"Ядовитые цветы" - читать интересную книгу автора (Берсенева Анна)

Часть первая

Глава 1

Николай вышагивал по платформе Белорусского вокзала, держа в руке букет бело-розовых тюльпанов. Он не рассчитал, приехал задолго до прихода поезда и теперь сердился на себя за впустую идущее время. Правда, утро чудесное, в каждой луже сверкает солнце, и полузабытое чувство молодой бодрости переполняет грудь. Но все равно – Николай Успенский не любил вокзалов, их суета казалась ему тревожной. Скорее бы встретить сестру, не опоздать бы на работу, и в новой квартире столько дел, да еще накануне Наташиного отъезда, да еще Маринка заболела… Как хорошо, что Лиза приезжает, просто представить невозможно, как они выкрутились бы иначе!

Ага, вот наконец и голос в динамике: прибывает поезд. Замелькали, замедляясь, вагоны; лавируя меж людьми, Николай побежал вдоль перрона к седьмому.

Он сразу увидел сестру. Она стояла прямо в тамбуре, и Николай обрадовался выражению ее юного лица: большие зеленоватые глаза широко распахнуты, даже издалека видно, как удивленно и восторженно они смотрят и на плывущий перрон, и на брата, бегущего с цветами по платформе. Не меняется Лиза, вот и отлично! Когда он видел ее последний раз – год назад, наверное, не меньше?

– Лизушка, дорогая, наконец-то!

Лиза спрыгнула с подножки и обняла брата. Глаза ее светились, и казалось, что светится сам ее голос. Даже сейчас, в вокзальном шуме, Николай расслышал, как соединяются в голосе сестры знакомые удивленные интонации и какие-то новые, взрослые нотки девического очарования.

– А мы ведь опоздали, давно ты ждешь, Коля? Ой, цветы какие красивые! Представляешь, там авария под Смоленском, ужас, перед нами поезд чуть с рельсов не сошел, все живы, все хорошо, но мы чуть ли не полночи стояли, еле нагнали потом! А что с Маринкой?

Николай улыбнулся. Лиза похожа на мать, так же говорит обо всем одновременно. Он любил сестру – с тех давних лет, когда она, пятилетняя, крепенькая как грибочек девочка со светлой косичкой просилась пойти с ним на «Трех мушкетеров» в летний кинотеатр, а он сердился, что придется возиться с малявкой, но всегда брал с собой, несмотря на насмешки товарищей. Неужели четырнадцать лет прошло с тех пор, представить невозможно! Николай всегда знал, что где-то растет в маленьком городе его сестра Лиза, иногда она приезжала на каникулы, он посылал ей подарки ко дню рождения, и до сих пор она казалась ему маленькой, он редко видел ее и как-то не замечал, что она взрослеет. И вдруг – всего один год прошел – эти незнакомые интонации в голосе, и прическа, кажется, новая…

– Ничего, я хоть прогулялся, пока ждал. У Маринки, кажется, ангина. Надо же, так не вовремя, хотя когда это вовремя бывает! Видно, продуло, когда переезжали, она ведь шустрая такая, всюду лезет, куда не надо. Как там мама?

– Да как обычно. В школе все то же самое, помидоры сейчас высаживает, скоро огород начнется. Расстраивается, что никак к вам не выберется, даже квартиру еще не видела.

– Это и все твои вещи, один чемодан? – Николай только сейчас разглядел Лизин багаж.

– Почему – сумка вот еще с продуктами, осторожно только, там варенье.

Они еще постояли на платформе, ожидая, пока схлынет поток людей, и пошли к привокзальной площади, где Николай оставил машину. Машина была новая – хотя, конечно, не новая, подержанный «Фольксваген», но купили ее всего месяц назад, и Николай еще не привык к ней, возился с нею больше, чем надо, радовался по утрам, вспоминая, что не придется нырять в переполненное метро. Даже пробки его не угнетали.

– Ой, какая красивая – синяя, Коля, я такого и цвета не видела!

Лиза обошла машину со всех сторон, и Николай невольно отметил, как искренне она радуется его приобретению. Он уже и отвык от такой ясной радости, привычнее стали завистливые взгляды знакомых.

Стараясь не улыбаться, он следил, как Лиза рассматривает Москву в окно машины. Нет, все-таки не очень уж она и повзрослела, ведь точно так же прилипала носом к автобусному стеклу, когда мать впервые привезла ее в гости к нему, студенту.

– Как я Москву люблю, Коля, даже непонятно, почему! Вот мама ведь не любит – говорит, устает от шума, понять не может, как ты здесь живешь. Только я боюсь ее немного. Может такое быть?

– Может, конечно. Ничего, поживешь подольше, освоишься.

До Крылатского доехали быстро. Утренний народ уже разъехался на работу, а дневные, обеденные пробки еще не начались. На пороге квартиры, едва войдя в большой холл, Лиза ахнула:

– Вот это да! С ума можно сойти, как красиво! И как просторно!

– Еще бы не просторно, – улыбнулся Николай. – Пусто, вот и просторно. Мебели-то – кот наплакал. Что и было, везти не хотелось из коммуналки, надоело это убожество.

– А Наташа где?

– Да спит, наверное. Всю ночь с Маринкой провозилась, думали уже «неотложку» вызывать. Пойдем пока на кухню, она сейчас встанет, Андрюше в школу пора.

Кухня была единственным обжитым местом в новой квартире. Сразу купили гарнитур, повесили шторы в крупный красный горох, Наташа расставила разноцветную посуду, какие-то пластмассовые штучки – и стало уютно, как-то по-новому уютно, без тесноты. Здесь, на кухне, как ни странно, Николай по-настоящему ощущал, что жизнь его меняется к лучшему, что наконец-то он может чувствовать себя свободно и уверенно. И он видел сейчас, что и Лиза думает о том же; они поняли друг друга с полувзгляда.

Присев на кожаный угловой диванчик, Лиза принялась распаковывать сумку с продуктами.

– Мама – как всегда: они там не едят по-человечески, возьми побольше! Чуть картошку не заставила везти, хорошо, обошлись чесноком. Пирог вот здесь с капустой, надо разогреть на завтрак.

Наташа заглянула в дверь:

– Лизочка, привет, милая! Извини, я сама не заметила, как проспала! Сейчас умоюсь.

Николай был женат уже десять лет, но до сих пор радовался, слыша голос жены. Скажи ему кто-нибудь когда-то, что такое может быть, он бы не поверил. Наташа была на два года его моложе – ей недавно исполнилось тридцать. Познакомились они студентами. Николай пришел на филфаковский вечер в гуманитарный корпус и сразу заметил ее, хотя кругом был настоящий цветник – филфак вообще славился богатым выбором невест. Она была маленькая, изящная, как японская статуэтка, карие глаза блестели – она и сейчас почти не переменилась, хотя ведь и двое детей, и работа… Тогда, после вечера, они долго гуляли на Ленгорах, Николай рассказывал ей, кажется, о каких-то своих химических опытах и удивлялся тому, как внимательно она слушает непонятные названия. А ему ведь не советовали знакомиться с филологическими девицами – говорили, они все высокомерные, особенно москвички, считают себя необыкновенными, знают все лучше всех, ничем их не удивишь. А тогда, в первый вечер, он даже не понял, как умна эта маленькая девушка с короткой стрижкой и живым блеском глаз. Только потом, встречаясь с нею едва ли не каждый день, он удивился ее пониманию всего, о чем они говорили, трезвости и точности ее оценок и, главное, тому, как она умела слушать и не навязывать свое мнение. Они поженились очень быстро, и им сразу повезло с жильем: Наташин отец женился вскоре после замужества дочери и, перейдя жить к своей Вере Платоновне, уступил молодым комнату в коммуналке. Могли ли они, студенты, мечтать о большем! Первое время двадцать метров с двумя соседями казались им дворцом, тем более что соседи, тихие алкоголики, не доставляли особых хлопот, надо было только следить, чтобы те выключали чайник на ночь, да запирать дверь на цепочку. Правда, родившийся вскоре Андрюша несколько охладил их восхищение житейскими удобствами – сразу оказалось, что под его ночной плач довольно трудно читать о кислотах и метафорах, что на молочную кухню надо бегать чуть свет, да и вообще, втроем в комнате далеко не так просторно, как вдвоем.

И тут Николай поразился упорству и внутренней силе своей хрупкой жены. Ночами, когда он уже падал от усталости, она сидела на кухне и читала на трех языках книжки по теории литературы, потом варила для Андрюшки молочную смесь, потом они по очереди бегали на лекции… И при этом Наташа выглядела совсем юной, на нее по-прежнему заглядывались мужики, даже когда она гуляла с коляской, и глаза ее блестели по-прежнему. В аспирантуру она поступила как-то незаметно – благо Андрюшка уже ходил в ясли и можно было посидеть в библиотеке, сдавая минимумы. Да и сын с младенческих лет знал, что родителям мешать нельзя, книжки рвать нельзя, а если всего этого не делать, жизнь с его молодыми мамой и папой легка и приятна.

Маринка родилась, когда мама уже защитила кандидатскую, а папа, отмучившись младшим научным в НИИ, работал в совместной с голландцами фирме. Чтобы купить детям апельсины, Николаю уже не приходилось отказывать себе в сигаретах, и он радовался, что может подарить жене дорогую французскую косметику, а Андрюшке – самую новую игровую приставку. Но квартира – это был камень преткновения! Николай не был в фирме такой крупной фигурой, чтобы ему стали покупать квартиру, очередь на кооператив казалась призрачной. А жить с двумя детьми в двадцатиметровом дворце было невозможно. Нельзя же вечно чувствовать себя студентами, так ведь и уважать себя перестанешь! Решение свалилось на них неожиданно, как чудо: пришла официальная бумага, в которой предлагалось оплатить стоимость кооператива без рассрочки и через полгода вселяться в дом. Указанная в бумаге сумма казалась тогда огромной, но, общаясь с иностранцами и понимая, как быстро Москва догоняет европейские столицы, Николай ни минуты не сомневался. О чем тут думать, через пару лет эта цена покажется просто смешной, надо немедленно занимать деньги! Полгода, разумеется, растянулись на полтора, деньги пришлось занимать снова, но что это значило по сравнению с тем, что квартира все-таки появилась!

И вот Лиза ахает, войдя в просторный холл его нового крылатского жилья. И есть чем восхититься, несмотря на отсутствие мебели: комнаты залиты светом, ни одно окно не выходит на север, три балкона – да она в жизни не видала такой роскоши!

– Нравится тебе, Лизочка? – спросила Наташа, входя на кухню.

– Конечно, еще бы не нравилось, я так за вас рада, ты себе не представляешь! Знаешь, мне даже снилось – ну, тогда, помнишь, когда вам сказали, что еще вдвое придется заплатить, – что вы непременно скоро ее получите, квартиру. Такой светлый был сон, Ната, прямо как день сегодня, и как будто вы стоите все вчетвером в какой-то комнате, и солнце вас освещает. Я как только зашла, сразу поняла: вот это мне и снилось, все и сбылось!..

Наташа засмеялась:

– Это ты у нас светлое существо, вот тебе и снится такое.

Тут и Андрюшка появился наконец в дверях – кареглазый мальчишка с торчащим хохолком на макушке, маленький для своих восьми лет.

– Мама, ну ты как всегда! Почему меня не разбудила вовремя? Я теперь из-за тебя опоздать могу!

– Вот кто у нас в семье самый нудный, – сказала Наташа, целуя сонную мордашку сына. – Вот кто обо всем помнит, все делает вовремя, никуда не опаздывает – не ребенок, а старичок какой-то, не зря его все бабки у подъезда обожают.

– А вы уже взрослые, кажется, могли бы и сами соображать, сколько времени мне надо на дорогу! Я вообще буду у себя будильник ставить, на вас совершенно невозможно положиться.

– Ты бы лучше с Лизой поздоровался, занудка, – напомнила Наташа. – Она ведь ради тебя, между прочим, приехала.

– А, Лиза, привет. Как доехала?

– Да все хорошо, Андрюша, как же ты вырос, просто не узнать тебя! – Лиза, стараясь не рассмеяться, расцеловала серьезного племянника. – Как твоя гимназия?

– Все нормально, конечно, но вчера, представляешь, Маринка ныла-ныла, а потом стащила мою тетрадь по математике и всю замазюкала карандашом. Чего еще ждать от ребенка, которому все разрешают? Вот мама уедет, так ты возьми ее в руки хоть немного.

– Можешь положиться на тетю, Дюша, а сейчас иди-ка умываться, хватит уже ворчать. Папа тебя подвезет, не волнуйся. – Наташа легонько подтолкнула сына к ванной.

Николай рассеянно наблюдал за обычной домашней сценкой. Он привык, что Андрюшка любит повоспитывать безалаберных родителей, и сейчас его больше волновало, что Наташа выглядит усталой, хотя и старается казаться веселой. Из-за Маринки она не спала уже которую ночь, да еще моталась вечерами в университет, пытаясь все успеть до отъезда.

Эта поездка в Германию возникла так неожиданно, что Наташа едва не отказалась. Как уехать на четыре месяца, Марина совсем кроха, Андрюшку не бросишь в конце учебного года, да и жалко: только въехали в новую квартиру, вовсе не хочется уезжать, сейчас лучше бы по мебельным побегать…

Так она и сказала Николаю, придя однажды домой вьюжным зимним вечером. Тот едва дар речи не потерял:

– Наташка, подумай, что ты говоришь! Отказаться от стажировки в Кельне, да ведь все ваши только и рвутся за границу! Думаешь, тебе постоянно будут что-нибудь подобное предлагать? Или лучше сидеть с замшелыми филологинями и обсуждать, кто чей любовник?

– Интересное у тебя представление о моей работе! Хотя, конечно, Кельн… Заманчиво! И славистика там сильная. Ну, положим, мебель подождет, но дети? Дюша вырос, в Новополоцк его не отправишь, а Маринка, наоборот, маленькая, заболела вот, в сад не ходит – и оставить не с кем, ты целыми днями на работе… Нет, это не реально, не о чем и говорить, как ни жаль. Забыли!

Однако не забыли, разумеется. Николай не простил бы себе, если бы не нашел выхода. В самом деле, почему его жена должна отказывать себе в такой необходимой вещи, как эта поездка, разве это каприз какой-нибудь! И ведь это как роль в кино: раз откажись, другой могут и не предложить.

Тем же вечером, пока Наташа не надумала отказаться, он позвонил в Новополоцк. К телефону подошла Лиза, обрадовалась, услышав его голос, начала о чем-то расспрашивать, но он, увлеченный своей идеей, не стал терять времени:

– Лиз, слушай, только ты можешь нас спасти!

– Что случилось, Коля? – По голосу он понял, что сестра испугалась. – С детьми что-нибудь?

– Да нет, ничего страшного, наоборот.

И Николай в двух словах рассказал о Наташиной стажировке. Он удивился Лизиной реакции: сестра точно ждала его звонка.

– Коленька, вот ведь вовремя, а я как раз… Конечно, я приеду, можешь не сомневаться!

– Я понимаю, институт… Ну возьмите справку какую-нибудь, не Сорбонна, я и сам с тобой тут позанимаюсь, перенеси сессию, а? Это так важно для нас, Лиз, ты себе не представляешь!

– Почему же не представляю? – Голос Лизы в трубке стал немного обиженным. – Я как раз очень за Наташу рада, конечно, надо ехать.

– Так достанете справку? – обрадовался Николай. – Ты точно приедешь?

– Справку? Какую справку? А, институт… Ты об этом не волнуйся, Коля, было бы о чем! Когда она уезжает?

И вот Лиза сидит у них на кухне, разбирает сумку с мамиными соленьями, и все складывается так удачно. Уж на сестру-то можно положиться, на нее не то что детей, атомную станцию можно оставлять – поищи-ка человека надежней! И ведь она тоже заметила, что Наташа устала: сразу сама занялась завтраком, достала из чемодана и надела красивый передник с кружевами, уже заглядывает в шкафчик в поисках какой-то приправы к пирогу. Такая уютная, домашняя, молодая хлопотливая хозяйка, хотя… Что-то мешало Николаю видеть в сестре обычную новополоцкую девочку, какой он считал ее по давней привычке, – неиспорченную, симпатичную, чья незамысловатая судьба ясно читается в широко открытых глазах. Наверное, эти совсем новые оттенки ее голоса, которым он так удивился сегодня утром… Что же появилось в ней, сразу им замеченное и отмеченное?..

«Да ведь я совсем не знаю ее, – подумал Николай. – Как она жила все эти годы, как превратилась из смешной девчушки в красивую девушку? Да-да, по-настоящему красивую, и такую красоту теперь редко встретишь. Девушки, которых принято считать красивыми, обычно просто миленькие, с мелкими чертами лица, с губками сердечком. А Лиза…»

Но голос сестры отвлек Николая от размышлений о ее внешности.

– Коля, завтрак готов! Зови Наташу, Андрюшу. Маринка, наверное, потом поест, не будить же ее?

Так начался этот мартовский день – первый Лизин день в Москве – и завертелся, понесся так стремительно, как несутся дни только в Москве. К счастью, температура у Маринки спала, Николай уехал на работу, забросив по дороге в гимназию Андрюшу, Наташа, покормив дочку в постели и посмотрев на Лизу умильными глазами – «Лизочка, так надо сегодня в университет, просто позарез!» – тоже исчезла. И Лиза осталась дома словно бы одна: Маринка, измотанная недельной ангиной, снова уснула.

Лиза прошлась по квартире – тихой, солнечной, гулко-пустой. Она и вправду никогда не видела такого домашнего простора. Их новополоцкая малометражка меньше всего располагала к тому, чтобы по ней «пройтись». Мебели там было немного, только самое необходимое, а все равно чувствовалась теснота: телевизор можно было включить, не вставая с дивана, только руку протянув, на кухне вдвоем с мамой не разминуться. Нельзя сказать, что теснота раздражала Лизу. Она привыкла к ней, как привыкаешь ко всему, что невозможно изменить, а в девятнадцать лет мало думается о квадратных метрах, да и верилось в глубине души, что ее ждет совсем другое…

И сейчас, стоя посреди освещенной, почти пустой комнаты – это кабинет, наверное, вон сколько книг сложено на полу у стен, – Лиза чувствовала счастливый трепет в груди – трепет предчувствия. Она распахнула дверь и вышла на балкон, даже не набросив пальто; обманчивый, ласковый весенний ветер коснулся ее разгоряченных щек. Голова у нее слегка закружилась – шестнадцатый этаж! – и она вдруг поняла, что это светлое ветреное пространство, над которым она как на плоту плывет на широком балконе, – это-то пространство и таит в себе загадку ее будущего, которую ей предстоит вскоре разгадать. Никогда еще собственное будущее, подступая совсем близко, вливаясь в сегодняшний день, не наполняло ее таким восторгом. Вот оно, раскинулось перед нею, оно так же просто и вместе с тем необъяснимо прекрасно, как название этой улицы – Крылатские Холмы.

«Надо же, как красиво называется Колина улица», – подумала Лиза, возвращаясь в теплую комнату.

Она вообще любила названия московских улиц. Иногда, приезжая к Коле еще во время школьных каникул, даже смеялась от удовольствия, читая на матово-белых табличках «Большая Полянка», или «Воротниковский переулок», или «Садовая-Самотечная».

«Но то – в центре, – говорил ей брат. – А улицы в новых районах по-другому называются – Четвертая Шарикоподшипниковская, например. Москва – в ней, Лиза, всякого хватает».

«А вот ведь, – радостно возражала теперь Лиза, словно Николай только что говорил ей все это, – вот ведь и район новый, а улица – Крылатские Холмы, как красиво, правда?»

Нет, ее не обманет этот чудесный город, ей нечего бояться, надо только понять его, разгадать и немного привыкнуть к нему, не зря ведь он так манил ее…

И, улыбаясь от затаенной радости, Лиза перешла в гостиную. Здесь уже стояли большой мягкий диван, два кресла и журнальный столик. Столик был белый, диван и кресла – какого-то нежно-зеленого цвета, с серебристыми разводами. И ничем не накрыто, а ведь дети легко могут испачкать, изрисовать. Все-таки здесь, в Москве, люди совсем по-другому относятся к жизни, чем у них в Новополоцке! Там-то никто и не купил бы гарнитур такого цвета, а уж если купил, тут же накрыл бы каким-нибудь практичным, немарким покрывалом. Конечно, Коля теперь много зарабатывает, но ведь у них и за квартиру долг, да и не транжиры они беззаботные, хорошо знают, как деньги достаются. Здесь не в расточительности дело, а именно в том, что Лиза, как ей казалось, сразу почувствовала – в другом отношении к жизни. В уверенности, что вещи должны украшать жизнь, что нечего стесняться жить по душе, что человек должен чувствовать себя свободно… Едва ли все это связывалось в Лизиной голове в такие округлые фразы, но, сидя на удобном светло-зеленом диване, она думала примерно об этом. И понимала, что охотно соглашается жить именно так. Может быть, и поэтому ей хотелось стать здесь своею?..

Всего одна ночь в пути, всего одно утро в Москве, а уже сквозь дымку, как во сне, видится ей новополоцкий институт, вся недавняя ее жизнь, Борис, стоящий рядом с мамой на перроне… Значит, такая судьба, и слава богу! А сейчас пора варить обед – суп, кажется, стоит на плите, а второго она что-то не заметила. И, тихо заглянув в детскую, прислушавшись к сонному сопению Маринки, Лиза пошла на кухню.

Первым пришел домой Андрюша: открыл дверь своим ключом, неторопливо вытер ноги о коврик.

– Что, ты одна? Конечно, им лишь бы из дому сбежать, а еще взрослые!

– Но ведь папа на работе, Андрюшенька, что тут такого?

– А мама? У нее уже командировка началась, она вообще может на работу не ходить, но у нее же вечно дела.

– Ты прямо кот Матроскин, ей-богу! Это ты всегда их так воспитываешь?

– А их если не воспитывать, они вообще… Маринка спит?

– Не спит! – донеслось из детской. – Дюшка-нудюшка!

Наташа и Николай приехали вместе: он заехал за женой после работы, освободившись пораньше. Наташа впервые уезжала так надолго, и Николаю жаль было проводить врозь эти последние перед ее отъездом дни. Он вообще хотел взять отпуск, но потом решил сделать это, когда Наташа вернется. Как раз летом, и можно будет на море вместе поехать.

– О, смотри, Николка, жаркое на плите! Сразу видно, Лизочка дома, я-то не успела вчера. И компот – ну, это вообще роскошь!

Наташа заглянула на кухню, не раздеваясь, и, быстро сбросив плащ и сапожки, прошла в детскую.

– Мариночка, умница моя, ты уже совсем здоровенькая скоро будешь, правда? Ты слушалась Лизу, не вредничала? – послышался оттуда ее голос.

– Она отлично меня слушалась, – успокоила Наташу Лиза. – Вообще, ты не волнуйся, мы с ней поладим.

– Ой, Лиза, не зарекайся, она у нас знаешь какая балованная! Андрюшка гораздо спокойнее был в ее возрасте, – возразил Николай. – Я, конечно, тоже ими займусь, но ведь я все больше на работе, вечерами только да в выходные… Главные заботы на тебе.

– Брось ты, Коля, в самом деле, какие с ними заботы, – успокоила его Лиза. – Хорошие дети, спокойные, умненькие. Маринка вон сегодня полдня книжки рассматривала.

– Учти – притворяется. – Николай погрозил пальцем трехлетней дочери, которая уже залезла с головой под одеяло и посверкивала из щелочки хитрыми голубыми глазами.

Темнело по-прежнему рано, и уже в девять часов казалось, что на дворе глубокий вечер. Андрюша отправлялся спать ровно в девять, Маринка и рада была бы повертеться среди взрослых, но быстро устала. Потемпературила немного к вечеру, похныкала, отплевываясь от таблеток, и сон сморил ее.

Николай, Наташа и Лиза засиделись на кухне. Посвистывал ярко-красный чайник, от низко висевшей над столом лампы в плетеном абажуре лился приглушенный свет, и им было хорошо сидеть здесь втроем, вспоминать детство и думать о будущем – в основном, конечно, о Лизином будущем.

– Как же ты все-таки договорилась в институте, Лиза? – спросил Николай. – Я ведь и расспросить тебя не успел.

Лиза помолчала, словно не решаясь сказать.

– А никак, Коля, просто бросила его, и все.

– То есть как это бросила? – испугалась Наташа. – Из-за того, чтобы нам помочь, ты бросила институт? Да ты с ума сошла, Лизочка, я бы ни за что не согласилась, если бы знала!

– Нет-нет, Ната, не волнуйся, – успокоила ее Лиза, – это совсем не из-за вас. То есть я, конечно, хотела вам помочь, но я не из-за этого… Просто я не могла больше там учиться. Зачем?

– Ничего себе разговор – зачем! – возмутился Николай. – А чем ты, интересно, дальше собираешься заниматься? Замуж поскорее – и в домохозяйки? Странно, Лиза, я всегда думал, что у тебя есть и другие интересы.

Лиза покраснела.

– Я пока не знаю… Я не то чтобы замуж поскорее – я правда не знаю, Коля… И зачем тратить время на этот институт? Ты извини, но я твою химию терпеть не могу, поступила, вообще не думая. Надо же было куда-то поступать, не на комбинат же идти. Как вспомню: просыпаюсь утром, думаю, что в институт надо – и вставать неохота, ужас! И чего ради?

Николай встал из-за стола, нервно заходил по кухне.

– И что же мама тебе сказала на это?

– А что она могла сказать? Она ведь понимает. Ты разве забыл, Коля, мама у нас все понимала всегда, что мы с тобой делали. Конечно, у нас с ней был разговор перед отъездом, но не об институте.

– А о чем же?

Лиза промолчала; ей не хотелось об этом говорить.

– Что ты пристал к девочке? – вмешалась Наташа. – Почему это она должна заниматься тем, что ей неинтересно? И вообще, что ей делать в Новополоцке, когда там химия твоя прямо в воздухе летает? Посмотри на нее – ну что ее там ждет? – И, ободряюще взглянув на Лизу, она продолжала: – Приехала к нам – вот и отлично. И надо подумать, что ей дальше делать, а не цепляться за этот никому не нужный институт. А правда, Лизочка, чем бы ты хотела заниматься?

Если бы она могла ответить на этот вопрос! Да и многие ли девятнадцатилетние девушки знают ответ на этот вопрос? Хорошо Наташе: она с детства была уверена, что поступит на филфак, и вообще она такая целеустремленная, просто позавидуешь… А Лиза – конечно, она любит читать, и даже плакала над «Евгением Онегиным», стыдясь признаться в этом кому-нибудь из подруг, и сочинения в школе всегда писала хорошо, – но ведь она никогда не связывала все это со своим будущим, с профессией. Вообще, ей и самой казалось странным: вроде, все считали ее умницей, да и не было у нее причины думать, что это далеко от истины, но будущее… Оно представлялось ей совершенно туманным, каким-то неопределенно-прекрасным, и она не могла назвать ни одного конкретного дела, которое казалось бы ей привлекательным. Потому она и задумалась сейчас: как ответить на простой Наташин вопрос? Хорошо, что та и не требовала немедленного ответа.

– Да ты не волнуйся, Лиза, не знаешь – потом узнаешь. Тебе сейчас надо в жизнь всмотреться, себя понять, вот о чем следует подумать. Правда, Николка?

Николай совсем не был уверен, что лучшее занятие для сестры – всматриваться в жизнь. Да и что это такое? Он был человеком действия и всегда знал, что лучшее разрешение любой ситуации – простое и очевидное. А себя понять – это так неопределенно, так зыбко, и как Наташа вообще себе это представляет, да еще для Лизы? Нет уж, ей лучше подумать, куда поступать. Разумеется, в Москве, он ведь и сам не захотел учиться в Новополоцке, хотя тамошний политехнический считался неплохим.

Но и Наташа была человеком практичным, просто ее практичность была более связана с потребностями человеческой души, которые она считала не менее насущными, чем требования повседневности. И эта-то практичность подсказывала ей сейчас: не время еще Лизе выбирать что-то определенное, ей бы с собою сначала разобраться, со своей душой. Достаточно поторопиться сейчас – и снова будешь с тоской просыпаться по утрам…

Лиза благодарно посмотрела на Наташу. Какая она умная, как хорошо все понимает! И правда, куда торопиться? Впереди – почти полгода в Москве, не может быть, чтобы она, Лиза, не почувствовала, чего же ей хочется.

– Нет, ты не подумай, я тебя тоже не тороплю, – поспешил добавить Николай, – но все же… Хорошо, если бы ты решила куда-нибудь поступать этой же осенью. Пока ты здесь, я бы тебе помог подготовиться, и маме было бы спокойнее, я уверен. Подумай, Лизушка, все это не так скучно, как тебе сейчас кажется!

– Ну и прекрасно! – подытожила Наташа, сглаживая легкую напряженность разговора. – Лиза поживет у нас, осмотрится, а там видно будет. А сейчас – спать, ребята, иначе я завтра просто не встану. Ведь неделю почти без сна, вот приеду в Германию и вместо работы впаду в летаргию.

Лиза пошла в ванную последней, когда Николай и Наташа уже закрыли за собою двери спальни. Включила длинную матовую лампу над зеркалом и вдруг словно впервые увидела себя… Кто это смотрит из серебристой зеркальной глубины – она, Лиза? Она не слишком привыкла заниматься своей внешностью, часами разглядывать себя в зеркале, подбирая косметику или прическу, как большинство ее подруг. Это было не равнодушие к своей внешности, а что-то совсем другое – незнание себя? Лиза никогда не думала о себе отвлеченно, она так привыкла к себе – обычной, предсказуемой, – что даже не знала толком, как выглядит, красива ли она. Она и сейчас не могла бы сказать этого наверняка, но что-то поразило ее сегодня в собственной внешности, заставило пристальнее вглядеться в свое отражение. Матовая лампа не освещала всей ванной, и из полумрака на Лизу глядела совсем юная девушка: мягкий, светящийся абрис округлого лица, светлые, с пепельным оттенком, волосы заплетены в длинную косу, только на лбу и на висках трепещут выбившиеся легкие завитки, губы полуоткрыты, и от этого выражение лица кажется не то растерянным, не то манящим. Будь Лиза постарше и поопытнее, она могла бы оценить, как пленительно это сочетание несовместимых черт, воплощенное в нежной линии ее губ. Но об этом ли ей было думать! И – глаза… В них-то главным образом и всматривалась Лиза с таким удивлением, точно видела впервые. Непривычное освещение заставило ее глаза сиять особенным, загадочным светом, который так и лился из их прозрачной виноградной глубины. Какое-то странное, таинственное обещание переливалось в них, и Лиза даже испугалась на мгновение: впервые в жизни ей показалось, что она не знает, чего ждать от самой себя уже через минуту…

Она торопливо включила верхний свет. Глупости какие, померещится же черт знает что! Просто устала с дороги, впечатлений много, а она ведь вообще впечатлительная, это и мама ей всегда говорила. Надо принять душ и отправляться спать поскорее. Завтра Наташа весь день будет собираться, почти все их вещи до сих пор по чемоданам и ящикам, предстоит, как она сказала, настоящее светопреставление!

После душа, набросив длинный махровый халат, который дала ей Наташа, Лиза распустила косу, и волосы накрыли ее плечи светлым, блестящим водопадом. Расчесавшись, она вновь заплела их и, стараясь не шуметь в темноте, пошла в гостиную, где ей было постелено на том самом роскошном диване.

Лиза уснула быстро, даром что на новом месте, и снилось ей, наверное, что-то ясное и счастливое: она то и дело улыбалась во сне, только вот никто этого не видел.