"Долг платежом красен" - читать интересную книгу автора (Алисон Арина)

Глава 3. Укрепление семьи

Магистр известил мою семью, теперь уж мою, о том, что со мной все в порядке. А так же, что мое здоровье пошло на поправку. Через недельку уже смогу спустится к семейной трапезе. На всякий случай, чтоб заранее подготовить всех к возможным казусам моего поведения, он предупредил семью о том, что с памятью у меня некоторые проблемы. Так же напомнив всем, сколько времени я, в смысле Лионэлла, проводила в последние годы в библиотеке, намекнул, что явно перечитав, я идеями разными сыплю. Во избежание рецидивов семейству было рекомендовано не спорить, не противоречить, и делать, что попрошу.

Когда Криста принесла запрошенные книги, мне чуть не поплохело от их количества. Но плохей, не плохей, а изучать придется. За день я быстренько пробежался по особенностям местной религии, чтоб не попасть впросак и на костер соответственно. Порадовался, что к магам здесь отношение спокойное, помощь умеющих людей в моем деле не помешает. В плане религии решил, что понятия Великой Матери мне будет достаточно на все случаи жизни, после этого переключился на историю своей семьи. Её следует хорошо запомнить, хотя, эта родословная — нудятина невероятная. Просмотрел самое последнее, а все остальное — потом как-нибудь.

Наверное, самым трудным для меня было вдолбить в себя привычку говорить от женского лица, не разглядывать оценивающе лиц своего пола и помнить, что я ребенок и соответственно вести себя, совсем уж явным образом не командуя и не посылая никого. Получалось похуже, чем в фильме «В джазе только девушки». Там герой повторил себе несколько раз — «я девушка, я девушка…» монтаж — чик, и герой уже не сбивается. Мне же приходилось быть начеку каждую минуту, и днем и ночью повторять себе «я девочка, я девочка… пошла, поела… погуляла…» и так до бесконечности.

Ситуация конечно не фонтан. Не может не напрячь жизненно важная необходимость говорить и действовать от женского лица, и не один день или год, а всю жизнь. А тут еще, жесткое неприятие всяких кхм… нетрадиционалов любого пола.

Становится страшно, ведь если долго притворяться хромым, это может стать привычкой, и будешь хромать без всякого притворства. Категорически, до зубовного скрежета не хочу превращаться в полноценную женщину, однако имея женское тело я не могу считаться и мужчиной. Прийдется постоянно убеждать себя, что я среднего рода и половые особенности и влечения меня не интересуют. Только полная осознанность в состоянии с этим справиться. Стоит только пустить дела на самотек, так и не заметишь, как в козла превратишься. Ох!.. Это ж не жизнь получается, а движение по грани между внешней формой и внутренним содержанием. Так что, как говорится: дай боже мне силы…

Выучив имена членов семьи и слуг, с которыми, по идее, придется сталкиваться, решил, что пора выбираться в люди и знакомится лично. В первую очередь мы с Кристой вымыли меня по полной программе. Только теперь мне представился случай внимательно себя рассмотреть. Худа и мелка не по возрасту. Лицо сложно назвать красивым. Скуластое, возможно из-за худобы, нездоровый бледно-серый цвет кожи. Это и не удивительно, от постоянного нахождения в помещении кто угодно станет бледным.

Единственное, что хоть немного делает приятным лицо, это большие глаза необычного светло зеленого цвета. Волосы русые, на солнце отсвечивающие рыжим. Как утверждает Маэстро, я единственная из семьи рыжая, и очень похожа на прабабку по цвету волос и характеру. И судя по описанию, прабабуля обладала жестким, упрямым характером. В качестве убеждения могла и пятак начистить. Классное прикрытие. Если что не так, можно на прабабку кивать, мол, я ни при чем, предки виноваты.

К слову, помниться читал в книгах по иридодиагностике и физиогномике, что зеленые глаза и рыжие волосы присущи именно личностям с авантюрным характером. Не будь этого аспекта в характере девочки, вряд ли она решилась на столь опасный эксперимент.

После мытья мы с Кристой разворошили весь гардероб, перемеряли все. Что-то Кристе ушло, что-то в дальний угол запихали как нефункциональное, что не одеть без бригады служанок. Мне отобрали с пяток платьев попроще в одевании и с виду без излишеств.

Затем мы занялись волосами. Почти все предложенные Кристой прически не понравились: долго сооружать и не быстрее разбирать это воронье гнездо. В итоге волосы заплели в косу и уложили короной. Кое-как одели на меня одно из подготовленных платьев. Криста все пыталась корсет на меня напялить, пришлось пригрозить кухней, чтоб отстала. Из обуви накопали что-то в виде мягких кожаных полусапожек.

Выход приурочили ко времени, которое по нашему можно назвать полдником, поскольку есть то, что и все, мне было нежелательно, а чаек можно пережить. В сопровождении мага и Кристы я спустился в столовую. Ох, и трудно же мне это далось. Ноги дрожали и подгибались, непонятно, то ли от страха, то ли от слабости, или от того и другого. Для устойчивости пришлось вцепиться в магистра. С другой стороны меня поддерживала Криста.

Особо сильным испытанием для меня оказалось хождение в длинном платье. Поскольку мое внимание постоянно было направленно на изучение окружающей обстановки и попытку запомнить как можно больше, я постоянно забывал приподнимать подол платья. Если бы не магистр Жаколио, я бы упал, вероятно, раз пять за вечер. Пока мы шли по длинным коридорам замка, не смотря на чистоту, ощущение какой-то запущенности, безысходности так и витало в воздухе.

В столовой меня ожидало все семейство: Ирвин восемнадцати лет и Нирана четырнадцати больше походили на отца, и, как и он, были светловолосыми и с ореховыми глазами. Несмотря на то, что на мордашки они были симпатичные, но на фоне Рэма и Лорэйн они выглядели менее привлекательно. Рэмануэль — шестнадцати, и Лорэйн — пятнадцати лет больше походили на мать, портрет которой мне показывал магистр перед моим выходом. Мать была очень красивой женщиной с тонкими чертами лица, каштановыми волосами и изумительными синими глазами. Изображена она была с сапфировыми сережками и ожерельем, которые настолько гармонировали с её глазами, что от портрета трудно было отвести взгляд. И становилось понятным, почему отец без колебаний бросил столичную жизнь и женился ней.

Чтобы куда-то вести семью, мне надо было получше изучить характеры и взгляды сестер и братьев. Для этого надо всей семье почаще и подольше находиться вместе. Используя их любовь и жалость ко мне, я уговорил вместе заниматься физическими упражнениями, чтоб поправить мое здоровье, а так же что бы они по очереди читали мне книги, и обучали меня пению и игре на инструменте похожем на гитару.

Обучение пению и игра на местном инструменте пошли у меня нормально, поскольку в прошлой жизни я, неплохо для любителя, играл на гитаре. Хотя конечно, у Кристы получалось лучше. У меня голос оказался высоким и мелодичным, у Кристы несколько ниже. Если мы пели на два голоса, получалось красиво. Когда же включались сестрички и братья, то по мне, вообще получался шедевр. Правда, местный репертуар, на мой вкус, был до невозможности занудно-завывательным.

Некоторое время я присматривался к семье. Ребята оказались неплохими, но очень уж пассивными, опустившими руки. Через месяц совместных чтений и песенных вечеринок решил, что пора начинать изменять семейные настройки и мышление. Обработку решил начать с сестер, Лорэйн и Нираны. Когда мы: сестрички, братцы, Криста и магистр Жаколио, — собрались, как обычно, вечером в гостиной, я сразу начал с вопроса:

— Девочки, не расскажите ли, как вы видите наше будущее на ближайшие пять- десять лет.

Сестрицы переглянулись между собой, лица при этом у них стали печально- несчастными, затем они бросили быстрый взгляд на Ирвина, и уставились в пол с видом партизанок. Мда-а… Судя по всему, свое будущее они видят явно не цветущим. Ну что ж, бодренько так:

— А как бы вы это будущее построили, если бы появилась возможность создать его по желанию? Вот ты Лорейн, как видишь свое идеальное будущее?

— Я бы хотела выйти замуж за очень богатого и родовитого мужчину, — немного помявшись, тихонько произнесла она.

— А если он при этом окажется очень старым и не красивым, или это для тебя не важно? — быстро спросил я.

Да уж, такие размазанные желания корректировать и корректировать. Ведь по жизни часто случается, не выраженное четко желание может, воплотившись, принести много горя.

— Ну что ты! Вот если бы меня спросили, как я хочу, то, конечно же, муж должен быть молодой и красивый! — не выдержала Нирана.

— А если пьяница, да бабник? Ведь красивые частенько по бабам-с… Да при таких достоинствах возьмет и промотает в два счета все богатство на развлечения…

— Ну-у-у… — протянула Нирана. Видно на большее ее фантазии не хватало.

— А если бить будет, да ругаться, что бедную от жалости приютил? — тут сестрицы мельком переглянулись и совсем спали с лица.

— Ли, сестричка, а не рано ли тебе о таких вещах разговаривать? — не выдержал Ирвин.

Вот ты то мне и нужен! Сам нарвался, вот теперь посмотрим, как спасаться будешь.

— Знаешь ли, мой дорогой братец, к тому моменту, когда будет не рано, может оказаться слишком поздно, — пришлось сильно постараться, чтоб голос звучал ровно, и не очень слышно было ехидство.

— Извини, не понял.

— Для того, что бы твои сестры могли выйти замуж, им нужно хоть какое-то приданое. Папочка наш, видишь ли, в печали. Забросил дела, о детях не заботится. Его не волнует, что у дочерей нет приданого, что нет денег на полноценное образование сыновьям, а значит и карьера им не светит. — Ирвин несколько раз порывался перебить меня, но я движением руки останавливал его.

— Примем как факт, у папули горе. Хотя никакая печаль не отменяет долг перед детьми. Но это пока опустим. Вот скажи Ирвин, ты, как наследник этих развалин и бесприданниц сестер, что ты сделал, чтобы поправить положение, сделать имение приносящим доход, собрать приличное приданое твоим сестрам?

Та-а-ак! Судя по выражениям лиц, тут назревает массовое самоубийство. По-моему зацепило. Переваривают. Любим мы врать сами себе, делая вид, что не замечаем истинного положения дел, авось само рассосется. Ну что ж осознание того, в какой ж… сидишь, дает возможность из того самого места выбраться.

— Я не достоин называться наследником!.. Я плохой сын и брат… — долго зрел, чтоб сказать. А какой пафос в голосе! Похоже братец пострадать любит.

— Э-э мой дорогой, твое самобичевание нам не поможет, а самоубийство ввергнет твоих сестер еще в большую зад… м… э… беспросветность.

— Что же мне делать? — такая растерянность на лице, что мне его даже жалко стало.

— А вот это вопрос настоящего мужчины, — теперь пилюлю надо подсластить и убедить, что он способен изменить ситуацию. С печальным папашей разбираться будем попозже. Его на ура не возьмешь.

— Для человека, желающего изменить положение, в котором он находится, необходимо сначала признать, что то, как складывается его жизнь, ему не нравится. Следующим шагом необходимо понять, а что надо получить в итоге изменений. И только затем надо начинать работать над путями достижения. Где мы сидим, ты понял. Теперь разберем что нам надо. Сделать процветающим и приносящим большой доход имение, собрать приданное и выдать замуж сестер, жениться тебе и Рэму, — говорю, а у самого внутри узелок завязывается. Да уж, не так проста задача, как сначала показалось.

— Об имении поговорим немного попозже, а вот для того, что бы мне с сестрицами выйти замуж, нам необходимо где-то познакомится с будущими женихами, а для этого иметь возможность выходить в свет, на приемы, балы… Для этого надо жить в большом городе, уметь вести себя как истинные светские дамы, танцевать модные в данное время танцы, иметь модные платья… — ну и перечень, самому страшно стало.

Это ж сколько всего надо заиметь и научиться! Ох-хо-хо… Я тут думал, что несчастнее выглядеть уже невозможно. Но, сейчас глядя на лица родственничков, понимаю, что недооценил их мимические способности.

— И заметь, это только чтобы познакомиться с потенциальными претендентами. Для того, что бы позвали замуж, нужно немаленькое приданое. Кстати, чтобы жениться, тебе тоже не мешало бы выходить в люди. Это значит иметь и уметь все то же самое. Да и Рэму то же необходима кой- какая сумма, а то кто ж за него пойдет.

Мне кажется, они уже запуганы до свинячьего визга. И это правильно. Невозможно что-то менять в своей жизни, если не осознать глубину той задницы, в которой находишься.

— А вот теперь я хотела бы, что бы вы выслушали меня очень внимательно. Я несколько лет потратила на поиски выхода из создавшейся ситуации, перелопатив огромное количество литературы, и как мне кажется, я имею реальный план. Только совместными усилиями мы можем решить нашу проблему. Если вы готовы слушать меня, делать и учиться тому, что я скажу, мы сумеем устроить наши жизни как сами захотим, — мне хотелось, чтобы речь звучала убедительно.

Однако по мере того, как я говорил, недоверие все больше проступало на их лицах. Пришлось апеллировать к авторитетным для них личностям.

— Магистр Жаколио, прошу подтвердить мои слова.

— А? Что?.. — глазки округлил, на всю морду лица непонятки. Вот блин! Я же репетировал с ним данное обращение. Спал что ли, козел старый? Грозненько так на него бровки нахмурим.

— Ах! Да, да! Будете делать все, что он скажет и жизнь станет веселее.

— Кто?!? — ишь ты, как они все дружненько.

— Как кто, Лионелла, — кажется, выкрутился, маразматик старый.

Теперь папашу нашего печального осталось обработать, в смысле морально подготовить, о долгах и обязанностях напомнить. На следующий вечер еле удалось всех собрать в гостиной, видно впечатлились нашим нынешним положением. А уж папулю, чуть ли не силком пришлось тащить. И пока все не разбежались, начал разговор:

— Папочка, не подскажешь ли, какой доход давало имение в первые пару лет, как вы поженились и приехали сюда жить с мамой?

— Э-э… ну… я… уже не помню, — пожал плечами папаша.

— А каков доход был в год перед смертью мамы? — да уж, только руками развел паршивец.

— Не подскажешь ли как у нас сейчас с доходами- расходами обстоят дела? — продолжаю засыпать его вопросами.

Он уже даже руками не разводит. Некоторое напряжение мысли в лице появилось. Мысли — это хорошо, а то давненько за ним это не наблюдалось. Ирвин и сестрички с очень серьезными лицами исподлобья наблюдают за отцом.

— Ли, доченька, не женское это дело вникать в хозяйственные дела, да и мала ты еще, — стараясь казаться спокойным, выдал папаша.

— Ты совершенно прав, об этом должны заботиться мужчины, но если у них нет ни мозгов, ни желания, то заботу о приданом приходится женщинам брать под свой контроль. Папочка, мне давно хотелось тебя спросить, вот ты много раз говорил, что очень любил нашу маму. Мы твои дети от горячо любимой женщины, почему же ты не любишь нас? — я задал свой вопрос серьезно и громко, чтобы все хорошо расслышали.

— Как ты можешь так говорить? Это неправда, что я не люблю вас! Я постоянно вам говорю, что люблю вас, — с возмущением, несколько картинно воскликнул граф.

— Любовь — это не слова! В первую очередь это забота. В чем выражается твоя забота о нас? — я сделал небольшую паузу и продолжил:

— Дела имения запущенны, замок требует ремонта, нет денег Ирвину и Рэму на обучение, из-за чего они не смогут сделать карьеру, чтобы самим иметь возможность зарабатывать, — вскочив и уперев руки в бока, почти ору я. Печальный наш папусик багроветь уже начал. Интересно, это от гнева или от стыда? Теперь главное не дать ему вставить ни слова.

— Твои дочери не имеют приданого. Кто нас возьмет замуж? Так и умрем старыми девами, сидя на шее у братьев, — побольше трагизма добавляю в голос, чтоб папуля возмущаться не начал.

Ирвин и сестрички уже смотрели на отца сердито и обличительно. Рэм же сидел более расслабленно и даже улыбался. Правда несколько кривенько эта улыбка смотрелась.

Поскольку за все эти годы у них не было ни одной идеи на тему поправить свое положение, то и не имеет смысла ждать от них чего-то путевого. Сейчас они способны только переругаться. Так что надо самому выдавать направление движения.

— А вот теперь слушаем меня все очень внимательно, — максимально повысив голос, чуть ли не по слогам пропечатал я.

— Обвинения были нужны, что бы вы поняли в какой заднице мы сидим. На будущее взаимообвинения запрещаются.

— Ли! Какие слова ты употребляешь? Это не прилично, — воскликнул папаша с некоторым облегчением.

— Я называю вещи своими именами. И ходить вокруг да около не собираюсь. Обвинять друг друга в случившемся глупо. Лучшим решением будет, если мы все, без исключений, начнем работать над исправлением ситуации.

— Девочка моя, как ты похожа на свою прабабку, в честь которой ты названа. — Задумчиво проговорил папуля, рассматривая меня, как будто в первый раз увидел.

— Я знаю и очень этим горжусь, — с улыбкой произнес я.

— Знаешь, Ли, у твоей прабабки были несколько м-м… э… своеобразные способы достижения цели, — с некоторым трудом подбирая слова, промямлил папа.

— Ты хочешь сказать, морду била? Ну, если другие методы не работают, а этот дает нужный результат, то почему бы его и не применять. Пока она была жива, дела в имении шли хорошо. Уведомляю всех, что беру под контроль все дела в поместье, и в случае необходимости, буду обращаться к проверенным бабушкиным методам, — на полном серьезе продекларировал я.

Мой внешний вид худющей и мелкой девочки совершенно не вязался со словами. Все рассмеялись. Я же, опираясь руками на стол и слегка наклонившись вперед, серьезно, почти отчеканив, произнес:

— Вы будете сильно удивлены, если все же захотите проверить степень воздействия бабушкиного метода. Запомните! Я не остановлюсь ни перед чем, но имение будет приносить доход и у нас с сестрами будет приданное, а братья получат возможность сделать карьеру.

То ли убежденность в голосе, то ли предлагаемая перспектива понравилась, но все смеяться прекратили. Обдумав немного, все пообещали свое содействие на данном пути.

С этого дня все зажужжали и забегали. С раннего утра и до позднего вечера все время было расписано между учебой и тренировками.

Немного освоившись в этом мире, я попросил Магистра передать указание управляющему прислать несколько мальчиков 14–16 лет. Желательно, чтоб были сиротами или младшие в семье, смышленые и хорошо бы, если бы знали грамоту. На следующий день десяток парней ожидало меня в хозяйственном крыле замка. Передо мной стояли оборванные, грязные и худые пацаны, исподлобья зло зыркающие на меня.

— Эй, управляющий, ты что им наплел? Чего это они на меня зверем смотрят? И почему они такие грязные? Ты что ж их ползком по оврагам до замка гнал? — не глядя на управляющего, я задавал вопросы, прохаживаясь вдоль нестройного ряда замарашек и всматриваясь в лица.

— Проясняю ситуацию. Моя семья собирается вводить некоторые изменения в управлении поместьем. Придется много, далеко и надолго ездить. Для этого мне нужна охрана, — говоря свою речь, я внимательно следил за выражением их лиц, стараясь не пропустить ни одного изменения.

— Мы согласны — нестройным хором проблеяли парни, радостно улыбаясь.

— Мальчики, вы не поняли. Мне нужна охрана, а не стадо баранов, — ехидно произнес я.

— Посмотрите на себя — чтобы из вас сделать охранников, придется много трудиться. Вы должны будете изучать письмо и чтение, учить счет, законы страны, правила торговли, и много других вещей. Тренироваться и учиться придется по 16 часов в день без выходных. Жить будете в пристройке к казарме, — по мере того, как я говорил, их лица постепенно вытягивались.

— Кто не будет прилежен или не сможет выдерживать такой темп, будут отосланы назад. Мне слабаки за спиной не нужны. И последний важный штрих — учиться придется все свободное от заданий время, независимо от того, сколько лет вы уже тренируетесь. А теперь, те, кто готов тяжело трудиться, шаг вперед. — Я даже сбился с дыхания, говоря такую длинную речь.

Девятеро из десяти шагнули вперед. А последний, хоть и хотел бы присоединиться, но был единственным мужчиной в доме при шести женщинах. Я решил оставить всех согласившихся, слабые и нерешительные в процессе отсеются.

Два следующих дня парни обустраивались: набивали сеном матрасы, мыли стены, окна и полы в комнате, где должны будут жить, сами мылись, стриглись, перешивали из старых платьев моих отца и братьев что-то более подходящее на себя…

Выстроенные через два дня ребята выглядели намного лучше.

— Тренировать вас буду лично, — четко проговорил я, отслеживая реакцию.

Все заулыбались, зашушукались, переминаясь с ноги на ногу.

— Вы не смотрите, что я мелкая и худая. Вам, чтоб умаяться, хватит.

Парни заржали во весь голос. Ну, ну… Смеется тот, кто смеется последний.

— Выйди из строя, — ткнул я в одного из найболее неуклюже выглядящих.

Парень в развалочку медленно побрел ко мне.

— Обратите внимание на то, как он выглядит. Переваливается как пьяная утка, а на его осанку вообще без сез не взглянешь, то ли кривой, то ли горбатый, — с умешкой ткнул пальцем в эту несуразную фигуру.

Все заржали еще громче и стали тыкать в вышедшего пальцами. Тот зло посмотрел на меня и покраснел.

— Не поняла, вы чего смеетесь?! Вы считаете, что выглядите лучше? Х-ха!!! И еще раз — Х-ха!!! Такие же горбатые и кривые! — грозно выкрикнул я.

Все замолчали и опустили глаза. Отправив вышедшего парня на место, я прошелся вдоль строя.

— Вы все здесь на чучел похожи. Мне же нужны подтянутые, крепкие воины, с которыми на люди не стыдно выйти. Для этого вам прийдется работать, работать и еще раз работать… И когда-нибудь из вас получиться что-то приличное. А теперь о правилах, которые вам прийдется соблюдать, если хотите на меня работать, — сообщил я этому сборищу беспризорников.

— Правило первое — молчание. Вы должны меньше болтать, как между собой, так и со слугами и родственниками. Советую лишь кратко и четко отвечать на вопрос, обращенный лично к вам. Со всеми проблемами обращаться ко мне, так же кратко и четко.

— Правило второе: запрещено явное и бурное выражение эмоций, и смех в том числе, можно только слегка улыбаться.

— Правило третье: беспрекословное и быстрое выполнение всех моих приказов.

— Правило четвертое: запрещена так называемая любовь. Влюбленный осел ничего не замечает и ни о чем, кроме предмета своей любви, не думает. Такой идиот в команде, идущей на дело, может угробить всю команду. При первых признаках влюбленности, замеченный в этом должен будет уйти из команды, или будет изгнан. Каждое нарушение будет записываться. Первый месяц вам дан на привыкание, но те, кто к концу этого срока соберет более двадцати нарушений, будут отчислены и отосланы в деревню.

К концу моей речи парни стояли навытяжку, не улыбаясь.

Для нас начались рабочие будни.

Первым делом следовало научить их осанке и правильной ходьбе. А то на их стойку буквой зю и тягание ног без слез смотреть нельзя. Не менее важным навыком является и умение быстро воспринимать и не менее быстро реагировать на приказы, и работать в команде. Единственно известный мне способ обучения пришедший к нам из глубины веков, это умение маршировать в строю. Римские легионеры слаженным маршем прошли всю Европу, и еще несколько столетий удерживали от развала римскую империю.

С большим трудом выстроив свое стадо более менее стройный ряд по двое.

— А теперь мои хорошие, после моей команды «направо» все дружно поворачиваем в эту сторону, — сообщил я, пойдясь взглядом по своей команде.

— Напра-а-аво! — громко скомандовал, и вопросительно уставился на них.

Все стояли, недоуменно переглядываясь между собой.

— Вы что, не знаете где право и лево? — изумился я.

Парни неуверенно покивали головами.

— Кто знает, что такое право? Двое?! А почему вы не повернулись, когда прозвучала команда? — попытался изобразить грозный голос.

Мда… у данного тела это получилось похожим на циплячий писк. Еще раз мда! Ни вида, у меня нынешнего, ни голоса, так можно и комплекс неполноценности заполучить! Ну и как при таком раскладе внушать своим подчиненным страх и уважение. Хрен бы с тем страхом, но при имеющейся мелкости и дохлости даже уважение заполучить сложно.

— Ну-у-у… мы знаем право, но не поняли, что надо делать, когда орут это слово, — проблеял парень.

Пришлось обьяснять и затем демонстрировать повороты, подавая себе команды, и маршировать, высоко поднимая ноги.

— Все поняли? — уточнил я.

Народ активно закивал головами.

— Надо отвечать — так точно! — надеясь, что моя речь звучала убедительно.

Народ вразнобой проблеял что-то мало вразумительное.

— А нука все вместе, еще раз — Так точно! Не курсанты, а стадо баранов! — не сдержался я, выведенный из себя их тупостью.

Еще с час мы тренировались кричать хором, пока не стало получаться более-менее слаженно.

— А теперь вернемся к право-лево, — сообщил я парням радостную весть, когда те уже охрипли от криков.

Пришлось еще раз все показывать, но и это не помогало. Два часа пытался вбить в них понимание, что надо делать, но на мои команды они упорно разворачивались кто в лес, кто по дрова. Вымотавшись, как бобик, приостановил занятия и послал всех на урок к магистру.

На следующий день тоже не произошло заметных сдвигов. Пришлось прибегнуть к уловкам. На правую ногу навязали пучок сена, на левую солому. И дальше занятия пошло намного проще.

— Сено! Сено! Правой! Правой! — орал я.

На сено парни реагировали правильно, а вот при команде — направо, начинали сбиваться.

При переходе на обучение маршу возникли новые проблемы. Мне с трудом удавалось подбирать команды, что самому не запутаться.

— Сеном шагом марш! — орал я, шизея от собственных указаний.

— На Се-ено! — кричал я, когда колонне требовалось повернуть вправо.

С маршбросками тоже проблема возникла. Деревенские парни никак не могли взять в толк, зачем как кони бегать без дела просто так по кругу. Пришлось бегать в горы, брать каждому по камню килограмма на три-четыре, и затем двигаться к деревне и складывать их неподалеку от дороги. Крестьянам было сказано, что могут использовать все, что мы натаскали, для строительства. Мы таскали булыжники месяца четыре, но каждый раз, когда приносили следующую партию, на этом месте было уже пусто.

Со временем все втянулись в тренировки и привыкли к расписанию занятий. Вставали в шесть утра, бежали к реке, обливались водой, затем бежали назад, переодевались, к этому моменту и я с Кристой спускался после своих водных процедур, и начиналось — массаж, растяжка, разминка. Завтрак и дальше начиналась тренировка. Мы бегали, прыгали, маршировали с песнями, метали ножи, стреляли из луков и арбалетов, отжимались и подтягивались, владению мечом нас обучали то Ирвин, то Рэм, которым тоже нелишне было позаниматься.

В качестве основного оружия я выбрал палку длиной 70 см с металлическими набалдашниками. В будущем планировалось перейти на полностью металлическую, уж очень меня впечатлила информация, прочитанная где-то, как 400 монахов шаолиньского монастыря с металлическими посохами разогнали десятитысячное японское войско. Насколько правдива информация, не знаю, но виденное мной по Интернету выступление с палками монахов этого монастыря было впечатляющим.

Три часа в день были посвящены учебе умственной. Час времени, посвященный истории, политике или основам экономики этого мира вел Магистр Жаколио. Поскольку его должность называлась домашний маг, то он так же преподавал нам общий обзор и основы магии. Остальное время занимался с ними я, учил письму, счету, проверял, насколько усвоили законы этого мира…

Поскольку мое тело было совершенно слабым, то мне приходилось заниматься 5-10 минут и затем либо изучал деловые бумаги, либо присматривал за парнями. Следующее упражнение я снова делал с ними 5-10 минут, и опять за чтение, а парни продолжают сами. Временами давал им задание, а сам шел на лекции Магистра. Чтоб ребята честно занимались, я вначале отловил одного из пытавшихся сачковать и хотел для острастки выгнать, так он в ногах у меня валялся, умоляя, пришлось на первый раз оставить. Больше симулянтов не было.

Парней временами шатало от усталости, но я ободрял их словами;

— Помните, на то что бы избавиться от старой привычки необходимо 40 дней, а чтобы выработать новую привычку, или во что-то втянуться, надо 90 дней. Так что еще немного и вам полегчает. Но кому совсем уже невмоготу, никогда не поздно вернуться в деревню.

На это они скептически слегка улыбались, но никто не сдался и не ушел.

Для поднятия боевого духа и хорошего настроения парни маршировали пару раз в день по полчаса с песнями из кинофильма «Гусарская баллада»: «Жил был Анри четвертый» и «Давным-давно».

Я конечно, как мог, подбадривал их, пытался поддерживать стремление заниматься, но бог ты мой, кто бы поддержал меня!!! Как тяжело было порой заставить себя пойти на тренировку, или на лекцию. Я никогда не любил скучную жизнь, но старался и не перенапрягаться. Всегда балансировал на грани необходимо/интересно. Потому никаких больших достижений ни в чем не имел. Здесь же необходима была такая целеустремленность и воля, которую правильнее было бы назвать фанатизмом.

Временами, когда было совсем невмоготу, я становился раздетым перед зеркалом и, глядя на этот скелетик, так сказать суповой набор, убеждал себя, что если это тело не укрепить, не сделать здоровым и сильным, то могу вскоре потерять его от болезней. Временами твердил себе о долге перед душой девочки. Когда и это уже не помогало, то шел учиться танцевать или пел. Мне это всегда хоть немного поднимало настроение.

По вечерам мы всей семьей, а через пару месяцев еще и мои парни из команды, собирались в гостиной и пели песни. Поскольку местный репертуар мне не нравился, я старался вспомнить все, что знал в том мире. Для меня что братья, что сестры, независимо от возраста, ощущались почти ничего не знающими и не умеющими детьми. Поэтому, сначала я выбирал детские песенки из мультфильмов: «от улыбки станет всем светлей…», «по дороге с облаками», «с песней весело шагать по просторам…», почти все из «бременских музыкантов»… То, что я с ними разучивал, нравилось всем неимоверно. Они умудрялись запомнить текст за один вечер, и уже на следующий день можно было услышать, как кто-то тихонько напевает выученное вечером.

После семейного совета, где было принято решение о изменении жизненного курса, я попробовал ввести совместные тренировки с командой, но мои родственнички морщили свои благородные носики, и сильно кривились, пришлось их разделить.

И все равно в семействе датском все шло не так, как хотелось бы. То утром кого-то не поднять, то лекцию пытаются пропустить, то тренировки. Сестрички все ныли, что девочкам физическими упражнениями заниматься даже вредно. Танцевальные движения все разучивали с гораздо большей охотой. Они, конечно, занимались, но совсем уж спустя рукава. Всем явно был необходим какой-то стимул. Надо было что-то срочно придумать.