"Сексот поневоле" - читать интересную книгу автора (Карасик Аркадий)

3

За прожитые годы я понял простую истину: есть задания приятные, есть — противные. И те, и другие перемешаны, словно в коктейле, который зовется емким названием «жизнь».

«Разработку» дочери Куркова я без колебаний отнес к разряду приятных, «дружбу» с Никифором Васильевичем — наоборот. Хотя и в одном, и в другом задании были свои нюансы.

В целях создания хорошего настроения порешил после тошнотворных переговоров с кладовщиком встретиться с Оленькой. Увлёкшись обязанностями сексота, я забросил личные проблемы. В первую очередь — любовь к дочери инструктора. Не пора ли совместить полезное с приятным?

Без женского внимания и ласки прожить на этом свете становилось все трудней и трудней. Когда тебе перевалило за тридцать, поневоле задумываешься над своим будущим. А оно сейчас виделось мне в сплошном тумане.

Учительница — дело верное, за ней нет нужды ухаживать, не нужно расточать комплименты, простаивать ночами под окнами, надрывая голос пением серенад. Стоит мне только манить Светку пальчиком — прибежит без оглядки, раздеваясь на ходу.

Видимо, преодолев обиду за нанесенное оскорбление, она еще таит надежду на примирение. Почти ежедневно нахожу на почте письма до востребования без указания обратного адреса. Причем, все они написаны с пользованием шифра, который легко разгадывается.

Шесть точек с восклицательным знаком — привет. Точка, тире, четыре точки, тире, шесть точек, восклицательный знак. Переводится однозначно — я тебя люблю. Точка, тире, две точки, вопросительный знак. Конечно, означает: а ты ? Подписи нет, но она легко угадывается.

Послать бы в ответ такое же зашифрованное послание: согласен на встречу, приезжай. Примчится по знакомому адресу, бросив свои учительские дела. А там — все просто. Воспользоваться приглашением Никифора Васильевича, поселить девушку в боковушку и ежедневно наведываться по два раза — утром и вечером. Отказа не предвидится.

Так бы я и сделал, не будь… Оленьки. Зацепила дочка Куркова мое одичавшее от одиночества сердце и накрепко привязала его к своему. Ничего тут не поделаешь, ничего не изменишь.

Терпел я Светкины «шифровки», терпел неделю, две, три — надоело. Отправил «точечное» письмо. Восемь точек, тире, одна точка, тире, пять точек, восклицательный знак. Уверен, многоопытная учительница в пять минут разберется. «Обратись к врачу!» — Вот что я ответил настырной, бывшей любовнице.

Отстанет? Не уверен. На недельку обидится, помолчит, потом решит еще попробовать. Дескать, прораб — человек занятый, эмоциональный, ему психануть ничего не стоит.

Не скрою, Светкины письма повысили степень моей самоуверенности, и без того находящуюся у верхнего предела. Под влиянием этого чувства я бодро пошагал в гости к отцу и матери Оленьки.

Предварительно был проведен цикл оперативных мероприятий.

— Как поживаете, Сергей Сергеевич?

Тщательно отрепетированный вопрос задан на подмостях, где царил инструктор. Он то и дело отстранял кого-нибудь из учеников от работы, отбирал у него мастерок, сам ловко укладывал кирпичи. С такой лихостью, что солдаты рты раскрывали.

— Вашими молитвами, — недружелюбно ответил инструктор, смахивая тыльной стороной ладони пот со лба. — Быстрее можно зайца научить зажигать спички, чем солдат вести кладку…

— У вас да не получится? — подхалимски воскликнул я. — Светлая голова, золотые руки! Зря вы так принижаете свои возможности, Сергей Сергеевич!.. Говорят, что вы не только плотник великолепный и каменщик классный, но еще и резьбой по дереву увлекаетесь …

— Хобби, — довольно усмехнулся Курков. — В семье у всех хобби: я — пилю, строгаю, Матрена Сидоровна печет-варит, Ольга вышивает… Ты, что, шнурка не видишь? — накинулся он на солдата, ведущего переднюю версту кладки. — Сантиметров на пять ушел, холера!

Инструктор, извинившись передо мной, бросился к бракоделу.

Не знал я, что Оленька ко всему еще и мастерица! Не зря говорят: с человеком пуд соли нужно съесть, чтобы его узнать.

Светку, к примеру, я изучил с ног до головы. Во всяком случае, так мне кажется. Учительница для меня — сто раз читаная книга, страницы которой от частого употребления протерты до дыр.

Мне досконально известно, как она поведет себя в любой ситуации. Скажем, когда нырнет ко мне под одеяло и заверещит голодным птенчиком: «Димочка… ох, Димочка; Димочка». Ублаготворю — сыто замурлыкает: «Димка — любимый мальчишка, Димка — хулиган…»

Поставит передо мной тарелку борща, оближет ложку, подаст… Будто поцеловала… Включу телевизор: «Снова политика, надоело, когда же покажут фильм про горячую любовь?»

Дошло до того, что я слышал ее очередное высказывание, видел тот или иной жест задолго до того, как они появятся…

Скучно-то как!

Оленька — совсем другая. Она непредсказуема — будто новенькая книжка, в которой мне удалось прочитать первое предложение вступления. Страшно хотелось заглянуть в последнюю страницу, узнать какая она, посланная мне судьбой, любимая… Нельзя — наглухо заблокировано.

То, что девушка вышивает — очередная информация, микроскопическая, но важная. Для того, чтобы узнать о Курковой больше, нужно сблизиться, познакомиться по-настоящему.

Это вполне соответствует моему желанию и. . . приказанию майора.

Разломав дефектную часть кладки, и выложив ее заново, возвратился Курков.

— Какие-то безголовые пошли солдаты. Не знаю, как их ещё учить — мастерком по заднице, что ли? Он еще что-то бурчал, возмущался. Постепенно успокоился.

— Хочу напроситься к вам в гости. Полюбоваться рукоделием. Вашим и дочкиным. Признаюсь, люблю вышивание, чеканку, резьбу по дереву и… вкусные закуски…

— Чего проще, — с налету заглотнул Курков подброшенную приманку. — Загляните вечером — отведаете, полюбуетесь….

Встретила меня семья Курковых, как говорится, по первому разряду. Едва я извлек из кармана поллитровку водки — древняя, мол, традиция! — как Матрена Сидоровна отчаянно замахала полными руками. Будто я нанес ей смертельную обиду.

— Спрячьте, Дмитрий Данилович, немедля спрячьте! Но выношу я этого зелья, да и Сергей Сергеевич не почитает. Говорит, вдоволь на Севере наглотался дряни, выпил свою цистерну до донышка… Наливочка — другое дело, душа повеселеет, голова не потеряется…

Снова я удивился манере называть мужа по имени-отчеству… интересно, в постели тоже так общаются? Ох, милый Сергей Сергеевич, обнимите покрепче… Как же я вас люблю, родной Сергей Сергеевич… Ох, Сергей Сергеевич, как же сладко вы целуете… Смахивает на фельетон!

Впрочем, судя по литературе, в стародавние времена такое обращение было обычным делом. Но в наше время…

Курков на монолог жены не реагировал. На вытянутых руках принес ведерный самовар, водрузил на изукрашенную резьбой деревянную подставку. Пододвинув ко мне ярко раскрашенную чашку на блюдце.

Ольга украсила стол вазочками с вареньем. Каждая — на вышитой салфетке.

— Малиновое, сливовое, вишнёвое, — перечисляла она. — Не покупные — мы с мамой стараемся. Матрена Сидоровна не умолкала:

— Возвернулся Сергей Сергеевич с дальних краев — кожа по кости. Проспиртован — ужас. Принялась откармливать муженька. Сальце, маслице, сметанка. Спиртного — ни-ни, капли не употреблял… Гляжу — отошел, стал походить на справного мужика. На праздники — минералочкой чокается…

— Хватит болтать, Мотя, — добродушно молвил Курков. — Ты только что заикнулась о наливочке, вот и привечай гостя… А я, простите, на самом деле отвык…

Отвык? А зачем же он на пару с Сичковым водку в буфете закупал? Сам же признался тогда в конторе — выпили, дескать, полторы бутылки, половинку оставили на опохмелку. Или скрывает от жены и дочки свое пристрастие к спиртным напиткам?

Хозяйка, несмотря на предупреждение мужа, не остановилась.

— Сколь не уговаривал беспутный Валерка, не поддался Сергей Сергеевич, не отступил от данного слова.

— Ты, мать, помолчала бы, — недовольно буркнул Курков. — Не к тебе гость пожаловал. Вот замани к себе на чай соседку да тренируй болтливый свой язык!

Матрена Сидоровна вздрогнула, испуганно втянула голову в плечи. Даже руку подняла, обороняясь от удара… Неужели Курков занимается рукоприкладством?

Я с удовольствием выпил потрясающую по вкусу наливку. Непьющий хозяин чокнулся минералкой. Принялись за чай.

Ольга помалкивала, но я подметил во взгляде, брошенном на отца, гнев и… испуг.

Чаевничали долго, истово. Поглядывая на мужа, хозяйка придвигала ко мне вазочки с вареньем, подливала наливку. Молча. Пришибленно. Чего она так испугалась? Неужели мужнего недовольства? Или — удара кулаком?

— Можно я пойду к себе… Голова разболелась… — Как это, пойду? Гостя я буду провожать, что ли? Вроде, не по возрасту мне провожание… Молодые — к молодым, старики — к старикам. Ежели невтерпеж — глотни аспиринчику — боль пройдет…

Ольга послушно проглотила поданную отцом таблетку, пересела от стола к окошку, приникла к стеклу. Что она высматривает в темноте? О чем думает?

Настоящий домострой! Вот это вышколил инструктор семейство, — вот это — воинская дисциплина. Только не кричат: «Так точно! Никак нет!»

После продолжительного чаепития хозяин продемонстрировал гостю резные шкатулки, полочки, шкафчики. Попутно показал дочкино вязание. Я делал вид — увлечён образцами, задавал глупые вопросы: это ножичком, да?., .. А это — пилочкой?

Курков интеллигентно прятал ехидные ухмылки, разъяснял.

Часам к одиннадцати распрощались. Конечно, с радостью посидел бы еще часок, но — личный состав, разные проверки, инструктаж сторожей… Причины вышиты белыми нитками, грубыми стежками. Ни Курков, ни его семейство мне, похоже, не поверили, однако, посочувствовали. Служба — не работа, не увильнешь и не отдохнешь. На прощание Сергей Сергеевич подарил мне маленький кружевной ларец, Ольга — вышитую салфетку…

Прохладная ночь колдовала над нами, подмигивая звездами, нашептывая ветвями деревьев, колеблемых небольшим ветерком. В полумраке горбились сопки. Где-то за ними глухо рокотал морской прибой.

Короче говоря, обстановка — не для допросов. Признаться в любви, обнять подругу, жадно целовать ее податливые губы, ощущая ответное их движение — ради Бога, пожалуйста. А выпытывать, вертеться, изображать полнейшее равнодушие к ответам девушки — господи, до чего же противно!

Но я уже влез в шкуру сексота, дал подписку. Плюс к этому — если говорить честно — увлекся процессом расследования. Обратной дороги для тебя, старший лейтенант Васильков, не существует.

Как совместить два желания: объясниться девушке в любви и вынудить ее ответить на заранее подготовленные вопросы? Я не собираюсь обманывать Ольгу и… обманываю ее.

Мы уже покинули территорию подсобного хозяйства, молча шагали по полю. Оленька изредка вопросительно поглядывала на меня… Почему ты молчишь? Неужели тебе нечего сказать? Поройся в своей душе, поковыряйся в сердце — найдешь.

И я решился. Нет, не допрашивать, избави Бог, применить испытанный на Сережкине метод полуоткровенности, полускрытности. Сердце настойчиво подсказывало другое решение, но я заставил его умолкнуть. О любви после, признание не уйдет, Ольга должна меня понять и простить.

— Хочу спросить тебя… Не обидишься?

Несмотря на темноту, почувствовал — Оленька покраснела. Тихо, будто вокруг нас скопились любопытные люди, прошептала.

— Спрашивай…

— С одним условием, — заторопился я. Первое — ответишь правдиво, ничего не скрывая. Второе — не станешь спрашивать, зачем мне понадобилась эта информация. Третье — сегодняшняя наша беседа останется в тайне. Согласна?

Ольга, кажется, пришла в себя. Голос сделался твердым, жестким.

— В принципе согласна, а в деталях… Первое — я всегда говорю правду. Второе — отвечу так, как посчитаю нужным, полную откровенность не обещаю. Третье — секреты хранить умею…

Если раньше я то и дело сбивался с дружеского «ты» на официальное «вы», то сегодня полностью перешел на «ты». Ольга отвечала мне этим же. Мы вроде отбросили какую-то ширму, отгораживающую нас друг от друга. Может быть, эта легкость придала мне уверенность в том, что темнить девушка не будет.

Вопросы сформулированы заранее. Еще когда я шел в гости.

— Мне кажется, что в твоей семье… особые отношения… Будто в армии: командир приказывает, солдаты повинуются.

— Разве это плохо?

— Не то, что плохо — непривычно… Откуда это у вас?

— На первый твой вопрос отвечать отказываюсь. Просто не хочу. Отношения в нашей семье касаются только нас троих и никого больше!

Вот так тебе, новоявленный психолог! Мордой — в лужу! Ничем возразить я не могу — действительно, в каждой семье той законы… Не посвящать же девушку в причины, вынуждающие меня спрашивать!

— Извини. Поверь, я ничего плохого не думаю… Просто завидую Сергею Сергеевичу, — неуклюже вывернулся я. — Мне бы такую жену…

— Ты хочешь, чтобы я поверила в то, что ты в тридцать лет еще не женат? Неужели считаешь меня настолько глупой?

Разговор начинает принимать нежелательный поворот. Но от заданных Ольгой вопросов не уйти. Тем более, что в самые ближайшие дни мною запланирована еще одна встреча на совершенно другую тему…

— Я действительно не женат. Верить или не верить — твое дело… К тому же то, что я тебе только что сказал — не вопрос, а совсем иное.

— Жду вопросов.

Спросила — как оттолкнула. Дескать, я ожидала совсем не такого разговора, но если ты его затеял, перейдем на полную официальность… Или — расстанемся…

И я заспешил. Расставаться не хотелось, неизвестно, когда придется встретиться для официальной беседы во второй раз.

— Скажи, Оленька, что пообещала достать для твоего отца покойная Екатерина Анатольевна?

— Набор приспособлений для резьбы по дереву. Стамески, пилки, лобзики… Разве возбраняется?

Сразу видно — врет. Придумала на ходу… Но отругать за ложь, оскорбить — не могу. Оленька — есть Оленька…

— Мы договорились о полной откровенности…

— Почему ты решил, что я не откровенна?

Вторично — в лужу! Аж, брызги во все стороны! Если б она лгала — подобных вопросов не было бы… Значит, набор инструментов! А я, дурень, нафантазировал: копии с секретных чертежей… дубликаты ключей от «секретки»… сообщение резидента… Эх, Димка, Димка, заносит тебя на поворотах… Видел бы Малеев своего сексота — высек бы его, словно нашкодившего мальчишку.

— Ответ устраивает? — прошелестел в ночи ехидный смешок.

— Вполне… Скажи, в ночь убийства Гордеевой отец с Валерой выпивали?

Ольга остановилась. Носком сапожка начертила что-то на тропинке. Стерла. Мне показалось — колеблется, не знает, что ответить. Я тоже остановился. Пряча спичку в кулаке, прикурил. Подталкивать, повторяться не стану, пусть решает сама.

Девушка заговорила. Глухо, недовольно. Голос, обычно звонкий, осел.

— Отец вообще не пьет. Мама уже говорила об этом, да ты и сам убедился — даже наливку отстраняет… Пришла я после той ночи, когда мы с тобой расстались, а мама бутылки прячет в шкаф. Сергей Сергеевич с мастером сидят, пьют чай… Еще что тебя интересует?

Понятно… Вернее, ничего не понятно. Зачем было покупать водку? Чтобы в шкаф спрятать? Или… чтобы показать мне — выпивали, дескать. Ведь Курков в конторе тогда признался…

Но возвращаться к этому вопросу я не решился. Пусть Оленька думает — все для меня ясно.

У меня остался самый главный вопрос. Все предыдущие — разминка. Боялся — задам его первым, Ольга повернется и уйдет… Сейчас выхода нет, нужно решаться. Это для меня — будто прыжок с вышки в воду. Прыгнул, и назад хода нет, пусть даже знаешь: утонешь, разобьешься.

— Во сколько ушел Сичков?

— Они ушли вместе часов в двенадцать ночи. Сергей Сергеевич сказал: пойду, провожу гостя, не ждите, укладывайтесь…

— А когда Сергей Сергеевич возвратился?

— Я не могла уснуть — читала часов до двух ночи. Его еще не было. Уснула. Больше ничего не знаю…

Помолчали. Позади нас спало подсобное хозяйство. Впереди — сонно вздыхали березки, обнимая друг друга ветвями. Непроизвольно я обнял девушку за плечи, привлек к себе. Оленька не сопротивлялась, лишь предупредительно положила мне на грудь теплые ладошки. Одно дерзкое мое движение — резко оттолкнется и улетит к звездам. Попробуй, отыщи ее там.

Осторожно — не дай Бог спугнуть! — нашел девичьи гу6ы, несильно прижался к ним. Они вздрогнули и… раскрылись. Ладони легко скользнули по моей груди, и сошлись на затылке… Звезды, деревья, сопки, сумрачные силуэты домов — все это закружилось в хороводе и исчезло.

В мире царила одна Оленька!