"Гурман. Воспитание вкуса" - читать интересную книгу автора (Ульрих Антон)

Глава четвертая ЕГО КРОВЬ

Наступила осень, пора, когда крестьяне принимались собирать урожай, а виноделы – уминать в бочках виноград, и в провинции появилась новая группа контрабандистов, незаконно торговавших солью. Первым об этом узнал Одноглазый Валет вскоре после возвращения из Флоренции Летиции и Антуана. Одноглазый Валет срочно приказал запрячь коляску и спешно примчался в кабачок, в котором, как ему было известно, любил проводить свободное время Люка Мясник. Рассказав Мяснику о появлении конкурентов, Одноглазый Валет спросил, что им делать.

– Как всегда, дружище, продавать соль под патронажем моего и твоего господина, маркиза, – ухмыляясь по своей противной привычке, ответил Люка и подозвал стоявшего у дверей мальчишку, сына кабатчика: – Эй, малец, знаешь Петита?

Мальчишка, поймав брошенный Мясником пять солье, согласно кивнул головой.

– Беги к нему и скажи, чтобы спешно собирал отряд и ехал в замок господина маркиза, – распорядился Люка Мясник и хлопнул Одноглазого по спине огромной ручищей. – Думаю, лишние мешки с солью нам не помешают, а?

Одноглазый Валет заулыбался в предвкушении прибыли и отправился восвояси. Мясник же допил вино, вскочил в седло своего каурого коня и ускакал в замок Мортиньяков.

Маркиз, узнав о появлении конкурентов, обрадовался. Уже давно никто из контрабандистов не осмеливался появляться в Бордо, где незаконной торговлей солью монопольно распоряжался сам интендант провинции. Жоржу надоело ездить вместе со своим отрядом мытарей к нестроптивым крестьянам, и он жаждал развлечений.

Когда во дворе замка собрались сподручные Мясника, де Ланж, уже готовый к походу, внезапно решил, что сыну будет интересно отправиться вместе с ним посмотреть на настоящую мужскую забаву. Маркиз заметил, что после поездки в Италию мальчик стал замкнут, стараясь уклоняться от общения с отцом.

На самом деле Антуан про себя считал отца недостаточно утонченным, не дотягивающим до Meдичи. Последние месяцы Жорж вел все больше сидячий образ жизни, проводя время в пыточной камере, или сверяя с дядюшкой Фронтеном отчисления в казну, или же подсчитывая прибыль в амбаре Нуаре, перепроверяя хитрого Одноглазого Валета, или же балагуря в кругу аристократов за пиршественным столом. От подобного времяпрепровождения он сильно раздался вширь и уже мало напоминал того худощавого юношу, приехавшего в Бордо и громогласно объявившего с помоста о том, что все казни в провинции впредь будут совершаться только с его разрешения. Отцовские шутки огрубели, приняли пошловатый оттенок, да и одеваться Жорж стал куда более просто, провинциально. Наблюдательный ребенок не мог не заметить подобных изменений и начал избегать отца. Тогда де Ланж решил приблизить к себе сына.

Маркиз, сидя на коне, начал уже немного злиться, когда наконец Антуан, одетый и собранный в поход, вышел во двор замка. Увидев сына, которого по настоянию матери укутали в теплую курточку, подбитую волчьим мехом, на голову надели теплую лисью шапку с хвостом позади, явно великоватую, а на пояс нацепили по его же требованию длинный охотничий нож в кожаных ножнах, молодчики загоготали. Антуан действительно представлял уморительное зрелище, со стороны смотрясь, как маленький разбойник. Мясник цыкнул на отряд, подхватил маленького господина, усадил на лошадь перед маркизом, и вся кавалькада со свистом и гиканьем выехала из замка. Антуан оглянулся и увидел, что из окна за их отъездом наблюдает Летиция. Мать была не против приучения сына к жестокой взрослой жизни, она лишь просила Жоржа быть осторожнее, ведь в этот раз с ним будет Антуан.

Почти весь день скакал маркиз и его спутники по направлению к предполагаемой стоянке контрабандистов. Одноглазому, который по дороге присоединился к отряду, как он сам объяснил, чтобы немного развеяться, было доподлинно известно место, где контрабандисты остановятся на ночлег.

– В трактире «Три короны», – сообщил он Мяснику. – Трактирщик с ними в доле. Повар – наш человек. Его не трогать.

– Как скажешь, – ухмыльнулся Мясник.

Трактир «Три короны» стоял на развилке старых трактов, один из которых вел в Париж, а второй – в Марсель, откуда контрабандисты чаще всего получали свой товар. Место это было дикое и заброшенное, именно такое, какое более всего нравится ворам, скупщикам краденого и контрабандистам.

В небольшой дубовой рощице, недалеко от трактира, маркиз приказал устроить привал, дабы отряд мог отдохнуть перед захватом, немного подкрепиться и разведать местопребывание противника. Разведывать отправился Одноглазый Валет. Когда он вернулся, остальные уже успели поджарить подстреленного по дороге зайца. Перед маркизом и его сыном расстелили скатерть, остальные ели, развалясь в тени дубов.

– Они там, – подойдя к импровизированному столу и поклонившись, сообщил маркизу Одноглазый Валет. – Ужинают.

– Сколько их?

– Пять человек. Все – корсиканцы. Плюс трактирщик и два его помощника. Итого семь.

Все посмотрели на маркиза.

– Не люблю корсиканцев, – только и сказал тот, равнодушно пожав плечами.

Сидевший рядом с отцом Антуан машинально поправил нож, огромные глаза его заблестели. Этот непроизвольный жест произвел впечатление на бывшего контрабандиста. Одноглазый Валет отошел подальше от сына маркиза и тихонько перекрестился.

Дождавшись ночи, отряд неспешно поехал по тракту в направлении трактира. Мясник приказал обмотать лошадям подкованные копыта мешками, в которые наложили травы и листьев, поэтому кавалькада въехала во двор «Трех корон» бесшумно. Свет уже не горел, лишь одинокий масляный фонарь над дверью приглашал путников войти.

Мясник выжидательно посмотрел на маркиза.

Тот зычным голосом крикнул:

– Именем короля!

И конники ворвались в трактир. Никто даже не предполагал, что на отряд Мясника будет устроена засада. Неожиданно из стоявшей около трактира конюшни стали выскакивать вооруженные люди; Первым их заметил маркиз, который остался во дворе перед входом в трактир, придерживая Антуана. Он громко закричал и, пришпорив лошадь, помчался прочь от нападавших. Если бы не сын, то де Ланж бесстрашно вступил бы в бой с противниками, но обещание заботиться о сыне и не подвергать его опасности заставило маркиза постыдно ретироваться.

На крик де Ланжа из трактира выскочил Мясник, правая рука и телохранитель Жоржа. Он мгновенно оценил ситуацию и, вытащив из-за пазухи пистолет, выстрелил в нападавших. Бежавший впереди остальных контрабандист упал, а остальные на секунду остановились, что дало возможность Мяснику вытащить из ножен огромную саблю и бесстрашно ринуться на них. Из трактира тоже доносились звуки борьбы и крики раненых. По-видимому, там ждали в засаде бандиты.

Маркиз, отъехав на достаточное расстояние, опустил Антуана на землю, строго-настрого наказал ему сидеть тихо и ждать, пока за ним не приедет он или Люка, и ринулся в атаку на бандитов. Его появление оказалось весьма кстати, так как нападавшие, оправившись от неожиданного удара Мясника, начали теснить рыжего Люку, численно превосходя его. Мясник яростно отбивался, ловко орудуя огромной саблей, и у его ног валялись двое, которым уже не суждено было встать, но контрабандисты, а это были корсиканцы, прекрасно владели своими длинными ножами, к тому же один из них подобрал отброшенный Мясником в пылу борьбы пистолет и начал его перезаряжать.

Маркиз влетел на коне, точно вихрь, в самую гущу боя, сразу уложив ловким ударом одного из нападавших. Ободренный подкреплением Мясник обрушил саблю на другого корсиканца, разрубив страшным ударом надвое его голову.

Антуан немного подождал, пока отец окажется в освещенном круге, который отбрасывал на дерущихся мужчин масляный фонарь перед входом в трактир, и осторожно пошел поближе, с любопытством принюхиваясь к воздуху. Ветер доносил до него крики, ругань и, главное, запах боя, аромат ярости и страха. Во рту Антуан почувствовал солоноватый привкус крови. Между зубами заскрипели мельчайшие частички железа, которым взрослые безжалостно резали живую плоть друг друга. Железо смешивалось с кровью и окислялось прямо во рту. Антуан аккуратно попробовал кончиком языка полученную через воздух новую пищу, словно ценитель, гоняющий по нёбу глоток терпкого вина. Живительный вкус заставлял маленького мальчика все ближе и ближе подходить к освещенному кругу с дерущимися мужчинами. Оказавшись у прохладной каменной стены, Антуан прижался к ней, выглядывая из-за угла и наблюдая за происходящим.

Корсиканцы, потерявшие уже четверых и теснимые маркизом и Мясником, вынуждены были отступить к входу в трактир, в котором, по-видимому, находился главарь. Они собрались было укрыться в трактире, как из него выбежали их товарищи, проигравшие сражение молодцам из отряда рыжего Мясника. Таким образом, нападавшие контрабандисты сами оказались в кольце, теснимые с одной стороны наступающими Жоржем де Ланжем и Люкой Мясником, а с другой – выбегающими из трактира.

– Сдавайтесь, и, может быть, я оставлю вам жизнь, – с гордым видом предложил маркиз, подъезжая на коне к столпившимся в круг и ощетинившимся длинными кривыми ножами корсиканцам.

Антуан, наблюдавший за отцом, затаил дыхание. Сзади раздавалось чуть слышное шуршание, какое обычно издают мыши, ползающие ночью в осеннем лесу под опавшими листьями.

Молодчики между тем принялись обезоруживать и вязать контрабандистов. Оглядев пленников, де Ланж выбрал самого молодого и подъехал к нему почти вплотную. Конь фыркал прямо в лицо корсиканцу, который, стоя на коленях, зло поглядывал из-под густых бровей на блистательного маркиза. Ему одному де Ланж разрешил не связывать руки, желая лично допросить его, как всегда, с пристрастием. Делалось это так. Обычно, маркиз приглашал несчастного побиться на кулаках, заранее выбирая соперника послабее. Натешившись, де Ланж отходил, передавая эстафету своему телохранителю Мяснику, который отбивал на его теле настоящую дробь. Закончив избивать, Люка возвращал несчастного обратно маркизу. Соперник уже еле держался на ногах, окровавленный и ничего не соображающий. Де Ланж становился в эффектную позу, примеривался, раскачиваясь на полусогнутых ногах, и наносил несчастному последний, сокрушительный удар кулаком в переносицу. Кость проламывалась, и осколки вонзались в лобовые части мозга. После такой раны никто уже не выздоравливал окончательно, проводя остаток жизни, тупо разглядывая собственные пальцы и пуская слюни, а многие умирали прямо на импровизированном ринге. Вот и сейчас маркиз рассчитывал потешиться, убив молодого корсиканца в назидание его друзьям-контрабандистам.

– Преподадим урок голытьбе, – объявил маркиз, слезая с коня.

Один из молодчиков поймал брошенные уздцы, двое других подхватили под руки и поставили перед де Ланжем противника.

– Как тебя зовут? – спросил маркиз, снимая и подавая Мяснику охотничий камзол.

– Жак, сеньор, – ответил молодой контрабандист.

– Жак? – переспросил маркиз, со смехом оглядывая выбранного на убой корсиканца. – Как же я сразу не догадался! Конечно же Жак! Какое же иное имя может быть у голытьбы?

Жак действительно выглядел весьма плачевно. В бою ему сильно досталось. Кто-то из молодчиков Мясника порезал молодому корсиканцу саблей кожу на лбу, его лицо было перепачкано грязью и дегтем, а некогда белая рубаха под кожаным жилетом была вымазана в крови. Стоя перед расхаживающим перед ним маркизом, Жак нервно дрожал, видимо наслышанный о забавах интенданта Бордо. Неожиданно маркиз перестал улыбаться и, застыв, уставился куда-то в темноту.

Из-за трактира вышел Одноглазый Валет, ведя перед собой маленького Антуана. Одна рука бывшего контрабандиста лежала на плече Антуана, а другой он прижимал кривой корсиканский нож к худенькой детской шейке.

– Одно движение, ваше сиятельство, и мальчишке конец, – сказал он, дрожа от волнения.

Антуан чувствовал, как человека, захватившего его в плен, охватывает страх и отчаяние. Тот возвышался над ним, стараясь загородить себя от предполагаемого смельчака, решившегося стрелять по нему из ружья или пистолета. На Антуана упала капля пота, которым покрылся Одноглазый Валет от взгляда де Ланжа. Капля попала на щеку, скатилась по лицу мальчика и повисла на подбородке, покачиваясь в такт шагов захватчика и его жертвы. От капли чужого пота по телу Антуана прокатилась волна испуга Одноглазого. Мальчик глубоко вздохнул, шестым чувством понимая, что бывший контрабандист еле сдерживает себя, чтобы не упасть к ногам отца, моля о пощаде, и сам успокоился, так как в первую минуту, когда Одноглазый захватил его за трактиром, он немного испугался. Вместе с успокоением к Антуану пришла уверенность.

– Ваше сиятельство, отпустите моего племянника, – продолжал между тем Одноглазый Валет, неторопливо продвигаясь к освещенному кругу. – Тогда я отпущу вашего сына. Отпустите Жака, – чуть не слезно попросил он.

– Пошел вон! – не отрывая взгляд от захватчика, приказал Жаку маркиз.

Жак огляделся и бросился бежать в темноту дубовой рощицы. Одноглазый Валет проводил племянника взглядом и вновь с тревогой уставился на маркиза. Бывший контрабандист понимал, что, как только он выпустит Антуана, де Ланж сразу же начнет на него настоящую охоту. Поэтому Одноглазый начал осторожно отступать в рощу, ослабив хватку, чтобы пленник мог двигаться следом за ним. Воспользовавшись этим, Антуан тут же вцепился зубами в тыльную сторону его ладони, держащую нож. Все произошло в одно мгновение. Одноглазый взвыл от невыносимой боли, выронил нож и оттолкнул от себя мальчика. С силой мотнув головой, Антуан вырвал из руки своего обидчика огромный лоскут мяса и бросился бежать к отцу. Обхватив одной рукой другую и стараясь остановить кровь, Одноглазый Валет закричал нечеловеческим голосом. Видимо, Антуан порвал ему нерв. Де Ланж бросился к сыну, а бывший контрабандист исчез за углом трактира.

Одноглазого искали до самого утра. Маркиз лично возглавил охоту, объявив молодчикам из отряда Мясника награду в золотой луидор за поимку захватчика сына или его племянника Жака. Но контрабандистов и след простыл.

Вернувшись в трактир, де Ланж дал волю злости и жажде мести, до вечера пытая пленных. Антуан присутствовал во время пыток плененных контрабандистов, которые проходили в большом зале трактира на первом этаже, словно специально приспособленного для этого дела. Маркиз удобно устроился в дубовом кресле хозяина трактира, рядом ярко горел огромный камин, на решетке которого лежали раскаленные кочерги. Посреди зала в ряд стояли дубовые обеденные столы, на широких столешницах которых лежали пленные. Руки и ноги их были прибиты толстыми гвоздями к столешницам.

Антуан устроился на скамеечке в углу, около лестницы на второй этаж. Изредка по лестнице спускались молодчики, вынося завернутые в тряпицы ценные вещи трактирщика, который лежал на столешнице среди остальных пленных. Молодчики тихо спрашивали у Мясника, заправлявшего у камина пыточными инструментами, куда сложить награбленное. Люка кивал на входную дверь, около которой стояла уже наполненная тюками доверху трактирная повозка. Искоса поглядывая на обезумевших от боли распятых пленных, молодчики молча выходили во двор. Многие из них тайно крестились от увиденного. Де Ланж в тот день был неимоверно жесток, поражая даже бывалого Мясника. Он срезал кожу с несчастных и обильно посыпал раны солью, он прижигал раскаленным железом гениталии, вытягивал жилы и разрезал сухожилия, он выкалывал глаза и заливал в рот крутой кипяток. Казалось, природа добра оставила его душу, уступив место адскому желанию причинять боль.

Люка в широком переднике, найденном им на кухне, обошел столы с пленными и остановился около трактирщика. Ухмыляясь, он посмотрел на своего господина, ожидая разрешения. Маркиз молча кивнул головой. Мясник помахал перед лицом трактирщика длинной пилой, принесенной им из дровяного сарая, которой помощник трактирщика каждое утро пилил там дрова. Глаза трактирщика расширились от ужаса, и он беззвучно раскрыл окровавленный рот с выбитыми зубами. В этот момент трактирщик напомнил Антуану, внимательно наблюдавшему за экзекуцией, только что пойманную рыбу, увидевшую разделочный нож. Зло ухмыляясь, Люка закивал головой, словно давая понять пленному, что его самые жуткие предположения – правда, и начал деловито отпиливать трактирщику ступню.

Когда все пленные были либо убиты, либо умерли от ужасных мучений, де Ланж приказал молодчиками поджечь трактир, а затем отряд направился в замок. У всех было подавленное настроение, молодчики со скрытым испугом поглядывали на ехавших впереди Мясника и маркиза с юным Антуаном. Их не радовала даже богатая добыча, захваченная в трактире.

Мальчик, открывший предыдущей ночью в себе способность чувствовать чужой страх, ощущал сейчас за спиной испуганные взгляды мытарей.

– Молодец, Антуан, – тихо сказал ему отец и погладил по золотистым волосам. – Ты храбро вел себя прошлой ночью.

В ходе дальнейшего разбирательства маркиз обнаружил серьезную недостачу у Одноглазого, торговавшего контрабандной солью. Видимо убоявшись дальнейшей проверки записей в книгах продаж, начатой де Ланжем, бывший контрабандист вызвал своих дружков-корсиканцев и устроил отряду Мясника ловушку, решив тем самым избежать наказания. Интендант провинции Бордо конечно же по возвращении объявил Марата Бенона, Одноглазого Валета, в розыск, но его так и не удалось найти и наказать. Ходили упорные слухи, что Одноглазый уехал в Северные американские колонии, прихватив с собой неплохой капиталец, нажитый на соляной контрабанде, а также племянника, оставшегося сиротой.

Де Ланж больше ни разу не брал Антуана с собой в подобные поездки, и ни он, ни Антуан не рассказали Летиции о том, что произошло той ночью с сыном, и уж тем более о том, что отец сделал после. Мать чувствовала, что с Антуаном что-то случилось во время похода, но как умная женщина предпочла ни о чем не расспрашивать.

Антуан же, приехав в замок, долго анализировал новый вкус, который он ощутил во время ночного боя. Он много гулял в одиночестве по виноградникам, вспоминая дивный вкус свежей плоти и горячей крови, только что текшей по телу человека. Откусив кусочек Одноглазого Валета, Антуан смог представить себе бесконечное разнообразие вкусовых оттенков всего его тела: мягкого филейного мясца, жестких голеней и сочного бедра. Мальчика удивил вкус человеческой плоти, сладковатый, с легкой горчинкой. Горчинку, как позже установил Антуан, человечине придавала быстро свертывавшаяся кровь.

Вскоре после этих событий юному потомку Мортиньяков и Медичи исполнилось десять лет. В день своего десятилетия Антуан получил подарок из Рима. Прадедушка прислал ему прекрасный кинжал. Клинок был изготовлен византийским мастером XIII века Корнальдо Лорто. Мастер перенял традицию дамасских мастеров. Сначала железо накалялось, затем медленно остывало, затем мастер снова накалял его в горниле. После того как сам клинок был готов, подмастерье садился на коня и во весь опор скакал с вытянутым в руке клинком по кругу, как говорили в те времена, до первой пены. Как только с коня начала идти от усталости пена, подмастерье останавливал его и возвращал клинок мастеру. Теперь кинжалу требовалась длительная заточка. Рукоять кинжала изготовили лучшие византийские мастера. Она состояла из цельного куска слоновой кости с резьбой искусной работы. Такую рукоять было удобно держать в руке, она не скользила, когда ладонь потела. Антуан с увлечением рассматривал вырезанные на кости фигурки дерущихся гладиаторов, о которых он читал в книге, привезенной матерью с флорентийской библиотекой. Один из изображенных гладиаторов в легком шлеме и доспехах ловким выпадом вспарывал коротким мечом живот другому гладиатору, совершенно голому, а тот, в свою очередь, вонзал ему в открывшуюся над щитом шею трезубец.

«Они оба должны умереть», – подумал Антуан, разглядывая изображение.

Под гладиаторами вилась красиво вырезанная лента с буквами «S.c». Антуан нашел среди книг в библиотеке старый фолиант, в котором набор букв переводился как старый латинский девиз «Sum cuique», что означало «Каждому свое».

К подарку прилагалось письмо. В нем четким почерком старый Медичи писал правнуку:

«Маленький Антонио, приветствую тебя. Посылаю тебе на твое десятилетие подарок. Надеюсь, ты оценишь этот клинок, сделанный самыми лучшими мастерами, и сумеешь применить его в деле, достойном истинного Медичи, коим, как я убедился, ты являешься. Надеюсь также, что ты тщательно изучаешь библиотеку, кою твоя мать, милая моему сердцу Летиция, перевезла, и упражняешься в игре в шахматы.

Маленький Антонио, помни же, что главное, отличающее истинного Медичи и истинного Мортиньяка, – смелость, ум и тонкость вкуса. Развивай же тщательнее в себе эти качества, и твои предки восхитятся тобою. Твой прадедушка, Антонио Медичи, архиепископ Тосканский святейшей католической церкви, Рим, 1787 год от Рождества Христова».

Ни один из полученных Антуаном подарков не был ему столь приятен, как присланный из Рима кинжал. Разглядывая тонко вырезанные на стальном клинке завитушки, мальчик неосторожно взялся за кончик лезвия и порезался. Пытаясь унять хлынувшую кровь, он машинально сунул палец в рот, и тут же его язык ощутил новый, необыкновенный вкус. То был вкус собственной крови. Удивительно, но раньше Антуан никогда не пробовал собственную кровь. Она показалась мальчику пресной и удивительно питательной. После этого случая Антуан не ел почти три дня. Правда, вкус собственной крови оказался совершенной иным, нежели вкус крови Одноглазого Валета. Одноглазый обладал густой кровью, сильно пахнувшей лососиной. Кровь же Антуана напоминала по вкусу розовую воду, слегка приправленную виноградной выжимкой. Она была, согласно представлениям мальчика о системе сословий, самой чистой и благородной, а оттого такой пресной. Ею можно насытиться, но нельзя насладиться, решил про себя Антуан, облизывая палец.

Десятый день рождения преподнес маленькому Антуану еще немало сюрпризов. У него появился учитель. К этому времени мальчик уже умел считать, причем мог складывать двузначные числа в уме, бегло читал и говорил на двух языках: на французском и итальянском. У Антуана наблюдалась явная тяга к знаниям, и родители решили расширить его обучение физикой, астрономией, латынью, ботаникой и географией, для чего в замок был приглашен из Парижа молодой учитель Пьер Сантен. Сантен приехал в самый разгар празднования, когда приглашенные уже сильно разгулялись, но его появление не могло остаться незамеченным. Когда маркиз де Ланж торжественно провозглашал за столом очередной тост, в зал вошел, держа в одной руке потертый кожаный саквояж, а в другой – глобус, высокий молодой человек довольно импозантной наружности. Следом за ним в зале показался нагруженный свернутыми картами, линейками, книгами и учебниками Люка, посланный в город встретить учителя. Все гости, а это были местные аристократы, разом обернулись и пристально посмотрели на вошедших, разглядывая преимущественно нового учителя. Маркиз, пораженный ростом гостя, а Пьер Сантен оказался даже выше Мясника, самого высокого человека в провинции, пригласил его сесть за стол, дабы подкрепиться с дороги. Сантен учтиво поклонился, передал подбежавшему лакею свой скарб и скромно уселся на самом краю длинного праздничного стола. Гости делали вид, будто им совершенно неинтересен внешний вид учителя, стоявшего ниже их по социальной лестнице, однако искоса с любопытством разглядывали невообразимый наряд Сантена. На сюртуке его, сшитом, как видно, еще в моду дедушек и бабушек, ярко блестела искусно вышитая серебряная шестиконечная звезда. Вместо башмаков на ногах учителя красовались турецкие туфли с загнутыми вверх носками. Сантен не носил парик, но, похоже, не по последней моде того времени, а оттого что его попросту не было. Зато у Пьера Сантена были исключительно курчавые волосы, которые росли кустами, отчего складывалось впечатление, будто его голова была неправильной, угловатой формы, напоминающей огромную картофелину.

Единственный, кто не скрывал свой интерес к внешности учителя, был юный Антуан. Он слез со своего высокого табурета, неторопливо обогнул стол и остановился прямо перед Сантеном, поедающим крылья куропатки. Все разом замолчали, наблюдая за происходящим. Гостям был уже давно известен своенравный характер Антуана.

– Зачем у тебя звезда? Ты звездочет? – негромко спросил Антуан у обратившего наконец на него внимание учителя.

– Нет, я каменщик, – так же тихо ответил с чувством достоинства Сантен. – Зодчий нового здания.

Гости перешептывались, спрашивая у соседей, что ответил мальчику учитель, но никто толком ничего не расслышал.

Мальчик оценил достойный, хотя и непонятный ответ учителя.

– Думаю, мы подружимся, – словно взрослый, с серьезным видом заявил Антуан и вернулся на свой табурет.