"Операция «Копье»" - читать интересную книгу автора (Первушин Антон)

Офицеры авиагруппы не напрашивались на лекцию. У них и без этого хватало дел и забот. На её проведении настоял сам инициатор — Анатолий Викторович Дугов, магистр и директор НИИ Нематериальных Взаимодействий. Он полагал, что пилоты должны знать, сколь важный и принципиальный вопрос решается в ходе этой экспедиции, а потому договорился с подполковником Барнавели о выделении двух часов из распорядка авиагруппы. Тимур Мерабович, недолго думая, урезал личное время пилотов, заявив при этом, что они всё равно в эти часы бесцельно слоняются по «Варягу» или «трендят» в кают-компании. Пилоты пробовали было возмущаться, но подполковник напомнил им, что совсем недавно он заставил бы их готовить сообщения о политическом положении, и пусть радуются, что те времена кончились и им прочитают интересную и познавательную лекцию, а не тоскливый бессодержательный доклад.

В итоге тем же вечером офицеры авиагруппы собрались в лектории крейсера, чтобы послушать, что найдёт им сказать магистр от эзотерики. Утешались они только тем, что моряки «Варяга» посетили уже не одну такую лекцию и, вроде бы, остались довольны.

«Скучно не будет, — пообещал старший офицер по воспитательной работе Мстислав Губанов. — Старикан излагать умеет».

Помимо офицеров авиагруппы на лекции присутствовали спецназовцы из отряда Романа Прохорова, капитан Фокин и литератор Кадман.

Дугов в своём неизменном френче под неуверенные аплодисменты вошёл в зал и занял кресло на подиуме.

— Принято считать, — заговорил он в интонациях Эдварда Радзинского, — будто бы история человеческой цивилизации начинается с Древнего Египта. Современные исследования показали, что это ошибочное мнение. Постоянно приходят сообщения о том, что в малоизученных районах земного шара обнаружены сооружения, построенные задолго до первых пирамид. В самом деле, с учётом хроник Древнего Египта, вся история цивилизации имеет продолжительность не более семи тысяч лет. И за этот чрезвычайно короткий во вселенских масштабах период времени мы сумели создать высокоразвитое общество, слетать на Луну и покорить атом. Но вот что любопытно: история цивилизации коротка, но история человечества насчитывает десятки тысяч, сотни тысяч, а по некоторым данным — миллионы лет! Только кроманьонцы — наши прямые предки — по утверждению научных кругов, полностью заселили Землю около 40 тысяч лет назад. А останки самого древнего человека кроманьонского типа, обнаруженные в Кении, датированы полутора миллионами лет до нашей эры. Возникает резонный вопрос: почему за столь продолжительную эпоху люди, мало от нас отличающиеся, не сумели создать цивилизацию, равную нашей по знаниям и мощи? И вот теперь можно с уверенностью сказать: такие цивилизации существовали!

— Атлантида, Лемурия, Гиперборея — вот имена этих цивилизаций, — шепнул Антон Кадман сидевшему рядом Лукашевичу, очень точно пародируя особенности речи лектора.

— Атлантида! Лемурия! Гиперборея! Вот имена этих цивилизаций! — торжествующе провозгласил Дугов, слово в слово повторив сказанное Кадманом.

Лукашевич с улыбкой подмигнул Антону.

— В который раз слушаешь? — поинтересовался Алексей.

— Сам со счёта сбился, — признался Кадман.

— А зачем ходишь?

— Нравится… Убеждённый человек сегодня — такая редкость.

— Эти имена, — продолжал Дугов, — придуманы много позже. Подлинных имён цивилизаций древности мы не знаем. Мы вообще мало что знаем об их языке, социальном устройстве, укладе жизни. После глобальной катастрофы, вызванной, по-видимому, падением гигантского метеорита, от цивилизаций древности остались только отдельные циклопические сооружения, разбросанные по земному шару, да крупицы высшего знания, рассыпанные по сакральным текстам и зашифрованные в мифах. И только сегодня, когда умнейшие из нас сумели проникнуть в тайны этих текстов и мифов, мы начинаем понимать, сколь величественная культура погибла…

— «Умнейшие» — это, конечно же, он сам? — спросил Лукашевич у Антона.

— Нет. Анатолий Викторович отличается скромностью. Он, скорее всего, всяких эзотериков имеет в виду: Блаватскую там, Гурджиева, Рудольфа Штайнера, или Лазарчука с Успенским.

— …Для нас, русских, — рассказывал между тем Дугов, — особый интерес и особую ценность представляет цивилизация, породившая нашу собственную. Только познав историю нашего с вами происхождения, прикоснувшись к святому источнику древней традиции русских, мы сможем понять, кто мы такие на самом деле, что нами движет, откуда и куда мы идём. Я говорю о Цивилизации Севера, которую современные авторы называют Гипербореей, или цивилизацией тех, кто живёт за северным ветром.

— Ага, — шепнул Лукашевич, — сейчас про Ловозеро вещать начнёт. Старая песня…

Антон отрицательно покачал головой:

— Ошибаетесь.

— Давным-давно, миллионы лет тому назад, — говорил Дугов, не обращая внимания на шепотки, несущиеся с «галёрки», — на Северном полюсе планеты существовал континент Арктогея[86]. В те времена климат на Земле был много мягче, но только не в Арктогее. Здесь не было весны и осени в сегодняшнем понимании: полгода длился полярный день, превращая просторы Арктогеи в выжженную пустыню; полгода длилась полярная ночь, вымораживая землю Арктогеи на несколько метров вглубь. В Арктогее как нигде в другом месте человек имел возможность увидеть, по каким законам существует вселенная — арктическая природа обнажает гармонию космоса, его суть и ритм. Благодаря климатическим особенностям в Арктогее сформировалась уникальная культура, выраженная в Изначальной Традиции, следы которой мы находим во многих религиях мира. Эта Традиция представляет собой сплав из космологического дуализма и метафизического монотеизма. Согласно её канонам, Творец всего сущего, Бог-отец, проявляет себя на физическом плане посредством космических метаморфоз своего Сына — Бога-сына. Метаморфозы происходят в пределах двух полюсов — полюса Света и полюса Тьмы. Бог-сын циклически перемещается от полюса Света, где Он предстает в своей славе и очевидности — до полюса Тьмы, где Он выступает тайно и скрыто, находясь под вуалью черноты. Любой физический или метафизический процесс во Вселенной является отражением этого перемещения. А сам арктический человек выступает как знак Сына божьего или Его замещение на Земле. Фактически, житель Арктогеи и есть Сын божий, потому что в его облике, и в его жизни, от рождения до смерти и следующего перерождения, запечатлён весь космос — от полюса Света до Полюса Тьмы…

— Я так и знал! — с хитрой улыбкой сообщил Лукашевич Кадману. — Я всегда был уверен в божественности собственного происхождения. А Дарвин пусть отправляется к своим обезьянам!

— У вас какая группа крови? — вроде бы невпопад спросил Кадман.

— Третья, а что?

— Ничего не светит, — «порадовал» Антон. — Обезьяны вас ждут вместе с Дарвином.

— Это ещё почему? — наигранно обиделся Лукашевич.

— Слушайте дальше.

—…Человек отличается от животного только одним, — говорил Дугов, — умением говорить и записывать высказанное. Таким образом, он выступает как проводник Слова Божьего. Истинная речь, которой пользовались люди Полюса, и была Словом Божьим. Позднее её исказили, и она потеряла свою силу и способность влиять на процессы, протекающие в мире. После утраты слов Истинной речи люди Полюса были вынуждены покинуть Арктогею и расселились по Евразии. Их кровь смешалась с кровью других народов европеоидного типа и ныне лишена чистоты. Ближе всех по происхождению к людям Полюса находятся те из нас, у кого первая группа крови…

— М-да, — огорчился Лукашевич. — Облом.

— То ли ещё будет, — пообещал Кадман.

— …Разумеется, так же как и сейчас, в те далёкие времена мир был дуален. У Арктогеи существовал материк-антипод. Его мы условно назовём Гондваной[87]. Гондвана — это страна Ночи. Там царствовали законы, обратные северным. Климат Гондваны, находившейся в тропическом поясе, отличался отсутствием сезонов, а потому существа, живущие там, были лишены возможности наблюдать космический цикл в его первозданной чистоте. Их мышление находилось на зачаточном уровне. По большому счёту, жителей Гондваны нельзя назвать людьми — звериное начало, инстинкты и эмоции у них преобладали над разумом. Говорить о цивилизации в данном случае не совсем уместно, но некоторые исследователи называют это сообщество «недолюдей» Лемурией. Ближайшие потомки жителей Гондваны отмечены третьей группой крови…

— Облом за обломом, — шепнул Лукашевич. — А вообще всё это звучит очень оскорбительно. Хорошо, что я милый и душевный человек, иначе начистил бы рыло вашему Дугову.

— Он не мой Дугов, — отозвался Антон. — Он свой собственный Дугов. А взгляды его действительно отдают расизмом, хотя и совсем с другой стороны, чем вы думаете.

— …Как я уже говорил, люди Севера, продвигаясь на юг, неизбежно смешались с другими народами, в том числе, с выходцами из Гондваны. Изначальная Традиция всё более извращалась, местами превращаясь в свою полную противоположность. В наиболее чистом виде она была представлена в культуре народов, населявших материк в Атлантическом океане, названный Платоном Атлантидой. Атлантический период — это поздний палеолит, продлившийся до десятого тысячелетия до Рождества Христова. Направление всемирного противостояния изменилось: теперь не Север противостоял Югу, а Северо-запад — Юго-востоку. Период атлантической цивилизации закончился после всемирной катастрофы. Падение огромного метеорита полностью изменило облик Земли, а потому нашло отражение в мифах всех без исключения народов мира. Великий Потоп — в Библии. Сошествие демона Ахримана — в «Авесте». Гибель Фаэтона — в древнегреческих источниках. Падение «древнего неба» — в сказаниях аборигенов Самоа. И так далее и тому подобное. В горниле катастрофы Атлантида погибла, целые города и страны были смыты гигантскими волнами, тучи пыли и пепла надолго закрыли солнце, Северный и Южный полюса поменялись местами. Человечество было обречено на голод, войны и многолетнее прозябание. Однако уцелевшие атланты — хотя их оставалось совсем немного — сумели создать новые центры цивилизации…

— Чего-то тут не сходится, — озадачился Лукашевич.

— Это как посмотреть, — отозвался Кадман. — С одной стороны — не сходится, с другой — очень даже. Вот вы, например, верите в Заговор Мирового Сионизма?

—…Сегодня Изначальная Традиция и слова Истинной речи забыты окончательно, — продолжал Дугов, — кровь Северного континента растворена в крови Гондваны, история завершилась. Великая цивилизация древности умерла. Это было бы приговором всему человечеству, если бы мы забыли о цикличности любых процессов, происходящих во вселенной по воле Творца. А конец отдельно взятого цикла — это не то же самое, чем является всеобщий конец. Он означает начало следующего цикла! Полюс Тьмы в истории достигнут. И мы находимся в преддверии нового этапа, который будет проходить под сенью Полюса Света…

— Ну наконец-то зарплаты начнут платить вовремя, — Лукашевич снова заговорщически подмигнул. — И это… цены снизятся.

— Угу, — Кадман одобрительно хмыкнул. — А рубль из деревянного превратится в золотой.

— …Члены тайных эзотерических организаций всего мира знают об этом. Но тут есть одна особенность. Главной стратегической доктриной большинства этих организаций является способствование скорейшему установлению Господства Света во всём мире, без учёта национальностей и рас. Однако, как мы уже знаем, мир дуален по своей природе, а, следовательно, где-то всё равно останутся страны с преобладанием крови и энергетики Гондваны. На словах оставаясь космополитами, практикующие оккультисты изо всех сил стараются угодить прежде всего своему государству. Именно свою страну они видят прямым наследником Арктогеи, и изыскивают способы дать ей очевидное преимущество в борьбе за право быть приемниками Изначальной Традиции…

— Ну что ж, — заметил Лукашевич, — тут я их вполне понимаю.

— …Эта борьба длится уже более тысячелетия, и отголоском её является, например, давний спор о том, кто имеет право называться Третьим Римом. Другой пример — нацистская Германия, провозгласившая себя Третьим Рейхом. В обоих случаях речь идёт вовсе не о наследии латинского Рима или германского Рейха, созданного Оттоном Великим — проблема много глубже и гораздо шире. Сегодня борьба обострилась до предела. Это связано прежде всего с концом тысячелетия, когда все люди христианского мира ждут перемен и морально готовы к установлению нового мирового порядка. И очень важна поэтому наша экспедиция, цель которой — помешать оккультным обществам Северной Америки дать этой стране решающее преимущество в борьбе за наследие Арктогеи!..

— Ого-го-го, — оценил Лукашевич. — Да он покруче любого политрука загибает.

— Оккультрук, — тут же породил Кадман неуклюжий неологизм. — Смешно.

— …Это нужно сделать по двум причинам. Первая причина — в рамках нового мирового порядка, при котором США становятся наследниками Изначальной Традиции, нет места для русских и для России. Вторая причина — наша страна, значительная часть территории которой находится в арктической и предарктической зонах, имеет больше оснований претендовать на это наследие. К этому можно добавить, что население России, довольно долго существовавшей изолированно, по своей крови ближе к жителям Арктогеи, чем население Америки, где велик процент выходцев из Гондваны — негроидов и монголоидов. Америка сегодня сильнее, но Россия имеет больше прав. Противостояние может разрешиться только с приобретением одной из сторон Предмета Силы, помещённого нацистами среди льдов Антарктиды…

— Вот он к чему клонит, — догадался Лукашевич. — Копьё Судьбы!

— …Первоначально вожди Третьего Рейха полагали, что Арктогея находится на севере. Они потратили колоссальные усилия на то, чтобы обнаружить следы этого континента, но их усилия в этом направлении не увенчались успехом. Но вот Отто Келер, штандартенфюрер и сотрудник оккультного отдела СС «Аненербе», опираясь на собственные расшифровки древних текстов, доказал, что полюса поменялись местами, а значит, Арктогею следует искать в Антарктиде. На территории Земли Королевы Мод была построена база, и когда Третий рейх рушился под ударами союзников, туда были переправлены все реликвии, так или иначе имеющие отношение к Изначальной Традиции. Предмет Силы, который находится там, имеет значение ключа, открывающего доступ к власти над будущим мира. Но о нём мы поговорим в следующий раз.

— Позвольте вопрос? — раздался голос из аудитории.

Дугов поискал спрашивающего глазами, а потом благосклонно кивнул:

— Я с удовольствием отвечу.

Во втором от подиума ряду поднялся Константин Громов.

— Вы говорили о том, что полюса поменялись местами. То есть Арктогея находится теперь на Южном полюсе, правильно?

— Совершенно верно.

— Но в таком случае то, что вы называете Гондваной, располагалось не в Африке и в Южной Америке, а как раз в Евразии и в Северной Америке. Следовательно, негроидные и монголоидные расы имеют больше прав называться людьми Северного Полюса, нежели европеоиды, к которым относимся мы и большинство современных американцев. Как вы увязываете одно с другим?

Задав вопрос, Громов сел на своё место. Дугов выглядел озадаченным, а по лекторию прокатилась волна смешков.

— Ловко он его поддел, — сказал Кадман. — В самое уязвимое место.

— Да, Костя в этих делах разбирается, — подтвердил Лукашевич, испытав прилив гордости за начитанного друга.

— Если говорить о физическом плане, — отвечал Дугов, осторожно подбирая слова, — то противоречие действительно бросается в глаза. Но не всё в этом мире подчинено материалистическим законам. Арктогея и Антарктида едины в метафизическом смысле. Когда я утверждал, что Север и Юг в результате катастрофы поменялись местами, то имел в виду, что изменилось сакральное значение этих полюсов. Если же перевести обсуждение в сферу географии, то произошло следующее: северная Арктогея, к тому времени обезлюдевшая, погрузилась в пучину вместе с Атлантидой, а на Южном полюсе образовался новый континент, быстро покрывшийся льдом. Мы не можем, разумеется, утверждать, что рельеф их идентичен, но это не имеет принципиального значения. Вас удовлетворил мой ответ?

Громов кивнул.

— Чего он про каменный уголь не спросит? — удивился Кадман. — В Антарктиде давно уже каменный уголь обнаружили. Так что она существовала задолго до описываемой катастрофы.

— Костя у нас — гуманист, — сообщил Лукашевич весело. — Не добивает лежащих…

Лукашевич и Стуколин жили в двухместной каюте и ночевать приходили примерно в одно и то же время. Накануне выборов Президента они выполняли вечерний патрульный облёт по внешнему радиусу и сильно вымотались. Лукашевич сразу же завалился и захрапел, а Стуколин, который с недавних пор не мог уснуть без книги, полчасика почитал очередной боевик из серии «Держись, братишка!». Эту серию в количестве десятка томов он закупил, поддавшись на уговоры книжного торговца в Евпатории, который уверял, что «более крутых военных приключений» (!) Алексей нигде не найдёт.

Редкий случай, но серия Стуколина не разочаровала. Однако в общем ряду попадались и довольно странные авторы. Например, некто Влад Рокотов описывал с претензией на документализм недавнюю Югославскую кампанию. При этом он отпускал направо и налево такие эпитеты в адрес противоборствующих сторон, наклеивал такие ярлыки, что становилась непонятно, кто прав, а кто виноват — все выглядели одинаковыми уродцами. Впрочем, один положительный персонаж в тексте всё же имелся — собственно, сам главный герой, русский по национальности и биолог по специальности, по ходу сюжета превратившийся в натурального «отморозка», покрошившего чуть ли не всю албанскую Освободительную армию Косова в полном составе, а потом, по возвращении в родные палестины, принявшегося и за соотечественников. Стуколина смущал этот персонаж (до сих пор все научные сотрудники, с которыми ему приходилось иметь дело, не отличались бесстрашием и вряд ли могли составить конкуренцию волкам Хашима Тачи[88]), но с другой стороны, Алексей искренне верил, что плох тот роман, где нет Героя с большой буквы, способного сокрушить всех, кто встаёт у него на пути, а потому прощал автору эту очевидную «натяжку». В большей степени Стуколина задевало то, что Рокотов, мягко говоря, мало разбирался в военной технике, которую описывал. Если поначалу Алексей старался не замечать мелких ляпов, допускаемых тут и там, то с какого-то момента они начали его раздражать, потому что вступали в противоречие с сюжетом. Стуколин вообще был любитель выискивать ляпы у зарвавшихся авторов, но никогда не делал трагедии из наличия их в тексте или в фильме — в конце концов, автор может быть сколь угодно выдающимся специалистом в какой-нибудь области, но при этом всегда допустит промашку в другой. Однако когда большинство побед главного героя и других персонажей напрямую зависят от плохого знания автором существующих реалий, при чтении или просмотре возникает инстинктивный протест. Уговаривая самого себя не придавать особого значения нагромождению ляпов, Алексей за три дня одолел первую книгу Рокотова, но на второй сломался, когда к огромному своему удивлению узнал, что мобильный зенитный комплекс С-125, оказывается, вооружён ракетами на жидком топливе[89]. После этого он с негодованием захлопнул роман и более к нему не прикасался.

Сегодня он читал другого автора, отрекомендованного издателями в качестве действующего майора ПВО. Этот товарищ своё дело знал, и, несмотря на некоторую шероховатость стиля, поймать его на неточностях технического плана было нереально. Прочитав страниц десять и убедившись, что персонажам пока ничего страшного не грозит, Алексей спрятал книгу под подушку и погасил свет.

Ему снилось, будто он летит на спарке «Су-27УБ», а сзади возится премьер-министр Путин, которого пророчат в Президенты России и который всё никак не может подбросить дров в топку. «Эй ты, живее там! — прикрикнул Стуколин, поправляя сползающую на глаза ушанку. — Скорость падает». «Сейчас, сейчас, — ответил премьер-министр и с грохотом уронил на пол промёрзшее полено. — Тише ты, дурак!» От удивления Стуколин проснулся, и тут же понял, что услышанные им во сне слова были произнесены на самом деле, в реальности. В каюте, кроме него с Лукашевичем, находились ещё двое. Они стояли над Стуколиным, один из них светил фонариком, а другой — возился с мешком из парусины.

— Я вам не мешаю? — с юмором поинтересовался Алексей.

Двое замерли. А потом фонарик погас, и ночные визитёры разом набросились на Стуколина. Сопротивлялся тот отчаянно: вырывался, брыкался, матерился — но все его усилия пропали втуне, нападавшие оказались сильнее, и вскоре Алексей был связан по рукам и ногам крепкой верёвкой, рот его был заклеен скотчем, на голову накинут мешок, и Стуколину оставалось только мычать.

Зашевелился разбуженный вознёй Лукашевич. Не отрывая голову от подушки, он взглянул на фосфоресцирующий циферблат своих наручных часов и пробормотал сонно:

— Господи, шесть часов! Вы там все обалдели, что ли?

— Молчи, сухопутный! — оборвал его грубый голос, и ночные визитёры навалились теперь уже на Лукашевича.

Через минуту всё было кончено, и двое неизвестных остановились, тяжело дыша и утирая трудовой пот.

— И чего это я согласился участвовать в этой идиотской затее? — спросил сам себя один из них.

— Ладно тебе, — откликнулся другой. — Раньше надо было думать. А если б отказался, Василий искупал бы тебя вместе с остальными.

Стуколин, слушавший всё это, внутренне похолодел.

«На „Варяге“ заговор! — мелькнула паническая мыслишка. — Перетопят нас в мешках, как котят, захватят крейсер и дёрнут на нём в Америку. Блин, получается, я проспал собственную смерть!» Он снова замычал и заворочался, но верёвки держали крепко.

— Смотри, вырваться пытается.

— Ха, а ты не пытался бы?

— Страшно ему, наверное…

— Аж жуть. Ладно, кончай трепаться — берём первого и понесли.

Под совместное мычание пленённых пилотов, ночные визитёры подхватили Лукашевича на руки и, покряхтывая, выволокли из каюты.

Когда за ними закрылась дверь, Стуколин попытался собраться с мыслями. Алексею уже не поможешь, но нужно хотя бы попытаться спасти себя и корабль. Он принялся интенсивно изгибаться, но добился только того, что свалился на пол, при этом больно ударившись головой. В этом неудобном положении он пролежал не меньше четверти часа — время Алексей всегда определял довольно точно, и ни стресс, ни чрезвычайные обстоятельства не могли его сбить. Потом дверь снова открылась, и в каюту вошли давешние визитёры.

— Ты посмотри, — услышал Алексей. — Наш Монте-Кристо пытался сбежать.

Второй из визитёров хихикнул:

— Не очень-то у него получилось.

— Ладно, хватит издеваться над человеком — понесли.

Стуколина подхватили на руки и довольно небрежно, прикладывая к углам и косякам, поволокли по коридорам крейсера.

«Ну вот и всё, — подумал Алексей. — Отлетался. Господи, и почему я неверующий и даже помолиться не умею?» Через некоторое время он понял, что его тащат наверх — на полётную палубу. Это породило надежду. Если заговорщики хотят без шума покончить с личным составом авиагруппы, то им следовало бы воспользоваться каким-нибудь другим путём — полётная палуба просматривается насквозь и контролируется ночной вахтой. Но похитители, сопя от напряжения и, видимо, не догадываясь о соображениях Алексея, продолжали волочить его наверх.

По тому, как разом стало свежо, Стуколин понял, что они на палубе. К своему удивлению, он услышал громкие голоса и жизнерадостный смех.

«Ёрш твою медь, — подумал он. — А ведь поживём ещё!» Его пронесли шагов двадцать, бросили на палубу, сорвали мешок и скотч. От яркого света, ударившего в глаза, — солнце в этих местах встаёт рано — Алексей на секунду зажмурился. А когда открыл, то обнаружил, что палуба переполнена народом — казалось, сюда собрались все члены команды «Варяга» от старших офицеров до рядовых моряков. На самой палубе из брезента была сооружена огромная ванна, заполненная океанской водой. И в этой ванной уже пребывали пилоты авиагруппы в полном составе. Нельзя сказать, чтобы у них был особо жизнерадостный вид, но и явного протеста они не выказывали.

«Да это же Праздник Нептуна! — догадался Стуколин. — Экватор! Как же мы проморгали?» К Стуколину подошли два моряка, одетые довольно причудливо — в намотанные на голое тело зелёные тряпки, с ластами на ногах. Моряки споро развязали Стуколина и под всеобщий свист и улюлюканье забросили в ванну к остальным. Алексей погрузился с головой, но сразу вынырнул, отплёвываясь.

— С добрым утром, — сказал Лукашевич, оказавшийся рядом.

— Вот сволочи, — охарактеризовал происходящее Стуколин. — А я уж решил, что на «Варяге» мятеж.

— Не один ты, — усмехнулся Лукашевич. — Серёга своих «тритонов» знаешь как отделал.

К друзьям подгрёб Золотарёв. Лицо его слева украшала свежая ссадина, губы распухли, но вид он имел самодовольный.

— Эх вы, доходяги! — сказал он. — С какими-то субтильными мореманами справиться не сумели.

— Но результат-то один, — заметил уязвлённый Стуколин.

— Я сюда по доброй воле влез! Не то что вы. Почувствуй, блин, разницу!

— Так, — Стуколин огляделся вокруг. — Костю вижу… Барнавели тоже тут… и писатель… А где наши спецназовцы?

— К ним просто так не войдёшь, — пояснил Золотарёв. — У них круглосуточный пост и оружия полный рундук. Если захотят участвовать, сами выползут.

Тут моряки, одетые тритонами, расступились, и к ванне приблизилось «чудо гороховое» — Нептун. Из нормальной одежды на нём были только тельняшка и трусы до колен, остальное — распущенные и выдержанные в зелёной краске бинты, изображающие водоросли, борода из мочалки, корона из латуни — были заготовлены специально к празднику. Узнать его под этим нарядом было довольно затруднительно.

— Что за шум? — спросил Нептун густым басом. — Что за переполох в царстве моём?

— Поймали нарушителей, ваше величество, — доложил один из «тритонов», в котором Стуколин опознал Мстислава Губанова. — Экватор пересекают, а даров не преподносят.

— Как так? — Нептун нахмурил брови. — Непорядок.

— Вот и мы думаем, что непорядок.

— Что же вы, путешественники? — Нептун снова повернулся к сидящим в ванне пилотам авиагруппы. — Законы морские не цените? Меня, царя всех морей и океанов, водоёмов больших и малых, не уважаете? А как утоплю?

— Рэкетир, блин, — тут же обозвался Золотарёв.

— Кто это сказал?!

«Тритоны» засуетились, выволокли Сергея из воды и бросили его на колени перед Нептуном.

— Кто таков? — грозно осведомился морской царь. — Почему непочтителен?

— Капитан Золотарёв, — представился Сергей. — Сроду был непочтителен к дутым авторитетам.

— Ах ты, охламон! — рассердился Нептун. — Кого ты «дутым» назвал? — и под одобрительные возгласы «тритонов» начал охаживать Золотарёва палкой, играющей роль трезубца.

— Ай, ай! — запричитал Сергей визгливым голосом. — Больше не буду, ваше величество!

— То-то же, — удовлетворился Нептун. — Ну сказывай, капитан, на каких кораблях ходил, по каким морям или океанам?

— По воздушному океану, ваше величество! — Золотарёв в карман за словом не полез.

— Это где такой? Почему не знаю?

— Знаете, ваше величество. У вас над головой.

Нептун, задрав голову, посмотрел в небо.

— А, так ты подданный моего японского кореша Камикадзе? — обрадовался Нептун. — У вас, мне утопленники рассказывали, какая-то заварушка с Дядюшкой Сэмом была — чем дело-то кончилось?

— Без бородатого анекдота шагу ступить не могут, — булькнул сидящий в ванне Кадман.

Его тоже вытащили из постели, и был он совсем голый и синий от холода. Без одежды «акула пера» производила довольно непрезентабельное впечатление, отличаясь от остальных худосочностью и слаборазвитой мускулатурой. Но самоуверенности у него при этом не убавлялось.

— Проиграли мы, ваше величество, — отвечал Золотарёв. — Вчистую.

— Что ж вы, соколы? Посрамили, получается, кореша моего?

— Так ведь слуги Дядюшки Сэма тоже под ним ходят, ваше величество…

Закончить импровизированный спектакль Нептуну и Золотарёву не удалось. На палубе появился вице-адмирал Долгопрудный. В своём парадном мундире, резким контрастом выделяющемся на фоне тельняшек и зелёных тряпок, в кои были наряжены «тритоны», он выглядел белой вороной — очень внушительной белой вороной, надо сказать! Подойдя к Нептуну, Георгий Семёнович окинул его юмористическим взглядом. «Тритоны» притихли, но морской царь ничуть не испугался.

— А это ещё что за франт? — осведомился он. — Вырядился, как на параде. Слушай, франт, я тебя знаю?

Долгопрудный широко улыбнулся и вдруг легко, словно не убелённый сединами адмирал, а юноша с первого курса мореходки, встал на одно колено. Снял фуражку и сказал:

— Здравия желаю, царь-батюшка. Прости нас, окаянных, что нарушили твой покой. Не гневись и не шторми.

Нептун удовлетворённо кивнул:

— Вот как говорить с морским царём надо! — сказал он, обращаясь к сидящей в брезентовой ванне компании. — Учитесь, молодёжь!

— Корабль наш называется «Варяг», — докладывал Георгий Семёнович. — Идём под флагом старинным «андреевским», курсом в Антарктиду. На борту много пушек имеем, чтобы врага устрашить и честь флота своего отстоять.

— Шиза какая-то, — пробормотал Кадман. — Они хоть сами слышат, чего несут? Стилизовать под старину, господа, тоже надо уметь!

— Тише ты, — шикнули на него.

— Я — капитан «Варяга», — говорил Долгопрудный, — и под моим началом находится полторы тысячи разбойников. Пропусти нас с миром, царь-батюшка, дай попутного ветра и низкой волны…

— Дары будут? — деловито поинтересовался Нептун.

— Конечно же, царь-батюшка. И вино, и сдоба для тебя приготовлены. А это лично от меня.

К огромному удивлению присутствующих, Долгопрудный снял с запястья часы и протянул их Нептуну. Морской царь, по всему, растерялся пуще других, и тогда вице-адмирал, привстав, наклонился к нему и шепнул:

— Бери, Василий, не смущайся. Не забудь только потом в кильватер бросить.

— Достойный подарок, — заявил Василий Рушников (а это был именно он — скорый на всякие выдумки командир ЗРК «Кинжал»), взял часы и надел их на руку. — Принимается!

Окружающие зааплодировали.

— Продолжайте, ребятушки, — сказал Долгопрудный, надел фуражку и с достоинством удалился.

…В тот же день состоялись выборы Президента. В кают-компании соорудили избирательный пункт с урной и кабинками, и к обеду все члены команды по очереди побывали там, поставив галочки на бюллетенях. Исключения не делалось ни для кого, даже для тех, кто считал себя гражданином Украины — Долгопрудный по-прежнему проводил политику многонационального единства, словно «Варяг» действительно был частью территории исчезнувшего государства под названием СССР.

На вечернем банкете, посвящённом экватору и Празднику Нептуна, старший помощник Ткач озвучил результаты выборов. Как и ожидалось, подавляющее большинство проголосовало за премьер-министра Путина. Три десятка голосов досталось лидеру коммунистов Зюганову. Примерно такое же количество получил популярный в «глубинке» губернатор Кемеровской области Тулеев. Два голоса были отданы режиссёру Говорухину, и один — демократу Явлинскому.

— Теперь начнётся, — зловеще пообещал писатель Кадман. — Будет вам небо в клеточку!

— Кончай злопыхать, — посоветовал командир спецназовцев Роман Прохоров, наливая литератору первую за сегодня стопку горилки. — Давай лучше выпьем. За экватор. И за будущее!..

Первый айсберг члены команды «Варяга» увидели на сороковой параллели. Многие высыпали на палубу — посмотреть на это чудо природы. Крейсер шёл на скорости в двадцать узлов, оставляя айсберг по правому борту, и все любопытствующие имели возможность рассмотреть подробности в бинокли.

Айсберги южного полушария отличаются от айсбергов северного. Если от арктической полярной шапки отламываются довольно бесформенные глыбы, напоминающие куски льда в бокале с коктейлем, только сильно увеличенные в размерах, то айсберги Антарктики — это целые плавучие острова со своей экосистемой, способные бороздить океан годами, пока течение не вынесет их к экватору. За характерную форму антарктические айсберги называются столообразными, и именно такой повстречался «Варягу».

— Настоящий кусочек Антарктиды, — мечтательно сказал писатель Кадман, отнимая от глаз бинокль. — Всё-таки удивительное дело: мы стремимся в космос, всё выше, и выше, и выше, а тут рядом, на нашей собственной планете, целая terra incognita!

— Ну, не такая уж incognita, — заметил Роман Прохоров, стоявший рядом. — Кто там только со времён Беллинсгаузена с Лазаревым не высаживался[90]. Станций опять же навалом.

— Но кто читает отчёты этих экспедиций и станций? — резонно возразил Антон. — Кому это нужно? А ведь Антарктида будет поинтереснее иных планет, даже поинтереснее Марса, вокруг которого сейчас столько разговоров. Ведь Марс, по большому счёту, — просто безжизненная пустыня, а в Антарктиде когда-то существовала жизнь, и, наверняка, её фауна отличалась от фауны других континентов в той же степени, что и фауна Австралии.

— Вся проблема в том, что за два века тема утратила новизну, — предположил Роман. — К Антарктиде привыкли. Сюда уже экскурсантов возят. Вот будут лет через двести на Марс экскурсантов возить, тоже всем неинтересно станет.

— Смотрите, дельфины! — воскликнул Кадман, вытягивая руку.

При этом он стал похож на мальчишку, которого впервые привели в зоопарк.

Действительно, между «Варягом» и айсбергом, высоко выныривая из воды, продвигалась стая голов эдак в сотню. Роман посмотрел в бинокль:

— Нет, не дельфины, — сообщил он через некоторое время — Похоже, это пингвины.

— Вот и ещё одна примета Антарктики, — подытожил Кадман.

Приметы южного континента множились на глазах. Участились встречи с айсбергами, и пилотам прибавилось хлопот: поскольку системой международной спутниковой навигации «Варягу» было пользоваться запрещено, на них возложили обязанности обеспечения штурманской группы крейсера свежими океанографическими данными. Сам командир крейсера, вице-адмирал Долгопрудный, всё чаще появлялся на мостике, чтобы взять управление на себя. И хотя современный тяжёлый крейсер считается непотопляемым кораблём, айсберги об этом не знают, чему подтверждением — судьба «Титаника», которого тоже когда-то называли «непотопляемым».

Время от времени над «Варягом» появлялись буревестники и альбатросы, однако рёв двигателей их отпугивал, и надолго они не задерживались. Ещё любопытствующие могли наблюдать китов и тюленей, мигрирующих с наступлением антарктической осени. Погода, правда, заметно ухудшилась: с юга дул резкий холодный ветер, волнение усилилось настолько, что порой приходилось отменять плановые вылеты.

А однажды Антон Кадман, выйдя на «крышу», стал свидетелем странного явления. Солнце скрывалось за плотными низкими облаками, а всё вокруг было словно подёрнуто белесой дымкой. Линия горизонта была неразличима, и создавалось впечатление, будто бы «Варяг» находится внутри огромной замкнутой сферы. Опустив глаза, Антон к страху своему не увидел поверхности палубы, на которой стоял. Ему сразу вспомнились многочисленные истории о Бермудском треугольнике и пропавших бесследно кораблях.

— Что это? — с ужасом спросил писатель пробегавшего мимо Рушникова.

Василий приостановился.

— Это «белая мгла», — ответил он, улыбаясь. — А значит, мы в Антарктике…

(Авианосец «Джон Ф. Кеннеди», Антарктика, апрель 2000 года)