"Детектив Клуб - 2 (Сборник)" - читать интересную книгу автора (Кривенко Александр)

«ВОТ В ОТДЕЛЕНЬЕ КАК-ТО РАЗ»…

В отделении стоял умеренный адский шум. И немудрено: компания для наших мест собралась куда как бойкая, переводя на нынешний подзападный язык, крутая. Чибисов, Витюля Шелков, новый розыскник Чернышев и целиком наша бодрствующая смена, да еще криминалист Вадик Околович, мой начинающий друг. О нем речь впереди.

Суперблок (занюханная комнатушка, отданная Ганиным для участковых) курился синеватым дымком. Никола Дмитрук, как гордый лев, высокомерно отбивался от насмешек. Я никак не мог сообразить, по какому случаю перепалка: в голове шумело от «поросячьего» вина и Делиных откровений. Ладно уж, расскажу все до конца.

Стоило мне «довериться» Снегиревой, и она сразу расцвела во всю малогабаритную физиономию.

— Ох и уважаю я душевный разговор, — заверещала Аделаида. — Нежно надо с людями, полюбовно. По сто граммчиков приняли на две души и — полный контакт. Я тебя проинформирую…

Головка моя закружилась. Эх, думаю, рискнем для блага поселкового отделения.

— Вообще-то из общества трезвости я уже вышел, — неуверенно произнес я и уточнил: — По политическим мотивам. «Русская», «Столичная», «Московская»… Какой, понимаете ли, русский не любит…

— Любит, любит, — выуживая из-под прилавка соблазнительный пузырек, запричитала поросячья мама.

— Давай, — покорно кивнул я и для верности тайно пересчитал деньги в кармане, а потом… махнул порцию. Моя согревшаяся со страшной силой душа требовала интенсивного взаимопонимания.

— Слушай, Деля, что ты там говорила насчет информации. Колечко…

— О, Господи, не успокоишься никак. Не в етим дело, — Снегирева пошлепала жирным кулаком по стойке. Засим лихо опорожнила замусоленный стакан и изящно вытерла губы мизинцем. — Прочисти уши, — несколько таинственно продолжала она, — ты, небось, везде жуликов видишь. А уж среди нашего брата и тем паче. И правильно, людям веры нет. Эх, давала себе зарок не кочегарить на работе. Ну да ладно, — язык у Аделаиды заплетался вполне натурально. Знать, с алкоголем у нее односторонние отношения.

— Не каждый виноват, что тянет деньгу к себе, — бессмысленно тараща замалеванные буркала, исповедовалась мадам, — я, примерно, когда начинала девчушкой в овощном… Отмотаешься цельный день на ногах, а вечером, глядь, одни нехватки. Из своего кармана, понятно, доплачиваешь. Директор кричит свое: мол, делись. Стала чуток недовешивать, остаточки к рукам лепиться стали.

Тут и святой взять не откажется. Так-то, с крох, и пошло.

Теперь скажи, чем я виноватая?

От наплыва искрометной откровенности я слегка ошалел и не сразу нашелся, что ответить. А вообще, Аделаидина исповедь отдавала фальшивкой. Ощущение было такое, словно меня мякенько тянули за нос.

— Это что же у нас получается? Вроде явки с повинной? — только и осталось пробубнить мне.

— Э-э, пацанишка ты еще, — махнула дебелой кистью продавщица винных изделий. Хмель заметно размягчил линии ее бронзоватого лица. — Что ты наскакиваешь, как ошалелый кочет? Учат тебя уму-разуму. Небось, ваши вокруг энтих дел конспирацию разводят. Хитрые у тебя начальники, — Снегирева интимно подмигнула, став похожей на маску из маскарада ужасов. Впрочем, мне тогда больше не понравился ее взгляд: откровенно презрительный. Его следовало понимать совершенно определенно.

— Ты знай и помалкивай, — навязывалась со своими наставлениями Аделаида. — Примерно, я Михал Моисеичу из торга большие бабки за место отдала, а он, подлюка, сюда девку из ларька перебрасывает.

— А, Михал Моисеич, — легкомысленно бросил я, — он из «Козы Ностры», что ль?

— Козел и есть. Но ты к нему не лезь. Как сыну говорю.

И она по- бабьи подперла кулаком, прошу прощения, мурло и с жалостью посмотрела на меня. Даже чудовищная слеза вспухла на одном из ее нахальных глаз. Вот и пойми женщин. И чего она разнюнилась? То ли обида на пахана заела, а может, и впрямь, малолетство мое за сердце взяло? Разбирайся тут. С финиками, аделаидами, местной коррупцией.

С нее- то я и решил начать, когда пробирался меж стульев к Витюле Шилкову. (Помните еще про суперблок и чисто, прямо-таки, внутримилицейский конфликт?) Итак, Дмитрук отбивался, как гордый лев. Насмешки же сыпались со всех сторон. На время я даже позабыл про Снегиреву. Судя по накалу страстей, Дмитруку что-то давно и безуспешно втолковывали. Но на каждую реплику мой наставник, хитренько улыбаясь, давал стереотипный ответ:

— Погодь, будь ласка, — с видом человека, которому о предмете спора, конечно же, известно больше остальных, но при этом он великодушно разрешал: «Та, бреши дальше. Послухать можно».

Чибисов, дежурный Леонтьич, до безобразия похожий на подвыпившего Винни-Пуха, и другие с пылом обреченных бросались на неприступную крепость. Словесные стрелы нападавших изрядно затупились, а частью оказались поломанными вовсе. Эта полемика оригинальностью напоминала эпическую поговорку: «…на колу мочало…»

Шилков стоял в сторонке и откровенно скучал. Я-таки двинулся к нему, на ходу пожимая руки и вникая в суть происходящего. И это мне удалось в самой середине комнатушки.

Вот какой случай обсуждался в служебном помещении для участковых.

Расскажу о нем от третьего лица, если не собьюсь.

…Вступая в явный диссонанс с ликующей природой и миролюбивым настроением публики, ожидающей автобуса, на скамье под козырьком лежало помятое тело, извергающее запах алкоголя, невнятную речь и ясно различимый мат.

Две шустрые старушки в платках и с туго набитыми сумками принялись делать язвительные замечания такого рода:

— Где же это вся милиция подевалася?

— А он им неинтересный. Штрафу не заплотит, а возни с ним — не оберешься.

— То-то, милай…

— Порядочки ноне…

Потенциальные пассажиры со скучающим видом внимали антимилицейским речам. Меж тем к остановке подошли Колька Чибисов и Леонтьич. Устные сигналы злокозненных бабулек донеслись и до их ушей. Приятели без раздумий стали поддерживать пошатнувшийся авторитет поселкового отделения.

Машина из вытрезвителя примчалась как на крыльях. Леонтьичу стоило только звякнуть в «пьяное» заведение, где он пропахал десять лет и частенько «страивал», и ребята из спецмедпомощи сразу побили все рекорды оперативности. Джентльмену же, кемарившему на скамье, плод неформальных отношений пришелся не по вкусу. Он отчаянно замотал головой и явно отрицательно реагировал на вежливые приглашения Чибисова воспользоваться заказанным автотранспортом. Тогда мужики нежненько подхватили упрямого клиента и поволокли к гостеприимно распахнутым дверцам. Ожидающие от удовольствия рты пораскрывали. Еще бы: бесплатное развлечение. Только ехидные бабули остались недовольными. Правда, они, говоря дипломатическим языком, резко и даже кардинально поменяли собственную позицию. Загалдели наперебой:

— Что это делается издеся?

— Лежал себе человек — никому не мешал.

— Налетели-похватали…

— Отпусти его, сатана! — завопила более решительная старушка. — Чего привязался? Он безвредный.

Ох и обозлились Леонтьич с Колькой. Достали их кочережки: как дело ни поверни, все милиция виновата. И тут Чибисов предложил… (Я бы скорее поверил, что идея была дежурного — он озорник известный, однако, поди ж ты. Ага, все-таки сбился с третьего лица. Впрочем, записки — жанр непритязательный: стерпят литературные погрешности.)

Словом, пошушукались братья-разбойники у машины с маленько оклемавшимся пьянчужкой, и тот, якобы, вдруг вырывается и прямиком к адвокатскому корпусу. И ну гонять старушенций по кругу — только пыль столбом. Уж очень старался поклонник огненной воды, поскольку за этот цирк его обещали отпустить. Две непоследовательные бабы-ежки в тихом ужасе покинули поле битвы, призывая на помощь силы небесные и участкового. Известно, на Бога надейся… А вот Леонтьич с Чибисом мигом подлетели и «выручили» запыхавшихся гражданок. Те с перепугу слова вымолвить не могли, лишь одна бабуся заискивающе сказала Кольке:

— Ты уж, сынок, крепче в другой раз вахлаков проклятущих…

На этом активные действия обеих сторон закончились.

По моему суждению, история гроша ломаного не стоила. Разве что посмеяться от скуки. Как я узнал позже, ребята и впрямь хохотали от души. Потом заговорили о другом, небось, о девицах. У нас даже старый хрен — Поддатый Винни-Пух не откажется лясы поточить о дамах. Тем временем Дмитрук про себя обмозговывал только что рассказанное, уперев по обыкновению взгляд в оконную раму.

— Нет, промашка ваша вышла, — неожиданно выпалил он, заставив вздрогнуть занятых захватывающей беседой оперов…

Сколько раз примечал: самые пылкие выяснения отношений начинаются с пустяков. В самом деле, о чем мои коллеги битый час толкуют, размахивая руками и недвусмысленными жестами давая понять противной стороне, что у нее винтиков не хватает? Хотя, конечно, такие монолитные натуры, вроде Дмитрука, вечно образуют вокруг себя прибой страстей, да еще оставаясь при этом вызывающе спокойными. Мало-помалу начал понимать, из-за чего сыр-бор разгорелся.

— Да пойми, Николай! — надрывался Птица-Чибисов так, что на шее у него вздулась вена. — Мы ведь живые люди!

— Ты спокойней кричи, — отрезал участковый, — здесь глухих нету, — при этом лицо его окаменело чуть больше, чем обычно.

— Ладно, — Чибисов моментально утих. — Что мы сделали неправильно?

— А то неправильно — сам знаешь.

— Старых кочережек зря попугали? — иронично усмехнулся Птица. — Пожалел…

— Ты личное со службой не путай. Я тебе толкую: тех бабок на пинках треба гнать, где они заводятся, — рассудительно повествовал Дмитрук. — У меня теща похлеще будет. До своей хаты ей дорогу самолично заказал. Почему промеж нас война пошла? Не чужие ведь, жинка опять же…

С речью Николы происходили такие метаморфозы — мы только диву давались. Крымский отпуск разбудил в нем кровь предков, потом он еще где-то нахватался украинизмов и теперь изъяснялся на какой-то опереточной мове. Хохол он был самых голубых кровей: чем больше задиралась Украина перед Россией, тем толще ломти сала притаскивал он на обед. Впрочем, закончим историю его взаимоотношений с тещей.

— Не чужие мы, — повторил старший участковый, — по тому и гоняю ее. — Тут он многозначительно поднял палец. Вечно Поддатый Винни-Пух и Чибис оживленно перемигивались и на удивление синхронно качали голова ми.

— …А посторонних, — строго продолжал Дмитрук, — не то что рукой, словом обидеть не моги. Кто такой сотрудник милиции?

— Родной отец пьянчужкам, — резвился Леонтьич.

— Вьючная лошадь! — уточнил Птица.

— Передвижное справочное бюро, — влез и я. Как тут было умолчать: — Ходатай по чернильным кляузам…

Николай Иванович выдержал паузу, пока мы отмечались, а потом сам ответил на свой вопрос:

— Сотрудник милиции — есть слуга закона. И обязан служить. А некоторые умники возомнили, что они хозяева закона, гегемон.

— Как же ты мне надоел за последние десять лет. — Застонал Леонтьич, облокотившись на стол, — одно и то же каждый день: «…слуга, слуга». Забил себе голову инструкциями, леший, и другим на мозги капаешь. Надо от жизни идти. На каждый случай писульку — не предусмотришь.

Колька Чибисов нервно закрутился на стуле, желая поскорее вступить в беседу. Дежурный из уважения к оперу примолк.

— Слушай, Иваныч, дорогой, — ехидно начал Птица, порывисто сорвавшись с места, — бумажки-то и обязывают нас работать гибче. Дифференцированно. Слыхал такое слово? Нужно вести поиск новых методов.

— Балакай, балакай, послушать можно.

— Да слушай, на здоровье. А лучше ответь. Ты чего у нас, идеальный? И «висяков» у тебя нет, и гражданам не грубишь…

— Во всяком случае, в сговор с дебоширами не вступал и иных промашек за собой не знаю.

— Вот и выходит, — торжественно резюмировал Птица, не отвечая на колкость ради эффектного удара, — что тебя в милиции держать опасно, просто-таки, напросто-таки. Я, может, раскаиваюсь в содеянном. В глубине души. Значит, уже на пути к исправлению. Ты же своих ошибок не признаешь и не видишь их…

— Парни, — не выдержал Леха Чернышев и из своего угла перебил Птицу, — давайте лучше по женскому вопросу. Ну сколько можно цепляться…

— В общем, мое мнение такое, — отмахнулся Николай Иванович, — неправильные ваши действия. И по совести, и по обязанности треба доложить руководству. История все ж таки выплывет наружу. Положено начальнику знать о ней от подчиненных, а не от пропойцы.

— Да ты сам пойди и доложи, Дмитрук, — насмешливо и зло произнес Птица, — прогнись «порядка» ради.

Мой наставник набычился, побагровел.

— Все. Брэк, — стал «разводить» по углам разошедшихся спорщиков Чернышев. — Хватит вам!

Лешка — человек немногословный, если только речь идет не о женщинах. Человек он у нас новый, но сразу попал в авторитеты. Необъяснимый феномен. И проявить-то себя не успел, но в глазах и повадках таилась звериная, первобытная сила, послужившая ему лучшей рекомендацией. Мы, мужики, это хорошо чувствовали, ну а дамы, у тех просто колени подламывались. А с виду-то Черныш невзрачненький, малорослый. Я еще прикидывал, ну, подерешься с ним, я поздоровей — пожалуй, навтыкаю ему; однако не было уверенности, что Лешкина магия победителя развеется… Женщины, как я уже говорил, висли. Алексей, фигурой и лицом не слишком удавшийся, был желанным утешителем для девушек, обиженных судьбой. Впрочем, встречали его и с гордыми красавицами, подступиться к которым у нас духу не хватало. У Чернышева все складывалось удивительно легко. Я завидовал ему…

Да, хочу предупредить. Перед вами мелькают десятки лиц, но далеко не всем придется сыграть большую роль в этой истории. Не каждое ружье, повешенное в первом действии, выстрелит в третьем. Однако я пишу не классический детектив, а записки участкового. Этот жанр не терпит искусственности, он идет от жизни.

Наконец мне удалось добраться до Шилкова, стоявшего у стены. Он загадочно улыбался внезапно возникшей заварухе.

— Вить, — одними губами позвал я его, — есть серьезный разговор.

Мы пошли к выходу. Дмитрук с Чибисовым уже пыхтели за столом, мерясь силой рук. Вечно Поддатый Винни-Пух прыгал около них и делал вид, что роняет Кольке на голову графин с водой. Вот так всегда. Наорутся, назлятся, а потом вполне естественно начинают мирно сосуществовать и даже дурачиться. Оно и понятно, люди давно работают вместе, вынуждены притираться друг к другу. С обычными мерками в нашем отделении пролетишь. Попробуй разберись, кто кому здесь приятель, кто враг? Не забудем, как любит выражаться Ганин, про специфику службы. Милицейское подразделение — оно словно островок в недружественном океане, и аборигенам, чтобы выжить, ссориться просто опасно…

Едва я завел Шилкова в коридор, он схватил мою руку и, скорчив бдительную рожу, прошептал:

— Не пугай меня своим таинственным видом, Анискин.

Выкладывай свои секреты.

Я пропустил «Анискина» мимо ушей и с жаром стал рассказывать об обстоятельствах встречи с Делей Снегиревой. Через две минуты был готов побиться об заклад, что слушал меня Витюля исключительно из вежливости. Почему? Ну, допустим, мадам — слишком мелкая рыбешка для Шилкова, но Михал Моисеич — в самый раз. И чего сегодня так противно ухмылялась Аделаида, советуя не лезть не в свои дела? Витюля быстренько откланялся, пообещав (как всегда) учесть информацию, и спрыгнул с крыльца. Но перед этим спросил, как бы между прочим:

— Слушай, кстати, ты установил хозяина кольца?

В душе сильно рассерженный, я буркнул, что впервые слышу о кольце, каких-то хозяевах. Расхотелось мне откровенничать с Шилковым, словно бес вселился. Витюля растаял в надвигающихся сумерках, а ко мне присоединился Чибис, вылезший продышаться из прокуренного суперблока, и затеял дурацкий разговор. У него всегда так.

— Тебя в толпе мнут? Ногами по тебе ходят, в спину толкают, облокачиваются? — спросил Птица. Глаза его загорелись зеленоватым огоньком, когда он получил меланхолично-утвердительный ответ. — Только это не толпа виновата, — разглагольствовал опер, а я почему-то стал его слушать. — Она ведь из отдельных индивидуальностей состоит. Так вот: это хозяйки глумятся.

— Какие еще «хозяйки»? — вытаращился я.

— Хозяйки жизни, — небрежно бросил Птица, как бы подчеркивая, что говорит о предмете давно известном, даже немного скучном, — ты, будто, не встречал их? Эх, пацан, я-то давно наблюдаю за ними…

— Нашел тайную организацию, — пренебрежительно за метил я, — тоже мне Интерпол.

— Смеяться надо? — иронично прищурился Николай. — Ой- ой, какие мы шутники. Если тебе неинтересно, то наше дело — помалкивать в тряпочку.

— На обиженных воду возят.

— Не будешь слушать?

— Буду, буду. Куда от тебя денешься?

— О, так бы сразу, — оживился Чибис и, конечно, не упустил случая повоображать, — слушай старших, расширяй кругозор, ума набирайся, пацан… Значит, описываю тип хозяйки. Пол — обязательно женский, возраст — от трех месяцев и выше. Полного расцвета достигает к шес- тидесяти годам. Почти всегда квадратного сложения.

Взгляд исключительно пустой, смотрит сквозь тебя. Особые приметы: крупногабаритные сумки, металлический палец, которым они упираются впередиидущему в спину. Характерные признаки поведения…

Птица глубокомысленно сдвинул брови. Видно, истратил все свои академические запасы на обвинительный трактат о бедных женщинах.

— Короче, у указателя могут остановиться как вкопанные, даже если сзади марширует целая демонстрация. А главное, мужиков поливать любят. Принародно, с воплями, визгом. Не вздумай защищаться, пацан! Одной фразой срежут…

— «Что за мужики пошли!» — пробормотал я и подумал, что это на меня свалилось: Деля с Михал Моисеичем, Вечно Поддатый Винни-Пух со вздорными старушками, Шилков с непонятными улыбочками и чумовой Чибис с абстрактными бреднями? Никак, сговор?

— Ага. Вроде того, — победоносно гнул свое Птица. — Возможны варианты. Но слова — это обертка, а конфетка — голос. Из него яд литрами можно выкачивать!

— Ты с женой, небось, поругался? Одна хозяйка, а не род.

— Именно род, пацан, — прямо набросился на меня Чибис. — Жена, тьфу! Глянь, как Они вышагивают. Величавые, в лице ни грамма сомнения в том, что мир придуман для них, по спецзаказу. Протягивают руку и берут, что понравится. Банан, туфли, хорошее место, удобного мужа… Раз пришлось по душе, значит, мое…

Птичка распалился, фразы вылетали, словно раскаленные угли из печки. Я-то знал, чем объясняется Колькино женоненавистничество. Хлебнул он горюшка с тещей. Но сказать сейчас об этом — было смерти подобно. Спасибо, мой намек на жену «проглотил». Николай, наверное, считал, что корни его свирепости произрастают из философских пластов. И потом, напрочь отвергать его жгущие глаголы было бы неверно. Кое-какое рациональное зерно в них имелось. Но…

— Знаешь, Николаша, — желая создать хотя бы видимость объективного подхода к проблеме полов, выдохнул я в похолодевший вечерний воздух, — а у меня есть равноценная категория нашего брата. «Настоящие» мужчины называется…

— А, слыхали, — скрипнул перилом Чибис, — ерунда, пацан. Не пойму, чего ты за баб вступаешься?

— Дай все-таки выскажусь о «настоящих». Желательны бакенбарды. Одежда — позавчерашний крик. Сам герой не сомневается, что смотрится моделью с обложки журнала мод. Прическа экстравагантна. То есть та же претензия на шик — или слишком облезлая, или слишком кудлатая. Курит в тамбурах электричек, пьет там из горла портвейн. Говорит в общественных местах демонстративно громко, полагая, что его речью должны наслаждаться окружающие. О чем я забыл?

— О походке.

— А, ну да… Походка подскакивающая, с покачиванием плеч.

— Наклонности?

— Уже отмечал. Жрет зубодробильный портваген, но утверждает, что не признает ничего из спиртного, кроме водки…

— Видал, видал таких обормотов, — Колька хитро сморщил нос, — но по сравнению с «хозяйками» они — барахло. Не та закалка. И цели фиговые: заморочить мозги какой- нибудь вымазанной косметикой продавщице. Нет, твои настоящие мужчины — несоциальный фактор. Вот хозяйки…

Слушал я Птицу и думал о том, как глупо устроена жизнь. Грызутся мальчики с девочками, дяди с тетями, дедушки с бабушками. Массами, семейно и порознь. А чего ради? Чтобы покомандовать. Не лучше ли жить мирно? Куда там. Тот же Чибис: он из «принципа» до смерти противоборствовать не устанет. Да и я хорош. Не скроешь. Ведь я уверен, что мужчины и мудрее, и честнее. Мы, видно, уже с «мнением»…