"В небе полярных зорь" - читать интересную книгу автора (Кочегин Павел)

7

Однако уснуть нашим друзьям не удалось. Дверь без стука отворилась и вошли встревоженные Мартин, Оскар и Ранди.

— Никита Кузьмиш! Аппель. Повальная облава будет. В пять часов, — выпалила Ранди.

— Что ж, этого надо было ожидать. Не у тещи в гостях, — невозмутимо отозвался Комлев и посмотрел на Оскара.

По-видимому, у них уже заранее был разработан план на этот случай. На Оскаре были оленьи унты, меховая доха и шапка. Мартин принес из другой комнаты узел с теплой одеждой и торопливо стал помогать летчикам одеваться. Потом он снова выбежал куда-то, а через минуту вернулся, сообщил, что все спокойно. Наспех распрощавшись с ним, друзья вышли.

Оскар сильной рукой поддерживал все еще прихрамывавшего Комлева. На улице распрощались с Ранди.

Идти пришлось недолго. За околицей, у развилки дороги, стояла оленья упряжка. Оскар сел впереди, Мирзоев с Комлевым сзади, и нарты понеслись. Вот олени повернули в сторону, взбежали на сопку, опустились в лощину, обогнули скалистую гору, и в узком ущелье упряжка остановилась. Оскар снял с пояса, размотал веревку, подал один ее конец Комлеву и проворно полез в гору. Вскоре веревка натянулась. Комлев первым ухватился за нее и с трудом начал взбираться. Помогая ему, как только мог, следом полз Мирзоев. На небольшой площадке их ожидал Оскар. Прижимаясь к отвесной скале, прошли по тропинке над пропастью и оказались в крутой седловине. Здесь стоял небольшой шалаш, известный одному Оскару. Сейчас, занесенный снегом, он был еле заметен среди валунов. В таком, примерно, шалаше Комлев когда-то батрачонком проводил короткие ночи на покосе, спасался от дождя и комаров. Если бы не болезненно хилые березки вокруг, столь отличающиеся от могучих сибирских красавиц, да не валуны кругом, можно было бы подумать, что он опять в родных местах.

Оставив рюкзак с продуктами и наказав, чтобы его ждали, Оскар скрылся за скалой. Вот они и одни в этой незнакомой стране.

Ночью запуржило. Вначале еле потянул сиверко и снежинки вяло захороводили у лаза. Но с каждой минутой они кружили все быстрее, послышался заунывный вьюжный напев — засвистело, застонало вокруг. Порывы ветра сотрясали утлое убежище. А тут еще грохот горных обвалов, от которых вздрагивала земля и сиротливые березки, казалось, испуганно жались к шалашу. Вход в него с каждой минутой становился уже, а вскоре его и совсем замело.

Сначала Мирзоев пытался отбрасывать снег, однако Комлев остановил его.

— Напрасная трата сил, а они еще пригодятся.

Друзья лежали, прислушиваясь, перебрасывались короткими фразами и думали, думали. Конечно, же, и о том, когда и как выберутся к своим.

— Знаешь что, — прервал затянувшееся молчание Комлев. — В нашем положении сейчас хоть думай, хоть не думай — главное, чтобы время быстрее шло. Давай лучше расскажи о себе, Бозор, а то в сутолоке боевой жизни некогда было этим заниматься, то бишь рассказывать и выслушивать. Мало я знаю о своем ведомом.

Мирзоев поведал о детстве — суровом и тревожном. И хотя рассказчиком он был неважнецким, Комлев слушал с большим вниманием.

Мать и отца Бозора зверски замучили басмачи, и он остался с бабушкой. А вскоре от непосильного труда и лишений умерла и она. И погиб бы мальчонка, да на пути встретились красноармейцы, которые и воспитали его, как сына полка.

— Про таких одиноких людей, как я, русские говорят: «Один как перст», — закончил рассказ Бозор и тяжело вздохнул.

— Неправда. Ты не одинок, Бозор. О тебе думает и переживает вся эскадрилья. Да и Танюша тоже, — улучив момент, сообщил об этом Комлев. — Ты даже не можешь себе представить, как она любит тебя.

При этих словах Комлева у Бозора кровь ударила в голову. Командир повел разговор о самом больном. Комлев рассказал, как раскаивался Блажко в своем поступке, как отнеслись к этому товарищи и, наконец, как переживала Таня, когда узнала, что Бозор не вернулся с боевого задания.

Бозору хотелось схватить капитана, расцеловать. Он сделал резкое движение к Комлеву и почувствовал, что у него закружилась голова, затошнило, как от табачного дыма.

Мирзоев сказал о своем самочувствии Комлеву.

— Фу ты, ясное море, какого маху дали! — ответил тот. — Не сообразили сразу и видишь, какую ошибку допустили — снегом нас завалило, доступа воздуха нет. Вот и сказывается недостаток кислорода.

Словно кроты, они буравили снег. Он поддавался туго, но летчики были настойчивы и вершок за вершком продвигались вперед. А когда пробились и вылезли наружу, оказалось, что над ними — звездное небо, а вокруг стоит глубочайшая тишина.

— Отдышался? Теперь давай подзаправимся немного, а то Мунсен только наши косточки обнаружит...

За скромной едой всухомятку Комлев спросил вдруг:

— Бозор, ты Хмару помнишь?

— Виктора? Как же! А что?

Комлев рассказал о письме от Хмары.

— В конверте была вложена газетная вырезка. Жаль, что размокла она, пришлось выбросить. Посмотрел бы, каков он, наш бравый механик Хмара, теперь: в шапке-ушанке, дубленом полушубке, с погонами старшего лейтенанта, с автоматом на груди. И улыбается в объектив. Знаешь, такой улыбки широкой, простодушной мы никогда не видели у него. Вроде он и не он...

Мирзоев вспомнил поединок с фашистом, пропасть, над которой висел и как был вытащен сильной рукой Хмары. «Встретимся ли мы еще когда-нибудь?» — подумал он.

Мысли перебил Комлев.

— Вот видишь, ясное море, как меняется человек, когда находит свое место в жизни. А мы сыпали на парня выговоры, ругали, считали его плохим воином...

Немного пофилософствовали на эту тему, затем Комлев рассказал о гибели Ветрова, Бугрова и Кучеренко. Мирзоев тяжело вздыхал, сжимал кулаки.

Оскар Мунсен пришел на вторые сутки.