"Чертова баба" - читать интересную книгу автора (Арбенина Ирина)Глава 8Светлова набрала номер своего старого знакомого капитана Дубовикова. — Капитан, а капитан, — довольно жалобно попросила Аня, — можно простым смертным воспользоваться вашими связями? — Что еще у вас? — Это очень важно. — Но я так не могу — без подробностей. — А если поподробнее — давайте встретимся. Честно говоря, хочется посоветоваться. — Рад бы, но времени нет совсем, — устало признался капитан. — А речь, между прочим, идет об исчезнувшем человеке. Разве не вы, капитан, возглавляете организацию, которая называется «Фонд помощи в поиске пропавших»? И знаете, мне сейчас эта помощь очень и очень даже нужна. — Ну, попробую выкроить минут сорок, устроит? На следующий день у Дубовикова все-таки нашлось время, и Светлова, прибежав к нему в Фонд, принялась втолковывать капитану суть дела, честно стараясь уложиться в отведенные сорок минут. — В общем, понимаете, журналиста Максима Селиверстова нашли в лесу, под Тверью, — начала она. — Вы же вчера по телефону напирали на то, что речь идет об исчезновении? — возмутился выжатый как лимон и действительно выглядевший очень уставшим капитан. — Да, да, ну, разумеется… — принялась оправдываться Светлова. — Но это ведь он потом уже нашелся, а сначала-то он исчез! Понимаете? — Понимаю… Привычка врать все более укореняется в вас, Светлова, — вздохнув, заметил капитан. — Когда я с вами познакомился, вы были… — Да, чище, чище… — закивала Светлова. — Значительно. Моложе и лучше. Я и сейчас еще ничего, вру только во благо. — Давайте, пожалуйста, без этих банальностей в духе Маккиавели: «во благо», «ради высоких целей»… Вранье есть вранье. — Ну, спасибо, капитан, что объяснили. А то я тут как-то запуталась последнее время без «нравственных ориентиров». — Только не надо ехидства этого вашего, пожалуйста! — вздохнул капитан. — Продолжайте излагать суть. Дня через три старый знакомый капитан Дубовиков вернул Анне пакетик с кусочком древесины от Алисиного паркета: — Забирай свою улику. — И что? — Светлова, это клюква. — В каком смысле? — В натуральном. Ягода такая. И сок у нее красный, понимаешь? — Кажется, да… — Вот и хорошо, что понимаешь! Клюква, Аня, клюква… — А что насчет лезвия ножа, которым было перерезано горло Селиверстова? — Ну… Эксперты утверждают, что характер разреза вовсе не свидетельствует о том, что это был армейский нож. Скорее всего, кинжал. Узкий обоюдоострый клинок с ромбовидным сечением. — Вот как? — Ага… Возможно, старинный. Возможно, немецкой работы. Такие кинжалы делали в прошлом веке. — В прошлом веке? — Да, например, их изготавливали в Курляндии. «Что же получается? — рассуждала Светлова. — Получается, писательница Мария Погребижская соврала, когда сказала, что журналист торопился к Федуеву?» Зачем? Зачем ей врать? Снова что-то из серии «Я вас, девушка, накажу»? Жестоко пошутила над незадачливым детективом? Но ведь откуда-то она знала про Федуева? Стоп… Следует прокрутить весь тот разговор с Погребижской в Дубровнике от начала до Конца. По крайней мере, в голове прокрутить, если уж он не записан, увы, на пленку. Итак, факт своей встречи с журналистом Погребижская тогда уже не отрицала. Более не отрицала. А Максим Селиверстов действительно мог в разговоре с писательницей, как это бывает, когда диктофон уже выключен, — за чашкой чая — рассказать немного о себе. О том, например, что получил интересное новое задание в редакции. И мог действительно назвать Погребижской эту фамилию — Федуев. Правда, теперь, по итогам Аниного путешествия в Федуевку, выходило, что ни о какой якобы назначенной встрече с Федуевым Селиверстов сказать ей не мог. Но если быть точной, то Погребижская этого и не утверждала. Она сказала только Светловой: «Он торопился!» Вовсе не утверждая, что торопился журналист именно к Федуеву. Это уже Светлова сама так решила. Правда также и то, что остается еще не закрытой до конца версия убийства Максима Селиверстова, связанная с Федуевкой. Ибо пока Светлова не увидит этого Алисиного мужа из Твери, ставить крест на Федуевке, как на версии, рано. Алиса утверждает, что стреляет поверх головы… Но все-таки надо повидать ее мужа. Тогда станет ясно, чего стоит ее клятва, что она в глаза не видела Селиверстова. Однако, как бы там ни было, теперь Светловой хотелось поговорить с писательницей Марией Иннокентьевной еще раз. И выяснить поподробнее, желательно, дословно! — что же именно говорил ей журналист о Феликсе Федуеве. Хорошо бы с Погребижской встретиться… Да вот незадача: вернувшись в Москву, та просто обрезала все концы. Никакую «Аню, с которой отдыхала вместе в Дубровнике…», видеть не хотела. Так, во всяком случае, она якобы передавала через своего секретаря. А сама Лидия Евгеньевна вообще отказывалась Светлову узнавать. «Какая Аня Светлова? — изумленно вопрошал ее голос в телефонной трубке. — Извините, голубушка, не припоминаю». И посылала Светлову далеко-далеко… Правда в вежливой, принятой между интеллигентными людьми форме. Мол, с почитателями своего таланта писательница Погребижская, увы, не встречается из-за своей исключительной занятости на ниве литературы. А для журналистов есть особый порядок: нужно письмо от газеты с просьбой об интервью на официальном бланке за подписью главного редактора и печатью… И так далее — смотри выше. Возможно, поговори Светлова с Марией Иннокентьевной лично, реакция была бы иной. Но как обойти вставшую «каменной стеной» Лидию Евгеньевну? Как выйти лично на Погребижскую? Через кого? Без особой надежды на успех Светлова в очередной раз набрала номер золовки Елизаветы Львовны… Увы… Никто трубку так и не снял. — Послушай-ка, Анюта! Но ведь, кроме друзей, родных и прочих, близких к Погребижской людей, существует, например, издательство, в котором она печатает свои книги, — подсказал Светловой Кронрод. — Точно! — обрадовалась Анна. — Мелочь, это правда, а не издательство, — заметил тот. «Туманность Андромеды» называется. По сути, они на одной этой Погребижской и держатся. — А почему так называется «Туманность Андромеды»? — Вот у них и спросишь. Мелочь не мелочь… Но и в «Туманность Андромеды» Светловой удалось проникнуть лишь с помощью Андрюши Кронрода и отдела культуры его родимой газеты. — А почему все-таки «Туманность Андромеды»? — не устояла перед собственным любопытством Светлова, очутившись наконец в этом издательстве. — А почему бы и не «Туманность Андромеды»? — пожал плечами владелец «Андромеды». — Зачем нам ясность? Вас-то что не устраивает? — Да, в общем, меня-то все устраивает, — успокоила издателя Светлова. Насчет «мелочи» Кронрод оказался прав: весь издательский процесс чуть ли не в двух комнатах. На столе лежали книжки-раскраски, «Колобок», «Курочка Ряба»… — Знаете, в чем прелесть детской литературы? — Издатель поймал Анин взгляд. — В том, что каждый год на свет появляются те, кто эти книжки еще не читал. Лудишь «Колобка» из года в год и никаких забот — непрерывный процесс. — Значит, в книжках Погребижской та же прелесть? — поинтересовалась Аня. — Угадали. Она ведь, ну, если и не классик, то вхожа в устоявшийся круг «детского чтения». Нынешние молодые родители в детстве сами читали ее книги, а теперь, увидев на прилавке, купят, чтобы прочитать своим детям. — Понятно, понятно… — Ну, а мы уж давно это поняли. — Скажите, а вы не могли бы устроить что-то вроде встречи: «Читатель и писатель?» — с некоторой уже обреченностью в голосе попросила Светлова. Ей позарез нужно было увидеть Погребижскую. — С Марией Иннокентьевной? — издатель хмыкнул. — Хотел бы я тоже ее повидать! — И вы? — удивилась Светлова. — Вы тоже не можете ее увидеть? — Уж года два как не встречались. — Неужели поссорились? — Да нет. — Издатель пожал плечами. — Просто она не слишком общительна и очень занята, а делового повода для встреч вроде бы как и нет. — А как же? — Ну, как же, как же… Обычно! Все общение у нас через Лидию Евгеньевну, ее секретаря. Она занимается всем. И договорами, и переговорами, и гонорарами. — Ах, вот что! — Да. А с самой Погребижской я уж давно не виделся. Сама-то что ж… Сама сидит и пишет. Чего ей по городу бегать? А вот Лидия Евгеньевна — другое дело. Да кстати, она и сейчас тут — у юриста в комнате. — Вы хотите сказать, что секретарь Погребижской сейчас здесь? — Почему «хочу сказать»? Я это говорю. — И я могу ее увидеть? — Попробуйте. Лидия Евгеньевна, в общем-то, не кусается. — Правда? — Впрочем, если боитесь, я вас провожу. Андрей Кронрод мне тоже не раз помогал. Аня осторожно заглянула в указанную комнату: кусается — не кусается, но Анна-то знала, насколько не обрадует эту даму ее появление. Однако, к ее счастью, Лидия Евгеньевна не бросилась кусаться, а главное — не вскочила и не убежала. Она и в самом деле была у юриста. Но не то чтобы не обратила на Светлову внимания, просто не заметила ее появления: она сидела боком у стола и читала что-то вслух, упоенно переворачивая страницы: — quot;Львенок Рик ступил на каменистую негостеприимную поверхность планеты Лутония и решительно достал бластер. «О! Он покажет этим зеленоголовым аборигенам Лутонии, как следует обращаться с гостями! Они узнают, кто он такой!» — Что это значит? — шепотом спросила у издателя Аня. — Она читает новое произведение Погребижской. «Дальнейшие приключения львенка Рика в Звездной стране», — также шепотом ответил издатель, — А зачем она читает это вашему юристу? Аня указала глазами на симпатичную женщину за столом, тоскливо посматривающую за окно, — к ней и было обращено вдохновенное чтение Лидии Евгеньевны. — Гордится! — без усмешки объяснил Ане издатель. — Понимаете, Лидия Евгеньевна — самый преданный и фанатичный почитатель творчества Погребижской. Она читает вслух новое произведение Марии Погребижской и получает от этого огромное удовольствие. — Вот оно как! — удивилась Светлова. — И вам всем приходится это каждый раз слушать? — Всем, кто под руку попадется, — подтвердил издатель. — А куда денешься? И Светлова вспомнила слова Кронрода, в адрес издательства: «По сути, они на одной этой Погребижской и держатся». Дело кончилось полной победой львенка Рика над зеленоголовыми аборигенами Лутонии. И Светлова было сунулась к Лидии Евгеньевне, когда она закончила свое вдохновенное чтение, но та так зло блеснула на нее стеклами очков: «Я занята!», что Светлову, будто взрывной волной, отбросило. Что поделаешь? Анна терпеливо и безропотно принялась ждать. Наконец Лидия Евгеньевна освободилась. Однако стоило Светловой приблизиться и произнести: «Понимаете, Лидия Евгеньевна, я была у Федуева, и мне нужно только уточнить у Марии Иннокентьевны…» Как «бабушка» прошипела: — Убирайтесь и даже близко к нам не подходите! Вы хотите нас втянуть в историю? Чтобы Машу, как свидетельницу, по судам затаскали? — Да нет же… но… — Если хотите знать, Мария Иннокентьевна вообще над вами пошутила, горе вы сыщик! Никакого журналиста у нас и не было никогда! — А откуда тогда она про Федуева слышала? — резонно возразила Светлова. — Да, она говорила с журналистом, — хмыкнула «бабушка». — Но по телефону! Понятно? — Не очень, — вздохнула Аня. — А это уже ваши проблемы. Лидия Евгеньевна села в машину. Хлопнула дверца. «Ну и змея, — вздохнула Светлова. — А на первый взгляд вроде добрая, седая бабушка». Любопытная деталь, на которую Светлова прежде не обращала внимания и которая все более теперь давала о себе знать: обычно, если хочешь выйти на человека, всегда можно найти кого-то, а через этого «кого-то» еще «кого-то», кто мог бы познакомить, устроить встречу. Москва город большой, да круг узок. Всегда найдешь кого-то, кто знает кого-то, через кого можно добраться до человека и договориться о личной встрече… Так вот, интересно, что в данном случае разные люди, которые вроде должны были бы тесно общаться с Погребижской, как выяснялось при ближайшем рассмотрении, по разным причинам потеряли с ней личные контакты. Никого! Никого, кроме Лидии Евгеньевны. Ленинградское шоссе. Подмосковные поселки и деревеньки. Долгая дорога… Ведра с яблоками по обочинам. Синее, но уже холодное осеннее небо. Светлова сверилась со схемкой, которую нарисовала для нее Алиса, и свернула с дороги. Хорошо, что холодно и еще сухо — не развезло. А то вот так заедешь — и не вернешься… Останешься… до! следующего лета. Что за место, однако?! Светлова, руководствуясь Алисиным планом,! забиралась куда-то по бездорожью все глубже и глубже… Очевидно, как раз в ту самую российскую глубинку, про которую столько говорят. И на душе у нее, несмотря на синее чистое небо, становилось все пасмурнее. Не отправила ли ее блондинка «туда — не знаю куда»? Этакий зеленоглазый Иван Сусанин… Наконец впереди что-то блеснуло. Вода… озеро. Небольшое. Ну, озеро, допустим, Алиса изобразила на своей схеме. И это озеро, в соответствии с ее рекомендациями, следует объехать. И правда, на другом берегу Аня увидела вполне приличную крышу. Коттеджик… Ну, точно так Алиса и объясняла. Значит, не врала блондинка с зелеными глазами? Если есть дом, значит должен быть в нем и бывший Алисин муж — хозяин дома? Далеко, однако… Светлова вспомнила, как спросила у блондинки Алисы: «А почему твой муж там, а ты здесь?» «Еще лучше, если бы мы вообще на разных сторонах земного шара оказались, — не задумываясь, ответила та. — Но уж как получилось! А вообще — чем дальше от него, тем лучше». Наконец Светлова добралась до этого «чем дальше, тем лучше». Коттеджик, вполне приличный. Высокий забор. Ворота на замке. Все тихо. Светлова принялась стучать… Занималась она этим безрезультатно минут десять-пятнадцать. Неужели возвращаться с пустыми руками? Это было бы очень обидно… Ждать неизвестно чего? К тому же он, может, спит? Может, в доме просто не слышат? Алиса говорила: ее муж лентяй, каких свет не видывал — только деньги ему давай! Потому и развелись… И якобы он затем тогда и приезжал к Алисе, когда она в него из «винчестера» своего пальнула. «Надоел! — сказала Алиса. — Тянет деньги и тянет!» Светлова огляделась. В одном месте высокая старая ольха росла довольно близко от забора. Светлова подпрыгнула, ухватилась за нижнюю ветку, подтянулась и забралась на дерево. Перебралась с дерева на забор… Высоко-то как! «Будем надеться, что это тот самый дом, о котором говорила Алиса, а не какой-то другой, — подумала Светлова, сидя на заборе. — А то загремлю под фанфары — за попытку обокрасть честных граждан!» Все-таки Анна прыгнула… И в ту же секунду, как она приземлилась, мохнатая черная туша навалилась на нее, не давая подняться. Батюшки! Морда размером с таз, язык розовый слюнявый свешивается… Лохматый черный ньюфаундленд! Правда, он Светлову почему-то не загрыз… И вообще вел себя для такой грозной на вид собаки довольно миролюбиво. Светлова, побарахтавшись, выбралась все-таки из-под этой туши. — Это мы так играем, деточка? — шепотом, поскольку голос пропал, спросила Анна. И тут ньюфаундленд залился грозным лаем. Впрочем, одним этим лаем дело и обошлось. Не обращая более на эту тушу внимания, Анна поднялась по ступенькам хорошенького домика и вежливо постучала в евродверь. Неужели все-таки никого?! Однако в круглое, как иллюминатор, окошко над дверью выглянуло неожиданно тоже круглое, очень похожее на этот самый иллюминатор, женское лицо. — Можно мне Кругляша Бориса Федоровича? — крайне обрадовалась этому явлению Светлова. — Нет его, — глухо донеслось из-за закрытой двери. — Как нет? — Да так и нет. — Исчерпывающий ответ, ничего не скажешь. — А мне сказали, он всегда дома, — настаивала Аня. — Ну, может, раньше и был, — загадочно ответила круглолицая. — Как это «был раньше»? А теперь-то он где? — А вы что же сами не знаете, где он? — ответили ей вопросом на вопрос. — Нет, — честно призналась Аня. — Не знаю. Если б знала, не спрашивала бы. — Он умер. — То есть? — То есть, то есть, — передразнили ее. — Будто не понимаете, о чем речь! И недовольное круглое лицо исчезло. Причем было понятно, что окончательно — более Светловой его не увидеть. Как говорится, без комментариев… Вот оно как… Помер, стало быть, Алисин супруг. Умер! Уж не от тяжелых ли ранений из «винчестера» скончался? Ошарашенная такой информацией, Светлова тронулась в обратный путь. На забор ей лезть не пришлось — ворота открывались изнутри, а собака лишь понуро глядела Светловой вслед. Любопытно, однако, что Алиса ничего ей не сказала про ньюфаундленда. Ведь по всякому могло дело обернуться — Светлова могла и резко ньюфаундленду не понравиться! Может, на то и расчет был? Расчет на то, что после такой встречи с собачкой Светлова наконец перестанет интересоваться этим самым постылым Алисиным мужем? Мужем, которого, по-видимому, уже нет на этом свете. Ну что ж… У человека, который так хорошо и без малейших колебаний стреляет из «винчестера», такая кончина Светловой вряд ли вызвала бы приступ печали… Слезы на глаза у Алисы вряд ли навернулись! Однако, несмотря на шокирующее открытие — Алиса, похоже, ее надула! — всю обратную дорогу до Москвы Светлова все равно думала о Погребижской, все время мыслями возвращалась к писательнице… Странным образом Анна как-то окончательно остыла к Алисиной версии, хоть и съездила все-таки для очистки совести под Тверь. Отчего-то блондинка Анну более не интересовала… Напротив, у нее появилось интуитивное ощущение, что тайна, окутывающая убийство журналиста Селиверстова, кроется отнюдь не в Федуевке. Светлова нарисовала человечка, рядом другого. Соединила их стрелочкой. У нее последнее время появилась привычка рисовать такие схемки. Ей казалось, что это помогает ей систематизировать информацию о человеке, работая с ним. Возникала некая картинка его жизни. Получалось что-то вроде солнечной системы. Вот центр — интересующий Светлову человек, а вот его планеты-спутники, ближние, дальние. Вот, например, Федуев, а вот его окружение: Виктор с его «цыплятами под белым соусом» и черепом врожденного преступника; Алиса…. Светлова без особого смысла перелистала блокнот со своими «схемками» и вдруг остановилась, задержалась на одной… Ей вдруг бросилось в глаза пустое незаполненное пространство, нечто вроде полосы отчуждения. Рядом с фигуркой детской писательницы Погребижской было белое поле пустоты. Кроме Лидии Евгеньевны и журналистов, которые время от времени, нечасто, но регулярно допускались к краткому общению, — никого. Все старые знакомые размещались где-то на периферии, на значительном расстоянии от центра. Это бросилось в глаза именно в сравнении, на контрасте с другими схемками — обычно вокруг каждого человека много фигурок. А у этой женщины, кроме Лидии Евгеньевны, по сути, никого. quot;Лидия Евгеньевна, Лидия Евгеньевна, — пробормотала Светлова. — Славная бабуля, старушечьи очечки, пучочки, а шипит как змея! Лидия Евгеньевна, Лидия Евгеньевна… Фанатично преданная, ведет все дела Погребижской… Все дела, в том числе и финансовые. Лидия Евгеньевна, Лидия Евгеньевна… Помесь подруги, слуги, секретаря, домоуправительницы и служебной овчарки. Хотя… смотря с чьей точки зрения взглянуть на ситуацию. Кинологи утверждают, что это только человеку кажется, будто он хозяин своей собаки. Сама-то собака уверена, что все наоборот: она — хозяйка, а хозяин — это ее человек. Лидия Евгеньевна… Обожает письменное творчество своей хозяйкиquot;. Светлова вдруг вспомнила какой-то роман Стивена Кинга о фанатичной читательнице и знаменитом писателе, который попадает к ней в плен. Писатель терпит автокатастрофу, и какая-то домохозяйка, случайно оказавшаяся рядом, его подбирает. Привозит к себе домой, преданно и заботливо выхаживает. Она — его давняя поклонница. Она обожает его произведения. Она писателя лечит, она кормит его с ложечки. И, в конце концов, превращается в его тюремную надзирательницу. А писатель оказывается в положении ее собственности. А что, если «хозяйка» не Погребижская? Что, если все наоборот? И Погребижская, которая снисходительно кивает и отдает приказы Лидочке — это только видимость? На самом же деле, всем, в том числе и свободой ее общения, и даже ее гонорарами распоряжается милая бабуля с пучочком? Помнится, у Стивена Кинга — это тоже была добродушная, заурядная на вид миловидная домохозяйка. Но что случилось? Что позволяет милой бабуле, подчиненной, секретарю так себя вести? Командовать? Изолировать Погребижскую от всех ее друзей? Распоряжаться, судя по всему, ее гонорарами? Светлова вспомнила, как испугана была Погребижская, когда просила ее: «Только не проговоритесь Лидочке». Может быть, это шантаж? Скажем, Лидия Евгеньевна что-то знает о Погребижской, что и позволяет держать писательницу в зависимости. Что-то когда-то случилось… Но что? Что такого могла совершить престарелая Мария Иннокентьевна? И когда? А может быть, в том-то все и заключено? Максим Селиверстов сунулся не в свое дело — и поплатился? Погребижская что-то ему рассказала, может, даже просила о помощи? Жизнь, как книга или фильм. А что, если отлистать страницы этой «книги» назад? Только вот на сколько страниц-лет?.. Анна вспомнила слова Малякина: «Года два Машу уже вообще не видел!» Вспомнила и издателя из «Туманности Андромеды»: «Да я уже года два вижу только ее секретаря». Вот, кажется, и ответ на вопрос: «Когда?» Значит, два года… Интересно было бы получить и ответ на вопрос: «Что?» Что такого натворила Погребижская, ставшая жертвой шантажа? Без всякой надежды на успех Светлова, наверное, в сотый раз набрала номер телефона золовки Елизаветы Львовны. Светлова чувствовала, что эта Елизавета Львовна нужна ей просто как воздух. Это была, очевидно, последняя возможность понять хоть что-то в замкнутой, непроницаемой и, можно сказать, таинственной жизни великой детской писательницы Марии Погребижской. И вдруг — о чудо! — трубку сняли. Недаром все-таки говорят, что настоящее терпение всегда вознаграждается. Немолодой, болезненный женский голос прошелестел в трубку: «Алло…» У Светловой создалось ощущение, что эта женщина так плохо себя чувствует, что даже не пытается понять, о чем с ней говорят. А ведь Светлова такую хорошую для нее «легенду» придумала! Мол, она студентка, пишет работу о жизни и творчестве детской писательницы Марии Погребижской. — Нет, миленькая, я ничего не знаю, — только и твердил престарелый голос в трубке. — Кто-кто? О каком творчестве? Я и не понимаю, о чем вы говорите, девушка. Где я была так долго? Да лежала в больнице, миленькая, сейчас вот только после операции — еду в санаторий. Нет-нет… Встретиться с вами — да куда мне?! Это мне не по силам. А я давно уже вашу Марию Иннокентьевну не вижу. Сколько лет? Да я ведь не считаю: не один год — это точно. Два? Ну, может, и два уже прошло года-то. Простите, миленькая, я очень плохо себя чувствую. Эти нынешние доктора ничего не умеют. Вот был бы жив Яков Ильич, уж он бы мне помог… — А что случилось с Яковом Ильичом? — живо заинтересовалась Светлова. — О, это было большое несчастье для всех нас… — А что такое все-таки? — Доктора сбила машина. — Доктора? — Ну, я же говорю: нашего доктора Милованова сбила машина… Милованова Якова Ильича. Он всех, и меня, и Погребижских, всех пользовал… — И Марию Иннокентьевну? — Да, всех. Вот и опишите в своей работе студенческой. Тема болезней, излечения и докторов была, очевидно, единственной, способной заинтересовать Анину собеседницу. Этот момент следовало Цинично использовать. — А когда это случилось с доктором Миловановым? Вы не помните, когда это случилось? — поинтересовалась мгновенно сориентировавшаяся Светлова. Светлову не смутило, что такой интерес выглядит, по меньшей мере, странно в устах «студентки», собирающей материал для дипломной работы. Анна знала, что большинство людей, ну не то чтобы глуповаты и простодушны, но как бы вообще не обращают внимания на логические несообразности. Главное, чтобы тема была человеку интересной и близкой! — Кажется, в апреле… Сейчас, сейчас… Вспоминаю. Ну, да… да… В апреле… Два года назад. Мне тогда как раз катаракту удаляли. «Два года назад», — прошептала Светлова, кладя трубку. Светлова лихорадочно принялась рисовать новую схему, условно назвав ее «Погребижская минус два года». Кто был тогда вокруг этой женщины? Анна придвинула близко к нарисованной фигурке писательницы ее старого приятеля Малякина, потом директора «Андромеды», бывшую золовку Елизавету Львовну. Был среди тех, с кем постоянно общалась тогда Погребижская, судя по словам Малякина, и ее бывший муж. Итак, муж умер. Малякин перестал общаться с Погребижской, в общем-то, из-за какого-то надуманного пустячного конфликта. Любопытно при этом, что старому знакомому Малякину сообщила о разрыве отношений не сама Погребижская, а ее секретарь. Нет, чтобы по-простому, по-человечески, послать насолившего ей чем-то Малякина куда подальше! Все-таки не один десяток лет знакомы… Вместо этого церемонии почти на уровне межгосударственных отношений — посол вручает ноту и сообщает о разрыве дипломатических отношений. Тогда же Погребижская, очевидно, перестала видеться и с золовкой Елизаветой Львовной. Светлова рисовала на своей схеме эти исчезнувшие из жизни писательницы фигурки пунктиром… Так что, в итоге, фигурка Погребижской на бумаге оказалась окружена какими-то пунктирными привидениями… Как говорится: «И все они умерли, умерли, умерли». Ну, это в переносном смысле. Умерли все эти люди, если так можно выразиться, как бы для общения с писательницей! Кроме бывшего мужа Марии Погребижской, который умер по-настоящему. Да вот еще домашнего доктора… Доктора Милованова Якова Ильича, пользовавшего, по словам Елизаветы Львовны, семейство Погребижских чуть ли не всю свою жизнь… Доктор тоже исчез из ближайшего окружения «классика» Марии Иннокентьевны Погребижской два года назад. И тоже не в переносном, а в самом буквальном смысле слова. Светлова подумала и набрала номер своего старого знакомого капитана Дубовикова. — Капитан, можно кое-что узнать об одном старом ДТП, случившемся два года назад, в результате которого погиб человек? — Опять «очень нужно»? — Опять. |
||
|