"Год мертвой змеи" - читать интересную книгу автора (Анисимов Сергей)

Узел 7.2 4 марта 1953 года, середина дня

Разведгруппа старшего капитана КНА Пака Хен Ю изготовилась к выдвижению из заглаженного ветром канонира минут через десять после того, как из пределов видимости исчез последний американский солдат. Начиная с 8 часов утра на стрельбище сменились три взвода, упражнявшихся с вызывающим почтение упорством. Старший капитан наблюдал за ними, лежа на земле и держа на вытянутой руке зеркальце, чуть высунутое за край бруствера. Видно было плохо, но и этого хватало: огневой рубеж располагался почти в 600 метрах от их убежища, и хотя огонь велся в другом направлении, это было даже чересчур близко. Лежа почти без движения, не имея никакой защиты от пробирающегося снизу холода, кроме пары плащ-палаток, разведчики замерзли так, что будь их меньше и будь сейчас ночь, они бы, наверное, уже начали погибать от холода. Даже при не слишком отличающейся от нуля температуре для этого иногда хватает нескольких часов – но вместе они все-таки хоть как-то согревали друг друга.

– Ну что?.. – спросил старшего капитана его заместитель в звании просто капитана, пристроившийся рядом с час назад и занимающийся тем же самым. – Ушли вроде, а?

– Да, похоже. Заметил, что эти стреляли почти вдвое меньше по времени? Не 40 и 50 минут, а 22–23. А потом быстро ушли, даже убежали. Всем взводом, и не проверив мишени, как два первых взвода.

Заместитель командира не ответил, поскольку если бы вопрос не был обращен к самому себе, он мог быть расценен как попытка обидеть. В разведке капитан воевал с тринадцатилетнего возраста, и чем воюет разведчик, знал не хуже самого Ю. «Солдат всегда должен думать. Солдат умом должен воевать», – говорила подходящая к случаю цитата из великой книги «Страх и Бесстрашие», вышедшей год назад и распространяемой среди китайских добровольцев и тех корейцев, которые умели читать по-китайски. Книгу заучивали наизусть – настолько она была точна и полезна всем до единого бойцам, от рядового до старшего офицера. «Тяжело в учении, легко в бою», «рассчитай и бей» – многие роты принимали подобные выражения в качестве девизов, настолько они подходили к тому, что требовала от них война.

– Десять минут, – произнес старший капитан. – Ребята готовы?

Он даже не обернулся посмотреть, поскольку знал, что приказ, отданный им в тот момент, когда американцы прекратили огонь, выполнен. Шея затекла, холод заставлял тело кричать, но Ю продолжал лежать, только иногда мягко поворачивая зеркальце из стороны в сторону. Солнце находилось с той стороны, куда были обращены его ноги, поэтому предательского взблеска можно было не опасаться.

– Еще минуту, – предупредил он, опустил ноющую, промерзшую как палка руку и покосился на капитана, взглядом показав ему, что делать. Собраться самому было недолго: откатиться в сторону, дав разведчикам убрать плащ-палатку, похрустеть суставами, осторожно покрутить шеей – как положено, сначала вперед-назад и в стороны, и только потом кругом в одну сторону, и в другую. Сочтя себя готовым, командир разведгруппы специального назначения подобрал из заботливо выкопанной в снегу ниши автомат, сел на корточки и, с трудом сдержав стон боли, тщательно пристроил его за спиной. Снова пододвинувшись к своему заместителю, он перевернулся на спину и, выудив из внутреннего кармана уже упрятанное туда зеркальце, взглянул в него напоследок. Вокруг стояла полная тишина, только где-то вдали чуть гуще обычного бухало разрывами и сухо постукивало выстрелами. «Нервничают», – сказал он сам себе, и тут же всем остальным, вслух:

– За мной…

Плавным движением выбравшись за невысокий снежный холмик, он, не торопясь, побежал. Не оборачиваясь, старший капитан чувствовал, как один за другим разведчики последовали его примеру, на ходу выстраиваясь в ровную цепочку, как гусеница текущую через заснеженное поле. Сзади кто-то тихонько вскрикнул, не сдержавшись. Бежать было больно – отчаянно, до судорог. Именно поэтому слышался позорный для разведчиков топот. Лишь метров через полтораста мышцы чуть согрелись, притупив остроту боли, и движение стало более бесшумным. Еще через триста метров Ю решился чуть увеличить темп.

Когда бежишь по чужой территории, дело отнюдь не в скорости, точнее – не только в ней. Нормальное движение человеческих тел, каким бы быстрым оно ни было, может совершенно не привлечь к себе внимания, если оно плавное. Бег резкими рывками: то быстрее, то медленнее, в этом отношении гораздо опаснее. Странно было так поступать: в основном ползти ночью и бежать днем; но так распорядилась обстановка, поэтому стесняться тут было нечего.

«Вправо двадцать», – указал он на бегу, и группа перестроилась «все вдруг», выгадав замыкающим то усилие, которое не было потрачено на сэкономленные метры. Мимо проплыл разбитый остов дома – мертвого, с торчащей из развалин печной трубой. Это была их страна, сожженная врагом, но от этого не переставшая быть родной, красивой даже теперь. За домом вниз уходила неглубокая ложбина, русло замерзшего ручья. Напитанная влагой почва смерзлась в камень, а снег в основном улавливали начавшие мелькать по сторонам деревья, поэтому бежать было достаточно легко. Более того, по крайней мере сам старший капитан Ю согрелся.

Бег – отличное времяпровождение для тех, кто понимает. Если бы не война, он бы вообще был в радость, а так – просто вызывал легкое чувство удовольствия. К сожалению, смешанное с напряженным предчувствием предстоящего боя, это удовольствие не имело никакого смысла. В последний для многих день жизни лучше делать что-то другое: быть с родителями, с детьми, с женами – разговаривать, целовать, любить. Но у многих разведчиков, бегущих сейчас за своим командиром через местность, когда-то известную, как община Конкчон провинции Канвондо, не было уже никого, кроме немногих боевых друзей, умудрившихся прожить достаточно долго, чтобы стать какой-то заменой семье.

Старший капитан Ю был ханьцем по матери и корейцем по отцу. Его мать была убита в 1941 году, когда японскому солдату захотелось проверить, хорошо ли у него наточен штык. Шестилетнего младшего брата закололи тогда же – за то, что не промолчал, глядя в землю, как мог бы сделать, будь он взрослее хотя бы на пару лет. Старшая сестра, жившая в Корее, была единственной в семье, кроме него, кто пережил оккупацию – ее застрелили уже после того, как японцы официально капитулировали. Тогда они не уходили с юга полуострова еще нескольких месяцев, убивая выборочно и почти безнаказанно до самого октября, когда власть наконец-то была передана американской военной администрации. И в первую очередь убивая тех, кто слишком громко радовался тому, что скоро они, проигравшие войну, уйдут…

Узнав об этом с опозданием на несколько лет, будущий разведчик, признанный герой партизанской войны в Маньчжурии, не колеблясь проголосовал за образование КНДР. Арестованный за это полицейским управлением провинции Чхунгчхон-Букто[99] и отработавший полтора года в трудовых лагерях, он бежал туда же – на север.

И у других были родственники – родители, дети, жены или просто друзья, погибшие в сороковых и в пятидесятых, под ударами штыков и под напалмом, сгинувшие в лагерях и просто растоптанные, раздавленные неостановимым катком войны. Поэтому они все и были здесь. Сделать что можно, чтобы попытаться не допустить распространения этой войны еще дальше на север.

– Вперед… – старший капитан взвинтил темп еще больше, ускорившись сам и потратив слово на то, чтобы донести до разведчиков важность команды. Последний американский взвод слишком задержал их на стрельбище, и теперь потерянные десятки минут нужно было наверстывать, поскольку резерв времени уже исчерпан.

«Еще вправо двадцать», – сделал он очередной жест. Воздух со свистом входил в мерно работающие легкие; напитанные согревшейся кровью мышцы ровно и мощно толкали его вперед. Пак Хен Ю не сомневался, что, несмотря на свой возраст, он вполне мог бы претендовать на призовое место во всеармейском первенстве по офицерскому пятиборью[100], и особенно в беге и стрельбе, найдись вдруг возможность для соревнований во время войны. Фехтовать он, впрочем, тоже умел неплохо: этому в КНА учили на совесть.

Головного дозора у группы в настоящий момент не было – таким дозором служил он сам, оторвавшись от своих, судя по звуку, метров на пятнадцать. Молодежи, наверное, было нелегко, но еще одна отличная фраза из той же книги говорила: «Жалеть – значит не жалеть». Это был тот самый принцип, которым старший капитан руководствовался, еще будучи командиром отделения в партизанском отряде, режущим линии связи в надежде навести на засаду отправившихся чинить обрыв японских связистов. Впрочем, с американцами такого не получалось ни разу – они давно перешли на рации.

«Стой!» – Ю поднял свободную от оружия руку вверх, и почти тут же рухнул на землю, ящерицей сразу сдвинувшись вбок на полтора–два метра. Такого требовал безусловный рефлекс: уйти из прицела человека, видевшего, где ты залег. Это случилось после двадцати–тридцати минут бега в максимальном темпе – на такое он решился, зная, что может вынести человек перед самым началом боя. Теперь у группы была минута в запасе, и он потратил ее, чтобы внимательно осмотреть открывшуюся прогалину между двумя сходящимися отрогами сопок. Согласно данным разведки (глупая формулировка для разведчика, но к «истинной» войсковой разведке Ю себя и свою группу все же не относил), здесь находились укрепленные позиции одной из батарей самоходного зенитного дивизиона автоматического оружия 2-й пехотной дивизии США. В укомплектованной но штату батарее могло быть по 12 и даже 16 установок зенитных автоматических пушек. Впрочем, иногда их было 8, и еще столько же составляли установки крупнокалиберных зенитных пулеметов. В целом же такая батарея могла превосходить по суммарной огневой мощи иной батальон. Отлично подходящие для обороны, батареи и дивизионы самоходных зениток зарывались в землю в ближайшем тылу американских дивизий, еще более усиливая их боевую устойчивость. Одна из этих батарей и должна была находиться здесь, прямо на наиболее удобном маршруте из ведущих к цели – штабу 2-го батальона 38-го пехотного полка. Можно было догадаться, через что пришлось пройти пленному американцу из этого полка еще до того, как старшему капитану с заместителем позволили задавать ему вопросы лично, если парень отвечал на все, ни разу не заколебавшись в раздумьях – отвечать или нет. Разве что запнулся пару раз, и то больше из-за того, что ему было тяжело говорить разбитыми и распухшими губами. В любом случае сейчас в прогалине было пусто: после двух предполагавшихся планом ударов штурмовой авиации по передовому рубежу обороны лисынмановцев и появления корейского авиаразведчика, не пересекшего линию фронта, но несколько раз прошедшего вплотную к атакованному авиацией участку, в ожидании третьего налета американцы послали зенитчиков вперед – заниматься своим прямым делом. До позиций батареи было метров 800 – все же для глаз немного далековато. Старший капитан протянул назад руку, и боец из первой пятерки, отличавшийся большей выносливостью, чем другие, вложил в нее бинокль, который все это время беспрекословно тащил на себе в дополнение к остальной экипировке. Кинув прищуренный взгляд на солнце, командир разведгруппы, стараясь не торопиться, внимательно осмотрел оставленные позиции. Ну, разумеется – самоходная зенитная артиллерия есть самоходная, но какие-то люди остались сворачивать то «хозяйство», каким любое подразделение обрастает по самую шею, стоит ему постоять на одном месте хотя бы месяц. А тем более, если война у них не слишком напряженная – вот как у этих зенитчиков. Ничего, сейчас они это исправят.

Обведя взглядом своих разведчиков, старший капитан Ю спокойным движением поднялся в полный рост, одновременно поудобнее устраивая автомат за спиной. Усмехнувшись, он просто шагнул вперед. После секундной паузы за ним шагнул его заместитель, командир первой пятерки, потом, поодиночке или парами, остальные его бойцы. Образовав не очень впечатляющее подобие строя «колонны по двое», они пошли прямо на оставленные американскими зенитчиками позиции, в которых время от времени мелькали фигурки нескольких человек, занимающихся какими-то своими делами.

Двигались разведчики достаточно быстро, но если глядеть со стороны, то их движение выглядело расслабленно спокойным. По крайней мере, они на это надеялись, потому что сохранить подходящие к моменту уверенно-доброжелательные выражения лиц усталых солдат удалось вовсе не всем. На 750–800 метрах, и даже на 400–300, это не имело значения – с такой дистанции лиц без оптики не разглядеть. Большим был риск, что кто-то из наверняка уже заметивших их солдат противника может углядеть нештатное для лисынмановской армии оружие. Разумеется, «ППШ» встречались и у южнокорейской армии, почти полностью снаряженной и вооруженной американцами, и у самих американцев и их союзников. Трофейные советские автоматы, будь они даже сделаны в Китае или в КНДР, несмотря на их большой вес, ценили за надежность и активно применяли.

У продолжающих двигаться в неровном строю разведчиков автоматы висели за спиной, – но все равно скоро происходящее станет слишком уж подозрительным. Они появились со стороны запасного РОПа[101] одного из батальонов РК, и даже не того, в чью сторону должны были уйти зенитчики, а соседнего, принадлежащего другому полку, но… Маскхалаты сэкономили им метров двести, и теперь скорее мешали, чем помогали вводить в заблуждение. Хотя опять же они вполне могли быть и у южнокорейцев, и у других национальных частей, вроде британских. Все остальное зависело только от удачи и наглости одной стороны – и того, как поставлена караульно-постовая служба у другой.

Какой-то американец остановился прямо посреди накатанной дороги, перегороженной рогаткой с колючей проволокой, и посмотрел на них из-под руки. До него оставалось метров сто пятьдесят. Для рывка – безнадежно далеко. Дорога скользкая и неровная, а в прифронтовой полосе оружие носят с собой даже кашевары. Можно было не сомневаться, что американцы догадались оставить здесь хотя бы пару легких пулеметов, а значит, если заорать «Ура!» и броситься вперед – им всем конец. Поэтому старший капитан Ю продолжая поддерживать такой же темп движения – едва-едва подходящий под понятие быстрой или даже просто целеустремленной ходьбы.

Командир разведчиков вовсе не был железным. У него всё выло и кричало внутри, когда он продолжал переставлять ноги: «одна, вторая», и снова «одна и вторая», и еще много раз то же самое. Американец что-то крикнул, и Ю вежливо помахал ему рукой. Никакого оружия у него в пределах досягаемости ладоней не имелось, и это должно быть прекрасно видно издалека, потому что оставалось еще метров сорок. У американца оружие было – как и у второго, появившегося рядом с первым. У одного «Гаранд», у второго – «М2», отличный автоматический карабин. Так же продолжая стоять у рогатки, они обменялись какими-то фразами – за расстоянием было не различить даже интонацию.

– Я командир разведывательной группы специального назначения! – крикнул старший капитан по-корейски, увидев, что первый американец наконец-то взялся за оружие нормально. – Сдавайтесь по-хорошему, иначе всех к дьяволу перебьем!

Сзади нервно рассмеялись. Группа двигалась настолько уверенно, а голос корейца был таким властным, что второй американский солдат явно растерялся, взявшись за козлы. На первого же бессмысленная для него фраза на чужом языке не произвела никакого впечатления: он брезгливо оскалился и уверенно прицелился старшему капитану в лицо. Сзади него, на пригорке метровой высоты, закрывающем обзор на внутреннюю часть образованного капонирами и блиндажами овала, появился еще один – длинный, как каланча, с винтовкой в опущенной руке. Оставалось метров пять. Отверстие ствола «Гаранда» выглядело, как туннель на тот свет.

– Ты что, с ума сошел? – возмущенно спросил Ю американца также на корейском. – В живого человека оружием тыкать?

– Куда лезешь, придурок! – заорал тот в ответ на английском, с хорошим южным акцентом. – Жить надоело? Чего тебе надо здесь?

Козлы с колючкой так и остались на месте, закрывая проход по дороге – но какая разница, если через пару метров в каждую сторону были просветы шириной метра в полтора… Хотелось надеяться, что там нет мин. Последние три шага старший капитан прошел уже медленнее, кряхтя и доставая серо-желтый листок из нагрудного кармана маскхалата – жест, не вызвавший лишних подозрений.

– Что ты мне суешь, дубина?

Высокий и крепкий, этот солдат даже не стал вглядываться в корейский текст листовки, озаглавленной «Клятва бойцов-коммунистов» и перед самым выходом врученной разведчикам спецгруппы офицером из Главного политуправления армии. Американцу было наплевать, что там написано, потому что корейцев, из-за которых приходилось торчать в этой дыре, он без стеснения презирал и никого никуда пускать не собирался. Пусть обходят. Но уверенный, что они послушаются, как происходило уже не раз, и убежденный в том, что это или «КЭТЬЮСА», или солдаты соседнего батальона, стрелять он все же не стал. И вот это было его ошибкой. Мягко выдвинувшийся из-за спины разведчика старшина из первой пятерки, имеющий глуповатое, грустно-усталое лицо крестьянина-батрака, но обладавший цепкий умом математика и почти идеальным хладнокровием в бою, уже держал в руке пистолет. Малокалиберный, легкий, но обладающий удовлетворительным останавливающим действием на дистанциях, которые принято было называть «в упор».

Старший капитан еще продолжал поднимать руку с листовкой к лицу американца, когда старшина один за другим произвел два выстрела. Паузы почти не последовало, довернуть ствол на новую цель заняло у разведчика долю секунды. Два следующих выстрела, сбивших с ног солдата с карабином, прозвучали почти тут же. Выстрелы были негромкими, «простыми». Револьверы с прибором «Брамит»[102] и специальными патронами под него работают еще тише, но у таких есть свои недостатки, поэтому Ю предпочитал действовать малокалиберками: в арсеналах Поднебесной, закупавшей в свое время оружие у всех подряд, имелся большой выбор подобных малополезных в строевых частях игрушек, и патронов к ним хватало.

Разведчики рванулись вперед: Ю и первая пятерка в правый проход, вторая – в левый. Мин здесь быть не должно – слишком близко от территории, которая должна считаться «своей» для солдат батареи. Высокий солдат на пригорке, заоравший в попытке поднять тревогу, выстрелил, и по нему одновременно дали очереди сразу трое. На бегу, оскальзываясь, но метко – солдата развернуло на месте и швырнуло вбок. Автоматы давно были сняты с предохранителей у всех – риск дать случайный выстрел, упав или споткнувшись, разведчики считали менее значимым, чем не успеть включиться в обмен огнем, когда придет момент. А в разведке этот момент обычно приходит неожиданно…

За секунды пролетев проходы в проволочном заграждении и мгновенно развернувшись в цепь, пятерки взяли подъем в лоб, ворвались на позиции батареи, нос к носу столкнувшись с бегущими им навстречу врагами. Огонь обе стороны открыли одновременно, но в «рабочей», способной вести прицельную стрельбу линии у разведчиков было по крайней мере столько же человек, и опыта ближнего боя у них было не в пример больше. «ППШ» залились своим узнаваемым лаем, который иногда называли «блюющим», и через три-четыре секунды все было уже почти кончено. Несколько врагов бросили оружие и подняли руки – их застрелили немедленно. Впереди, среди капониров, мелькнули спины двоих или троих вовремя понявших, как надо себя вести при внезапном нападении, когда шансов организовать отпор почти нет. Эти поступили так, как им подсказали догадливость или опыт. Одного сняли удачной очередью, уронившей его на землю в прыжке, второй – или остальные, сколько их там было, пропали.

– Все?

Старший капитан потратил еще секунду, озираясь на своих.

– Вперед! За мной.

Теперь счет шел на секунды: до штаба американского батальона было около двух километров, и оттуда наверняка слышали выстрелы. За спиной снова рванувшихся вперед разведчиков находилось стрельбище, и враги наверняка привыкли к доносящимся с этой стороны звукам, но расстояние было слишком мало – опытное ухо способно отличить на такой дистанции «ППШ» от автоматической винтовки Браунинга. Окажись вражеская позиция пустой или с парой квартирьеров – их бы кончили без шума, но теперь развитие ситуации зависело лишь от того, сумеют ли сбежавшие, ловить которых в лабиринте капониров, блиндажей и прочих инженерных сооружений было некогда, связаться со штабом 2-го батальона напрямую или через дивизию. От того, есть ли у них средства радиосвязи, и остался ли в живых кто-то, умеющий ими пользоваться, есть ли у сбежавших ракетница и заранее определенные для всего полка сигналы.

Разведчики, снова вытянувшиеся в неровную растянутую цепочку, успели пробежать метров двести, когда сзади раздался одиночный винтовочный выстрел: громкий, звонкий в морозном, чистом воздухе. Бежавший в середине цепочки разведчик с фамилией Ойо, прославившийся в свое время тем, что единственный сумел вернуться из неудачного диверсионного рейда на остров Син-До, переплыв пролив на надутой пузырем гимнастерке, повалился на землю, не издав ни единого звука. Бегущие следом перепрыгнули через его тело, не замедлившись ни на мгновение. Стрелок сзади перешел на автоматический огонь, расстреляв магазин за несколько секунд. Еще одного разведчика из замыкающих сбило с ног, бросив вперед: меткость огня единственного стреляющего по ним ствола для такой дистанции была потрясающей. Двадцатипятилетний лейтенант, на которого боец упал, повалился вместе с ним. Ему было достаточного одного взгляда на товарища, чтобы понять, что задерживаться незачем – винтовочная пуля, попадая в торс, вообще оставляет не слишком много раненых. Вскочив, он снова рванулся вперед.

Норматив 7-го класса школы – пробежать 2 километра за 10 минут; норматив хорошо подготовленного бойца – за 6, причем без оружия. Разведчики их класса подготовки, неся на себе оружие, а иногда даже взрывчатку, могли «выбежать» такую дистанцию за 5 минут и 30–40 секунд. Точный огонь в спину, на который невозможно было ответить, увеличил этот показатель еще по крайней мере секунд на пять, а то и больше: тратить время на зигзаги никто даже не собирался, и те мгновения, которые стрелок потратил на перезарядку оружия, оказались решающими.

К стрелку, снова опустошившему магазин за несколько секунд, присоединился еще по крайней мере один ствол, но больше ни одной пули в разведчиков не попало. Мерно работая ногами, старший капитан Ю даже не оглядывался на упавших: потери имели сейчас гораздо меньшее значение, чем секунды. Развернуть и прикончить единственного оказавшегося среди тыловиков опытного солдата было реально, даже рискуя потерять еще нескольких своих, но тогда с выполнением задачи можно было распрощаться. А пока у них еще оставался хоть какой-то шанс.

Секунды стоят на войне невероятно много. За одну–две секунды может решиться судьба боя, и судьба отдельных людей укладывалась в этот отрезок времени столько раз, сколько было необходимо, чтобы насытить его имеющими значение событиями. Иной солдат не успевает даже увидеть врага, прежде чем его убивают, а другие и убивают, не видя, потому что в век нарезного стрелкового оружия, минометов и дальнобойной артиллерии это не столь обязательно. Разведчики мчались к своей цели, как мчится снаряд, выпущенный уверенным наводчиком из выкаченной на прямую наводку пушки. Его можно остановить броней, но не удержать, стреляя из винтовок. Парный пост, охранявший очередную рогатку колючкой, перекрывавшую въезд на территорию штаба, открыл огонь по бегущим, без колебаний разменяв свои жизни на нескольких свалившихся под пулями корейцев. Но было уже поздно. Разведчики ворвались в блиндажи, работая огнем, нарываясь на встречные выстрелы, но вычищая помещения один за другим. Гранатами они не пользовались, и это давало американцам сравнительно неплохие шансы – но на штаб батальона положен всего один взвод охраны, и этот взвод был смят в самом начале схватки.

Забежав в многообещающий, судя по размерам, блиндаж, один из разведчиков (тот, что носил за командиром бинокль) дико вскрикнул, получив две пули в упор. На дистанции в пару метров пистолет удобнее винтовки, а застрелившие его офицеры, уже вполне осознав происходящее снаружи по беспорядочной стрельбе и крикам на нескольких языках, теперь держали вход под прицелом. Устроившись в глубине штабного блиндажа и затушив все лампы, кроме выставленной прямо под ступени входа керосиновой, которую едва не сбило скатившееся вниз тело здоровенного корейца в разодранном белом маскхалате, они надеялись продержаться некоторое время.

Полуоткрытая дверь наверху распахнулась, и оба одновременно выстрелили в ее проем, на свет – надеясь, что сейчас раздастся еще один крик и второе тело прогрохочет вниз по ступеням, болтая руками и ногами, как отпущенная кукловодом марионетка. Вместо этого в блиндаж влетела граната. Оба согнулись пополам, пытаясь загородиться столом, чтобы хоть как-то ослабить убойную силу осколков. Это был рефлекс, и именно из-за него офицеры пропустили мелькнувший в полосе света силуэт. Граната не взорвалась, и, подняв головы через три положенные секунды, майор и капитан столкнулись взглядом с высоким мрачно-спокойным мужчиной среднего возраста, глядящим на них поверх прижатого к щеке ложа приклада короткого автомата с дырчатым кожухом ствола.

Нельзя сказать, что кого-то из них «охватило оцепенение». Но время как-то странно размазалось, и за те доли секунды, пока оба пытались поднять руки с оружием и продавить спуск, кореец успел выбрать того, кто ему был нужен. Затем короткая очередь 7,62-миллиметровых пуль расколола череп майора, в буквальном смысле этого слова обезглавив батальон. Следующим неуловимым движением кореец успел поднырнуть под выстрел белобрысого капитана, и тот, падая назад, выстрелил второй раз прямо сквозь стол – вслепую, уже понимая, что ему конец. Врагу было достаточно дать широкую очередь поперек блиндажа – и его, лежащего на спине с пистолетом в вытянутых руках, перерезало бы пополам. Но вместо этого кореец исчез. Кончились патроны?

Капитан еще раз выстрелил в пространство перед собой, тут же переместил ствол на несколько дюймов правее и выстрелил снова. Грохот в тесном помещении был неимоверный, но это было ничто по сравнению со стоящим до сих пор грохотом отзвучавшей секунду назад автоматной очереди. Ну, попал? Освободив левую руку и опершись на нее, капитан приподнялся, выглядывая вперед. Почувствовав движение, американец дернулся, но поза была настолько неудобная, что выстрелить он не успел. Впрочем, вряд ли он успел бы в любом случае: ствол «ППШ» смотрел ему в висок с расстояния в ярд. Слева.

– Капитан Вильям Роберт Вудсон-младший? – уверенно спросил его диверсант. Спросил на английском, что капитана почему-то не удивило ни на секунду.

– Да, – ответил он, не отрывая скошенных влево глаз от лица человека, держащего в руках его жизнь.

– Брось оружие, и у тебя появится шанс остаться в живых.

– Поцелуй меня в зад!

Почему-то решив, что кореец не выстрелит, капитан дернул руку с пистолетом влево, и тут же оглушительная, сияющая в полумраке желтым и белым очередь швырнула его вниз. Осознание того, что он еще жив, заняло примерно секунду: выпущенная в упор короткая очередь русского «ППШ» прошла в нескольких сантиметрах над головой. Кем бы ни был этот враг, на тишину ему было наплевать.

– Не будь дураком, капитан Вудсон. У меня нет выбора: или мы выходим вместе, или я кончаю тебя здесь.

Американец встал прямо и нашел в себе силы взглянуть в лицо врага. Там он увидел смерть, как она выглядит вживую, расхаживая по земле среди людей.

– Я некомбатант. Я медик… – выдавил он.

– Да, разумеется.

Враг кивнул на уроненный на пол блиндажа пистолет и мотнул стволом автомата.

– Согласно конвенции, – сказал капитан, не трогаясь с места, – медики имеют право на ношение и применение оружия для защиты себя и…

– Заткнись. Не будь дураком. Про конвенции расскажешь кому-нибудь другому, убийца. Пошел!

Едва не подавившись слюной, капитан медленно перешагнул через тело убитого майора, через уроненный табурет и двинулся к выходу, держа руки вытянутыми вперед. Он отнюдь не был трусом, более того, он не струсил в бою, пока была надежда отбиться, но сейчас он был действительно напуган – до потрясения. Или не напуган, а… Но более подходящего слова он все же не нашел. Косоглазый здоровяк не просто говорил на хорошем английском: он говорил так, будто знал его с детства, будто вырос на соседней улице. Половины употребленных им слов и выражений не было ни в одном словаре, и более четверти не употреблялось нигде, кроме северной части Восточного побережья США. В значении «не будь дураком» в первый раз коммунист сказал «Chase yourself!», а во второй – уже «Give it air!». Кроме того, в значении «убийца» он употребил слово «Dropper» – «ронятелъ». Это слово употреблялось в среде бандитов – и еще среди членов студенческих братств Плющевой Лиги[103].

Акцент никуда не делся, но слова, от первого «Chase…» и до заключительного «Scat!» – «Пошел!» были теми же, что употребил бы он сам, имей он под прицелом автомата ненавидимого им человека. И еще – если бы он был уверен, что враг его обязательно поймет. То, что коммунист безошибочно назвал его но имени, в сравнении с этим казалось мелочью.

Снаружи стихло. Когда капитан поднялся из блиндажа, также держа руки перед собой, чтобы показать возможно стерегущим снаружи, что он безоружен, выстрелы прекратились. Конвоирующий его диверсант отвлекся в блиндаже дважды – подобрать с пола гранату и дотронуться до убитого парня в располосованном маскхалате. Но броситься вверх по ступеням капитан заставить себя не сумел: прицел чужого автомата жег ему лопатки, как расплавленное олово.

Выйдя наружу в полной готовности к продолжению боя, даже не успев сменить магазин автомата, старший капитан Ю ждал чего угодно. Попытки американца бежать, в ответ на которую он твердо решил прострелить ему локоть. Или того, что бой затих потому что проигран, и он остался единственным живым. Того, что американский химик, посмевший назвать себя «некомбатантом», будет застрелен кем-то из его людей, он не боялся. Фотография капитана, полученная в результате не известной ни ему, ни генералу Ли Сан Чо комбинации разведывательных мероприятий, добралась до них вовремя – за двое суток до начала операции. На ее изучение разведчики потратили не меньше времени, чем на окончательную подгонку обмундирования. Любой из них без колебаний рискнул бы принять пулю собственным телом, чем выстрелил бы в капитана Вудсона, Ph. D., F. F. V.[104], неприцельно.

– Пак! – подбежал к нему «свой» капитан, его заместитель. – Взял? Молодец! Время, время!!! Не стой, уходим!

– Сколько уцелело?

– Половина. Но двое тяжелых, не уйдут.

На плече капитана Квонга расплывалось сдвоенное кровавое пятно, доползшее уже ниже локтя, но себя он к «тяжелым» явно не относил. Двигаться он во всяком случае мог – а учитывая, что раненая рука была левая, то и стрелять тоже. Это было здорово. Выходит, бой все же окончился в их пользу даже «по головам».

– Кто? – спросил он уже на бегу, подгоняя пленного несильными пинками до тех пор, пока тот не принял нужный темп.

– Ким и Мун на моих глазах, остальные кто как. Киму-второму разворотило весь живот, но пока в сознании. И – обе ноги, я перевязал уже – какое-то время протянет. Молодой Сонг уцелел – и я вот. Раненых мы добили – но, может, кто-то отлежался или спрятался. Все.

На бегу старший капитан переваривал выжимку: ни убавить, ни прибавить. Если бы не случайная, в общем-то, гибель двоих разведчиков на проходе через пустые позиции зенитчиков, у них оказалось бы больше шансов. Так – почти нет. Трое, включая одного раненого. «Молодой Сонг» – высокий статный парень с телосложением стайера, непрерывно воюющий третий или четвертый год, но все еще отзывающийся на свое старое прозвище, был вовсе не лучшим из группы. Но он оказался одним из самых везучих, и это хорошо его характеризовало. Выскочив откуда-то сбоку, он неожиданно оказался не один, а толкал перед собой еще одного пленного. Старший капитан даже не спросил ничего: просто вскинул автомат.

– Стой! – успел вскрикнуть парень, в последнюю долю секунды удержав палец командира своим окриком.

– Что?

Говорить было некогда. Капитан был совершенно прав: счет шел на минуты. И при этом в любой момент откуда-нибудь сзади по ним мог полоснуть недобитый раненый, оказавшийся достаточно смелым, чтобы решить, что ему терять нечего. Таких он уже видал – и не уважать этого, как и не принимать в расчет, было нельзя.

– Ты! Скажи ему!

Сонг стукнул в плечо пленного – высокого, сутуловатого рядового первого класса со злыми и грубо-тонкими чертами лица. Того мотнуло вперед, и он едва не налетел боком на автомат старшего капитана.

– Что делает черная кошка Мурка в кухне? – сказал пленный. Сказано было твердо, голосом, соответствующим его лицу. У обладателя такого лица Ю никогда в жизни не рискнул бы купить ничего дороже карандаша. И никогда – повернуться к такому врагу спиной. Если бы не сказанное, капитан убил бы его без раздумий.

– Ты русский? – прямо спросил он пленного по-английски. – Отвечать! Это пароль? Что ты хочешь сказать этим?

– Джексон, рядовой первого класса, 38-й полк. Что делает черная…

– Черт, – повернулся Ю к капитану. – Я даже не полностью понял, что он говорит. Это что, он нас наводил? Кто у нас русский знает?

– Мун знал.

Капитан говорил так же отрывисто: его наверняка мучила боль от полученных минуты назад ран – как такое бывает, они знали оба.

– И еще Ким-второй.

– Да.

Они побежали все вместе: американцы впереди, потом Сонг, грамотно держащий обоих врагов на прицеле, затем оба офицера. Раненые лежали рядом с какой-то сложенной из валунов пирамидкой, почти опираясь спинами друг о друга. Кто-то (наверняка сам капитан Квонг) вплотную подтащил к ним нескольких убитых. Двоих Ю узнал – сначала по испачканным загустевающей уже кровью маскхалатам, а уже потом в лицо. Теперь лейтенант Йо и младший лейтенант Ким, передвигаясь ползком на задницах, опустошали их карманы и подсумки.

– Ким – смотри на этого!

Старшему капитану было некогда проявлять жалость. Ребята были обречены, но такова цена того, чтобы попытаться дать остаткам группы уйти вместе с результатом. Времени на это оставалось все меньше и меньше, но выбора не было.

– На колени! – скомандовал он обоим пленным, сопровождая команду двумя мгновенными ударами носком ботинка по их лодыжкам. – Ты!

– Что делает черная кошка Мурка… – повторил американец ту же свою фразу, из которой Ю понял два–три отдельных слова. – Товарищ, мне нужно… Нужно товарищ Сун!

Ким-второй помолчал, безуспешно пытаясь сдержать страдальческую гримасу. Он находился в сознании только невероятным усилием воли. А если он сумеет купить этим усилием еще минуту или полторы – это уже будет просто чудом. От осознания такого было тяжело дышать, но это не помешало ни ему, ни Сонгу пополнить боезапас за счет собранного ребятами у убитых для своего собственного последнего боя.

– Это не русский, – сказал раненый разведчик на корейском языке, когда американец произнес еще что-то на русском – вроде бы уверенно, но с паузами. – Это бред. Обман. Единственная зацепка – Сун.

– Сун! – снова сказал рядовой Джексон, лицо которого все больше напоминало оскал какого-то небольшого хищного зверя. – Товарищ Сун!

– Если он про Яр Ен Суна, – сказал младший лейтенант, – то может быть настоящим. Но я бы не рисковал. Вас всего трое. Уходите, оставьте его нам.

Старший капитан Ю подумал с секунду.

– Нет, – сказал он, приняв решение. – Нет. Он пойдет с нами. Все. Прощайте, ребята.

– Прощайте, – эхом повторили оба остающихся. – Удачи вам. Передайте…

Они не стали дослушивать, подняв американцев и рванувшись с места в бег. Все, что можно было передать родственникам тех, кто уже погиб, и тех, кто умрет через четверть часа, они знали лучше, чем этого хотелось бы. Такое им приходилось делать не раз.

Двое пленных на троих – это слишком много для необходимого темпа движения, но в словах раненого имелся резон. Яр Ен Сун был личностью весьма известной в разведке КНА. Как и сам товарищ Ким Ир Сен, он являлся строевым командиром РККА, работал в разведотделе Тихоокеанского флота во Владивостоке, и еще в 1937 году был заслан в Пхеньян для подпольной работы. Появление информации по химику, позволившей вместе с результатами допроса пленного из этого батальона подготовить операцию, имеющую хоть как-то отличную от нуля вероятность успеха, а теперь еще и упоминание имени «Сун» – эти две детали вполне складывались вместе. Плохо, но складывались. Именно поэтому Ю решил рискнуть, не убив непонятного американца сразу.

– Квонг, ты как?

На бегу старший капитан приблизился к своему заместителю почти вплотную. Того уже шатало: двойное пулевое ранение, каким бы оно ни было, – это не шутка. Даже если пуля пришлась в руку, кровопотеря, пусть и умеренная, вкупе с болевым шоком могут выбить из строя самого железного человека.

– Пока…

Капитан даже не стал договаривать фразу – таких усилий требовал от него просто бег. Остатки группы, пополненные «результатом» ее работы – секретоносителем и еще одним, потенциально «своим» человеком, двигались вверх по склону сопки – пологому, но отполированному ветром до самой почвы. Каждый шаг стоил раненому неимоверного напряжения, но Ю рассчитывал, что он выдержит хотя бы еще несколько километров. Им нельзя было задерживаться, потому что погоня будет беспощадна не только к ним, но и к себе. Ну, еще минуту?

Нет, такой поблажки судьба не дала. Сзади, уже в нескольких километрах за отрогами наискосок пройденных ими сопок, затрещало и забухало эхом. Можно не сомневаться, что младший лейтенант Ким-второй и лейтенант Йо сделают все, что могут. Некоторое время у них все-таки было, и они могли догадаться заползти в какой-нибудь из блиндажей, обеспечив себе тыл и добыв этим пару лишних минут на обмен огнем. Старший капитан знал своих ребят и был уверен, что возможность их сдачи в плен исключена полностью. А зная американцев – и в том, что рисковать собой, пытаясь взять диверсантов живыми, они не будут.

К тому же то, что капитан-химик и рядовой первого класса исчезли, обнаружится далеко не сразу, а значение этого факта будет осознано лишь через многие часы. Следов они постарались не оставить, и если кто-то из затаившихся недобитков, притворившись мертвым, не отследил направление их отхода (немедленно за изгибом рельефа ставшее весьма приблизительным), то это даст разведчикам дополнительную фору. Собаки зимой работают плохо; более того, рабочих собак и у интервентов, и у лисынмановцев в строевых частях быть не должно, а для полицейской облавы опять же требуется время. Которое они просто обязаны потратить с пользой.

Бой позади продолжался чуть дольше, чем этого можно было ожидать, но все равно – минуты. Ну, вот и все. Или… Через три-четыре секунды сзади гулко и глухо рвануло. Разрыв гранаты вызвал долго ходившее от одной сопки к другой эхо – как будто кто-то из его ребят попрощался вслух. Вот теперь – точно все. Йо и Ким ушли так же, как и жили, – просто и деловито. Будет обидно, если такое не поможет.

Пять человек продолжали бежать, оскальзываясь на камнях. Попытку американского капитана потянуть время, имитируя усталость, Ю пресек жестко и решительно – несильным ударом пониже затылка. Если знать как бить, то такой удар вызывает временный паралич нескольких коротких мышц-разгибателей шеи, что здорово больно и страшно неудобно. Да и просто – страшно.

Еще в прошлый раз заметив, какое впечатление почему-то производит его английский, Ю с чувством обозвал пленного сначала ослиной жопой, а потом и просто дураком, употребив в последнем случае слово, которое, как и многие другие, выучил на слух от инструктора, проработавшего большую часть жизни учителем корейского в старшей школе для мальчиков при американском торговом представительстве в Вонсане. Слово «Goop»[105] при всей его мягкости, заставило химика бросить прикидываться и прибавить так, что это удивило даже Сонга, прыгающего по камням с грацией козла, нагруженного мешками с рисом.

Повидавший всякие уровни подготовки, старший капитан реально и высоко оценивал возможности американца: мужик тот был крепкий и мог бежать быстрее – а значит должен был это делать. Можно было не сомневаться, что он уже думает о побеге, но гораздо сильнее разведчика сейчас волновало то, о чем думает второй американец, который Джексон. На рядового, пусть даже первого класса, он не походил совершенно, для этого пленный был слишком староват и слишком по ощущению опасен – и это было той маленькой деталью, которая окончательно убедила корейца в том, что убивать его прямо сейчас не стоит. Последнее успеется при любом, даже самом плохом раскладе. Советские товарищи, помогавшие им с подготовкой рейда и его обеспечением, тоже не были особо похожи на «капитанов», как пересчитывался принятый в КНА третий офицерский чин Советской Армии. И тоже были опасны – это Ю, человек, выживший в таких переделках, какие и в страшном сне не приснятся пи одному фронтовому корреспонденту, любящему писать «про разведчиков», определил сразу, как рыба, всей поверхностью кожи.

– Все, Пак… Кажется, я готов.

Подскочив к товарищу, старший капитан, не говоря лишних слов, снял с того автомат и сразу закинул его себе за спину. Аналогичным образом он поступил и с подсумком, в котором оказалось аж два полных дисковых магазина к «ППШ». Если капитан Квонг сказал «готов» – значит, ему действительно совсем невмоготу, но пологий склон очередной сопки настолько не подходил для того, чтобы его оставлять, что полезнее было продолжать тащить его даже на себе самом. И придется, возможно. Сколько получится – или сколько потребуется.

– Даже не надейся, – буркнул он американцу, уловив его брошенный многозначительный взгляд. Через секунду он сообразил, что сказал это по-корейски, и перевел. Тот сделал вид, что не расслышал, но это уже его проблемы. Убивать этого американца было, разумеется, пока нельзя. Его требовалось допросить – а для этого необходимо время, хотя бы минут пятнадцать–двадцать. И безопасность, которую можно назвать хотя бы относительной.

Пожалуй, на нервы химика давил второй американец, который должен быть ему непонятен еще больше, чем самим разведчикам. В информационной сводке на объект операции – капитана медицинской службы армии США Вильяма Роберта Вудсона-младшего, было много весьма интересного и чрезвычайно полезного. Можно было только догадываться, каких усилий и каких денег советской резидентуре стоило добыть эти сведения, имея как отправную точку лишь несколько смутных деталей о кадровых перестановках в перевооружающихся и переформируемых химических подразделениях американской армии в Корее, а также протокол последнего допроса пленного, давшего более или менее точный словесный и психологический портрет химика. Наверняка имелось и что-то еще, чего уходящим во вражеский тыл разведчикам знать было не положено – но итогом разведмероприятий было появление столь интересного документа, что у старшего капитана чесались руки допросить американца так, как он умел это делать. Причем допросить самому при любом развитии ситуации – кроме разве что накрытия их 155-миллиметровым осколочно-фугасным снарядом с радиолокационным взрывателем, настроенным на разрыв в десятке метров над землей.

Одна из богатейших в Вирджинии семей, частная католическая школа, затем Йельский университет. Выпуск 1941 года, почти целиком отправленный в авиашколы и военные училища, но Вудсон призыву то ли не подлежал, то ли уже тогда как многообещающий во всех отношениях молодой человек стал объектом внимания соответствующих государственных служб. Бакалавр, магистр, доктор философии в 1948 году. Тема исследования закрыта – Библиотека Конгресса вместо положенной «пергаментной» копии получает листок с несколькими подписями. Почему-то с конца 1948 года и по 1951 год включительно – Университет Дрексела в Филадельфии, штат Пенсильвания. Намек на электронные счетно-вычислительные устройства? Но тогда почему, если все остальное – это химия, химия и химия? Боевые отравляющие вещества. Разработка. Испытания. Обнаружена датированная 1950 годом подпись «первого лейтенанта В. Вудсона-мл.» под счетом за стадо свиней в 150 голов – значит, к этому времени он уже полностью находился в системе. На свиньях испытывают и стрелковое оружие, но тогда важен не их возраст, а только вес. Здесь же возраст обреченных хрюшек указан с точностью до недель. Что это может означать – вопрос компетенции отнюдь не младшего офицера военной разведки, пусть даже он относится к ее элите, к единственной (насколько старший капитан мог знать) боеготовой спецгруппе разведуправления КНА. Как обычно, уничтоженной почти целиком, по нее еще продолжающей выполнять поставленную задачу: захватить секретоносителя и доставить его к точке, откуда будет произведена эксфильтрация.

Между прочим, эта точка находилась на пятнадцать с лишним километров юго-юго-восточнее той, где был произведен захват. Учитывая то, что линию фронта в районе проведения операции к этому моменту пересечь невозможно уже совсем, идея двигаться на такое расстояние смотрелась ярко и оригинально. А принимая во внимание то, что сейчас стоит белый день, а впереди имеет место «район повышенной сложности» и по рельефу местности, и по ожидаемому противодействию, это выглядело очередным нетривиальным способом самоубийства.

Впрочем, авиации противника в воздухе пока не видно, разве что на большой высоте трижды прошли в сторону фронта группы истребителей или штурмовиков, тип которых старший капитан не сумел опознать. Возможно, разработанный генералом Чо в сотрудничестве с советским «старшим лейтенантом» с труднопроизносимой фамилией план продолжал действовать, и над линией Койджин–Тэйджуджём сейчас идут воздушные бои, отвлекающие все внимание американских авианаводчиков. Пока.

«В случае затруднения или повышенного риска эксфильтрации, – вспомнил старший капитан Ю, – разрешается самостоятельно допросить секретоносителя по указанным в разделе „2“ вопросам, используя все необходимые меры к получению достоверных данных. При возможности, расширить список обязательных вопросов по собственному усмотрению, в зависимости от открывшихся обстоятельств. При полной невозможности эксфильтрации в заданные сроки – уничтожить секретоносителя после допроса, принесшего удовлетворительный результат, после чего любой ценой обеспечить доведение полученной развединформации до командования КНА. В случае гибели радиста, либо при выходе из строя или захвате противником рации, пытаться связаться с действующей в горно-лесном массиве Щёрак-сан сводной партизанской группой, представляющей собой остатки разгромленного карательными частями в декабре 1952 года отряда имени товарища Кан Те Ки, слитого с остатками разведгруппы 1-й пограничной бригады КНА. Код и пароль для выхода на связь с рации партизанской группы… В случае невозможности обеспечения продолжительной работы рации – код для извещения о варианте развития военной ситуации (по показаниям секретоносителя), обозначенного в спецсводке разведотдела КНА как „Мегиддо“… Код для обозначения предполагаемых временных рамок ситуации „Мегиддо“… Код для использования в случае, если в результате допроса с применением, всех необходимых для получения достоверных данных мер подобное развитие военной ситуации определяется как абсолютно неизбежное…»

Группа из пяти дошедших почти до предела усталости мужчин, страшных нечеловеческими оскалами на осунувшихся лицах, продолжала бежать по склонам становящихся все более высокими сопок, занесенных снегом и кое-где заросших жестким кустрником. До выхода в район, откуда их в 2:30–2:50 следующих суток должен подобрать боевой корабль, оставалось еще слишком далеко. По расчетам – около 9 часов бега по горам и снегу..