"Страхи царя Соломона" - читать интересную книгу автора (Ажар Эмиль)

Я пришел к нему. Он жил на бульваре Осман, в квартире, выходящей окнами на улицу. Дом не новый, но производит хорошее впечатление своей солидностью и ухоженностью. Дверь оказалась незапертой, я вошел не постучав и очутился перед телефонным коммутатором с пятью местами - здесь добровольцы ассоциации отвечают на звонки. Там всегда круглые сутки дежурят один-два человека - это необходимо; ты звонишь в состоянии глубокой депрессии, а тебе никто не отвечает или номер все время занят - что может быть ужаснее? В распоряжении дежурных находится еще одна комната - там можно выпить кофе и съесть сандвич. В остальной части квартиры с большим комфортом расположился месье Соломон. Он себя не щадил и часто сам садился за коммутатор, особенно среди ночи, в это время тоска достигает своего апогея.

Когда я пришел туда в первый раз, они все говорили по телефону, все, кроме одного, который как раз в этот момент повесил трубку. Фамилия этого долговязого рыжего очкарика, как я узнал, когда мы познакомились, была Лепелетье.

- Что вам угодно?

- Я к месье Соломону Рубинштейну, эск.

- Вы что, новенький?

Я хотел было ему сказать, что я таксист и что месье Соломон нанял меня, чтобы я выполнял его поручения, но рыжий не дал мне рта открыть, он тут же сам заговорил:

- Это довольно трудно, сами увидите. В конечном счете все сводится к избытку информации о нас самих. В прежнее время можно было себя не знать, можно было питать иллюзии. А сегодня, благодаря прессе, транзисторам и особенно благодаря телевидению, мир стал очень обозримый. Самая большая революция нового времени - это столь внезапная и ослепляющая обозримость мира. За последние тридцать лет мы о себе узнали куда больше, чем за предыдущие тысячелетия, и это наносит нам тяжелую травму. Сколько ни тверди, что это же не я, а нацисты, камбоджийцы, ну уж не знаю кто, но в конце концов все же понимаешь, что это и есть ты. Именно мы, всегда, везде. Отсюда чувство вины. Я только что говорил с молодой женщиной, которая призналась мне, что намерена сжечь себя в знак протеста. Она не сказала мне, против чего она протестует. Впрочем, это и так понятно. Отвращение. Бессилие. Отказ. Тревога. Возмущение. Мы стали не-у-мо-ли-мо зримы для самих себя. Нас грубо вытолкнули на яркий свет, и это оказалось не очень-то приятным зрелищем. Боюсь, что это приведет к утрате чувствительности. Попытка преодолеть чувствительность путем ожесточения, убить ее, не признавая никаких границ, как, скажем, Красные бригады. Фашизм всегда приводит к уничтожению чувствительности.

- Извините, - сказал я, - но я пришел сюда по другому поводу. Мне нужно пройти к месье Соломону, я таксист.

- Вон та дверь.

Я прошел мимо телефонного коммутатора на цыпочках, как ходят в больницах или там, где лежат покойники, к которым всегда надо проявлять уважение, и направился прямо в апартаменты месье Соломона. Каждый день он давал мне список поручений, которые я должен был выполнять. Главным образом я развозил по городу подарки, потому что он буквально осыпал благодеяниями людей, когда узнавал, что они в нужде, - в отличие от Того, Другого, которого я не знаю и не могу стоять за Него горой, но я вовсе не хочу оскорблять верующих, к тому же известен случай, когда на шофера компании Ж7, в шестнадцатом квартале, на углу улицы Л'Иветт, там, где она пересекает улицу Доктора Бланш, вдруг снизошло религиозное откровение.