"ЖУРНАЛ «ЕСЛИ» №8 2007 г." - читать интересную книгу автора («ЕСЛИ»)

2.

Если ты не бывала в тюрьме, Значит, ты не бывала в пути. Вот счастливица!

Их заперли в одной камере, что тут же вызвало поток проклятий со стороны Офы Чандр.

– Это только до утра! – пообещал Доломи. – А в нужник тебя отдельно сводят, стучи.

– Ага, «стучи»! До утра меня тут на куски, может, порвут! Да еще этот… «особо опасный»!

– Он в цепях. Кричи, если что.

Окошко захлопнулось, в камере наступила тишина. Кей Римти разулся, наполнив помещение ароматом пеших странствий, и печально уставился на рваные сапоги. Грамон, как был, повалился на топчан и прикрыл глаза.

– Воняет-то! – сморщилась Офа. – Иди хоть постирай свои портянки, неряха, тут вода есть.

– Сапог мой правый – парень бравый, прошел немало он дорог, но дошагался и порвался, и больше вынести не смог…

– Чего?

– Сапог мой левый, я не первый, кто на себя тебя надел, но в общем тоже ведь из кожи, и вот протерся, заболел…

– Он что, полный идиот? – Офа посмотрела на особо опасного Грамона. Коротышка, не открывая глаз, фыркнул. – Не поняла…

– Он поэт.

– И что? И я должна сидеть тут всю ночь с придурком и с бандитом? Мама дорогая, бред какой! – Она подошла к зарешеченному окошку, встала на цыпочки. – Кажись, водокачку видно. Станция… Я никогда поездов не видала. А вы?

Никто не ответил, но Офу это не расстроило. Пока она вытягивала шею, стараясь разглядеть хоть что-нибудь еще, поэт наконец оторвал взгляд от сапог, чтобы впиться им в показавшиеся под платьем тонкие икры женщины. Судя по улыбке, которая тотчас появилась на его губах, начался новый приступ вдохновения.

– Только не вслух! – попросил его Грамон. – А то у меня плохие нервы.

– Насколько плохие? – насупился Римти.

– Почти такие же плохие, как твои стишки. А вот этой железкой, – коротышка тряхнул кандалами, – я могу очень быстро сломать тебе шею.

– Поговорил бы я с тобой в другом месте и в другое время… – Поэт даже сплюнул на пол. – Все вы крутые, когда охрана кругом.

Грамон резко сел на топчане, но Римти совершенно напрасно отскочил к двери – глаза кшатрия выражали лишь изумление.

– Это ты сейчас мне сказал, рифмоплет? Мне?

– Ладно, ладно! – чересчур уж громко сказал поэт. – Проехали… Только не надо так.

– В смысле – «так»? – не понял Грамон. – У тебя что, стихи хорошие?

– Стихи плохие… – Римти вернулся на свой топчан, но присел с краешку. – Все же это не значит, что на меня можно голос повышать. Я же не жалуюсь, что меня заперли со шлюхой и…

– Чего?! – Офа, с интересом наблюдавшая за мужчинами, даже подскочила. – Как ты меня назвал?!

– Он больше не будет. – Грамон снова лег. – Он извинится. Только не устраивай драки, пожалуйста.

– Драки? Да я ему просто глаза вырву!

– Прости! – Римти, то ли в самом деле раскаиваясь, то ли из иных побуждений, рухнул на колени и склонил голову. – Ударь, если хочешь, только прости… Сорвалось.

– Я тебе сейчас еще что-нибудь сорву! – Офа схватила сапог поэта и несколько раз хорошенько треснула его по макушке. – Что б ты сдох, сволочь! Маму свою так называй, понял?!

Римти только вздрагивал, терпеливо ожидая завершения экзекуции. Наконец сапог развалился на две части, и Офа отшвырнула оставшийся в руке задник.

– Сволочь! – добавила она и окончательно успокоилась. – Никогда не видела поезда. Они ведь редко ходят, да?

– Завтра утром будет поезд, – сообщил Грамон. – Идет из Ошпорта до самой столицы.

– А ты откуда знаешь? Римти тоже поднял голову.

– Знаю…