"Грач - птица весенняя" - читать интересную книгу автора (Мстиславский Сергей Дмитриевич)

Глава XL ТАИНСТВЕННЫЙ ЯЩИК

Погода в то утро выдалась необычная по киевской сентябрьской осени, ярко расцвеченной пестрыми, желто-красными листьями: было хмуро и слякотно. Необычен был и случай, приключившийся в это хмурое в слякотное утро.

На Софийской соборной площади, у подножия памятника Богдану Хмельницкому, утренний полицейский обход (околоточный, два городовых) обнаружил деревянный небольшой, плотно сколоченный ящик, на котором написано было жирными литерами:

В Киевское губернское жандармское управление

ГЕНЕРАЛУ НОВИЦКОМУ

Лично

«Лично» — два раза подчеркнуто, двойной черной чертой.

Полицейские шарахнулись от ящика прочь, едва околоточный разобрал, запинаясь, надпись. Если в жандармское, да еще начальнику лично, — только и может быть бомба, машина динамитная. В прошлом году был такой случай. Анархисты подкинули. В участке начали распаковывать, а она ка-ак дернет!..

Околоточный оставил городового караулить, чтобы кто-нибудь не подошел, не тронул ящика, и рысцой побежал в участок. На углу попалась навстречу молодая красивая женщина с мальчиком. Женщина засмеялась, когда протрусил мимо нее полицейский, поскрипывая на бегу лакированными своими ботфортами. Околоточный чуть даже не остановился. Собственно, подозрительно: что делать приличной женщине на площади в шесть часов утра? Следовало бы забрать в полицию для разъяснения. Но мысль о таинственном ящике погнала его дальше. Люся постояла еще, убедившись, что городовой стоит у ящика твердо, подняла Лешу на руки, показала ему на Богдана Хмельницкого:

— Это гетман. Смотри…

И пошла, в обход собора, прочь, мимо митрополичьих покоев.

Из участка уже звонил во все концы телефон. По распоряжению полицмейстера площадь была немедленно оцеплена: взрыв мог произойти и от сотрясения, если, например, прогрохочет слишком близко ломовик. Да и вообще в таких случаях чем меньше путается под ногами любопытствующих, тем лучше.

В оцепленном круге собрались, кроме ближайшего полицейского начальства: артиллерийский техник, специалист по взрывчатым веществам, спешно командированный штабом округа по просьбе полицмейстера; три жандармских офицера из губернского управления; товарищ прокурора судебной палаты. И еще городской голова, купец первой гильдии, глухой и бородатый сахарозаводчик, который примчался на призовом рысаке своем на площадь, как только узнал о таинственном ящике. Городской голова любил сильные ощущения; он не пропускал ни одного пожара, его будили по тревоге с каланчи в любое время ночи. Разбудили и сейчас: взрыв стоит любого пожара.

Пожарная команда была, впрочем, тоже вызвана — на всякий случай. Она стояла в полной готовности у здания правительственных учреждений. Начальство расположилось на углу, у собора, в отдалении от памятника. С этого места роковой ящик виднелся только белым пятнышком у чугунной решетки.

— Нашли место! — укоризненно качал головой сахарозаводчик, следя глазами за техником, шагавшим через площадь к памятнику в сопровождении двух солдат. (Техник бодро, совсем по-военному, выпятил штатскую свою грудь, но шаг его был нетверд.) — Нашли, я говорю, место! Ведь всё тут: присутственные места, Михайловский монастырь, Софийский собор… Если взорвется, полетят с собора все пятнадцать куполов.

— Не полетят, — отозвался полицмейстер. — Артиллерийское ведомство отвечает. Он по науке откупорит, будьте уверены, без стрельбы… Смотрите, действует…

Техник, в самом деле, уже нагнулся над ящиком; в руках у него поблескивали какие-то инструменты; рядом солдаты присели на корточки. Товарищ прокурора пропел тягучим тенорком:

— Солдаты-то… До чего храбры!

— Закуривает! — встрепенулся жандармский полковник с прокурором рядом. — Закуривает, видите?.. Стало быть, ничего.

В самом деле, техник выпрямился, дрыгнул ногой, чиркнул спичкой. Еще секунда-ото рта маленькой струйкой завился синий дымок. И еще успокоительнее: солдаты перекувырнули ящик набок и запустили в него руки безо всякой церемонии.

— Ерунда, значит! — разочарованно сказали начальствующие и тронулись табунком через площадь к технику.

Когда они подошли, артиллерийский чиновник презрительно ткнул ногой раскрытый ящик:

— Безвредно. Свинцовая рухлядь. Ефрейтор вот уверяет — старый типографский шрифт.

Один из солдат вознес растопыренную ладонь к бескозырке:

— Так точно. Как я наборщик бывший.

— Шрифт?.. — Жандармы, все трое, враз наклонились, по-гусьи вытянув шеи. — В самом деле, господин полковник: шрифт.

— Но сбит до чего! Букв не отличить. Это «П», или «Л», или «В»?

— Какая-то каверза, — раздумчиво проговорил полковник, передвигая литеры пальцем по ладони. — Вы до дна-то прощупали? Может быть, это только сверху присыпано, а снизу какая-нибудь дрянь?

— Перетрясли, господин полковник, — успокоил техник. — Шрифт сплошь, а сверху письмецо лежало — это вот.

Полковник осторожно повертел в руках переданный ему конверт:

В Киевское губернское жандармское управление

ГЕНЕРАЛУ НОВИЦКОМУ

Лично

— А там… ничего не может быть? Не рванет?.. Были же случаи: даже по почте пересылали.

Техник щелкнул пальцем по конверту:

— Проверено. Никаких вложений. Впрочем, если у вас есть опасения, прикажите вскрыть?

Не дожидаясь ответа, он рванул по краю и вытянул вчетверо сложенную желтоватую бумагу.

— Печатное?..

Полковник, морщась, развернул листок:

Пролетарии всех стран, соединяйтесь!

ОТ КИЕВСКОГО КОМИТЕТА

РОССИЙСКОЙ СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ

РАБОЧЕЙ ПАРТИИ…

Городской голова потупил взгляд. У остальных потемнели лица: вспомнилось всем одинаково неприятное. Три недели назад, 18 августа, из тюремного замка сбежали одиннадцать политических; один, народник, был арестован через несколько дней далеко от Киева, десять-исчезли бесследно. Эти десять были все социал-демократы, искровцы.

Побег, от которого ахнул департамент полиции, ахнул государь-император, ахнул бы весь свет… если бы он был оповещен о секретнейшем этом деле.

— О побеге одиннадцати? — хмуро спросил прокурор. — Опять? Ведь были же две прокламации…

— Будет и двадцать две, — язвительно и злорадно откликнулся жандарм.

Тюрьма была в ведении министерства юстиции, а не внутренних дел. Но каждому ведомству, как известно, не было большей радости, чем неудача какого-нибудь другого ведомства. Здесь же всероссийский, всесветный скандал. Как же не позлорадствовать, не посмеяться чужому позору! Кроме прочего — сто тысяч, как копеечка, ухнули. Есть на чем агитацию развести,

— Ну, Владимир Георгиевич, огласите, что там изображено.

— Я не совсем понимаю… По-видимому, поздравление его превосходительству с двадцатипятилетием службы…

— Нет! — воскликнул городской голова и, забыв всякую степенность, стукнул себя по коленке. — Быть не может! Хотя сегодня в самом деле его превосходительству торжественный юбилей.

— Поздравление? — протянул прокурор и подсунул подслеповатые, застекленные глаза свои к развернутому в полковничьих руках листку. — Оригинально! Разрешите зачесть?

— Вслух! — попросил голова и подставил ладонь к уху, трубкой. — Тут же все, можно сказать, свои.

Артиллерист, насупясь, махнул рукой солдатам. Они повернулись круто налево кругом, лихо смыкая каблуки, и зашагали к пожарной команде. Прокурор уже читал, и от слова к слову в голосе его всё громче пело злорадство:

— «Генералу Новицкому.

До нас дошла весть, что вы, ваше превосходительство, собираетесь покинуть тот пост, на котором вы со славою подвизаетесь уже четверть века. Она повергает нас в глубочайшую скорбь…»

— Ерунда, вы же видите, — буркнул полковник и попробовал вытянуть лист из цепких прокурорских пальцев. — И читать не стоит.

— Старо-с! — совсем откровенно хихикнул прокурор. — Это мы-с еще у Гоголя читали… насчет того, что «не стоит». Будьте добры не перебивать.

Он продолжал, повышая и повышая голос:

— «…Арестовывая многие тысячи неповинных лиц, вы систематически избегали трогать нас, членов социал-демократической партии. Наша новая типография существует уже почти четыре года, шрифт в ней стерся от беспрерывной беспрепятственной работы, вы же обшарили не менее тысячи квартир, но всегда выбирали именно те, где типографии нет и быть не может. Мирные жители говорят о вас с ужасом и ненавистью…»

— Ви-но-ват! — гневно сказал полковник и решительно накрыл ладонью бумагу. — Это оглашению не подлежит. И вам, как представителю закона, надлежало бы об этом знать и помнить. Позвольте!

Листок перешел в руки жандарма. Он сложил его, и хмурость сошла с лица. Но оно тотчас же перекосилось снова злобной судорогой: в руках полицмейстера он увидел такой же точно листок.

— Откуда? — спросил он хрипло.

Полицмейстер виновато потупился.

— Расклеено по городу… Было! — заторопился он. — Сейчас, надо полагать, всё уже ободрали.

— Воображаю! — протянул полковник. — Знаю я, как ваша полиция обдирает. Одну увидит, а десять — мимо глаз.

Полковник был прав. Даже здесь, в двух шагах от площади, на соборном дворе, на белой стене Михайловского монастыря и на Десятинной, прочно примазанные клейстером, желтели подпольные афиши. И, хохоча, толпились уже перед ними на работу шедшие мастеровые, разносчики, всякий «черный люд».

«…Вы помогли нам стать на ноги, окрепнуть и развернуть нашу деятельность во всей ее нынешней полноте. Глубоко благодарные вам за все ваши услуги, посылаем вам — на память — отработанный, не годный к употреблению шрифт нашей типографии…»

— Правильно! Четко печатано: на новом шрифту, видать.

— В газете… читал?.. Ныне Новицкому юбилей. В самый раз поздравили!

— И с подарком. Ящичек с весом небось.

— Не допустят. — скептически отозвался, отходя, разносчик. — Не станут его превосходительство в эдакий день огорчать: оградят.

Его превосходительство действительно оградили от огорчения: на серебряном блюде, на котором дожидались выхода генерала и генеральши из опочивальни поздравительные телеграммы и письма, не было желтого листка с прокламацией подпольщиков. Ее подшили к «делу» в управлении. Но почта допустила иной недосмотр, и из-под груды телеграфных, пакетиками сложенных, бланков и казенных, штемпелеванных и нумерованных, конвертов выглянула краем легкомысленная, вся в красных розах, открытка.

Новицкий, в приятном праздничном раздумье стоя над поздравительной грудой, потянул к: себе в первую очередь расцвеченную, нарядную эту открытку-и сразу же поднял недоуменно и обидчиво бровь. На открытке была швейцарская марка. Текст был краток:

«Собравшись в ресторане «Под золотою звездой», в ознаменование благополучного прибытия в Цюрих, за пределы вашей досягаемости, считаем нужным оповестить вас об этом и предуведомить, что в ближайшем будущем мы — в том же полном составе; — возвращаемся на работу в Россию».

И ниже — подписи, в том самом порядке, как на лукьяновской тюремной стене.