"Солнце светит не всем" - читать интересную книгу автора (Литвиновы Анна и Сергей)

Эпилог

Прошло три месяца.

БП похоронили на Ваганьковском кладбище. Чудесный полированный гроб с позолоченными ручками стоил одиннадцать тысяч долларов. Голова БП была прикрыта шелковым платком. На траурной церемонии присутствовала вся бандитская Москва, поэтому с раннего утра кладбище было оцеплено ОМОНом, а затесавшиеся в толпу провожающих оперативники без устали снимали гостей скрытыми видеокамерами. «Московский комсомолец» опубликовал некролог. Было множество венков, в том числе от Госдумы и мэрии. Надгробную речь произносил известный певец Иосиф Тромбон.

Синеглазова похоронили днем раньше. Прощание было попроще. На Котляковское кладбище съехались лишь немногочисленные «товарищи по работе». Столичный бомонд отсутствовал. Гроб был подешевле, зато хоронили Синеглазова, в отличие от БП, с открытым лицом, которому гример придал безмятежное и благостное выражение.

Прочие бандиты, принимавшие участие в неудавшемся задержании наших друзей, – Марк, Синица, Гера и другие – поселились в следственном изоляторе знаменитых питерских Крестов. В отношении их ведется следствие. Им светит в среднем по семь лет на каждого.

На свободе остался только Золик, струсивший тогда в поле под Светловском и выпрыгнувший из бандитского джипа. Он в тот же день благополучно добрался до Выборга, позже до Москвы и залег в своей квартире. Его никто не потревожил – ни милиция, ни бывшие друзья. О смерти БП и Синеглазова он узнал из газет. Спустя пару месяцев, когда кончились деньги, он стал потихоньку выползать и искать работу. Теперь он служит в охранной фирме «Барс» и собирается вести честный – насколько это возможно, работая в охране, – образ жизни.

***

Витя Хлопов, частник из Горовца, в тот же день, когда за ним и нашими друзьями гнались Синеглазов с молодчиками, сел на поезд, что шел через всю страну к Тихому океану. Пять дней спустя он был уже во Владивостоке.

Там он сразу отправился в порт и после недолгих поисков устроился матросом на рыболовецкий траулер. Уже через день судно вышло в Японское море.

Новая работа, соленая и потная, Хлопову неожиданно понравилась. Его совсем не укачивало, ему понравились соленые морские шутки, а также то, что рядом – настоящие друзья. Он, никогда не видевший океана, влюбился в его густую синь, в необыкновенные восходы и закаты над безбрежным простором. Каждое утро и каждый вечер, засыпая в тесном кубрике, он благодарит бога, что тот избавил его от змеюки-жены и от необходимости тянуть унылую лямку таксиста в скучном сухопутном Горовце.

В настоящий момент траулер Вити вот уже месяц стоит на ремонте в Гонконге. Трижды в неделю Витя посещает местных проституток – они здесь не слишком дороги. Ему чрезвычайно нравится все то, что они вытворяют. После каждого сеанса с ними он дополнительно благодарит господа за то, что супруга его, толстая и фригидная, осталась в Горовце, который отсюда кажется ему чрезвычайно маленьким – меньше точки на карте.

Единственное, по чему он скучает, – это по голубке-«пятерке», брошенной на привокзальной площади в Преображенске.

Впрочем, к концу рыболовецкого сезона Витя надеется накопить пусть на подержанную, но шикарную иномарку, хоть даже и японскую.

***

Гаишники Спирин и Чурсов, гнавшиеся за машиной Вити Хлопова и влетевшие в дерево, пострадали в аварии не настолько серьезно, как это могло показаться человеку, видевшему дорожный инцидент со стороны. Благодаря тому, что оба были пристегнуты, они отделались ссадинами на лбу, сотрясениями мозгов (обоих) и двумя (на двоих) сломанными руками. Уже через три дня их выписали из горовецкой больницы. Довольно скоро им пришлось приступить к несению службы.

Они по-прежнему дежурят на том же самом посту и весьма довольны своей сытной, хотя временами и опасной, работой. Спирин продолжает штудировать английский и мучить иностранными звуками капитана Чурсова.

***

Василия Михайловича Пенкина, летчика первого класса из Архангельского авиаотряда, который пилотировал злополучный рейс АГ 2315, отправили на пенсию. Он был рад чрезвычайно, что прокуратура и начальство ограничились дисциплинарными взысканиями, уголовное дело на него заводить не стали и спустили все происшедшее, учитывая его огромный опыт работы и блестящие характеристики, на тормозах.

Первый месяц он очень скучал по небу, по полетам, по своим товарищам. К нему частенько в свободные от работы дни заходил его бывший экипаж, второй пилот Андрей Русев и бортинженер Гена Шоринов. Выпивали бутылочку, закусывали ставридой и колбасой, неумело порубленной вдовцом Василием Михайловичем.

В один из таких вечеров, аккурат 7 ноября, когда друзья собрались в честь праздничка и хватили уже по паре рюмашек, раздался звонок в дверь.

«Кого принесла нелегкая», – подумал Василий Михайлович и поплелся открывать. На пороге стояла женщина с мальчишкой. Мальчишка уставился в пол и чуть не плакал. Лицо женщины, державшей в руках тортик и бутылку шампанского, все шло красными пятнами. В полутьме лестничной площадки Василий Михайлович не сразу их признал. «Мы пришли извиниться, – быстро проговорила молодая дама. – Ну, что ж ты молчишь?» – дернула она мальчишку. «Про-сти-и-ите нас, пожалуйста», – протянул мальчик и разрыдался.

И тут только Василий Михайлович сообразил, что это тот самый пацан, которого он по стариковской глупости своей усадил за штурвал и который чуть не погубил злополучный рейс 2315 и доконал летную его карьеру. О пацане он, вообще-то, частенько вспоминал, а еще чаще почему-то – о его мамашке.

– Да что это вы! – закричал добродушный после принятого Василий Михайлович. – А ну-ка заходите, заходите!

Смущенно упирающихся гостей Василий Михайлович затолкал в прихожую, раздел, проводил на кухню и познакомил с приятелями.

Гостья быстро взяла организацию пирушки в свои руки и несколькими кулинарными штрихами значительно облагородила холостяцкий стол. Василий Михайлович любовался ее спорыми движениями.

С того самого дня он и она стали, как это стыдливо у нас называется, «встречаться». Порой молодая женщина оставалась на день-два в квартире Василия Михайловича. Прибиралась. Устраивала постирушку. Пироги пекла…

Иной раз он загащивался у нее до утра или же на выходные. Да и то: помочь ведь надо молодухе – то кран течет, то отвалилась плитка, то холодильник не морозит… Легко ли жить разведенке!

И все чаще стал заговаривать с ней Василий Михайлович о женитьбе. Сыны приезжали из Питера. Мачеху одобрили. Свадебку – тихую, для своих – наметили отгулять под Новый год, 30 декабря.

А пацан Леша, чуть не погубивший самолет с нашими героями, перестал бояться летать.

И вот как это вышло. Сначала-то он думал, что в жизни больше к летательным аппаратам не подойдет. Но Министерство образования его, отличника, победителя городских, областных и даже всероссийских олимпиад, ребенка супервыдающихся компьютерных способностей, послало на Всемирную олимпиаду по программированию. Олимпиада должна была состояться ни далеко ни близко – аж в Мельбурне.

Где Архангельск, а где Мельбурн! Сначала Леша летел на «Ту-154» до Москвы (боялся), потом на аэробусе «А-310» от Москвы до Токио (боялся, но меньше). Когда же на «Боинге-747» прилетел парень из Токио в Мельбурн (еще и с посадкой в Джакарте!), он с удивлением понял, что летать уже абсолютно не боится.

А на Всемирной олимпиаде он, между прочим, занял почетное третье место, опередив при этом сто тридцать куда более старших мальчиков из Америки, Англии, Китая, Франции, Японии, Бразилии и разных там прочих шведов. Первое же место в той олимпиаде взял парень из Нижнего Новгорода, а второе – из Таллина.

Знай наших! Хоть некоторые из них и бывшие «наши»!

***

Сильно пострадал по службе из-за рейса АГ 2315 лейтенант Аркадий, сопровождающий. Предупредили его о «неполном служебном соответствии», лишили всех возможных премий.

Аркадий, парень молодой и вспыльчивый, брякнул сгоряча: «Не буду служить, комиссуйте!» Сам лег в госпиталь, рассказал о своих предполетных кошмарах. Месяц его изучали-выслушивали, а потом и комиссовали.

Но молодые крепкие ребята, родом из органов, сейчас в цене. Аркадий устроился в охрану банка «Архангел» и успел уже дослужиться до заместителя начальника службы охраны.

Зарплата у него высокая. Командировок нет. Жена довольна несказанно. Да и сам Аркадий тоже.

И сны его дурацкие прекратились. Дрыхнет как убитый.

***

Но где же там Таня, Дима да Игорь?

Их оставили мы в положении хуже губернаторского – незаконно пересекающими государственную границу в захваченной «Сессне», грязными от опилок, чужой и своей крови. Самолет летел на запад, солнце садилось, Татьяна в четвертый раз в жизни самостоятельно сидела за штурвалом и сильно сомневалась, сумеет ли посадить (где бы то ни было) самолет.

Они связались с финскими диспетчерами, передали по рации, что заблудились, и попросили экстренной посадки.

Опытный пилот по радио руководил приземлением «Сессны» в аэропорту города Лаппеэнранта. Таня, даром что понимала английский – да еще и летчицкий жаргон знала! – слушалась беспрекословно всех его радиокоманд и в итоге удачно опустила самолетик на бетонную площадку финского аэродрома.

После оказания первой помощи друзей немедленно поместили под стражу, тем более что и с российской стороны пришло сообщение об угоне и требование об экстрадиции преступников.

Меланхоличные финны с выдачей молодых людей русским властям отнюдь не торопились.

Они видели в них то ли российских банкиров, убежавших от рассерженных вкладчиков, то ли наркокурьеров, то ли контрабандистов плутония. Словом, new russians и russian mafia. Потому содержали друзей в одиночках, усиленно кормили и не менее усиленно охраняли.

Начались допросы.

Дима потребовал в камеру ноутбук, желая ответить на вопросы следствия в письменном виде. Ему отказали – опасаясь, видимо, что этот русский через компьютер и Интернет организует связь с сообщниками и устроит дерзкий побег. Однако в бумаге и карандаше нашему репортеру не отказали.

Во время следующего свидания с адвокатом Дима передал ему стопку исписанной бумаги.

В тот же день на стол главному редактору «Молодежных вестей» лег переданный по факсу из Финляндии рукописный материал под заголовком «Тайна рейса 2315», подписанный так:

«Дмитрий Полуянов, наш спецкор,

Москва – Горовец – Преображенское – Санкт-Петербург – Светловск – Лаппеэнранта – Хельсинки, по телефону из финской тюрьмы».

Редактор прочитал его, подпрыгнул, вызвал начальницу машбюро и велел набирать статью, отложив все другие дела.

Когда статья была набрана, редактор, будучи человеком осторожным, показал ее соответствующим органам. Там немедленно сделали со статьи копию, а на следующий день позвонили редактору и сказали, что в принципе все события изложены верно и публикация материала интересам следствия в частности и органов в целом не повредит.

Статья вышла в пяти номерах с продолжением. Начиналась она на первой полосе с фотографии Димы за решеткой финской тюрьмы (фото за большие деньги сделал его адвокат). Были также другие его архивные фото: с парашютом за плечами, с гитарой на редакционной пирушке, в камуфляже из дембельского альбома.

В статье Дима подробно и добросовестно описывал все их приключения. Умолчал он только о фамилии извозчика из Горовца и номере его машины, изменил до неузнаваемости фамилию и внешность Игоря, а также сообщил, во избежание эпидемии золотой лихорадки на Светловском целлюлозно-бумажном комбинате, что бриллиант выпал не с эстакады над подъездными путями, а из их «Сессны», когда они пролетали над финскими лесами.

Статья произвела, как говорится, эффект разорвавшейся бомбы. Ею зачитывалась вся Москва. Ее передали в изложении мировые телеграфные агентства Рейтер, Ю-пи-ай и Ассошиэйтед Пресс. Статью пересказали на своих страницах «Нью-Йорк таймс», «Фигаро», «Едиот ахронот», «Франкфуртер альгемайне», «Свенска дагбладет» и многие мировые издания, не говоря уже о финских. В финскую тюрьму на имя господина Полуянова в тот же день пришло два факса – один от нью-йоркского литературного агента, который предлагал помощь в подготовке на основе статьи книги, с предложением аванса в двадцать тысяч американских долларов, а второй – от голливудской студии, просившей продать права на экранизацию истории.

В один день сбылась Димина мечта: он проснулся богатым и знаменитым. Правда – в тюрьме. Однако это, в сущности, было не главным. Ведь ворота тюрьмы, где содержались Дима со товарищи, осаждали толпы телевизионщиков. Они жаждали интервью.

В Скандинавии, да и во всем западном мире, после Диминых статей беглецы от русской мафии моментально стали героями. Ширилось движение за их освобождение. У ворот тюрьмы, где содержались узники, даже состоялась демонстрация, которая плавно переместилась затем к российскому посольству.

В условиях столь широкой общественной огласки нелегко стало вести следствие. И на финских, и на российских следователей давили и вызывали на ковер к начальству.

Наконец сам премьер-министр Финляндии выступил с заявлением, что финское правосудие готово помиловать наших героев за незаконный переход границы и освободить их, ограничившись штрафом за безвизовый въезд в страну.

На следующий день Москва, чутко прислушивающаяся к каждому чиху Запада, у которого она как раз выпрашивала очередной многомиллиардный транш валютного кредита, выпустила на экраны генерального прокурора. Генеральный прокурор, по обыкновению блея и картавя, сообщил, что дело в отношении Старых, Полуянова и Садовниковой прекращено в связи с амнистией и они беспрепятственно могут вернуться на родину.

24 декабря, аккурат в канун католического Рождества, трое беглецов вышли из ворот финской тюрьмы. Репортеры ждали их у главного входа, поэтому их выпустили запасным.

Тут же троица, никем не узнанная, взяла такси и уже через пятьдесят минут входила в здание хельсинкского аэропорта.

В аэропорту друзья первым делом прошли к ближайшему банкомату.

Дима засунул в него одну за другой две свои кредитные карты и принялся снимать с них деньги, что накапали на его счет (открытый в хельсинкском банке их адвокатом) за многочисленные перепечатки его сенсационной статьи. На восьмой тысяче долларов наличные в банкомате кончились. Друзья перешли к другому банкомату. Затем – к третьему.

– Я и не думал, что сенсация, оказывается, так дорого стоит, – пробормотал Дима, пересчитывая внушительную пачку долларов. Потом изрек с некой долей патетики: – Господа! Я считаю, что эти деньги – далеко не только мои. Мы на троих, так сказать, делили все наши приключения. Я считаю, что гонорар за них будет справедливо тоже поделить по-братски.

– Я не против, – весело сказала Таня. – Ты же знаешь, Димочка, как я люблю деньги.

Игорь только пожал плечами. Он был согласен.

Дима на глаз разделил стопку на три части, одну сунул во внутренний карман куртки, а две другие отдал товарищам.

Теперь предстояла самая неприятная процедура – прощание.

Дима и Таня возвращались в Москву. Игорь летел в Майами с остановкой в Париже и Нью-Йорке.

Аэропорт шумел предрождественской суетой. Вспыхивала гирляндами громадная, под потолок, елка. Мимо шли красивые благоухающие люди. Они не обращали никакого внимания на троих легко, не по сезону, и дурно одетых людей (на них были все те же хламиды, выданные им по выходе из тюрьмы, что они купили когда-то, в самом начале их приключения, на вещевом рынке Горовца).

– Может, вернешься с нами? – спросил Дима.

Игорь пожал плечами:

– Всех, кого я хотел, в Москве уже похоронили. – Секунду помолчал и добавил, мгновенно затвердев лицом: – И кого не хотел – тоже.

– До свидания, Игоречек, – сказала Таня, потянулась к нему и поцеловала в губы. – Я люблю тебя.

Игорь промолчал. Тряхнул руку Димы. Затем друзья обнялись.

– Ну, передавайте там всем привет, – сказал Игорь. – Пушкину на Тверской… Вите-частнику, если найдете… Может, проводницу мою встретите… Но самый большой привет, – Игрек приблизил свое лицо к Таниному и зашептал, – передавайте Ивану Петровичу.

– Какому Ивану Петровичу? – удивилась Таня.

Игорь уже отвернулся и уходил от них. Толпа заслоняла его. Вот он встал на эскалатор, повернулся к ним, помахал рукой и прокричал:

– Хозяину Озера!

***

А что же капитан Петренко?

Капитана мы оставили вечером 22 сентября, во вторник, на эстакаде над железнодорожными путями в Светловске надевающим наручники на двоих бандитов.

Уже той же ночью, получив сообщение об угоне «Сессны» и благополучном приземлении борта с беглецами в финском аэропорту, он выехал в Петербург. На душе у него скребли кошки. Его расследование закончилось ничем. Те, кого он преследовал, ушли-таки от закона, – мало того, скрываясь, они в очередной раз его нарушили и убежали от него, Петренко, кажется, безвозвратно.

На долгое время капитана отстранили от подлинной работы. Он лишь сидел в своем кабинете и писал, писал бесконечные объяснительные по этому проклятому делу. Несколько раз его допрашивал майор из отдела внутренней безопасности.

Масла в огонь подлила статья Полуянова. Начальство, равно как и Петренко, внимательно ее проштудировало и нашло в ней немало нового и интересного. Капитану вновь пришлось засесть за объяснительные.

Затем капитана вдруг оставили в покое, о рейсе АГ 2315 временно забыли и поручили Петренко несложное и очевидное дело о разовой попытке контрабанды героина через аэропорт Пулково.

Вверху, в начальстве, вокруг его персоны, чувствовал Петренко, борются как бы две партии. Одна партия полагала, что капитан серьезно провинился: допустил перестрелку на мосту, упустил разыскиваемых, дал им возможность из-под своего собственного носа угнать самолет за границу; и посему Петренко надо примерно наказать.

Другая партия считала, что, напротив, капитан отличился, завалив БП и Синеглазова – авторитетов, к которым давно подбирались чекисты и милиция обеих столиц. Кроме того, пристрелил он их именно в тот момент, когда те совершали преступление, – а об этом свидетельствовали показания Васькина, светловских милиционеров и статья Полуянова. Вдобавок Петренко повязал еще двоих бандитов, проявляя при этом исключительную смекалку и достойный подражания героизм. Посему капитана Петренко, конечно же, надо повысить и наградить.

(Может показаться странным, но в Москве линию второй, «наградной», партии отстаивал генерал Паскевич, старый знакомый БП. А скорее всего ровным счетом ничего странного тут нет: тяготила генерала преступная связь с БП, тяготила, несмотря на немалые деньги, что отваливал ему покойный, потому с облегчением узнал Паскевич, что карьера его друга завершена. И завершена восхитительно: смертью на месте совершения преступления, безо всяких там судов и следствий, на которых, бывалоча, развязывались языки.)

В конечном итоге, когда генеральный прокурор объявил, картавя на весь телевизор, беглецов невиновными, «наградная» партия победила. Петренко было объявлено, что за проявленные «при исполнении» мужество и героизм ему досрочно присваивается очередное воинское звание – майор, а также выплачивается премия в размере аж пяти тысяч, или пяти миллионов по-старому, рублей.

Не был забыт и старший лейтенант Васькин. Он получил две тысячи рублей и благодарность в приказе.

Так что Новый год Петренко встречал в восхитительном настроении. Во-первых, сбылась его мечта, и он заработал-таки на деле о рейсе АГ 2315 большую майорскую звезду, а во-вторых, премия давала ему возможность прямо сейчас, не медля ни дня, не дожидаясь лета, начать ремонт в своей большой, но донельзя запущенной новой квартире, бывшей коммуналке.

И 31 декабря веселый майор Петренко, завернув после службы в знаменитую кондитерскую «Север» на Невском и приобретя там огромный торт, нетерпеливо звонил в обшарпанную (пока!) дверь своей квартиры.

– Папочка, папочка приехал! – наперегонки бросились к нему по длинному коридору любимые его люди – дочка Юленька и жена Олечка.

И здесь, в эту счастливую для него минуту, мы оставим – кто знает, навсегда ли? – капитана Петренко (бывшего, разумеется, капитана!)…

***

А что же наши «возвращенцы»?

Как чувствуют себя в Москве Дима и Таня? Что поделывают? Как встречают Новый год? Не вспыхнуло ли между ними светлое чувство? Иль разошлись они навечно?

После того, как они с пакетами второпях приобретенных в хельсинкском «дьюти-фри» сувениров и бутылок вышли через паспортный контроль Шереметьева-2 и попали в объятия родственников и друзей, а также под прицелы телекамер, прошла неделя. И его и ее закружил карнавал встреч, вечеринок, гулянок. Возвернувшись в Белокаменную в католическое Рождество, они до самого Нового года не то что не виделись друг с другом – не созванивались даже.

Утром 31 декабря Таня проснулась поздно. Ее рекламное агентство, куда ее немедля вновь взяли на работу, объявило о каникулах до 10 января. Танечка нежилась в постели. Думала. Вспоминала.

Вебер снова звал ее в Прагу. Звонил каждый день. Восхищался. Ждал с нетерпением встречи. Поехать, что ли, думала она. Прислушалась к себе. Нет, к Веберу ее совсем не тянуло.

И вдруг ей страстно захотелось видеть Диму. И Игоря тоже. Их обоих. Веселых и храбрых. Изобретательных и умных. Соучастников ее такого короткого, но столь насыщенного приключения.

У нее даже слезы на глаза навернулись. «А ведь мог хотя бы позвонить», – подумала Таня о Диме. И тут, словно бы услышав ее мысли, зазвонил телефон.

– Хэппи нью е! – пропел в трубку голос.

– Игорь? Ты где? – подскочила Таня. Слышимость была – словно из соседней квартиры звонили.

– Майами-Бич, штат Флорида, Ю-Эс-Эй.

– Как ты там?

– Отдыхаю с предками. Мой папаня – американский академик, не забыла?… Сейчас вот только что искупался в океане, иду в отель и вспомнил тебя… У вас там, наверно, снег идет?

Таня взглянула на серое небо и порхающие редкие снежинки, вздохнула:

– Идет, Игорек, идет… А у вас там жарко?

– Не то слово.

– Ну, спасибо, что вспомнил. С чего вдруг?

– Да вот иду мимо ювелирной лавки, смотрю на витрину и думаю: надо бы Танечке подарок сделать… Разбить, что ли?… А потом думаю: так ведь в витринах фальшивые камни выставляют, настоящие в сейфах лежат… Или в земле…

– Ты о чем?

– Да так, брежу. Соленый воздух свободы, знаешь ли… Голова кружится… Помнишь, как ты у Хозяина Озера после бани в озеро прыгала?

– Подсматривал?

– Подсматривал, Таня, подсматривал. И на ножки твои, и на шейку. Очень ей, думал, мой бриллиант пойдет. Но еще пуще – ножке. Правой ножке. Именно правой, Танечка, слышишь?

– Слышу да не пойму, что за чушь ты несешь…

– А ты подумай и поймешь… С Новым годом тебя!… Дмитрию большой привет! Завидую я вам… Москва, снег… Можете сейчас пойти на лыжах покататься – Ну, пока… – И Игорь повесил трубку.

Таня вскочила с постели. Походила голенькая по квартире, хмурясь и закусывая пряди. Думала. Что за странный звонок? Какие-то дурацкие намеки. Хозяин Озера. Баня. Бриллиант. Ножка. Именно правая ножка, не левая…

Она сварила себе кофе. Выпила. Закурила.

И ее вдруг осенило.

Она набрала номер Дмитрия:

– Быстро одевайся, мы едем.

– Куда?

– В Горовец.

***

Иван Петрович опять коротал зиму у озера один.

Все работы по саду и дому были кончены.

Свинина и телятина проданы.

Удалось съездить в Вологду и на вырученные деньги накупить целую гору книг.

Сегодня до обеда он почитает. Покушает самодельной тушенки. Протопит баню.

Эх, потом попарится вволю, поваляется в снегу…

Сегодня Новый год.

Вечером он сядет, откроет баночку икры, откупорит шампанское.

Будет вспоминать прошедший год. Все то хорошее, что было. Каждый красивый день. Каждую прочитанную книгу. Ему не будет скучно. Ему не бывает скучно с самим собой.

Перед домом росла елочка. Ее Иван Петрович посадил в первый год своего пребывания здесь. Теперь она ему уже по плечо. Веточки ровные, одна к одной.

Иван Петрович украсил елочку. Повесил две гирлянды.

Несколько гирлянд развесил на деревьях по участку. Фонари зажег, запустив передвижной дизель. Сегодня праздник, и свет экономить не стоит.

В десять он устроил себе стол. Открыл икру, сделал бутерброды. Позволил себе двадцать граммов водки, настоянной на травах. Закусил грибочком.

Прислушался. Издалека слышался шум подъезжающей машины. На дворе залаял Дик.

Иван Петрович выпрямился. Он знал, что они приедут.

***

Раскрасневшиеся, с пакетами, бутылками, тортом выпрыгнули из машины второго, после Хлопова (а теперь единственного горовецкого) частника, Миши Базенко, двое.

Иван Петрович, встречая их на крыльце, со вздохом облегчения отставил ружье. Гостями были Дима и Таня.

Подошли, обнялись.

Иван Петрович был рад видеть их. Ох, до чего рад!

Базенко развернулся и уехал, надеясь еще поспеть домой к Новому году.

– Где ж ваш третий? – спросил Иван.

– В Майами, – отвечала Таня. – Купается там.

– Напрасно, – отрезал Иван Петрович. – Что за Новый год без снега… Ну – в дом!

В бане было еще тепло.

Иван Петрович подбросил дровишек и стал хлопотать, доставая сало, капусту квашеную, моченые яблочки, мед, открывая покупные шпроты и собственного приготовления тушенку.

– А вы в баню, в баню! – крикнул он гостям. Таня с Димой не заставили себя упрашивать. Пошли вместе, нисколько не стесняясь, как лучшие друзья.

В предбаннике скинули одежду. Дима посмотрел на нее. Высокая грудь. Лукавые глаза. Плоский живот с татуировочкой. Крутые бедра. Помимо воли он шагнул к ней.

– А когда копать? – лукаво спросила она.

– Под правой ножкой? Вот под этой? – он опустился на колени и поцеловал ее в правое бедро.

– И под левой… – пробормотала она.

Он поцеловал ее в левое бедро. Головы закружились…

После они парились, и катались по снегу, и бежали по сходням к озеру, прыгали в прорубь.

Без четверти двенадцать сели за стол.

Вскоре по радио раздался бой курантов. Они зазвенели бокалами с шампанским, закричали «ура», стали целоваться, целовать Петровича.

Потом Петрович вышел на кухню.

Гремел там жестянками из-под чая.

Вернулся с чем-то, завернутым в тряпицу.

– Чинил я тут давеча сходни, – начал он, – Дик вокруг крутился… Потом он землю под стойкой разрыл…

– Под правой стойкой? – лукаво переспросила Таня.

– Под правой… – ошеломленно сказал Иван Петрович. – Да ты все знаешь, девка!… Вот шельма!… Чего ж теперь вам долго рассказывать… Короче, разрыл Дик землю – и вот…

Иван Петрович развернул тряпицу и положил что-то посреди стола.

На клеенке, рядом с банкой икры и стопкой водки, лежал, играл, лучился под яркими новогодними огнями огромный красный бриллиант.

Дима, Таня и Иван Петрович замерли на секунду, завороженные блеском отточенных граней.