"Галактики как песчинки" - читать интересную книгу автора (Авраменко Олег)

8

А потом нас с Анн-Мари выгнали в шею.

Нет, конечно, я выразилась фигурально. Физического насилия никто не применял, просто нам тонко намекнули, что наше присутствие при разговоре с отцом совсем необязательно, и предложили заняться своими делами. К таковым относились:

а) моя явка в канцелярию здешнего представительства земного Генштаба для официального зачисления на действительную службу в Военно-Космических Силах Земли;

б) наше с Анн-Мари прибытие в распоряжение Отдела Специальных Операций, где нас должны внести в список личного состава, поставить на довольствие и выделить жилье;

в) все прочее, связанное с пунктами "а" и "б", – получение необходимых документов и реквизитов, обмундирования и табельного оружия, обустройство на новых квартирах, знакомство с начальством и будущими сослуживцами, etc.;

г) визит в медсанчасть ОСО, где мы пройдем положенный в таких случаях медосмотр и подвергнемся обещанной "мягкой" психообработке – по заверению госпожи президента, это совсем неопасно и лишь чуточку неприятно.

Короче, дел действительно хватало, и все же мне было немного досадно, что меня так бесцеремонно выдворили в самый интересный момент разговора. Анн-Мари испытывала те же самые чувства, но тщательно скрывала их под маской безразличия – сказывалась "эсбэшная" выучка.

Впрочем, скоро я позабыла о своей досаде, занятая приятными для себя хлопотами. В канцелярии меня обслужили по первому разряду, словно я была по меньшей мере командором, а то и капитаном. Определенно, на сотрудников произвело сильное впечатление, что чин мичмана присвоил мне сам Верховный Главнокомандующий, поэтому обошлись со мной весьма и весьма предупредительно, вся бюрократическая канитель была сведена к минимуму, и в течение получаса я получила на руки офицерское удостоверение, табельный пистолет-парализатор, служебную кредитку, копию приказа о моем переводе в ОСО, комплект знаков различия и именных планок для всех видов обмундирования, а также направление в хозяйственную часть, где меня должны были обеспечить оным обмундированием.

К тому времени Анн-Мари уже успела сбегать в расположение галлийского Генштаба за приказом о своем переводе, и в хозчасть мы пошли вместе. Там с меня сняли все мерки и вскоре вывалили передо мной целую гору новенькой, упакованной в пластиковые пакеты одежды. С немалым трудом преодолев искушение облачиться в парадный мундир, я в конечном итоге остановила свой выбор на повседневной рабочей форме – брюках и рубашке цвета хаки. Переодевшись, я прицепила к поясу кобуру с парализатором, вдела в петлицы воротника мичманские значки и укрепила с правой стороны груди именную планку. Все остальные вещи, включая мою прежнюю курсантскую форму, я сложила в небольшой контейнер, собираясь оставить его на хранение, пока не устроюсь на месте своей службы.

– Нет, не так, – остановила меня Анн-Мари. – Ты еще не поняла, куда мы попали.

Она переложила контейнер на платформу для доставки грузов и произнесла в микрофон:

– ОСО, жилой отсек младшего комсостава, каюта мичмана Леблан.

Я ожидала, что компьютер, запросив сведения в станционной базе данных, выдаст сообщение об ошибке, но ничего подобного не произошло. Подхваченный гравитационным полем, контейнер послушно нырнул в люк грузовой шахты и исчез, а на экране дисплея высветился текст: "Отправлено по назначению".

– Вот видишь, – сказала Анн-Мари. – Здесь все делается оперативно, без проволочек. Мы еще не успели представиться начальству, а нам уже выделили жилье. Ну ладно, пошли. Будем представляться.

Мы направились по хитросплетениям коридоров к сектору, где располагался Отдел специальных операций. По пути нам то и дело встречались офицеры, сержанты и рядовые – главным образом галлийцы и земляне, но нередко также попадались барнардцы, славонцы и замбезийцы, а временами – военнослужащие других человеческих миров. В большинстве своем они были младше Анн-Мари по званию, поэтому приветствовали нас первыми. Я отвечала им в зависимости от их ранга – именно так, как было принято в земном флоте.

Анн-Мари искоса поглядывала в мою сторону и слегка улыбалась. Наконец она произнесла:

– Знаешь, Рашель, ты удивляешь меня.

– Чем? – спросила я.

– Прежде всего выбором формы. Я была уверена, что ты наденешь парадный мундир или, по крайней мере, выходной.

– Я так и собиралась сделать, – честно ответила я. – Но потом передумала.

– Почему?

– Ну, я представила себе, как иду рядом с вами в новеньком белом кителе, со сверкающими нашивками на погонах, а встречные снисходительно думают: "Во как вырядилась девчонка! Небось сегодня впервые напялила офицерский мундир".

Улыбка моей спутницы сделалась шире:

– А так ты выглядишь бывалым солдатом, который со дня на день ожидает повышения в чине.

Я промолчала, так как не поняла – всерьез она говорит или шутит. Анн-Мари между тем продолжала:

– Да, сразу видно, что ты одержима военной карьерой. Многие другие восприняли бы твой энтузиазм за обычную девическую экзальтированность, но только не я. Потому что вижу в тебе родственную душу. Сама я в твои годы была точно такой же. Для меня стало настоящей трагедией, когда после школы я провалила вступительные экзамены в военную академию.

– О-о... – сочувственно протянула я. – А что было потом?

– Тогда я пошла в университет, училась по специальности "сетевые коммуникации", баловалась хакерством. Именно баловалась, на любительском уровне – не хотела гробить себе мозги вживлением имплантанта, довольствовалась ментошлемом. И тем не менее в конце третьего курса мне удалось выйти на тщательно законспирированную группу агентов-пятидесятников, которых проворонила наша контрразведка.

Я посмотрела на Анн-Мари с восхищением:

– Ух ты, здорово! А я и не знала.

– Это было засекречено. Добыча оказалась такой серьезной, что меня сразу взяли на службу в СБ, а после прохождения офицерских курсов присвоили звание лейтенанта. В двадцать пять я стала старшим лейтенантом, а в двадцать восемь, накануне операции "Освобождение", меня повысили до капитан-лейтенанта и зачислили в группу, обеспечивающую безопасность станций со сжимающими излучателями. Да и в последующие семь лет моя карьера развивалась неплохо. Через годик-полтора я рассчитываю получить первый ранг, а дальше... – Анн-Мари заговорщицки подмигнула мне. – Дальше посмотрим. Может, я стану первой женщиной в чине адмирал-фельдмаршала.

"Ого!" – подумала я. Да уж, мы действительно родственные души. Хорошо хоть не конкуренты: она служит в галлийском флоте, а я – в земном.

При входе в сектор ОСО стоял усиленный пост охраны. Однако нас пропустили без проблем, как только мы удостоверили свои личности. Видимо, и здесь были предупреждены о пополнении личного состава Отдела. По пути я вглядывалась в каждого встречного, надеясь увидеть кого-нибудь из знакомых, кто служил вместе с погибшим отцом. Но знакомых мне не попадалось, что, впрочем, неудивительно – ведь с тех времен Отдел специальных операций превратился из небольшого подразделения армейской разведки в огромную самодостаточную организацию, напрямую подчиненную объединенному командованию, а численность его личного состава возросла едва ли не в сотню раз.

Когда мы поднимались в лифте на ярус, где располагался штаб, Анн-Мари снова заговорила:

– А вот твой отчим, похоже, совсем лишен амбиций. Его высоко ценят в руководстве, он давно мог бы стать адмиралом, командовать целым соединением, а то и эскадрой, но ему это неинтересно. У него нет никакого честолюбия.

– Во-первых, вы ошибаетесь, – сказала я. – Насчет амбиций и честолюбия. И то и другое у него есть, просто он еще не наигрался в звездного капигана.

– Как это?

– Очень просто. До тридцати шести лет отец жил мечтами о звездах, о космических полетах. Нам с вами трудно представить, как он мучился и страдал все эти годы. Мы не были прикованными к планете, над нами не летали станции чужаков, небо для нас всегда было открыто. А отец... Нет, это нельзя передать словами. Вам нужно было видеть его лицо, когда он впервые вышел в космос. С тех пор прошло больше семи лет, но он до сих пор находится... ну, даже не знаю, как это назвать. В состоянии эйфории, что ли. Он не хочет думать о карьере, потому что все его мысли заняты звездами. Как я понимаю, он боится, что продвижение по служебной лестнице помешает ему в полной мере наслаждаться полетами.

– Понимаю, – произнесла Анн-Мари, выходя из лифта. – В некотором смысле он еще мальчишка.

– Да, возможно.

– Но ты сказала "во-первых". А что во-вторых?

– Во-вторых, – немного замявшись, ответила я, – у меня к вам просьба: не называйте его моим отчимом. Это слово немного... э-э, задевает меня. Он мой отец, и точка. Я так думаю о нем, так воспринимаю его.

Анн-Мари кивнула:

– Хорошо, я учту твое пожелание.

Хотя вряд ли она поняла меня. Я сама понимала себя с трудом. Я вполне отдавала себе отчет, что человек, которого сейчас я называю отцом, и тот, кто в детстве качал меня на руках, – разные люди. Однако в душе я не делала между ними никаких различий. Когда семь лет назад я повстречала в аэропорту Нью-Калькутты мужчину, поразительно похожего на моего покойного отца, Жоффрея Леблана, то я... Просто не знаю, как объяснить, что со мной произошло. Это было как удар молнии. И в тот момент для меня свершилось чудо – мой отец воскрес...

А вот мама, к сожалению, воспринимала все по-другому. Для нее мой новый отец оставался чужим. Она старалась, очень старалась привыкнуть к нему, смириться с этой заменой, но ничего у нее не выходило. Это страшно огорчало меня. Иногда мне было обидно до слез, что у нас так и не получилось нормальной семьи.