"Вся наша жизнь" - читать интересную книгу автора (Аренев Владимир)

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

Тишина вокруг меня буквально взорвалась разноголосым гамом — все спешили поделиться впечатлениями от первого повествования. Я, между прочим, тоже.

— Боги, как жарко! У вас нету чего-нибудь попить?

— Эти лепестки. И голоса. Они же говорили на древнеашэдгунском! Я же не знаю древнеашэдгунского, разве только чуть-чуть, в пределах школьной программы! Но я понимал все, что говорил Талигхилл!

— Согласитесь, господа, это… впечатляет! Но как же здесь жарко! Нет ли у кого-нибудь с собой воды?

Сидевший справа от меня журналист расстегнул один из своих многочисленных карманов и извлек оттуда флягу. Он надолго приложился к ней, потом предложил Карне, глядя поверх меня, словно я вовсе не сидел здесь. Девушка с благодарной улыбкой приняла флягу, а этот хлыщ тем временем покачал головой:

— Боги, ну и ну! Никогда не верил в подобное до конца. Тысячу раз слышал рассказы внимавших, а не верил. Демоны! я чувствую, этот репортаж получится на славу.

Я саркастически хмыкнул и повернулся к девушке:

— Ну, как вы после такого? С вами все в порядке?

Она мило улыбнулась и передала мне флягу:

— Спасибо. Вроде бы, все нормально. Хотя, конечно, берет за душу.

Я сунул полупустую флягу журналисту (разумеется, не отпивши ни глотка) и хотел было снова повернуться к Карне, но неожиданно этот писака цепко схватил меня за руку:

— Погодите, Нулкэр. Вас ведь зовут Нулкэр?.. Только не говорите мне, что не чувствуете жажды. Пейте, с меня не убудет. Пейте, чудак-человек, и не обижайтесь на меня за вчерашнее.

Я сухо поблагодарил, но воды отхлебнул. И впрямь, жарища в комнате стояла невыносимая. А может, просто так казалось после повествования. Как бы там ни было, я отдал-таки проклятую флягу журналисту и снова повернулся к Карне. Девушка утешала сидевшую рядом с ней полную женщину с большими испуганными глазами и сильной одышкой; женщина постоянно хваталась за сердце и мотала головой из стороны в сторону, отчего растрепавшиеся кудряшки крашеных волос хлестали ее по лицу. Остальные внимавшие тоже находились под впечатлением от повествования и не умолкали ни на секунду.

Мугид дал нам выговориться всласть, потом встал со своего каменного трона и попросил тишины. Тишину ему, конечно, предоставили, хотя в ней, словно на сетчатке глаза после того, как смотришь на яркий свет, остались следы наших голосов.

— Итак, господа, — молвил сей удивительный старик, — сегодня мы начали знакомство с историей ущелья. Впереди нас ждет еще много повествований, но на этот день, думаю, достаточно. Все вы, как и Талигхилл, наверное, проголодались и с удовольствием поужинаете.

— Пообедаем, — поправил его кто-то.

— Я не обмолвился, — покачал головой Мугид. — Поужинаете. Повествования отнимают огромное количество времени. Сейчас уже вечер, господа. Прошу вас проследовать в Большой зал. Думаю, стол уже накрыт.

Мы стали подниматься и, не прекращая обсуждать пережитое, направились к выходу из комнатки. Я чуть подзадержался, пропуская впереди себя дам, а потом неожиданно почувствовал чью-то крепкую ладонь на своем плече.

Обернулся.

— Господин Нулкэр, — проговорил Мугид, глядя мне прямо в глаза, словно хотел просверлить во мне две сквозные дыры. — Господин Нулкэр, я повествователь со стажем. Поэтому мне доступны многие вещи, о которых иные люди могли бы лишь догадываться. Будьте поосторожнее, господин Нулкэр, не вглядывайтесь чересчур пристально и не пытайтесь запомнить.

— О чем вы, господин Мугид? — недоумевающе спросил я. — Что вы имеете в виду.

— Вы знаете, что я имею в виду, — с нажимом произнес старик. — Повторяю, не вглядывайтесь чересчур пристально и не пытайтесь запомнить. Бесполезное занятие. Я бы даже сказал, вредное.

С этими словами он легонько подтолкнул меня к выходу и, словно в насмешку, произнес:

— Приятного аппетита, господин Нулкэр.

— И вам того же, — сказал я, не поворачивая головы. — Но я не понимаю…

Сзади заскрипела дверь, и твердые шаги застучали по камням, удаляясь прочь.

Я оглянулся. Повествователь не шел вместе со всеми к лестнице, он приблизился к одному из гобеленов, откинул матерчатый прямоугольник и исчез в проеме за ним.

Что он имел в виду?

— Вы идете, Нулкэр? — это была Карна.

— Разумеется, иду, — я помахал ей рукой и стал подниматься на второй этаж, к нашему ужину. Пока поднялся, понял, что зверски голоден, и поэтому не сразу обратил внимание на то, что Мугид уже сидел во главе стола. Но он же остался внизу! Наверное, какой-то скрытый лифт.

Конечно, это была полнейшая ерунда — насчет лифта, но ничего более разумного на тот момент в голову мне не пришло. Я откинул все загадки этой проклятой Башни и вплотную приступил к еде. Об остальном у меня будет время подумать и после.

Когда все поужинали и сидели, медленно расправляясь со сладким и делясь впечатлениями, повествователь встал, сообщил нам, что завтрашний сеанс начнется примерно тогда же, когда и сегодняшний, после чего пожелал всем спокойной ночи и удалился. Я проводил его пристальным взглядом, но старик так и не обернулся. Не вглядывайтесь чересчур пристально . Да пошел он!..

Он-то пошел, но я остался — и снова угодил в лапы к журналисту. Этот хлыщ прикоснулся к моему рукаву, желая обратить на себя внимание, и заговорил:

— Знаете, мне кажется, вы все еще сердитесь на меня. Наверное, я не имел права задавать вам те вопросы и так настырно требовать на них ответа, но…

Я едва удержался от того, чтобы не прокомментировать. В конце концов, человек пытается извиниться.

— Эта дурацкая обстановка, — он обвел вилкой зал и растерянно покачал головой, — эти псевдофакелы, псевдогобелены и псевдобашня — они произвели на меня странное впечатление. Вот и цеплялся вчера, как репей. Мне показалось, вы тоже почувствовали… Простите, — снова возвращаюсь ко вчерашней теме. Да, кстати, я ведь до сих пор не преставился. Ваше-то имя я знаю — поделилась Карна, — а вы мое — нет. Данкэн, журналист, пишу для нескольких столичных изданий, в том числе и для…

— Прошу прощения, что перебиваю вас, — вмешалась подошедшая Карна. — Просто хотела пожелать вам спокойной ночи и приятного времяпровождения.

Она очаровательно улыбнулась и ушла, сопровождаемая слугой. Я мысленно выругался. Опять Данкэн лез со своей беседой в самый неподходящий момент.

Он, кажется, почувствовал перемену в моем настроении, потому что прервал себя на полуслове и сокрушенно покачал головой.

— Знаете, Нулкэр, иногда мне кажется, что я зря ввязался во все это.

— Во что это ? — похоже, в моем голосе все-таки проскользнула нотка раздражения. — И почему вы считаете своим долгом признаться во всем этом именно мне?

— А кому еще? — чуть вызывающе спросил он и снова обвел вилкой зал, указывая на расходящихся потихоньку гостей. — Кому? Той толстухе, что тряслась после первого же сеанса взбесившимся студнем? Или во-он тому очкарику, который только и делает, что нервно поправляет свои нелепые стекляшки и пялится на все, словно рыба из аквариума? Или, может, этому старичку, напоминающему генерала в отставке? Уверен, после второго-третьего сеанса половина из них умчится отсюда, даже не взяв компенсационных денег.

А половина оставшихся начнет тихо сходить с ума.

— Тогда расскажите Карне, — посоветовал я. — Или ее вы тоже относите к людям второго сорта ?

Данкэн покачал головой:

— Во-первых, я не говорил, что считаю их людьми второго сорта. Просто у каждого своя нервная система, и у некоторых она послабее, чем нужно для всех этих повествований. А во-вторых, я уже рассказал Карне.

— И?..

— И она поняла меня. И даже сказала, демон меня забери! что она почувствовала нечто подобное, когда поднималась вчера по лестнице — и потом, позже.

Я вдохнул побольше воздуха и стал медленно выдыхать его, надеясь таким образом хоть немного успокоиться. Разговор приобретал несколько абсурдную окраску.

— Подождите. Что нечто подобное ей привиделось? И почему вы рассказываете обо всем этом мне?! Почему?! демон вас забери!

— Потому что я не могу держать все это в себе! — отчаянно прошептал, наклонившись почти к самому моему лицу, Данкэн. — Вот почему! Потому что я боюсь — и сам не знаю, чего именно.

Неожиданно он откинулся на спинку стула и покачал головой:

— Что же касается нечто подобного , то, думаю, вы сами прекрасно понимаете, что я имел в виду.

— Нет! — прорычал я, взбешенный. — Я не какой-нибудь растреклятый Пресветлый с даром чтения мыслей, и я не понимаю того, о чем не говорят в открытую и даже думать боятся! Вы псих, Данкэн, просто молодой человек с расшалившейся фантазией, навыдумывавший демоны знает какой чуши и пытающийся теперь спастись от нее, рассказывая о ней другим! Боги, вам что, мало повествований?! Зачем еще нагнетать и без того тяжелую атмосферу, скажите на милость?! Неужели только за тем, чтобы можно было написать крутой репортаж из проклятой башни ?

— Вот! — сказал он внезапно, тыкая вилкой в опасной близости от моих глаз. — Вот! Вы только что сами признались.

— В чем? Ну в чем я признался, скажите на милость?!

— В том, что здесь тяжелая атмосфера, — заявил он, невозмутимо уставясь на меня своим блестящим черным взглядом. — И теперь вам не отвертеться.

И здесь я сделал, наверное, единственное, что могло обескуражить его. Я рассмеялся. Я смеялся долго и со смаком, не обращая внимания ни на его удивленную физиономию, ни на осторожные взгляды слуг. Отсмеявшись, похлопал его по плечу и встал:

— Мне не от чего отворачиваться . Если желаете, — если вам будет от этого легче, — я готов тысячу раз повторить: здесь тяжелая атмосфера . Вы довольны, дружище? Надеюсь, что да, потому что больше мне нечем вам помочь.

Приятного времяпрепровождения. Надеюсь, за завтраком мы с вами не увидимся.

С этими словами я развернулся и вышел прочь из зала. Сумасшедший день и достойное его завершение.

В комнате было невыносимо холодно. Когда я уходил, забыл закрыть окно заглушкой, и теперь ночной воздух пробирался внутрь, остужая простыни и одеяла. Выругавшись, я поднял прислоненную к стене заглушку и плотно притиснул ее к окну. Ужасно хотелось спать, и веки не желали слушаться моих команд. Но спать еще было рано.

Я раскрыл сумку, достал оттуда диктофон и принялся за работу. Кроме того, нужно было сделать хотя бы пару эскизов, пока изображения свежи в памяти.

Почему-то казалось, что впереди меня поджидают тяжелые деньки с минимумом свободного времени, а при таком раскладе, как правило, то, что не фиксируешь сразу, потом очень быстро и безвозвратно забывается.

Закончил я только через пару часов, забрался под одеяла и наощупь потушил свет. Конечно, нужно было еще обдумать все, случившееся сегодня после повествования, и обдумать серьезно, — но сил на это уже не было. Сон проникал в меня, и оставалось только надеяться, что в нем не будет никаких черных лепестков и сумасшедших журналистов. Впрочем, если бы нужно было выбирать между тем и другим, я бы, наверное, выбрал лепестки.