"Опустошители" - читать интересную книгу автора (Гамильтон Дональд)

Глава 7

Сидя в запаркованном перед палаткой VW, неподалеку от серебристого трейлера, я предавался невеселым раздумьям. С подобными незаполненными чеками очень легко было очутиться по колено в трупах обоего пола и обеих национальностей.

Я перебрал в памяти приметы Ганса Рюйтера. Снова мысленно продекламировал речь, с которой обращусь к миссис Дрелль и ее дочери. Затем увидал саму дочь. Голые коленки не выглядели узловатыми, как ожидалось, однако ворох папильоток на голове делал юную Пенелопу надлежаще смехотворной. Разумеется, я старомоден, и все же не думаю, что разгуливать за пределами дома с намотанными на бумажные трубочки волосами прилично и уместно. Да и дома лучше запереться в спальне, особенно если гости пожаловали...

Детское личико, большие любопытные глаза, очки в роговой оправе. Неумело напомаженные губы надуты, словно от обиды, — но всякий покажется надутым, ежели таскать во рту полфунта нержавеющей проволоки.

На девочке был коротенький желтый плащишко и желтые резиновые сапоги. Наверное, ходила в прачечную кемпинга — под мышкой виднелся объемистый бельевой сверток. Пенелопа неслась вприпрыжку, стараясь поскорее убраться из-под моросящего дождя в спасительный сухой трейлер. Я распахнул дверцу VW и шагнул наперерез.

— Мисс Дрелль?

С подозрением окинув незнакомца взглядом, девочка буркнула:

— В чем дело?

И попыталась обогнуть меня, стать поближе к трейлеру: на случай, если долговязый дядя попробует рычать и кусаться. Вполне разумное дитя...

— Если вы Пенелопа Дрелль, то вам весточка.

— Я не разговариваю с посторонними! — брякнула девица и, обернувшись в сторону передвижного домика, быстро спросила: — От кого?

— От вашего отца.

— От папы? Он...

— Пенни!

Женский голос, и долетел из распахнутых трейлерных дверей. Следовало бы мне поощрительно почесать себя за ухом. Я тщательно выбрал место, расположился так, чтобы миссис Дрелль быстро и легко увидала из окошка: к дочери пристают. Я давался диву: какого дьявола эта особа втянула в поганую передрягу девочку-подростка, неужели нельзя было оставить Пенелопу дома?

Девица поглядела исподлобья, пожала плечами, устремилась к матери. Я заторопился вдогонку.

— Миссис Дрелль?

Женщина потянулась было к распахнутой створке, собираясь отгородиться от непрошеного посетителя, но передумала и задержала руку.

— Да, — промолвила она утомленным голосом. — Что угодно?

— Войти на минутку.

— С какой стати?

— Здесь мокро, — сообщил я. — И, между прочим, почему бы вам не отослать Пенни к отцу? Она уже взрослая — достаточно взрослая, — чтобы в известной... пускай хоть малой, степени распоряжаться своей жизнью.

— 0-о! — сказала госпожа Коловорот, немного помолчав. — Какой проникновенный, вздрагивающий голос! Можно поверить, будто вы и впрямь детей любите.

Я рискнул и выпалил:

— Сотрясаюсь от омерзения при виде малолетних выродков! Но работа есть работа. Разрешите войти.

Формального разрешения не последовало, и я уже счел, что переборщил. Но раздался негромкий смешок, и дверь приоткрылась пошире, и я забрался в дом на колесах. Дверь затворилась.

Трейлер и впрямь казался уютной передвижной хижиной — причем весьма удобной. Двуспальная кровать, расположенная поперек у передней стенки. Умывальник, газовая плитка, посудный и платяной шкафы. Маленький удобный унитаз. Пространства свободного среди всех этих прелестей оставалось только для узкой ленты линолеума, покрывавшей полоску пола.

Пенни восседала на краешке постели, вытирая влагу с очков. Лишенное роговой оправы, ее лицо было невинным и каким-то беззащитным. Подрастет, подумал я, снимет проволоку с жевательного оборудования — и станет очень пригожей особой.

— Пенни, дорогая, извини. Я не считаю тебя малолетним выродком, но требовалось хоть немного встряхнуть матушку.

Девочка застенчиво покосилась и блеснула стальными скобками. Улыбнулась она равнодушно, из привычной вежливости. Поправив положение дел на одном фронте, я обрушил основные силы против другого. И оказался в известном смысле потрясен.

Предо мною стояла женщина, изменившая мужу, бежавшая с иностранным шпионом, выкравшая секретнейшие — так она полагала — бумаги. Весьма возможно, вылившая на человеческое лицо бутыль концентрированной серной кислоты. Всадившая в обугленную жертву чуть ли не фунт цианистого калия. И я предполагал узреть костлявое, злобное воплощение расчетливой ненависти, вурдалака с кошачьими зрачками. На худой конец, хотя бы современную версию леди Макбет.

Но я увидел просто-напросто высокую, хорошо сложенную, очень приглядную и — о бога бессмертные! — веснушчатую особу. Веснушчатую по-настоящему. Не просто слабенькая золотая россыпь на скулах и переносице, а старые, добрые, полновесные веснушки! Темно-каштановые волосы отливали бронзовым блеском, а лицо... Но я уже сказал: женщина была очень приглядна. В некоторых общественных кругах это считается недопустимым. Либо ты — рекламная красавица девяносто шестой пробы, либо — совершенное ничто. Промежуточные понятия отсутствуют.

Красавицей Женевьеву Дрелль назвать было невозможно. А хорошенькой — невозможно было не назвать. Особенно если сначала заставить улыбнуться. Я фотограф и знаю, о чем толкую.

Но Женевьева не улыбалась. Она пристально и недружелюбно изучала меня.

— Кто вы?

— Дэвид П. Клевенджер, сударыня. “П.” означает Прескотт, однако я не люблю этого имени.

— Весьма занимательно. Что вам угодно, мистер Прескотт Клевенджер?

— Передать Пенелопе известие от мистера Дрелля. Я сразу объявил об этом.

Девочка сидела на постели не шелохнувшись. Только вновь натянула очки, чтобы яснее видеть меня. Женевьева громко сказала:

— Мистер Дрелль и его известия не интересуют ни Пенелопу, ни, тем паче, меня.

— Сударыня, я слышу вас. Но Пенелопы что-то не слышу.

Серовато-зеленые глаза сузились.

— Вы полагаете, я вынуждаю ребенка... Пенни уехала по собственной доброй воле, верно, малышка? Сделала выбор. Так и передайте... мистеру Дреллю.

— В пятнадцать лет, сударыня, мне иногда случалось делать выбор, который отменяли вышестоящие родительские, учительские либо иные инстанции. По сей день им благодарен!

Женевьева Дрелль ответила:

— Мы с Пенни отлично понимаем друг друга. Передавайте известие, мистер Прескотт Клевенджер, если вам это велели. Удивляюсь, как это Дрелль решился на пять минут оставить ученые труды и вспомнить о нас? Поистине, изумления достойно! И Пенни, и мне казалось, о нашем существовании позабыли напрочь. Ну, чего же он просит?

— Пенелопу, — молвил я.

Девочка слегка заерзала позади. Я не обернулся. Я понятия не имел, чего на самом деле просит Герберт Дрелль. Возможно, доктор вообще не выносит сопливцев — даже собственных. Судя по рассказу Мака, это было весьма вероятно.

— Только Пенелопу? — с вызовом осведомилась женщина. — Как насчет меня?

— О вас не велось речи, сударыня.

— Естественно, — сухо сказала Женевьева. — Он всегда считал меня единственной погрешностью в образцовом чертеже своей жизни... Кроме Пенелопы не просит ничего?

Я воззрился на миссис Дрелль с невиннейшим видом.

— Не знаю, сударыня. Прочие просьбы доктора Дрелля удовлетворяет правительство США. Меня касается лишь эта, отдельно взятая.

Женщина посмотрела в упор:

— Вы не правительственный служащий?

— О нет! Я — частный детектив из Денвера, штат Колорадо, Мистер Дрелль обратился в наше бюро по совету дружественной фирмы, чей сотрудник находится, кстати, верней, находился неподалеку отсюда.

Женевьева нахмурилась.

— Вы говорите о Майкле Грине? Я думала... Она осеклась.

— Истинно и точно, — ответил я. — Мистер Майкл Грин.

— А с какой такой стати сыскное бюро мистера Грина — если он действительно служил частной ищейкой — попросило помощи у деловых соперников? Только не уверяйте, будто смазливому, разговорчивому Грину требовалась помощь, если надлежало обольстить, оболванить и одурачить первую встречную женщину.

— Ему потребовалась уйма помощи, сударыня. И все добросовестные совместные усилия пропали впустую. Ибо мистер Грин убыл в лучший мир. Его прикончили вчера вечером.

Пенелопа испустила негромкий вопль. Женщина, стоявшая предо мною, переменилась в лице, заговорила, осеклась. Опять заговорила — уже без хитрых вывертов:

— Прикончили? Не верю.

— Газеты следует читать, — назидательно заметил я и удивился собственному лицемерию. Не выношу газет и всего, к ним относящегося. Но читаю. По долгу службы... Я обернулся:

— Пенни, сделай милость, прогуляйся к моему автомобилю, возьми на заднем сиденье бульварный листок и принеси. Хорошо, крошка?

— И шевелиться не смей, Пенни! — раздался повелительный рык матушки. Женевьева облизнула губы: В газетах толкуют о самоубийстве, мистер Клевенджер.

Я не удержался и возразил:

— Майк не был жестоким человеком, сударыня. И по доброй воле не лишил бы всемирное женское сообщество несравненного своего присутствия. Не числился покойный мистер Грин изувером.

Губы Женевьевы чуть заметно растянулись в легчайшей улыбке:

— По крайности, сейчас вы говорите правду... Наверное, хорошо знали этого господина. — Женщина поколебалась: — А известно... кто убил его?

— Отнюдь. Я знаю не более вашего. Просто в газеты заглядываю. Полиция вправе строить независимые предположения, однако, будучи сыщиком частным, я избегаю ненужных разговоров со стражами порядка.

— Чего же ради говорите со мною?

— Черт возьми, беседу вы завязали сами. Прошу прощения. Избегаю ругани в дамском присутствии. Но вы осведомились: какого лешего я здесь вытворяю? Ответ: замещаю Майка.

— Понятно.

Женевьева глядела на меня с прежней, коль скоро не удвоившейся, неприязнью.

— Поразительно. Если Герберт Дрелль и впрямь обратился к частному сыску, почему Грину и вам не было велено забрать Пенелопу силой?

— Вы слишком часто в телевизор глядите, сударыня, а это притупляет сообразительность и населяет мозг совершенно ложными понятиями. Никакой настоящий частный детектив ни за какие коврижки не позволит вовлечь себя в похищение человека — тем паче ребенка. Чересчур незаконно.

— Что же вы намерены предпринять? — вопросила Женевьева с откровенной насмешкой.

— Для начала — вежливо попрошу вернуть Пенелопу отцу. Чем, кстати, уже и занимаюсь битых четверть часа. Пожалуйста, позвольте дочери уехать. Пускай соберет пожитки, а я доставлю ее в целости и сохранности и со всеми возможными удобствами. Завтра вечером Пенни очутится дома.

— А если я откажусь? — недобро осведомилась Женевьева.

— Тогда запомните: фольксваген с колорадским номерным знаком. И маленькая походная палатка — простенькая, А-образная, недорогой просторный зонтик на подпорках. Передумаете, захотите побеседовать — к вашим услугам, в любое время дня и ночи. Взорветесь от ярости и злости — обещаю подобрать все кусочки. Но пускай до этого не дойдет, хорошо? Пенни, захочешь домой — даже не трудись вещи складывать, беги ко мне в чем стоишь. Пять минут спустя помчимся прочь. Дэйв Клевенджер. Не забудь, О`кей?

Воспоследовало краткое безмолвие. Я мысленно молился, чтобы предшествовавшая речь не оказалась достаточно убедительной. Заполучить на попечение малолетнюю Пенелопу Дрелль было бы немного слишком.

Но Пенни просто поднялась, протиснулась между мною и платяным шкафом и обеими руками обняла мать, не произнося ни слова. Женевьева прижала ее к себе, посмотрела с победоносным вызовом:

— Убедились, мистер Клевенджер?.. Мистер Прескотт Клевенджер?

— Убедился, — облегченно вздохнул я, поворачивая дверную ручку с видом самым разочарованным и поникшим. — Но следует набираться терпения. Так нас учат.