"Протекторат" - читать интересную книгу автора (Авраменко Олег Евгеньевич)

2 Виктория Ковалевская, дитя звёзд

Мой сосед за карточным столом собирался меня убить. Просто так, не ради дела, а потому что я ему не нравилась. Очень сильно не нравилась — а в глазах таких людей, как Оганесян, это было достаточным поводом для убийства. Столь глубокая неприязнь ко мне выросла из первоначальной симпатии: он сразу положил на меня глаз, но я упорно игнорировала все его знаки внимания, отчего Оганесян почувствовал себя оскорбленным и решил, что я должна быть наказана.

Впрочем, он пытался убедить себя в том, что мое поведение крайне подозрительно и я явно что-то разнюхиваю, но на самом-то деле его решение избавиться от меня было продиктовано исключительно уязвленной гордостью. Однако же при всей необоснованности и надуманности своих подозрений Оганесян был совершенно прав: я действительно представляла для него серьезную опасность, и гораздо большую, чем он мог себе вообразить…

Крупье вновь сдал карты. Мне пришла пара тузов, у Оганесяна было три дамы, а у сидевшего справа от меня Геворкяна — две шестерки. Четвертый игрок, Майсурян, надеялся подобрать валет или шестерку и заиметь «стрит», но он не знал, что у него нет никаких шансов — все эти карты уже были на руках.

В первом круге никто не пасовал, но и ставок не повышал. Дождавшись своей очереди, я сбросила две карты, а взамен обзавелась третьим тузом. У Геворкяна как были, так и остались две шестерки; Майсурян по-прежнему располагал недоделанным «стритом»; зато Оганесян, вдобавок к уже имевшимся у него трем дамам, подобрал еще одну.

Будь это обычный покер, я бы немедленно сказала «пас». Обычно я играю наверняка и не блефую, если не уверена, что мой блеф пройдет; эта бесхитростная тактика обеспечивает мне, как правило, небольшой, но стабильный выигрыш. Однако в арцахской разновидности покера одним подбором дело не ограничивалось: здешние правила предусматривали еще и второй, который объявлялся, когда в игре оставалось лишь два человека. А поскольку четвертый туз по-прежнему был в колоде, то у меня имелся неплохой шанс побить карту Оганесяна. В худшем случае я теряла какие-нибудь две сотни драхм — если, конечно, Геворкян со своей парой шестерок не затеет долгий торг.

Геворкян не стал рисковать и сказал «пас» вслед за Майсуряном. Оганесян подобрал одну карту, хотя в этом не нуждался. Я взяла две — и одной из них оказался туз. Внешне я сохранила полную невозмутимость, лишь уголок моего рта чуть заметно дернулся книзу. Как я и ожидала, Оганесян принял это за свидетельство моей неудачи и после секундных колебаний поднял ставку до пятисот. Тщательно отмеренная доза его неуверенности была призвана убедить меня, что у него карта тоже не блеск.

Стараясь не переиграть, я на короткий миг замялась, после чего поставила на кон шестьсот драхм. Оганесян поднял ставку до тысячи. Я приняла ее, предлагая открыть карты. Он отверг мое предложение и подвинул к центру стола три фишки по пятьсот драхм. Я снова приняла его ставку и снова предложила открыться, но Оганесян опять отказался. Милая игра, этот арцахский покер!

Третьей возможности обойтись «малой кровью» я ему не предоставила, так как не была полностью уверена, что он отвергнет ее. Мы принялись поочередно повышать ставки. Оганесян не сомневался, что я блефую, поэтому на первых порах почти не переживал. Лишь когда общий размер кона превысил двести тысяч и ему пришлось выписывать чек для получения дополнительных фишек, он наконец занервничал и предложил открыть карты.

Я отказалась — и в первый раз, и во второй. Тогда Оганесян решил задавить меня в финансовом плане, в расчете на то, что рано или поздно я окажусь неплатежеспособной и буду вынуждена спасовать. Он не знал, что еще две недели назад я открыла в Объединенном банке Арцаха, который обслуживал все местные игровые заведения, кредит под обеспечение своей космической яхты. Оный кредит, разумеется, был ограничен оценочной стоимостью моего изрядно устаревшего «Звездного Скитальца», но это меня мало волновало: по правилам казино, размер ставки ограничен ста тысячами, и, когда торг дойдет до этой суммы, мы будем вынуждены открыть свои карты.

Как раз к этому все и шло. Оганесян не сдавался, потому что был уверен в моем блефе, а я не собиралась упускать верный выигрыш и неизменно отвергала его предложения открыться. И только выложив более полумиллиона, мой противник начал опасаться, что я не блефую, но тем не менее продолжал надеяться, что его карта сильнее. Он уже отбросил всю свою невозмутимость, его пальцы дрожали, шею заливал пот, а налитые кровью близко посаженные глаза словно пытались пробуравить меня насквозь. Теперь он горько сожалел, что блестящая идея прикончить меня не пришла ему в голову днем раньше.

К тому времени в зале, кроме нас двоих, больше никто не играл. Остальные посетители, возбужденно переговариваясь, следили за нами издали, и только строгие правила казино не позволяли им столпиться вокруг нашего стола. Обалдевший Геворкян страстно благодарил небеса, что не ввязался в этот сумасшедший торг, а Майсурян безнадежно мечтал о том, как бы здорово он зажил, если бы все эти деньги оказались у него в кармане.

Когда сумма на кону достигла трех миллионов драхм (это порядка девятисот тысяч в пересчете на земные марки), а ставка выросла до восьмидесяти тысяч, к нам приблизился менеджер в сопровождении двух сотрудников Службы безопасности. Он не вмешивался в игру, а молча встал позади крупье, как бы предостерегая своим присутствием от всевозможных эксцессов с чьей бы то ни было стороны.

После некоторых раздумий Оганесян поставил на кон ровно сто тысяч. Превысить эту сумму я не могла и в ответ выложила столько же. В арцахском покере это равнозначно предложению открыться. Оганесян, разумеется, принял его и предъявил мне свои четыре дамы. Ну а я под изумленные вздохи присутствующих высветила четыре туза.

Оганесян стоически принял свое поражение, даже нашел в себе силы поздравить меня с выигрышем и выразил надежду, что завтра я предоставлю ему возможность отыграться, после чего с притворно-невозмутимым видом покинул казино, утешая себя тем, что «эта сучка» (в смысле я) не успеет потратить его деньги.

Признаться, он меня здорово разочаровал. Я была уверена, что теперь Оганесян передумает убивать меня. В конце концов, он ведь не «бескрышный» бандит, а деловой человек, который прежде всего радеет об интересах своего бизнеса — пусть и преступного. Он прекрасно понимал, что после сегодняшней игры мое имя будет прочно связано с ним, и в случае моей смерти у полиции появится достаточно оснований, чтобы считать его главным подозреваемым. Разумеется, ему не составит большого труда «отмазаться», воспользовавшись своими связями в правительстве, однако расследование, независимо от своего исхода, нанесет его делам ощутимый урон — как в финансовом плане, так и в политическом. Оганесян был отнюдь не дурак и сразу просчитал все негативные последствия своего решения, но все же не отказался от мысли расправиться со мной. Уж больно я ему не нравилась.

В казино я задержалась ровно настолько, чтобы оформить выигрыш и перечислить его на свой банковский счет. Вежливый менеджер, заведению которого досталось пятнадцать процентов денег Оганесяна, самолично провел меня до стоянки флайеров на крыше здания и предупредительно распахнул передо мной дверцу лимузина. Мы распрощались, весьма довольные друг другом, менеджер вернулся к исполнению своих непосредственных обязанностей, а я приказала водителю лететь в космопорт. Как и на всех других планетах, на Арцахе я избегала пользоваться транспортом с автоматическим управлением — в людях я разбиралась гораздо лучше, чем в компьютерах, и чувствовала себя спокойнее, когда моя жизнь зависела от них, а не от бездушных машин.

Шофер моего лимузина никаким образом не был связан с Оганесяном, поэтому в ближайшие полчаса мне ничего не угрожало. К тому же мой противник рассчитывал, что из казино я вернусь в свой гостиничный номер, и собирался послать туда парочку киллеров с поручением инсценировать убийство при ограблении.

Воспользовавшись своим комлогом, я связалась с администрацией отеля, сообщила, что выселяюсь из номера, поскольку завтра покидаю планету, и попросила доставить мои вещи в порт. Если и теперь Оганесян не откажется от своей идеи прикончить меня, он будет трижды идиотом. Ведь одно дело — устраивать разборки в гостинице, а совсем другое — в космопорту, где так и кишат вооруженные охранники, кроме того там много всевозможных следящих устройств.

Лимузин доставил меня к ангару, где стояли на приколе небольшие частные корабли. Я прошла через контрольный пункт, где полдюжины вооруженных охранников внимательно изучили мой пропуск, сравнили отпечаток большого пальца и рисунок сетчатки глаза с записями в базе данных, а затем пропустили меня через детектор, настроенный на выявление всевозможных видов оружия, взрывчатки, наркотиков и радиоактивных материалов. Такая тщательная процедура проверки подействовала на меня успокаивающе, я позволила себе немного расслабиться и уже без всякой опаски направилась в дальний конец ангара, к своей яхте «Звездный Скиталец».

Вот она, почтенная старушка, способная развивать скорость лишь немногим более полутора парсек в час, что составляло почти половину от предельной скорости современных пассажирских лайнеров. Зато «Скиталец» целиком принадлежал мне, на нем я могла лететь, куда захочу, а надежный и простой в обращении автопилот позволял мне путешествовать в одиночку — благо еще с детства я увлекалась космическими кораблями, в школьные годы изучала азы астронавигации и неплохо разбиралась в технике. Яхту я приобрела через отцовскую фирму восемь лет назад, в день своего совершеннолетия, а спустя неделю покинула родную планету и все это время странствовала по обитаемой части Галактики. Мой папаша, у которого я «позаимствовала» деньги на покупку «Скитальца», в силу определенных причин не посмел обвинить меня в краже и объявить межпланетный розыск. Ему пришлось смириться и с потерей семи миллионов марок, и с бегством дочери; правда, еще некоторое время он пытался установить со мной контакт, но потом понял, что это безнадежно…

Поднимаясь по трапу, я размышляла о том, как поступить с выигранными на Арцахе деньгами. Как правило, я не держу при себе таких крупных сумм, обычно в моем корабельном сейфе лежит порядка пятидесяти тысяч европейских марок и примерно столько же североамериканских долларов — двух самых стабильных валют в Галактике, и этого мне вполне хватает на все предвиденные и непредвиденные расходы, связанные с эксплуатацией яхты. А на пропитание, отдых, развлечения, покупку шмоток и тому подобное я зарабатываю на месте: ведь там, где в ходу деньги, всегда есть азартные игры, а значит, от голода я не умру.

Я, конечно, думала о старости (хотя в двадцать шесть лет в ее наступление слабо верится) и думала о том дне, когда я перестану выигрывать (а вот это могло случиться в любой момент), поэтому взяла себе за правило переводить не менее половины выигранных сумм на свои счета в нескольких земных банках из-за отсутствия электронных средств межзвездной связи таковые переводы осуществлялись либо путем транспортировки наличности специальными курьерами, либо с помощью межбанковских зачетов. За восемь лет я скопила достаточно денег, чтобы обеспечить себе безбедное существование до конца своих дней, и сейчас испытывала сильный соблазн направить весь сегодняшний выигрыш на модернизацию ходовой части яхты. Четыре месяца назад на Земле Санникова, где я сорвала солидный куш в полмиллиона марок, мне предлагали усовершенствовать ц-привод «Скитальца», что позволило бы увеличить его скорость почти до трех парсек в час, но после недолгих раздумий я предпочла переслать триста тысяч на Материнскую Землю, а оставшиеся двести потратила на капитальный ремонт внешней обшивки, обновление корабельного интерьера и замену некоторых устаревших узлов в системе жизнеобеспечения. Теперь и снаружи и внутри яхта выглядела как новенькая, так что впору было подумать и об улучшении ее скоростных качеств.

Задраив за собой люк и поставив его на сигнализацию, я прошла в кают-компанию, где был установлен широкоэкранный видеофон, подключенный к планетарной сети. Я решила не медля ни минуты связаться со Степанакертским отделением Объединенного банка Арцаха (которое еще работало, поскольку находилось в другом часовом поясе) и распорядиться, чтобы весь мой выигрыш перевели в наличные марки или доллары и к утру доставили на таможню космопорта. Мне, конечно, попытаются всучить чеки Арцах вел весьма оживленную торговлю с остальной Ойкуменой, и на всех соседних планетах у Объединенного банка имелись корреспондентские счета. Однако я и сама еще не знала, куда полечу, а кроме того, не в моих привычках сообщать посторонним о своем маршруте, посему я предпочитала иметь дело исключительно с «живыми» деньгами, хотя при этом теряла от одного до трех процентов суммы в качестве таможенной пошлины за вывоз наличности.

Обдумывая предстоящий разговор с представителями банка, я вошла в освещенную кают-компанию, сделала несколько шагов по направлению к видеофону… и вдруг настороженно замерла, уловив краем глаза какое-то движение. В следующую секунду я резко повернулась и увидела широкоплечего русобородого и рыжеусого мужчину лет сорока, который сидел развалясь на мягком диване и глядел на меня с самодовольной ухмылкой, словно подтрунивая над моей беспечностью.

«Проклятый Оганесян! — с быстротой молнии промелькнуло у меня в голове. — Он все-таки перехитрил меня…»

— Здравствуйте, мисс, — произнес незваный гость почему-то по-английски. — Я вас давно жду.

Преодолев оцепенение, я тотчас выхватила из своей сумочки парализатор. Незнакомец среагировал на это мгновенно: вскочил с дивана, будто подброшенный пружиной, проворно уклонился от выстрела и резким взмахом ноги выбил из моей руки оружие. Затем перешел от каратэ к вольной борьбе, повалил меня на пол лицом вниз, а сам уселся сверху, не позволяя мне подняться.

— Вот черт! — несколько растерянно пробормотал он все на том же английском. — Надо же, как нехорошо получилось… Что с вами, мисс? Разве вы не поняли, кто я?

— А как я могла понять? — ответила я, повернув голову вбок, чтобы в рот не забивался пушистый ворс ковра. — Вы же не представились.

— Но ведь… — Незнакомец осекся.

— Ага! Значит, Лайонел был прав!

Я понятия не имела, кто такой Лайонел и насчет чего он был прав. Я не знала даже такой элементарной вещи, как имя человека, который ткнул меня лицом в ковер. Ясно было только одно — он не киллер. Во-первых, незнакомец говорил по-английски с отчетливым британским акцентом, а киллер Оганесяна, если бы ему взбрело в голову заговорить на этом языке, наверняка говорил бы с акцентом армянским. Во-вторых, киллер вообще не стал бы балясничать со мной, а выстрелил бы сразу, как только я вошла. И в-третьих, в-последних, с Оганесяном я рассталась меньше часа назад, и тогда у него даже в мыслях не было посылать своего человека в космопорт. А чтобы пробраться в ангар, минуя бдительную охрану, и проникнуть в поставленную на сигнализацию яхту, требовалось достаточно много времени.

Так что мой таинственный посетитель не был посланцем Оганесяна. Кем он был и что здесь делал — оставалось загадкой. Но убивать меня он не собирался, иначе уже убил бы. Да и насиловать тоже — это я поняла и по его репликам, и по тому, как мягко, чуть ли не нежно, он сделал мне подсечку, а сейчас прижимал к полу очень бережно, стараясь не причинять лишнюю боль.

Убедившись, что моей жизни и чести ничто не угрожает, я почувствовала громадное облегчение. Хотя до полного спокойствия мне было далеко: ведь я по-прежнему находилась во власти незнакомца, который (и это было хуже всего) принадлежал к числу тех редких представителей рода человеческого, которых я не могла «прочитать», чьи мысли и намерения были для меня тайной за семью печатями. Таких людей я старалась избегать, ибо в их обществе чувствовала себя слепой и беспомощной. Лишь один-единственный раз я сумела близко сойтись с «нечитаемым» — но это было исключение, лишь подтверждающее общее правило.

— Сейчас я отпущу вас, и мы спокойно поговорим, — сказал незнакомец. — Прошу вас, не выкидывайте никаких фортелей. Ведь если бы я хотел причинить вам зло, то уже давно это сделал бы. Вы согласны?

— Да, — ответила я.

Его рука положила на ковер рядом с моим лицом прямоугольную пластиковую карточку, затем он поднялся, отступил на несколько шагов в сторону и подобрал с пола мой парализатор.

Я приподнялась на локтях и первым делом посмотрела на оставленную им карточку. Это было служебное удостоверение Интерпола, выданное на имя специального агента Генри Д. Янга, сотрудника Управления по борьбе с организованной преступностью. Бородатое лицо на фотографии в общих чертах совпадало с лицом стоявшего передо мной человека.

Первое, что пришло мне в голову при виде удостоверения: мой отец наконец-то решился обвинить меня в краже. Однако я сразу отбросила эту версию как несостоятельную. Я вовсе не хочу сказать, что мой родитель не способен засадить свою единственную дочь за решетку, еще как способен — хотя бы для того, чтобы наказать меня за «непослушание», заставить унижаться перед ним, просить прощения, клятвенно обещать ему, что я стану хорошей девочкой и больше не буду огорчать папочку. Но вряд ли ради этого он стал бы рисковать собственной свободой — а в своем прощальном письме я ясно дала ему понять, что его ожидает, если он вздумает преследовать меня. И он прекрасно знал, что это не пустые угрозы.

Впрочем, если даже допустить, что речь все-таки идет о тех семи похищенных миллионах, то в этом случае меня бы просто арестовали местные копы по ордеру Интерпола. Я слишком мелкая рыбешка, чтобы за мной посылали специального агента, тем более из Управления по борьбе с организованной преступностью. Скорее всего, я интересовала их как возможный источник информации о моем отце — уж он-то вполне отвечал профилю Управления и заслуживал внимания даже не одного, а целого десятка специальных агентов.

Я медленно встала на ноги и убедилась, что со мной все в порядке, разве что немного побаливало запястье, куда пришелся удар ногой.

— Рада с вами познакомиться, сэр, — сказала я, возвращая Янгу удостоверение. — Ну, не то чтобы я готова кувыркаться от радости, но все же меня успокаивает, что вы не грабитель и не убийца.

Он что-то невнятно пробормотал в ответ, взял левой рукой удостоверение и неловко сунул его во внутренний карман своего пиджака. Только тогда я заметила, что его правая рука безвольно свисает вдоль туловища.

— Ах! Так я все же задела вас? Янг утвердительно кивнул:

— К счастью, у вас был не пистолет, а всего лишь парализатор.

— На Арцахе ношение смертельного оружия для частных лиц запрещено, — объяснила я, направляясь в угол кают-компании, где находилась аптечка экстренной помощи, — А я привыкла уважать законы.

Ясное дело, я не стала говорить, что с некоторых пор, вне зависимости от местных законов, не ношу при себе оружия, способного убить человека. Пять лет назад я попала в одну переделку и едва не погибла из-за того, что у меня был плазменный пистолет, которым я никак не решалась воспользоваться. А из парализатора я стреляю без всяких колебаний.

Достав из аптечки инъекционную ампулу с синергином, я вернулась к Янгу и сделала ему укол в парализованную руку. Секунд через десять лекарство начало действовать, он пошевелил пальцами, а затем принялся энергично чесать зудевшее предплечье.

— Благодарю вас. Я уже в норме.

— Отрадно слышать, — с некоторым сарказмом промолвила я и опустилась в кресло. — Надеюсь, теперь вы поведаете мне о цели вашего визита?

— Да, разумеется, — ответил Янг, усаживаясь обратно на диван. — Не буду с вами юлить, мисс Ковалевски…

— Не «Ковалевски», а «Ковалевская», — поправила я. — В отличие от бесполого английского, в моем родном языке существуют родовые формы прилагательных. А поскольку я женщина, то извольте произносить мою фамилию соответственно.

— Воля ваша, мисс Ковалевская, — уступил Янг; на окончании он слегка запнулся. — А может, вы позволите называть вас просто по имени — Викторией?, Я безразлично пожала плечами:

— Как хотите. Мне-то что.

— Значит, договорились. Так вот, мисс Виктория, я не стану с вами хитрить, а скажу прямо: мы нуждаемся в вашей помощи.

Вообще-то я ожидала чего-то подобного. Я даже была уверена, что прозвучит слово «помощь». Моя догадка оказалась верна: Янг рассчитывал получить от меня информацию. Возможно, с помощью шантажа.

Ах черт! И надо же было такому случиться, что он оказался «нечитаемым»…

— Вы — это Интерпол? — на всякий случай уточнила я.

— Нет не совсем. Сейчас я выступаю не как официальный представитель организации, в которой имею честь состоять, а как частное лицо — от своего собственного имени и от имени моего брата Лайонела. Мы хотим предложить вам неформальное участие в одном очень важном расследовании.

«Вот здорово! — подумала я с невольным восхищением. — Как лихо он загнул: „Принять участие в расследовании“. Причем не как-нибудь, а неформально. Заложи своего папашу, анонимность мы гарантируем, и считай, что ты никого не закладывала, а просто „участвовала в расследовании“. Может, они еще и почетную грамоту мне выдадут, чтобы я могла повесить ее в рамочке…»

Я решительно покачала головой:

— Извините, мистер Янг, но мой ответ будет отрицательным. То, что я не питаю никаких теплых чувств к отцу, еще не значит, что мне не терпится увидеть его в тюрьме. Если он угодит в ваши сети, я и пальцем не шевельну, чтобы помочь ему, но и топить его не стану. Мне ни к чему лавры Павлика Морозова — был такой персонаж в истории двадцатого века, и его судьба весьма поучительна. Очень сожалею, что вам пришлось напрасно проделать такой долгий путь.

Несколько секунд Янг смотрел на меня с откровенным недоумением, затем его лицо расплылось в широкой улыбке:

— Вот теперь-то я верю, что вы не читаете мои мысли!

Между нами повисло молчание. Я смотрела на Янга широко распахнутыми глазами, не в силах выдавить из себя ни единого слова. Меня охватила паника. Я не знала, что на уме у моего собеседника, не знала, как реагировать на его реплику — была ли это шутка, просто констатация очевидного факта, или же он что-то подозревал, о чем-то догадывался. По выражению его лица мне трудно было судить, насколько серьезно он говорит. Я вообще плохо разбиралась в мимике, жестах, интонациях и других внешних проявлениях человеческих эмоций. Для меня такое умение было столь же бесполезным, как для городского жителя способность ориентироваться по следам и добывать огонь с помощью трения. Овладеть подобными навыками нетрудно; вся проблема в том, что при отсутствии постоянной практики они быстро теряются. А за свою жизнь я лишь однажды тесно общалась с «нечитаемым» — но это было недолго, и с тех пор прошло уже три года.

— Что… о чем вы говорите? — сбивчиво спросила я, когда ко мне вернулся дар речи.

— Вы знаете, о чем, мисс Виктория. Нам — мне и Лайонелу — известна ваша тайна.

— Какая?

— Что вы умеете читать мысли.

И снова воцарилось молчание. Мое сердце сжал ледяными тисками страх. Я потрясенно смотрела на Янга, а он смотрел на меня со спокойным, даже каким-то отстраненным любопытством. Я понимала, что он не блефует. Он действительно знал мой секрет. Во всяком случае, подозревал, а теперь убедился, что его догадка верна. Столкнувшись с «нечитаемым», я совершенно растерялась и не смогла надлежащим образом прореагировать на его слова о чтении мыслей. Я с головой выдала себя своим поведением — уж он-то, в отличие от меня, прекрасно разбирался во всех внешних проявлениях чувств и эмоций. Будь разум Янга открыт для меня, этого ни за что не случилось бы. Я бы сразу узнала о его подозрениях и отыскала бы способ развеять их. Ведь даже в самой твердой уверенности всегда кроется зернышко сомнения — нужно только найти его и дать ему прорасти. Однако мне не повезло: меня заподозрил человек, чьи мысли были для меня тайной за семью печатями…

Наконец Янг сунул руку в карман, достал оттуда конфету в яркой обертке, развернул ее и отправил себе в рот. Затем, — спохватившись, спросил:

— Вас угостить? У меня много.

Сделав над собой усилие, я натянуто улыбнулась:

— Нет, спасибо. Я не ем сладкого, боюсь пополнеть.

— А я вот пристрастился. Годами пытался бросить курить, но ничего не получалось — чувствовал какой-то дискомфорт. В конце концов жена предложила мне сосать леденцы, чтобы было чем занять рот. Я попробовал — и с тех пор поедаю их тоннами.

— И как, помогает?

— Да вроде бы. — Янг с хрустом разжевал леденец и проглотил его. — Но не всегда. Сейчас, например, я… Ай, ладно! Вы не против, если я закурю?

— Пожалуйста. — Я вскочила с кресла и принесла пепельницу.

Тем временем он достал сигарету, раскурил ее и с явным наслаждением вдохнул дым.

— Сегодня, я полагаю, можно отступить от правил. У нас складывается очень нелегкий разговор. Я ведь не ожидал, что мне придется что-то доказывать вам, объяснять. Думал, что вы просто прочитаете мои мысли и все поймете.

— И вам не было страшно? — спросила я, решив, что возражать бессмысленно. Судя по всему, вопрос о самом наличии у меня телепатических способностей Янг считал закрытым и возвращаться к нему не собирался. — Вы не боялись явиться предо мной во всей наготе ваших помыслов?

— Конечно, боялся, — откровенно признался он. — Но наши с Лайонелом намерения в отношении вас честны и искренни, в них нет никакого подвоха, мы просто хотим предложить вам использовать свои уникальные способности во благо мира и человечества. А что касается глубоко личного — интимных переживаний, всяких там скелетов в шкафах, кучи грязного белья… — Он непроизвольно поежился. — Вы же давно к этому привыкли, так ведь? И вряд ли я хуже большинства людей, с которыми вам приходилось сталкиваться.

Честное слово, я была поражена его хладнокровием. На свете найдется мало людей, которые добровольно предстанут перед телепатом, образно выражаясь, сунут голову в пасть льва, даже если за это им посулят золотые горы. А Янг к тому же дал мне понять, что его визит не преследует никаких личных целей, что он делает это не корысти ради, а «во благо мира и человечества»… Как мне хотелось хоть на секунду заглянуть в его мысли и убедиться, что он не лукавит. Оставалось лишь надеяться, что его брат Лайонел не принадлежит к породе «нечитаемых».

— Кстати, — сказала я, — а где же тогда ваш брат?

— До недавнего времени поджидал вас в гостинице, а минут за десять до вашего появления связался со мной и сообщил, что вы выселились из номера. Сейчас он едет сюда, чтобы присоединиться к нашей милой беседе. Вообще-то именно Лайонел, как старший из нас, должен был первым встретиться с вами. Меня же он отправил сторожить вашу яхту, чтобы вы, случаем, не ускользнули. И, как видите, правильно сделал. Ведь мы уже дважды упускали вас: на Иллирию прибыли через два дня после вашего отлета оттуда, а с Килиманджаро вы улетели прямо перед нашим носом, пока мы выясняли через справочную службу, где вы в данный момент находитесь. Так что на сей раз мы решили подстраховаться.

— Понятно. Значит, вы действуете в одиночку? То есть вдвоем?

— Да, мисс. Как я уже говорил, ваша тайна известна только мне и Лайонелу. И мы не собираемся разглашать ее, так как прекрасно понимаем, что за сим последует.

Я тоже это понимала. Даже слишком хорошо понимала. Время от времени мне снились сны, в которых за мной охотилась вся Галактика. Одни, и таких было большинство, стремились просто убить меня, другие — посадить в клетку и проводить надо мной опыты чтобы раскрыть секрет моей телепатии, третьи хотели использовать меня в политических, коммерческих и тому подобных целях, а четвертым — и это было самое кошмарное — требовался мой генетический материал для выращивания клонов, из которых они собирались сделать покорных рабов-телепатов, годных для промышленного, военного и политического шпионажа. Когда я поняла, что Генри Янг знает о моих способностях, меня, наряду со страхом, охватило чувство обреченности, слепой покорности судьбе. В глубине души я уже давно смирилась с тем, что моя игра не может продолжаться до бесконечности; рано или поздно я потеряю бдительность и допущу ошибку, которая приведет к моему разоблачению. Правда, я не ожидала, что это произойдет так скоро…

— А как вы вообще меня вычислили? — поинтересовалась я.

— О, по чистой случайности. Все началось с Тамерлана Литвина по кличке Классик, арестованного на Рутении два с половиной года назад благодаря информации, полученной из анонимного источника. Сведения были настолько подробны и убедительны, что местной полиции удалось без труда собрать все необходимые улики. Вот в связи с этим делом вы и попали в поле моего зрения

— Ага, — кивнула я. — У меня было такое впечатление, что на Рутении я сработала не совсем чисто. И на чем же конкретно я погорела?

— Главным образом на том, что недооценили последствий ареста Литвина. Он был крупной фигурой в преступном сообществе Галактики, имел разветвленные межпланетные связи, поэтому к расследованию был подключен Интерпол в лице вашего покорного слуги. Помимо всего прочего, меня заинтересовал этот анонимный источник информации. Я не верил, что Литвина «сдал» один из его приближенных; по самой форме подачи сведений чувствовалось, что их автор — человек посторонний, далекий от криминального мира, хоть и хорошо знакомый с ним. Я принялся изучать список лиц, которые в последнее время контактировали с Литвином и его окружением. Там было также иваше имя: за три вечера вы выиграли у него в карты около тридцати тысяч в пересчете на земные марки. Но поскольку в более тесных связях с ним вы замечены не были, полиция сразу исключила вас из числа подозреваемых. К тому же вы провели на Рутении лишь одиннадцать дней, чего явно было недостаточно для сбора такой подробной информации. Был сделан запрос на пару ближайших планет, указанных в вашем путевом листе, и полученные ответы полностью подтверждали версию о том, что вы профессиональный игрок, странствующий по Ойкумене и походя облегчающий кошельки состоятельных завсегдатаев казино. Однако я заинтересовался вами сам не знаю почему. Можете назвать это интуицией, она у меня хорошо развита. Вернувшись на Землю, я подал запрос в базу данных Интерпола и получил о вас весьма любопытные сведения. Прежде всего, вы оказались урожденной Викторией Глебовой, дочерью Николая Глебова, видного бизнесмена и политика с Аркадии, за которым уже много лет безуспешно охотится наша организация. В день своего восемнадцатилетия вы официально взяли себе девичью фамилию матери, а вскоре после этого улетели с родной планеты на яхте «Звездный Скиталец», якобы подаренной вам отцом. На самом же деле вы украли у него семь миллионов на покупку «Скитальца», но он — то ли из сентиментальности, то ли по каким-то другим причинам — не стал заявлять на вас, а наоборот подтвердил, что все делалось с его ведома и согласия.

Генри Янг ненадолго умолк, чтобы погасить в пепельнице окурок, затем продолжил:

— И вот тут-то начинается самое интересное. За неполные шесть лет со времени вашего бегства с Аркадии и до появления на Рутении вы посетили сорок девять разных планет, и по весьма странному стечению обстоятельств на каждой из них вскоре после вашего отбытия полиция получала массу сведений об уже совершенных или только готовившихся преступлениях. Информация приходила по разным каналам, но всегда анонимным, и обнаружить ее источник ни в одном из случаев не удавалось. Непосредственно по этим наводкам было арестовано и отдано под суд свыше девятисот преступников — я уж не говорю о тех, кого разоблачали при дальнейшей «раскрутке» дел! Более трети из этих девяти сотен, как было установлено, захаживали в те самые казино, которые посещали вы, а сто восемьдесят семь человек были вашими партнерами за карточным столом. Тут уж, сами понимаете, ни о каком совпадении речи быть не могло. Тогда я привлек к делу Лайонела…

— Погодите! — удивленно перебила я. — С какой это стати в архиве Интерпола оказались такие подробные данные обо мне — о всех моих передвижениях между планетами, о посещениях казино, даже о том, с кем я играла? За мной что, следили?

— Нет, конечно. Если бы мы вели слежку за родственниками всех подозреваемых, у нас не хватило бы людей на другие дела. По правде говоря, после бегства с Аркадии вы исчезли из поля нашего зрения, а мы даже не стали вас искать. Следователь, который вел дело Николая Глебова, решил, что вы просто сбежали от деспота-отца, как бегут многие другие молодые девушки, и благополучно забыл о вашем существовании. Ну а вы, надо отдать вам должное, все эти годы старались излишне не «светиться», тщательно соизмеряя свои выигрыши с размахом игрового бизнеса на той или иной планете. Так, скажем, с богатой и блестящей Эльдорадо-II вы позволили себе увезти целых два с половиной миллиона, зато на скромной Агтике удовольствовались несколькими тысячами, которых вам едва хватило на дорожные расходы.

— Однако вы не ответили на мой вопрос, — сказала я. — Откуда у вас эти сведения?

— Все очень просто: хотя за вами специально не следили, ваше имя было внесено в наши списки в качестве объекта потенциального интереса. В частности, это значит, что в инфосетях всех сотрудничающих с Интерполом планет полицейские поисковые роботы запрограммированы фиксировать любую информацию, связанную с Викторией Ковалевской и яхтой «Звездный Скиталец», серийный номер DLS-47200579-GY по Галактическому реестру. Все собранные таким путем данные накапливаются в специальных банках памяти, копии которых регулярно доставляются сначала в региональные штаб-квартиры, а оттуда — в главный архив на Земле. Ежедневно к нам поступают терабайты подобной информации; ее, разумеется, никто предварительно не изучает и не обрабатывает, она просто хранится в архиве в ожидании того часа, когда какой-нибудь из объектов потенциального интереса не привлечет к себе нашего внимания. А поскольку вы посещали мирные, цивилизованные и в основном демократичные планеты, держась подальше от очагов военных конфликтов и откровенно диктаторских режимов, то нет ничего удивительного в том, что вы ни разу не выпали из поля нашего зрения. Таким образом, я, не покидая пределов Земли, смог собрать довольно подробную информацию о вашем пребывании на каждой планете: где вы проживали, куда ездили, к каким докторам обращались, сколько денег тратили, сколько выигрывали — и у кого выигрывали.

— И на основании этих сведений вы сделали вывод, что я телепат?

— К такому выводу пришел мой брат Лайонел, которого я подключил к расследованию. Он — логик до мозга костей, его дедуктивным способностям позавидовал бы даже легендарный Шерлок Холмс. А я со своей интуицией отлично дополняю его аналитические способности. Вдвоем мы грозная команда. — Генри Янг смущенно прокашлялся. — Короче, Лайонел изучил всю имевшуюся в наличии информацию и на ее основании заключил, что вы — телепат. Поначалу я принял его выводы скептически, но он аргументирование доказал мне, что это — единственное возможное объяснение. В конце концов я вынужден был согласиться с ним.

— Гм-м. В чем, в чем, а в узости взглядов и в косности мышления вас не обвинишь. Я бы на вашем месте… Да, пожалуй, я бы отвергла эту идею как безумную.

— Я тоже долго сопротивлялся. Но ведь и в самом деле — другого объяснения быть не может. Если вы беспристрастно ознакомитесь со всеми выводами Лайонела, то признаете, что… — Янг тряхнул головой и рассмеялся. — Господи, что я несу! Вам же не нужно доказывать, что вы способны читать чужие мысли.

— Зато еще нужно доказать, что вы всерьез верите в мои способности, — заметила я. — Впрочем, с выяснением этого вопроса подождем до прибытия вашего брата. Надеюсь, его в отличие от вас я смогу «читать». Кстати, если я правильно поняла, Лайонел предвидел, что вы окажетесь «нечитаемым»… то есть, что ваши мысли будут для меня недоступны. В самом начале нашей беседы — ну, когда вы уложили меня на пол, — вы вроде бы сказали: «Значит, Лайонел был прав!»

— Совершенно верно. Среди прочих материалов в архиве было несколько ваших ментограмм, снятых еще на Аркадии. Лайонел изучил их и высказал предположение, что люди с определенным набором мозговых ритмов «непрозрачны» для вас — или, как вы сами говорите, «нечитаемые». Согласно его гипотезе, у вас с ними возникает нечто вроде отрицательной обратной связи, резонанса со знаком минус. Как вот в случае со мной.

— А нельзя ли об этом подробнее? Генри Янг покачал головой:

— К сожалению, я в этих материях не разбираюсь. У меня другой конек — космические корабли, информационные технологии, оружие, взрывчатки. А медицина, биология — это по части Лайонела. Он пытался мне что-то объяснить, но в виду отсутствия надлежащей подготовки я ничего не понял. Так что мне трудно было судить, насколько сильны его доводы, пока я сам не убедился, что… — Вдруг он умолк и настороженно уставился на меня. — Если, конечно, это правда. Где гарантия, что вы все это время не ломали передо мной комедию? Ведь вовсе не исключено, что вы еще в дверях «прочитали» меня, выудили из моих мыслей гипотезу Лайонела и стали разыгрывать спектакль. А я, как дурачок, попался на вашу удочку. Что вы на это скажете?

Я небрежно пожала плечами:

— Тут я ничем помочь вам не могу. Вы сами должны решить для себя, притворяюсь я или нет.

Еще некоторое время Янг пристально смотрел на меня, затем откинулся на спинку дивана и сказал:

— Думаю, вы все-таки не лукавите. Если бы вы знали мои мысли, то не вели бы себя так беспомощно. Хотя, конечно, и это может быть какой-то хитрой игрой. — Он явно собирался снова закурить, но потом слегка качнул головой и достал леденец. — А интересно, на что похоже чтение мыслей? Вы просто слышите, о чем в данный момент думает человек, или проникаете в его разум, роетесь в памяти и находите там то, что вам нужно?

— Ну, такие глубины человеческого «эго», как постоянная память и подсознание, мне недоступны. В основном я воспринимаю те мысли, которые человек сам осознает. Они достаточно четко сформулированы и упорядочены, их чтение дается мне без труда — можно сказать, что я просто их слышу. Гораздо сложнее с мыслями, которые мелькают на заднем плане: они, как правило, сумбурны, отрывочны, беспорядочны, их очень трудно воспринять, а еще труднее понять. Среди таких мыслей я выделяю особую группу, которую называю личными константами. Это даже не мысли, а скорее некий вид повседневной памяти… нет, скажем так: это то, о чем мы почти никогда специально не думаем, но что постоянно находится на поверхности нашего сознания. Константы несут в себе важнейшую информацию о личности их обладателя — кто он такой, чем занимается, чего хочет от жизни, какие у него интересы, привычки, кого он любит, а кого ненавидит. Чем больше констант мне удается выловить и прочитать, тем лучше я узнаю человека.

— Звучит внушительно. И давно вы это умеете?

— Эмоции я воспринимаю с раннего детства. Сколько себя помню, я всегда могла определить, что у человека на душе, радуется он или грустит, лжет или говорит правду, нравлюсь я ему или нет. Окружающие считали меня просто чутким и восприимчивым ребенком, никому даже в голову не приходило, что я обладаю какими-то необычными способностями. А первые мысли я прочла лишь в четырнадцать лет, вскоре после смерти матери. В то время я уже была взрослой девочкой и понимала, что об этом никому рассказывать не стоит.

— Именно тогда вы узнали, чем занимается ваш отец?

— Нет, это произошло позже, когда мне было шестнадцать. Я долго не решалась заглянуть в мысли отца, боялась обнаружить там что-то нехорошее. Ведь я постоянно чувствовала его лживость, неискренность, уже годам к десяти я поняла, что он занимается не совсем законными делами… но действительность превзошла самые мрачные ожидания. Полтора года я прожила в настоящем аду, еле дождалась, когда стану совершеннолетней, а потом убежала.

Янг сочувственно кивнул:

— Н-да, вам не позавидуешь. Вы не могли выдать его, так как он ваш отец, и из-за этого чувствовали себя в ответе за все его темные делишки. Последние восемь лет вы только тем и занимались, что пытались очистить свою совесть, искупить вину перед обществом.

— Я предпочитаю думать об этом, как о содействии правосудию, — сдержанно произнесла я.

Тем не менее я понимала, что мой собеседник совершенно прав: прежде всего мною двигало чувство вины. Не в силах остановить отца, я находила себе отраду в том, что помогала разоблачать других преступников, предотвращая их дальнейшие злодеяния и, возможно, спасая чьи-то невинные жизни. Это немного успокаивало мою совесть — правда, не так чтобы очень…

Откуда-то послышался тихий писк. Я машинально потянулась к своей сумочке, но оказалось, что звонят не мне. Генри Янг достал из кармана свой комлог и быстро пробежал взглядом текстовое сообщение.

— Лайонел уже явился, — сказал он мне. Спрашивает, не пригласите ли вы его на чашку чаю.

— Конечно, приглашу. Где же мне деваться! Сейчас я позвоню начальнику охраны и закажу пропуск.

— В этом нет нужды, мисс Виктория. Лайонел уже возле трапа вашей яхты. Я рассмеялась?

— Это у вас такая семейная традиция, приходить в гости без спросу? Гораздо проще было получить пропуск.

Он ухмыльнулся в ответ и пригладил свои рыжие усы.

— Но ведь нужно же нам хоть время от времени практиковаться, чтобы не терять полезных навыков. — Улыбка исчезла с его лица. — А если серьезно, то мы не хотим, чтобы вас связывали с нами. Это может вам сильно навредить.

— Спасибо за заботу, — искренне сказала я, поднимаясь с кресла. — Ладно, впускайте Лайонела, а я тем временем позабочусь о чае. Надеюсь, вы сумеете открыть люк и с этой стороны?

— Да уж как-нибудь справлюсь.

Уже через несколько минут Лайонел Янг сидел на диване рядом с Генри и не спеша попивал горячий ароматный чай. Внешне он был очень похож на своего младшего брата: примерно такого же телосложения, с теми же чертами лица и проницательным взглядом широко расставленных глаз, даже бороды они носили одинаковые, разве что у Лайонела она была потемнее и местами в ней виднелись серебряные нити ранней седины. Главное же отличие между ними состояло в том, что разум старшего из братьев был для меня открыт.

Пока мы знакомились и обменивались любезностями, я из вежливости воздерживалась от чтения его мыслей, довольствуясь лишь восприятием эмоций. Лайонел был слегка напуган и напряжен, что, впрочем, естественно, но страха как такового он не испытывал. В конце концов он сам пришел ко мне, зная, чем это чревато, и у него было достаточно времени, чтобы подготовиться к нашей встрече. Ни враждебности, ни зависти, ни отвращения с его стороны я не чувствовала — то ли их действительно не было, то ли он умело подавлял свои негативные эмоции.

Когда со вступительными речами было покончено и для разрядки напряжения Генри Янг принялся рассказывать брату о том, как состоялось наше знакомство, я поняла, что Лайонел уже немного успокоился и привел свои мысли в порядок. По всей видимости, он думал, что я с самой первой секунды «читаю» его, и, убедившись, что ничего страшного не происходит, почувствовал себя более уверенно.

Оставив пока без внимания текущие мысли, я занялась его личными константами. Как и у всех людей, обладавших ярко выраженной индивидуальностью, у Лайонела было много содержательных и «читабельных» констант, так что мне не приходилось по крохам собирать о нем информацию.

Его действительно звали Лайонел Янг — со средним инициалом «О». Как и Генри, он был сотрудником Интерпола, работал в Управлении по борьбе с организованной преступностью, правда, был не агентом, а инспектором. Два университетских образования, ученые степени магистра искусств и доктора медицины. Пятый дан по каратэ; владеет и другими видами боевых единоборств, отлично стреляет, но применять силу избегает, предпочитая действовать умом и хитростью. Женат, имеет взрослую дочь. Внуков пока нет, но он надеется, что скоро будут. Родители. Тесть и теща. Сестра с зятем. Брат с невесткой и племянником. Другие родственники. Старые друзья. Коллеги по работе. Книги, которые он много раз перечитывал. Музыка, которую он любит слушать. Места, где часто бывал…

Имена, события, впечатления, взгляды, вкусы, интересы — область личных констант у Лайонела О. Янга была поистине необъятна! Там нашлось даже местечко для меня: в последние два года он много обо мне думал и очень сожалел, что я так неэффективно использую свой уникальный дар. По его мнению, охота за преступниками достойное занятие, он и сам посвятил этому жизнь; однако мне с моей телепатией были по плечу куда более серьезные дела, чем ловля мелких рыбешек в мутной планетарной воде. Мощные наркосиндикаты, опутавшие своей паутиной всю Ойкумену, межпланетный терроризм, коррумпированные чиновники высочайшего ранга, торговцы оружием и людьми, информационные диверсанты — вот настоящее поле для моей деятельности!

Лайонел Янг страшно завидовал мне, но в этой зависти не было ни капли злобы. Я была для него не чудовищем, не уродом, не опасным мутантом, которого следует изолировать от общества или, на худой конец, стерилизовать. Прежде всего он видел во мне человека, молодую двадцатишестилетнюю женщину, обладающую исключительными, невероятными способностями, но еще не нашедшую им достойного применения. И он искренне хотел помочь мне — впрочем, не без выгоды для себя…

Удовлетворившись осмотром констант, я перешла к текущим мыслям. Кое-что я отмела сразу — у всех без исключения мужчин, старых и молодых, женатых и холостых, моя внешность (осмелюсь утверждать, более чем просто привлекательная) вызывала вполне однозначную реакцию на уровне чистых рефлексов, и я давно научилась это игнорировать. В общем мысленном потоке я выделила две главные составляющие: мысли по существу дела с примесью нетерпеливого ожидания («Когда же она, черт побери, заговорит?») и беспорядочный каскад воспоминаний, приправленных сильным смущением и боязнью, что я эти воспоминания прочту. Последнее меня немного позабавило: во-первых, он сам выдавал мне свои сокровенные тайны и, понимая это, все же не в силах был остановиться; а во-вторых, все его ошибки, проступки и грешки казались такими невинными по сравнению с той грязью, которую мне довелось повидать на своем веку, что, будь это в моей власти, я бы без колебаний наградила его нимбом и крылышками.

Впрочем, ладно, эмоции в сторону. Посмотрим, что он хочет мне предложить.

Так, понятно. Дело и впрямь серьезное, галактического масштаба. И отнюдь не криминальное, а скорее военно-политическое, что в общем-то довольно странно для Интерпола. Терра-Сицилия, Корпус, сицилианские Семьи, Микеле Трапани, Фабио Сантини, Ева Монтанари… А вот это плохо, очень плохо. Мне совсем не улыбалось возобновлять свое знакомство с Евой, тем более при таких обстоятельствах. Впрочем, я не собиралась с ходу отвергать предложение Лайонела только из-за Евы, но и использовать нашу былую дружбу в расследовании я не хотела…

— Мне одно непонятно, — наконец произнесла я. — С какой стати Интерпол занялся этим делом? Ведь политические заговоры, насколько я понимаю, не в вашей компетенции.

Братья обменялись быстрыми взглядами. Прежде чем Лайонел начал отвечать, я уже прочла в его мыслях четко сформулированный ответ, но решила не перебивать.

— Так-то оно так, мисс, и если бы речь шла о попытке государственного переворота на какой-нибудь другой планете, мы бы не стали вмешиваться. Однако проблема в том, что правящая на Терре-Сицилии олигархия, называемая Семьями, в самой своей основе криминальна. Эта планета была заселена еще во времена первой волны освоения Галактики, а одним из главных инвесторов ее колонизации выступала сицилийская мафия — к вашему сведению, именно на земном острове Сицилия итальянское слово mafia, изначально переводившееся как «группа», «команда», «организация», приобрело тот смыл, который мы вкладываем в него сейчас. Впоследствии Семьи прибрали к своим рукам всю гражданскую власть на Терре-Сицилии и превратились во внешне респектабельный правящий класс, но по организационной структуре, идеологии, традициям, взаимоотношениям между их членами они так и остались мафиозными кланами. У нас есть сведения, что некоторые из Семей до сих пор участвуют в незаконном межпланетном бизнесе, в первую очередь это касается наркоторговли и контрабанды оружия. Вывести их на чистую воду практически невозможно, ведь они располагают самой надежной в мире «крышей» — собственным государством. Я покачала головой.

— Лично у меня Терра-Сицилия всегда ассоциировалась с Сицилианским Экспедиционным Корпусом и Протекторатом. Почему-то мне казалось, что Корпус главенствует в своем симбиозе с Семьями.

— На международной арене так оно и есть, — заметил Генри Янг. — Но во внутренних делах планеты доминируют Семьи. Своего рода разделение труда. Это вообще беспрецедентный в истории случай, когда две такие разные политические и морально-этические системы мирно сосуществуют в рамках одного интегрированного общества. Семьи обеспечивают Корпусу надежный тыл и, кроме того, выполняют функции социального фильтра, который активно вбирает в себя потенциальных коррупционеров, беспринципных карьеристов, скрытых психопатов, патологических насильников и прочую мразь всех мастей и оттенков, оставляя в распоряжение военных человеческий материал с нравственным уровнем выше среднего. Три столетия назад СЭК был создан сицилианскими Семьями в качестве инструмента проведения агрессивной межзвездной политики, но в результате последовавшей затем гражданской войны между кланами, вошедшей в историю планеты под названием Больших Разборок, Корпус обрел самостоятельность и с тех пор не подчиняется никому, кроме своего Генерального Штаба. Со временем СЭК, сохраняя свое прежнее, неадекватное нынешним реалиям название, превратился в одну из мощнейших военных машин Галактики, а для сицилианских Семей стал сильным сдерживающим фактором, надежным противовесом их криминальной природе, и во многом благодаря ему Терра-Сицилия не превратилась в один огромный бандитский притон.

— Поэтому, — подытожил Лайонел, — нас не может не беспокоить перспектива сговора некоторых представителей высшего руководства СЭК с одной из Семей. Утрата Корпусом своей самостоятельности приведет к неизбежному распаду Протектората, а это повлечет за собой перераспределение сфер влияния между галактическими преступными группировками. Короче говоря, начнется кровавая криминальная война в масштабах всей Ойкумены.

— Теперь ясно, — сказала я. — И мне это тоже не нравится. Я склоняюсь к тому, чтобы принять ваше предложение и помочь вам в расследовании. Однако идея использовать в этих целях мое знакомство с Евой Монтанари не кажется мне удачной.

— Почему? Что-то личное?

— В некотором роде да. Как вам известно, я познакомилась с Евой года три назад на курортной планете Эль-Парадисо, где она отдыхала перед своей учебой в университете. Мы с ней даже подружились, но потом, если можно так выразиться, раздружились и расстались далеко не в лучших отношениях. Просто не сошлись характерами. — Я сделала короткую паузу, почувствовав в мыслях Янга-старшего разочарование, — Так что ваши надежды на то, что благодаря знакомству с Евой я буду вхожа в дом ее дяди, дона Трапани, были напрасны.

— Это плохо, — задумчиво произнес Лайонел. — И хуже всего то, что при таких обстоятельствах любые ваши попытки проникнуть в Семью Трапани, минуя Еву Монтанари, будут выглядеть крайне подозрительно. Гм-м. А вы не могли бы… ну, реанимировать вашу дружбу?

— Боюсь, что нет. И дело вовсе не в том, что мне неприятна мысль о притворстве. Просто с Евой такой номер не пройдет. Как и ваш брат Генри, она тоже «нечитаемая», а с такими людьми я совершенно не умею правильно себя вести, тем более — убедительно притворяться. Собственно, поэтому наша дружба не состоялась — ведь в человеческих взаимоотношениях притворство играет немаловажную роль.

— Да, понимаю, — кивнул Лайонел. Он понял даже больше, чем я сказала, и спокойно отнесся к моему нежеланию втягивать в это дело Еву, — Значит, план с поездкой на Терру-Сицилию не годится. А как насчет Дамограна?

— Это уже лучше, — сказала я. — Мне думается, что на Дамогране я гораздо быстрее раздобуду нужную вам информацию, чем на Терре-Сицилии. Судя по тому, что рассказывала мне Ева, ее отчим — человек простой, общительный и гостеприимный, я уверена, что с ним особых проблем не возникнет.

Лайонел Янг пристально посмотрел на меня:

— Так вы согласны сотрудничать с нами? Я имею в виду, не только в этом деле, но и вообще, на постоянной основе.

— Конечно, согласна, — ответила я. — Мне подходит эта работа. И в любом случае, я не смогла бы отказаться. Вы просто не оставили мне выбора.

Оба брата мигом смутились. Не знаю, что творилось на душе у младшего, но старший принялся лихорадочно перебирать свои мысли в поисках той, что могла бы привести меня к такому заключению.

— Вы считаете, — осторожно произнес он, — что мы стали бы вас принуждать, шантажировать?

— Вполне возможно. По крайней мере, такой соблазн у вас был. А вот поддались бы вы ему или нет — этого я не знаю. Вы, Лайонел, скорее всего, устояли бы, хотя наверняка утверждать не берусь. Насчет вас, Генри, ничего определенного сказать не могу — ведь о вас я сужу лишь по мыслям вашего брата… Впрочем, теперь этот вопрос носит чисто умозрительный характер. Мне нравится ваша идея, и я согласна сотрудничать с вами без всякого принуждения. И хватит об этом. — Я решительно поднялась с кресла, подошла к бару и достала оттуда бутылку вина. — Лучше отпразднуем наше знакомство.

Братья охотно согласились.

Лайонел и Генри ушли только в четвертом часу утра, оставив после себя наполовину опустошенный бар. Оба были изрядно навеселе, но отказались от моего любезного предложения заночевать на борту яхты, уверяя меня, что в любом состоянии смогут перехитрить охранные системы и незамеченными выбраться из ангара. Это было похоже на правду: несмотря на внушительное количество выпитого спиртного (и не только вина, а и кое-чего покрепче), братья сохраняли ясность мыслей и до самого конца совершенно трезво обсуждали со мной детали предстоящей операции.

Что же касается меня, то я была пьяна в стельку, даром что выпила совсем немного. Наверное, из-за особенного устройства моего мозга мне порой достаточно лишь понюхать пробку, чтобы мне ударило в голову. К счастью, даже при сильном опьянении я не теряю над собой контроль, а похмельный синдром переношу довольно легко, поэтому иногда позволяю себе хорошенько напиться — как говорится, для очистки регистров. Чтение мыслей весьма изматывающее занятие, а алкоголь действует расслабляюще и быстро снимает нервное напряжение. Но я стараюсь не злоупотреблять подобной «терапией», обычно отдавая предпочтение менее эффективным, но не таким опасным для здоровья транквилизаторам.

Уходя, Янги прихватили с собой файлы с информацией, которую я собрала на нескольких здешних «авторитетов», включая Оганесяна, и пообещали передать их в полицию. Они собирались представить это как сведения, полученные ими от своего местного осведомителя. Мы договорились, что в дальнейшем для передачи подобной информации я буду пользоваться лишь шифрованными каналами Интерпола, которые исключают малейший риск обнаружения. Да и местная полиция, получая из этого источника «наводки», как правило, не особо любопытствует, кто их прислал.

Когда мы прощались, я сердечно пожала обоим руки и сказала:

— Кстати, чуть не забыла поблагодарить вас.

— За что? — спросил Генри Янг.

— За то, что не собираетесь использовать меня против отца.

Лайонел кивнул:

— Этот вопрос для нас закрыт, мисс. Раз и навсегда.

Задраив за ними люк, я, не в силах дальше сдерживаться, опустилась на пол, прикрыла лицо ладонями и расплакалась. Я много раз представляла встречу с людьми, которые тем или иным образом вычислят мои телепатические способности, прорабатывала различные варианты своего поведения, прикидывала, чем от них можно будет откупиться или как их перехитрить. Но никогда, ни при каких обстоятельствах я даже мысли не допускала, что они могут отнестись ко мне так… так по-человечески! Я ожидала угроз, ожидала шантажа, мне представлялось совершенно естественным, что с меня станут требовать плату за их молчание; и только одного я совсем не ожидала — что со мной поступят честно и порядочно.

В мыслях Лайонела я прочла, что, если сейчас я убегу, сменю свое имя и затеряюсь среди шестисот миллиардов людей, населяющих Галактику, они не станут меня искать и постараются забыть о моем существовании. Еще три месяца назад, отправляясь в погоню за мной, братья Янги уничтожили все данные обо мне в архиве Интерпола и исключили мое имя из списка лиц, представляющих потенциальный интерес. Тем самым они совершили служебное преступление, и, если это когда-нибудь всплывет (хотя они тщательно замели за собой следы), им не поздоровится. Правда, в случае моего согласия сотрудничать с ними такие их действия становились вполне законными: Интерпол не следил за своими людьми, а после вербовки тайного агента все материалы о нем изымались из архива. В некотором роде это и был шантаж — мол, мы оказали тебе услугу, а теперь ждем ответной любезности, — но против такой формы шантажа я никаких возражений не имела. Формула «ты мне — я тебе» как принцип человеческих взаимоотношений меня удовлетворяла.

К тому же мне действительно нравилось их предложение. С тех пор как я узнала, чем занимается отец, самое заветное мое желание — работать в полиции и избавлять общество от подобных субъектов. Восемь лет я охотилась в одиночку, используя свои необыкновенные способности, и достигла неплохих результатов. Вместе с тем я прекрасно понимала, что работаю слишком неэффективно и реализую лишь малую часть своего огромного потенциала. Мне по силам было разоблачать и куда более серьезных преступников вроде моего отца, — тех, которые никогда собственноручно не убивают и даже крайне редко отдают приказы кого-то убить, но по чьей вине ежедневно льется кровь и страдают невинные люди. Братья Янги предоставляли мне такой шанс — и я просто не могла позволить себе роскошь пренебречь им…

Наконец успокоившись, но все еще всхлипывая, я поднялась с пола, прошла в каюту, которая служила мне спальней, и присела на пуфик перед туалетным столиком. С зеркала на меня смотрело несчастное, заплаканное, испачканное потеками туши личико в обрамлении растрепанных каштановых волос. От этого зрелища я чуть снова не разревелась, но усилием воли подавила слезы, взяла салфетку и принялась вытирать лицо. Потом обозвала себя дурой, швырнула салфетку на стол, сходила в ванную и смыла весь макияж.

Вернувшись в спальню, я сняла одежду, облачилась в цветастую пижаму и легла в постель между моей любимой куклой Машей и плюшевым медвежонком Мишей.

— Ну вот мы снова вместе, дорогие мои, — сказала я, крепко обняв обоих. — Я так соскучилась! Пожалуйста, не обижайтесь, что я никогда не беру вас с собой на планету. Таким славным ребяткам не место в гостиницах. Там вас запросто могут обидеть, пока я буду шляться по казино. — Я сделала паузу, чтобы снять с Маши платьице и надеть вместо него ночнушку. Потом взъерошила ее белокурые волосы и поцеловала в лоб. — Кстати, у меня для вас отличные новости: мы начинаем новую жизнь. Теперь мы будем работать по-крупному… Нет, Мишенька, я имею в виду не выигрыши в карты, денег нам и так хватает. Мы не жадные. Зато на свете есть плохие дяди и тети, которые ворочают многими миллиардами, но им этого мало, и они… Впрочем, ладно, поговорим об этом с утра. А сейчас давайте спать. — Я щелкнула пальцами, и свет в комнате погас. — Спокойной ночи, малыши.

Уткнувшись лицом в мягкий плюш медвежонка, а куклу прижав к груди, я погрузилась в сладкую дрему. Уже засыпая, я подумала о том, что если девушка в двадцать шесть лет всерьез разговаривает с игрушками, а тем более кладет их с собой в постель, то ей надо обратиться к врачу. И чем скорее, тем лучше.