"Процион" - читать интересную книгу автора (Ливадный Андрей Львович)Глава 2.Ночной клуб "Эверанс" занимал первые два этажа недавно возведенного небоскреба. Площадка перед входом была забита машинами, и Мари пришлось долго искать место для парковки, учитывая, что она никогда не ставила свой "Акцепт" как попало, – в городе на этот счет действовало железное правило: машина должна быть развернута так, чтобы в случае непредвиденных осложнений не плутать меж другими автомобилями, а сразу, по прямой, выйти на ближайшую магистраль. Наконец, она нашла подходящее место. Минуту спустя, заглушив двигатель, она в последний раз взглянула на максимально укрупненную схему ресторана, чтобы безошибочно определить местоположения столика, за которым сидит объект, Мари отключила сканер, спрятав его под сидение, и вышла под морось осеннего дождя. На улице было тепло и влажно, призывно сияли рекламные огни у отдельного входа в казино и на площадку танцпола, вход в ресторан, расположенный левее, имел менее претенциозную световую иллюминацию, из чего Мари сделала предварительный вывод: место, не смотря на шумное соседство танцевальных залов и игорного заведения, должно быть тихим и малолюдным. Любезно улыбнувшись двум бугаям у входа, которые откровенно прошлись по ней взглядами, словно раздевая ими донага, она поняла, что не ошиблась – за автоматически открывшимися дверями располагалось небольшое фойе, из зала ресторана лилась тихая музыка, которую не перекрывал ритмичный грохот танцпола. Странное место для "охотника за головами", – подумалось Мари. Она достаточно хорошо знала данную категорию людей, чтобы удивиться такому выбору места уединения. Ага, вот он. Незнакомец сидел спиной к входу, что сразу же насторожило ее. Настоящий профессионал никогда не сядет подобным образом, разве что поблизости от него есть зеркальная панель, где можно увидеть отражение происходящего за спиной. Мари задержалась у входа лишь на пару секунд, затем, обежав взглядом зал и, как будто бы сделав выбор, направилась к избранному столику. – Не возражаете, если я нарушу ваше одиночество? – Она подошла сбоку, томно, эффектно обернулась, и… Кровь отлила от ее лица, глухими толчками ударив в виски. Мгновенный шок стремительно превращался в ступор, она впервые за последние годы отчаянно не находила выхода из внезапной ситуации. Сердце бешено молотило в груди, а она не могла отвести взгляда от знакомых черт лица… За столиком сидел Ян. Постаревший, очень усталый, и уже изрядно выпивший. Она не успела ничего предпринять, – он поднял взгляд, и смертельная бледность пятнами проступила на лице капитана Ковальского, глаза, только что затуманенные алкоголем и невеселыми мыслями, вдруг прояснились, словно хмель выдуло у него из головы от мгновенного – Мари?!.. – Полушепотом выдавил он, едва сдержавшись от изумленного восклицания. Она села. А что оставалось делать в данной ситуации, когда их глаза уже встретились, а к столику, заметив посетительницу, уже спешил официант. – Молчи, Ян. Да это я… Мари развернула меню, старательно не обращая внимание на Ковальского, который стремительно трезвел, не отводя от нее взгляда, в котором на смену изумлению пришла боль, такая очевидная, отчаянная, что Мари не смогла выдавить ни слова в ответ на вопросительный взгляд официанта, лишь молча указала ему на избранные наугад строки. Первым затянувшуюся паузу нарушил Ян: – Зачем ты пришла, Мари?.. – Хрипло спросил он. – Извини, не думала что встречу тебя. Хотя могла бы догадаться… Кто еще остановился бы на пол пути… Их взгляды медленно оттаивали. Первый шок от внезапной встречи уже начал проходить, и теперь оба вдруг поняли, что не знают с чего начать разговор, да и о чем говорить вообще? Судьба развела их по разные стороны баррикад, и долгие годы держала на удалении, в милостивом неведении, хотя вряд ли среди окружающих нашлось бы еще два человека, которые были так близки, дороги друг другу. Память. С ней ничего не поделаешь, она как лесной пожар, тускнеет, гаснет, подергивается пеплом, но тлеет внутри… и стоит только дунуть шаловливому ветерку, как яростное пламя воспоминаний вдруг вырывается из-под обугленной, сотни раз сгоревшей дотла земли… … Стоял жаркий июньский полдень. Мари шла по лесной тропе, круто забирающей вверх к вершине пологого холма, где хвойный лес уступал место кустарниковым зарослям. На душе молодой выпускницы колониальной академии было в этот час спокойно и радостно. Жизнь казалась простой и ясной, она лежала на ладони, как пойманный на лету мягкий пушистый шарик ивового пуха… Действительно, что может заботить двадцатилетнюю девушку, фактически окончившую биологический факультет престижного учебного заведения? Сейчас Мари находилась на преддипломной практике, занималась интересным, можно даже сказать – любимым делом, впереди ее так же ожидали только приятные, радужные перспективы. Шагая по лесной тропе, она думала о ближайшем будущем, мечтая о том, как будет исследовать природу родного мира, совершать открытия, иногда к подобным мыслям примешивались иные, более личные чувства, когда прихотливое сознание вдруг перескакивало с перспектив профессиональных, на более прозаические, но нужно сказать – такие же приятные, радужные мысли – в свои двадцать лет она уже дважды была серьезно влюблена и последнее увлечение казалась ей настоящим глубоким чувством… …Где-то в кустах защебетала и тут же вспорхнула вспугнутая пичуга. Птицы в окружающей город биологической зоне все еще являлись редкостью. Выращенные на специальных зоотехнических фермах они, как правило, не боялись людей. Мари остановилась. Она поднималась к вершине холма, чтобы проверить установленные накануне приборы. Сегодня ветер дул со стороны безжизненных вулканических равнин, и ей пришлось надеть плотно облегающий тело костюм химической защиты. Экипировка не стесняла движений, и, вкупе с мягким закрывающим голову и лицо шлемом, надежно предохраняла от приносимых ветром ядовитых испарений, возможных форм вредного излучения (неизвестно какие элементы выделялись из магматических масс), и других опасностей. …Оглядевшись вокруг, девушка поняла, что, замечтавшись, свернула не на ту тропу. Местность вокруг показалась ей совершенно незнакомой: тут явно велись какие-то земляные работы, – преграждая путь, тянулась глубокая узкая траншея с отвалами свежевырытой земли по краям. Другая, подобная выработка располагалась в метрах пяти от первой, и так до самого ската холма, словно в течение ночи кто-то тщательно перерыл весь гребень возвышенности. Глядя на свежие отвалы почвы, вывороченные с корнем кусты, листва на которых уже начала увядать, Мари испытала удивление и досаду. Она не успела толком ни рассердиться, ни понять, что же происходит на возвышенности посреди глухого лесного массива, когда раздался треск ломаемых ветвей, которым вторило низкое утробное урчание какой-то машины. Мари инстинктивно попятилась, отступив под прикрытие нетронутой полосы кустарника. Ей овладела странная оторопь, – не то чтобы она боялась или не сталкивалась ранее с автономными механизмами, но раздавшийся гул почему-то показался ей зловещим… Несколько секунд спустя на прогалину, образовавшуюся в районе длинного шурфа, выполз приплюснутый, похожий на черепаху механизм, который двигался в сопровождении двух незнакомцев, облаченных в странную, похожую на мешковатые робы одежду. Мари едва не совершила роковой глупости, собираясь окликнуть их, потребовать немедленного объяснения – за какой надобностью они погубили столько растений?! От необдуманного шага ее удержало все то же чувство необъяснимой тревоги, а мгновением позже, внимательно присмотревшись к "людям", она с внутренним содроганием поняла: не люди это вовсе, а человекоподобные машины, по иному – андроиды, видеть которых ей приходилось лишь в старинных видеозаписях, понять которые не мог ни один историк. Очевидным из кадров видеохроники было лишь одно, – человекоподобные машины, непонятно кем и с какой целью созданные, однажды уже натворили немало бед. Записи, сохранившиеся в архивах, являлись обрывочными, не систематизированными, по ним не удалось даже определить местность, где происходили давние события. Девушку охватила бесконтрольна дрожь. Она не знала откуда, с какой целью пришли андроиды, но, вероятно, именно они за одну ночь разворотили вершину холма, проредив кустарник и проложив непонятные шурфы. Пока она в ужасе и оцепенении рассматривала человекоподобные механизмы, приплюснутый аппарат дополз до конца траншеи и начал разворачиваться, двигаясь по направлению следующей зияющей в земле раны. Андроиды, не обращая внимания на его действия, остановились в нескольких метрах от Мари. Они были до дрожи похожи на людей и в то же время сотни мелких деталей выдавали их нечеловеческую сущность. Было невыносимо-страшно смотреть на эти подобия, осознавая, что древние записи, – это не фальсификация, не вымысел, а значит… Одни из андроидов резко повернул голову в ее сторону и тут же его руки пришли в движение, – оказывается, за спиной человекоподобной машины было закреплено оружие, ремень которого перечеркивал синюю, кое-где испачканную землей робу, скроенную в форме, удобного, не стесняющего движений комбинезона. – Стой на месте. – Раздался чуть дребезжащий, лишенный каких-либо интонаций голос машины. У Мари все оборвалось внутри. Еще ни разу в жизни она не испытывала такого парализующего ужаса, когда невозможно шевельнуть ни рукой, ни ногой, а собственное тело кажется абсолютно чужым, одеревеневшим, не подвластным воле рассудка. Секундой позже бежать уже оказалось поздно – андроид направил на нее какой-то вид автоматического оружия, ясно обозначив свои далеко не мирные намерения. Сознание девушки в эти роковые секунды билось словно птица, попавшая в клетку, она одновременно ощущала и парализующий ужас и страстное, граничащее с умопомрачением желание бежать. Все это, вместе взятое, выразилось лишь в одном отнюдь не физическом действии – ее взгляд впился в крупные буквы, проштампованные на ствольной коробке нацеленного ей в голову автомата: "Абакан-12". Произведено в России. Адаптирован для использования в условиях Марса" – Где расположена ближайшая энергостанция? – Ворвался в ее мысли тот же, чуть дребезжащий на высоких нотах голос. – Отвечай. Отвечай… – слово эхом метнулось в опустевшем рассудке, и мгновенно пришли иные ощущения тела, – ноги вдруг стали подкашиваться, – Такого просто не могло происходить. Для этого не было ни одной причины. Все казалось дурной фальсификацией, тяжелым сном. Мари просто не понимала, что случилось с привычным миром, до нее не доходило, какую смертельную, отчаянную глупость она совершает, но, не сказав ни слова в ответ на требования человекоподобной машины, она вдруг, неожиданно сама для себя, бросилась прочь, вниз по склону, не обращая внимания ни на что, – ни на хлещущие по лицу и рукам ветки кустарника, ни на сухой щелчок взводимого электромагнитного затвора, и только оглушительный грохот короткой автоматной очереди, полыхнувшей ей вдогонку, заставил инстинктивно пригнуться на бегу… Она тут же споткнулась, потеряла равновесие и кубарем покатилась по склону, рискуя сломать себе шею, но звуки за спиной заполняли собой все сущее, в них тонули и страх и рассудок: еще одна очередь ударила вдогонку, пули с мягким стуком вонзались в перегной, резким визгом подрубали ветки, одна из них просвистела буквально в паре сантиметров от головы, обдав висок горячим порывом воздуха, и Мари, не выдержав, закричала, громко, в надрыв, не понимая откуда у нее взялись силы, чтобы вскочить и снова бежать, напролом, к спасительному ельнику, за которым начиналось сосновое редколесье… Пять километров до ближайшего поселка она пробежала, не помня себя от испытанного ужаса. Ее ноги подкосились у крайнего дома, – упав, она продолжала кричать, не в силах остановить рвущиеся из пересохшего горла звуки. Кто-то пытался ей помочь, отовсюду к окраине поселка бежали люди, а она билась в руках подоспевших медиков, не в состоянии произнести что-то членораздельное, лишь ее глаза, полные невысказанного ужаса, по-прежнему смотрели в сторону виднеющейся отсюда вершины холма да правая рука в судорожном жесте вырывалась из сильных мужских пальцев, указывая в том же направлении. Минутой позже она почувствовала, как что-то дважды укололо ее в плечо, и мир вокруг начал стремительно терять краски. – Ничего не говори Ян. Умоляю, ни слова… К столику вновь приближался официант. Пока он заново сервировал стол, они молчали, страшась выдать свое обоюдное смятение. Уйти невозможно. Их взгляды уже встретились, первый всплеск памяти заставил расшириться зрачки, а опыт прожитого нашептывал что-то про невероятный случай, смертельную опасность, но он был тих и невнятен по сравнению с ураганом мыслей и чувств, что вырвались на волю, из узилищ разума, обжигая их души… – Я думал сегодня утром о тебе Мари. – Голос Яна звучал тихо, но ей казалось: на фразу должны обернуться все посетители за ближайшими столиками. Нет, все спокойно. Только мелко, непривычно дрожат кончики пальцев под тонкой лайкрой перчаток. – Ты знал, что я выжила? – Нет. Если бы знал… – То нашел бы раньше? Глаза Ковальского сузились. – Мари, а ты знала, что я жив? – Нет, Ян. Иначе не ломала бы голову, кто оказался столь человечен. – Ты издеваешься? Человечен… – Он горько иронично усмехнулся краешком губ. – Ты ведь понимаешь, чем я занимался все эти годы? Она еще не притронулась к еде. – Ян среди нас нет святых. – Тихо ответила она положив вилку на стол и накрыв ее ладонью. – Трудно предсказать кем бы стала я… – Ты не вернулась в город. – Ян поймал ее взгляд и вдруг понял, что тонет в расширившихся зрачках Мари. Господи это была она. Мир вокруг блек, терял краски, реальность закручивалась в спираль искажений. Он как будто тонул в омуте и не хотел сопротивляться. Мари медленно приходила в себя. Она лежала у окна, на больничной койке, глаза все еще слипались, кружилась голова, но звуки, проникающие в помещение отдельной одноместной палаты, тревожили очнувшийся рассудок, не давая ему вновь погрузиться в спасительные объятия беспамятства. За окном, лязгая гусеницами, медленно ползли две планетарные машины, вслед которым двигалось несколько десятков вооруженных людей, в темной камуфлированной униформе. Их вид внушал невольное уважение, – Мари сразу поняла, что к злополучному холму выдвигается одно из элитных подразделений, поднятое по тревоге в городе. Глядя на экипировку бойцов, чьих лиц не было видно за дымчатыми забралами сферических шлемов, Мари должна была бы успокоиться, но ее вдруг охватил безотчетный страх, граничащий с чувством отчаяния. Она провожала взглядом двигавшийся вдоль улицы поселка отряд, а в носу предательски пощипывало, подбородок мелко подрагивал, будто все самое страшное ждало ее впереди… Не выдержав, она все-таки разревелась. Легче от этого не стало, лишь прибежала медсестра, но не с очередной порцией успокоительного как того ожидала Мари: вслед за женщиной в белом халате в палату вошел боец из того отряда, что только что прошел под окнами сельской больницы. Сняв шлем-сферу, он присел на стул. – Мари, это лейтенант Ян Ковальский. Он хочет поговорить с тобой. Она повернула голову, почему-то стыдясь своего заплаканного вида. Командиром спецподразделения оказался ее ровесник, ну может быть года на два-три старше, в двадцатилетнем возрасте такие различия мало заметны. Его светлые волосы были коротко острижены, юное, загорелое лицо выглядело мужественным, по крайней мере, он сохранял спокойствие и собранность, не выдавая волнения, а в том, что оно было, Мари практически не сомневалась. – Командование поручило мне разобраться в возникшей ситуации. – Без каких-либо предисловий начал он разговор по существу. – Мне известно, что вы встретились с человекоподобными машинами, и те требовали от вас выдать определенную информацию, верно? Подбородок Мари опять предательски дрогнул. Мгновенья ужаса засели глубоко в сознании, как заноза и она ничего не могла с этим поделать. – Они хотели убить меня, лейтенант… – Дрогнувшим голосом произнесла она. – Хорошо, успокойтесь, Мари. Ничего, что я называю вас по имени? Мы здесь для того, чтобы защитить поселок. Все будет хорошо, вот увидите. Расскажите, как они выглядели, чем были вооружены, что делали на вершине холма? Мари кивнула. – Сейчас. Извините. Она отвернулась к окну, собираясь с духом. А затем начала рассказывать, сбивчиво излагая суть произошедших с ней событий. Выйдя на крыльцо небольшой сельской больницы, обслуживавшей несколько близлежащих агропулов, Ян достал устройство связи, выданное ему перед заданием. На вызов ответили сразу же. Связь шла через спутник. – Лейтенант Ковальский вызывает координатора. – Да, Ян, это Нагаев. Тебе удалось что-нибудь выяснить в поселке? – Немного, сэр. По словам девушки, она накануне оставила на вершине холма оборудование метеорологического контроля и шла снимать его показания. Вчера холм выглядел, как обычная возвышенность, сегодня же она увидела множество шурфов, и столкнулась с человекоподобными механизмами, которые были вооружены автоматическим оружием. – Они напали на нее? – Не знаю, как ответить… Андроиды потребовали от Мари Лерман информацию о местоположении ближайшей энергостанции. Девушка перепугалась и бросилась бежать, тогда сервомеханизмы открыли огонь на поражение. – Она ранена? – Нет, лишь сильно напугана. Думаю, ей просто повезло, – вряд ли робот мог сознательно промахнуться. – Она сообщила какие-нибудь особенные подробности? – Да. Помимо общего описания механизмов, которое по моей оценке совпадает с имеющимися в архивах записями, она успела прочесть надпись, отштампованную на детали автомата. Модель "Абакан", – при этих словах Ковальский покосился на свой автомат, той же самой модификации. – Так в чем странность лейтенант? – Там было продолжение надписи. Буквально: "Адаптировано для применения в условиях Марса". Могу я задать вопрос? – Да, лейтенант, спрашивайте. – Что такое Марс, сэр? Я никогда не слышал такого слова. – К сожалению, я тоже. – Ответил полковник Нагаев. – В общем, так, лейтенант, слушай боевую задачу: Одно отделение оставишь на охране поселка. Пусть парни зароются в землю, сам лично распредели позиции, боевые машины расположи так, чтобы их огонь был максимально эффективен. После этого с оставшимися людьми начнешь разведку возвышенности. На рожон не лезь, необходимо выяснить количество механизмов, и главное – цель их прибытия. В случае попытки продвижения с их стороны вглубь наших территорий – обороняешь поселок и блокируешь дорогу к энергостанции. Все понятно? – Так точно. – Ковальскому было немного обидно, что ему как ребенку повторяют прописные истины, относительно элементарной диспозиции. – Все будет исполнено. О результатах разведки доложу. – Будь осторожен. Ты слышишь, Ян? ОСТОРОЖЕН. – Я понял. – Тогда до связи. Пока в управлении колониальной администрации шло секретное совещание, которым руководил все тот же Нагаев, взвод Яна Ковальского, соблюдая все меры предосторожности, выдвигался в сторону возвышенности. Лейтенант с большим трудом сохранял самообладание, – участие в немногочисленный полицейских акциях не имело ничего общего с предстоящими действиями: ни у него, ни у бойцов группы, на самом деле не было реального боевого опыта. Раньше Ковальский не задумывался над подобными вопросами, вообще, войны, столкновения с вооруженным противником (тем более с механизмами) до сегодняшнего утра являлось лишь теорией, обязательной, но не до конца понятной дисциплиной, которую они изучали и сдавали квалификационной комиссии. В учебниках по тактике ни строчки не говорилось о том, как глухо и неровно бьется сердце в ожидании …Они прошли сосновое редколесье и ступили под сень густого ельника, за которым начинался поросший кустарником склон. Солнце уже постепенно клонилось к закату, тени удлинялись, хруст ветки при неосторожном шаге казался громче выстрела… Взвод остановился на границе леса. Нагаев отдал Ковальскому однозначные, четкие указания, запретив пользоваться радиосвязью, – очевидно, он был лучше осведомлен о техническом оснащении человекоподобных машин, но не имел времени, чтобы подробно растолковывать лейтенанту подробности. Среди прочих директив, полученных от полковника, Ян выделил для себя две, особенно странные, а значит – важные. Вадим Дмитриевич настаивал на использовании снайперов в качестве главной ударной группы, предостерегая от попыток прямого штурма возвышенности всеми силами подразделения, – по его инструкциям действовать следовало с предельно-дальней дистанции, стараясь поразить сервомоторные узлы конечностей андроидов, чтобы те не могли воспользоваться оружием или бежать. Стрелять в грудь Нагаев рекомендовал только в крайнем случае, сообщив, что именно там находятся запоминающие устройства, информация с которых может полностью прояснить ситуацию. В лесу уже ощущались сумерки, и Ян, переползая от бойца к бойцу, отдавал последние приказы, ощущал, как тело охватывает дрожь непонятного, неведомого ранее возбуждения; во рту отчего-то появился солоноватый привкус, словно он нечаянно до крови прикусил губу. Все будет в порядке… Он успокаивал сам себя, наблюдая как фигуры снайперов, сгорбившись, исчезают в сгущающихся сумерках, среди густого ельника. Вершина холма, где, судя по монотонному, басовитому гулу, продолжались какие-то работы, еще освещалась солнцем, что давало снайперам неоспоримое преимущество. По легкому шелесту ветвей Ян понял, – бойцы начали карабкаться на деревья, – могучие ели служили хорошей маскировкой, а их высота позволяла снайперам занять господствующие позиции, откуда просматривался гребень возвышенности. Остальные бойцы распределились на границе ельника, блокируя склон возвышенности, ведущий к поселку. Ковальский полез на дерево. Стараясь не шуметь, Ян ловко карабкался по ветвям, пока те не стали ощутимо гнуться под его весом. Найдя прочную развилку, он решил, что поднялся достаточно высоко, и действительно, – отодвинув в сторону несколько зеленых молодых побегов с клейкими, еще не колючими иголками, он увидел картину, которую приблизительно представлял со слов Мари. Кустарник на вершине холма оказался повален, выворочен с корнем, листва на нем пожухла, земля же была прорезана ровными, расположенными через равные промежутки узкими, но глубокими шурфами, словно по холму прошлись исполинской гребенкой. Данная симметрия нарушалась лишь в одном месте, где механические старатели, очевидно обнаружили искомое: узкий разрез почвы там превращался в широкий раскоп, в отвесной стене которого тускло поблескивали вкрапления металла. Кто бы мог подумать что под слоем земли обычный с виду холм (каких немало в окрестностях), скрывает какой-то механизм, или быть может древнее сооружение. Окинув быстрым, оценивающим взглядом панораму раскопок, Ян переключил внимание на андроидов. Он насчитал десять человекоподобных машин. Из них вооружены оказались лишь пять, они стояли, будто изваяния, образовав редкое оцепление по периметру раскопа, остальные медленно двигались по нетронутым земляными работами участкам, вероятно пытаясь определить при помощи встроенных сканеров размеры и точное местоположение обнаруженной конструкции. Чуть в стороне сгруппировались семь или восемь приземистых, действительно похожих на черепах землеройных машин. Все оказалось не настолько страшно и загадочно как минуту назад рисовало воображение. Ян даже мысленно устыдился собственных страхов и сомнений. Взглянув на часы, он понял, что снайпера уже успели занять позиции и разобрать цели. Пора начинать операцию… Он приподнял пуленепробиваемое забрало шлема и тонко свистнул, подражая голосу одного из немногих пернатых обитателей леса. Это являлось сигналом, и первые выстрелы сухо щелкнули спустя доли секунды, после условного свиста. Пять снайперов работали без остановки, каждый по своей цели, – опуская забрало "сферы", Ян услышал, как пули звонко прошибают металл; застывшие в охранении дройды не успели отреагировать на внезапный огонь, – он отчетливо видел, как оружие валиться из механических рук, и тут же, не давая им развернутся, снайпера ударили по коленным кожухам, за которыми скрывались сервоприводные узлы пришлых механизмов. В эти мгновенья лейтенанту Ковальскому казалось, что операция разыграна как по нотам, и близиться к стремительному победному финалу… ощущение длилось несколько секунд, пока за противоположным склоном возвышенности отчетливо не взревел двигатель и над склоном холма не появилась зловещая тень огромной, совершенно неузнаваемой машины, которая проломилась сквозь редкий кустарник, выворачивая траками гусениц огромные комья земли; в ее бортах открылись люки, и оттуда вдруг посыпались фигуры андроидов. Их было несколько десятков, каждый экипирован и вооружен не хуже бойцов взвода Ковальского, – выскакивая из люков, они не останавливали начатого движения, а тут же, без промедления, ожидания команд или иных подготовительных действий открывали Первый болезненный вскрик и характерный звук падающего, подламывающего ветви тела, подействовал на Яна, словно внезапный удар в голову: сознание на миг помутилось, но шок исчез, растворился в невероятном всплеске нервного возбуждения, не прошло и секунды, как, выкрикнув команду, он вскинул "Абакан" дав две короткие прицельные очереди по перебегающим среди поваленного кустарника фигурам. В ответ, высекая остро пахнущую древесную щепу в ствол ели впилось десяток пуль… и в этот миг, от далекого горизонта где громоздились кучевые облака, закрывающие закатный диск светила, ударил, найдя прореху, одинокий багряный луч солнца, осветив холм и окрестности нереальным оранжевым светом. Ян навсегда запомнил этот изливающийся из поднебесья свет, в котором тонули частые отрывистые вспышки выстрелов. Таким в его памяти запечатлелось начало жестокой неравной схватки. Пули с глухим стуком впивались в кору дерева. Ян слышал крики, автоматные очереди вспарывали сумрак ельника, на злополучном склоне холма горел человекоподобный механизм: горел молча, продолжая посылать во тьму короткие отрывистые очереди. Ноги Ковальского наконец коснулись земли. Он отбежал на несколько шагов в сторону от демаскированной позиции, по которой продолжали бить из стрелкового оружия, и включил коммуникатор шлема. Дальнейшее соблюдение радиотишины являлось глупой бессмыслицей. … Полковник Нагаев резко обернулся, заметив, как вспыхнул на тактическом терминале индикатор экстренного вызова: так автоматика отреагировала на всплеск активности в эфире, транслируя в реальном времени все перехваченные радиосообщения: Участники совещания, стоически ожидавшие развития событий, вдруг услышали четкий голос боя, – канал телеметрии вбирал в себя все, начиная от участившегося дыхания бойцов, звонких автоматных очередей, глухих взрывов, треска занявшегося на холме пожара, до отчаянных предсмертных вскриков и резких перекрывающих иные шумы команд взводного: – Первое отделение отойти на двухсотметровый рубеж, занять позиции для прикрытия!.. Ловацкий, обеспечить спуск снайперов, третье отделение за мной! – Ковальский все еще отдавал приказы, как по учебнику, словно листал электронные страницы тактических наставлений, даже сленг пока отсутствовал в его командах, – Ян выговаривал фразы целиком, и оттого они казались штампованными, игрушечными… Жуткий предсмертный хрип, перешедший в короткое бульканье, стал иллюстрацией к его словам, и тут вдруг разом включилось несколько экранов – это, наконец, начал поступать видеоряд с камер, установленных на шлемах бойцов. Сидевший в центральном кресле Нагаев вдруг странно дернулся, будто шальная пуля, преодолев немыслимое расстояние, вдруг ударила его в голову. Рядом с ним возвышался странного вида терминал, где в такт поступающим данным нервно и часто взмаргивал индикатор… События развивались стремительно. Рваная тьма на экранах телеметрии озарялась короткими злыми хоботками очередей, тлела отсветами пожара, слепла от рвущих ельник гранатных разрывов. Нагаев резко схватил тонкую дугу коммуникатора: – Ковальский! Ян ты меня слышишь? Ему отвечал бой. – Ян! – В голосе полковника вдруг провались визгливые нотки. Да. Они носили форму и знаки различия, но никто от рядового до командира не знал войны, не понимал ее сути… Сегодня, сейчас, сию секунду они получали первый опыт… далекая, Нагаев обернулся. Его взгляд, казалось, сейчас прожжет насквозь начальника штаба, который сидел в своем кресле со спокойным выражением деловой заинтересованности на лице. Словно в одну минуту они стали разными… настолько разными, что не могли понять друг друга. – Встать! Все резервы к поселку! Держать связь включенной! – И снова, словно отчаянный призыв, на который жизненно важно получить ответ, губы полковника выдохнули в коммуникатор: – Ян! Он сам не понимал, что твориться в его груди в эти бесконечные полные чужих впечатлений и эмоций мгновенья. … Ковальский слышал далекий голос, прорывающийся сквозь треск помех несущей частоты, но у него не было возможности ответить, – андроиды шли в атаку, рядом, вокруг погибал его взвод, так был ли смысл в далеких призывах, что выплескивал коммуникатор в помутившийся рассудок? Тьма играла против людей, андроидам она по всей вероятности не мешала, но бойцы поредевшего взвода, – те, кто попытался задействовать системы тепловидения, – тут же с досадой отключали их – засветка от пожара, охватившего склон холма, не давала работать термальной оптике, и им оставалось уповать на собственное зрение, ориентируясь на вспышки выстрелов, хруст веток, или мгновенные отсветы разрывов, высвечивающие из мрака сиюсекундную диспозицию атакующих механизмов… Добежав до границы ельника, где мятущееся зарево бушующего огня смешивалась с вязкой тьмой, царящей за густыми разлапистыми ветвями могучих деревьев, Ян припал на одно колено, "Абакан" вонзился прикладом в податливый ковер мха и хвои, он отклонил ствол оружия, забыв в эти секунды обо всем, сосредоточенно, будто на учениях выцеливая ползущую по горящему склону тяжелую машину, поливающую ельник шквалом разрывных снарядов из двух автоматических пушек. Нет, не пойдет… Не пробить броню. Только погибну зазря… – мысли мелькали в голове с неуловимой скоростью, а пальцы уже меняли заряд в подствольнике с осколочного на кумулятивный, он рывком поднял автомат, прижал приклад к плечу, чтобы выстрел пошел не по минометной траектории, а по прямой наводке – расстояние до цели не превышало ста метров, для реактивной гранаты меньше секунды полета… Он плавно потянул спусковую скобу вторичной системы вооружения, и подствольник разрядился с приглушенным хлопком, заряд рванулся фактически по прямой, попав в стык между скругленным выступом правой орудийной башни и наклонным листом лобовой брони. Кровь глухо прилила к голове, Ян никогда не испытывал подобного чувства, – словно безумец, не обращая внимания на цвикающие вокруг пули, он приподнялся, вытягивая шею, мысленно моля лишь об одном – только не рикошет, но угол между двумя поверхностями не дал гранате уйти на излет, струя раскаленного газа, вырвавшаяся из боевой части прожгла в броне микроскопическое отверстие, диаметром не более двух миллиметров, но последствия оказались ужасающими – температура внутри машины тут же подскочила до тысячи градусов, и в темнеющие небеса, вырывая люки, изнутри бронированного монстра вдруг с оглушительным грохотом рванули снопы пламени. От взрыва покачнулась земля, даже андроиды не устояли на ногах, в отличие от людей их валило как куклы, заставляя катиться по склону, будто манекены из супермаркета, вокруг падали раскаленные обломки бронемашины, тут же поджигая траву, кусты нижние ветви разлапистых елей… – Все отходим! Назад! Третье отделение, Бешкеев, прикрывайте! Ян, которого тоже сбило с ног и отшвырнуло в сторону взрывной волной, порывисто вскочил, тут же едва не заорав от боли. Стиснув зубы он одной рукой перехватил "Абакан", прижав левую ладонь к бедру, где толчками пульсировала боль. Между пальцами струилась горячая липкая кровь. Царапина. Наверное царапина… – Он попытался шагнуть, и понял что может идти, осколок действительно прошел вскользь, лишь разрезав кожу. – Ребята отходим… Все… Он не бежал, а шел, припадая на раненную ногу, постоянно оглядываясь, в надежде увидеть кого-то из своих, но между озаренными пожаром елями мелькали лишь фигуры андроидов, и тогда Ян стрелял с одной руки, почти не попадая, но заставляя ненавистные силуэты падать на землю, вжиматься в нее выискивая цель… Казалось, этот кошмар никогда не закончиться. Боли не было, но ощущение крови, по прежнему сочащейся сквозь пальцы, вызывало приступы тошноты, голова кружилась не то от контузии, полученной в момент взрыва, не то от кровопотери, мир перед глазами постепенно терял четкость, реальность принимала зыбкие формы, пока его не подхватили чьи-то руки, и голос Асмана Бешкеева не начал сыпать возбужденными фразами: – Командир, из города передали – подкрепления идут! Мы держим их на границе ельника. – Кто?.. – Прохрипел Ян. – Кто еще выжил?.. Скороговорка сержанта вдруг оборвалась. Казалось, даже звуки вспыхнувшего с новой силой боя утихли. – Никто командир… Только ты… Ян рванулся из поддерживающих его объятий, и тут же, не устояв, упал на землю, лицом в сладковатый запах мха, который впитывал выступившие на глазах Ковальского слезы, глушил звериный, нечеловеческий хрип, рвущийся из горла командира, потерявшего почти всех своих ребят… Камера на шлеме Ковальского продолжала работать, фиксируя все происходящее вокруг. Незамысловатому устройству было абсолютно все равно, какую невыносимую моральную муку испытывает сейчас человек, как ломается его душа, рушиться мировоззрение под неистовым напором неведомых ранее событий и чувств. Он умирал и… возрождался вновь, но уже другим, будто вместе со слезами, которые невольно текли по щекам, из его души навсегда уходило что-то важное, что-то без чего можно жить, но уже нет возможности радоваться этой жизни. …Рядом звонко, отчетливо ударила автоматная очередь, в мох беззвучно обрушился курящийся дымком водопад стреляных гильз, они тонули в зеленом ковре, изредка пружиня, от него, неестественно медленно подскакивая вверх… Ритмичный звук и вид горячих, падающих сверху гильз вывел Яна из горестного оцепенения. Он приподнялся на локтях, одной рукой нашаривая автомат. Бешкеев продолжал стрелять, припав на одно колено, пока его "Абакан" не плюнул во тьму двумя трассерами, что означало – магазин пуст, остался лишь патрон в стволе. – Отходи, Асман, я прикрою!.. Уходи к первому отделению! К бронемашинам!.. Держите поселок, любой ценой!.. Среди сумрака, подсвеченная заревом пожарища, мелькнула фигура андроида, и Ян резанул по ней длинной очередью. Пули попали в голову человекоподобной машины, дройд пошатнулся, начал валиться набок, но, уронив автомат, умудрился ухватиться за нижнюю ветвь дерева, и застыл в нелепой позе, рывками поворачивая голову, в которой зияло три небольших пулевых отверстия и виднелись две рваных пробоины в районе затылка, где пули, навылет прошив черепную коробку, вырвали изрядные фрагменты металлопластика. Он не видел, что одна из пуль пробила грудной кожух андроида и оттуда медленно вытекает непонятная, вязкая серебристая субстанция, тягучими каплями срываясь на кору дерева и траву, пробившуюся сквозь мох и мягкую подстилку из опавшей хвои… … Ту же картину демонстрировало два работающих экрана в зале совещаний управления колониальной администрации. Нагаев наблюдал за боем в основном с камеры Ковальского, потому как остальные каналы связи гасли один за другим… Когда отключился и этот последний канал телеметрии Нагаев принял решение: – Необходимо срочная эвакуация всех поселений, начиная от зоны вторжения до окрестностей энергостанции. – Он отдавал распоряжения своим заместителям, демонстрируя непонятную смесь нервозности и выдержки. – Отделению, оставленному Ковальским на прикрытие поселка – отступать. Мы должны затянуть их вглубь нашей территории – это даст время основным силам выдвинуться из города занять выгодные позиции и уничтожить противника. … Лес невнятно шумел кронами деревьев. Ночь давно превратилась в сумеречный танец теней – блики от охватившего весь холм и часть ельника пожара, играли зловещими отсветами на неподвижно застывших средь соснового редколесья телах, ложились кровавыми пятнами на треснувшие забрала боевых шлемов, стыли алыми искрами на изгибах пустых магазинов и россыпях стреляных гильз. Ковальский, которому очередная пуля пробила плечо, на минуту пришел в сознание, чувствуя, как непомерный груз давит на спину. С трудом приподнявшись, он увидел, как мягко и безвольно перевернулось тело сержанта Бешкеева. На нем не было крови, только аккуратная дырочка в центре бронированного забрала немо свидетельствовала, что Асман мертв. Яростные, трескучие, раскатистые звуки боя доносились уже с окраины поселка. Осмотревшись, Ян понял что пролежал без сознания несколько часов, – небо у горизонта уже посерело, предвещая близкий рассвет. Раны пылали болью, но кровь запеклась в них, и уже не стекала на порыжевших мох. Он сел, мучительно застонав. Вспоров шов на разгрузке, Ковальский достал индивидуальную аптечку, сделал себе две инъекции, и на минуту обессилено затих. Мысли кружили в голове, как скорчившиеся, пожелтевшие, высохшие осенние листья. Они погибли. Все. Все до одного. Ян не мог видеть своих ребят, не в его силах было сосчитать тела, но что-то внутри подсказывало – ты остался один лейтенант. Один навсегда, не взирая на то, сколько людей будет находиться рядом с тобой через минуту, час, сутки… Не клеймо, не самобичевание, не горький упрек – он сделал все, что в человеческих силах, просто ему не повезло… остаться в живых. Ян ошибался, думая о том, что более никогда не встретит людей, которые смогут стать ему столь же близки, как ребята из взвода, которых он не смог сберечь. Черная вязкая ненависть постепенно закипала в душе, и было непонятно, что сильнее действует на организм, – введенный противошоковый и стимулирующий препараты, или это народившееся чувство пустоты, среди которой нашел себе место лишь один позыв: убивать. Убивать, пока не кончатся силы, пока последняя капля крови не сорвется из потревоженных ран. Все, что было прежде, скорчилось, почернело, потеряло статус памяти, вакуум сознания заполнил БОЙ, как новая точка отсчета, не жизни, но ненависти и горя. Проснувшись, Мари почувствовала себя гораздо лучше. Да, собственно, была ли она больна? Думать, что мнимая хворь рождена страхом, неприятно, но ведь действительной причиной ее пребывания в больничной палате являлся именно испуг. Немного кружилась голова, от первых движений начало подташнивать, но дискомфортные чувства быстро прошли, – ее внимание отвлекли звуки, доносящиеся с улицы. Мари насторожилась, тут же забыв о легком недомогании. Толстое двойное стекло в пластиковой раме мелко вибрировало, передавая в помещение приглушенный аритмичный рокот. До сих пор ей не приходилось слышать ничего подобного, – если на улице работал некий механизм, то почему в его раскатистом урчании так много сплетающихся, не составляющих привычного ритма перестуков, то коротких то длинных, перемежающихся с непонятными тугими ударами, от которых ощутимо вздрагивали стены и пол? Страх вернулся, будто все время сидел, затаившись в уголке сознания, чтобы, дождавшись удобного момента выскочить, укусить, впиться своими холодными пальцами в неровно забившееся сердце, пробежать ледяными мурашками по коже, заставив в растерянности оглянуться вокруг. Почему я одна? Куда все подевались? – Мысль уже отдавала паникой, но Мари, на удивление, справилась с собой, мысленным окриком заставив умолкнуть распоясавшееся воображение. Одежда. Нужно найти свою одежду. Слава богу, все нашлось во встроенном шкафу, – выстиранное, выглаженное пахнущее чем-то больничным, но Мари не обратила внимания на запахи, – тревожные звуки и ощущение одиночества подстегивали ее, изгнав остатки недомогания, она уже полностью пришла в себя после многочасового пребывания под воздействием успокоительных и снотворных препаратов. Одевшись, она оглянулась, – вернулся прежний страх, боязно было выходить в пустой коридор, но надежда связаться с кем-то из персонала больницы тут же погасла, – компьютерный терминал, установленный в изголовье кровати, не работал, что само по себе являлось тревожным признаком. Выглянув через окно, она не увидела на улице агротехнической фермы и прилегающего к ней поселка ни одного человека. Лишь сельскохозяйственные механизмы застыли посреди улицы, будто их бросили второпях, на полпути между ангарами и полями. Ничего не понимая, Мари обернулась, и в этот миг в коридоре раздались отчетливые шаги, зашипела пневматикой автоматически открывшаяся дверь, и она, не успев толком напугаться, вдруг увидела незнакомого парня в грязной, изодранной, испятнанной заскорузлой, спекшейся кровью форме. Треснувшее, поцарапанное забрало его боевого шлема было поднято, взгляд мутно блуждал, не в состоянии остановиться на каком-то конкретном предмете, – он сделал несколько шагов, сильно припадая на правую ногу и вдруг боком повалился на кровать, издав глухой непроизвольный стон. В эту секунду Мари, опешившая от неожиданности, вдруг узнала его, не смотря на все чудовищные перемены в облике молодого лейтенанта, – это он беседовал с ней накануне, выясняя подробности ее встречи с андроидами. Боже, что же делать? Ян (так вроде бы звали офицера) потерял сознание, отдав последние силы нескольким шагам, отделявшим его от больничной койки, которая, по наивному предубеждению, являлась для рассудка неким символом победы над смертью. Мари вдруг отчетливо поняла – поселок пуст, больница то же, люди бежали отсюда, побросав технику и Страх внезапно исчез. Осталась дрожь в кончиках пальцев, сосущее чувство одиночества, но действия Мари приобрели осмысленность, она больше не содрогалась, не думала о себе, все ее внимание поглотила забота о едва знакомом молодом парне, который попал в беду. Сняв разгрузку, Мари расстегнула бронежилет, сняла с головы Яна боевой шлем, с облегчением убедившись, что на голове и груди нет ран. С остальным я справлюсь. Должна справиться. – Мысленный голос помогал пальцам двигаться проворнее, а взгляду не холодеть при виде запекшейся крови. Ян застонал, его потрескавшиеся, пересохшие губы вытолкнули хриплую команду – он бредил, призывая бойцов своего взвода, и душа Мари, сжавшаяся в комочек, поняла – в этот миг он разговаривал с мертвыми. Многие понятия не находили места в ее разуме, они врывались в него, ломая сложившиеся жизненные стереотипы… и застревали среди обломков былого бытия, подразумевая, что теперь все будет иначе, жизнь станет другой, но вот какой – оставалось совершенно неясно. За четверть часа она успела прожить целую субъективную вечность, вспомнить все, чему учили на уроках гражданской обороны и начальной военной подготовки, востребовать и приспособить собственные знания биологии к конкретной ситуации, несколько раз сбегать в разные помещения опустевшей сельской больницы за необходимыми препаратами и перевязочными средствами. Наконец, очистив раны от запекшей крови, удалив грязь и копоть, она туго перебинтовала бедро и плечо Яна, сделала ему необходимые инъекции, и вдруг поняла: все… далее судьба лейтенанта зависит от возможностей его собственного организма. Стоило ей закончить перевязку и присесть на край койки, как рассудок вновь начал погружаться в омут страшных догадок о сути происходящего вокруг, но она не поддалась панике, как пол часа назад. Мари еще не понимала, насколько сильно изменили ее прошедшие тридцать минут. Ян вдруг пошевелился и, скрипнув зубами, открыл глаза. Перед взглядом плыли белые стены. Цветок на окне, чисто вымытое стекло, через которое брызжут лучи полуденного солнца, отдаленный рокот беспорядочного автоматического огня, редкие толчки разрывов, ощущаемые как мягкие, едва заметные колебания пола и стен… Более всего его поразил солнечный свет. Редкий случай, когда светило находило разрыв в плотном пологе облачности, чтобы приласкать землю своими лучами, подобные явления всегда вызывали чувство радости, восторга, но сейчас все казалось иным, зловещим, неуместным… В сознании все еще цвела горячечными красками безумная ночь, ему казалось, что в мире больше никогда не будет солнца, и сейчас, глядя как теплые, ласковые лучи, прорываясь сквозь тканый узор в шторах, рассыпаются по полу солнечными зайчиками, он вдруг подумал: мир неизменен. Со мной или без меня будет вставать солнце, приходить ночь, сменяться времена года… Миру все равно жив я, или уже умер? Ян отвернулся, чтобы не смотреть на золотистые солнечные лучи и только тут заметил Мари. Он с трудом узнал девушку с которой беседовал перед выдвижением взвода к холму, – прошло менее суток, а она похудела, осунулась, черты лица заострились, и в глазах появилось совсем иное выражение, – в них не осталось и следа того кричащего, эгоистичного, затравленного ужаса, который он видел, разговаривая с ней. Теперь она смотрела на него с тревогой, но во взгляде появился совершенно иной оттенок – она тревожилась не за себя. Ян с трудом попытался привстать, чувствуя, как на месте заскорузлых ран туго натянулись свежие повязки, а она молча стала помогать ему, так, словно они были знакомы всю жизнь, с раннего детства. Лейтенант ослаб от потери крови, но все же сумел с помощью Мари утвердиться на ногах. Обведя взглядом помещение, он с трудом узнал больничную палату, и понял, что пришел сюда в полубессознательном состоянии. – Где все? – Хрипло, не узнавая своего голоса, спросил он, продолжая невольно прислушиваться к звукам далекого, то затухающего, то разгорающегося с новой силой боя. – Не знаю. – Пожала плечами Мари. – Когда я очнулась, уже никого не было. – Тебя бросили? – Я спала. Ничего не видела и не помню. – Мари отвела взгляд, давая понять, что не желает обсуждать данную тему. Мысль о том, что ее могли Они оба еще многого не знали. Их жизненный опыт открывал новые грани реальности, но сформированное сознание на первых порах отказывалось принимать большинство откровений. Казалось бы, они уже вкусили свою долю ужаса, каждый по-своему прошел через определенные испытания, и теперь в наступившем вокруг хаосе им следовало позаботиться прежде всего о себе… – Давно я пришел? – Примерно час назад. Сядь, у тебя ранение в ногу. – Пустяк… – Он попробовал улыбнуться своей спасительнице, но губы лишь болезненно искривились. – Поцарапало осколком… – Он все же сел, здоровой рукой дотянувшись до бронежилета и разгрузки. Ян хотел надеть экипировку, но вдруг передумал. Посмотрев на Мари, он что-то сделал с магнитными липучками бронежилета, с которого она успела соскоблить кровь, и протянул ей шуршащий металлокевлар. – Он не тяжелый. Надень. Она удивленно посмотрела на Ковальского. – Зачем? – Тихо спросила Мари. – Так будет лучше. Безопаснее. Нам с тобой нужно уходить отсюда. – Почему уходить? – Она все же взяла бронежилет, позволив Яну окончательно подогнать его по фигуре. – Слышишь бой? Километрах в пяти отсюда? – Слышу… – До Мари, наконец, дошел истинный смысл тех звуков, что тревожили разум с момента пробуждения. – Они рвутся к энергостанции. – Кто? – Машины. – Ян будто сплюнул это слово. – Сервомеханизмы. – Он вновь попытался встать, опираясь на приклад "Абакана", но Мари остановила его мягким, настойчивым движением. – Подожди… Ян. – Она впервые назвала его по имени. – Что случилось там на холме? … Она имела право знать, и он рассказал ей все без утайки, не умаляя и не приукрашивая событий, так, как те врезались в память, потом покосился на разбитый пулей коммуникатор и добавил: – Теперь у меня нет ничего. Ни взвода, ни связи. Есть только ты… – Внезапно произнес он. Щеки Мари вспыхнули пунцовыми пятнами. – Ты спасла меня. Я бы истек кровью и умер. Она подняла взгляд. – Мы должны идти туда? – Мари имела в виду отдаленные звуки боя. – Ты вольна выбирать. Она вдруг почувствовала, что дрожит. – Ты отдал мне бронежилет. Значит, уже решил все за меня? Ян не нашелся что ответить, лишь его глаза смотрели на Мари в немом удивлении, будто он увидел ее впервые, и девушка потупилась, тихо прошептав: – Извини… Все рушилось в непонятную пропасть, стремительно отдалялось, превращаясь в невозвратимое прошлое, и ее возмущение, еще уместное сутки назад, теряло свой смысл под взглядом безмерно усталых, покрасневших глаз с лопнувшими от контузии капиллярами. – Ты хоть можешь объяснить мне кто они, что им нужно? Ян поморщился. Звуки боя тревожили его, тянули, как магнит, и душа вдруг испытала неведомую двойственность – с одной стороны долг солдата, накрепко воспитанный в сознании, смешиваясь с болью утрат и ненавистью к механическим отродьям, звал его туда, а с другой – образ спасшей его девушки не давал просто развернутся и уйти… – Мари, я знаю не больше твоего. – Резко ответил Ян, с трудом обуздывая неодолимый порыв. – Они пришли и начали убивать. Ты первая столкнулась с этим. Для меня нет разумного объяснения их действиям. Так же как и для тебя, верно? Она вынужденно кивнула. – Ты не должна оставаться одна. Я хочу лишь защитить тебя, понимаешь? Мари снова кивнула. Вес бронежилета, плотно подогнанного по фигуре, отчего–то менял образ мыслей, и она вдруг спросила: – У тебя есть еще оружие? – Для тебя? – Да. – Нет, но мы попробуем найти. – В участке? Ян кивнул. Судя по брошенной технике, виднеющейся за окном, люди бежали в панике, бросая все, – видно на улице поселка появились андроиды, прорвавший заслон его взвода. Скорее всего, не встретив сопротивления, сервомеханизмы направились дальше, в сторону энергостанции. Мари хотела что-то сказать, но, перехватив напряженный взгляд Яна, осеклась. Похоже, лейтенант практически ничего не воспринимал, кроме отзвуков далекого боя… Господи, как хотелось ей убежать от страшной беды, спрятаться, скрыться… но его глаза, их усталый, полубезумный взгляд… он уже не отпускал душу, тянул за собой в страшное и неведомое. Ты же всегда была храброй девочкой… Ну да. Одно дело отшить какого-нибудь хама на дискотеке, или пойти за потерявшим свой взвод, обезумевшим от горя лейтенантом? Сложно описать, что переживала в эти минуту Мари. Она боялась вновь остаться одна, и в то же время, куда ей идти, что делать? Наверное, только сейчас до нее стало по настоящему доходить: прежний мир исчез, рухнул в одночасье… Единственной реальностью для нее оставалась эта больничная палата и неестественно выпрямившийся у окна молодой лейтенант, с постаревшими от горя глазами. Он… Он непременно пойдет туда… – Мари со смятением прислушивалась к отзвукам боя. Ей было страшно, но, подумав об одиночестве, она испугалась еще больше. – Ян… – Она осторожно коснулась его плеча. – Давай что-нибудь делать. – Она произнесла эту фразу шепотом, с таким чувством, будто прыгала с огромной высоты. – Я поду с тобой… |
|
|