"Властелин Окси-мира" - читать интересную книгу автора (Бахтамов Рафаил)

НАШИ ЗНАКОМЫЕ

В Отделе изобретений мы бываем теперь почти ежедневно. К нам привыкли и оказали нам самое высокое доверие – стали принимать как своих.

Быть своим значило работать. Сотрудники Отдела работали много. Законный часовой перерыв был сведён к пятнадцати минутам. Но и это время не пропадало. Запивая тёплым чаем принесённые из дому бутерброды, Смолин и Данил Данилович спорили об очередном предложении, техник-конструктор Коваленко подправлял чертежи, Майя звонила в портовую мастерскую – просила и требовала.

Когда мы входили, Д.Д., не отрываясь от чертежей, кивал головой. Смолин вставал, несколько церемонно пожимал нам руки. На этом официальная часть кончалась, начиналась деловая.

Смолин усаживался в кресло и весело кричал (он говорил тихо только тогда, когда был очень рассержен):

– Гена – к Данил Даниловичу! Володя – ко мне! Майя, дело восемнадцать шестнадцать – быстро!

Гена, подгоняемый ехидными репликами Д.Д., чертил бесконечные узлы какой-то судовой машины, предложенной механиком Адамовым. Я редактировал (а иногда и наново переписывал) заявки в морское министерство, в Комитет по делам изобретений.

Нам нравилась работа в Отделе. Она была настоящая. Не то что в институте, где чертёж или расчёт, получив оценку, отправлялся грустить в архив – в общество мышей и пыли.

И люди нам нравились. Техник-конструктор Коваленко, несмотря на свою грозную запорожскую внешность (тяжёлый, с горбинкой нос, чуб, отвислые усы), оказался добрым и сердечным человеком. Он был такой дока по части всяких чертёжных тонкостей, малейших оттенков ОСТов и ГОСТов, что даже Д.Д. («великий Д.Д.», как мы его стали называть) с ним советовался.

Этими огромными, бесконечно ценными сведениями Коваленко нисколько не гордился. Напротив. Когда его спрашивали, он снимал очки (единственная деталь внешности, отличавшая его от запорожца), смущенно теребил усы и отвечал как-то неуверенно, робко.

Однажды (это было в самом начале знакомства), получив от него справку, Гена захотел её проверить и обратился к Данил Даниловичу. Д.Д. смерил его взглядом и сказал только:

– Это вам не паршивые чертежи стряпать. Разбираться в людях – это надо уметь.

Полная, курносая, вечно улыбающаяся Майя числилась секретарём-машинисткой. Она печатала заявки, вела множество всяких регистрационных журналов, ведала «входящими» и «исходящими». Кроме того, она занималась массой дел: «проталкивала» заказы Отдела в портовых мастерских, вызывала изобретателей, чертила, давала справки по всем вопросам и вообще была готова помочь каждому.

Люся – высокая, тонкая, в тёмном закрытом платье с белым воротничком – была сама серьёзность. Мы долго думали, что она старше нас. И только случайно узнали, что ей девятнадцать. Люся заочно училась в техникуме и работала копировщицей. Но копировать ей приходилось редко, она больше чертила. И так, что я, студент третьего курса института, старался, чтобы её и мои чертежи не лежали рядом…

Единственный, кто портил нам жизнь, – Д.Д. Вначале его ехидство меня мало беспокоило: доставалось в основном Гене, он с ним работал. Однако за конструкцию водолазного скафандра отвечали мы оба. И оба выслушивали реплики, которыми Д.Д. встречал каждый новый вариант.

Со временем мы научились ценить его манеру говорить резко и откровенно. Но это было уже потом, когда его манера проявлялась на других. А пока она затрагивала нас…

Одно время мы даже хотели обойти Д.Д. Он довольно часто ездил в длительные командировки – на неделю, на две. Можно было принести чертежи в его отсутствие и заказать модель. Пожалуй, Смолин согласился бы. После опыта с перекисью он нам верил. И очень хотел скорее испытать скафандр, придирки Д.Д. его, по-моему, тоже раздражали.

Осуществить этот «обходной маневр» было бы нетрудно, если бы на пути не стоял Николай Андреевич Татаринов.

Николай Андреевич работал не в Отделе изобретений, а в портовых мастерских и занимал скромную должность слесаря. Однако все – и в Отделе, и в порту, и на целом флоте – знали, что если Татаринов скажет: «Нет», чертежи никогда не станут вещью.

О таких людях говорят: «Золотые руки». Но слова эти не дают никакого представления о Татаринове. Почему руки? Когда Николай Андреевич, рассмотрев чертёж, говорил «нет», его «золотые руки» с тяжёлыми, искореженными ревматизмом пальцами спокойно лежали на коленях.

Все дипломы, звания и должности были бессильны перед этим простым «нет». В том, что относилось к «вещи» (так он называл любую конструкцию), Татаринов мог спорить с кем угодно – с академиком, с адмиралом. А вот академики и адмиралы (они, хоть и не часто, захаживали в Отдел) с ним не спорили. Они спрашивали: «Где?» – и переделывали деталь, в которую упирался палец.

Однако у Татаринова была слабость. Николай Андреевич никогда не говорил «нет» чертежам, на которых стояло небрежно начертанное красным карандашом размашистое «Д». Оно означало, что чертёж проверен и утверждён старшим инженером Отдела Д.Д. Глебовым.

Наблюдать за ними, слушать их разговор было наслаждением. Взяв чертёж, Татаринов прежде всего проверял, стоит ли в правом нижнем углу красное «Д». Если «Д» отсутствовало, он неодобрительно хмыкал, относил чертёж на расстояние вытянутой руки (он был дальнозоркий) и начинал тихонько постукивать по, столу. От этого негромкого стука Смолин вздрагивал. В лучшем случае Николай Андреевич говорил: «Посмотрим», и тогда не было ни малейшей гарантии, что завтра чертёж не вернется с коротким, как резолюция: «Нет».

Увидев заветное «Д», Татаринов хмыкал совсем по-другому, надевал очки в массивной костяной оправе и долго изучал чертёж. Обычно он говорил просто: «Сделаем». Это значило, что такого-то числа «вещь» будет стоять на столе Смолина. В технике существуют разные классы точности. Татаринов признавал только один – высший.

Иногда, впрочем, Татаринов, изучив чертёж, просил:

– Глянь-ка, Данил Данилович. Тут как полагаешь? На бронзовом от загара лице Глебова чуть заметно проступала бледность. Д.Д. одергивал гимнастерку (он демобилизовался, но по-прежнему ходил в форме, только без погон), откладывал карандаш, и начинался долгий разговор на пальцах. Наконец Татаринов кивал:

– Не сомневайся, Данил Данилович. Сделаем. Бывало, что Татаринов приходил к Д.Д. по своим делам.

– Очень занят? – спрашивал он деликатно.

– Ничего подобного, – отвечал Глебов и откладывал любую самую срочную работу.

– Прикинь-ка, пожалуйста.

Данил Данилович брал справочник и «прикидывал». Многие формулы и данные он знал на память, но принципиально пользовался книгами. «Нечего забивать голову тем, что есть в справочниках, – любил повторять он. – Иначе нечем будет думать».

– Семьсот сорока витков будет достаточно, – сообщал он.

– Смотри, – кивал Николай Андреевич, – А я полагал, все семьсот пятьдесят.

Случалось, прежде чем считать, Д.Д. спрашивал:

– А что ты думаешь, Николай Андреевич?

– Да вроде дать наклон градусов восемнадцать.

Данил Данилович долго считал, аккуратно прятал логарифмическую линейку в футляр и махал рукой.

– Семнадцать и девять десятых.

Попросить Смолина отдать чертежи скафандра другому мастеру? Он бы, пожалуй, не согласился: аппарат должен был работать под водой, а вода не шутит. К тому же нам ужасно хотелось, чтобы модель скафандра сделал сам Татаринов. Однажды мне даже приснилось, как он берёт в руки наш чертёж с зеленым светофором – красной буквой «Д»…