"К своей звезде" - читать интересную книгу автора (Пинчук Аркадий Федорович)10Волков встретил Муравко непривычно тягучим взглядом. Не выслушав доклада, показал рукой на стул у приставного столика, сам сел у стены там, где обычно во время совещаний садятся его подчиненные. Сел расслабленно, закинув ногу на ногу и положив руки на спинки соседних стульев. – Расскажи, о чем думал, когда шел на посадку, – попросил он. Зазуммерил телефонный комбайн, но Волков даже не посмотрел в ту сторону, словно этот сигнал его не касался. Муравко пожал плечами. – О разном. Боялся ошибиться в режиме. Скорость в этом молоке обманчива. А когда прожекторы врубили, стало веселей. – А насчет катапультирования? – Извините, товарищ командир, но я расценил эту команду как преждевременную. – И правильно расценил, – сказал Волков, улыбнувшись. – В таких ситуациях лучше перестраховаться, чем недостраховаться. В случае реальной необходимости летчику катапультироваться легче, если у него есть приказ командира. Принять такое решение самому не просто. Иногда легче пойти на аварийную посадку, чем покинуть самолет… В какое-то мгновение Муравко действительно об этом подумал. Схватиться за ручку катапульты проще простого. А потом доказывай, что ты не верблюд. Может, никто вслух и не усомнится в необходимости такого шага, но про себя кто-нибудь обязательно подумает: не поторопился ли Муравко? В кулуарных разговорах он еще ни разу не слышал, чтобы о летчике, покинувшем самолет, говорили с одобрением. Нет, не ругали, но и не хвалили. Дескать, хороший парень, но… – А я испугался, – признался вдруг Волков. – Потерять в такой момент новый самолет, да вместе с летчиком, – кошмар! До сих пор тошно, как подумаю. – А я был уверен, товарищ командир. – Ну ладно, это к слову. Действовал правильно. О другом у меня разговор. Снова зазуммерил комбайн, и Волков снова не обратил на него внимания. – Ответ пока не нужен. Так сказать, информация к размышлению, – сказал Волков загадочно и встал. – Не исключена возможность послать тебя в отряд подготовки космонавтов. Есть наметки. Подумай. Все взвесь. Могу сказать тебе одно – сам бы я тебя не послал туда. Летная твоя биография на этом закончится. Там иная работа, иные требования. Повезет – слетаешь в космос… Ну со всеми вытекающими последствиями, – он хлопнул ладонью выше орденских нашивок, – звезда, головокружение от славы и прочие радости. Может не повезти. И лет через пятнадцать уйдешь на пенсию майором, как это случилось с одним моим другом, с глубокой обидой и горьким разочарованием. Подумай. Если есть вопросы… – Когда я должен ответить? – Через неделю, через две. – Ясно. Есть просьба, товарищ командир. Волков недовольно шевельнул щекой. – Разрешите на сутки отлучиться в Ленинград. – Оставь дежурному по части адрес и выпиши отпускной билет. – Есть! Разрешите идти? – Иди, Муравко. Он спустился этажом ниже, оформил отпускной, зашел к дежурному, оставил адрес и телефон знакомого художника и взял курс на общежитие. Слова командира пока еще не пробились в глубокие пласты сознания. Мысль о возможных крутых переменах в его судьбе, дразня и заигрывая, шла рядом. Будто не предложение ему сделали, а как ребенку показали в витрине красивую игрушку: при каких-то условиях может стать твоей. Возможность реально стать космонавтом почему-то смешила Муравко. Чтобы безоглядно поверить в такое, надо быть или предельно наивным, или нахально-дерзким. От наивности Муравко уже благополучно избавился, а вот до нахальной дерзости пока не дорос. Вспомнилось почти забытое… Он уже ходил во второй класс, когда однажды отец ему сказал: «Если ты мне докажешь, что умеешь управлять мотоциклом, я тебе куплю его хоть завтра…» Коля Муравко стал завсегдатаем динамовского мотоклуба. Не отказывался ни от какой работы. Мыл в бензине цепи, чистил от грязи щитки, выносил и сжигал ненужную ветошь, затачивал напильником куски стальных спиц, нарезал метчиком гайки – делал все, что просили. Взамен получал знания устройства мотоцикла и возможность прокатиться по кругу на самой легкой машине. Через три месяца он привел в мотоклуб отца и на пересеченной трассе, которую гонщики оборудовали в овраге рядом со стадионом, продемонстрировал езду на уровне юношеского спортивного разряда. Отец загрустил. «Тебе жалко денег?» – спросил он отца. «Нет, не в деньгах дело. Просто до восемнадцати лет тебе не выдадут документов. Нет у тебя права управлять мотоциклом. Не дорос». Коля доверял отцу во всем, и ему казалось, что синяя птица в его руках. Но вмешалась неучтенная сила, и счастье, в котором он уже не сомневался, утекало сквозь пальцы. «Ты знал об этом?» – спросил он отца. «Знал, но как-то не подумал, что ты всерьез примешь мои слова. А теперь попал в глупое положение». Полученный в детстве урок приучил Муравко к сдержанности в эмоциях и вместе с тем избавил от многих разочарований. Он как-то мысленно примерил скафандр космонавта. Не к себе, к своей фамилии. Представил экран телевизора со стартующей ракетой и голос диктора: «…космическим кораблем «Союз-50» управляет летчик-космонавт майор Муравко». И не смог поверить, что такие слова прозвучат когда-нибудь в эфире. Все это было похоже на фантастику. И космический корабль, и майорское звание, и даже сам факт такого сообщения. «Бред», – сказал себе Муравко и согласился с командиром, что вариант ухода в майорском звании на пенсию более реален, чем звезда на груди и головокружение от славы. К тому же он совсем не представлял своей жизни без самолетов, без аэродромов, без предполетной подготовки, без Чижа и без Юли. Близкая встреча с нею, поездка в Ленинград наполняли душу тихой радостью, предчувствием праздника. Муравко даже не заметил, как прибавил шагу. – Коля! Он обернулся. В курилке возле КПП сидел Ефимов. Муравко подошел, опустился на теплую, вымытую дождями доску. Скамейка упруго прогнулась. – Понимаешь, какая штука, – Ефимов как бы раздумывал – говорить или не говорить. – Дежурным по аэродрому заступаю. Не хочешь вместо меня? – Нет, – засмеялся Муравко. – Я уже отпускной выписал. В Ленинград еду. Ефимов встрепенулся. – Сделай доброе дело. – Он быстро, даже торопливо вынул из кармана записную книжку, вытащил заложенную между листками купюру и протянул ее Муравко. – Хотел сам, но видишь… У Нины завтра день рождения, купи цветы и передай ей от меня. Вот адрес. – Он вырвал из записной книжки листок и передал его Муравко. – Буду твоим вечным должником. – Это хорошо, – улыбнулся Муравко. И пообещал: – Сделаем. – Я тебе сегодня не позавидовал, – сказал Ефимов. – Но был уверен, что ты ее усадишь как миленькую. И точно. – Чиж подсобил – прожекторы врубил вовремя. – Муравко усмехнулся. – Второй раз не хочу… Будь! Он собирался сказать «меня ждет дама», но что-то удержало – побоялся показаться хвастливым. Они пожали друг другу руки и разошлись. Время уже поджимало, и Муравко, не задумываясь, натянул свой любимый черный свитер, переложил документы в летную кожанку, на ноги надел растоптанные мокасины и выскочил на улицу. Словно по заказу, вдоль обочины катилась машина с ярким зеленым глазом. Когда такси подъехало к дому Юли, Муравко подумал о Булатове. «Хорошо бы не встретиться»… От этой мысли ему стало неловко. И он, прежде чем подняться на второй этаж, позвонил Булатову. Дверь открылась сразу, будто Олег стоял в прихожей и ждал его звонка. – Привет лауреату! – бодро сказал Муравко. – Проходи, у меня гость, – они обменялись рукопожатием. Муравко заглянул в комнату и увидел у телефона Верочку. Она что-то увлеченно говорила в трубку и даже не посмотрела на вошедшего Муравко. Ее прическа, яркое платье, свободная поза так и просились в объектив кинокамеры. Ну, в крайнем случае – фотоаппарата. И на обложку журнала. Весь тираж будет раскуплен в один день. – Здравствуйте, Верочка! Верочка лишь кивнула. В такт опущенным ресницам густой зеленью мелькнули веки. Тут ей чувство меры, пожалуй, изменило. Муравко представил ее рядом с собой в открытом «ЗИЛе» на шоссе Внуково – Москва. Верочка была бы на месте. А Юля? А Юлю, пожалуй, фиг затащишь в этот автомобиль. Сколько раз пытался Чиж подвезти ее в своем «уазике», ни в какую. Это, говорит, машина командира полка, а мое место в автобусе. – Чему улыбаешься? – толкнул его в бок Булатов. И, прикрыв дверь, сказал: – У нее день рождения, решили посидеть у меня. Мы собирались за тобой. – Жаль, – весело сказал Муравко. – Еду в Ленинград. – Что, обязательно? – Да. Сразу два задания. – Ты ее здорово огорчишь. – Не думаю, – с намеком улыбнулся Муравко. И добавил: – По-моему, ты недооценил ее, а, Олежка? Верочка тем временем грациозно опустила трубку на аппарат и, улыбаясь, вышла в прихожую. Муравко вспомнил где-то прочитанное: «Если улыбка украшает лицо – перед вами хороший человек, если портит – наоборот». Улыбающаяся Верочка была и вовсе неотразимой. – Вам сказал Олег? – спросила она Муравко. – Примите мои поздравления! – Муравко раскинул руки. – Оставляю за собой право вручить вам цветы после возвращения из Ленинграда. А сейчас должен ехать. У Верочки даже не погасла улыбка. Как показалось Муравко, она стала еще ослепительней. – Я разочарована, – сказала она совершенно счастливым голосом. И, чтобы сделать ее еще более счастливой, Муравко посмотрел в потолок и поставил Булатова в известность: – Юлька со мной напросилась. По белым ночам соскучилась. У Булатова лишь вздрогнули зрачки. А Муравко, позавидовав его выдержке, сделал вид, что ничего не заметил. – Так мы поедем, – развел он руки в извинительном жесте и, не дожидаясь согласия, щелкнул каблуками и резко склонил голову. У него было ощущение ребенка, простодушно перехитрившего взрослых. – Желаю вам всегда оставаться такой же ослепительно прекрасной. – Ого! – удивилась Верочка. – Таких откровенных комплиментов мне еще никто не говорил. – Подумал я о вас еще более возвышенно, – Муравко сделал шаг назад. – Вы этого заслуживаете. Честь имею. Он еще раз наклонил голову и быстро вышел. Уже не хотелось встречаться взглядом с Булатовым. Когда за спиной туго захлопнулась дверь, Муравко облегченно вздохнул и в несколько широких – через четыре ступеньки – шагов достиг второго этажа. Нажал кнопку звонка. Юля широко распахнула дверь. В джинсах, легких босоножках, она раскованно тряхнула волосами и приглашающе, по-русски, с поклоном повела рукой. – Милости просим… – За что такая честь?.. – Ну, как же? Герой дня… Муравко хотел было разразиться комплиментом, но последние слова Юли остудили его пыл. – У нас, между прочим, времени в обрез, – сказал он строго и посмотрел на часы. – Готова? – А если нет? – вызывающе спросила Юля. Муравко пожал плечами. – Если нет, значит нет. Они нащупывали тональность для предстоящего дуэта. – Папа! – позвала Юля, и в прихожую выглянул Чиж. – Мы поехали, не скучай. – Старшим назначаю Муравко, – сказал Чиж. – Чтоб слушалась. – Да? – стрельнула она в Муравко глазами. – Да, – спокойно подтвердил Чиж. – В данном случае вы следуете в Ленинград как военнослужащие. Со всеми вытекающими последствиями. Ясно? – Так точно! – Юля обняла отца и звонко чмокнула в щеку. В поезде было тесно и шумно. Сначала удалось найти место для Юли. Потом, благодаря дорожной утряске, нашлось местечко и для Муравко. Вскоре Юля договорилась с усатым парнем поменяться местами, и они оказались рядом, да еще и у окна. Подступающие к железной дороге холмы, лесные чащи и заболоченные озера таили в себе нечто притягательно-заманчивое. Муравко сразу захотелось в лес. Так с ним бывает всегда. Но когда он приходил в тот же самый лес, на те же озера и холмы, их заманчивость тускнела. Следы человека в виде масляных пятен, бутылок, целлофановых мешков, рыбных скелетов и прочего мусора вызывали уныние. Они только кажутся бескрайними, наши леса. А с высоты он видит их небольшими лоскутами, обжатыми канавами, дорогами, стройками. «Из космоса и того меньше увидишь». – Чему вы улыбаетесь, Коля? – С нами очень хотел поехать в Ленинград твой сосед. Он же лауреат и он же… – Спасибо, – перебила Юля, – я догадалась, о ком речь. И что же он не поехал? – А я сказал ему, что третий лишний. – И он уступил? – Пусть попробует возражать… – И что вы ему сделаете? – Обратно в прорубь засуну. – Представляю! – Юле стало весело. – А кто та девушка, к которой он звал меня на день рождения? – Я жестоко разоблачен. Мне стыдно, я краснею. Муравко закрыл глаза и откинулся в угол, голова уютно прижалась затылком и виском к прохладным панелям. – Юля, не будешь ли ты возражать, если я вздремну? К нему вдруг пришла расслабленность, сонливо тяжелел затылок. «Хорошо, что Чиж догадался прожектора врубить, – подумал он удовлетворенно, – а то жуть что могло случиться». Запоздалое чувство страха еще больше расслабило его, и Муравко уже сквозь дрему услышал Юлины слова: – Будет удобнее. Ее рука скользнула по шее, мягко придержала его голову, и в следующее мгновение Муравко почувствовал под головой что-то мягкое и пушистое. Едва уловимый запах духов, подобно наркозу, довершил дело, и Муравко провалился в крепкий сон. Он проснулся от шума встречного поезда. В купе было свободно, и Юля теперь сидела напротив, опершись локтями на столик. Ее подбородок лежал в полураскрытых ладонях. За окном в прозрачных полусумерках плыл Ленинград. – Кажется, я всерьез придавил… Юля только улыбнулась. Кавалер называется, всю дорогу продрыхнуть! Хорош! – Не здорово получилось, – виновато сказал Муравко. – Как раз здорово, – успокоила его Юля, загадочно улыбаясь. – Вы спали тихо, как мышонок. Когда они вышли на привокзальную площадь, время перевалило за полночь. Но город жил дневным ритмом. Повизгивали на поворотах трамваи, грохотали металлическими бортами самосвалы, из метро высыпали полуночные пассажиры. По ленинградской традиции городское освещение было выключено. Да в нем и не нуждался никто. Затянутое высокими облаками небо нежно и мягко светилось, и этот прозрачный свет отраженно стоял над Невой, растекался по дворам, паркам, узким переулкам, размывал тени и загадочно вспыхивал на золотом шпиле Петропавловской крепости. Молча подошли к памятнику Ленину. – Без микрофона выступал, – сказал Муравко, – и все его слышали. А народу на этой площади будь здоров сколько вместится. – Здесь площадь была поменьше тогда, – Юля показала в сторону Невы, – там забор кирпичный стоял, здесь вокзальные постройки. Сам памятник тоже в другом месте был. Его поставили примерно вот здесь, – Юля показала на проезжую часть улицы. – И вокзал тут другой был, и дома. Памятник передвинули, когда начали реконструкцию площади. Сразу после войны. – А откуда ты все это знаешь? – В школе наш класс участвовал в конкурсе знатоков Ленинграда. Они вышли на набережную. На гранитных ступеньках спуска к Неве сидели парочки, о чем-то шептались, смотрели, как темные невские воды державно катились к устью. – Знаешь, что мне сегодня сказал Волков? – начал Муравко о том, о чем твердо решил молчать. – Что вы героически спасли репутацию полка, – усмехнулась Юля. И уверенно добавила: – Если бы он послушал отца и разрешил остановить работу на десять минут раньше, вам бы не пришлось рисковать. – Это не наше дело. Он командир. – А если бы вы грохнулись? Это тоже не наше дело? – Если бы да кабы, – отшутился Муравко, – я же не грохнулся, целехонький иду рядом с тобой. И разговор у меня с ним был совсем не об этом. – Это его счастье, – в голосе Юли прозвучала угроза. – Я бы ему не простила до конца жизни. – Юля! – упрекнул Муравко добродушно. – Все ведь хорошо. – Ладно, не будем об этом. Вон «Аврора», – она хотела показать рукой, но в руке была сумка. – Дай-ка мне эту штуку, – Муравко забрал сумку. – А кофточку надень, свежо. – Ничего, – ответила Юля и спросила: – А о чем у вас шел разговор? Муравко уже расхотелось рассказывать, и Юлин вопрос застал его врасплох. – Да так… – Вы же хотели рассказать. – Все это ерунда, Юля. – Он посмотрел на нее и поймал прямо-таки умоляющий взгляд. – Только чур, между нами. Мне дано две недели на обдумывание, – Муравко замолчал, недосказав фразу. – Чего? – подтолкнула Юля. – Предлагают стать космонавтом. Юля удивленно вскинула глаза. – Зазнаетесь – не подступиться. Муравко засмеялся. – Я серьезно, а ты… Ладно. Я еще согласия не давал. И вообще… Они шли по набережной Большой Невки. Муравко остановился и придержал Юлю за локоть. – Я ведь мог стать моряком. Вот с этим зданием, – он кивнул на Нахимовское училище, – связано мое знакомство с Ленинградом. Муравко остался без отца, когда учился в восьмом классе. На шахте, где работал отец, произошел какой-то несчастный случай, несколько человек пострадало, несколько погибло. В числе последних был и отец. Колина мать Светлана Петровна работала старшей медсестрой в шахтерской больнице. В эти дни он ее не видел, она дневала и ночевала там. Муравко был предоставлен самому себе. Кто-то из мальчишек тогда сказал: «Надо подаваться в Суворовское или Нахимовское, нас, как сирот, примут без экзаменов». Идея понравилась. Коля сказал матери: «Поеду в Нахимовское», – и положил перед нею открытку, снятую, наверное, вот как раз с этого места – от гостиницы «Ленинград»: голубой домик училища и серый трехтрубный крейсер. Светлана Петровна подумала, помолчала, будто сразу согласилась, а затем жестко сказала: «Не поедешь. Ты не сирота. Пока я жива и здорова, ты будешь учиться и жить, как все нормальные дети». – Тогда я обижался на мать, – сказал Муравко. – Теперь понимаю: она поступила мудро. Став моряком, я никогда бы не стал летчиком. – И космонавтом, – добавила Юля. Эта тема продолжала занимать ее. А Муравко было неловко: проболтался, как пацан. Все еще может сто раз перемениться. – Это же был пристрелочный разговор, Юля, – он поправил сползшую с ее плеча кофточку. – Ни Волков, ни я ничего друг другу не обещали. Он наверняка еще пятерым сказал то же самое. Знаю я эти конкурсы. А ты всерьез. – Вам ничуточки не жалко уходить из полка? – Во-первых, я еще никуда не ухожу. А во-вторых… Ты ведь тоже не останешься с полком, если Чижа… Он не нашел сразу точного слова – «уволят, оставят, не возьмут» – и замолчал. – Речь не обо мне, – смутилась Юля. «Именно о тебе», – хотел сказать Муравко, он уже понял, что беспокоит Юлю, но пощадил ее самолюбие. Видимо, говорить о том, что уже было ясно обоим, еще не подошло время. – Это Кировский мост? – спросил Муравко. – Да, – односложно ответила Юля. – Расскажи, пожалуйста, о крепости, – попросил Муравко, пытаясь уйти от трудного разговора. Тем более что складывался он в каком-то нервном ключе: еще никто из них не взял на себя никаких обязательств, а в подтексте, в тоне уже звучал упрек, звучала обида. – Мы пойдем через крепость? – спросила Юля. – А потом по пляжу вернемся к Неве. Как раз увидим развод двух мостов. – Веди, как знаешь. – Вы старший, и я обязана свои действия согласовывать с вами. – От моего старшинства осталась одна иллюзия. Передаю бразды правления тебе. – Ну нет, – не согласилась Юля, – мне удобнее быть подчиненной. Командовать – не женское дело. Они взошли на деревянный мост, украшенный старинными фонарями. Муравко представил себя в черном цилиндре, фраке, с тросточкой. Юлю – в пышном платье с кринолином и шлейфом. И говорят они возвышенным слогом о возвышенных чувствах. – Чему вы улыбаетесь? – Юля почувствовала его настроение, хотя шла немножко впереди. – Ведь вы улыбаетесь? – Ну, улыбаюсь. А как ты догадалась? – Почувствовала. Я ведь читаю мысли на расстоянии. – Мысли – понятно. Метод дедукции. А как увидела, что я улыбаюсь? – Это же просто – по ходу ваших мыслей я поняла, что вы должны в этом месте улыбнуться. – Логично. И о чем же я думал? – Вы представляли себе людей, которые гуляли по этому мосту после его открытия. Они вам показались смешными. Муравко суеверно заглянул Юле в лицо. И Юля почувствовала, что попала в точку. – Имейте в виду, – предупредила она серьезно, – я все знаю, о чем вы думаете, – и без всякого перехода сообщила: – Эти ворота построил Трезини. Еще при Петре. Это вы хотели спросить? Да, они сохранились без изменения. Муравко почувствовал себя неуютно. Поверить в Юлину феноменальность он не поверил бы и под дулом пистолета, но то, что она угадала, пусть примерно, его мысли и его вопросы, вызвало некоторое смятение. И это не ускользнуло от нее. – Не пугайтесь, Коленька, – пожалела она его. – На этом месте почему-то у всех стандартные мысли. Это проверено практикой. Когда они спустились к пляжу и остановились у взметнувшейся к небу кирпичной стены, Юля зябко передернула плечами. Муравко стоял за ее спиной, почти рядом, он расстегнул молнию куртки и полами прикрыл Юлины плечи. Ее спина уютно прижалась к его груди, и Юля настороженно замолчала. – Поскольку я отвечаю за твое здоровье, – попытался оправдать свой поступок Муравко, – погрейся в моей куртке. – И ночь кончается, – сказала она, закинув голову. Ее тяжелые волосы скользнули по лицу Муравко, обдав его волнующим запахом. – Помните Пушкина? «Одна заря сменить другую спешит, дав ночи полчаса…» Вот этот миг и наступил. Смотрите, Дворцовый начали разводить… Муравко увидел, что все, кто находился неподалеку от них, словно по команде вскинули руки. Пролеты тяжелого моста, казалось, навечно уложенные на бетонные опоры, вдруг взгорбились, мягко разомкнулись и бесшумно, как в причудливом сне, распахнулись в небо. Непривычно повисли трамвайные провода, а в открытый проем по-хозяйски двинулись стоявшие за мостом морские сухогрузы. Шум их мощных двигателей властно раскатился над притихшей Невой. – Сейчас Кировский разведут, – сказала Юля, и Муравко увидел, как гуляющий народ дружно устремился в ту сторону, куда шли морские корабли. Кировский мост был виден с этого места так же отчетливо, как и Дворцовый, и бежать к нему Муравко не видел смысла. Ему и не хотелось срываться с места: этот волнующий запах Юлиных волос, доверчиво прижавшаяся спина, расслабленно опущенные плечи – все для него было внове. И ему хотелось насытиться очарованием этого мгновения, продлить его как можно дольше. – Я согрелась, спасибо, – сказала Юля и, видимо заметив на лице Муравко тень огорчения, счастливо засмеялась. – Юля, – придержал ее Муравко. – А что ты мне посоветуешь? Соглашаться или нет? – Вы должны поступить так, как считаете нужным. – Хорошо. А как бы тебе хотелось? Только честно. – Если честно, я не знаю. Она подала ему руку и потащила его почти бегом в сторону горбатого мостика, соединявшего берега Кронверкского пролива. Миновав парусник, ставший рестораном, они вышли на мост Строителей, а затем – на Стрелку Васильевского острова. Задержались на минутку у ступенчатого цоколя одной из Ростральных колонн, где Юля сообщила, что эти уникальные маяки построены по проекту Тома де Томона, по боковому пологому пандусу вышли к центру Стрелки, рассекающей, как нос гигантского корабля, Неву. Около морды каменного льва, держащего в зубах толстое железное кольцо, предназначавшееся для швартовых канатов, самозабвенно целовались милицейский лейтенант и полненькая длинноволосая блондинка. У их ног лежала стопка книг, накрытая милицейской фуражкой. «Перед полетом в космос, – шутя сказал себе Муравко, – обязательно пройдись этим маршрутом вместе с Юлей…» На шпиле Петропавловки внезапно вспыхнул солнечный луч. Яркий, как плазма электросварки. Муравко даже прикрыл глаза. Юля проследила за его взглядом и неожиданно присела на гранитную ступеньку спуска. И он понял, что она устала. Снял кожанку, свернул и положил рядом с нею. – Пересядь, – сказал требовательно. Юля подчинилась, поблагодарила за заботу и взяла у него из рук свою сумку. Молча достала сверток и протянула Муравко увесистый бутерброд. Затем подала одну за другой две бутылки с «пепси-колой», консервную открывашку. Муравко сковырнул пробки и уже хотел их швырнуть в воду, но Юля остановила его удивленным взглядом. – Это же Нева, Коля… – Пардон, – сказал Муравко и сунул обе пробки в карман. Одну бутылку протянул Юле, другую оставил себе. Усталость предательски растекалась по мышцам – лучше было не садиться. А вместе с утолением голода подкрадывалась сонливость. Еще не было и четырех, а над городом уже вовсю торжествовало летнее утро. Дворцовый мост сложил свои крылатые пролеты, и по ним торопливо рванулись застоявшиеся на обоих берегах машины. Очарование белой ночи таяло, как тает над озером ночной туман, когда его пронзают первые лучи встающего светила. Муравко даже не заметил, как ворковавшие неподалеку от них парочки тихо снялись с насиженных мест и бесшумно ушли. Лишь по-прежнему целовались у каменной львиной морды милицейский лейтенант с длинноволосой блондинкой. Идти не хотелось. Юля застыла в своей любимой позе – локти упираются в колени, подбородок – в ладошки. Губы ее по-детски мило топырились и влажно поблескивали. Ему неудержимо захотелось привлечь ее к себе и поцеловать в эти полураскрытые губы. Но между ними было еще что-то недосказанное, и это «что-то» сдерживало его. «Наш Коля, кажется, влюбился», – кричали летчики в полку», – пропел он про себя известную песню, несколько перефразировав ее, и, довольно улыбнувшись, дотронулся пальцем до Юлиного носа. – Баиньки хочется? – Сейчас сполосну лицо, – сказала она, выпрямилась, шевельнула плечами и шагнула на нижнюю, покрытую легкой зеленью водорослей ступеньку спуска. Как случилось дальнейшее, Муравко не понял. Он только услышал всплеск и, когда обернулся, увидел, как невская вода сомкнулась над Юлиной головой. Она даже не успела вскрикнуть. Он сразу прыгнул в воду и удивился, почувствовав под ногами дно. Юля же все еще барахталась под водой в поисках опоры. Муравко прямо в воде взял ее на руки, поднял на поверхность. Даже намокшая, Юля показалась ему невесомой. – Испугалась? – спросил он, усаживая ее на гранит ступенек. Там уже стоял милицейский лейтенант в готовности помочь. – Не успела, – ответила Юля и засмеялась. – Умылась, называется… – Не вы первая, – сказал лейтенант. – Я не успел вас предупредить, что скользко. Тут хотела сфотографироваться одна дама. Солидная такая. Как ухнула, еле вытащили. Помогаю ей вылезти, а она краску от ресниц вытирает… Умрешь со смеху. Муравко подал лейтенанту руку и, почувствовав надежную опору, легко выбрался из воды. Юля вытирала лицо. Ее посиневшие губы с трудом удерживали виновато-вымученную улыбку. – Машину бы, – сказал Муравко лейтенанту, – у меня тут есть знакомый художник, ей надо обсушиться. Юля ничего не сказала, а когда через несколько минут лейтенант милиции прямо по спуску подъехал на такси, она назвала шоферу адрес: – На Фонтанку, к Измайловскому парку, – и пояснила Муравко: – Там наша квартира. Машина рванула, и Муравко укрыл Юлю своей кожанкой. «Хорошо, что документы в ней были», – подумал успокоенно. – У меня никогда без приключений не бывает, – Юля убрала с лица слипшиеся сосульки волос. – Теперь у вас на счету уже два утопленника. С Дворцового моста водитель повернул на Адмиралтейскую набережную, затем на Исаакиевскую площадь. Муравко даже не заметил, как они проехали мимо знаменитого Медного всадника, рассмотреть который он так мечтал еще совсем недавно. На повороте Юлю качнуло, и она прислонилась к Муравко, невесомо-легкая, пахнущая водорослями. «У космонавта Муравко, – сочинил он текст для печати, – был свой ритуал перед полетом во Вселенную – он приходил на Стрелку Васильевского острова и окунал в невской воде свою спутницу». – Смешно? – спросила Юля. – Весело мы путешествуем. Такси остановилось у старого четырехэтажного дома на набережной Фонтанки. Муравко расплатился с таксистом, и они вошли в просторный подъезд. Юля отыскала в сумке ключи и открыла почтовый ящик. На цементный пол шлепнулись журналы, скомканные газеты, конверты. – Маман опять в отъезде, – сказала Юля, подбирая почту. Муравко помог ей, и они поднялись по широкой лестнице на четвертый этаж. Обитая дерматином дверь выглядела нежилой. Но Юля уверенно вставила в замочную скважину ключ, и дверь бесшумно распахнулась. В полутемном коридоре светлым овалом вспыхнуло зеркало, отразив Муравко и Юлю, освещенных лестничной лампочкой. – О, господи, на кого я похожа, – охнула Юля и, не включая света, нырнула в ванную комнату. И уже из-за двери крикнула: – Чувствуйте себя как дома, я мигом! Муравко нажал клавишу выключателя и сразу заметил, что с брюк все еще стекает вода. Он быстро прошел на кухню, снял их, отжал над раковиной, встряхнул и снова надел. Вид, конечно, у него был респектабельный. Пока Юля мылась, приводила себя в порядок, он обошел квартиру. Каждая из трех комнат имела отдельный вход. Самая маленькая, видимо, принадлежала Юле. Несколько закрытых стеклом полок, маленький письменный стол, старый радиоприемник, узкий диван, шкаф. На стене у входа чуть ли не от потолка до пола свисало полуметровой ширины темно-синее полотнище, сплошь обцепленное значками. В гостиную, сквозь открытую форточку, врывались звуки улицы – город оживал. Но даже несмотря на свежий воздух, и в этой большой квадратной комнате пахло нежилым. Казалось, что спрятанная за шторами алькова широкая двуспальная кровать, застланная парчовым покрывалом, никогда не использовалась по своему назначению. Как на музейной витрине, поблескивали за стеклами шкафов дорогие хрустальные бокалы, вазы, позолоченные чашки из тонкого фарфора, всевозможные статуэтки. Одна из стен была отдана полотнам. Около десятка небольших пейзажей. Цветной «Электрон» с сенсорным переключателем. Столик с хрустальной вазой и засохшими мухами на дне… И только в кабинете чувствовалась какая-то обжитость. Смятый плед на тахте, поздравительные открытки на журнальном столике, женская кофта в кресле и беспорядок на письменном столе. Он хотел посмотреть, чем завален рабочий стол доктора наук, но услышал звук хлопнувшей в ванной двери и вышел из кабинета в коридор. Шлепанцы на босых ногах, перехваченный поясом белый махровый халат, румянец на щеках и веснушки, сбегающие от переносицы, да еще тяжелые волосы и свежесть, исходившая от Юли, – вот такой домашней он будет вспоминать ее еще многие месяцы. – Примите душ, – сказала Юля. – А я приготовлю чай. Там в ванной папина пижама. Придется в ней побыть, пока отутюжу ваши брюки. – Юля, кто живет в этих хоромах? – Мама. – Одна? – Иногда бываю я. Во время экзаменов. Возможно, с отцом сюда переедем. Чай пили с печеньем. Юля рассказывала, как она оповещала своих школьных подружек о наводнении. Они всегда удивлялись, что Юлины сообщения опережали предупреждения синоптиков по радио и телевидению. – Я им говорила: суставы крутит. – Юля весело смеялась. – А на самом деле у нас из окна видно, как Фонтанка поднимается. – Весело тебе тут жилось. Юля вдруг сникла. – Я ее почти не видела, – сказала она. – Да вы сами все понимаете… – Можно библиотеку посмотреть? – Смотрите, я уберу посуду. Уже первая снятая с полки книга захватила его. Это были дневники Софьи Толстой из серии литературных мемуаров. Знал ли что-нибудь он об этих дневниках? Сможет ли когда-нибудь их прочесть? А сколько понадобится жизни, чтобы перечитать хотя бы часть того, что стояло на полках шкафов? Муравко слышал, как за его спиной в кабинет бесшумно проскользнула Юля. Он повернулся к ней спустя минуту-другую и, удивленный, замер. Юля спала, свернувшись, как котенок, и подсунув под щеку обе ладони. Муравко потянул с тахты плед и тихонько укрыл ее. Пусть спит. Впереди жаркий день. Сам сел к письменному столу и раскрыл книгу. Но уже ни одно слово в голову не шло. Тихое дыхание Юли за спиной заставляло его то и дело оборачиваться – не проснулась ли? Каждый раз он все дольше задерживал взгляд на ее безмятежно спокойном лице, и с каждым разом ему становилось все труднее отрывать от нее глаза. Сегодняшняя ночь с ее прозрачными сумерками, с невской купелью и тихим говором влюбленных связала их незримо, но крепко. Ему хотелось подойти к Юле, взять ее на руки, понести, прижаться к ее лицу… Он знал уже, был уверен: она ждет этого шага. |
||
|