Горная бригада

Что такое горы, может представить только тот, кто там побывал. Горы – это полная задница. Всё, что нужно для жизни,– всё на себя. Нужна еда – и ты под завязку набиваешь вещмешок сухпаем на пять суток, выкидывая оттуда всё лишнее. Нужны боеприпасы – и цинк патронов и пол-ящика гранат ты рассовываешь по всем карманам, пихаешь их в кармашки вещмешка, в подсумки, вешаешь на ремень. При ходьбе они ужасно мешают, натирают пах, бёдра, своим весом давят на шею… Свой АГС – станковый гранатомёт – ты взваливаешь на правое плечо, а АГС раненого Андрюхи Воложанина на левое. Две ленты с гранатами для АГСа вешаешь крест-на-крест на грудь, как матрос Железняк в кино про революцию, а в свободную руку, если такая останется, берёшь ещё и «улитку» – коробку для ленты. Плюс палатка, колья, топоры, пила, лопаты и тому подобные вещи, необходимые для жизни взвода. Плюс вещи, необходимые лично тебе,– автомат, бушлат, одеяло, спальный мешок, котелок, пачек тридцать сигарет, смену белья, запасные портянки и т. д., и т. п. Всего получается килограммов семьдесят. И, когда делаешь первый шаг в гору, понимаешь, что наверх ты не залезешь ни за что, даже если тебя расстреляют. Но потом ты делаешь второй, третий шаг и начинаешь карабкаться, ползти, лезть наверх, поскальзываться, падать, снова лезть, зубами и кишками цепляясь за кустики и веточки. Отупев, ты всё прёшь и прёшь, не думая ни о чём,– только следующий шаг, всего лишь один шаг…

Рядом ползёт противотанковый взвод. Им хуже – мой АГС весит 18 килограммов, а их ПТУРы[1] – по 42. И толстый Андрюха, прозванный за свою комплекцию и весёлый нрав Жиропопом, плачет: «Командир, ну давай бросим хоть один ПТУР, ну давай, а?» А командир, лейтенант-срочник, тоже со слезами на глазах упрашивает его: «Ну, Андрюха, ну, Жиропоп, ну зачем мы там нужны без ПТУРов? Ну зачем? Там наша пехота умирает». Да, там умирает наша пехота. И мы ползём. Ревём в голос, но ползём…

А потом мы меняли парней из Буйнакской горно-штурмовой бригады. Они жили в сакле пастуха – маленькой глиняной мазанке. Нам после шикарных квартир Грозного с кожаными диванами и зеркалами на потолках этот сарай казался убогим. Глиняные стены, земляной пол, маленькое слепое окошко, почти не дающее света… Для них же это было первое настоящее жильё после долгих ночёвок в крысиных норах и ямах. Семь месяцев, изо дня в день, они лазали по горам, выбивая при этом «чехов»[2] с вершин, ночуя там, где, упав, уже не было сил подняться, а потом снова лезли вверх. Своим внешним видом они сами стали похожи на «чехов» – бородатые, немытые, в грязных, засаленных танкистских бушлатах, озверевшие, ненавидящие всё и вся. Они смотрели зло; наш приход означал конец их маленького счастья – надо покидать свой «дворец» и снова идти в горы. Им предстоял девятичасовой марш, а потом штурм какой-то стратегически важной сопки. Они говорили об этом с радостью, девять часов – это не срок, обычно переход занимает у них сутки или двое. И тогда мы поняли: наши мучения – цветочки по сравнению с тем, что перенесли они.

Они уходили, мы смотрели им вслед, и каждому становилось страшно. Потому что скоро нам предстояло идти за ними. Наша высота уже ждала нас.