"Аттракцион любви" - читать интересную книгу автора (Лейкер Розалинда)

Глава 2

Школьная жизнь пришлась Лизетт по душе. Учеба давалась легко, а заслуженные порицания за небольшие провинности быстро забывались. Она ладила со всеми одноклассницами, но особенно сдружилась с одной девочкой-англичанкой, прекрасно владевшей французским языком, которая с самого первого дня стала ее лучшей подругой.

– Здравствуй, Лизетт. Меня зовут Джоанна Таунсенд. Я новенькая, – представилась она.

В общей спальне на восемь человек их койки стояли рядом. У Джоанны было озорное лицо с вздернутым носиком и веснушками, светло-карие глаза и вьющиеся взъерошенные волосы цвета меди.

– Я тоже новенькая, – ответила Лизетт. – Откуда ты знаешь мое имя?

– Оно на багажной бирке на твоем чемодане. Давай дружить!

У отца Джоанны был свой бизнес в Париже, где он жил с женой и дочерью, а летом снимал домик на побережье в Бретани, куда по настоянию Джоанны Таунсенды пригласили и Лизетт, что с одобрением было воспринято Изабель. Девочки плавали в море, гуляли по окрестностям, устраивали пикники вместе с другими детьми, а когда лето закончилось, вернулись в свою школу.

Со временем Лизетт, к собственному удивлению, привязалась к отцу, хотя навещала его редко. Отец любил гулять с ней в парке, окружающем его замок, или устраивать прогулки в карете. Ему было приятно общаться с дочерью, которая никогда не возражала ему и искренне радовалась его обществу, а он все чаще старался избегать шумных компаний Изабель. Их отношения оставляли желать много лучшего.

– Как твои успехи в школе? – спрашивал он, как делают все взрослые, но отец искренне интересовался ее делами. Он часто брал ее с собой в Париж, где они вместе ходили на выставки в Лувре и других музеях. Останавливались они в его просторной городской квартире на улице де Фобер-Сент-Оноре. Изабель переделала и эту квартиру, но никогда не принимала участия в этих поездках. Лизетт радовалась, что может спать в комнате, в которой когда-то родилась.

Эти вылазки в Париж Шарль обычно совершал дважды: сначала с Изабель, которая не пропускала ни одной столичной премьеры, а потом с Лизетт.

– Многие приходят в музей только с одной целью – себя показать, а не посмотреть на картины, – заметил он, чуть было не проговорившись, что, прежде всего, имеет в виду Изабель. – В музей надо приходить к концу дня, как мы, чтобы спокойно все посмотреть.

Он водил Лизетт на шоу «Волшебного фонаря», кукольные спектакли, концерты и в театры на все представления, которые обожала его дочь. Он всегда брал ее на вечерние спектакли, а не на утренники, куда обычно водят детей, и Лизетт ощущала себя совершенно взрослой. Широко раскрытыми глазами она неотрывно следила за происходящим на театральной сцене. Посещая вечерние спектакли, Лизетт одним глазком могла заглянуть в тайны ночной жизни Парижа, участвовать в которой пока не позволял ее возраст. Манящие огни «Мулен Руж», крутящиеся крылья ветряной мельницы, танцы в кафе на открытом воздухе в свете фонарей всех цветов радуги, мелькающие в водовороте танца женские юбки, оживленные мужчины в элегантных шляпах, сверкающие бриллиантами, ослепительно одетые дамы, входящие в ночные клубы в сопровождении господ – все это будило ее юное воображение. В сознании Лизетт Париж всегда ассоциировался с драгоценным украшением – блистательным, сверкающим бриллиантом. Все чаще ей вспоминались слова, сказанные когда-то Филиппом: «Жить можно только в Париже».

Она запомнила его улыбку, его внимание, которое он проявил к ней в трудную минуту жизни. Этот юноша произвел на нее неизгладимое впечатление. Если бы не постигшее ее горе, Лизетт быстро бы забыла его, как, наверное, забыл ее он. Но он прочно засел в ее памяти, словно навязчивая мелодия полузабытой песни, которая преследует тебя повсюду.

Это произошло через несколько дней после празднования ее пятнадцатилетия, когда, завтракая с отцом и Изабель, она снова услышала имя Филиппа Боннара. В то утро, проведя в отцовском имении рождественские каникулы, она собиралась возвращаться в интернат.

– Говорят, молодой Боннар недавно вернулся из Африки, – вскользь заметил Шарль, обращаясь к Изабель, наливавшей ему вторую чашку кофе. – Какое горе! Мальчик потерял мать, когда был там, – продолжал он, сочувственно качая головой. – Бедняга не смог попрощаться с матерью, а теперь, когда не стало и отца, наконец, вернулся домой. Кажется, его тетя даже отложила похороны, чтобы он успел на них.

– Полагаю, мадемуазель Боннар сделала все от нее зависящее, – равнодушно заметила Изабель, ничего не понимая в подобных вещах. – Я недавно случайно увидела этого юношу у Вильмонтов. Мадам Вильмонт рассказала, что его мать страшно горевала по поводу его «ссылки», будто предчувствовала, что никогда больше не увидит сына.

«Судьба дважды, нанесла ему удар, после того как он покинул родной дом», – подумала Лизетт.

– Бедный Филипп, – тихо проговорила она.

– Не стоит его жалеть, – сухо отреагировал отец. – Насколько мне известно, траур не помешал ему бесстыдно разгуливать по ночным клубам и казино.

– Не будь так строг к юноше, Шарль, – снисходительно заметила Изабель. – Ничего удивительного: с ним поступили жестоко, и ему просто необходимо отвлечься. Думаю, надо пригласить его на наш следующий бал. Мы же всегда приглашали к себе молодежь. Среди гостей будет много людей, которых он знает. Так ему будет легче снова утвердиться в обществе.

На миг Лизетт страшно захотелось быть на этом балу, но она сразу же спохватилась, поняв бессмысленность своей затеи: вряд ли Филипп помнит ее.

На следующий день они с Джоанной вернулись в школу, к своим привычным занятиям. Всю дорогу девочки оживленно болтали, словно давно не видели друг друга.

С некоторых пор Лизетт начала играть в школьных спектаклях, а потом ей стали поручать главные роли. Шарль, не считаясь со временем и расстоянием, всегда приезжал на представления с ее участием. Даже если давали Шекспира, от которого его обычно клонило в сон, он с живым интересом и восторгом следил за выступлениями дочери в ролях Титании, Джульетты или Розалинды и бурно аплодировал. Он видел, как девочка все больше хорошеет, хотя и не верил, что она вырастет в красавицу, какой считал Изабель. Бесспорно, Шарль находил, что Лизетт живая, непосредственная и грациозная девушка, и ее очень украшали распущенные золотистые волосы. Он был уверен, что у Лизетт несомненный талант, но дочь никогда не изъявляла желания целиком посвятить себя сцене, что его несказанно радовало. Лизетт больше интересовалась изобразительным искусством, а у Джоанны уже проявлялись явные признаки драматической актрисы.

Когда Изабель исполнился сорок один год, она родила сына, которого назвали Морисом. У Лизетт и Джоанны заканчивалось их полугодовое пребывание в пансионате для благородных девиц в Швейцарии, и обе подруги торопились успеть к крестинам ребенка. По этому поводу отец и Изабель устраивали пышный прием на открытом воздухе в саду. Девочки впервые видели новорожденного, который буквально утопал в море шелка, кружев и лент. Его сердитое сморщенное личико маленького старичка было красным как помидор. Он, не переставая, пронзительно кричал на руках няньки, а его мать в это время важно демонстрировала ребенка гостям. Все присутствующие, включая Изабель, облегченно вздохнули, когда младенца, наконец, унесли в дом.

На праздник было приглашено больше сотни гостей. День выдался необычайно жаркий. Лужайка перед замком напоминала море цветов, шляп, нарядов – преимущественно пастельных тонов. Шампанское лилось рекой. Столы под зелеными тентами, покрытые камчатным полотном, сверкали хрусталем бокалов и серебром столовых приборов.

– Твоя мачеха устроила настоящий пир. Не сомневаюсь, он станет гвоздем сезона, – сказала изумленная Джоанна, с любопытством оглядывая столы.

Лизетт и Джоанне только что исполнилось по семнадцать лет. Обе в белых платьях, подруги прекрасно дополняли друг друга: яркая рыжеволосая Джоанна и Лизетт с подколотыми вверх золотистыми локонами, в прелестной шляпке. Они напоминали сестер, понимающих друг друга с полуслова.

– Кажется, сегодня – самый главный день в жизни моего отца, – сказала Лизетт, – хотя я знаю, что он предпочел бы более скромное торжество. У него такой усталый вид.

Шарль расхаживал по лужайке от одного гостя к другому. Некоторые не могли присутствовать в церкви, и пришли только сейчас, и он приветствовал вновь прибывших гостей. Он неважно себя чувствовал, изнемогая от жары. Испытывая радость от рождения сына и огромное облегчение, что наконец прекратились капризы Изабель, связанные с ее беременностью, он не забывал и о Лизетт. Каждый раз, когда их взгляды встречались, Шарль улыбался ей, и в его глазах можно было прочесть, что дочерью он гордится не меньше.

Иногда Лизетт спрашивала себя, не жалеет ли она о том, что столько лет прожила вдали от отца, – ведь все могло быть иначе, если бы жива была мама; но потом осознала, что жалеть не о чем. Ведь и задолго до женитьбы на Изабель отец не очень-то в ней нуждался. Только теперь к нему пришла запоздалая отцовская любовь, на которую Лизетт сразу же откликнулась всем сердцем и которая сблизила их.

Лизетт в сопровождении Джоанны разгуливала по лужайкам, приветствуя известных ей гостей. С некоторыми из них она задерживалась дольше, обмениваясь несколькими словами. Среди гостей было много супружеских пар, но особое предпочтение Изабель явно отдавала холостым молодым мужчинам привлекательной наружности, которые охотно принимали приглашения, зная ее роскошные приемы. Оставив Джоанну на одного из них, Лизетт отошла в сторону. Внезапно ее взгляд остановился на новом госте, спускающемся по ступеням террасы в сад. Она мгновенно его узнала, несмотря на то, что давно не видела. На нем был элегантный светло-серый сюртук, на голове цилиндр, и он искал глазами хозяина и хозяйку. Конечно же, это он – Филипп Боннар!

Увидев Изабель, он улыбнулся и двинулся ей навстречу. Он, как и многие молодые люди, стал постоянным гостем замка. Изабель любила устраивать приемы, а возраст?.. Какое это имеет значение, если женщина хороша собой, остроумна и чувственна, как Изабель. По секрету двое его приятелей рассказали ему, что, когда он работал в Африке, у каждого из них была с ней небольшая интрижка, но ни муж, ни кто-либо еще даже не догадывались о ее супружеской неверности.

Лизетт терпеливо ждала, пока он поприветствует отца и Изабель. Она горела желанием побеседовать с Филиппом, но его все время отвлекали другие гости. Когда он, наконец, отделился от группы людей, Лизетт бросилась по дорожке в его сторону, мечтая, чтобы его никто не перехватил.

– Как поживаете, Филипп?

Он удивленно, но с явным удовольствием посмотрел на девушку, как из-под земли выросшую перед его глазами. Юная, с горящим взглядом фиолетовых глаз, в которых сверкали озорные искорки, она была ослепительной красавицей. Филипп напрягся, чтобы вспомнить, кто это.

– Мадемуазель! Рад вас видеть! – машинально поздоровался он.

– Вы, конечно, не узнаете меня, – с очаровательной улыбкой произнесла Лизетт. – Но я не обижаюсь на вас. Мы встречались с вами очень давно, в лионском поезде, накануне вашего отъезда в Западную Африку. Я Лизетт Декур.

Дочь хозяина! Филипп решил не лукавить и с легкой усмешкой пожал ей руку.

– Признаюсь, я совсем забыл про ту встречу, но очень рад видеть вас, Лизетт. – Взяв ее руку, он привычно склонился над ней. – Может быть, познакомимся заново?

– С удовольствием, искренне ответила она, сияя от счастья.

Он был все так же красив, как и раньше, но повзрослел и возмужал. Ей казалось, что этой встречи она ждала всю жизнь, и подобная мысль, как шампанское, пьянила ее. Она представила его Джоанне и другим присоединившимся к ним гостям.

Наблюдая за Лизетт, светящейся радостью, оживленно болтающей с друзьями, Филипп искренне удивлялся, почему он не видел ее здесь раньше. Ведь она была где-то здесь, в замке, когда он приходил сюда на приемы и вечеринки.

Разгадка проста. Очевидно, Изабель старалась не показывать молодым людям падчерицу, чтобы никто не затмевал ее зрелую красоту свежестью и очарованием юности, а сейчас, видимо, окончательно поверила в свой неотразимый шарм, перед которым не мог устоять ни один поклонник.

В этот момент Шарль Декур, сидящий за главным столом, поднялся и произнес короткую благодарственную речь, в которой выразил свою признательность всем, кто пришел разделить его радость и радость, его супруги. Вдруг он запнулся и мгновенно изменился в лице. Когда присутствующий среди гостей доктор попытался поддержать его, Шарль схватился за грудь и, опрокинув стул, рухнул на землю. Все ахнули! Наступило общее замешательство, раздались испуганные крики.

Лизетт, сидя на небольшом расстоянии от отца рядом с Филиппом и его друзьями, мгновенно, с воплем ужаса вскочила, бросилась к отцу и наткнулась на преграду толпившихся вокруг него гостей. Она никак не могла пробиться к нему.

– Пустите меня к нему! – в отчаянии кричала Лизетт.

Когда люди расступились, было уже поздно. Оказавшись рядом с отцом, она увидела Изабель. Белая как мел она неподвижным взглядом смотрела на лежащего на земле мужа. Над ним склонился доктор. Стоя на коленях, он всячески пытался реанимировать Шарля, но было ясно, что все его усилия тщетны.

Из глаз Лизетт брызнули слезы. Она опустилась на колени и упала отцу на грудь.

– Нет, нет, нет! Папа! Мой дорогой папа! Нет! – рыдая, причитала Лизетт.

Доктор стоял рядом, держа в руке ослабевшую руку Изабель. Шарль был его другом и пациентом в течение многих лет. Он искренне переживал случившееся, пытался утешить вдову.

– Искренне соболезную вам, мадам Декур. Позвольте перенести вашего мужа в дом.

Не говоря ни слова, она сняла с плеч тонкую шифоновую накидку и передала ее доктору, чтобы тот накрыл ею лицо умершего мужа.

Вокруг стояла мертвая тишина. Лизетт с трудом соображала, не замечая, что кто-то бережно держал ее за плечи, когда три дюжих лакея подняли Шарля и по лужайке понесли в дом. Изабель, склонив голову, вместе с падчерицей медленно шла за ними в сопровождении кого-то из гостей. Сзади к Лизетт подбежала Джоанна, взяла ее за руку и зашагала с ней рядом. Толпа гостей, оставшихся на лужайке, постепенно редела. На многих лицах застыло выражение скорби и ужаса, в глазах женщин стояли слезы.

Войдя дом, Лизетт со скорбью взглянула на сопровождавшего ее гостя. Им оказался Филипп, который, кивнув Джоанне, произнес:

– Позаботьтесь о ней.

– Да, конечно, – ответила Джоанна.

В следующие несколько дней дом был погружен в полумрак, окна закрыты ставнями и занавешены тяжелыми шторами. В замок потоком шли письма с соболезнованиями. Лизетт получила письмо от Филиппа, имевшее для нее особое значение. Другое письмо от него было адресовано ее мачехе. Изабель держалась спокойно и с достоинством, не проронила ни единой слезы. На похоронах она выглядела элегантной в новом черном платье от Ворта и в изысканной шляпе с вуалью, достаточно прозрачной, чтобы было видно ее благородное лицо с выражением скорби.

Убитая горем Лизетт тяжело пережила похороны. На отпевание в церкви собралось много народа – Шарль Декур был уважаемым человеком в городе, и проводить его в последний путь пришли друзья и коллеги. Филипп тоже пришел. После отпевания Лизетт поблагодарила его за поддержку в трагическую минуту жизни.

– Не надо меня благодарить, – сказал он, покачав головой.

Она бросила на него пристальный взгляд.

– Вы дважды поддержали меня, когда мне было невыносимо тяжело.

Филипп удивленно посмотрел на нее.

– Вы имеете в виду нашу первую встречу в поезде?

Лизетт утвердительно кивнула, и он добавил:

– Может быть, когда-нибудь вы захотите освежить мою память?

Он отступил на шаг назад, поскольку другие ждали момента высказать Лизетт свои соболезнования.

Несколько дней Джоанна неотлучно находилась рядом с Лизетт. Другие, учитывая траур, проявляли сдержанность и держались на расстоянии от Декуров. Несмотря на то, что Изабель в черном выглядела особенно элегантно, как она сама считала, все свое время вдова тратила на заказы новых нарядов в бордовых и лиловых тонах, чтобы подготовиться к следующему этапу траура, когда она снова смогла бы появляться в обществе в цветах, соответствующих случаю.

Однажды утром Лизетт, сидя в саду у пруда, где бил фонтанчик и плескались золотые рыбки, зарисовывала на бумаге какую-то причудливую розу. Она сильно тосковала по отцу, еще не полностью осознав, что его больше нет. Девочка постоянно думала о том, что бы сказала ему, если бы он был жив. Ей все время чудилось, что она слышит его шаги, его смех. Отец с дочерью часто смеялись, когда были вместе.

Взглянув из-под полей шляпы, она увидела, что кто-то направляется по дорожке в ее сторону. Это не могла быть Джоанна – сегодня она куда-то собиралась уйти. Лизетт почувствовала, как ее сердце от радости вдруг бешено забилось в груди. По лестнице в сад спускался Филипп. На нем были прекрасно скроенный льняной сюртук и белые брюки. Он шел, размахивая соломенным канотье.

– Вот где вы прячетесь! – воскликнул он. – Позвольте взглянуть, что вы там изобразили?

Взяв из ее рук альбом для рисования, он стал рассматривать эскиз.

– Прекрасно! Да вы настоящий талант, – заметил он, полистав альбом с ее акварелями.

– Не думаю, что вы можете судить об этом, не будучи профессионалом, – сухо ответила Лизетт, отнимая у него альбом.

Филипп сел на скамью рядом, скрестив ноги.

– Ваша мачеха сказала мне, где вас найти. Теперь я видел ваши рисунки и был бы рад, если бы вы написали мой портрет.

– Я? – не удержалась от смеха Лизетт, с грустью отметив про себя, что впервые засмеялась после смерти отца. – Вы, наверное, шутите?

– Вы мне не верите?

– Разумеется, нет.

Филипп вздохнул, делая вид, что ее недоверие его огорчило.

– А я мог бы часами смотреть, как вы переносите мой образ на бумагу.

Лизетт почувствовала вдруг неуверенность в себе и засомневалась в искренности своего собеседника. Ей показалось, что в его словах было нечто большее, чем простое кокетство.

– Я рада вас видеть, – смущенно пробормотала она. – Хотя удивлена, что вы пришли вот так, среди недели. Разве вам не надо сейчас быть на службе?

– Я продал фирму. – Его лицо стало серьезным. – Я не создан для карьеры, которую мне прочили. Впервые в жизни я чувствую себя свободным человеком. Надеюсь, мы можем часто видеться.

Лизетт млела от радости.

– Чем же вы занимаетесь? Не слишком ли долго тянется для вас время?

– Вовсе нет. Я играю в теннис, встречаюсь с друзьями, посещаю концерты и театры, начал заниматься гольфом. Кстати, эта игра стала необыкновенно популярна в наше время.

Лизетт почувствовала, что со времени похорон отца она слишком замкнулась в четырех стенах, общаясь лишь с Джоанной и еще двумя подружками, которые иногда навещали ее.

– А трудно научиться играть в гольф? – заинтересовалась она.

– Азам гольфа нетрудно. Но настоящим мастером стать нелегко. – Он сделал паузу. – До нашей встречи я говорил с мадам Декур и спросил у нее, не будет ли она возражать, если я приглашу вас куда-нибудь. Она согласилась, но с условием, что мы не будем видеться до окончания срока траура и наедине. Пока что она считает это преждевременным.

– Смерть отца, – твердо сказала Лизетт, – оставила рану в моем сердце, которую ничто не залечит, но даже он никогда бы не пожелал, чтобы я или моя мачеха отрезали себя от мира. Он сам очень любил жизнь. Изабель уже снова ходит по магазинам и портнихам.

Филипп и сам знал, что Изабель делает покупки. Увидев ее недавно с многочисленными свертками, он все понял.

– Кроме того, – с улыбкой продолжала Лизетт, – не вижу причин, почему бы мне не взглянуть, как вы играете в гольф. Я с удовольствием посмотрю на вас, а может быть, и сама попробую.

Он обрадовался.

– Тогда будьте готовы завтра утром в половине одиннадцатого. Я заеду за вами.

Когда Лизетт к обеду вернулась в дом, Изабель уже сидела за столом.

– Итак, Лизетт, – произнесла она, медленно разворачивая салфетку на коленях. – Я вижу, у тебя появился первый поклонник.

– Филиппа трудно назвать поклонником, – ответила Лизетт, садясь на стул. Ей не хотелось говорить с мачехой о Филиппе. – Он мой приятель и ничего больше.

– Филипп просил моего разрешения встречаться с тобой. Это означает только одно: он надеется, что когда-нибудь ты станешь его женой.

У Лизетт перехватило дыхание.

– Но он едва знает меня.

Изабель лукаво посмотрела на падчерицу, на ее губах играла хитрая улыбка.

– Он рассказал, что вы познакомились шесть лет назад в поезде, когда ты ехала с отцом из Лиона.

– Я тогда была еще ребенком.

Лизетт жалела, что Филипп рассказал Изабель о той встрече, которая так много значила для нее.

– Понимаю, но он вполне подходящая пара для тебя. Советую хорошенько подумать. Блестящий, хорошо образованный молодой человек. Богат. Прекрасная внешность, изысканные манеры.

Она вполне могла бы добавить, что быть замужем за богатым пожилым господином – а таких мужей у нее было трое – тоже неплохо, но создать семью с сильным молодым мужчиной, к тому же очень состоятельным, означало, что тебе повезло вдвойне.

Несмотря на переполнявшую ее радость оттого, что она нравится Филиппу, Лизетт лишь отрицательно покачала головой:

– Я не думаю о замужестве.

Подали легкий обед – рыбу под изысканным сливочным соусом. Изабель жестом отослала слуг. И, когда они остались наедине, продолжала:

– Чепуха! Скоро у тебя появится море поклонников, которые наперебой будут ухаживать за тобой. Бабушка оставила тебе крупное состояние, да и по завещанию отца ты получишь немало, чтобы пополнить свои сундуки. Но это будет только тогда, когда ты выйдешь замуж или достигнешь определенного возраста, не знаю, что случится раньше. – Изящным движением поднеся кусок рыбы ко рту, она добавила: – Радуйся, что. Филипп не нуждается в твоих деньгах, – у него и своих предостаточно.

Лизетт сердито насупилась.

– А я и не собираюсь выходить за того, кого мои деньги интересуют больше, чем я сама.

– Вот и держись за Филиппа, – глубокомысленно посоветовала Изабель. – Это лучшее, что ты можешь найти для себя.

Изабель была способна отравить романтическое чувство любой юной девушки, но Лизетт слишком любила Филиппа, чтобы прислушиваться к подобным советам мачехи. С момента их первого знакомства в поезде он прочно вошел в ее жизнь. В глубине души, ликуя от счастья, она часто спрашивала себя, не этот ли человек послан ей свыше и не с ним ли ей суждено прожить до конца дней.