"Привет с того света" - читать интересную книгу автора (Щупов Андрей)

Глава 18

Сначала лейтенант услышал голоса, затем почувствовал запах горелой плоти. Веки, однако, подчинились не сразу, да он и не спешил открывать глаза, пытаясь прежде вспомнить и сообразить, что же с ними стряслось. Очередной прыжок, выбивший из людей сознание, глина и скалы, прокаленные солнцем, руки чужих людей — множества людей, навалившихся на них со всех сторон. Сдавленные супрессией, они даже не сумели оказать сколь-нибудь действенного сопротивления. Их связали веревками и куда-то потащили. Только Штольц, кажется, сумел кому-то врезать. Его привязали к седлу и поволокли по земле. А Микки… Микаэля они, кажется, прикончили. Стрела из арбалета. Прямо в горло… Макс стиснул зубы. Значит, все? Значит, еще на одного меньше? И на одного ли?.. Он чуть приоткрыл глаза и увидел обряженного в черную сутану человека. Сидя на табурете возле огромного камина, в котором горел огонь, он обгладывал индюшачью ногу. Рядом на столике лежали какие-то металлические инструменты — темные, покрытые ржавой окалиной. Совсем как в кабинете стоматолога, только чуть пострашнее. И разумеется, никакой стерильности, никакой белизны. Каменные серые стены и такой же потолок. Подземелье… Макс вздрогнул, услышав громкий крик. По спине пробежал холодок. Лейтенант узнал голос Лика. — Кто твой хозяин, инкуб? Скажи нам, покайся! — Вы ошибаетесь… — Лик замычал от боли. — Поднимите его до второй перекладины. Заскрипели деревянные механизмы. — Эге, да этот тоже очнулся!.. Над Максом склонилась чья-то физиономия. Жирные складки щек, багровый, в черных крапинках нос, колючие глаза. — Вздернуть его на страгшадо? — Пусть пока полежит. — Губы неприятного человека растянулись в зловещей улыбке. — Может быть, он хочет пить, так мы напоим его. У нас ведь много еще воды, верно? Макс прикрыл веки. По крайней мере что-то для него прояснилось. Говорили на итальянском, а подземелье, черные монашеские сутаны — все ясно свидетельствовало о том, что отряд попал в руки Великой инквизиции. Страппадо… Что это за хреновина? Дыба, что ли?». Он попытался повернуть голову, но не смог сдвинуть ее ни на сантиметр. Руки, ноги, голова, все тело были прикручены кожаными ремнями к деревянной скамье. Странная это была скамья, жесткая, неудобная, и не сразу Макс сообразил, что лежит под наклоном — ноги чуть выше, голова у самого пола, отчего кровь приливала в мозг, усиливая пульс в висках до звона, заглушающего даже голос палачей. Сухим, шершавым языком он заворочал во рту. Кажется, пришел черед заветных пломб… — Где готовился ваш шабаш? Кто твой хозяин?.. И снова скрип дерева, и снова стон истязаемого. — Что они с тобой делают? — хрипло поинтересовался Макс. — Тиски… В тисках зажимают, суки!.. — Молчать, сатанинское отродье!.. Живот Макса опоясала плеть. Кевларовую фуфайку с него, конечно, содрали, и ремень оставил на теле багровую борозду. Бить здесь умели и, похоже, любили. Макс набрал побольше воздуха и выпалил: — Пломбы, Лик! Вторую сверху — энергетическую… Новый удар обрушился на него, заставив замолчать. — Снимай этого немтыря, надоел… Займемся более говорливым. Ишь какой! Только очнулся, а уже раскричался. Скамья пришла в движение. Ноги окончательно оказались вверху, и теперь он мог в деталях рассмотреть всю пыточную камеру. Помещение шесть на шесть, лесенка к порогу, груда зловещих механизмов у стен. Обедающий детина у огня и двое в фартуках возле вздернутого на дыбу Лика. За небольшим столиком сидит монах и гусиным пером скребет за ухом. Перед ним был девственно-чистый лист. — Ох, как же я вас сейчас всех… — Макс оскалился. Обладатель жабьей морды, тот самый, что скло нялся над ним, взмахнул рукой. В воздухе просвистела ременная плеть, и тело лейтенанта украсилось еще одной кровоточащей полосой. Он стиснул зубы, превозмогая боль. Боль — вещь тоже управляемая. Не нужно терпеть, нужно попросту отключаться — от ног, от тела, от кожи. А можно раздавить ампулу с анестезином и покайфовать, как какойнибудь наркоман. И пусть хоть пополам режут, он ничего не ощутит, кроме пьянящего восторга… — Ну что, поговорим? Приблизившийся к нему палач чуть ли не любовно оглядел тело лейтенанта. Вытащив из-за пояса нож, перерезал путы на ногах. Скамья поменяла наклон, и Макс оказался подвешенным на дыбе. Еще пара взмахов отточенного ножа, и тело повисло. Плечевые суставы хрустнули. — Кто ты? Жабоподобный кивнул своему помощнику, и Макс почувствовал, что летит вниз. Он невольно поджал ноги, но ожидаемого удара не последовало. Ремни вновь натянулись, остановив падение, и от рывка острой боли во всем теле у Макса потемнело в глазах. Он не был к этому готов и не успел сгруппироваться. — И как, нравится? — Мучитель улыбался. — Это только начало, красавчик. — Тот же вопрос о шабаше. Монах в углу по-ученически сложил руки, приготовившись слушать и записывать. Он был терпеливым, этот монах, и повидал уж точно не один десяток подвешенных к потолку жертв. — Итак, из какого мира вы пришли и куда направлялись? Макс ощутил, что его снова поднимают — на этот раз значительно выше. Значит, будут ронять, пока напрочь не вывернут суставы и пока он будет в состоянии говорить… Макс чуть напрягся, подтянув тело вверх и давая тем самым некоторую слабину плечевому поясу. Звякнула цепь, и вновь — мгновение невесомости, летящий навстречу каменный пол. Но теперь лейтенант знал, как действовать. Мышцы его вздулись. Рывок нельзя было назвать приятным, но боли он не вызвал. — Ловок! Ничего не скажешь… По глазам инквизиторов Макс понял, что хитрость его разгадана и прием, взятый им на вооружение, отнюдь не нов. — Десяток плетей, а? Очень уж он крепок. И воды влить ведерко. Вот и перестанет упираться. — Сапожок ему на ногу, — прошамкал монах. Он сидел, все так же уютно сложив руки, взирая на мучимых чуть ли не с умилением. Ни дать ни взять — дед, любующийся на внуков. — Итак, повторяю: кто вы и откуда явились? Почему раны на ваших телах заживают в течение дня? Раны… Макс быстро соображал. Значит, не только их с Ликом — всех повязали. Кому же досталось первому? Штольцу? Скорее всего. Поволочись-ка за лошадью! Вот и раздавил капсулу регенерации… Жабоподобный вновь приблизился к нему, держа в луках странную конструкцию из дерева. — Так куда же ты шел? — К тебе, тварь, я шел. — Макс в упор посмотрел на монаха. — Ведь это ты продался сатане. Тебе я заплатил золотом за первый грех!.. Он молол все, что приходило в голову, и, склонив головы набок, инквизиторы с удовольствием ему внимали. Нет, не привыкли они здесь к подобным речам, оттого и проявили добродушное любо пытство. Жертва не просто сопротивлялась — она атаковала их словом, пыталась напугать. — Хотите помериться со мной силой, гнусы? Рискните! Только наперед говорю:, все, сколько вас тут есть, сдохнете уже сегодня. От моих глаз и моего голоса сдохнете! Макс засмеялся, потому что увидел беспокойство, мелькнувшее в глазах монаха. Старческие пальцы поползли к тяжелому серебряному кресту, висящему на груди. — Не лапай, не поможет. В этих стенах и таким, как ты, Господь не помогает. — Вот каналья языкастая!.. Жабоподобный шагнул к лейтенанту, но Макс был уже готов. Подъемом ноги (а эти подонки раздели его догола) он, качнувшись на дыбе, ударил палача в висок. Даже из более неудобного положения вряд ли можно было нанести удар сильнее. Под ногой противно хрустнуло обмякнув, заплечных дел мастер рухнул на каменный пол вместе со своим пыточным приспособлением. — Вот так… А следующие — вы… Ноги Макса зависли в готовности, но никто из палачей больше не пытался приблизиться к нему. Медленно поднявшись и теребя пальцами массивный крест, монах шагнул к двери. — Я сообщу епископу, — пробормотал он. — Немедленно… Путем несложных манипуляций языком Макс выковырнул очередную пломбу и раздавил ее зубами. Жгучая жидкость растеклась во рту, он судорожно сглотнул. Это была ампула с геркулитом — довольно опасным тонизатором. Человек после приема подобного медикамента способен был ломать подковы и кирпичи, к сожалению, частенько при этом ломая и собственные пальцы. Прочность мышц, прочность костей и связок — все это остава лось на прежнем уровне, отставая от амплитуды энергоимпульсов моторной части организма… Макс зажмурился. Действие препарата начинало сказываться. По всему телу выступила испарина, сердце учащенно забилось. Тяжести собственного тела, висящего на ремнях, он уже не чувствовал. — Ну все… — процедил он. Детина, что прежде сидел у огня и глодал индюшачью ножку, в ужасе вскочил и попятился. Монах, глядя на взбугрившиеся мышцы висящей под потолком жертвы, бодро взбежал по ступеням и загремел засовом. Лейтенант изловчился и ногами уперся в скамью. Сжав пальцы в кулаки, напряг кисти так, что на вздувшиеся вены стало страшно смотреть. Удары сердца превратились в барабанную дробь. Ремни были из воловьей кожи в два пальца шириной. «Разорву! — подумал он. — Разорву к чертовой матери!..» Но лопнули не ремни — хрустнула дюймовой толщины скамья. И тотчас, перехватывая руками канат, на котором крепилась скамья, Макс взобрался к самому потолку и, одной рукой ухватившись за подъемный, удерживающий всю конструкцию крюк, второй отцепил тугую петлю. — Господи Иисусе! Матерь Божья, помоги нам! Побледневший монах, так и не справившийся с запором, суетливо крестил пустоту. А Макс тем временем уже спрыгнул вниз и, волоча за собой обломки скамьи, направился к мучителям. Палач в фартуке, пятясь, схватил со стола тесак и выставил его перед собой. Руки его тряслись. Макс презрительно улыбнулся. Эти выродки умели только мучить и убивать. Даже на собственную защиту у них не хватало мужества. — Этим инструментом ты тоже выжимал правду? Он взял со стола зловещего вида клещи и двумя щелчками перекусил стягивающие кисти ремни. Монах с воплем рванул на себя дверь, но Макс уже взмахнул рукой. Пущенные со страшной силой, тяжелые клещи пробили затылок инквизитора. Суча ногами, тот покатился по ступеням. А у лейтенанта в руках уже было железное веретено, которым, как видно, прижигали плоть особо строптивым. Он метнул его, как нож, почти не целясь. Чудовищная энергия продолжала бурлить в мышцах, еще даже не достигнув своего пика. Палач с тесаком только с сипом выдохнул воздух, когда веретено насквозь пробило его грудь. — Осторожнее, Макс! — слабым голосом проговорил Лик. Но лейтенант даже не повел ухом. Он атаковал как танк, как рассвирепевший носорог. Последнего из палачей он убил голыми руками, коротким ударом сломав шею и опрокинув в огонь камина. — Все, мсье Лик, все!.. — За шиворот лейтенант вновь выволок монаха из камина, руками погасил затлевшую было рясу. — Сейчас освобожу тебя, Лик. Цепь, приковавшая Лика к стене, лопнула, веревки, стягивающие ноги, разлетелись в клочья. — Не понимаю… — Солдат ошеломленно смотрел на него. — Геркулит, — коротко пояснил Макс. — Мощнейший из тонизаторов. Ты такого еще не пробовал, верно? И не надо, хотя во рту у тебя имеется аналогичная пакость. — Я раскусил одну из ампул, но у меня… Макс, взяв его за руку, послушал пульс. — Ты раскусил обычный реаниматор, не беспокойся. — Может быть, мне стоит тоже… — Нет. Геркулит — штучка чрезвычайная и для чрезвычайных ситуаций. Одна такая доза съедает года два жизни. — И как долго он действует? — Совсем чуть-чуть. — Макс склонился над жа-боподобным. — А посему надо поторапливаться. Возможно, уже через час-два я буду дохлой развалиной. Так что переодевайся. На несколько часов нам придется превратиться в монахов. Кстати, что такое инкуб? — Что-то вроде ангела. Ангел, павший из-за страсти к женщине. Короче говоря, демон-соблазнитель. — Ого! А ты откуда знаешь? Дювуа рассказывал? — Кромп. Он такие вещи любил вычитывать. — Да… Вот, значит, за кого они нас приняли. — Макс покачал головой. — Ну и олухи!..

— Что? Прямо из пустоты? — Клянусь!.. Так оно и было, ваше преосвященство. Вихрь, вспышка и эти пятеро. Дьявол их перенес сюда, истинно дьявол! Епископ Карно угрюмо взглянул на сложенные посреди комнаты вещи, в сомнении потянул носом. Нет, Левенгауп не был пьян. Да и не один Левенга-уп там был. Еще человек двадцать. И потом — что там толковал насчет дьявольских посланников кардинал? И место ведь указал, и обличье. — Что вы думаете обо всем этом, отец Корнелий? — А то и думаю, что повстречались наши люди со слугами дьявола. — И что же теперь нам делать? — То же, что и со всяким дьявольским отродьем. Пытать, а после сжечь на костре. — Я говорю не о них, — с раздражением перебил епископ. — Меня интересует то, что у них обнаружили. Вещи, с которыми явились сюда эти нелюди. Их довольно много, и назначение некоторых совершенно непонятно. — В костер, — немногословно повторил Корнелий. — Самое надежное средство! Прилюдно и на главной площади. — А помните, что говорил кардинал Лучано? Он требовал немедленно доставить в Рим все вещи, отнятые у посланцев сатаны. Отец Корнелий пожал жирными плечами. Тусклое лицо его не отражало сколь-нибудь живых мыслей. Слуг дьявола схватили, золота и других ценностей при них не обнаружили — более отца Корнелия ничто не интересовало. Взглянув на него, Карно поморщился. В подобных делах он предпочел бы иметь более умного и гибкого помощника. Если кардинал требует срочно и секретно доставить ему все сатанинские реликвии, значит, что-то за всем этим кроется. Возможно, все-таки не стоит торопиться. Добыча — особенная, и швырять ее в огонь глупо, как глупо и отдавать кардиналу. У кардиналов своя жизнь, и Рим не так уж близко. — Хорошо. Мы еще это обсудим, — сухо произнес он. — Кстати, в письме кардинал уведомлял и о пытках. Он уверяет, что посланники дьявола слишком опасны, чтобы терять на них время. Он настоятельно советовал уничтожить их прямо на месте. Левенгауп, дородный увалень в панцире и с коротким мечом на поясе, растерянно шевельнул рукой. — Одного мы убили. Но… я полагал, что надо действовать по правилам. Дознание, протокол, объявление через глашатаев о казни. — Вы действовали правильно, — вмешался отец Корнелий. — Пять костров будут нам очень кстати. И громкий процесс со всеми доказательствами вины пришлых. Впервые у нас столько свидетелей. Неплохо продемонстрировать лишний раз силу церкви. К тому же мы наверняка обнаружим у них дьявольское клеймо. — Левенгауп, можете идти. Тело убитого пусть пока лежит в леднике. К нему мы еще вернемся. Епископ кивком отпустил начальника стражи. Дождавшись, когда он выйдет, повернулся к Корнелию. — И все же я думаю, кардинал Лучано не зря предупреждал нас о риске. Если они возникли из пустоты, не уйдут ли они в нее снова? — Что-то пока это не удавалось никому. — Отец Корнелий усмехнулся. — Они разделены, и все находятся в застенках — в цепях и в колодках. Брат Ленейер уже приступил к допросу. К вечеру будут первые результаты. — А как быть с этим? — Епископ кивнул на сваленные в груду вещи. Я считаю, кое-что мы могли бы оставить себе. — С кардиналом Рюмом лучше не ссориться, — рассудительно произнес Корнелий. — Однако для суда нам потребуются вещественные доказательства. Поэтому если часть сатанинских предметов послужит святому делу разоблачения, думаю, кардинал не станет особенно возражать. Епископ Карно улыбнулся. Его коллега был не столь уж глуп! Служа церкви, не следовало забывать и о себе, тем более что они и есть часть этой церкви. — Что ж… Думаю, нашу удачу стоит отметить. На днях мне привезли пару бочонков превосходного французского вина. Если святой отец не возражает… Святой отец не возражал.

Факел опустился ниже, осветив грудь и бока Штольца. Один из монахов испуганно перекрестился, а второй с яростью пнул узника в живот. — Ах ты тварь!.. — Забыв о скованных ногах, Штольц рванулся на обидчика и тут же, потеряв равновесие, повис на цепях. — Прыткий!.. Штольц каменно улыбался, глядя на монахов. — Ладно, пусть постоит… Через сутки будет шелковым… Люди в сутанах поднялись по ступеням и вышли из темницы. Без факелов стало сразу темно, и, отдышавшись, Штольц нервно спросил: — Эй, Дювуа! Как ты там? — Терплю. А ты? — Я — что! Я уже пару капсул сжевал. Так что почти в порядке, только вот холодно, собака. Хоть бы доску под ноги подложили. — Не для того мы здесь, чтобы нас ублажать. — Значит, опять происки Гершвина? — Вполне возможно. Хотя допускаю и вариант случайности. Мы же на них как снег на голову свалились. — И это причина, чтобы нас истязать? — Не забывай, в какое время нас занесло. Это Италия, шестнадцатый век… — Дювуа наморщил лоб. — По всем показателям не очень уютная эпоха. Инквизиция здесь бушевала вовсю. Официально, как учреждение, ее основали лишь в сорок втором году, но это не мешало и до того сжигать еретиков сотнями и тысячами на площадях больших и маленьких городов. Уже в тысяча четыреста восемьдесят четвертом году специальной буллой папы Иннокентия Восьмого были расширены полномочия негласных инквизиторов и узаконено преследование и уничтожение ереси в любом ее обличье. А в общем, остается только порадоваться, что мы очутились не в Германии. По сохранившимся протоколам, именно там с колдунами и ведьмами обращались наиболее жестоко. — Да уж… Это не Франция. — Увы, во Франции сейчас приблизительно то же самое. И жгут, и вешают, и пытают. Такое уж развеселое время — время охоты на ведьм. — Значит, мы у них вроде колдунов? Отлично!.. — Штольц сплюнул в темноту, прислушался к звуку падения. — Кругом камень, мать их!.. Чего же они ушли, а, Дювуа? — Твоя улыбка кого хочешь напугает. — Это точно. — Капрал хмыкнул. — Помню, и в школе доводил учителей до белого каления. Вечно я им не нравился. Здоровый же был! Вот и привязывались. И ведь не хамил, не огрызался — слушал их и улыбался. А учителей это прямо в дрожь бросало. До сих пор не пойму — почему. Парень я был, в общем, покладистый и всякого взрослого, кто делал шаг навстречу, просто обожал. Только вот мало их было таких. Полковника я встретил поздно. Так и собачился со взрослыми всю юность. Глупо, как ты считаешь?.. Конечно, глупо. Воевать с детьми — что может быть неблагодарнее? Они же вырастают, это во-первых. А во-вторых, им-то все эти вопли и наставления до лампочки. Это воспитатели таблетки глотают да за сердце хватаются. И дураки. Потому как сами виноваты. Цапаться с детьми бесполезно… Штольц замолчал, вспоминая. — С отцом тоже нелады были. То есть в конце концов притерпелись, конечно, но ведь идиотская ситуация, если вдуматься. Два совершенно чужих человека под одной крышей. Вроде соседей по лестничной площадке… В общем, как только закончил школу, тут же и удрал с цирковой труппой. У меня уже тогда были успехи по части «тяжелых» видов спорта. Вот и жал на арене железки, добровольцев на лопатки укладывал, а попутно занимался охраной труппы. Да-а… На кой черт они ушли? Холодно же, зараза! — Еще придут, не беспокойся. И согреть постараются. Опыт у здешних палачей по этой части — будь здоров! Жертву предварительно изнуряли мелкими экзекуциями — колодки, холод, стулья с шипами. Могли поместить в каменный мешок в скрюченном состоянии. Уже через несколько суток человек терял способность самостоятельно распрямиться. — Вот изверги! — В этом смысле арсенал у них был богатый: обувь с железными стельками — для подогрева, жгуты на голову, на руки, соленая пища без воды… А еще уважали зажимать конечности в тиски, растягивали тело на лестнице, колесовали, вырывали глаза, вливали в горло до пяти литров воды. Разумеется, рано или поздно жертва признавалась во всем — и в порче, и в сглазе, и в сожительстве с сук-кубом. — А шильца на столике? Это у них для чего? — Если не ошибаюсь, это знаменитые прокалы-ватели. У всех сатанинских слуг, по мнению демо-нологов, имелось особое клеймо клеймо дьявола. Родинки, бородавки — в общем, любое пигментное пятно. Если таковых не обнаруживалось, то клеймо определяли методом проб. Считалось, что в клейменном месте не остается никакого следа от прокола: ни крови, ни шрама — ничего. Некий Хоп-кинс даже преуспел в своеобразном бизнесе, охотясь на колдунов и ведьм за деньги. Среди прокалы-вателей, которыми он пользовался, были и особые — с потайным фокусом. Отточенный стержень на легкой пружине при нажатии уходил в рукоятку, и у зрителей, таким образом, складывалось впечатление, что пытают в самом деле колдуна. — То-то они уставились на мои ребра! — Штольц усмехнулся. — Я как капсулу раскусил, все в полчаса и затянулось! И никакого прокалывателя не понадобилось. — Да уж. Для них это верный признак. Штольц пошевелился, проверяя прочность оков, надсадно крякнул. — В общем, времечко, как я понимаю, мы выбрали славное. Крестовые походы, костры и прочее. — Не только. Это же самое времечко традиционно именуют эпохой Возрождения. Великий Леонардо, Петрарка, Челлини, Дюрер, Микеланджело, Бэкон, Кампанелла, Бруно и так далее, и так далее. — Бруно — это тот, которого сожгли? Астроном, верно? — Верно, да не совсем. Точнее уж назвать астрономом Галилея, создателя первого мощного телескопа, первооткрывателя лунного ландшафта. Джордано Бруно был прежде всего философом, представителем пантеизма и родоначальником идеи о множественности вселенных. За свои мысли преследовался и, скрываясь от инквизиции, жил некоторое время в Германии, во Франции. Однако по возвращении на родину был тотчас схвачен и заключен в тюрьму. Спустя восемь лет его публично сожгли в Риме как еретика. — А тот, что отрекся, сколько еще прожил? — Галилей? — Дювуа фыркнул. — Не люблю я эти противопоставления! Бруно — Галилей. Один отрекся, другой — нет. Одного сожгли, другого отправили в ссылку. А знаем ли мы, как их тут подвешивали и охаживали? Знаем ли, сколько всего претерпели эти двое великих? Да и не они одни. Был и замечательный проповедник-философ Савонарола, перенесший ужасные пытки, но так и не признавший своей вины. Ничего мы, дорогой капрал, не знаем, в том числе и того, что же это такое отречение от самого себя. И я, например, не берусь назвать Галилея трусом или предателем. — Но Бруно-то с Савонаролой, если не отрек-лись, все равно получаются героями, верно? Дювуа промычал что-то нечленораздельное. Около минуты прошло в молчании. — Да… — Громыхнув цепями, Штольц переступил босыми ногами и поежился. — Нас-то они что, тоже намерены спалить? — Скорее всего. — Вот и мне так думается… — Капрал еще раз напружинил мышцы, до предела натягивая цепь. — Только я ведь не Бруно и гореть не собираюсь. Да и отрекаться нам вроде как не от чего. — Все равно сожгут. Оправдательных приговоров в эти времена не выносили. — Жаль… Как думаешь, куда упрятали ребят? Может, пора проявить инициативу? Мне, например, надоело морозить пятки. — А разве мы можем отсюда выйти? — Проще простого. Прямо хоть сейчас. — Штольц вздохнул. — Только бы не перемудрить — вот я чего опасаюсь, не сделать бы хуже. А колодки что, колодки можно и потерпеть.