"Извлечения о жизни и нравах римских императоров" - читать интересную книгу автора (Аврелий Виктор Секст)

Глава I Октавиан Август

В год от основания города семьсот двадцать второй и от изгнания царей четыреста восьмидесятый в Риме снова установился обычай в дальнейшем подчиняться одному, но не царю, а императору, или названному более священным именем, августу. (2) Итак, Октавиан, сын сенатора Октавия со стороны матери, принадлежал через род Юлиев к потомкам Энея[1], по усыновлению своего двоюродного деда Гая Цезаря получил имя Гая Цезаря, а затем за свою победу был назван августом. (3) Став во главе Империи, он сам пользовался властью народного трибуна. (4) Страну Египет, трудно доступную из-за разливов Нила и бездорожную из-за болот, он обратил в провинцию[2]. (5) Чтобы сделать Египет обильной житницей для столицы, он силами своих солдат прочистил древние каналы, заплывшие речным илом, так как они содержались в небрежности. (6) В его время из Египта в столицу привозилось ежегодно двадцать миллионов мер хлеба. (7) Он присоединил к числу римских провинций земли кантабров и аквитанов, ретов, винделиков и далматов[3]; свевов и каттов он истребил, сикамбров[4] переселил в Галлию, паннонцев обложил данью; народы гетов и бастарнов, непрерывно воевавшие друг с другом, он привел к согласию[5]. (8) Персы дали ему заложников и предоставили право избрать им царя[6]. (9) К нему направляли {124} послов с дарами инды, скифы, гараманты, эфиопы. (10) Наконец, он до того ненавидел мятежи, войны, ссоры, что никогда не объявлял войны ни одному народу, если только не по справедливой причине. (11) Он говорил, что подвергать опасности неизвестного (наперед) исхода сражений судьбу граждан из-за пристрастия к триумфам и лавровым венцам, т. е. к бесплодным листьям, — это признак хвастливого и легкомысленного характера; (12) хорошему же императору опрометчивость подходит менее всего; (13) все, что предпринимается ради общего блага, осуществляется быстро; (14) а за оружие браться следует только в расчете на очень большой успех, чтобы победа, одержанная при больших затратах, с малой выгодой не уподоблялась рыбной ловле на золотой крючок, ибо его потеря не может быть вознаграждена никаким уловом. (15) В его время римское войско было разбито за Рейном, убиты были трибуны и пропретор. Он так сильно скорбел об этом, что бился головой о стены, облекся в траурную одежду, отрастил себе волосы и проявлял другие признаки печали. (16) Он сильно осуждал новый прием своего дяди[7], называвшего своих солдат своими соратниками; добиваясь популярности среди них, он (дядя) ослабил авторитет принцепса. (17) В отношении же граждан он проявлял величайшую милость и прочно соблюдал верность друзьям. (18) Самыми первыми из них были: Меценат[8] за его умение молчать и Агриппа[9] за выносливость в труде и за скромность, кроме того, он очень любил Вергилия[10]. (19) Он редко приобретал новых друзей, но твердо держался за старую дружбу. (20) Он настолько усердно занимался свободными искусствами, особенно красноречием, что не проходило ни одного дня, даже в походах, чтобы он не читал, не писал, не декламировал.

(21) Он издавал от своего имени новые законы, обновлял прежние. Он расширил Рим и украсил его многими постройками, прославляя себя такими словами: «Я застал город кирпичным, оставляю его мраморным!» (22) Он был мягкого характера, приятным и обходительным в общении с гражданами; внешность у него была красивая, особенно глаза. (23) Он так играл остротой их взгляда, подобно блеску самых ярких звезд, что люди при виде его отступали от его взоров, как укрываются от лучей солнца, и это ему было приятно. Когда однажды один солдат отвел свои глаза от этого взора, и [Август] спросил его, почему он так сделал, тот ответил: «Потому что я не могу выдержать молний твоего взгляда». (24) Однако и такой муж не был свободен от пороков. Он был несколько нетерпелив, легко раздражался, втайне был завистлив, явно {125} общителен; кроме того, он сверх всякой меры был властолюбив и был усердным игроком в кости. (25) Хотя он был чрезвычайно сдержан в отношении еды и питья, а иногда даже в отношении сна, он в то же время предавался сладострастию до предела, осуждаемого в народной молве. Именно, помимо двадцати любимцев, среди которых он обычно возлежал, у него было еще столько же девушек. (26) Отвергнув жену Скрибонию, он страстно полюбил чужую жену, Ливию, и как бы с согласия ее мужа взял ее себе в супруги; у этой Ливии были уже сыновья — Тиберий и Друз. (27) Сам любя роскошь, он строжайшими мерами преследовал за нее других, что свойственно человеческой природе, ибо с особенным ожесточением люди преследуют те пороки, которым сами сильно подвержены. Так и он отправил в изгнание поэта Овидия (он же Назон) за то, что тот написал три книжки стихов об искусстве любви[11]. (28) Свидетельствует о его веселом и легком характере то, что он наслаждался всякого рода зрелищами, особенно незнакомыми породами зверей, в неограниченном количестве. (29) Достигнув семидесяти семи лет, он умер от болезни в Ноле. Некоторые, однако, пишут, что он погиб от козней Ливии, боявшейся, что ей придется пострадать от сына падчерицы Агриппы[12], если он станет у власти, потому что она из чувства ненависти, свойственного мачехам, добилась его ссылки на остров, а (потом) узнала, что он возвращен из ссылки. (30) Итак, умершего или убитого сенат постановил прославить многими небывалыми почестями: помимо того, что он уже раньше был назван отцом отечества, сенат посвятил ему тогда храмы как в Риме, так и в других наиболее населенных городах, и повсюду в народе говорилось: «Лучше бы уж было ему не родиться, чтобы только умереть!». (31) С одной стороны, он проявил очень плохое начало, с другой стороны, конец его правления был прекрасным. В самом деле, добиваясь принципата, он выступал как подавитель свободы, а во время своего правления испытывал по отношению к гражданам такую любовь, что, увидав как-то, что в житницах осталось хлеба лишь на три дня, решил умертвить себя ядом, если за это время не прибудут из провинций корабли с хлебом. (32) Когда корабли прибыли, спасение отечества было приписано его счастью. (33) Он управлял в течение пятидесяти шести лет; из них двенадцать вместе с Антонием, сорок четыре года — один. Он, конечно, никогда не достиг бы такой власти в государстве и не обладал бы ею так долго, если бы в нем не было в изобилии добрых качеств как от природы, так и достигнутых в результате его усилий. {126}