"Дилетанты" - читать интересную книгу автора (Гамильтон Дональд)

Глава 5

Когда вы охотитесь на зверя, который может вас учуять, надо приближаться осторожно, учитывая направление ветра. Когда же вы подкрадываетесь к человеку, можно пренебречь подобными тонкостями. Впрочем, ветер как раз дул в правильном направлении - от снайпера ко мне, и к тому же благодаря кустарнику к стрелку можно было приблизиться незамеченным - если только успеть дойти до укрытия. Если я видел его, глядя снизу вверх, то он смотрел на меня сверху вниз в окуляр винтовки с оптическим прицелом, держа палец на спуске. Моя надежда состояла в том, что он не рискнет послать обладающую огромной скоростью, но легко отклоняющуюся пулю калибра 0, 243, да еще через преграду из сучьев и листьев, если видит возможность спокойно расправиться со мной, когда я окажусь на открытом месте. Но как только он смекнет, что я догадался о ловушке, он, конечно же, постарается поскорее выстрелить, чтобы не упустить меня совсем. Конечно, это не обязательно тот же снайпер, который уложил Нистрома и его собаку двумя точными выстрелами из легкой винтовки, но все равно тот стрелок был наиболее вероятным кандидатом, и потому мне совершенно не хотелось дать ему шанс занести на свой лицевой счет двух Нистромов, одного настоящего, другого фальшивого.

Тут мне на помощь пришел случай, принявший обличье кролика, ни с того, ни с сего появившегося у нас на пути. Для Хэнка это оказалось слишком большим искушением, и он опрометью ринулся, догонять длинноухого противника. Гоняться за кроликами - серьезный проступок для собаки, натренированной на дичь, и это дало мне все основания разразиться проклятьями и начать усиленно дуть в свисток. Я надеялся, это будет услышано моим оппонентом в кустах и даст мне возможность беспрепятственно добраться до укрытия. Так я оказался в заросшей кустами лощинке.

Пригнувшись, я продолжил свистеть и звать пса. Когда же он прискакал с виноватым выражением на морде, я отчитал его за самовольную отлучку и привязал к дереву, давая ему понять, что это часть наказания. После этого я с облегчением вздохнул.

В конце концов, я был целый и невредимый, и мой противник не догадался о том, что я его вычислил. Оставив пса на привязи, я двинулся в обход и оказался на бугре ярдах в двухстах от стрелка. Он был по-прежнему там.

Я отчетливо видел подошву ботинка, видневшуюся из кустов, а затем приметил и голову. На ней было очень много волос, но в наши дни, увы, это не позволяет определить пол их обладателя.

Если бы у меня тоже была винтовка, я, глядишь, попытал бы счастья и выстрелил, но у меня имелось лишь то, что положено было иметь Нистрому, а именно револьвер "кольт-магнум" калибра 0, 357 с облегченной рукояткой, чтобы удобнее прятать оружие.

Это был очень неплохой револьвер - по крайней мере, гораздо лучше тех револьверов тридцать восьмого калибра - спецмоделью, которой вооружали нас, но дальнобойностью он не отличался, да я и сам не так уж метко стреляю издалека. Поскольку все преимущества в этом смысле были на стороне стрелка, то моя задача сделалась простой и ясной. Мне нужно было подкрасться так близко, чтобы иметь возможность выстрелить один-единственный раз, поскольку в случае промаха надеяться на повтор не приходилось.

Я осмотрелся. Выше начинался пологий и довольно голый подъем. Правда, там росла довольно высокая трава, способная послужить хотя бы частичным прикрытием. Я начал карабкаться вверх, работая локтями и коленями, пока не оказался футах в восьмидесяти над снайпером. Инстинкт подсказывал мне: ближе приближаться опасно.

Я извлек револьвер из потайной кобуры за поясом, взвел курок под пиджаком, чтобы щелчок не получился слишком громким. Затем я улегся на живот и принял наиболее удобное положение. Держа револьвер двумя руками и упершись в землю локтями, я навел "кольт" на распростертую внизу фигуру. По мишеням принято стрелять с одной руки, но тут было самое обыкновенное убийство, и никакие правила в счет не шли.

Человек неустановленного пола нервно зашевелился, явно пытаясь понять, куда я исчез и что задумал. Что ж, ему давно пора было это сделать. Он поднял голову от винтовки и оглянулся назад, словно учуяв мое присутствие. Мне никогда не приходилось встречать или видеть его - обыкновенный хиппи с длинными волосами, вислыми усами и пушистыми баками.

Я глубоко вздохнул, сознавая, что дело было не в длине волос и калибре винтовки: я подсознательно надеялся увидеть хорошо знакомое по досье лицо, встретить своего главного оппонента и постараться одним выстрелом поставить точку в своем задании, во всяком случае, в той его части, что поручил мне Мак. Я как-то успел внушить себе, что это и есть тот самый Хольц, хотя, откровенно говоря, трудно было понять, с какой стати Хольцу устраивать массовый отстрел всех Нистромов.

Тем не менее, Мак справедливо напомнил мне, что курьеров часто устраняли как раз те, на кого они работали. Таинственный же источник мистера Смита мог сильно ошибаться. Нельзя было сбрасывать со счета вероятность того, что шпионы, в единоборство с которыми мы вступили, сначала вызвали специалиста для устранения их же сотрудника, а затем поручили ему разобраться и с фальшивкой. Но тот, кто находится неподалеку от меня, не имел к Хольцу ни малейшего отношения.

Молодой человек в засаде вдруг напрягся, сосредоточив свое внимание на чем-то впереди него. Он снова приник к земле.

Я вздохнул и опустил револьвер. Кто же этот молодой человек и что мне с ним делать? Разумеется, он хотел меня застрелить, и это я никак не мог одобрить. У меня возникало даже предубеждение против него, но мы не имеем права действовать, исходя из наших предубеждений. Мертвецы создают немалые трудности. Из-за них возникает переполох в рядах местной полиции, а мне еще предстояло сделать в Паске кое-какие дела, причем по возможности без помех со стороны закона. Я неохотно поставил боек "кольта" в исходное положение. Я не люблю отпускать живыми тех, кто проявлял готовность застрелить меня, но иногда это приходится делать.

Внезапно молодой человек в кустах застыл: что-то впереди привлекло его внимание. Я присмотрелся. Он снова приложил щеку к прикладу и впился взором в окуляр. Я посмотрел, куда он целится, и увидел, что в нашем направлении двигается черный пес, время от времени останавливаясь, чтобы свериться со своим внутренним радаром. Он не шел за мной по следам. Он был не из тех, кто обнюхивает землю. Он был натренирован на дичь и держал нос по ветру, уловив тем самым мой запах.

С его ошейника свешивался кусок поводка. Никто не велел ему перегрызать поводок. Впрочем, никто не велел ему сидеть на месте. Возможно, он бы послушался приказа, если бы получил таковой, но кожаный ремень был препятствием, которое он счел необходимым поскорее устранить. Для этого у него имелись новые коренные зубы, не так давно появившиеся взамен щенячьих, молочных. Он пару раз рвал ими поводок, и вот она, долгожданная свобода! Я грустно посмотрел на снайпера. Он уже взял пса на мушку и был готов стрелять. Я вспомнил, что кто-то застрелил настоящего Хэнка, и мы не знали, с какой целью. Я испытал легкий приступ гнева: какой-то сопляк вознамерился застрелить мою собаку! Это, конечно, могло быть сочтено проявлением ненужной сентиментальности, но у меня имелись и доводы профессионального характера - без собаки моя легенда теряла правдоподобие.

Мне показалось, что я ухватился за что-то очень важное, но копаться в своих ощущениях не было времени.

Я снова привел револьвер в состояние боевой готовности, и палец мой стал легонько давить на спуск. Приказы типа: "бросай оружие и вставай, а руки держи на затылке" очень хороши для кино, но мне надо было иметь неподвижную цель, чтобы поразить ее с восьмидесяти ярдов. Если бы я что-то крикнул, мой клиент откатился бы в сторону, и я вполне мог бы промазать, предоставив ему шанс для ответа из винтовки. Поэтому я навел револьвер на самую широкую часть живой мишени и стал увеличивать давление на спуск, пока не грянул выстрел.

Грохот был жуткий, да и отдача, несмотря на то, что я держал свою пушку обеими руками, тоже получилась внушительная. Когда же наконец я снова привел револьвер в боевую готовность и глянул на молодого человека, тот лежал неподвижно там, где застал его выстрел. Вся разница состояла в том, что поза его теперь была лишена прежней напряженности, и голова его покоилась на прикладе, как на подушке.