабки – приличные, тоска – смертная… День сидишь за дверью кабинета, вечером – в закрытый клуб, тот же кабак-бордель, но для начальства, потом в коридор, к спальне, стоишь там, слушаешь, как пьяный Тайм на новой бабе пыхтит, а как отпыхтит и заснет, можно отдохнуть в комнате рядом или к себе уехать. С утра – все то же… ни личной жизни и вообще никакой… Одна радость, голодные бабы и девки выпрыгивают из эмирской спальни – пыхтеть-то он горазд, а толка чуть… Тоска! Ни чести, ни славы, ни настоящей драки и никакого морального удовлетворения… – Ты почему эмира Тайм-аутом зовешь? – поинтересовался Каргин, дослушав историю до конца. – Созвучно с Таймазовым, что ли? – Созвучно, – подтвердил Булат. – А еще до баб охоч, однако не по своим возможностям. В постели часто тайм-аут берет. – Ну-ну… Значит, говоришь, в «Стреле» служил, в учебной роте? А командовал кто у вас? – Капитан Нефедов. А всем учебным центром – майор… майор… фамилию вот не упомню, потешная такая… – А ты, сержант, напрягись, вспомни, – посоветовал Перфильев. – Толстиков или вроде Топтыгин… Нет, Толпыго! Он, Толпыго, товарищ капитан! – Какой из себя? – Большой, крупный, корпусом на медведя похож, а рожей – на гориллу. Силища в нем, мать!.. Ломы гнул, хочешь о шею согнет, хочешь о колено… Еще потрепаться любил… ну, изречения там всякие, пословицы да поговорки… Каргин с Перфильевым переглянулись – парень, похоже не врал. – Что говорил он, помнишь? Ну-ка, приведи примеры. Булат расплылся в улыбке. – Что-что, а этого не позабудешь! Честь отдают не морде, а погону, говорил! Сержант – лучший друг человека, говорил! Шнапс отдельно, патроны отдельно, говорил! А еще, на стрельбах, зимой, глотнет бывало из фляжки, прищурится и скажет: сироп от кашля, если не очень усердствовать, причиняет верность глазу и твердость руке! – Все правильно, – молвил Каргин. – Правильно, но все же… – Он приподнял бровь и посмотрел на Перфильева. – Все же придется доказать, что ты у нас не засланный казачок, – уточнил Влад. – Три года эмирчику служишь, под дверью сидишь, бабцов его трахаешь, деньги берешь… Так и так, он твой благодетель! Смуглое лицо Булата потемнело. – Обижаете, товарищ капитан! – Не обижаю и обидеть не хочу. Ты в наше положение войди: что нам думать? То ли ты «стрелок»-сержант, свой до последнего патрона, то ли из эмирских холуев… Люди меняются, парень! А тут еще наших украли… И дело у нас тут щекотливое… Доказательства нужны! – Доказательства… – повторил Булат. – Ну, будут сейчас доказательства! Он наклонился, пошарил в сумке, что валялась у ног, и вытащил видеокассету. – Вот! – Что на ней? – спросил Каргин. – И откуда взял? – Я знаю, какое у вас щекотливое дело, слышал вчера, о чем с Тайм-аутом толковали. Вот, втихаря переписал… Все не смог, опасно, запись большая, два часа с копейками… отрывки выбрал, кусочки, минут на десять. Это, товарищи капитаны, про «Шмель». Каргин поднялся, подошел к магнитофону, сунул кассету в приемную щель, включил телевизор. Скалистые вершины качнулись на экране, над ними поплыли облака, потом под скалой возник ангар с распахнутыми воротами и в нем – три узких стреловидных корпуса. Крайняя машина покачнулась, приподнялась на метр-полтора, ринулась вперед, и изображение исчезло. Новый кадр: горный склон, пересеченная местность, каменные глыбы да утесы, чахлые кусты, редкие деревья, и под одним из них – танк, то ли макет, то ли настоящий Т-72. Откуда-то сбоку, из-за камней, тенью выскальзывает хищный силуэт, и тут же начинается канонада – бьют, похоже, из противотанковых пушек, гранатометов и ПТУРСами. По-серьезному бьют, не холостыми… Тень мечется вдоль склона вверх-вниз, стремительно огибая скалы и приближаясь к дереву с танком; разрывы снарядов не поспевают за ней. Потом – всплеск огня под кабиной, дымный след ракеты и фонтан яростного пламени: танк – в хлам, дерево – в обломки… Склон исчезает; теперь на экране колпак бетонного бункера, группа людей перед ним и замерший над травой стреловидный аппарат. Ток воздуха колышет траву. Колпак кабины сдвигается – видны голова человека в шлеме и его руки. Пилот спрыгивает на землю, снимает шлем. Его лицо крупным планом: серые холодные глаза, тонкие губы, тонкий хрящеватый нос. Черты вполне европейские. – Все, хана, – произнес Булат. – Больше переписать не рискнул, зато рассказать могу. Каргин вытащил кассету. – Ты там был, сержант? Где это? – Старая база в горах, к юго-западу от Армута, на вертолете с час добираться. Полигон Ариман[36] теперь называется. Я туда с эмиром летал, за спиной стоял, с бутылкой, мать ее, и с рюмкой! В апреле, недельки три тому назад… Испытания были, потом фильм Таймазову привезли. Тайм-аут и заместители его при мне смотрели, очень были довольные. Еще бы! Машина, «Шмель» этот – ну, зверюга! Попасть в него никак, а сам долбанет ракетой или с пушки, все рылом вниз! – А пилота ты видел? Этого, тонкогубого? – Близко не видел, слышал только, что Витасом зовут. Не из местных, литовец он нанятый или латыш… Говорили, раньше будто бы в ВВС служил, на «сушке»[37] летал… – Кто говорил? – Ну, эти, кто там был, – Булат ткнул пальцем в телевизор. – Хмыри из эмирской свиты… херы-сераскеры да шиши-минбаши… Зазвонил телефон, и Каргин чертыхнулся. Перфильев поднял трубку, послушал и сказал: – Наш сыскарь на проводе. У завода толчется, и есть у него идея, как «хвоста» убрать. – У меня тоже есть идея, – сказал Каргин и повернулся к Булату. – Ты, сержант, к нам просишься? Вот сегодня и приступай. – Так точно, товарищ капитан! Эти слова ласкали слух. Давно Каргин их не слышал, давно… В Легионе говорили «да, мой капитан!» и руку к виску тянули не по-нашему… – У тебя колеса есть? – «Жигуленок-пятерка». Подержанный, но… – Подержанный даже лучше. Встретишься с одним человеком, Сергеев его зовут, он тебе определит задание. Влад, спроси у подполковника, куда сержанту подъезжать? Перфильев бросил несколько слов в трубку, выслушал ответ. – На угол Кокчетавской и Чимкентской, к пивной палатке. В пятнадцать ноль-ноль. – Понял, сержант? Выполняй! С этой минуты, – Каргин поглядел на часы, – ты у меня на довольствии. Булата как ветром выдуло. – Быстрый парень. Научился у Толпыго кой-чему, – произнес Перфильев, глядя, как Каргин возится у магнитофона, вытаскивает кассету и прячет ее в сейф. Он помолчал, потом добавил: – Фильм этот… Помнишь, Алексей, как «косилка» по склону шла? На какой скорости камни огибала? – Помню, – ответил Каргин. Они посмотрели друг на друга. Лязгнул замок сейфа, Перфильев вздохнул и сказал: – Пойду за Дмитрием и Славиком. Пора в банк ехать. К Первому президентскому подкатили без лишней помпы. Славик остался за рулем, Каргин, Перфильев и Дима, тащивший солидного вида чемоданчик, вошли в просторный вестибюль, миновали двери операционного зала с переминавшимся рядом охранником и направились к лестнице. Там тоже дежурил страж. – Куда? – К Алекперову, – бросил шагавший впереди Перфильев. – Зачем? – Не твоего ума дело. – Влад попытался отодвинуть охранника, но тот стоял твердо. – Если по договоренности, пропуск должен быть! Где пропуск? – Щас будет. Старшего зови, дубина! Явился старший, в едва сходившейся на брюхе униформе с блестящими пуговицами и галунами, с бронзовой бляхой на груди, с кобурой и мобильником у пояса. Каргин окинул его скучающим взглядом. – Это мистер Керк, президент «Халлоран Арминг Корпорейшн», – объяснил Перфильев. – Из Сан-Франциско прилетел. Желает видеть Алекперова. – Ильяс Гарифович занят, ага. Созвонитесь с его секретаршей, договоритесь о… Перфильев взял старшего за грудки и встряхнул так, что бляха звякнула о пуговицы. – Я тебе что сказал, павлин беременный? Я сказал, что это мистер Алекс Керк из Калифорнии, дружбан сардара Таймазова… Хочет деньги свои в ваш долбаный банк положить, миллионов двести баксов… Проводи к Алекперову, живо! Толстяк побледнел, бросил панический взгляд на чемоданчик в диминых руках и, заикаясь, пробормотал: – Эт-то т-там? В-все д-двести миллионов? О, аллах! – Там сопроводительная документация, – сказал Перфильев, подталкивая старшего в жирную спину. Они поднялись по лестнице и прошли нешироким коридором к приемной. Старший охраны, сорвав с пояса мобильник, что-то лихорадочно бормотал на туранском и забегал вперед, делая свободной рукой приглашающие жесты. Дверь в приемную открылась, юная черноглазая секретарша подхватила Каргина под локоток и, обдавая запахами французской косметики, повела к следующей двери, дубовой и по-советски основательной. На пороге Каргин обернулся. – Ждать здесь. Можете пока девушку развлечь. Кабинет у Ильяса Гарифовича Алекперова был сугубо деловой: стол с вращающимся креслом, еще пара кресел для посетителей, сейф, телефоны, портрет туран-баши и стенка – бар, книжный шкаф и секретер с плотно закрытыми дверцами. И сам Алекперов выглядел по-европейски подтянутым и деловитым – узкое бледное лицо, непроницаемый взгляд, ранние залысины, темный костюм, строгий галстук, перстень с большим бриллиантом на безымянном пальце. Каргин подошел к креслу, сел и, не протягивая руки, уставился в рыбьи глаза банкира. – Вам доложили, кто я? – Да. – Алекперов приподнялся и слегка склонил голову. – Я следил за вашей пресс-конференцией по телевизору и вполне в курсе. Имеются деловые предложения, мистер Керк? Я весь внимание. – Имеются. Мы выбираем уполномоченный банк, через который будут финансироваться наши проекты в Туране. Эта процедура требует личного знакомства с владельцами и руководством финансово-кредитного учреждения. Вопрос, так сказать, доверия… ну, вы понимаете… конфиденциальность, надежность, взаимовыгодное партнерство. Банкир развел руками. – Прошу прощения, мистер Керк, с такими вопросами не ко мне. Я не владелец банка и даже не главный его руководитель. – Ничего, – успокоил его Каргин. – С Нури Дамировичем мы уже свели знакомство в Ницце, так что считайте, что таможня дала добро. – Заметив, что по лицу Алекперова промелькнула тень беспокойства, он наклонился к банкиру и негромко вымолвил: – Небольшая контрольная проверка, Ильяс Гарифович, тест на искренность: есть правильный способ зарабатывать деньги, и есть быстрый. Вам какой больше нравится? – Мы, банкиры, зарабатываем только одним способом. – Правильным? – Разумеется. – Сожалею, но вы не прошли проверку, – заявил Каргин. – Придется выбрать другой банк. Но прежде поговорим о некой сумочке, исчезнувшей из вашего хранилища. Думаю, это случилось позавчерашним вечером или вчерашним утром. Физиономия Алеперова начала бледнеть, но в остальном он глазом не моргнул и голосом не дрогнул. – Это невозможно, мистер Керк. Абсолютно невозможно, уверяю вас. В самом деле наглец, мелькнуло у Каргина в голове. А выдержка! Выдержка просто железная! Он вытащил из кармана диск, придвинулся к банкиру еще ближе и мягко сказал: – Ты, Илюша, не врубаешься в ситуацию. ХАК нельзя грабить, это ХАК грабит всех! На любом континенте, в любой стране, даже в Туране! – Каргин передвинул диск к Алекперову. – Телевизор с видаком найдется? Так погляди! Сейчас, при мне. Привет здесь от Нури Дамировича, президентского племянника. Тебе первому показываю, а мог бы дядюшке отправить с запиской анонимной, чем вызваны такие меры… Оцени! Алекперов поднялся с каменным лицом, подошел к стенке, откинул доску секретера, за которой матово блеснул огромный телевизионный экран. Каргин, почесывая рубец под глазом, глядел на его спину. Спина была прямой, но пальцы, когда банкир вставлял диск в прорезь магнитофона, дрожали, и отраженный бриллиантом солнечный зайчик прыгал по стене. – Звук, – промолвил Каргин, – звук сделай потише. Не то секретаршу свою перепугаешь. Трансляция длилась недолго, минут шесть-семь, и когда банкир повернулся к Каргину, с лицом его произошла разительная перемена. Оно уже не казалось непроницаемым; в глазах метался ужас, веки трепетали, а из краешка рта стекала на безупречный костюм струйка слюны. – Что… что это? – с трудом промолвил Алекперов, возвращая диск. – Вода, и в ней… Что это было? – Океанариум города Ниццы, – любезно пояснил Каргин. – С пираньями. Рыбки такие, в Амазонке водятся. – И они Нури… – Жив Нури и относительно цел. Даже не знает, кому обязан этими острыми переживаниями. Деньги сюда! – Каргин похлопал ладонью по столу. – Если вопросов больше нет, то… – Вы не отправите эту запись президенту? – Сдвинув портрет туран-баши, под которым обнаружилась дверца сейфа, Алекперов открыл его и начал выкладывать тугие зеленоватые пачки. Каргин считал. – Не отправлю. Зачем волновать старого человека? Два с половиной, все правильно… Теперь еще пятьсот, штрафные санкции… Поживее, Ильяс Гарифович! Он поднял трубку телефона, набрал калифорнийский номер и, услышав голос Холли Роббинс, секретарши Мэлори, сказал: – Это Алекс Керк из другого полушария. Вы еще на работе, мэм? Не бережет вам коммодор, не бережет! – Сегодня просил задержаться, пока вы не позвоните, сэр. Как погода в другом полушарии? – Просто великолепная. Скажите коммодору, что вопрос урегулирован, и кормить пираний нет необходимости. – Слушаюсь, сэр. У нас погода тоже неплохая. Такое ясное звездное небо… Каргин повесил трубку, склонил голову к плечу и осмотрел ровный штабель долларовых пачек. Потом вытащил газету и бросил ее на стол. – Еще один вопрос, мой дорогой банкир. Это зачем в ячейке оставили? И почему на японском? Алекперов с трудом сглотнул. – Японец дал. – Какой японец? – Позавчера меня в «Достык» пригласили. Местные предприниматели, бизнес у них с этим японцем, икру он хочет вывозить или осетрину, а оплата пойдет через Первый президентский… У меня с английским нет проблем, так что пришлось японца развлекать, а он мне эту газету сунул. Сказал, что на первой странице интервью с каким-то мафиози, ограбившим банк на два с половиной миллиона… Зальчик! – припомнилось Каргину. Отдельный маленький кабинет, а в нем – танцующая девушка и четверо мужчин… Тот зальчик, куда он заглянул, прогуливаясь у «Достыка»… Японец там, кажется, присутствовал… а другой – у стойки портье, вчера… Многовато развелось в Армуте японцев, решил он, поднимаясь. Алекперов, ссутулив плечи, с тоской взирал на груду долларов. – Скажу вам честно, мистер Керк… Приехал вчера пораньше, взял дубликаты ключей, спустился в хранилище, вскрыл ячейку, пересчитал… А там – ровно два с половиной, как в газете! И показалось мне, аллах знак подает… Сумку взял, а газету оставил. Сумочку вашу я потом сжег… – Это прискорбно, но предусмотрено, – произнес Каргин. Затем открыл дверь, позвал Диму и велел сложить деньги в чемоданчик. На пороге остановился, посмотрел на Алекперова и вымолвил: – Есть знаки от аллаха, Ильяс Гарифович, а есть от шайтана, и постарайтесь их впредь не путать. Океанариума в Армуте, конечно, нет, но серпентарий с кобрами найдется. Сергеев заехал за ним в «Тулпар» в четверть шестого. Машина была неприметной, купленной пару часов назад и оформленной на Балабина – старенький «москвич», когда-то небесно-голубой, а теперь скорее цвета северного неба, обложенного тучами. Движок, однако, оказался приличный и позволял выжимать километров восемьдесят. Не «ЗИМ», конечно, и не «мерседес», зато внимания не привлекает. Каргин приобретение одобрил, забрался на заднее сиденье, к подполковнику, и выслушал подробный инструктаж: что говорить, когда молчать и как с многозначительным видом хмыкать и гмыкать. Закончив, Сергеев спросил: – Что с визитом в банк, Алексей Николаевич? Свое отспорили? – Отспорил, и даже с прибылью. Взял НДС в двадцать процентов. – Умеете убеждать, шеф! – Довод был убедительный. – Каргин вздохнул и сказал: – Из полицейского управления звонили, некий кезбаши Аязов… Бандиты с ним связались, выкуп требуют за наших в шесть миллионов, а что за бандиты, непонятно… Контакта с ними Аязов не дает, настаивает, чтобы деньги через него переслали. Вы узнайте, что за тип этот кезбаши. Не нравится он мне. – Узнаю, непременно узнаю, – молвил Сергеев. – Это легче, чем Ростоцкого искать. Ну, время! Поехали! Пока Балабин вел машину из центра в заводской район, Каргин предавался воспоминаниям. Давным-давно, лет тридцать назад, когда семья их обреталась в гарнизоне под Хабаровском, отцов сослуживец дядя Паша (фамилию он по малолетству не запомнил) купил такой вот «москвич» или очень похожий, тоже голубой; купил, вытянув из шапки командира счастливую бумажку с крестиком, собрав три четверти суммы по всем гарнизонным приятелям-офицерам. А когда обкатал машину, залезла в нее ребятня – Минька, дяди-пашин сын, Ася с Верушкой, близняшки, маленький Лешка и еще пять или шесть душ – и повез их дядя Паша в тайгу, к какому-то озеру с теплыми ключами, и купались они там по посинения, и визгу было ровно столько, сколько счастья… Где они теперь, думал Каргин, где дядя Паша, и Минька, и те девчонки, которых мать родная путала? Где? Живы ли, довольны? Нашлась ли им доля в новой России, и какая? И где тот голубой «москвич» – сгнил ли на свалке или еще бегает, рычит с презрением на всякие «пежо», «фиаты» и «форды»? – Здесь остановимся, – услышал он голос Сергеева и очнулся. До площади с трехэтажным зданием заводского управления было метров двести или сто пятьдесят, и Каргин отлично видел большие фанерные щиты с президентским портретом и загадочной надписью на туранском, а за ними – стоявших на посту автоматчиков. Двери проходной были распахнуты, и из них потоком изливались труженики, распадаясь на более мелкие струйки – кто домой пешком, а кто к автобусной остановке. Иногда слышался требовательный автомобильный гудок, ворота рядом с проходной с протяжным скрипом раздвигались, пропуская машину – это, надо думать, разъезжалось начальство. – В одну смену работают, – заметил Сергеев. – И народа немного для такого комплекса, человек восемьсот. Ну, все уже прошли-проехали… Скоро наш гусь появится. – Узнаем с такого расстояния? – усомнился Каргин. – Узнаем. Я все про него выведал: какая тачка, каким маршрутом едет к дому, и какого цвета занавески в спальне… Не пропустим! За воротами загудело, и выехали сразу три машины, «хонда» и два «жигуленка», «восьмой» и «девяносто девятый». Каргин дернулся. – Не наши, – успокоил Сергеев. – На «хонде» – паша директор Усманов, на «девяносто девятом» – ага директорский сынок, в папиных замах ходит, а на «восьмерке» – мелочь пузатая. Наш… Ворота снова отворились, пропустив «тойоту» цвета кофе с молоком. Она отъехала метров на сорок, и тут же невесть откуда вынырнул «жигуль»-пикап и пристроился в арьергарде. – Вот это наши клиенты, гусь со следопытами. – Подполковник, вытянув руку, похлопал Балабина по плечу. – Давай за ними, Василий. Только не спеша, не спеша… Суетиться нам ни к чему. Машины покатили вниз по Кокчетавской, лавируя среди выбоин и вздымая пыльные облака. Эта дымовая завеса была почти непроницаемой. – На «тойоте» ездит! – сказал Каргин. – Видать, специальное разрешение имеется. – Не нужно ему разрешение, Алексей Николаевич. Как только контракт подписал, пожаловали орден Жемчужина Мудрости с Почетной Цепью и всеми превилегиями. Квартира в пять комнат за центральным рынком, деньги, должность главного специалиста, фрукты-яблоки и климат чудный, триста двадцать солнечных дней в году… Ошалеешь после челябинской скудости! Балабин осторожно вел машину сквозь пыльные тучи, обгоняя то переполненный автобус, то грузовик. «Тойота» прочно исчезла в этом мареве, но тыловая часть пикапа мелькала где-то впереди, раскачиваясь на колдобинах и ямах. – К Чимкентской приближаемся, – предупредил Сергеев. – Парень, которого вы прислали, вроде бы шустрый и за рулем не новичок. Если все как надо сделает, тогда… Впереди что-то случилось. Каргин успел заметить, как из поперечной улицы вырвался красный автомобиль, перекрывая дорогу пикапу; пронзительно взвыл клаксон, раздался скрежет тормозов, глухой звук удара, затем пикап развернулся на месте и въехал прямо в торчавший на углу пивной ларек. Красная машина, кажется, не пострадала, аккуратно припарковалась у обочины, и из нее вылез водитель. Проезжая мимо, Каргин увидел, как Булат шагает к пикапу и ларьку, разбираться. Вид его не сулил обидчикам ничего хорошего. – Толковый юноша, – похвалил Сергеев. – Не огреб бы только хлопот… – Какие хлопоты? – откликнулся Каргин. – Лучший боец в Туране, личный телохранитель Таймазова… Сейчас он из этих следопытов мясо по-казахски делать будет. Бывший кагэбэшник кивнул. – Вы умеете подбирать кадры, Алексей Николаевич. Дорого обошелся? – Он не за деньги. Ему за державу обидно, – пояснил Каргин. – Идейный, значит… Хорошо! Идейные, они всегда надежнее. «Москвич» свернул на длинную извилистую улицу, следующую за Чимкентской. Тут стояли какие-то древние кирпичные лабазы с пустыми проемами сорванных с петель ворот – вероятно, пакгаузы или заводские склады. Тротуара здесь не было, и ни людей, ни машин не замечалось. Серая пыль, жаркое солнце, зной, тишина… – Самая ближняя дорога в центр, – пояснил Сергеев и сказал в спину Балабину: – Вот теперь бы, Вася, поторопиться! – Он рядом. Сейчас достану, – ответил прапорщик и выжал педаль газа. Мотор взревел, автомобиль рванулся вперед, скрипя и подпрыгивая на ухабах, догнал осторожно пробиравшуюся по улице кофейную «тойоту», обошел ее слева, подрезал и, повелительно рявкнув немелодичным гудком, заставил остановиться. Сергеев и Каргин выскочили, двинулись к «тойоте» с двух сторон. Сидевший там мужчина – немолодой, с мешками под глазами и резкими морщинами у рта – насторожился; ладонь его подрагивала на рукояти переключателя скоростей. – Не пытайтесь уехать, Павел Петрович, дорога перекрыта с обоих концов, – сказал Сергеев, отворяя дверцу и по-хозяйски располагаясь на переднем сиденьи. Каргин сел сзади. – Кто вы? Что вам нужно? Денег? Я отдам все, что при мне… – На ваши деньги не посягаем. Хотим поговорить, а чтобы нам не помешали, давайте заедем в ближайший склад. В эти ворота, пожайлуста. Ну, поезжайте, поезжайте… Каргин многозначительно прочистил горло, «тойота» развернулась и скользнула под темные бетонные своды пакгауза. Вслед за ней прошелестел колесами «москвич». – Вот и хорошо, вот и ладно… – Сергеев прикрыл глаза и начал монотонно декламировать: – Ростоцкий Павел Петрович, тысяча девятьсог сорок шестого года рождения, гражданин России, живет с женой и двумя детьми на улице Памирская, сорок, квартира двадцать пять, в Челябинске проживал по адресу… Впрочем, неважно; где проживал, там его уже нет. – Вы русские? – Ростоцкий с видимым облегчением перевел дух. – Откуда? – Отсюда, – бывший кагэбэшник вытащил из кармана удостоверение. – Я – полковник Сергеев, отдел внешней разведки, а за вашей спиной – капитан Брянский, ликвидатор. – Хрмм… – мрачно произнес Каргин. – Ликвидатор? – Кровь отхлынула от щек Ростоцкого. – Почему ликвидатор? – Работа у него такая, – пояснил Сергеев. – Да вы не тревожьтесь, Павел Петрович, он здесь не по вашу душу. Вы, конечно, ренегат, сбежали за границу из секретного КБ, пользуясь тем, что въезд сюда безвизовый… Но времена нынче другие, и мы таких беглецов не отстреливаем. – Как сказать, – вымолвил Каргин, щелкая пальцами. – Помолчите, капитан, и поставьте оружие на предохранитель. Видите, на человеке лица нет… Так вот, Павел Петрович, вы нас, собственно, не интересуете, мы Барышникова ищем, ценного для родины специалиста. Пропал Николай Николаевич, исчез! И что интересно, после встречи с вами. Ресторан «Достык», седьмое мая, примерно двадцать ноль-ноль… Повидался с вами с присутствии нашего сотрудника, и ни слуха, ни духа о них… Вы можете такую неприятность объяснить? Маскарад так маскарад, подумал Каргин и снова щелкнул пальцами. Потом доложил: – Оружие на предохранителе, товарищ полковник. – Вот и хорошо, вот и замечательно… Слушаю вас, Павел Петрович. Но Ростоцкий молчал. Щеки его побледнели еще больше, мешки под глазами отвисли, и выглядел он сейчас лет на шестьдесят с хорошим гаком. Каргин, смотревший на него в обзорное зеркальце, понял, что специалист по автоматике ничего не знает про исчезновение Барышникова, и что новость эта для него как гром небесный. Так оно и оказалось. – Исчез? Почему исчез? – пробормотал наконец Ростоцкий. Он вытащил из кармана платок и вытер лицо дрожащими руками. – По той причине, что вы ему что-то интересное сказали, – пояснил Сергеев. – Такое, что знать ему не положено. Вот местные власти и всполошились… Ну, так о чем была беседа, Павел Петрович? Ростоцкий нервно комкал платок. – Откуда я знаю, что вы не провокатор? – буркнул он. – Сунули мне удостоверение КГБ, которого в природе уже нет, и там вы подполковник, а никакой не полковник! Вдруг эти самые местные власти вас и наняли! Глазастый, однако! – подумал Каргин. Ростоцкий боялся, но страх его разума не туманил; был он, видимо, из тех ученых кадров, что при любых обстоятельствах умеют смотреть и делать выводы. Это вызывало уважение. А как вот Сергеев вывернется? – мелькнула мысль. – Вы правы, это мое старое удостоверение, – спокойно промолвил подполковник. – Память о днях былых… Я показал его вам, чтобы хоть как-то отрекомендоваться… Что же касается новых документов, то их в зарубежные командировки не берут, не положено по инструкции. У капитана Брянского и такого нет, – он опять помахал красной книжечкой. – Капитан у нас бизнесмен и находится здесь совсем под другой фамилией. Азбучные истины, Павел Петрович! Ростоцкий слушал его, закрыв ладонями лицо, покачиваясь и что-то глухо бормоча. «Коля, Коля…» – разобрал Каргин. Кажется, их пленник был в отчаянии. Наконец он опустил руки и произнес: – Я виноват, полковник… не надо было с Николаем встречаться… остатки совести заговорили… – В глазах Ростоцкого плавала боль. – Скажите, вы в курсе миссии Барышникова? Он ведь сюда уже в который раз приезжает… – Это нам известно. – Вы знаете, что изделие «Кос-4» сложно использовать без некоторых специальных средств? Я говорю о боевом применении. – Знаю. Вы говорите о ДМУО – синий, красный и белый модули. – О них. Я нанят, чтобы изготовить заменитель, но в существующих здесь условиях эта задача не решается. Чего я не скрывал – ни от дирекции завода, ни от министра Таймазова. Я – инженер-электронщик, и у меня три помощника, а ДМУО разрабатывал коллектив из двухсот человек, и были в нем системщики, математики, программисты и тактики боя в самых различных условиях… Повторить такую разработку здесь нереально! И вот… Горло у Ростоцкого перехватило. Он снова вытер лоб платком, тяжело вздохнул и продолжил: – И вот, где-то в начале апреля, мне приносят все три модуля. Откуда, спрашиваю? Усманов, директор наш, говорит: прямо из Челябинска, есть у нас там связи. – Какие? – прервал Сергеев. – Ну, понимаете, не меня одного сюда завербовали. Есть технологи, есть конструкторы, люди с опытного производства… – Кузин, Петренко, Шаров и другие, не так ли? – Да. У каждого масса знакомых в родных пенатах… В общем, изготовили в Челябинске комплект, тайком и за наличные. Директор мне его дает и спрашивает: можно ли повторить по этому образцу? Можно, говорю. Если заново проектировать, мне нужно двадцать лет, а повторить могу за десять. Кое-как объяснил, в чем сложности: программная часть под защитой, классные нужны специалисты, чтобы ее расковырять, да и разводку плат так просто не скопируешь… Усманов понял. Ладно, говорит, наладим производство в Челябинске, а вы стенд для проверки соберите, нужно ведь знать, что нас за наши деньги не надувают. Стенд я собрал, проверил – все в порядке. Потом модули забрали на полевые испытания… «О них мне сержант и докладывал», – подумалось Каргину. Все детали и фрагменты картины, от намеков светлого эмира до информации, полученной сейчас от Ростоцкого, укладывались в его голове, подгонялись друг к другу, вставали на свои места, как винтики и колесики в часовом механизме. В самом деле, чего мудрить, специалистов переманивать и все такое? Была в Советском Союзе кооперация, и сохранилась она на всем постсоветском пространстве, только стала тайной и более эффективной: вы нам блоки электронные, а мы вам живые деньги, а если мало, наркотой добавим… Не было уже сомнений, что сардар Таймазов – и, вероятно, сам туран-баша – сделали крупную ставку на «Шмели»-"Манасы". И не удивительно! Если развернуть такое производство, деньги рекой потекут, и будет здесь не Туран, а Нью-Бахрейн или новый Кувейт… – Об этом вы и рассказали Барышникову? – услышал Каргин голос Сергеева. – Да, полковник. – Ваши… гмм… хозяева интересовались этой встречей? – Да. – Кто конкретно? – Нукер… то есть минбаши Дантазов, куратор проекта от министерства обороны. Я сказал: встретился с давним приятелем, выпили рюмку, поболтали, как хорошо в Армуте и плохо в Челябинске… Это не возбраняется! – Верная линия поведения, – одобрил Сергеев. Щека у Ростоцкого дернулась. – Теперь вот вам все рассказал и надеюсь – бога молю! – что вы не куплены моими нанимателями. Я им, конечно, нужен позарез, и убивать меня не станут, но могут наказать. А наказать так просто! Дети у меня, жена… – Об этом стоило раньше подумать, – сказал Сергеев и полез из машины. – Однако не волнуйтесь, мы именно те, кем вам представились. Более или менее… – Он хлопнул по капоту. – Пошли, капитан! А вы, Павел Петрович, поезжайте, поезжайте… К жене, к деткам. – Минуту, – произнес Каргин. – Вам, Ростоцкий, что-нибудь известно о базе и полигоне в горах? База называется Ариман. – Нет, не слышал. Мне казалось, что «Шмели» находятся в Прикаспийске, там тоже есть и база, и полигоны… правда, заброшенные… Когда «тойота» скрылась в облаке пыли, Сергеев, прищурившись, спросил: – Что за база, Алексей Николаевич? Вы мне про нее не говорили. – Сегодня утром узнал. Находится в горах, к юго-западу от Армута, на расстоянии в сто-сто пятьдесят километров. Можете разузнать подробности? – Могу. За сутки справлюсь. – И не забудьте про того кезбаши. Аязов, заместитель начальника полицейского управления. – Не забуду, – Алексей Николаевич, – сказал Сергеев и вздохнул. – Профессия у меня такая – ничего не забывать… Пировали в доме эмира, в большой комнате, похожей на столовую. Наргис, женщина в черном, сказала, что прежде здесь штаб базы был, а в этой комнате – офицерский буфет. Теперь здесь жили эмир Вали и его ближние харисы,[38] а с ними – один русский, светловолосый, с тонкими губами. Кроме него и эмира было еще девять мужчин, и хоть намаз они свершили в положенное время, на закате, но пили крепко, и не вино, а водку и джин. Ксения эмиру не понравилась – он, похоже, любил пышных женщин и выбрал себе Зойку. Зато светловолосый к ней прилип, принялся поить да рассказывать, как служил в Подмосковье, и в Калугу ездил, и в Тулу, и в Смоленск, всюду ездил к военным летчикам, был человеком в больших погонах, наставником-инструктором. Оказалось, что сам он не русский, а литовец, Витасом зовут, но по-русски говорил чисто, и Ксения расслабилась, подумав, что вспомнят они о Смоленске, о парке в древних крепостных стенах, о соборе с синими куполами, о площади с кинотеатром и Большой Советской улице, сбегавшей вниз, к Днепру. Не тут-то было… Хлебнул Витас три стакана, прихватил бутылку и потащил ее в постель. Все бы ничего, если бы пить не заставлял. Пить крепкое Ксения так и не научилась, тошнило ее от водки, а от можжевелого джина еще сильнее. Пробовала отказаться, да Витас схватил за волосы и начал орать: «Пей, шлюха!.. Что ты за бля, если не пьешь!.. Пей!..» Выпила. Велел платье скинуть – сняла. Сцапал жадно, в койку повалил, плюхнулся сверху и отрубился. Тут Ксении совсем плохо сделалось. Вылезла из-под него, обратно платье натянула, поняла, что до туалета не добежать, выскочила из дома и облегчилась прямо у стены. Потом за угол пошла, и там ее снова вывернуло, забрызгала подол и туфли. Зато полегчало. За домом что-то еще было построено, низкое, кирпичное, приземистое, похожее на туалет. Ксения туда и побрела, подальше от пьяных эмировых сподвижников, в надежде обнаружить кран с водой. Сумрачно кругом, только в доме огни да прожекторы на вышках, но все же разглядела, что на дверях замок с баранью голову, а на окне – узком, без рам и стекол – решетка. Ксению опять скрутило, вцепилась она в эту решетку, согнулась пополам, а когда неприятности кончились, чувствует – кто-то ее держит. Страшный мужик! Лоб и щеки в засохшей крови, мочка на ухе отрезана и взгляд словно у мертвеца… Обхватил ее руку, стиснул и шепчет разбитыми губами: «Девушка… ты кто, девушка?.. Откуда?..» Ксения обмерла, хотела руку вырвать, но он держит крепко и все шепчет, шепчет… И вроде бы там, за решеткой, он не один, а кто-то еще стонет и дышит… Сказала: «Ксюша я… из Смоленска… теперь в Армуте живу…» А он: «Русская? Мы тоже русские… пленники…» Руку ее отпустил, погладил и хрипит: «Будешь в Армуте, сбегай в „Тулпар“, там негр живет, Флинт, а с ним – наши… Передай, что Браш Бой у эмира Вали. Не знаю, Ксюшка, есть ли бог на небесах, но сделаешь, о чем прошу, тебе зачтется.» И оттолкнул ее – иди, мол, отсюда. Она вернулась в дом, туфли сбросила, чтоб не стучали, спряталась в той комнате, куда Наргис их привела. Просидела там всю ночь. Утром девчонки вернулись, в койки полезли, спать, а потом их в Армут повезли. Ехала, дремала и видела перед собой того, страшного… И хриплый шепот его слышала: «Сделаешь, о чем прошу, тебе зачтется…» |
||
|