"ТОНКИЙ ЛЕД" - читать интересную книгу автора (БРАУНИНГ Дикси)

Глава 5

Стало смеркаться, полил дождь, зависая над рекой серым атласным занавесом. Мэгги едва успела набросить на поленницу пленку и прижать ее камнями, чтобы не унесло ветром. Битый день она просидела в мастерской, корпя над чайкой, принуждая себя сосредоточиться на плавном изгибе дерева и не думать о том, что произошло утром, а теперь была готова запустить чертову деревяшку в огонь. Чем усердней она трудилась, тем сильнее птица смахивала на цыпленка-переростка с уродливо огромным клювом.

Измученная и раздраженная, Мэгги кинулась на кухню и принялась рыться в запасах продуктов в поисках чего-нибудь вкусного, желательно шоколада и желательно побольше. Прежде чем включить свет, она бросила взгляд в окно. Дождь унялся, и на горизонте обнажилась узкая блеклая полоска, заката, на фоне которой четко проступал силуэт Башни. Лишь в одном из окон горел свет, из трубы не выбивалось ни единого облачка.

– Спеси-то, спеси! – взорвалась она. – А у самого мозгов не хватает печку в дождь растопить. Или хоть спасти от дождя дрова. А вывеска-то! И тебе четырехцилиндровый «ровер», и гардероб из банановой республики, и бьющая в нос самцовость. Небось какой-нибудь клерк, у которого представления о шикарной жизни ограничиваются манерой эффектно пить пиво из банки.

Мэгги с размаху грохнула на плиту чугунную сковороду. Почему бы не побаловать себя соленой кефалью? Однажды она обмолвилась, что эта рыба ей нравится, и теперь старый покерный приятель деда при каждом удобном случае приносил ей столько, что хватило бы накормить полк. Запах рыбы приятным не назовешь, но весь дом и так уже благоухал кипящей на плите листовой капустой. Первый обед, предложенный ей в этом доме, состоял из соленой кефали, капусты и дедовского крепчайшего кофе – все это было сервировано в мятой-перемятой алюминиевой посуде. Капуста была от души сдобрена уксусом и жгучим перцем. К ней были поданы кукурузные клецки, клейкие и тяжелые, как сырой цемент.

Она тогда дочиста опустошила тарелку, а после не спала всю ночь, мучаясь животом. Зато дед сиял от гордости. Если бы мать была при ней, ничего подобного не произошло бы, но мать так никогда и не смирилась с Дунканским перешейком. В год замужества она посетила Джубала Дункана – его сын тогда только начинал финансовую карьеру – и, наверное, рисовала в воображении шикарный курорт типа Лонг-Айленда. Этого визита оказалось достаточно, чтобы одно упоминание о Перешейке повергало ее в дрожь, но – надо отдать ей должное – она не стала чинить препятствий, когда Макгаффи Дункан пожелал познакомить их единственное дитя с родной деревней.

Жир в сковороде дымился, и Мэгги, подхватив ее чапельником, отодвинула на более холодную часть плитки, а потом потянулась прикрыть заслонку. До чего же она стала рассеянной в последнее время. Это прискорбно, когда готовишь на дровяной печке и пользуешься электроинструментами. Но ее рассеянность была вполне понятна: не успела она уладить обычные для конца сезона проблемы с угоревшими постояльцами, как начались досадные телефонные звонки. А потом – развешанная по деревьям туалетная бумага и надпись на двери.

– А тут еще этот, – в сердцах буркнула она, швыряя филе в жир. Ведь уже было успокоилась, решила, что способна справиться с любой напастью, и – на тебе, явился. Не успела она уверить себя в том, что эмоции и инстинкт не заглушают в ней более голос разума, как обнаружилось, что владеть собой ей труднее, чем когда-либо.

Когда она была подростком, отец подтрунивал над ее сентиментальной привычкой плакать на парадах и прятаться под одеялом с фонариком и любовным романом. Позднее он подшучивал над ней, когда она, повинуясь интуиции, покупала акции, а после обосновывала свой выбор расчетами и исследованиями, несмотря на то что чутье почти никогда ее не подводило.

Но ни инстинкт, ни интеллект не уберегли ее от ужасной ошибки, которую она совершила, выйдя замуж за Карлайла.

И, черт побери, говорила она себе, тыча вилкой в шипящее филе, не нужно большого ума, чтобы понять: связываться с Сэмом Кенеди нельзя. Она не могла объяснить почему, так же как никогда не знала, что подсказывало ей решение, когда она, проводя пальцем по списку, останавливалась на каких-нибудь акциях и знала, что через год они удвоятся в цене. В нем было что-то такое, что задевало ее за живое, и, чем скорее он уедет, тем лучше для нее.

Мэгги погрузилась в задумчивость, и перед ее глазами возникали то седые кудри и искривленный рот, то серые перья и кривой клюв чайки; она и не заметила, как выросла целая гора перченых и обвалянных в муке кусков рыбного филе. Этого еще не хватало! Она собиралась поджарить пару кусочков, а теперь придется всю неделю питаться рыбой.

Рыбное филе напомнило о Джубале, что всегда поднимало ей настроение. Он любил повторять, что мотовство до добра не доводит. Что блестяще подтверждал собственным примером: Мэгги удивлялась, сколько можно прожить на фунте капустных листьев и пятидесятифунтовом мешке фасоли. При том, что лишних денег никогда не было, он умудрился отдать сыновей в колледж и выучиться сам – заслуга немалая.

Воспоминания о деде прогнали все прочие мысли, и Мэгги, уворачиваясь от брызг горячего жира, стреляющих из сковороды с рыбой, уже напевала себе под нос какой-то мотивчик. И в этот самый миг постучал Сэм. Не дожидаясь, пока она откроет, он просунул голову в дверь, и все теплые ностальгические думы моментально улетучились при виде его мокрой ухмыляющейся физиономии.

– Привет. Ужасно не хотелось вас беспокоить, но мои дрова, кажется, совсем промокли, – сказал он так, словно они расстались лучшими друзьями. – Можно призанять у вас поленце-другое, а то суп нечем разогреть?

Зря Мэгги надеялась, что сбросила Сэма Кенеди со счетов. Одного взгляда на него оказалось достаточно, чтобы повергнуть ее в полное смятение. Обнаружив завидную выдержку, Мэгги произнесла:

– Возьмите сколько вам надо. Поднимите пленку, только не забудьте потом положить ее на место.

И бросила в кипящий жир следующий кусочек филе.

– Как здесь уютно, – протянул Сэм через порог. – И пахнет вкусно.

Мэгги метнула в него насмешливый взгляд. Иногда кухонные запахи и впрямь бывают приятными, но жареная кефаль и вареная капуста отнюдь не благоухали.

Мэгги ловко переворачивала хрустящие золотистые кусочки, а Сэм не сводил с нее глаз. Заметив это, она занервничала. Подумать только! Женщина тридцати четырех лет, побывавшая замужем и пережившая развод, женщина, в тридцать лет ставшая помощником вице-президента компании, и вдруг такая робость.

– У вас что, заслонка застряла? – выпалила она наконец.

Сэм несколько раз обескураженно моргнул, словно очнувшийся лунатик.

– Заслонка? Ах, вы хотите сказать, печная заслонка.

– Разумеется, печная. – Мэгги не произнесла вслух слово «идиот», но в этом не было необходимости. – Если дымоход хоть немного прогнется или осядет, заслонка может застрять. Скорее всего, именно это у вас и случилось.

Заслонка. Эта корявая железка, которая торчит из дымохода. А ведь он даже не вспомнил о ее существовании. Когда он последний раз видел дровяную печку, ему было лет десять. Родители взяли его на лыжный курорт в Вермонт, где был снят отдельный домик; отец с утра до вечера разъезжал по горным склонам, а вечера проводил в спокойной атмосфере гостиной, в то время как мать, не сумевшая настоять на поездке в Каниль-Бэй, просиживала в спальне, утоляя страдания коктейлем из водки с мартини. Сэм виновато топтался около нее: кормил поленьями печку да листал зачитанные комиксы, В прошлом году он освоил акваланг, и теперь ему ужасно хотелось научиться кататься на лыжах.

– Да, наверное, виновата заслонка. Попробую ее подергать, может, и сумею выдернуть.

– Только не выдерните вместе с трубой. Вообще-то здесь каждый год проверяют и чистят дымоходы. Но если у вас и в самом деле непорядок, можете переселиться в другой дом.

– Я вам сообщу. – Сэм уже успел проникнуть в кухню и закрыть за собой дверь. Заглянув Мэгги через плечо, он потянул носом воздух. – Пахнет неплохо.

– Пахнет отвратительно. А вот на вкус и впрямь неплохо, – поправила Мэгги, стараясь не обращать внимания на жаркую близость его тела. Ее лицо и без того пылало, обдаваемое жаром печки.

– Так вот она, соленая кефаль. Вы обваляли ее в муке?

Мэгги не собиралась ничего ему объяснять. И вообще с ним разговаривать. Она ловко подхватила очередной кусок рыбы, уложила его к остальным на коричневый бумажный пакет, потом бросила последний кусок на сковородку и подняла ее над огнем, чтобы жир не сгорел раньше времени. Регулировать огонь в дровяной печи – занятие слишком уж мудреное.

– Помните, вы сказали, что она соленая? – не унимался Сэм.

Мэгги выставила локоть против его живота. Он дышал ей прямо в шею, и это раздражало.

– Я сказала, что это соленая кефаль, а это значит, что ее засолили, – с подчеркнутым терпением произнесла она. – Разве вы не знаете, что такое солонина?

– Конечно, знаю. Вот оно что, теперь понятно. Смешное слово, правда?

– Не знаю! – воскликнула Мэгги, размахивая лопаткой. – Вы хотите есть или нет? Хотите – так доставайте тарелки и ставьте их на полку греться!

Пригласить его к столу вполне естественно, убеждала себя Мэгги. Вот если бы она схватила швабру и выставила его вон, он мог бы усмотреть в этом эмоциональный всплеск.

Сэм поспешно повиновался. После утреннего инцидента он было решил не связываться с ней, но, черт побери, человек имеет право на пару поленьев! К тому же она чересчур задается. Если что-то и могло вывести его из равновесия, так это женщина, которой независимость в принципе пристала как корове седло.

Она еще у него попляшет. Он не милостыню просить пришел. Он пришел просто занять несколько поленьев, и она по доброй воле пригласила его ужинать. А какой дурак откажется от жареной рыбки с капустой, когда дома ничего, кроме банки холодной лапши? Он поест, заберет поленья, вежливо поблагодарит и удалится. А уж потом постарается держаться от нее подальше. Не далее как сегодня утром она чуть не убила его, а все потому, что он не так ее понял и решил, будто она хочет, чтобы он ее поцеловал.

А ведь если как следует подумать, то не исключено, что он понял именно так. Может, она просто получила больше, чем хотела, и испугалась. Он только помнил, как она обратила к нему большие жадные глаза, помнил ее мягкие полные губы, помнил тесноту ее идиотского шалашика…

Сэм растерянно вздохнул и с интересом уставился в свою полную тарелку. Потом перевел взгляд на сидевшую напротив женщину. Ее волосы, обычно блестящие, покрывал слой, очевидно, древесной пыли, что, однако, не портило естественной красоты ее лица. Решить, что более соблазнительно, было нелегко, но он твердо знал, что более безопасно. К несварению желудка он уже привык. Но без переломов и обморожений вполне можно обойтись.

– Сто лет ничего подобного не ел, – произнес он спустя некоторое время, откидываясь на стуле и с сожалением глядя в пустую чашку.

Мэгги поникла. Она-то надеялась, что забористый черный кофе ее деда и обильно сдобренные уксусом и жгучим перцем деревенские яства окажут на него такое же действие, что и на нее двадцать пять лет назад. Но тогда вечер только начинался. У нее было время прийти в себя.

– Удивительно, что вам так понравилось, – любезно произнесла она. – Некоторые находят соленую кефаль слишком грубой, и листовая капуста не всем по вкусу.

– А вы пробовали копченую селедку? Почти то же самое. Что до овощей, то кухарка, работавшая на моих родителей, когда я был ребенком, ни одного блюда без них не подавала. И мать, и отец были врачи и хозяйством особенно не интересовались. Если бы не Арвилла, мы умерли бы с голоду.

Мэгги тщетно пыталась отвести взгляд от слегка искривленной линии его усмехающегося рта.

– Неужели?

– Мать родом из Коннектикута. Они с Арвиллой любили спорить, какие овощи следует есть и как их готовить. Спорам пришел конец, когда Ар-вилла однажды взяла свежую спаржу и полдня тушила ее с соленой свининой. А мать ждала к ужину гостей.

Неожиданно для себя Мэгги засмеялась. При звуке ее низкого мелодичного голоса Сэм вздрогнул.

– Наши матери в чем-то похожи, – заметила она. – Моя считала, что список овощей, достойных стола приличного общества, не включает ни листовую капусту, ни турнепс.

– А соленую кефаль?

– Какой же это овощ!

– А разве для рыбы другие мерки? – Сэм подцепил с блюда последний кусок филе и сунул в рот, размышляя, осилил бы он еще чашку жидкого мазута, который она называла кофе. Хотелось курить.

– Мать считает, что кефаль – это не рыба, а издевательство. Рыба для нее – хотя мать коренная бостонка – это лососина, морские языки, горная форель, зажаренная на вертеле, отварная или припущенная в масле. Любая рыба, имеющая настоящий вкус рыбы, с позором изгнана со стола.

– Кстати, о рыбе. Я видел на причале лодку.

Может ею воспользоваться горожанин, в чьем генеалогическом древе в обозримом родстве деревенских жителей не наблюдается?

– Да пожалуйста, берите. В сарае лежит навесной двигатель, но он слабый – всего три лошадиные силы. Когда-то имелся и более мощный, но я его продала.

– Значит, можно кататься на водных лыжах! Мэгги на миг представила загорелого стройного Сэма на водных лыжах: сильные бедра напряжены, мускулистый торс влажно поблескивает над узкими…

– В сарае есть рыболовные снасти, – поспешно сказала она. – Возьмите, если хотите. Наживку можно купить у моста на шоссе.

– Вас не затруднит поехать со мной и показать, где самые рыбные места?

Поехать с ним на рыбалку? Сидеть в тесной лодочке вдвоем, когда кругом на много миль ни души? Нет, она достаточно себя изучила и доверия к себе не питала.

– Нет, Сэм, спасибо. Ближайшие несколько дней я буду очень занята. Собственно, даже ближайшие несколько недель, – поспешно прибавила она, испугавшись, что ради нее он отложит рыбалку. Ее взгляд скользнул по его густым непослушным волосам, чей цвет так разительно контрастировал с загорелым лицом; она почти физически почувствовала, как удаляется в свою защитную скорлупу. Даже черепахи знают, что, когда грозит опасность, надо спрятаться.

Сэм поднялся из-за стола – медленно, словно нарочно демонстрируя ей свой длинный сухощавый торс. Свитер он снял – тот, что был на нем утром, – и теперь его широкие плечи обтягивала синяя рубашка «шамбре». У Карлайла была почти такая же – сплошь из карманов, клапанов и нашивок. Только Карлайл выглядел в ней по-дурацки. На Сэме она сидела просто здорово.

– Красивая рубашка.

– Спасибо. Подарок моей жены.

Эти слова всю ночь эхом отдавались в сознании Мэгги. Когда он их произносил, его голос звучал тяжело. Словно камни бросал. Словно предупреждал ее. Как будто она нуждалась в предупреждении.

Она вспыхивала при одном воспоминании о тех кратких мгновеньях в его объятиях в то утро – его губы, прижатые к ее губам, его язык, овладевающий ее ртом, словно имел на это полное право.

Забудь, приказала она себе. Но, к сожалению, исполнение приказов всегда давалось ей плохо – даже собственных. Не успев вовремя остановиться, она уже предавалась воспоминаниям о его сильных руках и длинных пальцах с квадратными ногтями, о лучиках у его глаз, о солнечных бликах, смягчавших резкие черты лица. И даже о терпком запахе его тела и сладком мятном вкусе губ.

Ты одержима похотью к женатому мужчине, вот до чего ты дошла, Мэри Маргарет Дункан!

Я не одержима! Если мужчина хорошо сложен, если мне иногда до боли хочется ласки рук, поцелуев и.., и…

Мэгги вполголоса выругалась и отшвырнула подушку. Перевернувшись на живот, она сжала ладонь в кулак и вцепилась в него зубами. Она разведена. Это не значит, что она должна себя похоронить. Другие женщины в ее положении заводили романы. Но ее такая жизнь не устраивала. Мужчина, с которым она легла бы в постель, должен быть ей небезразличен, и, следовательно, временная связь исключается. Временная связь когда-то подходит к концу, и Мэгги снова останется при своем. Ее удел – одиночество и непокой.

Нет, снова подвергать себя подобным испытаниям она не согласна. Против этого восставал не только ее разум, но и чувства.

Ее охватили воспоминания о том вечере, когда она сообщила Карлайлу свою большую новость, – воспоминания столь ясные, словно все случилось только на прошлой неделе. Она уже летала как на крыльях, узнав накануне о том, что включена в список кандидатов на пост вице-президента, а теперь и вовсе не знала, куда деваться от радости. Она была изумлена, возбуждена, взбудоражена, словно уже держала счастье в своих руках. Они с Карлайлом давно решили отметить шампанским его вступление в партнерство, но она сочла, что ее новость требует праздника.

– Карр, я сегодня ушла с работы раньше, чтобы заскочить к гинекологу, – сказала она, наливая ему бокал, не успел он снять пальто и поставить кейс. И, не дожидаясь ответа, не в силах более молчать, выпалила:

– Дорогой, угадай, что мне сказали! У нас будет ребенок!

Карлайл поставил бокал, не пригубив, и устремил на нее пристальный взгляд суженных серых глаз.

– Я, наверное, не так понял. Будь добра, повтори, – сказал он.

Она, как последняя дура, потеряла голову от радости и не сразу поняла, что он воспринял новость иначе; чем она.

– Да нет же, Карр, ты все понял правильно. У меня не грипп, и это не усталость, не переутомление. Давление слегка повышено, но беспокоиться нечего. Я на втором месяце. Поэтому я была такая вялая в последнее время.

От недоверия он перешел к насмешкам, которые сменились холодной злостью.

– Я, кажется, ясно дал понять после свадьбы, что дети не входят в мои планы на ближайшее будущее.

– Ближайшее? Но ведь мы женаты уже…

– Никаких детей.

У Мэгги закружилась голова. Зря она выпила полбокала шампанского. Она была так взволнованна, так уверена, что Карлайл разделит ее радость.

– Но ведь ребенок уже есть, – прошептала она.

– Так избавься от него. Мы не можем позволить себе ребенка.

– Как «не можем»? А кто же тогда может? Ведь никто за нас этого не сделает.

Все попытки убедить Карлайла оказались тщетны. Так бывало и раньше. Мэгги волновалась все сильнее, что давало Карлайлу психологическое преимущество в споре. Он был квалифицированным юристом, и ей ли с ним тягаться.

Ссора закончилась приступом рвоты. Когда Мэгги вернулась из уборной, мужа не было. В первый раз он не ночевал дома. Он снимал комнату рядом с офисом на случай, если придется задержаться на работе. Лишь после развода она узнала о его женщинах. Но тогда это уже не имело значения.

Когда дошло до раздела имущества, он проявил " известное благородство, но во время совместной жизни они тратили все деньги, что зарабатывали вдвоем. Если не считать пакета облигаций, подаренных ей отцом к окончанию Уортона, у нее почти ничего не осталось. От роскошной квартиры, конечно, пришлось отказаться. Машину она сменила на марку поскромнее и переехала в крошечную квартирку, на оплату которой еле хватало денег. Тут подоспело назначение на должность вице-президента, но, принимая поздравления, искренние и не очень, она больше думала о врачах и клиниках, чем о новом офисе и обучении помощника.

И понеслось. Кривая рынка напоминала американские горки, клиенты словно с ума посходили и обрывали ей телефон с утра до позднего вечера. Утренние недомогания превращались в сущую пытку, пуговицы на юбках пришлось перешить, а пиджаки и вовсе не застегивались.

Для будущего ребенка она покупала розовое. Может быть, желтый цвет был бы разумнее, но что-то подсказывало ей, что будет девочка. Мэгги даже имя придумала. Спустя два месяца ажиотаж на рынке спал, и она отпраздновала это событие покупкой дорогого комплекта одежды для беременных, подходящей, по ее мнению, младшему вице-президенту крупной брокерской компании.

И вдруг начались кровотечения. Сначала акушер не придал этому особого значения, но они не прекращались, давление оставалось высоким, и он настоял на полном постельном режиме до самых родов.

О том, чтобы брать работу на дом, не могло быть и речи. Мать уговорила ее пожить у них, пока не родится ребенок, и запретила отцу любые упоминания о рынке. Все книги, радиопередачи и телепрограммы подвергались строжайшему контролю, и все, что касалось бизнеса, изымалось.

Ничего не помогло. Ребенка она потеряла, и жить было незачем. В этом году Мэрион Макгаффи Дункан Лесер пошла бы в школу, подумала Мэгги, и знакомая острая боль прожгла ее душу.

Сколько лет она не плакала! С тех пор, как вступила в мир практиков и прагматиков, мир, где нет места чувствам. Выпростав руку из-под одеяла, она нащупала на туалетном столике салфетки. И как получилось, что мысли о Сэме Кенеди сменились, мыслями о нерожденной дочке?

Мужчины. Мэгги шумно высморкалась и утерла слезы. Думая о Сэме, она вспомнила о красивом молодом адвокате, в которого влюбилась, едва окончив колледж.

По крайней мере Сэм не красавец. Это очко в его пользу. И все же лучше загрузить себя работой, пока он не наиграется в натуралиста-первопроходца и не уберется восвояси.

Мусорный бак снова был перевернут. Нет, этот хвостатый бандит найдет там в один прекрасный день крысоловку. Тут никакого терпения не хватит. Мэгги, как могла, старалась поддерживать доброе соседство. Она заботливо складывала лучшие остатки пищи в низкий тазик, где енот мог легко их достать, но ему все было мало. Ему непременно нужно было раскидать мусор по всему двору!

Если браться за уборку прямо сейчас, перед отъездом придется, еще раз принять душ. Если оставить как есть, ветер разнесет все это по лесу. Мэгги со вздохом принялась подбирать банки из-под молока, пакеты, бумагу. Следовало бы давно отвезти мусор в Демпстер, но ради одного маленького бака ехать в такую даль!.. Демпстер находился в тринадцати милях от ее дома.

«Вот они, прелести деревенской жизни», – пробормотала она. Когда последний обрывок бумаги упокоился в новом пластиковом пакете, Мэгги забросила его в фургон. На память пришло замечание Сэма об ущербе, который она наносит окружающей среде, но она лишь пожала плечами. Одним пакетом больше, одним меньше. Может быть, стоит купить сжигатель мусора? Но тогда придется портить не почву, а атмосферу.

Мэгги стряхнула грязь с желтых ботинок и отправилась в дом мыться. Вчерашний ливень превратил низину в болото. Вот так всегда. Это болото она считала своим и любила его, но иногда жалела, что цивилизация его не коснулась. Тротуары, контейнеры для перевозки мусора…

Спустя несколько минут, свежая и надушенная, Мэгги выпорхнула из дома. И только теперь заметила спущенную шину.

Черт бы побрал эти шины! Проклятье! Совсем новенькие «белобокие» покрышки. То есть почти новенькие. То есть протекторы были восстановлены всего несколько месяцев назад. И чтобы спустили обе сразу? Наверное, они с самого начала были плохого качества. Стараясь сохранить спокойствие, Мэгги обошла фургон, достала запаску и домкрат, хотя не видела особого смысла менять одну шину, если спустили две. То есть все четыре!

Вот такой, растерянной и поникшей, и застал ее Сэм.

– Какие-то проблемы?

– С чего вы взяли, что у меня проблемы?

Знала, что наглец, а оказывается, еще и слепой. Вот мужлан самонадеянный, еще смеет вмешиваться как раз в тот момент, когда надо решать, что делать дальше. Стиснув кулаки в бессильной злобе, она прилагала все усилия, чтобы не взорваться. Слезами горю не поможешь.

– Всего-навсего четыре спущенные шины. Кажется, это видно сразу, даже вам.

И Мэгги разрыдалась.

Сэм ненавидел женские слезы. Лорель использовала малейший повод, чтобы поплакать, но у Мэгги даже это получалось по-другому. Сэм робко обнял ее, укрывая от зрелища разрушений.

– Просто поверить не могу, – лепетала она трясущимися губами. – Четыре спущенные шины. П-почти новые.

– Ну-ну, все в порядке, – мягко успокаивал ее Сэм.

Она вывернулась и "бросила на него оскорбленный взгляд.

– В порядке?! Если четыре спущенные шины для вас порядок, у вас, видно, мозги набекрень!

– Да перестаньте же наконец плакать, я хоть взгляну, что у вас случилось.

Некоторые женщины плачут тихо. Мэгги рыдала в голос. Некоторые женщины – например, его покойная жена – умудряются при этом еще и не размазать тушь. У Мэгги даже глаза и нос покраснели. Слезы исходили из самых глубин ее души, и, сам не зная почему, Сэм ничего не желал так сильно, как прижать ее к груди и оградить от спущенных шин, разбросанного мусора и всех прочих горестей мира.

Вместо этого он медленно обошел забрызганный грязью красный пикап и с каждым шагом все больше хмурился. Завершив круг, он пришел к единственно возможному выводу: кто-то хорошо поработал над фургоном Мэгги.

– Пусть одна, я еще могу понять. Ну две. – Она уже почти пришла в себя. – Но четыре? Или кто-то опять шутит свои дурацкие шутки, или чертов енот научился откручивать клапаны.

Мэгги пыталась свести все к шутке, другие объяснения она отказывалась принимать.

Но Сэм не купился. Мэгги прятала взгляд, и ее подбородок все еще дрожал.

– А раньше ничего подобного не случалось?

– Вы имеете в виду хулиганство? Нет, если не считать перевернутого мусорного бака и разбрызганной краски.

Сэм озадаченно взглянул на нее.

– Разбрызганной краски?

– Мальчишки озорничают. Вы знаете, что они обычно пишут. Бей такого-то из такой-то школы. Такой-то плюс такая-то равняется любовь.

– Так вы знаете, кто это делает? Мэгги проводила глазами исчезающего над лесом краснохвостого ястреба.

– Наверняка не знаю. Ни имен, ни названия школы они не оставили.

Ее ответ не удовлетворил Сэма. Он был почти уверен, что она недоговаривает. Но одну черту характера Мэгги Дункан он уже успел подметить:

Мэгги упрямая женщина.

– Видите ли… Надо, конечно, повнимательней осмотреть ваши шины, но, кажется, кто-то проколол их ножом. Поэтому, если вам что-нибудь известно и вы не хотите рассказывать мне, – будет лучше, если вы расскажете шерифу.