И в шесть утра звонит будильник…

30-01-2008 03:30

Всё просто. Просто как таблица в Экселе. Всё отрепетировано, одобрено и подписано. Всё просто. Хотя и не гениально. Одна таблица. Три графы. «Нужное подчеркнуть»…

Ненавижу.

***

— Дзынь-дзынь

— Кто там?

— Это я, твой Вася.

Хуяк-хуяк, открывается дверь. На пороге стоит букет цветов, полиэтиленовый пакет из магазина «Перекрёсток», и собственно Вася.

— Это тебе.

Букет переходит ко мне как знамя.

— Ой… Спасиба. Какая прелесть! Чмок-чмок. — Пакет вместе с Васей заходит в квартиру, и Вася поясняет:

— Я, вот, винца купил. Сладкого. Как ты любишь. — И трясёт пакетом.

Не люблю я вино, вообще-то. И Вася об этом знает. Вино любит сам Вася. Впрочем, так же как и пиво-водку-виски-коньяк и всё что горит.

— Спасибо, Вася.

— Ну что ты, такой пустяк.

Шуршу пакетом, достаю из него шоколадку «Виспа», бутылку какого-то красного пойла, и чек на сумму шестьсот пятнадцать рублей.

— Выпьем, Лида?

— Выпьем, Вася.

Чокаемся. Васина порция пойла улетает в него как в заливную горловину, а я мочу в бокале нос, и улыбаюсь как целлулоидный пупс.

— Ой, знаешь, у меня сегодня на работе такой смешной случай произошёл! Лид, ты щас обоссышься! Сижу я, значит, на работе, и тут звонит телефон. Я трубку поднимаю, типа «Компания „Волчий Хуй и Колбаса“, здравствуйте», а мне из трубки говорят: «Здравствуй, мой пупсик». Я прям ахуел! Голос-то мужской! Ну я и говорю: «Это ещё кто, бля?», а мужик отвечает: «Ты что, пупсик, не узнал? Это ж я, твой дядя Юра!» Вот я ржал-то! У меня и дяди Юры-то никакова нету… Смешно?

— Ахуеть как смешно. — И выпиваю залпом красное говно из своего бокала.

— Тогда наливай.

Наливаю. Снова пойло улетает в заливную горловину, а в бутылке нихуя уже не остаётся.

Вася смотрит на часы:

— Эх, стопиццот чертей, каналья… Метро уже закрылось, денег на такси нету, и вообще… Я у тебя останусь, ага?

Понятное дело, останешься. Куда ж ты денешься? А то прям я не знала, зачем ты сюда идёшь…

— Ага.

Вася рысит в спальню, а я иду в душ, уныло чищу зубы, и присоединяюсь к Васе. Тот уже лежит под одеялом, и мучает пульт от телевизора на предмет поиска MTV.

Ныряю под одеяло. Целуемся. Привычным движением, Вася одной рукой начинает телепать мою сиську, пытаясь поймать радио «Маяк», а другой снимает под одеялом трусы. С себя. Потом забрасывает на меня ногу, впивается зубами в мою шею, и увлечённо ковыряется у меня в трусах. Минуты две. Зачем больше-то? Не в первый раз же. По истечении двух минут Вася встаёт, и, натыкаясь лбом в темноте на все шкафы, задевая жопой все кресла, сбивая ногами стол — лезет куда-то в кучу своей разбросанной по полу одежды, и ищет в этой куче карман джинсов, в котором лежат гандоны. Ищет минут пять. Я потихоньку засыпаю. Ещё минуту Вася грызёт обёртку гандона зубами, потом дрочит, потом напяливает свой девайс на хуй, и холодной соплёй вползает ко мне под одеяло. Просыпаюсь. Далее следует не очень бурный секс в двух вариациях: бутербродиком и раком. Это если он ещё на бутербродике не облажается. После чего Вася со всхлипом кончает, снимает свой девайс, завязывает его узлом, и выкидывает в форточку. Как сука.

Перекур на кухне, Пепси-Кола, «Ачо, выпить больше ничо нету? Тогда спать», щелчок выключателя, темнота.

— Лид…

— Что?

— Я тебя люблю… До сих пор. Смешно, да?

— Да. Не начинай всё сначала, а?

— Хорошо. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

И в шесть утра звонит будильник…

***

— Алло, Юльк, привет. Слушай, ко мне щас Федя едет.

— Какой, бля, Федя?

— С Красной Пресни. Ну, Федя…

— Ах, Федя… Что, заманила в сети малолетку, ветошь старая?

— Дура. Ему двадцать три уже.

— А тебе сколько?

— Иди ты в жопу!

— А мне ещё больше, кстати, гыгыгы

— Юльк, если я его сегодня выебу — это ужас, да?

— Это педофилия, Лида. Мерзкая такая педофилия. С элементами порнографии.

— Клёво. Это я и хотела услышать. Отбой.

— Пожалей мальчишку, сука…

— Непременно. Всё, пока.

Педофилия с порнографией. Замечательно. Дожили, Господи…

— Дзынь-дзынь.

— Кто там?

— Это я, Федя…

Хуяк-хуяк, открываю дверь. На пороге — Федя. Без пакета, без букета и без денег на метро. По глазам вижу.

— Хорошо выглядишь, Лидок.

— Спасиба, Федя, стараемся. Чмок-чмок.

Федя заходит в квартиру.

— Ой, у тебя собачка? Как зовут? Марк, Марк, иди сюда… Сколько ему? Год? А такой большой… Ой, он меня облизал!

— Угу. Не бойся, не укусит. Он тупой. Что будешь? Коньяк, вискарь, водка есть какая-то…

— Спасибо, я пить не буду…

— Молоток. И не пей. Тогда кыш с кухни в комнату.

В спальне Федя усаживается в кресло, а я плюхаюсь на кровать напротив него. Лежу на животе, болтая в воздухе ножками, и ненавязчиво стряхиваю с плеча бретельку домашнего сарафана. Федя, типа, не видит. Хотя уже нервничает.

— Фе-е-едь… А я вчера ножкой ударилась… — И ногу эту свою ему под нос — хуякс.

— Да? Сильно?

— Ага. Синяк видишь?

— Вижу. Бедненькая… Больно?

— Ещё как. Поцелуешь — быстрее пройдёт…

И, пока Федя холодными губами нацеловывает синяк, я выключаю свет.

— Лии-и-ид… Я это…

— Так. Ты или целуй, или щас по месту прописки у меня поедешь. На последней собаке.

— Понял.

Далее всё идёт по схеме: ловим "Маяк", путаемся в трусах, моих и собственных, всякая орально-генитальная возня, грызня обёртки от гандона и бутербродик.

Десять минут спустя…

— Ли-и-ид… Я это… Тебе всё понравилось?

Косяк, Федя… Если тебе не пятнадцать лет, и ты как минимум год уже не девственник — ты такую хуйню спрашивать не будешь. Не должен. Но спрашиваешь. Даже, проживя с женой сто лет — спрашиваешь! Зачем, а? Имей ввиду — когда-нибудь, кто-нибудь тебе скажет правду. Ты к этому готов?

— Угу. Тебе вставать во сколько?

— В шесть…

— Тогда спи. Раз некурящий. Завтра позвоню. Будешь утром уходить — дверь захлопни.

И в шесть утра звонит будильник…

***

— Дзынь-дзынь.

Открываю, не спрашивая, потому что знаю, кто это…

— Я соскучилась… Ты не представляешь, КАК я соскучилась…

— Я тоже, зай. Так и будем на пороге стоять?

Он проходит, по-хозяйски гладит собаку, моет руки, и идёт на кухню.

— Кушать будешь?

— Буду.

Гремлю кастрюлями-тарелками. Полчаса сижу напротив, подперев руками подбородок, и наблюдаю за тем как он ест.

— Сиди, Лид, я сам посуду помою.

Провожаю его влюблёнными глазами, и бегу в душ, наводить марафет. Новое бельё, новый пеньюар, новые духи. Всё новое. Всё для него. Для него одного. Рысью в спальню. Жду.

Он заходит, он снимает часы, он кладёт их на стол. Туда, куда кладёт их всегда. Больше он не успевает снять ничего. Потому что я выскакиваю из-под одеяла, и набрасываюсь на него как голодная собака, срывая с него свитер, расстёгивая ремень, и сдирая зубами трусы.

…И я точно знаю, куда его надо поцеловать. И он точно знает, что между лопатками у меня эрогенная зона. А ещё у него родинка за правым ухом, а меня нельзя щекотать под коленкой. И я не хочу никакого бутербродика. Потому что я хочу смотреть на него сверху вниз. И лицо его видеть. Чтоб не спрашивать потом: понравилось ему или нет. И одной рукой я опираюсь на его грудь, а другой зажимаю себе рот, чтобы не разбудить соседей.

А после я говорю ему "Знаешь, я тебя…", а он не даёт мне договорить:

— Зай, поставь будильник. На шесть.

И я встаю, и завожу будильник. И знаю, что ему, в общем-то, похуй на то, что я скажу. Ему это не нужно. Ему ничего от меня не нужно. Я у него просто есть — и всё. А у меня есть он. И это не всё. У меня смысл в жизни есть. Стимул. Трамплин какой-то. Цель, в конце концов.

А у него — нет. У него жена есть. Сын есть. Всё у него есть. Даже я. Только в этом списке я стою последней. И это — это обстоятельство непреодолимой силы. Он так решил. А я приняла это решение. И мне себя не жалко. Нет. Хотя…

Я возвращаюсь назад, под одеяло, кладу ему голову на плечо, и засыпаю. Засыпаю счастливой.

И в шесть утра звонит будильник…