"Год мертвой змеи" - читать интересную книгу автора (Анисимов Сергей)

Узел 5.0 22 февраля 1953 года

Если глядеть на календарь, то прошло еще сравнительно немного времени с того момента, как Алексей Вдовый, капитан-лейтенант советского флота и военный советник при флагманском минере ВМФ КНДР, прибыл на театр военных действий. Но этот срок, казалось, растянулся на многие месяцы – так много в нем было событий.

Нет, рутины, разумеется, тоже хватало – ее всегда хватает на войне, если ты не героический разведчик в тылу врага, как бывает в кино, а обычный офицер не очень высокого ранга, делающий свое дело. Рутиной были бесконечные разговоры с собственно флаг-минером о минах заграждения, минных защитниках и торпедах, которые поставляются в Корею либо планируются к поставке, а если не поставляются и не планируются, то почему это возмутительное обстоятельство имеет место и как с ним бороться. Последнее, в значении «вы нам должны!», звучало в речах корейца раз от разу все отчетливее.

Были короткие, по два–три часа, занятия с молодыми флотскими офицерами и старшинами – опять же по технике установки мин заграждения разных типов. Велись они, естественно, через переводчика. Работа с самими минами и с теми бумагами, которыми каждая доставленная в Корею мина была, условно говоря, обернута в три слоя. Инспекции тех сборищ сараев и пропахших рыбой и водорослями пакгаузов, которые только в воображении корейцев могли сойти за военно-морские базы – и ведь действительно ими являлись, давая пристанище разнокалиберной коллекции вооруженных шхун, немногочисленных торпедных и артиллерийских катеров и минных заградителей.

Каждую ночь несколько таких корабликов выходило в море с грузом мин, устанавливая оборонительные заграждения. Пробираясь между островами и островками, в изобилии разбросанными по омывающему Корейский полуостров с запада Корейскому же заливу, – в Желтое море. Обычно – с небольшой группой разведчиков или диверсантов, готовых к высадке на какой-нибудь каменистый безлюдный пляж. Иногда такой пляж неожиданно оказывался вовсе не безлюдным – береговая оборона у лисынмановцев была налажена, надо признать, великолепно. Тогда высадившиеся бойцы гибли в неравных боях, каждый раз пытаясь продать свои жизни подороже и почти каждый раз все равно не имея такой возможности из-за подавляющего огневого превосходства вражеских гарнизонов.

Все это Алексей видел как бы со стороны. Приказ запрещал ему подвергать себя малейшему риску попасть в плен, и каждый раз, когда шхуна или кунгас, загруженные мрачными, злыми, готовыми на все моряками и бойцами армии Народной Кореи отваливали от причала, он оставался на берегу – ждать результата, ждать, что они придут домой. Или не придут.

Хотя южнокорейский флот был почти такой же фикцией, как и флот КНДР, в море господствовали американские и британские боевые корабли, и время от времени можно было видеть, как темнота вдали прерывается блеклыми загоризонтными вспышками, окрашенными в бело-желтые цвета: кто-то по кому-то ведет огонь…

– Товарищ военсоветник, мы почти приехали.

Переводчик Ли разбудил Алексея несколькими короткими и несильными ударами по лицу: почему-то молодой китаец считал, что это нормально. Приподнявшись, капитан-лейтенант сразу же посмотрел на часы. Их стрелки, как и малюсенькие точки, нанесенные напротив каждой цифры, были тронуты люминесцентной смесью, содержащей толику радия, и светились в темноте нежно-желтым цветом. Была половина четвертого.

Кряхтя, Алексей поворочался в груде шинелей, прислушиваясь к натужному реву ползущего в гору грузовика. После двух дней в Пхеньяне флаг-минер сейчас опять мчался на восточное побережье, где уже однажды осмотренный им новый минный заградитель готовился к своему первому боевому походу. За последние четыре дня британская палубная авиация в лице старых знакомых «Файрфлаев-V» нанесла два последовательных удара по военно-морской базе Аньдун в заливе Тонг-йошон, где минзаг находился совсем недавно, и наверняка кому-то из разумных офицеров в штабе ВМФ КНДР это здорово не понравилось. Еще до первого налета минный заградитель со сложным корейским названием, которое Алексей до сих пор не смог заставить себя запомнить целиком, был переведен южнее, к Йонгдьжину. Фактически это было совсем рядом с линией фронта, и тот факт, что авиаразведка интервентов до сих пор не обнаружила корабль, можно было объяснить разве что везением. Ну, и отличной маскировкой, обеспечивать которую корейские товарищи научились так, что дали бы фору и балтийцам с черноморцами в их самые тяжелые годы.

Все, кто имел доступ к выкладкам данных о пролетах вражеских самолетов через линию фронта (пусть даже через третьи-четвертые руки), соглашались с тем, что количество самолето-вылетов американских и английских воздушных разведчиков, включая сюда и флотские, за последние месяцы увеличилось слишком уж резко. Вдобавок за тот же период времени, считая где-то с середины декабря, значительно повысилась и доля боевых машин, задействованных на выполнение разведывательных миссий. Как и многое другое, чему интервенты после нескольких крупных провалов в начале войны начали придавать серьезное значение, авиаразведка у них получалась теперь достаточно результативной. И хотя каждый истребитель, штурмовик или бомбардировщик, отправленный в вылет с панорамной фотокамерой вместо ракетно-бомбовой нагрузки, снижал тем самым непосредственное давление на войска, промышленность и гражданское население, вражеские авиаудары постепенно становились все болезненней и точнее. Многие соглашались с тем, что это не к добру.

Грузовик гудел и рычал, всеми своими лошадиными силами протестуя против движения в гору. Флаг-минер, разумеется, сидел в кабине, но Алексей не слишком ему завидовал – в кузове, среди шинелей и мягкого барахла непонятного назначения, оказалось неожиданно уютно и даже тепло. Почти упираясь в него боком, лежал адъютант флаг-минера, находящийся в разъездах настолько часто, что даже его лицо вспоминалось Алексею как вечно озабоченное не проходящей усталостью. Напротив снова прилег переводчик, а сбоку от него, чуть ли не обнимая какой-то обшитый мешковиной немаркированный ящик, с присвистом, перекрывающим даже шум ветра над закрывающим половину кузова дырявым брезентом, спал юный матросик лет шестнадцати. Что-то он такое важное вез в тот же Йонгдьжин, что ему позволили ехать с ними.

– Зачем разбудил? – ворчливо спросил Алексей у переводчика Ли. – Едем еще и едем…

– Вы же сами просили, – возразил тот, на удивление ровным, давно проснувшимся голосом – будто и не трясся всю ночь рядом, отбивая бока, ощущая тычки булыжников и ухабов в самую селезенку.

Вздохнув, Алексей мучительно попытался не закрыть глаза снова. Он заставил себя сесть и тут же сморщился от боли в спине. Нет, такое передвижение, конечно, здоровья не прибавляет – но, как говорится, лучше плохо ехать, чем хорошо идти. Учитывая то, что моряки понимали под понятием «ходить», и то, что творилось в ближайших морях, пословица эта приобретала новый, достаточно интересный смысл.

– Тхонгхон проезжали ночью, где-то с час назад, – сообщил зачем-то Ли. – Вы не видели?

Алексей, которого передернуло нервным смешком от слова «ночью», покачал головой и, поняв, что Ли его все равно не видит, коротко отозвался:

– Нет. Я спал крепко.

Боец, обнимающий свой ящик с секретами, что-то со всхлипом произнес во сне по-корейски. Машину подбросило на очередном ухабе, и всех резко мотнуло вбок, но водитель выровнял траекторию движения, и спящие даже не слишком побеспокоились. Судя по тому, что Алексей действительно просил разбудить его за полчаса до прибытия, до ВМБ Йонгдьжин оставалось буквально чуть-чуть. Он не был уверен, спал Ли в итоге хоть сколько-то или воспринял его простую просьбу слишком серьезно, но это, в конце концов, его не слишком волновало. Ли имел ранг командира взвода и для любой нормальной войны был уже достаточно взрослым человеком, чтобы заботиться о себе самому. То, что ближайшие часов двадцать ему придется почти непрерывно переводить с корейского и на корейский, обеспечивая инструктаж военным советником командира и офицеров минного заградителя, он прекрасно знал. То, что перевод – это на самом деле тяжелейшая работа, для самого комвзвода Ли тоже новостью не является. Значит, пусть будет готов работать. Никаких скидок на «не выспался» или «проголодался» Алексей не припоминал – ни в те времена, когда он сам был в возрасте этого Ли, ни когда он был еще на несколько лет младше и впервые в жизни ловил визиром взблески залпов вражеской береговой батареи, управляя огнем чешских 140-миллиметровок своей канонерки.

– Вот, – Ли ткнул рукой за борт машины, в что-то, чего Алексей все равно не мог видеть из-за тента. – Опять бомбили. Что здесь можно бомбить? Здесь три раза все уже давно сгорело: каких-то пятьдесят–шестьдесят километров до фронта…

– Понятно…

– Все население разбежалось давно. Все равно ни сеять, ни убирать, ни рыбу ловить. Здесь уже несколько раз фронт туда-сюда перекатывался. Если кто на север не успел уйти, того лисынмановцы мобилизовали, а то и просто убили на месте. Тут кошмар, что творилось тогда, – никакой жалости ни у кого не было. Девушек, женщин, стариков – все равно. Или угнали, или застрелили, или закололи пиками. Все, мол, ради того, чтобы спасти их от коммунистов. «Ах, ты не хочешь спасаться от коммунистов? Значит, ты сам коммунист!» – и пикой живого человека в бок.

Последние слова он произнес с такой горечью, что Алексей вздрогнул. Самым страшным в сказанном было даже не само содержание – то, что южнокорейцы и интервенты творили на захваченных территориях, было ему достаточно хорошо известно: политическая работа в войсках КНА, не исключая и флот, была налажена почти образцово. Кое о чем Алексей читал еще до отправки, в советских газетах, да и слепым он тоже пока не стал. Самым жутким, до мурашек, до зябкого передергивания в плечах, ему показались не слова, а тон. В первую очередь именно потому, что Ли, чистокровный китаец с севера, говорил на русском так, что ему уже можно было преподавать в школе где-нибудь далеко от Москвы: в Иркутске или Оренбурге. Акцент в его речи все еще чувствовался, но уже не мешал улавливать интонации – с ним Алексей свыкся настолько, что почти не замечал. Не зная, что можно ответить на сказанное, и испытывая растерянность именно потому, что не мог подобрать нужных слов, Алексей просто промолчал. Замолчал и молодой офицер, глядя куда-то перед собой. Так, в молчании, они и доехали до того местечка, которое на картах называлось Йонгдьжин.

Не имевший при себе ни изданных в Советском Союзе карт, ни весящего многие килограммы и оттого не захваченного с собой на новое место службы Морского атласа, опытный штурман капитал-лейтенант Вдовый в глубине души сильно сомневался в том, как правильно пишется это название, – как и многие другие наименования городков, бухт, островков и заливов. Карты здесь имелись или корейские, перепечатанные с британских, но со всеми названиями и служебными надписями в местном алфавите, или трофейные, оставшиеся со Второй мировой японские. С ними было не легче. Третий вариант являлся самым паршивым по качеству – это были снова английские, но изобилующие неточностями и грязные от скопившихся на них за много лет работы многочисленных пометок. Единственное, что спасало, – на этих картах (несколько листов вразбивку) по крайней мере был латинский шрифт.

Адресованный в Морской генеральный штаб рапорт остался без ответа, и в итоге каждое неудобочитаемое название Алексею приходилось по нескольку раз переспрашивать, сводить его с английской карты на корейскую, еще и еще раз перепроверять у замученного этой работой Ли точность привязки – и только после этого начинать такое название как-то употреблять. Причем все вышеописанное нисколько не гарантировало, что он мог написать то же слово на русском языке так, как оно должно было писаться. Поэтому в те дни, когда чувство долга и оторванные от сна два часа времени заставляли военного советника писать отчеты «наверх» – главному военному советнику СССР в КНДР генерал-лейтенанту В. Н. Разуваеву и в «тот дом», то есть в Морской генеральный штаб, он мучительно раздражался, готовясь к позору, который последует за прочтением его ляпов разбирающимися в корейской географии людьми.

Йонгдьжин, по местной классификации, – передовая военно-морская база, оказался именно таким, каким уже проникшийся местными реалиями военный советник Вдовый ожидал его увидеть. Несколько пирсов, несколько сараев с имеющим какое-то отношение к морю неприглядно выглядящим барахлом, полуобгоревшие руины – и руины, обгоревшие полностью: со стенами, торчащими из засыпанной снегом и пеплом земли. В общем, так в начале 1953 года выглядела почти любая корейская рыбацкая деревня на сотню километров к северу от замершей – в ожидании следующего наступления врага – линии фронта.

– Доброе утро, товарищ! – поздоровался флагманский минер. Алексей вежливо ответил; Ли, улыбаясь, перевел. Говоря отвлеченно, он был благодарен воспитанности корейца, сумевшего запомнить словосочетание на чужом языке и снисходящего до того, чтобы употребить это выражение к месту: то есть поздравить зависимого от него офицера с наступлением замечательного нового дня, сулящего, возможно, много радостей. Например, детонацию торпедного погреба того самого британского легкого авианосца, который был то ли английским «Глори», то ли австралийским «Геркулесом» и который вдруг сдуру подошел в пределы прямой видимости от берега.

К поднимавшему «Файрфлаи» и «Си Фьюри» для удара по «другому Аньдуну» авианосцу Алексей имел особые счеты – из-за таких, как он, ему не удалось выспаться в месте, где могло найтись хоть какое-то подобие комфорта. Увы, хотя он растер себе веки зябнущими ладонями, а затем с минуту или две всматривался в едва начавший сереть горизонт Восточно-Корейского залива, непосредственно переходящего в Восточное море, ничего там не взрывалось, и даже, наверное, не собиралось. Оставалось вздохнуть и заняться делом.

На часах было двадцать минут пятого. К этому моменту несколько офицеров, наверняка ожидавших их прибытия еще с вечера, уже выбежали из приземистого домика, что стоял вплотную к выставленным на распорки гигантским лохмам рыболовных сетей и более всего напоминал положенный набок гроб. Офицеры построились в короткую шеренгу. Можно было догадаться, что флаг-минер – птица редкого полета в такой дыре, особенно принимая во внимание тот факт, что в любой момент со стороны пустынного моря и уже подбирающегося к горизонту солнца могут выскользнуть стремительные тени заходящих в атаку палубных штурмовиков, «Скайрейдеров» или «Корсаров». Или любых других машин, загруженных 4,5–5-дюймовыми ракетными снарядами и начиненными пирогелем мелкими бомбами, отлично подходящими для работы по остаткам местных строений и по полуразвалившимся рыбачьим лодкам разного размера, полторы дюжины которых блестели на берегу ледяной коркой, покрывавшей их днища. На приколе стоит пара обшарпанных шхун – им тоже достанется. А встретить гостей будет, как обычно, нечем. Кроме, пожалуй, легкого стрелкового оружия, наверняка имеющегося у местного отряда береговой обороны, да тех самых двух 45-мм пушек и одного «ДШК», что стояли на минзаге.

Стоя за левым плечом беседующего с моряками флаг-минера, Алексей покосился на часового, с выражением безграничной преданности на глуповатом лице замершего у входа в домик, наверняка являющийся штабом базы. Немедленно по прибытии грузовика с начальством доложив начальнику караула, часовой обеспечил себя от любых возможных неприятностей на ближайший час, а возможный налет вражеских штурмовиков его не волновал: он был вооружен и явно готов умереть за Родину тем способом, который ему укажет вышестоящее начальство.

Вздохнув над глупой и вздорной мыслью, залезшей в голову не иначе как с недосыпа, Алексей постарался размять мерзнущие щеки изнутри языком – так, чтобы это не было заметно со стороны. То, что часовой был вооружен не карабином, а автоматом – потертым «ППШ-41» с дырчатым кожухом ствола и классическим барабанным магазином, указывало на то, что фронт близко. И наверняка здесь вполне серьезно относятся к возможности высадки вражеского десанта. Ясно, что от пары дивизий морской пехоты, которые американцы могут высадить вообще куда угодно почти в любую секунду, никакой автомат не спасет, но от лисынмановских диверсантов это уже лучше, чем проверенный и отстрелянный «Тип 54», который Алексей непрерывно держал в сдвинутой на поясницу кобуре.

Флагманский минер разговаривал с офицерами еще минут десять, то повышая, то понижая голос, звучащий едва ли не с птичьими переливами, и время от времени делая широкие жесты кистями рук в черных нитяных перчатках. Эти минуты Алексей провел, спокойно раскачиваясь на носках ботинок. В такой ситуации, как и в десятках других подобных, ничего сделать было нельзя. Он капитан-лейтенант, а флаг-минер имеет статус, подходящий по своей значимости к советскому капитану первого ранга. Отсюда и возможность держать людей на морозе тогда, когда ему хочется подышать свежим воздухом, вместо того, чтобы пройти в штабной домик и вести беседу там.

Взгляд обернувшегося флагманского минера корейского флота Алексей встретил так же спокойно – в душе ничего не екнуло от ощущения, что тот сумел прочесть его последнюю мысль. А ведь пару лет назад такое бы точно случилось… Опыт, называется. А может, и возраст.

Кореец спросил что-то прямо у него, во фразе мелькнуло знакомое «До Вы». Ли тут же перевел и так почти понятное: «Замерзли, товарищ Вдовый»?

– Да, – спокойно согласился Алексей. – Немного.

Сказанное ничего не изменило, потому что снова отвернувшийся флаг-минер сказал своим офицерам еще несколько длинных фраз. Лишь после этого он снова развернулся и уже официально представил им советского военного советника при своей особе.

Командира минного заградителя Алексей уже один раз видел. От большинства других корейцев-мужчин он отличался хорошими, густыми усами щеточкой вкупе с узким костлявым лицом, делавшими его похожим не то на генерала Панфилова, как он выглядел на портретах, не то на адмирала Трибуца, не то просто на всклокоченного калана.

– До Вы… До Вы… – повторил флаг-минер еще несколько раз, когда офицеры пожимали ему, двигающемуся вдоль короткого строя, руки. Исправлять Алексей не стал: бесполезно, все равно не произнесут. «Вань-Ю Ша», – вспомнил он забавного украинца, встреченного в Пекине, и, не сдержавшись, улыбнулся следующему офицеру – молодому и маленькому ростом, едва достающему ему до плеча. Приняв улыбку на свой счет, тот сам разулыбался – приятно, по-хорошему.

– Большое спасибо, что помогаете нам, товарищ, – честно перевел Ли. Алексей кивнул, и дожидавшийся, похоже, только этого флагманский минер сразу указал рукой вперед – туда, где виднелся очередной покосившийся щитовой сарай с крышей, сколоченной из вкривь и вкось наброшенных на балки горбылин. Бесшумно вздохнув, Алексей двинулся за остальными: усатым командиром минзага, чему-то ухмылявшимися офицерами и своим «подопечным» (или «опекаемым») по советничьей службе – корейским флаг-минером, за последние недели все же неплохо поднатаскавшимся в советских системах морских мин.

Только тогда, когда они подошли к сараю метров на десять, Алексей наконец-то сообразил, чему так радостно ухмылялись ловившие его взгляд корейцы. Мельком ему подумалось, что это замаскированная водяная мельница – хотя что мельнице делать на берегу, куда в этих местах не впадает ни одной речушки шире метра? Лишь вторая его мысль оказалась правильной, и он в восхищении развел руками.

Даже стараясь создавать у всех окружающих такое впечатление о себе, которое совпало бы с его страшноватым лицом и впечатляющим послужным списком, в глубине души капитан-лейтенант Вдовый оставался пока максимум лейтенантом. По сути, лишь наличием быстро устаревающего на флоте боевого опыта он отличался от того мальчишки, каким был совсем не так давно. Только что он решил, что именно возраст наконец-то помог ему научиться разбираться в окружающем – и вот теперь, прекрасно понимая, что противоречит сам себе, Алексей не сумел сдержаться, горячо и с удовольствием поздравив корейских товарищей с блестящим достижением.

Было еще достаточно темно, но все равно сооружение впечатляло. Сочетанием корявых досок, крашеного тряпья и того, что для корабля был даже прорыт недлинный канал, на этой базе добились почти невозможного, сумев не просто укрыть достаточно крупный по местным меркам корабль от вражеской авиаразведки, но и вообще сделать его практически невидимым. Похоже, что новый минзаг, вовремя переведенный из базы Аньдун, подальше от слишком пристального внимания вражеской авиации, сможет продержаться здесь достаточно долго. Конечно, если его не засечет вражеский шпион, принявший обличье бедного крестьянина-корейца из соседней деревни или искалеченного на фронте бойца. И то, и другое здесь время от времени случалось и ничьего удивления, увы, не вызывало: в гражданской войне, тем более с таким количеством перебежчиков что с одной, что с другой стороны, на время влезть в шкуру врага вовсе не трудно.

– Да… – в восхищении протянул Алексей, дойдя до стенки «сарая» и потрогав заледенелые доски рукой. В оставленную крупным сучком дырку на него изнутри посмотрел чей-то настороженный глаз, и это добило капитан-лейтенанта окончательно: позабыв про напускную серьезность и репутацию невозмутимого северянина, он захохотал. Одновременно две доски разошлись в стороны, образовав проход, и выглянувший матрос поманил его и остальных внутрь. Продолжая смеяться, Алексей шагнул вперед, только в самую последнюю секунду вспомнив про флаг-минера и пропустив уже было удивившееся начальство перед собой. Оказалось, декоративный камуфляж снаружи был не единственным, о чем корейцы догадались позаботиться. На корабле, как показал ему командир минзага, ногой отодвинувший грубо сплетенный из лозняка мат, обнаружился еще и искажающий. Контрастные зигзаги широких полос светлой и темной краски шли поперек палубы, как сыплющийся с неба дождь, – это удалось разглядеть даже в почти полной темноте.

– Ну, это уже лишнее, – покачал Алексей головой, оглядываясь в поисках переводчика. Того не было видно, а жесты здесь оказались почти бесполезны из-за той же темноты, да и из-за тесноты тоже, поэтому замечание пропало без толку.

Флаг-минер осмотрел и ощупал корабль, будто видел его в первый раз – хотя ничего нового, кроме собственно окраски и маскировки, на нем не появилось. Больше всего заградитель был похож на что-то среднее между американским «YMS» или уменьшенным раза в полтора «Рэвеном», и отечественным тральщиком типа «Фугас». А скорее – на старый, времен Первой мировой войны, балтийский минзаг «Мста». Пушек не прибавилось, пулеметов тоже. Отбиться от корейского сторожевого катера, потопить попавшуюся по пути шаланду или попытаться хотя бы отпугнуть полуавтоматическими «сорокапятками» вражеский штурмовик, если тот будет не реактивный, а поршневой, – на это его хватило бы. Но мины все же были важнее.

Прослужив не один год на «тяжелом-дробь-линейном» крейсере «Кронштадт», повидав и линкоры, и новые «Москву» со «Сталинградом», капитан-лейтенант Вдовый не потерял способности радоваться хорошо построенному кораблику в том случае, если он построен к месту. Понятно, что экономика коммунистических Китая и Кореи вскладчину вполне вытянет постройку нескольких эсминцев, но вот промышленность – уже нет. Кроме того, для них не окажется обученных команд, их нечем будет прикрывать от бомбежек, поскольку морская авиация у тех и у других отсутствует, а зениток не хватает и не будет хватать никогда. И тогда приходит время «москитного флота» – вот такого, как эта плавединица.

– Ну, посмотрим, как у тебя получится! – вслух сказал он и снова засмеялся, услышав, как случайно оказавшийся позади Ли коротко перевел его слова.

К шести часам утра новейший минный заградитель ВМС КНА был уже почти полностью загружен минами. Процедура погрузки лишь мельком напомнила Алексею тяжелые минуты – как он ждал не вернувшийся «Вымпел №4», который загружали при нем. Слишком уж привычным это было. Мины, мины… В начале войны американский флот терял по одной плавединице – боевому кораблю или транспортному судну – на каждые 15 вытраленных мин. Сейчас это соотношение упало почти до нуля. Скорее всего, именно это и послужило причиной введения той советничьей должности, которую ему повезло занять. Но такое состояние дел категорически не устраивало ни его, ни корейцев.

Матросы и пехотинцы, то немузыкально ухая и вскрикивая, то исполняя местный аналог «Дубинушки», с натугой протаскивали тяжелые якорные тележки с шарами мин по палубе выведенного из канала корабля, на мачте которого подрагивал под ударами несущихся снежинок соответствующий его опасному грузу красный флаг. В заданное время все же уложиться не удалось – но, во-первых, в этом флаг-минер был виноват сам (именно из-за желания заслужить его одобрение погрузка не началась вовремя), а во-вторых, Алексею все равно понравилось, как в Йонгдьжине организованы работы. Десять минут здесь не играли никакой роли, разве что могли вызвать его критическое высказывание, за коим последует клятвенное обещание «Работать, как положено коммунистам, работать еще лучше». И в конце концов, это была всего лишь тренировка.

– Спроси у товарища флагманского минера и у остальных, когда был последний подрыв? – спросил Алексей, провожая взглядом командира корабля, карабкающегося по скоб-трапу на рубочную надстройку, чтобы не попасть под ноги облепившего очередного мину полувзвода. Корейцы орали какую-то кричалку уже настолько лихо и душевно, что чайки со стороны моря начали стаями подниматься в воздух.

– Что? – не понял Ли.

– Подрыв. Когда кто-нибудь подрывается на мине – такой же, как эта.

Переводчик повернулся и, приподняв подбородок, начал произносить многосложную фразу – перекладывая, видимо, вопрос на свои слова. Корейский офицер переспросил его о чем-то почти с такой же интонацией, как сам Ли переспросил Алексея, и тот в очередной раз вспомнил, что переводчик не кореец, а китаец. Как бы хорошо он ни знал языки, у него наверняка должны быть какие-то свои трудности.

– Неизвестно, товарищ военсоветник, – наконец отозвался Ли после короткого обмена уже отдельными словами. – Вон тот товарищ говорит, что неделю назад в районе недавно обновленного заграждения «Апсом-малый» постом наблюдения береговой обороны ночью были отмечены взрывы и вспышки. Но он добавил, что это ничего не значит: интервенты могли вести траление бомбометанием или просто расстреливать плавающие мины.

– Верно. А обломков на берег не выкидывало? Спасательных жилетов? Гидросамолеты не летали над морем больше обычного? «Маринеры», старые «Каталины», британские «Сандерлэнды»? Геликоптеры?

– Нет, – перевел Ли после очередного обмена неразборчивыми словами. – Ничего не видели.

– Тогда мимо, – вздохнул Алексей. Он не особо рассчитывал, что ему скажут что-нибудь и хорошее, и правдивое одновременно, но человеку свойственно надеяться. – Как запланировано? Десять минут… отдыха, и разгрузка?

Ему хотелось сказать «десять минут перекура», но по понятным причинам он вовремя заменил слово.

– Двадцать, – попросил местный офицер и еще показал на пальцах, дважды сжав и разжав ладони. – Очень тяжело.

Просительный тон Алексею понравился: офицер явно пытался завоевать его расположение.

– Хорошо, – согласился он. – Я не возражаю, если товарищ флагманский минер не против.

«Ухайдаканные», как это называется, тяжкой физической работой бойцы просто попадали, где стояли. Большинство – прямо вокруг мин. Сумерки постепенно становились все светлее и светлее, и Алексей посмотрел в небо, опять мгновенно поменяв настроение с удовлетворенного на настороженное и сам этому удивившись. Не дай бог, принесет разведчика не вовремя, а тут мин полная палуба.

Расчеты установленных на заградителе зенитных полуавтоматов и «ДШК» находились в полной готовности, в касках; один из офицеров стоял на баке, расставив ноги и водя по горизонту биноклем. Можно было предполагать, что и другие огневые средства этой пародии на военно-морскую базу находятся в полной боевой готовности. Разумеется, на многое они не способны, но расслабляться в любом случае вредно. Случалось, реактивные самолеты сбивали и из крупнокалиберных зенитных пулеметов. А иногда – даже из полуавтоматических одноствольных установок, вроде тех же устаревших «сорока-пяток», наверняка списанных с советских кораблей.

«Десять минут уже прошли, – сказал Алексей сам себе, нервно поглядев на часы. – А мы все сидим и отдыхаем. Опасненько…» Переступив с ноги на ногу и с неудовольствием покосившись на беседующих о чем-то корейских офицеров, он снова начал разглядывать матросов минного заградителя и бойцов охраны базы. Кстати говоря, переводчик Ли в минуту откровенности признался ему, почему так не любит употреблять нормальное в общем-то слово «солдат». Тот самый учитель русского, который был то ли белогвардейцем, то ли железнодорожником, научил его неплохо. И не только русскому, но и истории. Иначе командира взвода Хао Мао-ли не оскорбляло бы применение слова «солдат» по отношению к его боевым товарищам. «Солдаты сражаются за сольдо, за итальянские деньги. Или за американские, – объяснил он Алексею, как будто тот этого не знал. – А бойцы идут в бой за Родину. За свою страну. Или как мы, добровольцы, – чтобы помочь своим братьям-корейцам. Вы же помогали полякам и остальным?»

Алексей хмыкнул про себя, облокачиваясь на леерную стойку и с интересом глядя на здоровенного рыжего матроса. Тот повесил шапку прямо на свинцовый колпак, закрывающий взрыватель мины, и теперь бурно, с присвистом, сопел во сне. И полякам помогали, и датчанам, и голландцам, и чехам. Всем, кого мы освободили, кладя свои жизни. Брат Гошка – за поляков, отец, друзья, соседи, одноклассники – за всех остальных скопом. А потом вдруг неожиданно оказалось, что они тоже все сплошь участники движений Сопротивления. Что-то у них странное такое было сопротивление всю войну, пока мы не пришли. Братья-чехи немцам самоходки клепали, спин не разгибая. Танковый полк «Вест-ланд» – голландцы, 11-й и 23-й панцергренадерские – тоже голландцы, 48-й и 49-й пехотные полки вермахта – обратно, голландцы. «Нордланд», «Генерал Сейфардт», «Де Рюйтер» (хоть бы Де Рюйтера постеснялись, суки, – адмирал же в гробу перевернулся!) – куда ни плюнь на фронте, всюду за немцев или голландцы воевали, или венгры, или румыны. Не-ет, югославы – честнее: единственные в Европе, кроме нас, кто завоевал себе право плюнуть в просвет Бранденбургских ворот и не обслюнявиться при этом с головы до ног. Маршал Тито, конечно, тот еще сухарь моченый, но то, что пишут в газетах – ерунда. Никакой он не враг. Вот здесь – да, здесь враги, это четко и ясно. А там… Большая война покажет, кто на самом деле друг, а кто враг, приспосабливающийся под маской друга. Но пока ничего вроде. Живем мирно. Посмотрим.

Разобравшиеся «по минам» корейцы дождались своего сигнала и, буйно взревев на разные голоса, начали вытаскивать их обратно на берег – к грузовикам, что должны были отвезти опасные шары куда-то в подземные хранилища. Такие, которые были способны выдержать попадание даже самой тяжелой бомбы, применявшейся американской авиацией по обычным целям. Тяжелая авиабомба, 16-дюймовый снаряд находящегося где-то поблизости «Миссури» или даже 8-дюймовка какого-нибудь из их тяжелых крейсеров могут, пожалуй, добраться и до каземата, но для этого нужно точно знать, где тот находится. А это уже забота местной контрразведки и предмет бдительности каждого отдельного бойца.

Впрочем, с точки зрения капитан-лейтенанта, боевая стрельба «Миссури» или даже «Лос-Анджелеса», если пересчитывать на износ орудий, стоимость каждого залпа, стоимость топлива и так далее, – стоила во много раз больше всей этой «передовой военно-морской базы». Включая мины, минзаг и всех, кто здесь живет и дышит. Так что такую попытку можно было бы едва ли не приветствовать. «Едва ли», – потому что скопищем сараев интервенты на этой войне никогда бы не ограничились. Приди сюда «Миссури», «Толедо» или даже британский «Ньюкасл» с его девятью шестидюймовками – и прибрежного поселка Йонгдьжин больше не будет. Его снесут и сожгут до основания, вместе с мирными жителями, не захотевшими сбегать от наступления коммунистов и уже из-за одного этого виновными скопом, со всеми детьми и неспособными двигаться стариками. Такое здесь уже бывало. И нужно быть «свежим», сравнительно новым на этой войне человеком, каким был Алексей, чтобы относиться к такой возможности не с точки зрения военной необходимости и логики боевых действий, а как нормальный и психически полноценный человек, то есть с ужасом.

Мины сходили с палубы одна за другой. На каждую наваливалось человек пятнадцать, и уже через несколько секунд она начинала двигаться по рельсам, потом по доскам. Мины были отличные, те же почти новые «КБ», с какими он работал в Соганге, но на самом деле еще лучше – с противопараванным прибором «Чайка» образца 1942 года. Произведены они были, разумеется, в Советском Союзе, и можно было только догадываться, какой ценой доставлены практически вплотную к линии фронта. Скорее всего – путем сложной работы советских, китайских, а потом и корейских пароходов и барж, по цепочке перегружающих друг на друга мины и весь остальной военный груз в паршиво оборудованных, малолюдных портах.

Именно поэтому здесь не подходила «АМД» – с момента обсуждения этого вопроса с флаг-минером мнение военсоветника не поменялось, чему весьма способствовало «встраивание» в местные реалии. Ясное дело, гальваноударный взрыватель мины «КБ» хуже, чем неконтактный индукционный или акустико-индукционный, ставящийся на более современные типы мин. Но слишком «АМД» тяжела, а 230 килограммов взрывчатки «КБ» – это тоже хорошо, 283-метровый минреп – идеально для тех глубин, на которых они собираются их ставить, а «Чайка» – это вообще отлично.

Когда корейцы закончили разгрузку, снова не уложившись в норматив, но все равно в очень приличном темпе, Алексей полюбовался, как кораблик под «самыми малыми» оборотами дизеля вводят в мини-канал, и за 15 минут он снова превращается в нечто убогое и непрезентабельное. Маты, сетки, щиты, доски – все это ничего или почти ничего не стоило, а работало здорово.

К этому времени первый луч солнца выглянул было из-за горизонта и тут же опять спрятался в низкие серые облака, из которых сыпало и сыпало редкими мерзлыми снежинками.

– Молодцы, – с удовольствием сказал он подошедшему к нему и остальным командиру корабля, уставшему так, что казалось, каждую загруженную и затем выгруженную обратно мину он волоком тащил на себе.

Кореец не обратил на его слова вообще никакого внимания. Просто не повернул головы, пройдя мимо Алексея к флаг-минеру, и это слегка покоробило. Все же пришлось смолчать. То, что он не знает корейского, – его собственная вина, а у командира корабля, через двенадцать часов уходящего в первый боевой поход, всегда достаточно собственных мыслей, чтобы еще обращать внимание на постороннего все-таки офицера.

Впрочем, уже к середине дня командир минзага начал вести себя с военным советником совершенно иначе. Этому немало способствовало и то, что вдобавок к непосредственной штабной работе (многочасовому выверению планов минной постановки, со всеми расчетами, бумагами, формами и картами) оба провели грязную и холодную работу с липким на морозе железом – и в первую очередь именно с минами. Каждую Алексей тщательно осмотрел, особое внимание обращая на состояние якорных тележек – весившие больше тонны (и даже больше английской тонны)[43] мины подверглись за время транспортировки такому количеству разных нагрузок, что случиться с механикой их тележек могло все, что угодно. А заклинившая на рельсовой дорожке в момент постановки мина – это сорванная боевая задача, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Что Алексею особенно понравилось – командир минзага вместе с младшим офицером своего корабля, имя которого, разумеется, тут же забылось, полностью и подряд проверили все те мины, которые он уже осмотрел сам. Лебедки, на которых были накручены минрепы (такие же смычки тросов и цепей, какие он видел и в Соганге), блокировались механизмом, «думатель» которого был замкнут на удерживающий пружину крупный кусок сахара. Можно было догадаться, как корейцам и китайцам хотелось отколупнуть кусочек, но сахарные блоки сияли буро-коричневыми хрустящими гранями, на которых не было заметно ни одного скола. Не сделали этого даже матросы, у которых для такого мародерства были все возможности.

В морской воде, когда мина уйдет на дно, сахар размокнет, высвободив пружину, удерживающую блокировку лебедки. Тогда под тягой всплывающего поплавка мины ее минреп начнет разматываться, остановив метровый рогатый шар на такой глубине, чтобы его не увидели с поверхности в самую ясную погоду и не смогли задеть плавающие туда-сюда рыбачьи лодки и шаланды. Но при том любое судно с осадкой, достаточно большой, чтобы коснуться одного из выведенных на корпус контактных взрывателей, и при этом способное своей массой и скоростью смять защитный колпак, вызовет взрыв у своего борта почти четверти тонны взрывчатки. 230 килограммов – это на море чрезвычайно много: такого хватает, чтобы оторвать нос или корму эсминцу. Местные аналоги немецких и японских БДБ[44], активно применяемые для перевозки войск и грузов во время десантных и разведывательно-диверсионных операций, таким взрывом перерубает пополам. А «Морской охотник» вообще разрывает на части. На это было бы интересно посмотреть…

К часу дня, когда они наконец-то закончили с минами, все трое отдали бы месяц жизни за пару часов сна или хотя бы кусок мыла. С подволока бункера сыпались земляные крошки, путающиеся в волосах, глаза слезились от мелких частичек пыли, лезущих под веки, и от мерцающего света слабых переносных ламп, вытянутых откуда-то из глубины галереи на пуповине разнокалиберных проводов.

– Ли, переведи ему, – попросил Алексей удивительно вовремя появившегося китайца-переводчика. – Почему не вырыли просто глубокую, крытую траншею рядом? Замаскировали бы, и все…

Опять обидный обмен непонятными словами, и только через минуту приходит ответ: «Не стоит. Даже на сотню метров все равно грузовики нужны, а рядом – опасно».

Поразмыслив, Алексей вынужден был согласиться с корейцами. Учитывая активность вражеской авиации, даже временное хранение мин вплотную к кораблю было действительно рискованно, а на лишнюю сотню метров их руками не протащишь. Значит, все равно требуются те же самые погрузочно-разгрузочные операции, которые были наиболее выматывающей частью всей работы. И которые предстояли им уже вечером.

Под землей это в глаза не бросалось, а к требованиям желудка Алексей привык относиться с презрительной неприязнью, но сейчас уже оказалась середина дня. До выхода оставалось еще часов восемь. Вроде бы все обстояло нормально, но что-то его тревожило. Прислушавшись к себе и не сумев связать странное ощущение с осознанием того, что выход в море в этих водах опасен сам но себе, он разозлился и по второму разу полез в пачку формуляров на мины, и так-то аккуратно проверенных.

Корейские офицеры, быстро, но уже тепло попрощавшись, ушли на свой корабль – копаться в дизеле и механизмах зениток. Наверное, пешком – грузовики после завершения разгрузки перегнали куда-то совсем уж далеко, чтобы не демаскировать склад. Помаячив, ушел и переводчик. Сам Алексей, со стоном хватаясь за поясницу, вылез из галереи на божий свет почти сразу же после него – бумаги можно было просматривать и наверху. Грязные пальцы, черно-рыжие от мазков застывшей на холоде смазки, оставляли на листах грубые жирные разводы, но это уже не имело никакого значения. Этим бумагам жить осталось недолго. Самим минам, скорее всего, тоже – если он ошибся в своем недавнем споре с флагманским минером по поводу района, где их предстоит ставить. А если корейские моряки ошибутся в технике постановки или если их просто угораздит наткнуться в темноте на патрульный корабль или самолет с радаром, то недолго осталось жить и им…

Оставив мины на попечение мерзнущего в ватнике часового и вернувшись за двадцать минут неспешного шага к штабному домику, Алексей уловил здесь некоторую растерянность – сначала в лице моряка-корейца, что-то быстро попытавшегося объяснить ему широкими жестами ладоней, а затем и в том, как повел себя флаг-минер. Обычно его одутловатое лицо имело либо нормальное спокойное выражение, либо демонстрировало окружающим понятие «Я – начальник, попрошу этого не забывать». Сильных эмоций на нем Алексей до сих пор явно не встречал. Теперь же он едва не подпрыгивал на месте то ли от злости, то ли от возбуждения, изгибал брови то в одну сторону, то в другую, а при виде своего советника, устало входящего в комнату, даже притопнул ногой.

– Хао! – громко заорал он. По коридору пронесся топот, и переводчик Ли, явно находившийся где-то рядом, протиснулся в дверь за спиной Алексея. Уже зная, что употребление имени среди китайцев ограничено обычно кругом семьи и наиболее близкими друзьями, капитан-лейтенант моргнул, не зная, что может быть причиной подобной фамильярности. Вопросов же он задавать не стал – понятно, что на него и без того вывалят, что там у них случилось. Поймали шпиона, в днище минзага обнаружилась течь через плохо проклепанные листы обшивки – да мало ли что? Интересно только, почему флаг-минер так возбудился, будто это военсоветник в чем-то виноват?

– Туда! Туда!

Комвзвода Ли, выслушав корейца, сам пришел в возбуждение и буквально закудахтал, хватая удивленного советника за рукав шинели. «Куда – туда?» – захотелось спросить Алексею, но представив, как все это прозвучит, он едва не засмеялся.

В коридоре стоял еще один кореец, с любопытным и одновременно суровым лицом. Дождавшись, пока китайский переводчик, советник и флаг-минер пройдут мимо, он пристроился им в кильватер. Все меньше понимая, что происходит, и начиная предполагать совсем уж большие неприятности, Алексей вошел в дверь, на которую ему показали. Это была очередная комната, увешанная патриотическими плакатами на корейском языке и профильными схемами боевых кораблей интервентов.

– Ага! – сказал поднявшийся из-за стола с какими-то мисками и чашками крепко сбитый мускулистый китаец. – Пришел, да?

Второй, сидящий наискосок, через угол стола, от первого, ничего не сказал, но оторвался от еды, внимательно и цепко поглядев на вошедших. В груди у Алексея екнуло. За ним? За что?

– Товарищ военный советник, – высунулся из-за спины Ли. – Вот, товарищи прибыли, а никто не знает ничего. И я ничего не знаю! А вы…

– Так, так, тихо! – скомандовал Алексей, за какую-то секунду начавший понимать происходящее. Первое впечатление обмануло его – вставший, когда они вошли, явно не был китайцем. Уже хотя бы потому, что говорил он как москвич. – Не мельтеши!

Это слово переводчик мог и не знать, но интонация до него явно дошла. Ли замолчал на полуслове.

– Кто такие? – спросил Алексей сразу обоих непонятных людей – и сидящего, и стоящего, обводя их взглядом в попытке ухватить какую-нибудь важную деталь.

– Э-э…

Первый, тот, что по-хамски спросил его «Пришел?», как-то смешался и ответил уже другим тоном:

– Инженер–старший лейтенант Петров.

Второй с сожалением отодвинул миску от себя и поднялся, вытягивая руки по швам:

– Старший лейтенант Зая.

Изумленный Алексей приподнял брови. Ничего себе фамилия! На «заю» старший лейтенант не был похож совершенно. Скорее уж на росомаху – одного из самых впечатляющих хищников, водящихся в тех краях, где они с братом росли. Это или разведка, или все же МГБ… Но тогда непонятно присутствие инженера, что бы это ни означало.

– Я капитан-лейтенант Вдовый, советник при ВМФ КНА, – сказал Алексей, не отрывая взгляд от лица старшего лейтенанта Заи. – Предъявите документы немедленно.

Тот помедлил секунду, но полез в нагрудный карман. Форма у обоих была китайская, как и у самого Алексея, и уже одно это несколько успокаивало. Его товарищ повторил движение еще секундой позже.

– Да у нас проверяли уже, товарищ капитан-лейтенант, – миролюбиво пробурчал он.

Отвечать тут было незачем, поэтому Алексей сконцентрировался на том, чтобы припомнить слухи о возможных вербовках чужими разведками, о которых ему так много говорили перед отправкой. И вспомнить о проверочных «псевдовербовках», с которыми он сталкивался еще в Польше. Документы вроде бы были самые настоящие: «Всем военнослужащим, и гражданам Союза Советских Социалистических Республик… Оказывать всяческое содействие… При исполнении служебного задания… Имеют право на мобилизацию сил милиции. Имеют право останавливать скорые поезда». Прочитав две последние фразы, Алексей поднял голову и посмотрел на земляков с уже новым чувством – как на пришельцев с какой-то другой, новой планеты. Подписаны бумаги были Г.М. Маленковым, председателем Совета министров СССР. Прочие документы были попроще, в основном на корейском и китайском, – это он оставил уже на совести Ли и остальных. И вдобавок ко всему – «одноразовые» нестандартные офицерские книжки без указаний предшествующих мест службы и прочих отметок, но с фотографиями, именами, а также почему-то размерами обмундирования и группами крови по Янскому[45], вынесенными на третью страницу. Действительно, старшему лейтенанту повезло именоваться Заей, а у того, который Петров, имя-отчество были то ли эвенкские, то ли ханты-мансийские – этого, привыкший к северным и сибирским именам еще в Бурятии, Алексей все же не понял.

– Все это совершенно замечательно, товарищ инженер-старший лейтенант и товарищ старший лейтенант, – произнес он, возвращая стопочку документов. – Но я прошу помнить, что я выше вас по званию и больше не должен слышать фамильярного обращения на «ты». Пока не разрешу сам. Вам понятно?

– Это не на «ты», товарищ капитан-лейтенант, – очень мягко сказал тот, который был русским. – Это было обращение к товарищу переводчику. Виноваты.

Смутившись, Алексей подумал, что зеркальных случаев становится что-то слишком много для одного дня. То ли судьба над ним сегодня издевается особенно изощренно, то ли что-то еще, но всего лишь минут пять назад он думал о «своем» флагманском минере, как о человеке, иногда чересчур зримо упивающемся своей высокой должностью. А теперь вроде бы как и он сам поступил почти так же.

– Хорошо, – сказал он спокойным и ровным все же тоном. – Нам, вероятно, нужно поговорить. Товарищ Ли, – Алексей повернулся к переводчику и все еще стоящим за спиной и по сторонам офицерам, ждущим, чем закончится его разговор. – Пожалуйста, попросите обеспечить нам возможность поговорить наедине. И обед мне тоже, пожалуйста.

Мисочки со стола пахли так оглушающе пряно, что неевший с вечера прошлого дня ничего, кроме двухсотграммового комка традиционной сухой рисовой каши, Алексей удерживал готовое прорваться из живота обильное бурчание, лишь с трудом напрягая мышцы пресса.

Выслушав перевод его просьбы, корейцы ушли – топоча и оглядываясь. На лице флаг-минера читалась растерянность, остальные лица отличались от него ненамного. Сам Алексей подумал, что его жизнь приучила к неожиданностям и просто непонятным событиям гораздо лучше. Он мог припомнить десятки самых странных историй, про которые можно было с уверенностью сказать, что ни их начала, ни их продолжения ему не узнать никогда в жизни. К тому, что этот случай может оказаться одним из таких, он был полностью готов. Поняв, что прямой опасности для него, похоже, не наблюдается, капитан-лейтенант предпочел отнестись к происходящему так, как это принято среди фронтовиков, то есть по-философски.

Дверь захлопнулась. Алексей продолжал молчать, как молчали и оба старших лейтенанта, не прикасаясь более к еде и ровно, спокойно разглядывая его. Через пару минут этого молчания в дверь коротко стукнули ногой, и тут же в нее протиснулся молоденький парнишка с квадратным подносом: миски, чашки, пузатый фарфоровый чайник с облаком пахнущего сушеными травами пара.

– Ну, все, – сказал тот из прибывших, кто был «Заей», когда дверь закрылась снова. – Пожалуйста, не обижайтесь на нас, товарищ капитан-лейтенант. Мы здесь сами по себе и к вам никакого отношения иметь не будем. Более того, мы здесь на самом деле случайно. Корейские товарищи напугались совершенно напрасно, нам нужно пять или шесть часов, после этого мы скорее всего вернемся тем же путем, каким приехали. У нас грузовик. Разве что…

Зая на мгновение задумался, проведя взглядом по углам. За это время в голове военного советника сформировался четкий вопрос: «Вернемся куда?» – и тут же сам собой угас, как бесполезный и даже вредный. Надо будет – скажут сами. А не надо будет им – так, значит, и ему тем более.

– Разве что проводник нужен, пожалуй. На самые ближайшие окрестности. Вы бы подошли, пожалуй, – задумчиво закончил он, противореча своей минутной давности фразе, но не смутившись по этому поводу ни на копейку. Дело ему было явно важнее.

– Вынужден вас огорчить, – сухо сказал Алексей. – Я прибыл в Ионгдьжин сегодня ночью. И большую часть дня провел под землей. Показать окрестности могу разве что по самому минимуму: максимум в пределах базы – это где-то триста на пятьсот метров.

– База, значит…

Тот, которого Алексей определил про себя как сибиряка, хмыкнул, и он сам не удержался и кивнул, улыбнувшись одними глазами. Это ощутимо разрядило обстановку. Все трое принялись за еду, перебрасываясь малозначащими фразами. Советские военные специалисты, пребывание которых в этом месте, почти что вплотную к линии фронта, было слишком необычно, ничего лишнего о себе не рассказали, но и с вопросами не лезли. Возможно, они заранее знали, кто такой капитан-лейтенант Вдовый. А может, и нет – бардак в корейских штабах и в советской военной миссии был еще тот (что на войне является абсолютной нормой, удивительным было бы как раз противоположное), а пребывание советских советников к югу от линии Пхеньян–Гензан всегда обеспечивалось максимумом секретности.

– Когда вы закончите, я попрошу своего переводчика найти вам пару проводников, – сказал Алексей, активно работая челюстями. Рис остывал быстро, а остывший он превращался в липкую безвкусную массу, единственным достоинством которой было содержащееся в нем некоторое количество полезных веществ, способных служить топливом для его алчущего тела.

– Пару не надо, – тут же отозвался сибиряк Петров. Ел он так же быстро и жадно; это заставляло предположить, что в Азии инженер–старший лейтенант не новичок. – Одного будет вполне достаточно. Но и переводчика вашего, товарищ капитан-лейтенант, мы тоже заберем, можно?

«Оказывать всяческое содействие», – вспомнилось Алексею, и он утвердительно кивнул. Есть старшие лейтенанты Петров и Зая закончили почти сразу же после этих слов, быстро выхлебали оставшуюся половину своего чайника и встали, просто оставив посуду на столе перед собой. Аналогично поступил и он сам. Это было неприятно, но надо было спешить. Вышли они из комнаты все вместе. В дальнем углу короткого коридора стоял комвзвода Ли, евший что-то прямо стоя. Его пришлось прервать. Выслушав задачу, он тут же зачем-то задумался.

– Прямо спроси у моряков, – приказал ему Алексей. – Ты все равно здесь не знаешь никого.

Тот, сообразив, убежал, оставив недоеденный обед на полу. Зная местные нормы питания военнослужащих, Алексей понимал, что это уже само по себе было почти подвигом, и на мгновение задал себе вопрос: осознают ли то же самое старшие лейтенанты. Все же их прибытие было весьма странным, хотя появиться они могли здесь по самым прозаическим причинам, вроде первичной рекогносцировки местности под давно напрашивающееся строительство УРа[46]. Неожиданным разве что было слишком позднее для топографических работ время – уже через несколько часов должно было начать темнеть. И вообще…

Не додумав все равно никуда не ведущую мысль и коротко попрощавшись в спину уже уходящих за переводчиком Ли советских военных, он поспешил в импровизированный штабной кабинет – доделывать остатки необходимой на сегодня работы. Точнее, всю работу он уже завершил, и оставалось только подумать над перечитанными в очередной раз сводками, перепроверить расчеты времени и расстояния. Это тоже было важно. Собственно, такая работа и входила в прямые служебные обязанности военного советника Вдового, поэтому его слишком позднее появление в рабочей комнате вызвало заметное неудовольствие флагманского минера. Постаравшись не обращать внимание на его почти зримо излучаемую злость, Алексей уселся за свободный край стола, застеленного картами и документами, и пододвинул к себе ближайшую папку – свою тщательно собираемую коллекцию сводок и обрывочных данных по действующим в заливе и Восточном море корабельным соединениям флота агрессоров. Без переводчика он все равно не мог сейчас многого сделать, поэтому сконцентрировался на том, что было написано на русском языке: его собственным кривым подчерком, аккуратными круглыми буковками Ли или вообще машинописью. Последняя часть бумаг была спущена «сверху» и являлась, по мнению Алексея, одновременно и наиболее достоверной, и наиболее быстро устаревающей частью всей имеющейся у него информации.

Списков американских авианосцев было сразу два: в одном перечислялись «Вэлли Фордж», «Эссекс», «Кирсардж», «Орискани», «Филиппин Си» и легкий «Батаан»; в другом – те же, плюс тяжелый «Принстон» и два эскортных: «Байроко» и «Бэдэнг Стрэйт». Название последнего стояло по соседству с таким жирным вопросительным знаком, что его можно было на время откинуть в сторону. Скорее всего, кто-то неправильно прочитал почерк работы корабельного радиста, и теперь эта информация, как не нашедшая подтверждения, постепенно сходила из сводок на нет. Кроме того, имелись один или два британских. В любом случае, их разбивки по оперативным группам не давалось.

Зная привычки американцев, можно было предположить, что эскортные авианосцы с «Корсарами» они используют для прикрытия прибрежных конвоев от нет-нет, да поднимающихся в воздух ударных самолетов корейских коммунистов – вроде старых «Ил-10М» и даже «Ту-2», пара-тройка которых еще вполне могла здесь сохраниться. В «ту», старую, войну примерно в этих же краях они регулярно объединяли два тяжелых и один легкий флотский авианосец в единую оперативную группу, но если сводки не врут, то из последних сейчас у них на театре лишь один. Шесть или семь тяжелых и один легкий. Кошмар… «Пантеры», «Скайрейдеры», «Бэньши» и «Корсары». А потом снова «Пантеры», опять «Скайрейдеры» и еще раз «Корсары». Плюс на каждом по группе геликоптеров, осуществляющих поисково-спасательные операции над сушей и над морем, эвакуацию раненых и обеспечивающих все остальное, что американцы называют «логистикой» – обеспечение снабжения своих носителей всем, что позволяет им действовать максимально эффективно.

Даже если всю эту мощь разделить ровно на две половины, любого из их оперативных соединений (даже не считая водоплавающую мелочь разных сателлитов) с лихвой, с перекрытием во многие десятки раз хватит на все, что им могут противопоставить корейцы и китайцы. Более того, этого хватит и на советские 5-й и 7-й флоты, как бы их не усиливали в ближайшие месяцы. Любая попытка десантной операции силами больше одного батальона – и американцы пришлют еще один авианосец из тех, что у них имеется. Любая попытка усилить истребительную авиацию несколькими авиадивизиями, пусть способными еще больше осложнить действия противника по военным объектам и городам, – и они пришлют сразу два, по одному на каждое из двух побережий Корейского полуострова. «Боксер» и «Лейте», «Мидуэй» или второй по счету «Лексингтон».

Подняв от бумаг усталые глаза, Алексей вспомнил, что «Принстон»-первый, наследник которого так портил им сейчас жизнь, был потоплен примерно в те дни, когда он имел возможность увидеть авианосец в бою, причем советский. Пусть даже легкий, который теоретически на один зуб тяжелому. Что советская эскадра с легким «Чапаевым» тогда, в 1944-м, вывернулась лишь чудом – это никому не надо было объяснять, кроме разве газетчикам, уверенным, что так оно и должно было произойти. Но свою задачу они выполнили. Выполнят они ее и теперь, несмотря на то, сколько здесь у американцев и англичан линкоров, авианосцев, крейсеров и эсминцев. Или, по крайней мере, будут выполнять до тех пор, пока на воде останется хотя бы одна шхуна, способная взять на борт пару доставленных из Советского Союза «Крабов». Либо торпедный катер, на деревянных бортах которого выцарапаны инициалы нескольких поколений его командиров. Приятно, что корейцы думают так же. В море, в конце концов, идти пока им. Всех врагов не убьешь, но стремиться к этому надо.

Высказав про себя этот удивительно четкий афоризм и от удивления сморщив губы, Алексей переключился на проверку расчетов командира минзага – то ли в третий раз, то ли уже в четвертый, но после перерыва, давшего отдохнуть мозгам. Для удобства советского товарища корейский офицер писал разборчиво, четким почерком отличника. С его мрачным усатым лицом такой почерк не вязался настолько, что захотелось хмыкнуть.

– Топливо приняли уже? – спросил он, не отрываясь на этот раз от бумаг, и только после возникшей паузы сообразил, что спросил по-русски. Привычка всегда иметь рядом переводчика приучила Алексея к тому, что его слова доходят до собеседников как бы сами собой, причем немедленно. Теперь надо было как-то выпутываться. Единственной компенсацией за сделанную глупость стало то, что в глазах корейца мелькнула искорка улыбки – чуть ли не первой, которую Алексей увидел за все эти недели. Это было здорово. Подумав, он нарисовал на покрытой неровными столбцами арабских цифр серой разлинованной бумажке схематическое изображение ребристой бочки и пририсовал рядом сдвоенный вопросительный знак, передвинув ее соседу по столу. Тот с секунду вглядывался в рисунок, кивнул и пририсовал рядом восклицательный, двинув бумажку обратно и снова погрузившись в свои расчеты. Этого Алексей и ждал. Потратив еще пять минут на сверку по нескольким разномасштабным картам отметок глубин на том участке моря, который уже через несколько часов минзаг должен был начать засеивать минами, он поднялся, кивнул сидящим и вышел за дверь.

Оставшись без переводчика, к которому привык относиться несколько снисходительно, капитан-лейтенант неожиданно почувствовал себя не слишком безопасно. В чужой стране, сравнительно недалеко от той перекопанной траншеями и воронками полосы земли, где идут бои… Оглядевшись по сторонам на крыльце и в сотый раз посмотрев на циферблат наручных часов, сдвинутых по давней штурманской привычке на тыльную сторону запястья, Алексей обогнул стоящего как истукан часового у входа в штабной домик и пошел в сторону того канала, где стоял замаскированный под сараюшку корабль. Уже издалека он увидел там копошение матросов, кто-то неразборчиво и злобно говорил, явно ругаясь на родном языке, громко стучало железом по железу.

– Эй! – позвали сбоку. – Это самое!.. Товарищ капитан-лейтенант!

Пораженный, он обернулся. Разумеется, это был единственный, кто мог его здесь так позвать, – тот самый непонятный ему офицер с широким грубым лицом азиата и русской фамилий Петров. Такие фамилии действительно распространены в Сибири: русские Ивановы и Петровы женятся на местных уроженках уже лет двести.

– Извините, товарищ капитан-лейтенант, – сказал, подбежав, инженер–старший лейтенант. – Извините за «это».

Я не был уверен, что это вы идёти́.

Слово «идёте» он сказал с таким непередаваемо провинциальным российским говором, что если бы в том была нужда, вот таким образом можно было проверить, не является ли он шпионом, изучавшим русский язык хоть в эмигрантском, но все же зарубежье.

– Нам снова поговорить надо, всем троим, – продолжил старлей. – Старший лейтенант Зая минут через десять придет. Есть возможность найти нам какое-нибудь такое место, где точно никого рядом не будет?

– Есть, – не колеблясь, подтвердил Алексей. – Вон тот холм видите? Там есть такая дыра в земле…

Он слишком поздно подумал, что близко к минам подводить этих двоих все же не надо. Да и оставаться наедине с этой парой ему почему-то не хотелось: слишком уж явным и острым было исходившее от них чувство физической опасности. Но при всех своих недостатках капитан-лейтенант Вдовый, заслуживший риском, кровью и болью четыре ордена (включая польский «Виртути Милитари» за боевое траление уже в послевоенные годы), никогда не был трусом.

– Это каземат. Хранилище, – объяснил он, возможно, не понятное сухопутчику слово. – У входа стоит часовой, ни слова не знающий по-русски, кроме «товарищ». Это устроит?

– Часовой… – не слишком с большим удовольствием протянул старший лейтенант, заставив Алексея дернуть мышцами бедра, проверяя тяжесть пистолета в кобуре. Кнопку на морозе легко может заесть, но переложить «54» в карман сейчас не было возможности. Да и бесполезно это. У него появилось ощущение, что этот сибиряк, если захочет, выбьет из него дух за какую-то секунду – независимо от того, будет у капитан-лейтенанта Вдового пистолет или нет.

– Договорились. Только я прошу вас пойти тутта вперед, еще раз убедиться, что там действительно никого нет, и дать нам отмашку. Минут десять, или уже даже меньше… – Он кинул быстрый взгляд на свои часы, – вам придется подождать. Я буду дожидаться его здесь. Значит там, да?

Он даже не уточнил кого – «его», настолько это было ясно. Не переводчика же.

– Хорошо, – снова кивнул Алексей. – Там, через десять минут.

Твердо намереваясь поступить именно так, как попросил его старлей (то есть проверить, нет ли в хранилище кого-нибудь лишнего, и если есть, то выгнать его к чертовой матери), Алексей на ходу раздумывал над очередной непонятной оговоркой сибиряка. Говорить «идёти» и «здеся» – это в краях, где он рос, было совершенно нормально, особенно если ты «в гимназиях не обучался». А вот «тутта» – это было уже или что-то прибалтийское или карело-финское, не сочетавшееся с остальным. Но в обоих старлеях было вообще немало странного, начиная от самого факта их появления. В частности, оба они были староваты для воинских званий, указанных в документах. Это, конечно, ничего не значило, поскольку, во-первых, эти звания вполне могли отставать от действительности на звездочку-другую, а во-вторых, существуют и выслужившиеся за войну до однопросветных погон рядовые. Последних случаев Алексей знал десятки – бывало, сержанты дослуживались и до полковников. Личная храбрость, хваткий ум, хладнокровие – всему этому человек учится в основном не в военных училищах, а в средних классах школы, когда впервые попадает в обстоятельства, когда подобные качества могут иметь значение. Так что… К примеру, по статуту ордена Славы награжденный всеми тремя его степенями рядовой автоматически получает звание сержанта, сержант становится старшиной, а старшина – младшим лейтенантом. Иногда могли присвоить офицерское звание и бойцу, заменившему выбитого из строя командира. Может, они как раз из таких.

Решив, что принятая версия не хуже большинства других и вполне может оказаться правдивой, Алексей уже повеселее зашагал по натоптанной за этот день достаточно заметной тропке в покрывавшем землю инее. Его внимание привлекли петляющий сдвоенный след от протекторов грузовика и почти сразу же влившийся в него еще один. Это было плохо. На такие следы, упирающиеся в ограниченный неприметным холмиком тупик, может обратить внимание любой опытный воздушный разведчик. Или разведчик, ходящий по земле.

Глупо предполагать, будто его мысль могла что-то стронуть в небе, но ощущение у Алексея было именно такое. Сквозь хруст снега пробился звук, сначала похожий на ровное сипение, какое издает плотно закрытый чайник, выпускающий первую, тонкую еще струйку пара. Потом небо родило тихий рокот. Остановившись как вкопанный на половине шага, Алексей начал шарить взглядом по облакам.

Вражеская авиация не беспокоила целый день – странно, что к вечеру кто-то решил их навестить. В появление здесь самолета с красными звездами Алексей не поверил ни на секунду – слишком редко доводилось ему видеть «соколов Дэ-хуая», и всегда, без исключений, много севернее. Значит, враг: американец или англичанин. Или даже кореец-лисынмановец, что было, пожалуй, хуже. Самолет американской флотской или армейской авиации мог быть в первую очередь разведчиком; появление в воздухе авиации корейских «республиканцев» почти наверняка означало штурмовой удар: у них имелась по крайней мере одна эскадрилья «Мустангов».

Звук, впрочем, был реактивный. В любом случае, ожидать теперь можно было почти всего, и Алексей снова тронулся с места, ускоряя шаг. До хранилища он дошел быстро, присоединившись к часовому, стоящему перед его внешней дверью, в два слоя обитой кровельным железом. Часовой крутил головой как заведенный, выискивая источник звука в просветах облаков. Погода была не слишком летная, но такая зимой здесь бывает каждый второй день. Да и не такая уж это помеха для хорошего пилота…

– Там! – показал Алексей рукой на участок неба, где, как ему показалось, заметил движение. То ли невидимый самолет набирал высоту, то ли его пилот играл с режимами работы двигателя, но звук пульсировал, как зубная боль. Слово «там» кореец, разумеется, не понял, но жест был вполне ясным, и солдат закивал. Алексей указал ему на дверь, и парень закивал снова, понимая все и без слов. Прибывшего с начальством советского военного советника за сутки здесь узнал в лицо уже, наверное, каждый боец маленького гарнизона. А на случай, если бы не узнали, в нагрудном кармане у Алексея лежала примерно такая же по смыслу бумага, какую ему показали новоявленные земляки, разве что значительно попроще. Без права останавливать скорые поезда усилием воли, подписанная не Председателем Совета министров СССР, а командующим ВМФ КНДР в чине, соответствующем аж вице-адмиральскому. Для маленькой Кореи, особенно учитывая убогое состояние ее военно-морских сил, это было настолько много, что любой ее военнослужащий в ранге до старшего капитана просто обязан был впадать при виде этой подписи в благоговейный ступор.

Пока предъявлять бесценную бумагу Алексею не приходилось (хотя иногда очень хотелось), не пришлось и на этот раз. Непрерывно оглядывающийся через плечо на небо боец отпер несложный навесной замок, вызвавший бы смех у любого представителя расплодившейся послевоенной шпаны, и зажег свет. В лампочке было максимум свечей 25 или даже 20. Но и это было здорово – в противном случае капитан-лейтенанту пришлось бы пользоваться фонариком, питание к которому и так уже садилось, а нового, не подключая флаг-минера или по крайней мере его адъютанта, достать было негде.

Пройдя через сравнительно короткий тамбур, вряд ли способный сильно ослабить ударную волну взорвавшейся у входа в хранилище авиабомбы, случись вдруг такая неприятность, Алексей приоткрыл вторую, уже не запертую дверь. Прислушиваясь к звукам, теоретически могущим донестись и сюда, он заглянул внутрь помещения. Мины, конечно, никуда не делись. До начала сбора людей на их погрузку оставалось еще около двух часов, и увенчанные рожками взрывателей шарообразные тела, пупырчатые от неровно положенной на чугун краски, лежали на своих тележках, никем не потревоженные. Сейчас в каземате было тихо и пусто, но можно было догадаться, какой здесь будет стоять крик, когда мины одну за другой потащат к выходу – грузить на подошедшие машины.

Сняв со стоящего вплотную к стенке туннеля крупного дощатого ящика стопку бумаг, Алексей небрежно зажал ее в руке. Это были уже проработанные технические формуляры, – почти на каждом остались грязные отпечатки его пальцев.

Вернувшись ко входу, он осторожно приоткрыл дверь и выглянул в тамбур. Никого. Поколебавшись, он все же достал из кобуры выданный ему в Пекине «Тип 54», мягко и осторожно поставив его на боевой взвод. Так же осторожно Алексей переложил мгновенно заледенивший его ладонь пистолет в правый карман шинели. Подумав, сунул в левый единственную свою запасную обойму. Произведенные действия вызвали у него сложное чувство – странную смесь удовлетворения и некоторой неловкости или даже смущения. Но он ничего не стал менять, лишь аккуратно закнопил кобуру – так, чтобы отсутствие в ней полагающегося офицеру оружия не слишком бросалось в глаза.

– Санг-ви? – сказал он часовому, все еще стоящему за наружной дверью. – Санг-ви?

Произношение у него наверняка хромало, но слово «капитан» было настолько несложным, что кореец уж точно обязан был его понять. Правильнее было бы сказать «лейтенант», но и Зая, и Петров были старшими – таких званий в корейской армии не имелось, в то время, как «капитан» как раз и соответствовал советскому старшему лейтенанту.

– Ие[47]! – сказал кореец, показывая рукой. То ли сам догадался, кто ему нужен, то ли действительно понял. «Земляки» как раз подходили к хранилищу, пусть и не с той стороны, откуда их можно было ожидать, а откуда-то сбоку, из-под холма. Так и держащий в левой руке стопку грязных формуляров Алексей молча кивнул обоим и выдал каждому по такой бумажке. Дал несколько секунд взглянуть на нее и только затем спокойно скомандовал: «За мной», – снова открыв дверь, ведущую в туннель с минами.

Как он и предполагал, часовой не сказал ни слова, спокойно пропустив старших лейтенантов внутрь. Однако вторая часть запланированного развития ситуации просто не состоялась. Вопреки тому, что Алексей проговорил про себя, «земляки» не стали спрашивать его о назначении выданным им на глазах у часового бесполезных бумажек, формально объяснявших их присутствие здесь. Если, конечно, глядеть со стороны… Вспоминая, как его вызвали пообщаться с приехавшими по-русски и с какой готовностью оставили их наедине, можно было предположить, что подобный оборот дел корейцы и предполагают. Любая игра союзников за спиной хозяев вряд ли могла обрадовать последних, но к советским военным советникам и инструкторам в этой стране относились с таким пиететом, что пока происходящее не перерастет во что-то совершенно неуместное, на это будут смотреть сквозь пальцы. В любом случае, офицеры оказались весьма догадливыми.

– Самолет улетел? – спросил их Алексей, когда дверь закрылась.

– А черт его знает, – честно ответил сибиряк. – Рычит что-то над облаками, попукивает. Одиночка, похоже.

– Значит, разведчик, – вынужден был заключить Алексей. – Это плохо.

– Да уж чего тут хорошего, – подтвердил второй из офицеров, Зая. В разговоре возникла некоторая пауза. Ощущая приятную тяжесть в кармане шинели, Алексей ждал, будут ли его резать или все же сначала объяснят, зачем все это было нужно. Но старшие лейтенанты не торопились.

– Ладно, чего уж там, – сказал наконец Петров с северным именем. Он то ли был в этой паре за старшего, то ли старательно играл такую роль, но говорил явно больше своего совсем уж молчаливого товарища. – Вы, товарищ капитан-лейтенант, не первый здесь месяц, как мы понимаем…

– Второй, – подтвердил Алексей, не отрываясь следя боковым зрением за руками стоящего в тени старлея с не подходящей ему фамилией Зая. Вторым этот его месяц в Корее можно было считать разве что по календарю, но услышать такое все же оказалось приятно: судя по всему, со стороны он выглядел уже совершенно приспособившимся к местным непростым условиям и что называется «вписавшимся в коллектив».

– Ну, второй, – кивнул Петров. – Поэтому мы больше не будем разводить здесь кружок драматического искусства и просто объясним вам, что нам надо. Идет?

– Договорились.

Найти другое слово Алексей неожиданно затруднился. Сказанное получилось для него все же неожиданным – такого поворота он не предполагал. Хотя, конечно, «что нам надо» вовсе не подразумевает, что его сейчас посвятят во все тонкости готовящейся тайной операции но выкрадыванию адмирала Бриско[48] из его любимого борделя в Йокохаме.

– Тогда вот что: Нам требуется что-нибудь типа торпедного катера, но их нет ни одного. Но, может, здесь есть что-то, что за него сойдет?

– Нет.

Ответ был коротким, потому что Алексей ждал продолжения. Впрочем, он был совершенно точным, без двояких толкований.

– Хм-м…

Казалось, сибиряк не знал, что говорить. Нехорошее чувство опасности, совсем было исчезнувшее, вернулось еще более острым, чем раньше. Что это, такая расплата за прошлое?

– Да вы успокойтесь, товарищ капитан-лейтенант, – мягко попросил так и стоящий без движения старший лейтенант Зая. – Мы действительно офицеры Советской Армии. Мы действительно здесь по делу. Не надо так надрывно думать о своем пистолете.

Едва не охнув вслух, Алексей переводил взгляд с одного офицера на другого, не зная, что делать. Прыгать куда-нибудь в сторону и стрелять, пока не закончатся патроны в обойме? Что сменить ее на запасную ему уже не дадут, было совершенно ясно.

– Ну а что-нибудь другое, быстроходное и сравнительно вместительное? – старший лейтенант Зая, казалось, совершенно не чувствовал его напряжения. Или не придавал ему значения. Голос его был почти ласковым, не будь он мужским – так, наверное, может разговаривать дядька с племянником или старший брат с младшим. И это при том, что им было примерно равное число лет.

– Нет, – с трудом ответил Алексей. – Ничего такого здесь не имеется. Разве что в Гензане или уже в самом Кимчеке.

– Кимчек – это Сонгчжын, да? – склонил голову Зая. – Тогда уж сразу о Наджыне надо думать или уже о Владивостоке. Я понимаю, что вопрос дурацкий, но торпедный катер – это условно. Вряд ли кто-то из наших советников лучше вас знает, что здесь может плавать с какой скоростью.

– Ходить, – машинально и неожиданно для самого себя поправил Алексей. – На море ходят, а не плавают.

– Ну да. Ходить, верно. Я военюрист, видите ли, – мне не часто приходится заниматься амфибийными операциями.

Для военюриста он неплохо разбирался в военно-морской терминологии. Хотя и это не запрещается. В принципе, структуру войск за последние десять лет перетасовывали уже столько раз, что любой юрист в звании старшего лейтенанта пару лет вполне мог покомандовать нормальным стрелковым взводом.

– Если вы объясните, товарищи, что конкретно вам нужно, я, возможно, смогу вам лучше помочь.

– Так мы уже объяснили, – удивился Зая. – Катер. Быстроходный и сравнительно вместительный. А если не катер – то что-то, что сможет его заменить.

Это была уже сказка про белого бычка. Пойди Алексей «на третий круг», ответь им, что здесь такого нет и сроду не было, они наверняка оставят его в покое, но чувство долга все же победило. Какими бы эти два офицера ни были, они явно занимались делом, и поэтому помочь им если не на практике, то хотя бы советом было прямой обязанностью Алексея как обладающего здесь некоторым влиянием и хоть каким-то опытом.

– Есть минный заградитель, – мрачно признался он. – Совершенно новый и большой… по местным меркам. Шестьсот пятьдесят тонн. Быстроходным я бы его не назвал, но…

– Ну я же говорил, что вы что-нибудь придумаете! – подошел ближе Петров. – Пока никакого заградителя здесь нет. Он что, придет ближе к ночи? С севера, как я понимаю? Или с операции? Это его вы здесь ждете?

Алексей не выдержал, хмыкнул. И на старуху бывает проруха. Это приятно.

– Вы его просто не заметили, – ровным голосом сказал он. – А местные товарищи не затруднились вам его показать. Но если вы подождете еще пару часов, – он демонстративно поглядел на циферблат, – то увидите, как его грузят. Займет это часа полтора. Потом… Я, кстати, не просто так спрашивал, улетел ли самолет. Он наверняка ищет именно корабль.

– Так. Еще раз. Сначала… – уже другим тоном сказал старший лейтенант Зая. – Шестьсот пятьдесят тонн, – это довольно много, насколько я понимаю? Я так и думал. То есть слишком много, пожалуй. Слишком заметно. А скорость?

– Скорость, как я уже говорил, подкачала, – признался Алексей. – Сам я его на ходу еще не видел, но на одном «вулкановском» дизеле, в полном грузу… Если он выдаст, скажем, семь узлов, я буду очень доволен.

– А без груза? – быстро спросил «военюрист». Слово «узел» он понял без лишних объяснений, значит, действительно не такой уж и новичок в «амфибийных операциях».

– Без груза, вероятно, на узел больше. Четырнадцать мин заграждения, по английской тонне с мелочью каждая – это сравнительно немного, конечно, но мне так уж кажется.

– Кажется… – эхом повторил Петров самому себе. Про неспроста упомянутую «английскую тонну» опять никто не переспросил. Что бы это значило? Они действительно собираются в морской десант?

– Сравнительно неплохое вооружение, – без очередного наводящего вопроса дополнил Алексей описание посудины, составляющей гордость ВМФ Народно-Демократической Кореи. – По местным меркам, конечно.

– А вы к каким меркам привыкли, товарищ капитан-лейтенант? – будничным для разнообразия голосом поинтересовался старший лейтенант Зая.

– А я к двенадцати дюймам, – честно сообщил Алексей, прежде чем успел задуматься, а стоит ли отвечать на этот вопрос.

– Которые старые или которые новые?

Это уже было «минус очко», потому что те офицеры, которым повезло попасть в штатное расписание новых, точнее совсем уж новейших «Москвы» и «Сталинграда», не променяли бы их ни на какой Пхеньян, не то что Соганг с Йонгдьжином.

– Старые, значит. Вероятно, «Кронштадт»… Угу…

Имеющий в кармане документ, подписанный Председателем Совета министров СССР, старший лейтенант мазнул внимательным и задумчивым взглядом по кривому и длинному шраму на щеке капитан-лейтенанта Вдового. И только теперь Алексей сумел наконец-то вспомнить, кого именно ему так мучительно напоминали эти двое и кто был последним, задавшим ему почти точно так же сформулированный вопрос.