"Идет розыск [Полный вариант]" - читать интересную книгу автора (Адамов Аркадий Григорьевич)ГЛАВА III СвязиМашину обнаружили утром. Она была еле видна за горой картонных коробок и деревянных ящиков, скопившихся во дворе возле овощного магазина. Лосев узнал об этом уже через полчаса. – Охраняете? – спросил он дежурного местного отделения милиции, который доложил о находке. – А как же! Наш участковый уже там. Ждет вас. Виталий посмотрел на сидевшего за своим столом, напротив него, Откаленко. – Съездим вместе, а? По-быстрому. – Давай, – кивнул Игорь и добавил: – И не по-быстрому, а на сколько надо. И вызови эксперта. Виталий взялся за телефон. Потом каждый запер свой сейф, и, надевая на ходу пальто, они торопливо вышли из комнаты. Уже на лестнице их догнал эксперт. Внизу ждала «Волга» Цветкова. Все понимали, как важно быстрее оказаться на месте. Обнаруженная машина хранила следы, их нельзя было утерять. Минут через двадцать стремительной езды по мокрым от неутихающего дождя улицам машина, разбрызгивая грязь и тяжело хлопая по полным воды выбоинам, медленно въехала во двор. Около овощного магазина стояли две грузовые машины, возле них суетились люди, выгружая какие-то ящики. Чуть в стороне, за горами пустой тары, виднелась еще одна машина. – Вот она, родимая, – плотоядно потер руки Виталий. – Черт его дери, этот дождь, – проворчал эксперт. – Наружные следы все погибли. – Ничего, Леша, ничего, – успокоил его Виталий. – И внутренних должно хватить. Откаленко молча курил. Когда «Волга» остановилась, к ней подошел капитан и, козырнув, представился: – Участковый инспектор Козырев. – Здравствуйте, капитан, – первым выскочил из машины Лосев. – В целости-сохранности наша красавица? – Так точно. Как приняли. Хотя далеко не красавица. Вон, битая. – Это главная ее красота, – бодро ответил Виталий. Первым внимательно осмотрел кабину эксперт, то и дело приставляя сильную лупу то к рулевому колесу, то к обшивке дверец, к стеклам приборной доски, что-то рассматривая на полу и под сиденьями и, наконец, вздохнув, сказал: – Нет пальчиков, братцы. – Я, между прочим, особо и не надеялся, – махнул рукой стоявший возле него Лосев. – Народ, видно, опытный. Давай смотреть остальное. Ты еще раз в кабине, а я в кузове. В это время Откаленко, не обращая внимания на дождь, медленно обходил машину, разглядывая ее обшивку и асфальт вокруг. Он любил работать один, чтобы никто не отвлекал и можно было сосредоточиться, подумать и ничего не упустить. Вообще Игорь любил осмотр неторопливый, основательный и считал, что улики – главное в ходе раскрытия преступления. Любой предмет молчалив и конкретен и куда объективнее, чем, допустим, свидетель. Человек всегда субъективен, если он даже не пытается что-то утаить, а вполне добросовестен. Это Лосев больше верил людям, на них рассчитывал. А Игорь нет, он больше ценил немых свидетелей – следы, улики, он верил своим глазам, а не чужим, свои не подведут. Конечно, приходилось искать и свидетелей, очевидцев, без этого не обойтись. Но надо уметь находить и немых свидетелей, в первую очередь их. И Игорь любил и умел это делать. Вот и сейчас. Леша сказал, что дождь уничтожил наружные следы. Как бы не так. Уж не говоря о вмятине на крыле со следами алюминиевой краски. Вот она. Игорь провел рукой по вмятине. Солидная, однако. Это даже не вмятина, удар перекосил все крыло, на изломах отлетела краска. Совсем непросто было все это выправить. Значит, машина с большой силой ударила по воротам, распахнула их и потом уже задела девушку. Да, ворота ее спасли. Игорь нагнулся и стал рассматривать задний номер. Он крымский, это верно. И привинтили его совсем недавно, торопливо и небрежно. Вон, совсем свежие царапины, и один из болтов явно сюда не подходит. С усилием его закрутили, даже срывался ключ. А потом… Потом они не смогли его открутить, как ни старались, даже номер помяли. Вот в чем дело. И машину пришлось бросить. Интересно, а передний номер?.. Игорь обошел машину. Ну и ну. Передний номер-то чуть держится, и притом косо. Вот старик вахтер и обратил на него внимание. Потом Игорь внимательно осмотрел колеса. Он даже расстелил на мокром асфальте прихваченный специально для такого случая старый плащ, опустился на колени и заглянул под машину. А это что такое? Игорь протянул руку и снял с переднего моста, возле колеса, какой-то желтоватый комок. Это оказался капустный лист, мятый, грязный и уже пожухлый. Сколько же простояла здесь машина? Под ней тоже было сухо, совсем сухо. А ведь дождь шел уже второй день. Выходит, машина стояла все это время здесь после неудачной попытки ремонта в автохозяйстве, которое обнаружил Лосев. Через весь город приехали сюда. Другого двора не нашли, поближе? Интересно… – Ну, что, Игорек, есть улов? – подошел к нему Виталий, выпрыгнув из кузова и отряхиваясь. – У меня пусто. Игорь коротко сообщил о своих находках. – Машина здесь стоит не меньше двух суток, – заключил он. – Капуста совсем высохла. – М-да. Короли и капуста, – задумчиво согласился Лосев. – Капуста есть, где, спрашивается, короли? – Надо работать, – сказал Игорь. – Тогда будут и короли. А начнем с того, что машина стояла тут двое суток. Это, милый мой, весьма интересно, я тебе скажу. – Да, интересно, – согласился Виталий и добавил. – А, ведь, Леша все-таки пальчики нашел. Представляешь? – Где нашел? – На ручке правой дверцы. Правой, – с ударением повторил он. – Скорей всего не водитель оставил. – Точно, – согласился Откаленко. – А еще чего нашли? – Окурки. Их Леша заберет. Похоже, курили трое. – Вернее, двое. – Нет, именно трое, – поправил его Лосев. – Ну, Леша, конечно, уточнит. Слюна там, отпечатки зубов. Да и сорта курили разные. Шоферяга тот, видимо, «Беломор» тянул, второй, пижон в шляпе, – скорей всего «Мальборо», ну, а кто-то третий – «Герцеговину», причем один только окурок ее обнаружили, а тех в пепельнице много оказалось, доверху забита была. – Забыли, выходит, про нее, – укоризненно произнес Откаленко и спросил: – Следователь-то где? – Куда-то срочно выехал, – ответил Лосев. – Пока по его поручению работаем. Спешное, ведь, дело-то. – А понятые видели отпечатки пальцев, окурки? – Вон они, орлы, стоят, – указал Виталий на двух парней. – Глаза молодые, все видели. Порядок знаем. – Да-а, – вздохнул Откаленко. – Интересный вопрос: почему она тут стоит? – Тут они, видно, и груз на другую машину перебросили. – Скорей всего. Но полагалось бы в таком случае с этого места отогнать. – А знаешь, почему не отогнали? – Ну? – Не заводится. Слышал, я стартер гонял? Подачи нет. Ну, и ничего не оставалось, как бросить. Вот, – Лосев поднял палец, – сколько случайностей людей ждет. Как ни рассчитывай, а все в жизни предусмотреть невозможно, – он невольно вздохнул. Игорь недобро усмехнулся. – Ты еще их пожалей, сукиных детей. – Да это я так. A вот вокруг этого магазина надо будет поработать, как полагаешь? – Так и полагаю. Участковый-то где? – Вон стоит. Они подошли к стоявшему поодаль участковому инспектору, и Откаленко сурово спросил: – Почему вы, товарищ Козырев, раньше эту машину не обнаружили, что помешало? – Да был я тут, – виновато ответил инспектор. – Сразу, как нам объявили. Не было ее. Ну, а вчера, признаться, уже не забежал. Руки не дошли. А сегодня, вот, рабочие и указали. Говорят: «Приблудная». Ну, тут уже я как взглянул… – Владимир Прокопьевич, – вмешался Лосев, – а людей около нее рабочие не заметили случайно, не спрашивали? – Говорят, не заметили. – А груз в ней был какой? – Вот не спросил. Да можно сейчас… – Не надо, – все так же сухо и неуступчиво сказал Откаленко. – Теперь уж мы и сами спросим. Обо всем. Оперативное совещание Цветков начал хмуро. – Обыграли они нас. Скажем прямо, объегорили. Досадно. – Это еще только первый период, Федор Кузьмич, – живо откликнулся Лосев. – Вся игра еще впереди. – Наши и первый период никому не проигрывают, – буркнул Откаленко. В эти дни по телевидению чуть не каждый вечер передавали матчи на первенство мира по хоккею, и молодые сотрудники переживали каждую игру. – Теперь у них психологический перевес, – вставил Шухмин. – Ну, ладно вам, – проворчал Цветков. – Психологический перевес всегда на нашей стороне. Не игру ведем. Давайте думать. Какие у нас появились ниточки в этом деле? Машина отпадает. Раз они ее бросили, значит, где-то угнана, только и всего. Не сегодня, так завтра найдется хозяин. Но место угона нам тут ничего не даст. Что мы еще имеем? – Вторую угнанную машину, – сказал Шухмин. – Уже московскую. Цветков кивнул. – Верно. Так что здесь хозяин быстрее найдется. Если она, конечно, угнана. Если не по сговору получили. Так. Значит, машина. Что еще? Давай, Лосев. – Есть все же ниточки, Федор Кузьмич, – убежденно сказал Лосев. – Первая – это тот самый Сева, хирург. Ему Маргарита Евсеевна все рассказывала. – А про него что рассказала? – спросил молодой сотрудник Виктор Усольцев. – Ничего она про него не знает, – покачал головой Лосев. – Только, что хирург… – По его словам, – недоверчиво заметил Откаленко. – Ну, да, – согласился Лосев. – Еще знает, что зовут Сева. И номер телефона. Домашний. Я этого парня видел. – И что? – поинтересовался Откаленко. – Ты ж психолог. – Не понравился. – Это уже кое-что, – Откаленко усмехнулся. – Вообще-то тебе все нравятся, как правило. – Давай дальше, Лосев, – строго сказал Цветков. – Какие еще ниточки имеем? – Еще две тянутся к тому самому Диме. Ну, который в шляпе был. Возможному Диме, я бы сказал. – Почему «возможному»? – поинтересовался Усольцев. – Слишком он легко себя назвал там, на заводе. – А, просто трепач, – махнул рукой Шухмин. – И это возможно. – Что к нему тянется? – все так же строго спросил Цветков. – Вы, милые мои, не растекайтесь пока по сторонам. – Тянутся к нему две ниточки, – продолжал Виталий. – Одна от «Березки», от администратора Нины. Она его знает, хоть и не призналась. Вот и Златова так считает. Она с ней говорила. Лена тоже присутствовала на совещании, снова превратившись в «училку» к решительному неудовольствию Лосева. И при последних словах Виталия все посмотрели на нее. – Да, – подтвердила Лена. – Она его знает. Но признаться в этом почему-то боится. И это странно. Цветков кивнул. – Верно. Значит это, будем считать, первая ниточка. А вторая? – он посмотрел на Лосева. – Она откуда к этому Диме тянется? – Вторая, вроде бы, из театра, – с некоторым сомнением произнес Виталий. – Бывший помощник администратора. Его еще надо найти. Правда, адрес есть. Но тут вопрос открыт: знает он этого Диму или нет, неизвестно. – Так, – кивнул Цветков и усмехнулся. – Значит, Сева, Нина, Дима. Детский сад какой-то! Все? – он посмотрел на Лосева. – Пока все, Федор Кузьмич. – Еще овощной магазин, – заметил Откаленко. – Там, считаю, надо тоже поработать. – Экспертиза дала заключение по машине? – спросил Цветков. – Так точно, – подтвердил Откаленко. – Тут кое в чем разобраться надо. – Ладно. Это отдельно. А теперь послушаем наших коллег, – и Цветков повернулся к молчавшему до сих пор Албаняну: – Что вы нам скажете? – Если Албанян молчит, значит, ему сказать решительно нечего, – засмеялся Виталий. – И у него плохое настроение. – Точно, – грустно кивнул Эдик. – Ничего нового. Одно ясно: похищенный груз в Москве сдан не был. Теперь его везут куда-то. – А куда, как ты думаешь? – поинтересовался Лосев. – Кто знает, куда? Возможно, в соседнюю область, возможно, на Северный Кавказ и в любой пункт между ними. Албанян выглядел расстроенным. – Ну, ну, не хитри, – настаивал Лосев. – Ты уже, наверное, кое-что прикинул. А? – Конечно, прикинул, – без всякого энтузиазма согласился Албанян. – Но пока самому не ясно. Надо, понимаете, встретиться с людьми, надо кое-куда позвонить, надо… – он посмотрел на Цветкова, и взгляд его оживился. – Надо дать указание по трассам. Груз – десять тонн лимонной кислоты. Не иголка. Можно увидеть, считаю. – Уже дали, – кивнул Цветков. – Утром еще. – Тогда все пока, – Эдик пожал плечами. Цветков решительно смешал разложенные на столе карандаши и объявил: – Что же, милые мои. Продолжаем работу. Мы, ведь, как бульдоги. Если вцепились, то не выпустим. А вцепились мы, считаю, крепко. – И пути тут есть, – сумрачно заметил Откаленко. – Именно что, – подтвердил Цветков, – пути есть. Значит, старшим по этому делу остается Лосев. Ты, Откаленко, ему помоги, – обратился он к Игорю. – Вот ты машиной занялся, теперь переходи на магазин. Каким, в самом деле, ветром ее туда задуло, интересно знать. Вот ты и узнай. Как считаешь, Лосев? – Так и считаю, – бодро ответил Лосев. – Очень это интересно. – Именно что, – снова подтвердил Цветков. – Теперь «Березка». – Это бы за Леной оставить, – попросил Лосев. – Она уже объект знает. – Не возражаю. Как, Златова? – Цветков посмотрел на Лену. – Очень бы вас попросили. С руководством вашего отдела договоримся. С сотрудниками других отделов Цветков был всегда на «вы». Это свидетельствовало не просто о вежливости, но и о дистанции. К своим сотрудникам Федор Кузьмич привык, большинство из них знал не один год и смотрел, как на близких людей, на неизменных своих помощников, с которыми ежедневно делился мыслями, сомнениями, знанием и опытом, за которых к тому же всегда отвечал, а когда надо было, и защищал их. Все это, правда, не мешало ему ворчать на них, ни в чем не давать спуску, а иной раз и наказывать. Причем самым неприятным наказанием было, когда Кузьмич переходил с кемлибо из своих подчиненных на «вы», что свидетельствовало не только о допущенных сотрудником промахе, ошибке или нерадивости, но и о том, что Кузьмич лично этим обижен, даже оскорблен. И потому каждый из сотрудников воспринимал его обычное «ты» как признак близости и доверия, и никто еще никогда на это «ты» не обижался. – Очень вас попросим, – повторил Цветков, обращаясь к Лене. – С удовольствием, Федор Кузьмич, – улыбнулась в ответ Лена. – Мне самой интересно. К тому же это, ведь, приказ, как я понимаю? – Нижайшая просьба, – церемонно ответил Цветков. И все кругом заулыбались. – Ну-с, а дальше, Лосев, ты решай сам, – Цветков прихлопнул ладонями по столу и посмотрел на часы. – После обеда, полагаю. После обеда Лосев пригласил к себе Усольцева. – Вот что, Витя, – сказал он. – Займешься этим театральным деятелем, своим тезкой. Встречаться с ним сразу не надо. Поработай сперва вокруг, только осторожно, чтобы не спугнуть в случае чего. Парень-то, как выразился его бывший шеф, приблатненный. Ну, интересно знать и его связи, конечно. Словом, все, что можно. А потом уж разговор с ним самим. Тоже аккуратно. О друзьях-товарищах, о делах, заботах и… о Диме, между прочим. Знает ли? Где он, что он? Ясно задание? – Ясно, – солидно ответил Усольцев. – Элементарный вопрос, – он усмехнулся. – Сколько даешь времени? – Два дня. – Ну, это несерьезно. Тут для настоящей работы нужна неделя. – Кому сколько. А ты человек динамичный и молодой, – улыбнулся Виталий. – Самое время быстро бегать и быстро соображать. А времени у нас, Витя, лишнего нет. Ни дня, помни. – Но, Виталий… – Давай о сроке больше не говорить, – нахмурился Лосев. – Два дня. Вот тебе его адрес. Запиши, – он придвинул Усольцеву свой блокнот. – Если что надо, спрашивай, советуйся. Не стесняйся. – Ученый, – недовольно проворчал Усольцев, переписывая адрес. – Кстати, ты этот район Метростроевской, Кропоткинской знаешь? – спросил Лосев, игнорируя его тон. – Найду. – Не в «найду» дело, – покачал головой Лосев. – Это район в основном старинной застройки. Здесь многие семьи испокон века живут. Твой тезка мог тут родиться и вырасти на глазах у соседей. И приятели детства тоже могут найтись. Их тоже найди и потолкуй, осторожно, конечно. – Днем-то, небось, никого нет. – Значит, вечером надо. – На сегодня билеты у меня, жена ждет. – Это уж сам соображай. У всех жены ждут, – заметил Лосев. – А вечером тут самая работа. Учти. – Ну, вечер, выходит, у меня остается всего один, – неуступчиво возразил Усольцев, возвращая блокнот. Виталий промолчал. А сидевший напротив за своим столом Откаленко, закончив очередной разговор по телефону, неприязненно посмотрел на Усольцева и неожиданно сказал: – У нас, парень, либо вообще не работать, либо вкалывать до упора и не смотреть на часы, понял? – Давно понял. – Не-а. Смотрю, еще не понял, – усмехнулся Откаленко. – Ты ко мне в помощники иди. Я тебя научу. – Ты научишь… – проворчал Усольцев. – Обязательно. Вот получил ты задание. С чего начнешь? – Да знаю я, с чего начну. – И я знаю. Посмотришь на часы. Решишь, сколько времени у тебя остается для работы. Так, ведь? Усольцев, не выдержав, вспылил. – Слушай, чего ты ко мне все время цепляешься? Что я тебе такого сделал, скажи? – Да ничего ты мне не сделал, – снова усмехнулся Откаленко. – И никому ты еще ничего полезного не сделал. Все у тебя еще впереди. И учти, нам не «блатники» нужны, а ребята окопные, обстрелянные и трудяги. МУР – это МУР. – Ты очень окопный… – А как же? Думаешь, окопы только на войне были? У нас, брат, свои окопы. Поглядишь еще. А вообще ты на меня не обижайся. Это я с тобой профилактикой занимаюсь, пока время есть. – Странная, я гляжу, у тебя профилактика. – Индивидуальная. Ты откуда к нам пришел? – Ну, из школы милиции. – Вот. Редчайший случай. Ценить должен. Другие не один год сперва в районе вкалывают, пока к нам попадут. А ты… Может, поворожил кто, скажи? – Да я… – начал было Усольцев, покраснев. Но тут Лосев счел, наконец, нужным вмешаться. – Прекратить прения, – миролюбиво сказал он, но в тоне его прозвучал приказ. – Виктор получил задание и будет его выполнять. Советы ему пока, видно, не нужны. Так, что ли, Виктор? – Вот именно. – Ну и все. Давайте работать. Я тоже, милые мои, на часы поглядываю. У него порой явственно проскальзывали интонации Цветкова, Виталий и сам этого не замечал. Когда Усольцев вышел, он сказал Откаленко: – Парень еще не привык к нашей работе – погоди жать. – Он вообще к работе не привык, – проворчал Игорь. – Это мы поглядим. А пока, – Виталий потянулся, – надо браться за красавца-хирурга. Какие он операции делает, интересно знать. – Что о нем вообще известно? – спросил Откаленко. – Кроме имени и телефона? Неужто ничего? – Именно что. Ну, кроме некоторых деталей поведения. – А как эта самая Маргарита Евсеевна с ним познакомилась? – Это она мне сказала. Общий знакомый у них оказался. Какой-то Валерий. – Кто такой? – Пока не знаю. Сразу не хотелось обо всем расспрашивать. А меня в первую очередь Сева этот интересует. Для начала мы адресок его установим. Он взялся за телефон, набрал номер и сказал: – Добрый день. Беспокоит семнадцатый. Нужен адрес по номеру телефона… Да, пожалуйста, – Виталий назвал номер телефона. – Спасибо. Жду. Он положил трубку. Откаленко укладывал в сейф бумаги. – Куда собираешься? – спросил Виталий, откидываясь на спинку стула и по привычке вытягивая ноги в проход между столами. – За овощами и фруктами, – насмешливо откликнулся Игорь. – Тебе не нужно? – Ты мне чего-нибудь поинтереснее достань, – улыбнулся Виталий. В этот момент у него на столе зазвонил телефон. – Ну, я пошел, – сказал Откаленко, доставая из шкафа пальто. Виталий кивнул в ответ и снял трубку. – Да, да, вас слушаю, – сказал он и сделал короткую запись. – Спасибо. Итак, адрес неведомого Севы у него теперь был, как и его фамилия – Глинский Всеволод Борисович. «Что ж, – бодро подумал Виталий. – В путь, так в путь, как сказал джентльмен…» Очень ему нравился этот диккенсовский неунывающий герой. …Длиннейший новый дом на Смоленской набережной с бесчисленным количеством подъездов и квартир вобрал в себя необычайно пестрое и случайное население со всех районов Москвы. Всеволод Борисович Глинский занимал двухкомнатную квартиру в четырнадцатом подъезде на восьмом этаже. Там же была прописана и его мать. Судя по записи в домовой книге, работал Глинский в одном из институтов Академии медицинских наук в должности… ночного сторожа. Это странное открытие Виталия, надо сказать, нисколько не удивило. К чему-то подобному он был уже готов, учитывая некоторые особенности в образе жизни Севы, о которых не очень охотно поведала Рита, вроде частых отъездов, тяги ко всякого рода развлечениям и легкости в обращении с деньгами. Впрочем, обо всем этом Виталий скорее догадывался. Итак, ночной сторож. Это давало пищу для размышлений, поскольку внешний вид и манеры Глинского, как отметил про себя Виталий, больше соответствовали какому-нибудь преуспевающему кандидату наук из того же института. Удивительно обманчива бывает иной раз внешность. Словом, кое-какие подозрения оправдывались. Конечно, не главные, но весьма существенные, если еще прибавить, что сторожа обычно не самые частые посетители «Березки» и тем более не имеют там каких-либо знакомств, а Сева появился, как успел заметить в тот раз Виталий, из какого-то служебного помещения. Сидя в бухгалтерии ЖЭКа, Виталий небрежно перелистывал домовую книгу под любопытными взглядами двух бухгалтерш, пожилой, полной, в очках, и молоденькой, с длинными льняными волосами и голубыми, сильно подведенными глазками. Обеим женщинам страстно хотелось узнать, кого разыскивает этот длинный молодой человек из уголовного розыска. Но узнать никак не удавалось, ибо расспрашивал Виталий о самых разных людях, ни на ком специально не останавливаясь. Тем не менее отвечали они на его вопросы необычайно охотно и подробно, выкладывая все, что знали. Уж больно симпатичным и веселым оказался этот молодой человек, просто одно удовольствие было с ним разговаривать. Так Виталий узнал, что Глинский с матерью переехали сюда всего два года назад из другого района, и прежний их адрес Виталий тоже записал на всякий случай. А в квартире Глинских убирает раз в неделю лифтер их подъезда Анна Петровна, причем сама квартира находится на охране у милиции. «Во парадокс, – подумал в этом месте Виталий. – Мы еще его и охраняем». Кроме того, у Глинского оказалась машина «Жигули», красная, совсем новая. «Девятка», – со знанием дела добавила молоденькая бухгалтерша и кокетливо взглянула на сидевшего рядом Виталия. Глинский, оказывается, купил эту машину совсем недавно, взамен старой. «Самая дорогая модель, – отметил про себя Виталий. – Ай да вахтер». Машина эта обычно стоит у подъезда. Однако Глинский часто уезжает, и нет его два-три дня, а то и неделю. А недавно поругался с соседом из-за места для машины, тот свою на его место поставил, пока Глинского не было. А зовут соседа Григорий Макарович, на одной площадке с Глинскими живет, инженер, а жена его – медсестра, очень симпатичная молодая женщина. За квартиру Глинский платит всегда аккуратно, даже вперед, и вообще человек культурный, даже непонятно, зачем он простым вахтером работает. «Я бы вам сказал, зачем», – подумал Виталий. Впрочем, вообще-то он хирург, но долго болел на почве переутомления и вот пока, говорит, ему не разрешают работать по специальности. И человек он услужливый, отзывчивый. «Вот, лекарство мне достал, – добавила пожилая бухгалтерша. – Всю Москву обегала, достать не могла». Все эти сведения Виталий выцеживал по каплям из болтовни двух женщин, однако незаметно направляемой им самим невинными, казалось бы, и даже наивными вопросами. Работа эта была непростая, требовавшая напряжения и времени. Виталий и не заметил, как стало смеркаться. А заметив, ощутил вдруг усталость. Однако работа его на сегодня была еще далеко не закончена. Распростившись, наконец, с обеими женщинами, Виталий вышел во двор, протянувшийся узкой полосой вдоль всего дома с тесными «карманами» для машин возле подъездов, где асфальт был расчерчен белыми косыми полосами. А за «карманами» разместились две тоже тесные детские площадки с беседками, качелями и песочницами, полными луж и снега. Холодный ветер с реки вольно свистел во дворе, и Виталий плотнее запахнул пальто. Он не спеша прошел вдоль всего дома, отметив про себя отсутствие красных новеньких «Жигулей» возле четырнадцатого подъезда. Затем он из стеклянной будки телефона-автомата на всякий случай позвонил Глинскому. К телефону подошла, видимо, мать, сказала, что Всеволода Борисовича нет дома, будет не скоро и настороженно спросила, что ему передать и кто звонит. «Нет, уж вы скажите, – настаивала она. – Всеволод просит узнавать». Виталий еле от нее избавился, и эта настойчивость ему не понравилась. Потом он вошел в четырнадцатый подъезд и в каморке возле лестницы обнаружил старуху-лифтершу, вязавшую толстый темный носок. Старуха была грузная, в пальто, теплом платке, на кончик носа съехали очки. – Можно к вам, бабушка? – спросил Виталий. – Погреюсь только. – Это кто ж ты будешь? – старуха взглянула на него с любопытством поверх очков, не переставая, однако, вязать. – Да из милиции. Охрану квартир проверяем. Который уж дом обхожу, – вздохнул Виталий. – Вот и до вас дополз, да, вроде, поздно уже. – О, господи, – вздохнула старуха. – Охрана. Мы, что ли, не охраняем? Да ты садись, садись, отдохни. И верно, устал, – взглянула она на лицо Виталия. – Садись, а то так не поместишься, вон какой длинный вымахал. У нас тут тоже охранные квартиры есть. Недавно на восьмом Глинских взяли. Уж как добивались. А все же, почитай, год ждали. – Часто уезжают? – Ну, сам-то, ясное дело. А мать – старуха, как сыч, сидит. Добро бережет. За хлебом и то не выйдет. Я и молоко, я и хлеб. Ну, правда, ноги у нее, – вздохнула лифтерша. – Да и какие у нас, старух, ноги, – она махнула рукой. – А мне, видишь, всех жалко. И что это за нервы такие, ты мне скажи. – Хороший вы человек, значит. – Ой, не говори. И покоя нету от них. Тому услужишь, другому. Старики все. Ну, как же? А то и уберешь где. – Выходит, доверяют. – Ясное дело. Нешто я когда чужое возьму? Да мне хоть тут золото по всем столам разложи, я плюну, да отвернусь. Вон, хоть у Глинских этих самых, с восьмого. Чего только нету. И все заграничное. Из этой самой… Как ее?.. Ну, «Березки». Так сам намедни целую пачку оставил этих… Ну, как назвать? Денег не денег… Я уж сама подивилась. Вроде деньги русские, а не наши. Понял ты? – Понял, – улыбнулся Виталий. – Вот, то-то. И на кой они мне сдались? А старуха по пятам ходит, все зыркает. Видал? Не доверяет, а зовет. А вот Матвеевы, с одиннадцатого… И старуха лифтерша с таким же упоением начала рассказывать о другой семье, где ее не обижали недоверием Виталий молча слушал. Он по опыту знал: в таких случаях не надо перебивать, задавать вопросы, вступать в спор или самому рассуждать о чем-то. Надо, чтобы ни одно его слово старухе не запомнилось, и ей будет потом казаться, что она рассуждала сама с собой, и вовсе сотрется память о его приходе. В то же время она сама, истосковавшаяся по собеседнику, да еще такому внимательному, понятливому, во всем ей сочувствующему, будет говорить с удовольствием, припоминая все новые случаи и подробности. Только изредка осторожно надо направлять такой рассказ в нужное русло. Вот так осторожно Виталий и перевел в какой-то момент разговор на автомобили, стоявшие у подъезда. И старуха немедленно подхватила новую тему, вполне естественно упомянув при этом ссору между двумя жильцами. – Там, ведь, как получилось, слышь? – продолжала она с неиссякаемым увлечением, выдав новую версию происшедшего. – Они на двух машинах приехали. А Григория Макаровича-то не было. Ну, Всеволод Борисович на свое место стал. Эвон, – она снова кивнула на оконце, – самое левое. Там и номера ихние белым намалеваны. Ну, а приятелеву машину поставил на свободное. И пошли себе. А тут и Григорий Макарович, гляжу, едет. Ax, ox! Чья машина? Я говорю, вот приехали. Он туда. Долго, правда, их не было. Потом, слышу, спускаются. Из лифта выходят, уже собачатся. «Русским языком вам говорю, заняты мы были», это, значит, Всеволод ему. А тот в ответ, помню: «Но открыть дверь вы могли? Полчаса звоню». «Значит, – Всеволод отвечает, – не могли». Слыхал? Это он полчаса человека под дверью держал. Чего, спрашивается, делали? Ну, тот ему: «Я вам не мальчишка! Хамство, мол, это». Тоже верно, я скажу. Так, ведь? – Так, так, – согласился Виталий. – Ну, а Всеволод рукой от него отмахнулся, как от мухи, и говорит своему: «Давай, Валера, убери машину, нервничает гражданин». – Валера? – невольно вырвалось у Виталия. – Ну, может, VI… – старуха сбилась с рассказа, но тут же уверенно подтвердила. – Да нет, Валера. Сама слышала. – Неважно, – махнул рукой Виталий. – И он, значит, убрал? – Ну, ясное дело. Тоже машина, как у нашего. Только белая. – Вот и сейчас ее нет, красной-то, – заметил Виталий. – А он два дня, считай, как уехал, – кивнула лифтерша, ни на секунду не отрываясь от вязания. – Как этот приятель-то за ним приехал, так и укатили. – Этот самый Валера? – Он, он. Белобрысый, в очках золотых. А на лице, знаешь, такая… Ну, как оспа, – старуха поморщилась и пальцем потыкала себя в щеку. – И уехали? – Ага. Наш простился, говорит: «За мамой, Анна Петровна, присматривайте». А то я не знаю. – Не женат, значит? – Да зачем ему жена-то? – с новым увлечением подхватила лифтерша. – У него девок тьма, всех водит, матери не стесняется. Год назад у него Нина была, видная такая, вся в кольцах, душистая. Как, бывало, пройдет, в лифте потом полчаса ее дух стоит. «Нина», – отметил про себя Виталий. – …Ну, а потом козочка такая появилась. Верочка. Веселенькая. Только, вот, пятнышко у ей на шее, она его все косыночкой прикрывала. Раз на такси прикатила, а его дома нет. Она, значит, это по машине определила. Машины-то на месте не было. Я ей говорю: «Мамаша дома. Подымайся». «Ой, – говорит, – я ее боюсь. Лучше я тут у вас обожду». «Да, может, – говорю, – он до вечера не вертается?» «Не, отвечает, мы условились». Такая, знаешь, славненькая. Жалко прямо было. Ну, посидели, покалякали. Бухгалтером она на трикотажном производстве. «Ой, – говорю, – девка, бросит он тебя». «Не, смеется, нипочем не бросит, побоится». «Что ж, – говорю, – живот у тебя намечается?». А она опять смеется. «Кое-что, – говорит, – покрепче между нами». Так я в толк и не взяла. «Вера, – снова отметил про себя Виталий. – Это что-то новое». И небрежно поинтересовался: – Все-таки бросил? – Ясное дело. Потом уже приходила, записку оставляла. Сказала: «Пожалеет». Как же, ваш брат пожалеет. Ну, а мне, ужас, как жалко ее стало. В глазах-то слезы, я же вижу. Ну, я ей варежки связала. Отнесла. – Куда? – Домой. Она со мной, считай, рядом живет. На Плющихе тоже. – В одном доме? – Не. Рядом, говорю. Мой семнадцать, а ее тринадцать. Первый этаж. Мать ее тоже еще молодая. С ей вместе работает. А отец на грузовой рулит. Они про нашего и слыхом не слышали. Ну, и я тоже смолчала. Чего я буду людей тревожить? Людям покой нужон. – Это точно, – согласился Виталий. Он тяжело поднялся со своего места и стал прощаться. – Завтра, пожалуй, зайдем, – сказал он. – Устал. Да и время уже… – Ну, и ладно, и ладно, – закивала старуха-лифтерша. Выйдя во двор, Виталий оглядел небольшую стоянку возле подъезда и запомнил крайний левый номер, выведенный на асфальте. Место это было по-прежнему пусто. Потом он направился к воротам, ведущим на набережную. Темная вода неслышно колыхалась и рябила внизу, в ней отражались бесчисленные огни. Ветер дул с прежней силой. За спиной с ревом проносились машины. Прохожих почти не было. Виталий, размышляя, сунул руки в карманы пальто и медленно двинулся вдоль каменного парапета набережной. Итак, Сева прорисовывается все больше и отнюдь не с самой лучшей стороны. Подозрительный тип. Но ухватить его пока не за что. Правда стали выявляться некоторые интересные связи. Во-первых, Валерий. Его называла еще Маргарита Евсеевна. Кто такой, пока неизвестно. Во-вторых, Нина. Очень похожа на ту, из «Березки». Скорей всего – она. Эта связь, похоже, уводит куда-то в сторону от интересующего его дела. Впрочем, посмотрим. Затем еще одна женщина, беленькая Верочка. Тут первое, что настораживает, это место ее работы – бухгалтерия какого-то трикотажного предприятия. Правда, к лимонной кислоте это отношения не имеет. И все-таки.. Ведь Эдик говорил о каком-то трикотажном предприятии. Далее. Верочка считает, что Глинский должен бояться ссоры с ней. Видимо, что-то она знает, порочащее его. И это уже бесспорно может представить интерес. Да, пожалуй, из всех выявленных пока связей Глинского эта самая интересная. Но как к той Верочке подступиться? Как сделать, чтобы она рассказала все, что знает? Она сердита на Глинского, обижена им, оскорблена, даже, может быть, озлоблена. Но… возможно она его все-таки любит? И не захочет губить? Что же собой представляет эта Вера? То, что Виталий знает о ней, мало, очень мало, почти ничего. Значит, надо узнать больше. Это было всегда самое трудное и, пожалуй, самое интересное в его работе – узнавать людей, всяких – хороших и плохих, иногда совсем плохих. Но при этом всегда ему не хватало времени. Ведь за спиной было преступление, обычно жестокое, иной раз бесчеловечное, и впереди должна для кого-то последовать расплата, непременно должна, чего бы это ни стоило. Таков закон его работы, он сводится к одному грозному слову – розыск! Вот для чего нужны люди, самые разные люди, которые могут и должны помочь! Порой даже против своего желания. И с Верой придется встретиться как можно быстрее – завтра же. Но сперва следует кое-что предпринять. Виталий заметил, что интуитивно направился в сторону Плющихи. На Плющихе он отыскал дом № 13 и внезапно остановился. Около подъезда стояли красные «Жигули». Номер был тот самый. Задача внезапно осложнилась. Больше того, она выглядела теперь почти неразрешимой. Выходит, Глинский восстановил отношения с Верочкой. Испугался? Скорее всего. Ведь он увлечен Маргаритой Евсеевной. Или это только она им увлечена? Но если предположить, что ему нужны были от нее лишь какие-то сведения, то он их уже получил. Зачем же продолжать отношения? Нет, Маргарита Евсеевна не такая женщина, чтобы в отношениях с ней ставить перед собой только деловые цели. И он продолжает за ней ухаживать. Конечно, продолжает. Свежие цветы у нее в доме, пачка сигарет, ее горячие ручательства… Что же выходит, два романа параллельно? Нет, он не мальчишка. И, ведь, он в какой-то момент уже было порвал с Верой. И вдруг снова?.. Нет, нет, вряд ли. Он, видимо, боится… боится… чего-то боится… Виталий снова вышел на набережную и брел по ней, не замечая крупных хлопьев мокрого снега, вдруг поваливших с черного неба. Так, так. И эта беленькая девочка верит ему? Возможно, хочет верить. Что же, все-таки, она собой представляет? Доверчивая, честная, хорошая, не понимающая, какой человек рядом с ней? Но она же что-то очень плохое знает о нем. Знает, и никому не говорит. Кроме того, это означает, что он ей что-то доверил важное, секретное. Зачем? Скорей всего, он добивался ее помощи. Выходит, не такая это хорошая девушка. И не втемную он ее использовал, как, допустим, Маргариту Евсеевну. Вот такая ситуация, значит. Между двух женщин оказался уважаемый Всеволод Борисович. Между двух женщин… Виталий остановился. Торопливо посмотрел на часы и вздохнул. Да, все дела откладывались на завтра. Утром, после оперативки, заручившись обещанием Цветкова всюду, где надо, договориться и получить необходимую поддержку, Лосев надолго исчез из управления. Первый визит его был в ЖЭК дома, где жила Вера. Там он, однако, не задержался, лишь перелистал домовую книгу и почерпнул оттуда самые необходимые сведения. После чего из ближайшего автомата позвонил Цветкову. Уже через час Виталий оказался в комитете комсомола комбината верхнего трикотажа. По дороге он еле сдерживал переполнявшее его нетерпение. Подумать только, оказывается Верочка Хрисанова работала в бухгалтерии того самого комбината, о котором говорил Эдик Албанян, где произошло хищение пряжи тоже по фальшивой доверенности. Это была не случайная удача. Все связано в этой жизни, все имеет свою логику. Секретарю комитета комсомола, аккуратному пареньку в строгом костюме и белоснежной сорочке с модно затянутым полосатым галстуком, Виталий сказал, пожимая руку: – Привет. Я Лосев. – Звонили, – деловито отозвался секретарь. – Что тебя интересует? – Работа с несоюзной молодежью. Готовим, понимаешь, материал. Давай, скажем, второй цех и бухгалтерию. – Бухгалтерия-то зачем? – удивился секретарь. – Нужны разные группы молодежи по своей ориентации, интересам, подготовке, ну и прочее. Понял? – Понял, – не очень уверенно ответил секретарь. – По бухгалтерии я сейчас их комсорга приглашу. У меня в поле зрения, – он улыбнулся, – главным образом рабочий класс. – Ну, правильно. Зови. В комитете комсомола Виталий провел часа два. Когда очередь дошла до бухгалтерии, он внимательно выслушал строгую девушку в очках, аккуратно разложившую перед собой какие-то списки и тетради. Под конец он спросил: – Ну, а какой круг интересов, допустим… Раи Сочневой? И, внимательно выслушав рассказ о неведомой ему Сочневой и даже сделав какие-то пометки в блокноте, снова спросил: – А вот… – он посмотрел список, – ну, скажем, у Веры Хрисановой? – Ой, какая тут активность, – неожиданно заулыбалась строгая девушка в очках. – У нее сейчас дикий роман. – Вот, вот. Только и слышишь, – желчно заметил секретарь. – Но это же так естественно, – пожала плечами строгая девушка-комсорг. – И неминуемо. Тут надо считаться. – Настоящий роман должен помогать, а не мешать общественной активности, Светлова, – назидательно произнес секретарь комитета. – Сколько мы уже разговоров нa этот счет вели, – и, обращаясь к Лосеву, добавил: – Ты не представляешь. Женский коллектив. Восемьдесят три процента девчонок в организации. У одной роман, у другой свадьба, третья рожает, четвертая разводится, пятая после работы бежит к ребенку. Вот тут и добивайся активности. С ума сойдешь. Вот так и с Хрисановой. Девчонка как девчонка была, и вдруг роман, да еще дикий, – он усмехнулся. – Ваш парень? – спросил Виталий у девушки в очках. – Нет. Взрослый уже. Она говорит, хирург. Я их однажды встретила. Очень представительный дядя. Даже немножко седой. Но Верка просто с ума от него сошла. Ни о чем больше говорить не может. – Вот, вот, – снова вмешался секретарь. – Потому у вас и ЧП в бухгалтерии. Головы не тем забиты. Понимаешь, – он повернулся к Лосеву. – Пряжа была получена по подложным документам. Теперь следствие идет. И он рассказал Виталию уже известное ему происшествие на комбинате. Из комитета комсомола Лосев уехал только во втором часу дня. А под вечер Петя Шухмин привез перепуганную Верочку. Виталий не успел раскрыть рот, как она выпалила: – Ну, вот, я так и знала!.. Так и знала!.. И расплакалась. – Что вы знали? – удивился Лосев. – Что подумают на меня… Виталий внимательно посмотрел на девушку. Она была недурна собой, маленькая, изящная, с копной совсем светлых, прямо-таки льняных волос, нежное и правильное бледное личико и большие, слегка подведенные темно-карие глаза. «Ведь милая девушка, – подумал Виталий. – Но рядом с Маргаритой Евсеевной… Вот только глаза…» Да, глаза вдруг сказали ему что-то новое об этой девушке, что-то не укладывающееся в тот образ, который Виталий уже нарисовал себе. И он подумал, как совсем неоднозначны люди и что здесь тоже лучше один раз увидеть, чем десять раз услышать. Надо только научиться смотреть. Эта девочка неглупа, жизнерадостна и добра. Но сейчас ей страшно, и вообще она измучена чем-то. Впрочем, ясно, чем измучена. И внезапно весь план разговора скомкался, показался фальшивым. Виталию стало даже как-то неловко за него. Совсем по-другому надо разговаривать с этой девушкой. – Мне рассказывали, что однажды вы с ребятами были в молодежном клубе… – Ну, это давно, – торопливо ответила девушка. – Да, я знаю. Там организовали встречу с молодыми английскими художниками. И один нарисовал тут же ваш портрет. Он его вам подарил? – Слушайте, – сердито сказала Вера. – Вы зачем меня сюда привезли, чтобы про клуб спрашивать? – Нет, – вздохнул Виталий. – Я почему-то подумал про портрет. А разговор, конечно, будет о другом. Но для начала имейте в виду, я вас ни в чем не подозреваю и ничего плохого о вас не думаю. – Правда? Она подняла глаза на Виталия. – Правда, – твердо подтвердил он. Вера слабо улыбнулась. – Я вам почему-то верю. – А почему же мне не верить? Ведь я вас ни разу еще не обманул, – Виталий тоже улыбнулся. – А вы, между прочим, верите порой даже тем, кто вас уже однажды обманул, – многозначительно заключил он смелее – Я не понимаю, – она пожала плечами. – Нет, вы уже о чем-то подумали, – Виталий снова улыбнулся. – Знаете что? Давайте говорить откровенно. Вам это ничем не грозит. Это может подвести только меня, если… если вы окажетесь другим человеком, чем я думаю. – Ой, я, правда, ничего не понимаю, – уже улыбнулась Вера. – Сейчас поймете. Вы знаете, где находитесь? – В милиции. – Здесь уголовный розыск. А розыск очень непростое дело. Вот сейчас, например, мне предстоит разыскать опасных преступников, которые совершили крупное хищение. Очень крупное. – У нас? – Не только у вас, но и еще в одном месте. И на этот раз не пряжу. Но тоже ценное сырье. И тоже по фальшивой доверенности. Но там они еще убили человека. – Ой, какой ужас! – с искренним испугом воскликнула Вера. – Теперь понимаете, как важно их быстрее найти? – Конечно! – Вот почему я спросил вас про клуб, – неожиданно заключил Виталий. Вера растерянно посмотрела на него. – Я опять ничего не понимаю. – Сейчас, сейчас. Все поймете. Ведь мы говорим откровенно? – Да… – Совсем откровенно, Вера. Уж вы мне верьте. Хорошо? – Да, да! – Почему вы перестали ходить с ребятами в клуб? И дружить с Сережей Морозовым? – Но это… – Вы обещали мне верить. – Ну, хорошо! Я познакомилась с другим человеком. Я его люблю. Вот и все. – Он называет себя хирургом? – Он – хирург. – Нет. Вы знаете его фамилию? – Конечно. – Тогда посмотрите справку с его работы. Из лежащей на столе папки Виталий достал бумагу и протянул ее Вере. Та удивленно пробежала ее глазами. – Вахтер?.. Не может быть… – Оказывается, может, – пожал плечами Виталий. – Он назвал себя хирургом, познакомившись недавно и с этой женщиной. Он достал из той же папки фотографию Маргариты Евсеевны и протянул ее Вере. Та бросила на нее неприязненный взгляд, но в руки не взяла. – Какая красивая… – Кстати, она тоже работает в бухгалтерии предприятия, где произошло уже другое хищение. И там тоже подсунули фальшивую доверенность. Странное совпадение, правда? Вера, что-то соображая про себя, рассеянно произнесла: – Да… Неужели поэтому он перестал… Но… он вчера говорил… Что вы сказали? – переспросила она. – Я говорю, странное совпадение! С этой женщиной. – Это не странное совпадение, – глаза Веры налились слезами. – Это… это подлость! Он мог мне прямо сказать. Зачем же так… – Значит, не мог. – Должен был. Если по-честному. – Тут все не по-честному, Вера. Вы же видите. А он… Может быть, он вас боится? Виталий напряженно ждал ответа. Поворот в разговоре был рискованный. Вера сейчас могла не пойти на откровенность, если была хоть чуточку в курсе дел Глинского и участвовала в них. Тут Виталия вело только непонятное ему самому чутье, какое-то обостренное ощущение невозможности, неестественности такого контакта, такого поступка со стороны этой девушки. – Конечно, испугался, – сказала Вера и с горечью усмехнулась. – Я только не знала, что она такая красивая. – Чем же вы его напугали? – с облегчением спросил Виталий. Вера вздохнула. – Я, ведь, все время чувствовала, что он что-то скрывает. Ну, чувствовала, чего уж там говорить. А когда он от меня… Это я тоже сразу почувствовала. Это очень больно, – она подняла глаза на Виталия. – Ну, я и брякнула, что все расскажу. Вот он вчера и прискакал. Выпытывать. – А вы? – Обрадовалась, дура. Уж такую он ласку изображал. Она снова покосилась на фотографию, лежавшую на столе. Эта фотография не давала ей покоя. – И что же, ничего он не выпытал у вас? – Нет. – А что было выпытывать? Что вы знаете? Вера, опустив глаза, молчала. – Скажите, – попросил Виталий. – Ведь мы условились. – Однажды я увидела у него на столе бланк доверенности… – тихо, не поднимая глаз, произнесла Вера. – С печатью. А подписей не было. Я тогда жутко испугалась. Но ничего ему не сказала. – А на кого была эта доверенность, куда? – спросил Виталий. – Я не разглядела. Она из-под книги высовывалась. – И что вы подумали? – Сначала почему-то испугалась. Потом подумала: Ну, мало ли что? – В общем, успокаивать себя стала. А когда он… Ну, изменился, – Вера опять бросила взгляд на лежавшую в стороне фотографию, – я разозлилась и опять про это вспомнила. – И на этот раз что вы подумали? – Что его этим можно испугать. – И сказали ему? – Ну, не сказала… просто… намекнула. И вот он прискакал. – Значит, вы уже поняли и… молчали? – А что я могла понять?.. Ну, правда, у нас уже произошло это… – она опустила голову. – И… и я поступила нехорошо. Но… я не могла решиться. Ну, не могла. Вы понимаете? Это, ведь, тоже нехорошо, доносить… – Понимаю… – Нет, вы не понимаете. Это… это… И куда идти? – Нет, я понимаю, – убежденно сказал Виталий. – Мы все уверены, что доносить нехорошо. И это правильно. Но жизнь, Вера, – трудная штука. Вот сейчас, например, вы помогли нам в важном деле. Я считаю, для всех важном. Ведь, был убит человек. Ну, нельзя же позволять такое!.. – Конечно… – То-то и оно. – Это как у Пушкина, – неожиданно сказала вдруг Вера и слабо улыбнулась. – «Донос на гетмана злодея царю Петру от Кочубея». Да? Виталий тоже улыбнулся. – Вроде этого. Он задумался на минуту, потом снова спросил: – А из друзей его вы кого-нибудь знаете? – Из друзей?.. Ну, вот Игорь. Он где-то под Москвой живет. Потом Валерий. Он… кажется, тоже хирург. – Такой же? – невольно усмехнулся Виталий. – Ой, я уже ничему не верю, – вздохнула Вера. «Игорь», – подумал Виталий и спросил: – А к этому Игорю вы не ездили? – Он звал, но… я не поехала. – Скажите, – снова спросил Виталий. – А когда вы видели у него дома ту доверенность, не вспомните? – Давно. Еще осенью. – Вы только познакомились? – Ну, не только. Мы уже, наверное, месяц были знакомы. – Он часто расспрашивал вас о работе? – Часто, конечно. – И о ваших фондодержателях тоже? – Я ему вообще все рассказывала, – пожала плечами Вера. – Жаловалась даже. У нас же беспорядков много. – А он? – А он сочувствовал, – она усмехнулась. – Вообще был очень внимательный. Поначалу. Цветы дарил. Как все. Сами знаете, – она взглянула на Виталия. – Да, знаю, – задумчиво согласился он и невольно посмотрел на фотографию на столе, с которой кокетливо улыбалась Маргарита Евсеевна. Вера перехватила его взгляд и спросила: – Ей тоже дарил? – Не знаю, – сдержанно ответил Виталий и, посмотрев на часы, сказал: – Ну, вот что, Вера. Пора вам домой. Поздно уже. Обещайте мне никому о нашей встрече не рассказывать. Хорошо? – А вы не расскажете? – улыбнувшись, спросила девушка. – Нет, – покачал головой Виталий. – Наш разговор – это служебная тайна. – Ну, и я не скажу никому, – горячо обещала Вера. Виталий про себя усмехнулся. «Искренне уверена в этом», – подумал он. Впрочем, о таком разговоре Вера могла рассказать только своему бывшему дружку Это Виталий предусмотрел. Накануне днем, вскоре после обнаружения машины и оперативки у Цветкова, Откаленко тоже приступил к выполнению полученного задания. Начал он в своей обычной манере: приехал в тот двор, где стояла машина, и снова обошел знакомое уже место за грудой ящиков и коробок. Внимательный осмотр ничего нового, однако, не дал. «Машина стояла здесь, – размышлял Игорь. – Почему они именно сюда ее загнали? Скорее всего просто наткнулись на подходящее место: машину здесь почти не видно, тем более вечером и ночью. А днем сюда все время подъезжают другие машины, привозят овощи, фрукты. Среди них тоже стоять незаметнее. Да и не собирались они тут долго стоять. А перекинуть груз с машины на машину, видно, решили сразу, как только сорвался ремонт. Надо было спешить. Да, но засор подачи? Зачем им понадобилось заводить пустую машину? Чтобы перегнать на другое место? Зачем? Стоп, стоп. Что-то тут не сходится. Бросить в другом месте, только не здесь… И нас увести от этого места. Но не удалось. Подвела случайность. Значит… тут что-то можно найти. Надо искать. И потом. Перебросить с машины на машину груз в десять тонн… Тут хребет сломаешь, с мешками этими, пока перебросишь. Да, тут нужны рабочие. Вдвоем не справишься. Даже втроем: с тем, который курил «Герцеговину». Или они достали машину с подъемником? Нет, вряд ли. Или опять какая-то случайность, уже в их пользу? Так или иначе, но операция эта трудоемкая, небыстрая. Кто-то мог видеть. Кто-то должен был участвовать». Игорь невольно огляделся. Возле магазина стояла машина с овощами и какими-то коробками. Около нее суетились рабочие в темных, грязных халатах. В дверях виден был полный мужчина в белом халате, он разговаривал с другим, в пальто и кепке. А рядом с магазином и над ним были окна, бесчисленные окна огромного дома. Однако что-либо заметить можно было только из ближайших – со второго, третьего этажа. Выше уже надо высовываться, чтобы что-то увидеть во дворе. Но сейчас не лето. Да, видимо, придется опрашивать жильцов, осторожно, конечно. Игорь медленно оглядывал мутные, еще не отмытые за зиму стекла окон. В этот момент за его спиной раздался насмешливый голос: – Нюхаешь, милок? Небось, из милиции? Игорь оглянулся. Перед ним стоял неопределенного возраста, низенький, щуплый и небритый человек с испитым лицом и хитрющими маленькими глазками. Был он в старых, заляпанных грязью сапогах и синем рваном халате поверх ватника, на всклокоченной голове еле держалась мятая кепка. Глазки его уже с утра подозрительно блестели, а свекольно-красный, с прожилками нос не оставлял сомнений в его склонностях. – А тебе интересно знать, откуда я? – усмехнулся Откаленко. – Хе! Страсть, как интересно, – презрительно ответил тот. – А то я на вас не нагляделся. Закурить-то найдется? – Свои уже, выходит, кончились? – Ага. – Ну, давай, тяни. Откаленко вынул сигареты и, угостив, закурил сам. Они уселись на какой-то опрокинутый ящик. – Здесь трудишься? – Игорь кивнул на магазин. – А мы по морям, по волнам, – оскалился в усмешке человечек в халате. – Нынче здесь, а завтра там. Мы того, пьющие. – Ну, недельку-то здесь продержишься? – Само собой. А то и поболе. Неделю уж, считай, держусь. Одначе скоро… А ты не из ОБХСС? А то прямо к директору топай. Уж кое-чего тебе подкинет, будь уверен. – Не. Я воздухом дышу, – усмехнулся Откаленко. – Воздухом пьян не будешь. Может, вынести? До одиннадцати. – Обожду. А сам ты где живешь? – Да тута и живу. Через двор. Чтоб, значит, на дорогу не тратиться. Как зовут-то тебя, ежели не секрет? – Игорь. А тебя? – Федя-Квас, все при нас. – Ты, гляжу, шутник. Тут, говорят, порченая машина стояла. Неужто угнали? – Вчерась, – Федя хитро посмотрел на Откаленко. – А ты уже нацелился? – Да нет, так просто. – Просто только бутылку выпить. Поставишь бугылку? – Это за что? – А я тебе кое-чего шепну. Откаленко усмехнулся. – Чего же это такое ты мне шепнешь? – Ха! Думаешь ты один умный? У меня, брат, ума, если хочешь знать, пруд пруди. Понял? У меня только выдержки нет. А я так считаю, без нее веселее. – Навряд. – Точно тебе говорю. Ты смотри, какой я веселый. Так шепнуть? – Про что? – А есть тут кое-кто, все про ту машину знает. – А чего про нее знать-то? – Откуда, что и как. Ты мне, Игорек, шарики не крути, понял? Я ж тебя вчера видел. Вот так, – Федя торжествующе посмотрел на Откаленко. – А раз так, то без бутылки говори. – Не, – покрутил головой Федя. – Бутылка мне беспременно нужна. Тут уж как хошь, а дай. – Ну, так и иди, Федя, за ней. А я еще погуляю. Откаленко неторопливо погасил сигарету и встал. – Значит, трояк не дашь? – Не. Самому пригодится. – Ну, тогда я тебе помешаю, знай. – Ладно. Только потом я тебе помешаю, ты уж не обижайся. – Эх, – вздохнул Федя и тоже встал. – Добрый я человек. Ужас просто. Ну, дай еще сигаретку. Постой! – он склонился над протянутой Игорем пачкой. – Я уж… три возьму, не обидишься? – Ну, давай, давай, бери, шут с тобой. Федя взял сигареты, бережно положил их в верхний карман халата и, таинственно понизив голос, сказал: – Вечером приходи, попозже. Бурда тут беспременно будет. Вот с ним и потолкуй. Ежели, конечно, сумеешь, – он коротко хихикнул. – Они тут кое-чего делали с ней, сам видел. Туда-сюда, одним словом. Только гляди, меня, в случае чего, не заложи. А то мне тогда… – он махнул рукой, и глаза стали жалкие и грустные. Лосев не прошел бы мимо таких глаз. Но Откаленко лишь кивнул в ответ и коротко сказал: – Будь спокоен. – Пока, Игорек, – залихватским тоном сказал Федя. – Авось, свидимся еще. Поклон супруге и деткам. Он сделал рукой приветственный жест и, повернувшись, вихляющей походкой направился к разгружавшейся рядом машине. « Что ж, – подумал Откаленко, глядя ему вслед. – Придется вечерком сюда наведаться. Вечером тут, кажется, оживленно». А пока следовало здесь еще погулять и подумать. Игорю всегда лучше думалось на месте, где произошло все то, что надо было разгадать, где можно было одновременно думать и смотреть и кое-кого встретить тоже, вроде этого непутевого Федьки-Кваса, а то и кого-нибудь поинтереснее. Игорь не спеша брел по асфальтовой дорожке, ведущей в глубь двора, к размытой дождями и снегом детской площадке с грустными, потемневшими грибками и покосившимся квадратом песочницы. Вдоль дорожки, по которой шел Откаленко, сиротливо стояли облупленные скамейки. На одной из них, подстелив газету, сидел полный старик в теплом пальто с меховым воротником, в шляпе и, опираясь на палку, разговаривал с крупной, черной с рыжими подпалинами овчаркой, которая сидела перед ним и, склонив голову набок, внимательно его слушала. Сцена была так выразительна, что Игорь невольно залюбовался красавицей-собакой. Подойдя ближе, он осторожно опустился на дальний край скамейки и стал с интересом прислушиваться. А старик, не обращая на него внимания, продолжал говорить: – …И не бегай больше туда. Ты же видишь, они камнями бросаются. И не рычи на них, не кидайся. Нас же с тобой и накажут. Все поняла, умница ты моя? Ну, вижу, вижу, поняла. Собака, не меняя позы, чуточку повела одним настороженным ухом в сторону Игоря, потом облизнула языком черный нос и пружинисто встала, давая понять, что все ей ясно. – Ну, гуляй, гуляй пока, – сказал старик. Собака отбежала и настороженно оглянулась на Игоря, словно что-то решая про себя, потом опять взглянула на хозяина, и в ее умнейших глазах отразилось явное беспокойство. – Гуляй, гуляй, – усмехнувшись, повторил старик и, обращаясь уже к Игорю, добавил. – Боится меня оставить с чужим человеком. – Отличная собака, – подтвердил Игорь и спросил. – Кто же это в нее камнями бросает? Неужели дети? – Что вы! Дети в ней души не чают. Это хулиганы. Вечерами собираются возле магазина. Там, на ящиках, распивают, горланят. А Долли пьяных не любит. Так я ей не велю вообще в ту сторону бегать. Днем тоже. – Каждый вечер вы с ней гуляете? – Это обязательно. Сын болен. Вот я пока. – Хлопотное дело. – Что вы! Для меня это истинное удовольствие. Я же с ней, как с человеком, разговариваю. И она решительно все понимает. А любовь, преданность беспредельные. Настоящий член семьи. В это время собака подбежала, держа в пасти какую-то палку, и осторожно положила ее перед хозяином. – Вот, видите? Это она поиграть хочет, – сказал тот. Старик попытался поднять палку, но не дотянулся и попросил: – Дай поближе, Долли. И собака, схватив палку, положила ее к самым ногам хозяина. Старик нагнулся, взял палку и с силой бросил ее вдоль дорожки. Собака радостно кинулась вслед за ней. В конце дорожки она неожиданно задержалась и принялась обнюхивать снег вокруг, потом, схватив вдруг что-то в пасть, кинулась к хозяину. Подбежав, она положила у его ног тонкий нож с наборной ручкой из разноцветного плексигласа. – Ого! – нагибаясь, произнес старик. – Вот теперь нож. А на днях чей-то портсигар нашла. Он поднял нож и рассмотрел его. – Что-то тут нацарапано на ручке. Очки не хочется доставать. Вы не видите? – обратился он к Игорю. Тот взял нож и разобрал на его рукоятке: «Гад буду. Б.» – Это ихний, наверное, – старик кивнул в сторону магазина. Собака напряженно смотрела на нож и уже не предлагала хозяину играть. – Что же за хулиганы там собираются? – спросил Игорь. – Да местные все. Делать-то нечего. Правда, вчерашний вечер они хоть делом занялись. Мешки какие-то с машины на машину перегружали. Весь вечер пыхтели. Мы в первом часу ушли, а они все возились. На водку, конечно, зарабатывали. – Странная работа, – заметил Игорь. – Я так понял, что машина испортилась и срочно пригнали другую. Утром сегодня та, испорченная, еще стояла. Ну, а потом, видно, ее увезли, – он посмотрел на собаку и сказал: – Отдыхай, Долли. Ложись. Собака послушно опустилась у его ног, вывалив красный язык и на миг скосив глаза на Игоря. – Какая собака, – снова искренне восхитился Игорь. – И, мне кажется, очень породистая. Вон родинки-то на морде. – Все пять, – с гордостью подтвердил старик и добавил: – А вы б себе тоже собаку завели. Я вижу, вы их любите. – Люблю, – подтвердил Игорь. – Но одному трудно за ней ухаживать. Я уж думал. – А родители, жена? – Родителей уже нет. Жены… – Игорь усмехнулся, – пока нет. – Жена нужна, – убежденно сказал старик. – В молодости это не так ощущаешь. А вот я год назад похоронил свою Прасковью Андреевну, и такая, знаете, тоска в душе поселилась, ничем не заглушишь, никакой работой. – Вы работаете? – Да. Лекции читаю, учебник пишу. Математический анализ… – задумчиво произнес старик и, вздохнув, заключил: – Женитесь. Ей-богу, женитесь. Мой вам совет. А вы, я вижу, человек хороший, – и он зорко и ясно взглянул на Игоря. «Да, надо бы», – подумал Игорь и, помолчав, спросил: – И все-таки, у кого это рука поднялась на такую собаку? Вы этих хулиганов знаете? В вашем доме, наверное, живут. – Двое из нашего дома. Один, вот, из тюрьмы только вышел. Слесаря нашего сынок. Как вышел, так верховодом стал. Кличку дурацкую принес, я слышал. Бурда. Надо же придумать. И все тут его боятся, – он усмехнулся. – Кроме Долли. – А отец его как? – Что отец? Пьяница. И мать тоже. Вечером идешь мимо их окон, песни поют. Вон их окна. На первом этаже, возле ворот. – И не работает этот Бурда? – Нет. Уж наш участковый, Владимир Прокопьевич, каждый день туда ходит. Вот, ведь, работа у человека. А что поделаешь? Надо, – он вздохнул. – Ну, ладно. Пора идти. Всего вам доброго, – он поднялся со скамьи. – Пойдем, Долли. Собака немедленно вскочила и оглянулась на Откаленко, словно тоже прощаясь с ним. И в глазах ее, как показалось Игорю, мелькнула некоторая симпатия. Он весело кивнул ей. – До свидания. Какое-то время Игорь смотрел вслед удаляющемуся старику и строго идущей рядом с ним собаке, потом перевел взгляд на окна первого этажа возле самых ворот. «Ну, ладно, Бурда, – угрюмо подумал он. – Вечером мне все расскажешь, подлец ты эдакий. Уж я постараюсь». Он встал и отправился к выходу со двора. Проходя мимо магазина, Игорь увидел у наполовину разгруженной машины группу рабочих, они покуривали, расположившись на ящиках, и что-то лениво обсуждали. Среди них был и Федька. Заметив Откаленко, он ему хитро и самодовольно подмигнул. «Достал все-таки трояк», – подумал Игорь. …Вечером двор показался Игорю не просто грязным и угрюмым, как днем, а еще и каким-то загадочным, даже опасным, хотя над подъездами окружавших его домов горели яркие лампочки и под ними то и дело мелькали люди. Почти во всех окнах горел свет. Только возле магазина все было окутано темнотой. Среди высокой груды пустых ящиков и коробок виднелась одна сиротливая, неяркая лампочка, освещавшая, казалось, только саму себя, вокруг нее темнота еще больше сгущалась. Пустынным казался этот участок двора. Игорь направился туда. А вскоре до него донесся гомон пьяных голосов, хотя самих парней видно не было. «За ящиками сидят», – догадался Игорь. Ему не впервые было встречаться с такими шальными компаниями, и потому особого страха он не испытывал, только привычное, даже какое-то приятное напряжение, как перед очередным испытанием. Он ненавидел это разнузданное, жестокое и темное племя и не понимал своего друга Лосева, который был готов возиться с самым последним и отпетым из них, пытаясь отыскать некую «болевую точку в душе». «Какая тут душа? – враждебно думал Игорь. – Давить надо такого, чтобы боялся высунуться. Вот и этот Бурда. Нож у него самый опасный, самый бандитский. Значит, надо сейчас сразу взять над ними верх, не давая опомниться». Игорь был уверен, что вышел на верный след. Подойдя поближе и обогнув гору пустых картонных коробок и ящиков, он увидел в тусклом свете единственной здесь лампочки компанию человек в пять или шесть, расположившихся вокруг опрокинутого ящика, на котором стояли стаканы, бутылки, а на развернутой бумаге лежала какая-то снедь. Самих парней разглядеть было трудно. Гомонили все, но как будто слушали они одного, который сипло гудел, перекрывая их голоса. До Игоря донеслись его слова: – …Тайга – мачеха, братва. Сгубить может враз. По ней надо уметь бежать. Собьешься, и хана тебе… Игорь оттолкнул ногой какой-то лежавший на его пути ящик и приблизился. Голоса смолкли. Все повернулись в его сторону. – Ну-ка, ты, специалист по тайге, подойди, – позвал Откаленко. – Ты откуда взялся? – прохрипел знакомый уже голос. – А ну, сам подойди, раз я тебе нужен, – в голосе прозвучала насмешка. – Подойди, Бурда, разговор есть, – повторил Игорь. – Не пожалеешь. – Ты бы не пожалел, что сюда сунулся, – угрожающе заявил все тот же голос. – Тащи его сюда, ребятки. Живо. Но первый же из подскочивших к Откаленко парней получил такой удар, что не устоял и повалился на груду ящиков, верхние из которых обрушились на него. Второй из нападавших в нерешительности остановился. – Ну, иди сюда, иди, – иронически позвал его Игорь. – Пока Бурда подойдет, я с тобой успею поговорить. – Слышь, ты! Тебе, зараза, чего надо? – все еще не поднимаясь со своего места, но уже миролюбивее спросил Бурда. Этот сиплый голос принадлежал ему. – Есть разговор, – сухо повторил Откаленко. – С глазу на глаз. Неужто, боишься, Бурда? Или, по-другому, Николай Спивак, как хочешь. – Ха! Все-то он знает! – воскликнул Бурда, и в голосе его проскользнула озабоченность, потом он с вызовом сказал. – А чего мне бояться в своем отечестве? – он выругался. Длинный, еле различимый в темноте парень поднялся с одного из ящиков и вразвалку подошел к Откаленко. В темноте он был плохо виден даже рядом. – Отойдем, – резко сказал Откаленко. – Лишних ушей не требуется. Вон туда, – он махнул рукой в сторону невидимых в глубине двора скамеек. Не дожидаясь ответа, Игорь уверенно зашагал в темноту, чувствуя, что Бурда заинтригован и теперь уже никуда от него не денется. За своей спиной Игорь слышал его торопливые шаги. Дойдя до первой из скамеек, он остановился и сказал: – Вот тут и потолкуем. Я тебя не вижу, ты меня не видишь. Откровенный разговор у нас получится. – Это еще поглядим, – угрожающе прохрипел Бурда. – Смотря об чем разговор поведешь. Гляди, не споткнись. Не на фрайера напал. – Знаю, на кого напал. Правда, один зубик у тебя уже выпал, Бурда. Не заметил? – Это еще какой? – Такой, значит, ножичек ты изготовил себе, остренький, да длинненький. Опасный ножичек. А он, вот, тю-тю. Да? – Ах, ты, гад… – напружинился Бурда, и Откаленко сразу уловил эту перемену. – Ты как его увел, а? – Подфартило, – усмехнулся Откаленко и сердито добавил. – А вообще дело к тебе есть. Тут, может, и тебе подфартит. Так что, садись. Закурим пока. Они опустились на скамью, и Бурда поспешил первым чиркнуть спичкой, близко поднеся ее к Игорю, чтобы тот прикурил. – Фото твое на всяк случай теперь имеется, – удовлетворенно предупредил Бурда, гася спичку. – Валяй, – согласился Откаленко. – Снимай. Стану тебе теперь сниться. Может, поаккуратней вести себя будешь. – Ты откуда такой взялся? – подозрительно спросил Бурда – А тобой только мы пока и интересуемся. Так что помни и не спотыкайся лучше, – зло усмехнулся Откаленко. – А разговор у нас с тобой, Николай, вот о чем будет. Вчера вечером с машины на машину мешки перегружали? – Ну… – Кто просил? – Шоферяга один. И его экспедитор. Машина у них забарахлила. – Как их звать, знаешь? – А чего такого? Экспедитора – Дмитрий Михайлович. – Хорошо рассчитались? – Все наши. Тебе-то что? Люди попросили. Не ворованное небось. И директор разрешил, – солидно добавил Бурда. – А он-то тут при чем? – Ну, сказал: «Выручайте, мол, приезжих. Хорошо заплатят». Ну, и верно, – Бурда оживился. – Столько не украдешь, сколько они отвалили. Спешили здорово. Эх, подвалило. Пошли, угощу. Хрен с тобой. – А мы друг друга не видели, – жестко ответил Откаленко. – В темноте – встретились, в темноте разошлись. Все. – Тики-так, – насмешливо согласился Бурда. – Мутное дело, видать. – Одно хорошо, не твое. Так что, пока молчать будешь, ясно? И своим там тоже… – Тики-так, – уже серьезно повторил Бурда. – По новой идти неохота. – Тогда все. Бывай. Откаленко поднялся и мгновенно растворился в темноте. Он знал еще один выход со двора. Уже по пути домой он подумал: «Завтра надо будет повидаться с директором. Интересно, что они там ему наболтали». …Утро, однако, принесло всякие неожиданности. Зайдя в овощной магазин, Откаленко в толпе покупателей вдруг столкнулся с Леной. Встреча их произошла так внезапно, что они даже не успели сделать вид, что не знают друг друга. – Ты что здесь делаешь? – растерянно спросила Лена. – А ты? – Я?.. Вот хочу… Бананы тут дают. Зеленые, правда, – она улыбнулась и тихо добавила: – Но моя подопечная, кажется, не такие получит. – Твоя… А! – Игорь насторожился. – Сюда пришла? – Да. – К кому? – Сейчас посмотрим. Приятельниц у нее тут куча. А ты тут зачем? – Да вот думал… Это хорошо, что я тебя встретил, – туманно ответил Игорь. – Кажется, все-таки есть судьба. – Есть, – убежденно кивнула Лена и лукаво взглянула на Игоря. – Ладно. Потом, – чуть смущенно ответил он и спросил: – Где твоя? – Вон, около кассирши. Полная такая, в синем пальто. – А-а. Холеная бабочка. Ну, ладно. Я пошел. До вечера? Лена улыбнулась. – Это уж как судьба решит. Игорь отошел и тут же заметил, как Нина Сергеевна – он сразу вспомнил, как зовут администратора из «Березки», о которой докладывали на оперативке у Цветкова, – решительно направилась к узкой двери за прилавком, ведущей, видимо, в подсобные помещения. Еще не отдавая себе отчет, почему он это делает, Игорь устремился вслед за Ниной Сергеевной. За дверью оказался узкий коридор. В этот момент двое рабочих катили по нему груженую тележку, и Нине Сергеевне, а затем и Откаленко пришлось прижаться к стене, чтобы ее пропустить. За тележкой шла женщина в белом халате с какими-то бумагами. – Валерий Геннадиевич у себя? – спросила ее Нина. – Да. Народ у него, – ответила та. Тележка проехала, и Нина Сергеевна уверенно двинулась дальше по коридору. Откаленко последовал за ней. На одной из дверей, выходивших в коридор, висела табличка «Директор». Нина, не постучав, распахнула дверь. – Привет, – небрежно сказала она. Дверь закрылась. Через минуту из кабинета вышли двое мужчин. Игорь озабоченно спросил одного из них: – Директор свободен? – Знакомая, – сердито ответил тот. – Договорить не дала. – Красивые женщины ждать не любят, – усмехнулся Игорь. – Деловые, – поправил его другой мужчина. – Сама, небось, где-нибудь директор. Оба направились куда-то в глубь коридора. Игорь задумчиво проводил их глазами и вытащил сигарету. Теперь он уже не спешил встретиться с директором. Во-первых, его имя показалось знакомым и требовалось вспомнить, от кого он его мог слышать. Ну, и потом эта Нина. Как она зашла к нему! Видимо, приятели. А она знакома с тем самым Севой. И с неведомым пока Димой… «Дмитрий Михайлович», – сказал про него Бурда. Теперь дальше. Где он совсем недавно слышал это имя, Валерий Геннадиевич, Валерий… Нет, такого человека он не знает. Выходит, кто-то это имя упоминал. Лосев?.. Кажется, он. Но в связи с чем?.. Лосев докладывал… О ком же он докладывал?.. Ах, да! О той бухгалтерше, Маргарите Евсеевне. С ней познакомился Сева. Так, так… А познакомил их… Вот! Неужели это тот самый Валерий? Да, связи усложнялись, переплетались, и поспешный шаг тут грозил серьезной ошибкой. Нет, с этим директором нельзя говорить так, как собирался было Откаленко. А познакомиться с ним все-таки следовало. И, между прочим, поглядеть на его стол. Но вот повод нужен другой. Другой… Игорь поспешно погасил сигарету и огляделся. Кажется, никто не заметил, что он тут курит. Затем он неторопливо подошел к двери с табличкой и вежливо постучал. – Да, да! – раздалось из-за двери. Игорь вошел в кабинет директора. За небольшим письменным столом сидел молодой худощавый человек в модных дымчатых очках, рыжеватые волосы были гладко расчесаны на пробор. Красивый, тоже весьма модный, серый костюм, белая сорочка, красный в полоску галстук. «Вполне современный директор», – иронически отметил про себя Игорь. По другую сторону стола свободно расположилась Нина Сергеевна, перекинув ногу на ногу и скинув с плеч пальто. Оба курили. Какая-то озабоченность не успела стереться с их лиц. «О чем они тут говорили?» – невольно подумал Игорь. На столе лежала зеленоватая пачка «Герцеговины флор», а рядом желтая с красным язычком зажигалка. – Вы заняты, товарищ директор? – официально осведомился Откаленко. – Как видите. В чем дело? Директор явно не собирался кончать разговор с посетительницей. – Пожарная инспекция, – все тем же тоном сообщил Игорь. – Слушаю вас. – Будем составлять акт. Скопление горючих материалов у вас во дворе. Не вывозите пустую тару. А кроме всего, там вечерами хулиганствующий элемент собирается. Распивает спиртные напитки. Курят. Огонь, значит. Пожарная опасность. И от жильцов жалобы. – Да вывезем мы все, – нетерпеливо махнул рукой директор. – Обещаю вам, товарищ. Как-никак, передовой магазин. По всем показателям, обратите внимание, – он со значением посмотрел на Откаленко. – Надо учитывать. А вы сразу – акт. – По фактическому положению, – возразил Игорь и сурово добавил. – Вот и удостоверением не интересуетесь, – он похлопал себя по карману. – А мало ли кто к вам придет. – О, господи! Да кто еще по такому вопросу может прийти? – Порядок надо соблюдать, товарищ директор. – Видала? – вздохнул директор и посмотрел на Нину Сергеевну. – И, ведь, ничего не скажешь. Кругом виноват, – он вдруг широко улыбнулся и обратился к Игорю. – И все-таки давайте дружить, дорогой товарищ. Ваши указания мы, конечно, выполним, а пока отпустим вам парочку килограммов отличных бананов, а? И сок грейпфрута имеется, тоже, надеюсь, не откажетесь? – Товарищ инспектор, конечно, не откажется, – усмехнувшись, вставила Нина Сергеевна. – Сначала ящики, – неуступчиво сказал Игорь. – А там будет видно. Что-то в его тоне вдруг насторожило директора. Он внимательно посмотрел на Игоря и, спохватившись, сказал: – Да вы присаживайтесь, товарищ, – он указал на второй стул возле своего стола. – Сейчас все и обсудим. Закуривайте, – он придвинул к Игорю лежавшие на столе сигареты. – Прошу. «Его», – подумал Игорь и решил, что директора следует, пожалуй, успокоить. Он вежливо взял сигарету и добродушно сказал: – С актом, ясное дело, можно и подождать. Вижу, порядок наведете. А мне идти надо, уж извините. Через два дня, однако, проверим. – Так как же насчет бананов? – Будет видно, – туманно повторил Игорь. – Желаю оставаться. Он кивнул и вышел из кабинета. Когда Игорь уже прикрывал за собой дверь, то услышал, как Нина Сергеевна раздраженно сказала: – Ей-богу, я сама не знаю, кто он такой. Думаешь, он мне… Дверь закрылась. В торговом зале он поискал глазами Лену, но не обнаружил ее в толпе покупателей и, нахмурившись, направился к выходу. Лена уехала из овощного магазина сразу после разговора с Игорем. Ей предстояла важная встреча. Ну, а цель приезда в магазин Нины Сергеевны оказалась понятной, стоило только узнать имя директора. Да, это были давние знакомые. У Нины когда-то был пылкий, хотя и непродолжительный роман с Валерием, после чего установились ровные дружеские и деловые отношения, что случается, как известно, весьма редко. Но оба были людьми трезвыми и деловыми. Лет десять тому назад Валерий окончил Плехановский институт, а она школу торгового ученичества и уже работала продавцом в большом универмаге. Туда же попал по окончании института и Валерий в должности заместителя заведующего секцией. Тогда-то и началась эта дружба. Поначалу их объединила общая вражда к заведующей секцией. И коварный план, придуманный Валерием, чтобы эту заведующую со скандалом сняли с работы, они осуществили вместе. Нина оказалась бесценным союзником, ловким, решительным и преданным. Она врала и обманывала с таким наивным и простодушным видом, так открыто смотрела при этом в глаза людям, что не верить ей в тот момент было невозможно. И даже когда у самого Валерия порой вдруг сдавали нервы, она своей безоглядной решимостью и верой в него и в успех их хитрого плана помогала справиться с минутной слабостью и растерянностью. В это сложное время он сполна оценил ее. Общая борьба кончилась не только победой, но и пылким, хотя и скоротечным романом. Первым остыл Валерий. Веселая, бесшабашная с виду толстушка, свеженькая и лукавая, доступная и пылкая, постепенно обернулась цепкой, грубой и вульгарной бабой. И Валерий, всегда мечтавший о женщине воздушной, нежной и прекрасной, наивной и беспомощной, вскоре разочаровался в своей подруге. Однако наивность и беспомощность нравились ему только в любимой женщине, в других он ценил качества прямо противоположные. И потому дружба и деловые связи у них сохранились. Тем более что и Нина сразу поняла, что окончательно рвать с ним отношения ей невыгодно: Валерий был полезным человеком и шел в гору. Многое из этих бесценных сведений Лена получила весьма быстро и просто. Достаточно было только узнать парикмахерскую, куда, как обычно, отправилась накануне утром Нина, а, там мастерицу, у которой она всегда стриглась и которую часто приглашала к себе домой. Мастерицу эту Лена тут же зазвала к одной из своих подруг, которая, кстати, как и сама Лена, осталась чрезвычайно довольна ее работой. Потом, естественно, пили чай. Словом, за два с лишним часа непрерывной болтовни немолодой, экспансивной мастерицы, которую звали Липа, были рассказаны десятки всяких историй о ее клиентках, в том числе и о Ниночке, от которой Липа была без ума. При этом Лена и ее подруга не успевали изумляться необыкновенной Липиной осведомленностью. Время за чаем для всех троих прошло незаметно. Липе так понравилось неожиданное общество, что она обещала забежать завтра, чтобы занести какой-то совершенно необыкновенный крем, который она сама изготовляет по рецепту знаменитой косметички, своей близкой приятельницы. Вот на новую встречу с Липой Лена сейчас и спешила, покинув овощной магазин после неожиданной встречи с Откаленко. Когда она приехала, Липа только успела снять пальто и поправить прическу возле зеркала. Правда, говорить она начала уже в передней. Ее всегда переполняли потрясающие новости и слухи самого разнообразного свойства. Но на этот раз волнение ее достигло особого накала. – Вы помните, девочки, я вам вчера рассказывала о своей приятельнице, Ниночке? Так вот, – Липа бессильно опустилась на диван. – Ах, это просто кошмар какой-то! Приезжаю я вчера вечером к ней, а у нее сидит этот Валерий, помните? Ну, ее другом когда-то был. Оба, знаете, такие взволнованные, ужас! При мне, конечно, замолчали. Тогда я вышла, – Липа лукаво улыбнулась и выставила перед собой розовые ладошки. – Мы тоже кое-что понимаем. Ну, я и вышла, как-будто бы на кухню, и слушаю. А он ей говорит, шипит просто: «Я тебя в тюрьму упеку и твоего драгоценного тоже, если все, что мне следует, не получу». Вы можете себе представить? Я чуть не умерла прямо тут же, около двери. А она, бедненькая, ему говорит: «Ну, причем тут я?» И чуть не плачет. И я за дверью чуть не плачу. Это же изверг какой-то! Ее – в тюрьму! – А кто такой ее драгоценный, вы знаете? – с нескрываемым любопытством спросила Лена. – Ах, один солидный человек, Лев Константинович. Я его видела. Ну, правда, немолодой. Но стиль, манеры, умрешь! Вообще Ниночка не может жить одна. Просто не выносит. Знаете, так бывает. – Господи, за что же их в тюрьму? – воскликнула Лена. – Ну, какие-то дела. А Ниночка по своей неопытности всегда попадает в жуткое положение. Однажды даже принесла мне какой-то чемодан, говорит: «Дорогая, спрячь. Это все, что у меня есть». Представляете? Последнее принесла. И вся бледная-бледная. А, ведь, сама копейки чужой не возьмет. Ей и так хватает. Все-таки, знаете, в «Березке» работает, – не очень последовательно резюмировала Липа. – А Валерий что? – снова направила рассказ в нужное русло Лена. – Ну что! Это же изверг! «Давай, – говорит, – сюда твоего драгоценного. Если он завтра в восемь вечера тут не будет, я на утро иду к прокурору». Нет, вы только подумайте! Это разговор интеллигентного человека, по вашему? Бандит! Форменный бандит! У меня чуть разрыв сердца не случился, прямо там, в коридоре. Всхлипнув, она вынула из сумочки платок и осторожно промокнула уголки накрашенных глаз. – И Нина обещала? – сочувственно вздохнула Лена. – А что ей, бедняжке, оставалось? Он на все способен. Его надо знать. Ни совести, ни чести. Мать родную зарежет. Липа кипела благородным негодованием. Впрочем, за чаем она легко перешла на другие волнующие темы. …А вечером был зафиксирован приход к Нине Сергеевне известного уже Валерия Геннадиевича Бобрикова, директора овощного магазина, и какого-то немолодого, солидного человека с седыми висками, в шляпе, темном, модном пальто, с изящным кожаным «кейсом» в руке. Человек этот не мог, естественно, долго оставаться неизвестным, стоило только подождать и проводить его до дома, где он жил, как все данные устанавливались почти автоматически. Но тут произошло нечто вовсе непредвиденное. Впрочем, вначале все шло, как и следовало ожидать. Через час после прихода из дома вышел Бобриков. Выглядел он до крайней степени обозленным и испуганным. Он поспешно уселся в свою машину и досадливо, с силой, хлопнул дверцей. А спустя еще часа два из подъезда появился и упомянутый пожилой человек. Оглядевшись по сторонам, он неспешно двинулся по тротуару, то и дело посматривая назад, на проезжую часть улицы, в тщетной, видимо, надежде поймать такси. Так он добрался до шумной даже в этот поздний час Преображенской площади. Тут человек повел себя немного странно. Он постоял несколько минут возле закрытого уже газетного киоска, в стороне от стоянки такси, где в это время находились две или три свободных машины, потом неожиданно выскочил из-за киоска на край тротуара, махнул какой-то темной «Волге», та подъехала к нему и через минуту, пропустив отошедший в этот момент от остановки троллейбус, устремилась вниз, в сторону центра. Через некоторое время машина подъехала к гостинице «Москва». И тут оказалось, что никакого пассажира в ней нет. Водитель служебной «Волги» клялся и божился, что никого подвозить и не собирался и гражданину на Преображенской площади он решительно отказал. – А он очень просил? – поинтересовался один из оперативников. – Просить-то просил, но… как сказать? – замялся водитель. – Короче, приказал, а не попросил, понимаешь. Нужен мне такой пассажир! То есть мне никакой не нужен, – спохватился он. – Запрещено, понимаешь. Что я, не знаю? – Понятно, – усмехнулся оперативник, хотя на душе у него было ой как несладко: задание он со своими товарищами провалил. Тем не менее он снова спросил: – Что же он вам сказал? – Не сказал, а приказал, понимаешь: «А ну, на Смоленскую площадь. Живо». Тут уж каждый, знаешь, его пошлет. – Да-а, – задумчиво произнес оперативник. – Видно, садиться он к тебе не собирался. Надо было только подозвать. – А тут троллейбус, – досадливо вставил другой. – Его и ждал, – кивнул первый оперативник. – Ловко это он. Совсем по-другому сложились дела у Виктора Усольцева. Своего неведомого тезку он установил легко и быстро, ибо адрес, полученный Лосевым в театре, оказался правильным. Да и самые первые сведения об этом непутевом парне Усольцев получил тоже быстро, ибо тот жил широко, открыто и даже шумно. Бывший помощник администратора театра оказался Виктором Петровичем Коменковым, ныне работавшим в каком-то заводском клубе и руководившим там самодеятельностью. Это был пустой парень, пижон, весельчак, наделенный, видимо, лишь самыми первичными инстинктами, и дальше за ними шла, как говорят, уже неорганическая материя. Словом, парень был дремуч и распущен. Родители его жили в далеком Борске, а их Витя, с тяжким трудом и безмерным отвращением закончив школу или училище культработников, сумел «зацепиться» за Москву, женившись на легкомысленной дочке одного сурового генерала, который уже через три месяца выгнал незадачливого зятя вместе с дочкой, а еще через полгода опомнившаяся дочка поспешила развестись со своим шалопаем-мужем. Но из всех этих житейских передряг Виктор, однако, вынырнул с однокомнатной квартирой в одном из старых районов Москвы. Тут же он снова женился и опять развелся. Вторая жена, как и первая, обливаясь слезами, сбежала к родителям, а у Виктора осталась весьма милая обстановка. Тут уж пошла и вовсе бестолковая жизнь с бесчисленными попойками, гульбой, ссорами, романами, случайными знакомствами, непрерывными устройствами на работу, откуда Виктора регулярно и в кратчайшие сроки выгоняли, и мелкой спекуляцией. Местный участковый инспектор бывал у него чуть не ежедневно, то разбираясь во всяких скандалах, то проводя с Виктором душеспасительные беседы. Получив все эти сведения, Усольцев решил, что с парнем церемониться и хитрить нечего и нужные данные он от него получит через полчаса. И потому на следующий день, часов в одиннадцать утра, когда все добрые люди уже давно трудились, Усольцев, зная особый режим работы Коменкова, позвонил к нему в квартиру. Долгое время, однако, никто ему не открывал. Виктор позвонил еще раз, уже понастойчивей, потом подождал и начал звонить снова. Наконец за дверью послышалась какая-то возня и сердитый, полусонный голос спросил: – Кто там? – Откройте, Коменков, – потребовал Виктор. – А я спрашиваю, кто там? – еще сердитее повторил Коменков. – Я занят. – Все равно откройте. Милиция. – Врешь. Сергея Митрофановича голос я, слава богу, знаю. – Вот теперь и мой узнаете. Открывайте, Коменков, а то я слесаря вызову. – А по Конституции не имеете права врываться, – нахально заявил уже окончательно проснувшийся Коменков. – Постановление прокурора у тебя есть? – Я тебе дам постановление! – разозлился Усольцев. – Открывай немедленно! – Не открою. А запаса продовольствия у меня на три дня, учти. Так что любую осаду выдержу. Давай сюда Сергея Митрофановича, если ты из милиции. Усольцев растерялся. Что же делать? Неужели и правда идти за участковым? Его же ребята в МУРе на смех поднимут. А главное, какой же после этого получится разговор с этим прохвостом? – Ну, ладно, Витя, – примирительно сказал Усольцев, сделав над собой немалое усилие. – Пошумели и хватит. Давай, открывай. Я тебе удостоверение покажу. В самом деле поговорить надо. – Вот такой тон я признаю, – Коменков снисходительно усмехнулся за дверью. – Приходи через час, будет разговор. – Но… – Через час. Все. И Виктор услышал удаляющиеся шаги. Он вскипел от бессильной ярости. Но что было делать? Приходилось принимать условие. И Виктор зашагал вниз по лестнице. Интересно, как бы поступил на его месте, скажем, хваленый Лосев? Но так ничего и не придумав, он вышел из подъезда. Целый час Усольцев болтался по соседним улицам, придумывая всяческие кары этому сволочному парню. Отнестись с юмором к возникшей ситуации у него не хватало сил. Его бросало в жар от мысли, что кто-нибудь из ребят в его отделе узнает о позорной сцене на лестнице. Впрочем, никто, конечно, этого не узнает, успокаивал себя Виктор, слава богу, свидетелей не было, а уж сам он, ясное дело, не проговорится. Ни в каком отчете указывать такие подробности не требуется. Важен итог визита, вот и все дела. Придя к такому заключению, он облегченно вздохнул. Ровно через час Усольцев снова позвонил в знакомую уже дверь. На этот раз она открылась мгновенно. На пороге стоял невысокий белобрысый парень с круглым улыбчивым лицом и голубыми глазами. На Коменкове были потертые «фирменные» джинсы и модная, ярко-желтая рубашка, расстегнутая и завязанная узлом на животе. – Давай, давай, входи, – весело пригласил он. – И ты меня, брат, извини, открыть никак не мог. Дама была. Первый раз. Сам понимаешь. Он подхватил пальто гостя, повесил на вешалку и сделал широкий жест в сторону комнаты. – Заходи. Прошу. Комната была кое-как прибрана. – Что будем пить? – осведомился Коменков. – Виски, коньяк, водка? – Боржом, – усмехнулся Виктор. – Вас понял. При исполнении, значит? Он держался весело, доброжелательно и непринужденно, словно и не было той ссоры час назад. Казалось, он уже просто забыл о ней. Оба уселись возле низенького полированного столика и закурили. Коменков отодвинул в сторону вазу с цветами и усмехнулся. – Видал? По два с полтиной цветок. Но отношения с женщинами требуют жертв, ничего не поделаешь. И чем красивее женщина, тем больше жертв. Закон природы. А у меня была… М-м-м… – он мечтательно замотал головой и, оборвав самого себя, сказал уже другим тоном. – Ладно. Ты чего пришел? Правда, из милиции? В тоне его не было ни испуга, ни смущения, как рассчитывал Виктор, одно только любопытство. – Из милиции, – солидно кивнул Усольцев. – Нужен мне, понимаешь, один человек. И ты его знаешь. Так что, помоги. – Давай, давай, – оживился Коменков. – Я, брат, верный помощник милиции. Всегда готов, если что. Сергей Митрофанович ко мне, как к себе, приходит. – Ну, наглец, – подумал Усольцев. Он и самому себе не мог признаться, как эта встреча его обескуражила – Давай, давай, выкладывай, – поощряюще и дружески продолжал Коменков. – Я, знаешь, ясность люблю. Кто тебе нужен? – Но тут он вскочил со стула. – Слушай, давай все-таки выпьем, а? Ну, по маленькой. Ты учти, – он весело погрозил пальцем. – Комиссар Мегрэ тоже выпивал на работе. Это я лично читал. А как работал? Нам бы так работать! «Нам бы», – поразился Усольцев столь откровенной наглости. Теперь он уже и вовсе не знал, как начать разговор. Может быть, выпить рюмку? Он же теперь не отстанет, и разговора не получится. – Ну, наливай, – снисходительно согласился он. Пока Коменков весело суетился по комнате, Виктор немного пришел в себя и кое-как освоился в непривычной обстановке. Они чокнулись и выпили за дружбу, как объявил Коменков. – Тебя как звать? – спросил он, ставя пустую рюмку на стол. – Виктор. – Ого! И меня! Мы с тобой братики, Витя, – с веселым воодушевлением объявил Коменков, обнимая Виктора за плечи. – Вот, здорово! А Усольцев, обретя было почву под ногами, вдруг почувствовал, как она снова ускользает из-под него. Серьезный разговор решительно не получался. – Я тебе все скажу, Витя! Я тебе по-братски все скажу! Ей-богу! – с энтузиазмом продолжал Коменков, пытаясь снова наполнить рюмки. – На старости лет братика приобрести, это же надо! Ну, давай еще… – Погоди, – закрыл ладонью свою рюмку Усольцев. – Вот скажи, ты в театре на Таганке работал? – Точно. Работал. Администратором. – А Диму помнишь? – Это какого Диму, откуда? – наморщил лоб Коменков и даже отставил в сторону бутылку. – Ну, Дима… Такой… – Усольцев назвал знакомые приметы. – А-а! Из «Березки»? Что, задымился? Ты, Витя, все можешь мне сказать, понял? Могила! Будь спокоен! Значит, задымился? Ай, ай, ай! Ах, утенок! Ах, котенок! Ах, поросенок! Выходит, добегался? Я ж говорил… Коменков, казалось, совсем развеселился. – Да с чего ты взял, что задымился? – сердито сказал Усольцев. – Мне с ним просто поговорить надо. У тебя телефон его есть? – Что ты, родимый! Откуда у меня его телефон? Прибежит, убежит, и все дела. Ну, иной раз я его с девочкой познакомлю. Слушай! – оживленно воскликнул Коменков и подмигнул. – Хочешь, я тебя тоже, а? Это в миг! Это для меня… – Брось. Ты лучше посоветуй, как мне Диму найти, – перебил его Усольцев. – Во, как нужно поговорить, ты не представляешь. – Ей-богу, не знаю. Вот, клянусь! Ну, как другу, как брату, говорю, – Коменков прижал руку к груди. – Давай лучше выпьем. Лады? – и он снова схватился за бутылку, чуть ее при этом не опрокинув: с таким чувством произносил он свои клятвы. – Ну, скажи хоть, кто еще его знает, – настаивал Усольцев, пытаясь закрыть свою рюмку. – Может, у них телефончик раздобуду. – Понимаешь, Витя, – задушевно начал Коменков, словно собираясь рассказать длинную и грустную историю, но закончил кратко. – Мы с ним в одной компании не выпивали. Я ж тебе говорю: забежит, убежит. И концы. – А ты у него в «Березке» бывал? – Что ты! Только он ко мне. Девочек в театр водил. И все дела. А зачем он тебе? – Разговор есть, – уклончиво ответил Усольцев, закуривая. – Ох, Витя, не крути, – шутливо погрозил пальцем Коменков. – Я тебя, брат, насквозь вижу. Ты не комиссар Мегрэ, помни. И Коменков, ловко наполнив рюмки, поднял свою. – Давай, Витя, за твой успех, – с чувством произнес он. – Чтоб стать тебе генералом в милиции. Хочешь? Ты станешь, я тебе помогу. И он выпил свою рюмку. – Слушай, деловито сказал он. – Есть идея. Оставь мне свой телефончик и фамилию. Как этот Фигаро появится, я тебе звякну. Лады? Вместе хватать его будем. – Да зачем мне его хватать, – досадливо поморщился Усольцев. – Я тебе уже сто раз сказал, мне только поговорить с ним надо. Запомни ты, наконец. – Витя, не блефуй. Я твои карты все вижу, – хохотнул Коменков. – Ты не знаешь с кем дело имеешь. Сказал, помогу, значит, помогу. Все. И не трясись. Давай телефон. Усольцеву ничего не оставалось, как продиктовать телефон и свою фамилию. При этом слабая надежда все же теплилась у него: вдруг да этот прохвост и в самом деле позвонит, вроде бы он его к себе расположил. Записав телефон и фамилию своего нового знакомого, Коменков внушительно сказал: – Но, Витя, учти. Если милиция теперь будет меня обижать, я к тебе. Так сказать, услуга за услугу. Договорились? Слушай! – его вдруг осенила новая мысль. – Ты мне удостоверение выхлопочи, а? Ну, там, помощник милиции, внештатный, словом. Витя, я прошу, – он прижал руки к груди. – Во, как надо. А? – Ты сначала помоги, а потом удостоверение проси, – хмуро ответил Усольцев, все больше приходя к выводу, что толка от его визита никакого не получилось. Да, разговор решительно не сложился, как надо. Этого парня не за что было зацепить, нечем было и серьезно припугнуть. Другого пути Усольцев не видел. Он пришел к этому стервецу с пустыми руками и с пустыми руками уходит. – Ладно, Витя, – вздохнув, сказал он и с силой размял в пепельнице окурок. – Я, пожалуй, пойду. Толка от тебя пока что чуть. – Что ты! – весело воскликнул Коменков. – Тебе, милочка, просто не хватает проницательности. Ко мне нужен только подход, понимаешь? Меня, Витек, надо заинтересовать. Вот, Димка… – он запнулся и неожиданно заключил. – Разошлись, как в море корабли. Год уже не видел. А тебя я полюбил, ей-богу! Ну, давай по последней, а? За дружбу, чтобы не ржавела. Я для тебя… Он снова схватился за бутылку. Усольцев уже не знал, как от него избавиться. И испытал неслыханное облегчение, оказавшись, наконец, на лестнице. Стремительно скатившись по ней вниз, словно этот неуемный Коменков гнался за ним со своей бутылкой, Усольцев выскочил на улицу. Тут он, наконец, умерил шаг и направился к ближайшей станции метро. По дороге он размышлял, что же все-таки сообщить Лосеву, вернее, как сообщить, чтобы не выглядеть в его глазах уж полным профаном и лопухом. А, впрочем, почему «профаном и лопухом»? В конце концов он вел себя в данных сложных обстоятельствах вполне правильно и не его вина, что этот тип ничего не знает про того Диму. А он, действительно, ничего не знает, это точно… почти. Такую возможность не отрицал и сам Лосев. Ну вот, он и оказался прав. Словом, надо так построить свое сообщение, чтобы все выглядело здорово и толково, как, собственно, почти и было на самом деле. Пусть Лосев убедится, как умело действовал он, Усольцев, в сложной обстановке. А чего же? Вреда от небольшого преувеличения не будет. И свидетелей нет, чтобы повернуть как-либо иначе его сообщение. Впрочем, чем дальше, тем больше убеждал себя Усольцев, что никто другой бы не действовал иначе в той непростой и неожиданной обстановке, в которую он попал, – даже сам Лосев. И все больше ему казалось, что он вовсе не растерялся и вел себя вполне правильно. Так он по приезде и доложил Лосеву. К сожалению, в комнате в этот момент присутствовал и Откаленко. Это портило Усольцеву настроение во время доклада, и почему-то он невольно отошел еще дальше от истинных обстоятельств. Лосев слушал внимательно, не перебивая вопросами, а Откаленко, казалось, и вовсе не слушал, уткнувшись в какие-то бумаги. Когда Усольцев кончил, Лосев спросил: – Выходит, этот Коменков ничего про Диму не знает? – Он его еле вспомнил. Когда-то тот выклянчил у него контрамарку на спектакль. И больше вообще не появлялся. – А верить ему можно? – Думаю, да. Пустой, конечно, парень. Но в данном случае скрывать ему было нечего. К тому же милиции боится, – зачем-то добавил Усольцев. – Значит, разговор получился откровенный? – Абсолютно. Я его, знаешь, как расположил. – Так, так… – задумчиво произнес Лосев и неожиданно спросил. – Значит, два раза он был женат? – Минимум, – подтвердил Усольцев. – А что такого? – Да нет, ничего. А сколько раз его с работы вышибали? Усольцев махнул рукой. – Не сосчитать. А уж девок у него… – М-да, – Лосев недоверчиво покачал головой. – И такой парень на полную откровенность с тобой пошел? – Пошел, пошел, не сомневайся. – Брешешь ты что-то, Усольцев, – неожиданно произнес Откаленко, не отрывая глаз от бумаги, которая лежала перед ним на столе. – Что значит «брешешь»! – вскипел Усольцев. – Ты все-таки выбирай выражения. – Вот я и выбрал. – А я, между прочим, не тебе докладываю. Старший у меня Лосев, а не Откаленко. – Скажи спасибо. – Ну, хватит, – вмешался Виталий и, усмехнувшись, добавил. – Если Виктор и преувеличивает, то в частностях. Главное же ясно: до этого чертового Димы добраться нам так и не удалось. В конце дня все снова собрались в кабинете Цветкова. – Глядите, милые мои, что получается, – сказал Федор Кузьмич, по привычке крутя в руках очки. – Сколько же у нас выявлено людей, так или иначе, видимо, причастных к преступлению. Видимо, – с ударением повторил он, подняв палец, – пока это нам только оперативное чутье подсказывает, не более того. – Ну, кое-какие факты все же есть, – живо заметил Лосев. – Информация – мать интуиции. – Пожалуй, что есть, – согласился Цветков, – Вот и давайте разбираться. Начинай, Лосев. – Слушаюсь. Первым идет всем известный Сева. Это Всеволод Борисович Глинский, вахтер, – Лосев сделал ударение на последнем слове. – Получает информацию о фондах и фондодержателях от женщин, работающих в бухгалтерии предприятий, где потом произошли хищения. Знакомится. Неотразимый красавец. Заводит романы. А одна из этих женщин, Вера, видела у него дома бланк доверенности, заполнен был не до конца. Так что, возможно, он и изготовил те фальшивые доверенности. – Надо достать свободный образец почерка, – заметил Откаленко. – Это не проблема, – кивнул Лосев и продолжал. – Теперь его связи. Первая – это некий Валерий. Им Откаленко занимается. Вторая – Нина из «Березки» Тут Златова работает. Еще есть какой-то Игорь, под Москвой живет. Тут совсем темно. Вот пока все по Глинскому. – Та-ак, – кивнул Цветков и посмотрел на Откален ко. – Ну, что это за Валерий? – Валерий Геннадиевич Бобриков, – ответил тот. – Директор овощного магазина. Тоже связан с Ниной из «Березки». Сидел в машине, которую около его магазина бросили. Там остался его окурок, «Герцеговина флор». Больше того, организовал переброску кислоты с машины на машину. Есть свидетели. – Как бы он тоже не скрылся, – сказала Лена. – Как вчера этот Лев Константинович. Очень уж Бобриков, говорят, испуганный ушел от Нины. – М-да. Тараканы, обычно, чуть что, разбегаются, – проворчал Цветков. – Эх, прошляпили с этим Львом Константиновичем, – досадливо вздохнул Лосев и спросил у Лены. – Кто же он такой, неизвестно? – Нет, – покачала головой Лена. – Пока нет. У Нины, видно, роман с ним. Бобриков ей сказал: «Твой драгоценный». И Липа подтверждает, что роман. А вот о Льве Константиновиче и она ничего не знает. – Даже Липа не знает, – иронически протянул Лосев. – Представляете? – Кажется, сама Нина о нем не все знает, – сказал Откаленко. – Я одну фразу ее засек. Там, в магазине у Бобрикова. – Но этот самый Дима, которого мы ищем, по связям Бобрикова, видимо, проходит, – заключил Лосев. – Раз Бобриков в машине с ним сидел. И по связям Нины Дима проходит, так, ведь? – он посмотрел на Лену. – Она его знает, – кивнула Лена. – Ну, ну. Эту работу, милые мои, надо продолжать, – заключил Цветков. – Ищите новые подходы к объектам, новые способы, пути. Выдумка нужна. Смелость нужна. Людей надо понимать. Из этого и работа наша складывается. Из этого, – он погрозил кому-то очками. – А то думают, одна у нас стрельба да погони. Так и пишут, так и кино снимают. А на самом деле, если хотите знать, – Федора Кузьмича на минуту вдруг «повело», как выражался Лосев, это случалось с ним теперь чаще, чем раньше. – На самом деле, – продолжал Цветков, – стрельба да погоня чаще всего означают нашу ошибку, или когда ничего другого не придумали, или те оказались умнее нас. Я вот так полагаю. – Однако иногда стрелять все же приходится, – самолюбиво заметил Лосев. – Какой ты ни умный. Все-таки не с учениками церковноприходской школы дело имеем. – Какой, какой школы? – заинтересовался из своего угла Шухмин. – Была такая при царе, – махнул рукой Лосев. – Тихие детки учились. – Ну, хватит, – вмешался Цветков. – Вечно ты, Лосев, чего-нибудь придумаешь. Какие еще связи изучили? – Вот Усольцев отыскал помощника администратора театра, у которого Дима контрамарки брал, – сказал Лосев. И все посмотрели на Усольцева. – Ну, давай, Усольцев, – кивнул Цветков. – Чего тебе там удалось? – Не знает он того Диму, – через силу выдавил из себя Виктор, сам удивляясь охватившей его вдруг неуверенности. – А контрамарку все-таки давал ему? – спросил Цветков. – Один раз. Чуть не год назад. – Гм… – хмыкнул Цветков Но Диму этого, выходит, все же запомнил? – Не очень твердо… – Что-то, Усольцев, ты сам не очень твердо говоришь. Разговор-то у вас получился? – Самый задушевный, мне кажется, – иронически вставил Откаленко. – Получился, – хмуро ответил Усольцев, проклиная себя за свою неуверенность. – Ладно, – кивнул Цветков. – Ты, Лосев, разберись с этим делом. Чувствуется какая-то недоработка. А теперь послушаем коллегу, – он посмотрел на Албаняна. – Что-то он все молчит. – Причем загадочно, – усмехнулся Лосев, – А это кое-что означает. – Да, дорогой, означает, со скромной гордостью согласился Эдик. – Картина обрисовывается такая. Преступники явно москвичи, так? – Ну, так, – согласился Лосев. – А вот обе угнанные ими машины – из Рязанской области. Ту, первую, которая сейчас у нас, сегодня опознали представители одного автохозяйства оттуда. – А насчет второй откуда ты знаешь? – спросил Откаленко. Албанян хитро улыбнулся, сверкнув белками глаз. – Представь себе, дорогой, догадываюсь. – Это почему? – Вот почему, – Эдик сразу стал серьезен. – Такая картина наблюдается. Почти на границе с Московской областью, но, однако же, обычно в соседней, чтобы нам на глаза не попадаться, расположились некие колхозные цехи. Это вообще-то разрешено, это законно, это полезно. Но! Производство в таком цехе должно быть налажено на отходах или, скажем, на сырье самого колхоза. Ясно? А там порой делают что угодно. Председатель смотрит сквозь пальцы: колхозу выгодно, цех большую прибыль дает. Пусть себе изготовляет, допустим, целлофановые пакеты даже или там косынки, леденцы, губную помаду… – Постой, постой! А финансовые органы, а госконтроль! – воскликнул Лосев. – Они зачем? – Вот, – удовлетворенно произнес Албанян и снова хитро улыбнулся. – Слова не мальчика, но мужа. Отвечаю. Организаторы таких цехов тоже не мальчики. Ловкость рук, дорогой, чтоб ты знал. И, конечно, неслыханный барыш. – Ну, а почему у границы с Московской областью? – снова спросил Лосев. – Потому что дельцы из Москвы. Им ездить на работу, – Эдик саркастически подчеркнул последнее слово, – далеко не охота. Так вот, мы установили, что некоторым из этих цехов требуется для их незаконной продукции лимонная кислота. – Значит, надо вокруг этих цехов поработать, – сказал Лосев. – Осторожно, конечно. – О! – поднял палец Эдик. – Верно говоришь. А для этого тебе нужна командировка. И, возможно, не на один день. Там люди серьезные. И он посмотрел на Цветкова. – Мне тот убийца нужен, – хмуро сказал Лосев. – В первую очередь он. – Все тебе там будет, – пообещал Эдик. – Увидишь. Потому я тебе первую очередь и предоставляю. А уж потом мы покопаемся. Ты только на нужный след выйди. – Если он там окажется, – Лосев вздохнул. Теперь они оба посмотрели на Цветкова. |
||
|