"Домой до темноты" - читать интересную книгу автора (Маклин Чарльз)

Часть первая

1

— Ты уверен, что это нужно? — спросила Лора.

— Что за вопрос?

— Все напомнит о ней.

На секунду я онемел. Лора смотрела перед собой.

— Потом не говори, что я не предупреждала.

Мы припарковались на Борго-Сан-Фредиано напротив входа в студию. Такси превратилось в удушающую парилку.

— Раз уж мы здесь, давай зайдем, — сказал я, стараясь не выказывать раздражения, поскольку и так уже запаздывал на очередной разговор в квестуре. — Я вернулся не за тем, чтобы все забыть.

— Я тоже не на экскурсии! — огрызнулась Лора.

Ее разозлило мое предложение осмотреть фрески Фра Анджелико[3] в Сан-Марко, пока я торчу в полиции.

— Милая… все будет хорошо. Просто давай с этим закончим.

Понятно, что она нервничала перед встречей с Бейли Грантом и рисунками Софи. Одиннадцать месяцев назад, забирая вещи дочери, я понял, что увидеть ее работы (многие незаконченные) — все равно что заново ее потерять. Тогда Лора не нашла в себе сил пойти со мной. Теперь ей будет тяжелее, гораздо тяжелее.

Она не все знала.

Рисунки обнаружили недавно. Папку и альбом нашла однокурсница Софи, прибирая в шкафчиках гипсовальни. Бейли написал, что работы эти весьма примечательны, однако несколько странны. Так он выразился.

Пока я расплачивался с таксистом, Лора ждала в тени рваного зеленого тента над узким проходом к дому. Близился полдень, солнце припекало шею.

— Я уж и забыла, как все здесь… убого, — сказала жена.

Мы поднялись по крутой мраморной лестнице, летучий аромат масляных красок и скипидара стал гуще. На площадке нас поджидала стройная девушка в джинсах и черной тенниске, в пригоршне она держала кучу зеркалец.

— Высокая лестница, — по-английски сказала девица, которую прежде я не видел. Ее темно-рыжие волосы были коротко стрижены «под мальчика». — Кстати, я Индия, ассистентка мистера Гранта. А вы, наверное… родители Софи?

Я кивнул, и девушка молча повела нас чередой пыльных жарких комнат с высокими окнами. Раньше здесь была церковь, которую переделали под художественную мастерскую. Сквозь открытую дверь мы мельком увидели студентов, сосредоточенно притихших на занятии по рисунку с натуры.

Я сжал руку Лоры.

Софи было только восемнадцать, когда мы привезли ее посмотреть на студию, и она сомневалась, стоит ли обучаться живописи в Италии.

— Здесь жутковато, — поежилась дочь. — Прям художественное кладбище.

Я не слушал опасений Софи, что Флоренция заставит ее благоговеть и раздавит своей красотой. Я всячески убеждал дочь, что свободный год лучше посвятить развитию ее дарования, нежели с рюкзаком шлендать по Африке или валяться на пляжах Таиланда. В конечном счете выбор оставался за ней, но я сожалею… нет, не сожалею — виню себя в том, что повлиял на ее решение. Даже сейчас слышу свои слова: «Когда-нибудь она скажет нам „спасибо"».

Если позволить, такое будет преследовать вечно.

Индия отдернула черную штору на входе в личную студию Бейли Гранта.

— Они пришли.

С палитрой и кистью хозяин стоял у мольберта, из колонок наигрывал Рай Кудер.[4] Мне показалось, что, заслышав наши шаги, Бейли поспешно принял шаблонную позу — художник за работой. Ниспадающие седые космы, белая полотняная блуза и линялые синие джинсы создавали образ хиппового маэстро.

— Куда положить? — В пригоршне Индия все еще держала зеркальца.

Бейли промолчал и лишь с нарастающей интенсивностью тыкал в холст на мольберте. Я ничуть не удивился, что картина была той же, над которой он трудился в нашу последнюю встречу, — зловещее распятие в манере Тициана, изображенное в натуральную величину. Подлинный талант Бейли — преподавание.

— Так куда девать-то? — повторила Индия. Возле стены стоял ее портрет: изящная головка. — Сами же просили.

— Куда-нибудь.

Девушка с грохотом высыпала зеркальца на свободное местечко и ушла.

— Еще две секунды… и я ваш, — сказал Бейли. Наконец он отступил от мольберта и со вздохом оглядел свое творение. Затем отвернулся от холста и хмуро посмотрел на него через зеркальце.

— Леонардо называл это il vero maestro — истинный мастер. Видишь с иного ракурса, свежим взглядом, — объяснил Бейли. — Зеркало не лжет. Как поживаете?

Мы пожали руки. Ладонь художника взмокла от пота, и я понял, что наш визит заставляет его нервничать. Конечно, ему тоже нелегко.

Мы не считали, что студия чем-то виновата в смерти Софи. Бейли прислал трогательное соболезнование, но с Лорой после трагедии не виделся. Для нее он приберег легкую грустную улыбку невыразимого сочувствия.

Возник натужный разговор: жаркая погода, засилье туристов, наша стипендия имени Софи.

— Давайте покончим с делом, — сказала Лора.

Слегка опешив, Бейли кивнул и подвел нас к старому кожаному дивану возле окна. На журнальном столике лежала темно-зеленая папка, которую Лорин брат Уилл подарил племяннице в ее последний день рожденья. На обложке были выгравированы золотые инициалы «СЛ». Я взглянул на Лору, но ее лицо ничего не выражало.

Ловко перехватив волосы резинкой, Бейли открыл папку и пролистал рисунки. В основном зарисовки гипсовых копий с античных статуй и скульптур эпохи Возрождения. Академическая работа, явно высокого уровня; я даже не признал в ней руку Софи.

— Первые шаги, но уже видны проблески истинного таланта! — Бейли восторгался угольным наброском головы римлянина. — Для начинающей, sfumato — мягкий переход от света к тени — выполнен превосходно. Знаете, Софи была одержимой. Когда она творила, в глазах ее вспыхивала неистовая страсть…

— Бейли, у нас маловато времени, — прервал я. — Вы говорили об альбоме.

— Ах да, альбом. — Художник положил рисунок поверх других и закрыл папку. — Как раз перед вашим приходом мы его искали. Похоже, он куда-то запропастился.

Повисло секундное молчание.

— То есть как?.. — нахмурилась Лора. — Его нет?

Бейли возился с тесемками.

— Он лежал в моем кабинете на столе. Вчера вечером я его видел. И только час назад выяснилось, что он пропал.

— Так и знал, что выйдет накладка, — пробурчал я.

Студия славилась своей безалаберностью.

— Позвольте, это недопустимо! — Вскочив с дивана, Лора обогнула журнальный столик и нависла над Бейли. — Разве нельзя было переслать нам рисунки? Мы притащились в этакую даль… и ради чего? Чтобы вы сказали, что Софи «подавала надежды»? — Лора тишайший человек на свете, но в гневе страшна. — А теперь вы потеряли альбом?

Под ледяным взглядом ее синих глаз Бейли стушевался.

— Уверен, он отыщется. — Художник потер загривок. — Сколько еще вы здесь пробудете?

— Послезавтра улетаем домой, — вставил я.

— Поскольку мы явно не увидим рисунков, — язвительно сказала Лора, — не соблаговолите ли рассказать, что в них такого особенного?

Бейли замешкался и посмотрел на меня. Мы не сговаривались что-либо утаивать от Лоры. Просто мне казалось, что лучше ее не дергать, пока вместе не посмотрим альбом, и уж тогда решить, как быть дальше.

Я кивнул: рассказывайте.

— На рисунках дом, — запинаясь, начал художник. — Исполнение пером и тушью… в основном интерьеры… с точной, можно сказать, дотошной прорисовкой деталей… Угадывается пара человеческих фигур, но это скорее намек, набросок…

— Что за дом? — перебила Лора. — Особняк, где жила Софи?

Бейли покачал головой:

— Нет, белый дом в колониальном стиле, с дощатой обшивкой и верандой — таких полно в любом американском пригороде. Обстановка обычная, только миниатюрная… Рисунок пропитан ощущением безысходности… нависшей угрозы… Сюрреалистическая напряженная атмосфера… Сквозь крохотные двери и окна виден кусочек нашего реального мира… Взгляд будто изнутри кукольного домика.

Бейли помолчал, дав нам время осмыслить услышанное.

Я взглянул на Лору. Лицо ее оставалось бесстрастным.

— Скажем, в рисунке кухни дверь черного хода приоткрыта… На пороге тень… она застит окна и будто накрыла весь дом… мы видим лишь нечто похожее на край штанины и исполинскую кроссовку.

Закусив губу, Лора уставилась на свои руки. Я видел, что она изо всех сил старается сохранить самообладание.

— Вы полагаете, все это выдает ее… душевное состояние?

— Рисунки говорят сами за себя, — ответил Бейли. — Я понятия не имею, что они означают, но некоторые и впрямь кажутся странно провидческими.

— Если так… — Бедная моя жена смолкла. К глазам ее подступили слезы. Она вновь заговорила, но голос ее дрожал: — Почему она не позвонила? Почему ни с кем не поделилась?

— Присядь, Лора, — тихо сказал я.