Сэйси Ёкомидзо Белое и черное

Пролог

Однажды утром во время прогулки поэт S.Y. обнаружил на краю неба нечто столь удивительное, что просто оцепенел на том самом месте, где его застало неожиданное зрелище.

«Однажды утром» — значит утром того дня, когда на бейсбольном поле «Кавасаки кюдзё» должен был начаться чемпионат 1960-го года на кубок «Нихон сиридзу». Говоря точнее, это произошло 11 октября 35-го года эпохи Сёва[1] в половине двенадцатого дня.

Незадолго до того один спортивный журнал обратился к поэту с просьбой написать репортаж о первой встрече чемпионата. Сэнсэй же отказался наотрез, поскольку не блистал здоровьем, а самое главное — был отменным лентяем.

Тащиться ради матча на пыльный стадион, чинно восседать там на жесткой скамье, причиняющей сплошные страдания заду, — уж куда приятнее развалиться дома в уютном кресле перед телевизором! Последнее время все поступки сэнсэя диктовались именно подобными рассуждениями.

Правда, S.Y. немного сожалел о своем отказе. Эх, отправиться бы на стадион, где он так давно не бывал, и прямо там, в гуще событий, слиться с толпой в едином порыве восторга от жаркой схватки! Надо признать, что такие мысли все же приходили поэту в голову, но лишь после того, как он уже отказал журналу.

Потому главным, что волновало S.Y., когда он проснулся в упомянутое утро, было небо. Он раздвинул внутренние ставни, и в комнату хлынуло ясное осеннее солнце. Однако не прошло и часа, как небо начало хмуриться.

Накануне было довольно дождливо. Если сегодня дождь примется хоть ненадолго, игру могут отменить из-за состояния поля.

Тогда — прощай чудесное времяпрепровождение перед телевизором, на которое он так настроился!

И вот в начале двенадцатого поэт вместе со своей любимой собакой Капи отправился на прогулку. Его жилище находилось на плато К. (железнодорожная линия Одакю). Если пройти до края плато, оттуда хорошо видно небо над Кавасаки. S.Y. в сопровождении собаки отправился в неблизкий путь посмотреть, что оно обещает.

Небо над Кавасаки обещало, в общем, одно и то же, что и небо у него над головой, но, пока поэт внимательно изучал его, Капи вдруг принялась яростно лаять в противоположную сторону. Машинально оглянувшись, S.Y. от изумления врос в землю.

Что же увидели поэт S.Y. и собака Капи на востоке? Сэнсэй решил, что перед ним возник современный мираж!

Тут нужно кое-что прояснить. С начала июля и до середины сентября поэт скрывался от жары в Синсю. Возвращение в токийское пекло свалило его с ног, и он поправился только пару дней назад.

Таким образом, S.Y. не был здесь около трех месяцев. И за эти три месяца на восточной стороне неба явилось чудо современной эпохи.

Выглядело чудо очень внушительно. Неисправимый ленивец S.Y. и знать не знал, что на востоке в одночасье вырос… да просто жилой квартал.

Но S.Y. — поэт. А поэтам свойственно находить причину восторга в самом заурядном.

Именно это и произошло сейчас. Поэт испытал сильнейшее потрясение потому, что вдали, на фоне затянутого облаками края неба, его взору явились стройные колонны жилых зданий. Дружные ряды домов-близнецов, подчеркнуто отрицающих всякую декоративность, показались S.Y., человеку старомодному и живущему в прошлом веке, торжественно-величественными.

Больше того — похоже, там уже идет жизнь!

Да когда же только успели столько понастроить…

В действительности дела обстояли несколько по-иному. Между новым жилым кварталом и плато К., на котором стоял сэнсэй, размещалась киностудия Тэйто. S.Y. во время прогулок своими глазами наблюдал процесс появления за ней строительных лесов и возведения металлоконструкций, которые потом начали заполняться бетонными блоками, но, будучи человеком крайне наивным, искренне полагал, что там возводятся декорации для съемок. На самом же деле жилой массив — он получил название Хинодэ — начал обретать признаки жизни уже в июне, то есть еще до его отъезда из города.

Внезапно Капи опять разлаялась.

Тут сэнсэй сообразил, что настойчивый лай собаки объясняется отнюдь не тем, что она, подобно хозяину, пребывает в поэтическом восторге.

Часть плато, на котором они сейчас находились, когда-то занимали императорские лесные угодья. В послевоенные годы они перешли к местным владельцам, которые принялись их вырубать и разбивать поля, — кто под зерновые, кто под суходольный рис, кто под картофель. А не так давно эти земли выкупила какая-то корпорация, и пошли слухи, что она будет строить здесь то ли гостиницу, то ли школу, то ли еще что.

Более того, произойти это, по-видимому, должно было совсем скоро, потому что еще недавно ухоженные земли приобрели нынешней весной заброшенный вид и превратились в поросший травами пустырь.

Один из холмов на этом пустыре, казалось, нахлобучил на себя перевернутую рюмку для саке: он завершался ровной круглой площадкой диаметром метров двадцать. Сам холм смотрелся на ровном плато, как горб. За этим горбом виднелась машина. Очевидно, именно ее владелец и стоял сейчас на венчавшей холм площадке.

Вот на этого-то мужчину и разлаялась Капи. Чем же он показался ей подозрительным? Наверное, тем, что держал у глаз бинокль.

Плато К., где находились поэт S.Y. и его любимица, представляло собой довольно высокий горный массив, от подножия которого к западу ровной поверхностью тянулись рисовые поля, питавшиеся водами реки Тамагава. Поля разделялись лесозащитными полосами равнины Мусасино. За всем этим пейзажем светло блестела лента реки.

Может, человек на вершине холма наслаждается красотой Тамагавы? Да нет же, он подобно S.Y. изучает небо над Кавасаки!

Что-то в этом, однако, есть странное, подумал даже такой беспечный человек, как наш поэт.

Сейчас мужчина стоял спиной к ним с Капи. Но если острый глаз собаки поймал непривычный для нее блеск линз, значит, он только что смотрел сюда!

На самом деле, когда привлеченный яростным лаем Капи поэт оглянулся, мужчина поспешно отвел бинокль в сторону. При этом линзы ярко блеснули на солнце, и этот-то блеск S.Y. и успел уловить краем глаза.

S.Y. бросил мимолетный взгляд на пейзаж у себя за спиной.

Тут он заметил, что если между ним и мужчиной мысленно провести прямую линию, а потом протянуть ее далее за киностудию, то она упрется в новый квартал.

При том, что S.Y. водил дружбу со знаменитым частным сыщиком Киндаити Коскэ, сам он был человеком крайне наивным.

И разумеется, поскольку внезапное появление нового жилого массива потрясло его самого до глубины души, он не нашел ничего странного в том, что кто-то другой тоже пристально изучает этот квартал в бинокль.

— Капи, Капи!

S.Y. погладил продолжавшую заходиться лаем собаку и взял ее на поводок.

— Пойдем же!

Его любимица упиралась всеми четырьмя лапами и, задрав хвост, глухо рычала, будто незнакомец чем-то не давал ей покоя.

Но поэт отличался прямо-таки редким отсутствием наблюдательности. Он намотал конец поводка на руку и повел собаку прочь.

Они были метрах в десяти от холма, когда позади раздался звук мотора. Оглянувшись, S.Y. увидел, что оставленная у подножия холма машина выехала на дорогу и направляется через пустырь в противоположную сторону. Видимо, за рулем в ней сидел тот самый мужчина с биноклем. Пассажиров в машине, судя по всему, не было.

Когда сирена киностудии возвестила полдень, S.Y. с собакой уже сделали круг по пустырю и вновь оказались у подножия холма.

Теперь на вершине никого не было, и они начали подниматься. Там они по установившейся традиции делали передышку во время прогулки. Густые заросли, покрывающие пустырь, уже начали карабкаться и на холм, поэтому поэт брел по колено в траве.

На верхней площадке S.Y. остановился, неторопливо закурил сигарету и еще раз оглядел небо на востоке. Оно несколько прояснилось. Настолько, что позволяло надеяться: условия для матча «Нихон сиридзу» будут вполне подходящими.

Со стороны современного миража, недавно столь потрясшего поэта, доносился шум городской жизни — неясный, но при том достаточно внушительный. Окна большие, чисто вымытые. Развешанные для просушки вещи наглядно подтверждали, что жизнь там уже идет. Пять, шесть, семь, восемь зданий… Да нет, мираж теряется вдали, здания встают одно за другим и нет им конца-края…

Тут у S.Y. вырвался невольный вздох. Почему, нам неизвестно. Возможно, будучи приверженцем отшельнического образа жизни, поэт ощутил, как угнетает его появление в этих краях жилого массива.

Через некоторое время S.Y. вместе со своей любимицей начал спускаться вниз. Время от времени он встряхивал головой, словно желая избавиться от злых духов.

Спустя пятнадцать минут S.Y. был уже в родном доме и ел на обед лапшу удон. Опасаясь гипертонии, он избегал американской кухни.

В двенадцать сорок пять трапеза была завершена. S.Y. включил телевизор и уютно устроился в кресле. Именно в этот момент его добрый друг Киндаити Коскэ вошел в квартал Хинодэ — тот самый, появление которого столь угнетающе подействовало на поэта.

Итак, сейчас взлетит занавес и развернется череда таинственных убийств!