"О войне" - читать интересную книгу автора (Клаузевиц Карл)

Глава тринадцатая. Стратегический резерв

Резерв имеет два назначения, которые надо различать: во-первых продление и возобновление боя и во-вторых применение в непредвиденных случаях.

Первое назначение предполагает полезность последовательного применения сил и потому не может иметь места в стратегии. Те случаи, когда войсковые части направляются из тыла в какой-нибудь пункт, где противник начинает одолевать, очевидно должны быть отнесены ко второй категории назначений, ибо сопротивление, которое здесь приходится оказывать, видимо не было в достаточной степени предусмотрено. Войсковая же часть, предназначенная исключительно для продолжения боя, оставленная с этой целью позади, вне действия огня, и находящаяся в распоряжении старшего в бою начальника, будет уже тактическим резервом, а отнюдь не стратегическим.

Однако потребность иметь наготове известную силу для непредвиденного случая может встретиться и в стратегии, а потому может понадобиться и стратегический резерв, но только там, где можно допустить непредвиденный случай. В тактике, где мы по большей частя узнаем о мероприятиях противника лишь в момент, когда они открываются нашим взорам, и где каждая лесная заросль, каждая складка местности могут их скрывать, там надо конечно быть всегда более или менее готовым встретиться с непредвиденным случаем и иметь возможность подкрепить те отдельные пункты нашего расположения в целом, которые оказались бы слишком слабыми, и вообще сообразовать наши действия с неприятельскими. В стратегии также могут встретиться подобные случаи, ибо стратегические действия непосредственно связываются с тактическими. И в стратегии многое делается лишь по непосредственно усмотренным, по недостоверным и изо дня в день, с часу на час приходящим сообщениям и наконец в зависимости от реального успеха боев; поэтому существенным условием стратегического водительства является в соответствии со степенью неизвестности удержание позади части вооруженных сил для последующего их применения.

Как известно, это постоянно имеет место при обороне, особенно же при обороне местных рубежей, рек, горных хребтов и т.п.

Но такая неопределенность все более уменьшается, когда стратегия отходит от тактики, и совершенно прекращается в тех областях, где она граничит с политикой.

Куда неприятель направляет в бой свои колонны, можно узнать лишь, когда это станет очевидным; где он будет переправляться через реку, узнается по некоторым приготовлениям, которые обнаруживаются незадолго перед этим; с какой стороны он вторгнется в нашу страну, об этом обычно трубят все газеты еще до того, когда раздается первый выстрел. Чем обширнее мероприятия, тем труднее внезапно поразить ими. Время и пространство так велики, а отношения, из которых вытекают действия, настолько общеизвестны и устойчивы, что общий вывод или достаточно своевременно узнается, или же его можно достоверно установить предварительным изучением.

С другой стороны и пользование резервом, если бы таковой имелся, становится тем менее действительным, чем шире обусловившее его мероприятие противника. Мы видим, что то или иное решение частного боя само по себе ничто и что все частные бои находят свое завершение лишь в решении боя в целом.

Но и решение боя в целом имеет лишь относительное значение: оно бывает различных степеней в зависимости от того, насколько крупную и важную часть целого составляют те неприятельские силы. над которыми была одержана победа. Поражение, понесенное в столкновении одним корпусом, может быть заглажено победой армии; даже проигранное армией сражение может не только быть уравновешено сражением, выигранным армией более значительной, но даже обратиться в счастливое событие (2 дня сражения под Кульмом в 1813 г.)[77]. Никто в этом не станет сомневаться; но столь же ясно, что значение, которое имеет каждая победа (счастливый исход каждого боя в целом), становится тем более прочным, чем значительнее побежденная часть неприятельской армии, и что благодаря этому возможность вернуть однажды потерянное последующим событием соответственно уменьшается. Ближе мы рассмотрим это в другом месте; здесь достаточно привлечь внимание к бесспорности существования этой прогрессии.

К этим двум соображениям мы присоединим еще третье: растянутое во времени применение вооруженных сил в тактике всегда стремится отодвинуть решающий момент к концу всего боевого акта; напротив в стратегии закон одновременности применения сил почти всегда заставляет добиваться основного решения (которое необязательно будет последним) в начале великого акта войны. В этих трех положениях мы найдем достаточно оснований для того, чтобы сказать: стратегический резерв тем менее необходим, тем более бесполезен и даже опасен, чем обширнее и многограннее назначение этого резерва.

Нетрудно определить тот поворотный пункт, за которым стратегический резерв начинает противоречить своему назначению: он находится в решительном столкновении. Применение всех сил должно быть приурочено к решительному столкновению, и всякий резерв (состоящий из готовой к использованию вооруженной силы), который предназначался бы для применения лишь после этого решительного акта, был бы нелепостью.

Таким образом, если тактика в своих резервах имеет средство не только противостать непредвиденным начинаниям врага, но и исправить никогда не поддающийся предвидению исход боя, в случае неблагоприятного его оборота, то стратегии приходится отказаться от этого средства, по крайней мере в отношении главного решения. Вообще неудачи, понесенные в одном пункте, она может изгладить лишь успехом в другом, и только в редких случаях при помощи переброски сил с одного пункта на другой, но она никогда не должна иметь в мыслях сохранять позади часть сил, чтобы исправить возможную неудачу.

Мы признали нелепой идею стратегического резерва, не обязанного принять участие в главном столкновении; это в такой степени не подлежит сомнению, что мы никогда не соблазнились бы подвергнуть ее такому анализу, какой мы произвели в последних двух главах, если бы под обликом других представлений эта идея не получала более благовидный характер и не появлялась бы порою в замаскированном виде. Одни в ней видят плод стратегической мудрости и предусмотрительности, другие отвергают ее, а с нею вместе и всякую мысль о резерве, в том числе и тактическом. Эта путаница идей переходит и в действительную жизнь. Если нам нужен блестящий пример такого сумбура, то стоит лишь вспомнить о том, что Пруссия в 1806 г. оставила резерв в 20000 человек под начальством принца Евгения Вюртембергского, расквартированный в Бранденбургской провинции; этот резерв уже не мог вовремя поспеть к р. Заале, а другие 25000 человек той же державы оставались в восточной и южной Пруссии; их имели в виду мобилизовать лишь позднее в качестве резерва.

Ввиду этих примеров нам пожалуй не бросят упрека, что мы сражаемся с ветряными мельницами.